Все цитаты из книги «Эшелон на Самарканд»
– Столовую. Вы же столовую приехали открывать? Столовую при школе? – Учитель все пытается застегнуть пуговицы допотопного пальто, натянутого поверх нескольких кофт и свитеров, но пальцы не слушаются.
Оборвав дыхание, Сеня выглядывает в остекленную дверь – едва-едва, одним глазком. Вошь уже в девчачьем вагоне. Дрожа усами от возбуждения, теснится меж лавок со спящими девочками – приближает рыло то…
На поясе – шашка в ножнах. За поясом – коротенькое огневое ружьецо, лет которому было явно больше, чем хозяину (такие стволы презрительно именовали пистолями, а встречались они главным образом в Турк…
– Приковать к лазарету я вас не могу. А хотела бы! – Белая с чувством бросила в заплечный мешок пару отобранных со стола гвоздей и, помолчав, добавила, уже тише: – Дееву без вас трудно придется.
“Гирлянда” стояла на прежнем месте, но подход к ней был затруднен: соседнее полотно занял товарный эшелон, которого утром еще не было. Меж двумя составами образовался длинный проход – по нему детям и…
Витя Винторез. От “винта нарезать” – сбежать.
– Посмотрим же вокруг. Что происходит с нашей землей? Каждый в этом кругу сделал все, чтобы не допустить торжества зла в России. А оно не только превозмогло нас – оно смеется над нами, кусает нас и т…
Хозяева не отвечали, но и не возражали – и он медленно подошел к топчанам, медленно взял одну керосинку. Держал руку на кармане с револьвером – не доставал тот револьвер и даже в глаза охранникам не …
А вокруг по-прежнему пустынная гладь – бурый океан.
Не отставали и девочки: Лилька-Пипилька, Блудливая Ларка, Жанка-Лежанка – впору бордель открывать, с такими-то именами! (У Лильки кожа сохла и сходила слоями, как березовая кора; Ларка пи́салась по но…
Я не спал той ночью и спать не хотел. И даже супа того не хотел, дед. Просто ходил вдоль выстроившихся к раздаче людей и смотрел на них – впервые за тот август смотрел им в глаза без тоски и злобы, с…
– Ничто меня не берет – ни водка, ни пуля.
А тот – осёл на коне! – вместо того, чтобы цапнуть настырную бабу за загривок и позволить Дееву уйти, выхватил шашку.
Шахер-Махер. Ждан Поездушник. Шагане. Смит-Вессон. Леся Коцаные Стиры. Афоша Паршивый. Брюхоня. Оспа Юсуп. Егор с прибором. Грек Питерский. Спирька с Ахтубы. Киргиз Два Рыла. Зинка Портвейн. Башкурт …
И за “спасителей”, чьи души от подобных решений твердеют и превращаются в чугун…
Многого не знаю. Был ли отец и куда подевался? Отчего муравьи вкусные, а вши нет? Куда исчезли коровы и козы? Каково масло на вкус? Почему березовый сок только по весне из дерева сочится, а летом дре…
Что мог он выставить взамен? Чем откупиться? Бессонными ночами? Серебряными крестами в мятом платке?
Еще важная мысль: еда появится, когда увидим горы. Кто-то пообещал это Дееву, кто-то умный и знающий. Кто же? Неважно. Важно: увидеть горы. Добраться до них, доползти. Не видно ли еще гор в окне? Нет…
Деев уже достиг дверей, но отчего-то не выходит, а останавливается и слушает до конца.
Деев принялся орудовать лопатой – засыпать могилу. Шуровал отчаянно, как на пожаре: набирал комья побольше и швырял, набирал и швырял – громко шуршала сухая земля.
За сотню баб, сгоревших на ссыпном пункте.
И я хочу, дед! А ведь и правда, хорошо было бы встретить чистую доброту! Круглую со всех сторон и не испакощенную грехами предыдущей жизни. Пусть бы нашелся такой человек, хотя бы один на земле, кто …
В желудке начались судороги. Никому про то не сказал. Когда вступало под ребрами – отворачивался и пережидал. Если при свидетелях – стараясь не крючиться скобкой и не сжимать кулаки. Получалось не вс…
Накажет Аллах, пообещала мать. И наказал: старуха их взбесилась. Бросалась на всех и кусала, как собака, хотела себе кусок мяса выгрызть. И за мной погналась – я убежал. Неделю бесновалась, пока ее п…
Тот уже и сам все понял, кивает своим: по-быстрому давайте! Со злыми и виноватыми лицами солдаты спешат по проходу, через плач и стон, едва заглядывая в отсеки и запинаясь об ошметки ковров, приколоч…
Очередь та начиналась у первого вагона, где раздаточный стол установили, тянулась вдоль всего поезда через весь вокзал, на задворки, затем изгибалась петлей и обратно на вокзал возвращалась, шла по п…
– Зозуля, – ответила за девочку оказавшаяся рядом сестра. – То ли имя, то ли козья кличка, поди разбери. Фамилии в документах и вовсе не было… А за такую вот кучку пшена, – указала на рассыпанную каш…
А вдруг случится второй и третий? Вдруг фельдшер окажется прав – и станут они могильщиками детей? Вдруг Белая окажется права – и довезут они до Самарканда пустой лазарет?
– Одну ночь в сборном хлеву! – выпалил Деев. – Не снаружи, не в доме охраны – в самом хлеву. – Слова вернулись мгновенно и бойко вылетали из-за зубов. – А уж там – как повезет. Все излишки за ночь – …
– Почему не дождетесь начальника эшелона?
А имелись там не печки-котлы и не мешки с припасами. Тощие ноги и распухшие животы в подтеках грязи, едва прикрытые лохмотьями, – вот что имелось: вагончик был под завязку набит незнакомыми детьми.
Вынужденный простой мучил Деева почище зубной боли. Он рыскал по городу, изводя себя беспрестанными поисками чего угодно: любой провизии и любого топлива, лекарств, свечей или мыла. Зря: городские ск…
– Один ребенок умер – Сеня-чувашин, из лазарета.
Наконец Деев лег. Спать не мог – лежал с открытыми глазами, слушая сопение мальчишки под диваном и редкие шевеления женского тела за стеной. Качался на дремотных волнах, перебирая мысли. Когда устава…
А ты бы и это спросил, дед! Что же ты боишься-то всего, как вша окопная! Ты же военный человек! Спроси – и я отвечу. Отвечу, что стрелял. Да-да, стрелял, как и остальные товарищи. Стрелял в баб. Они …
Чаянов потом сказал, что пострелял я той ночью будущих бандитов и воров. Правильно, говорит, что пострелял: они бы все равно в преступников повырастали и по тюрьмам-лагерям сгинули, а до того сколько…
И потому к Чаянову не зашел. Только посмотрел на горящее окно его кабинета в вокзальном флигеле и зашагал дальше по сияющим в лунном свете рельсам и хрусткому щебню к задам отстойника, где ждал собра…
Не надо мне дочерей – ни одной и ни дюжины.
– Правило второе – правило брата. Все, кто едет с вами в эшелоне, на время пути – ваши братья. Родные братья! Братьям не гадят и не пакостят – не сыплют стекло в постель, не подкладывают иглы в обувь…
Не возражала начальству, просто подумала вслух.
Он прошелся по деревянному перрону – не нашел, что искал. Оглядел все скамейки станционного сквера – и там не нашел. А заглянул в домик ожидания – и обнаружил: баба, дебелая и рыхлая как стог, с моло…
Продолжение истории Деев с Белой узнали уже от сестер. Придя в вагон, Петька не спеша пошел по отсекам: бродил молча и заглядывал в лица, вгоняя девчонок в краску. Отсмотрел возможных невест – всю со…
– Да-да, прямо сейчас, – понимающе закивал Баранья Башка. – То есть мы должны сию же минуту оставить наши дела, поднять спящих солдат, вломиться в дом к какому-нибудь мироеду и реквизировать у него д…
Местные были неразговорчивы – то ли по сути своей, то ли из-за прикрытых повязками ртов. Ни единого раза Деев не заметил, чтобы люди перекрикнулись или сблизили головы, обмениваясь парой слов. Работа…
На крышу вагонную птаха какая-то села, скачет по жестяным скатам и клювом долбит. А кажется, что долбит по темечку: ток-ток… ток-ток… – хоть пали в нее сквозь потолочные доски, лишь бы прекратила. Сд…
– Думаешь, не понимаю, почему убегаешь? – дышал тяжело и говорил медленнее. – И почему в вагоне спряталась, когда дети уходили, и даже из окна на них смотреть не стала. Все понимаю. Кажется тебе, пок…
– Не страдайте, уже мало осталось, – отзывается Белая неподалеку.
Встал, побрел дальше. С тех пор спотыкался и падал часто – кусты-травы зловредничали и накидывали корневища на деевские ботинки, а ровная до этого пустыня принялась дурить: ходуном ходила под башмака…
Тюрлема полнилась людьми, словно и не деревенька лежала позади остановочной платформы, а целый город: куда ни посмотри – татарские халаты, русские тулупы, киргизские чапаны – рваные, темные от дождя …
Почему все они сбились сюда, в совет? Это что – собрание?
Работала быстро и ладно. Руки размашисто скользили по полу, спина упруго раскачивалась. Волосы колыхались в такт движениям, вспыхивая золотым облаком в мерклом керосиновом свете… Деев одернул себя – …
Деев и сам не заметил, как перемахнул за прилавок. Глядь – а уже держит конторскую крысу за грудки и в рожу ту скучную едва носом не уткнулся.
За сто пятьдесят. Шестьдесят. Пять тысяч…
– Далее, конечно, гигиена – ее у нас просто нет. Ни бани, ни дезокамеры – принимаем детей через ванну, одну на десятерых. И один же кусок мыла – на десятерых. А если вдруг чесотка? Или парша!? Мне да…
Вошел – и обомлел: это был бальный зал. Сквозь огромные окна – почти все они имели целые стекла, и только некоторые были заделаны тряпками – щедро лился дневной свет. Потолок был высок необычайно – п…
– Вы уже добыли дополнительный вагон? – спросила вместо приветствия, распахивая дверь купе. – Где же вы разместите всех, кого так милосердно согласились принять вчера – и кого непременно обещали дове…
А я же непослушный – полежал немного и встал. Колени уже не дрожали. И обратно пошел, домой.
Слуха у него не было, и часто попадал мимо нот, да и текст помнил не весь, да и татарский знал плоховато, но тянул и тянул строчки, взбираясь по уклону вверх.
Это когда ж ты последний раз видывал шоколад со сметаной?! – хотелось Дееву закричать. Обычные люди уже и слов таких не помнят, не то что вкуса! Что ли, ты прямиком с луны в эшелон свалился?! Но не з…
Поп все читает и читает. А казаки в промежутках – поют и поют.
– Лошадей целовал. Всю ночь в конюшне – морды им целовал и слова говорил, такие ласковые, такие трепетные… Захочешь, девке не придумаешь, как сказать, а здесь – лошадям. У нас пол-эскадрона его послу…
– Нет никакой зимы. – Деев гладит горячими руками холодное детское лицо и холодные пальцы – но не поделишься теплом, не перельешь из ладони в ладонь.
У Тюрлемы, аккурат на заправке водой, локомотив забастовал – и машинист засуетился вокруг замершего на путях паровика с перекошенным от дурного предчувствия лицом. Полетел вестовой клапан, его требов…
– Про седьмой амбар, где крыша течет, откуда знаешь? – Это фельдшер уже к вечеру спросил, когда небо налилось темнотой, а в лесу закричали первые ночные звери.
Эшелон заревел басом, объявляя отправку. Пыхнул трубами, грохнул колесами и двинулся вперед. Не провожая взглядом уходящий поезд, Белая зашагала прочь – у вокзала уже ждала повозка. С вагонных площад…
Снова жахнул выстрел. В углу что-то застонало и задребезжало многоголосо, а Огненные Усы уставился недоуменно на дымящееся оружие: выпущенная им пуля ранила фортепиано.
И вдруг отпустило: ноги нащупали пол, в глазах посветлело – одарив сослуживца долгим и смачным поцелуем дружбы, Лысый ослабил хватку.
И вот его уже несет куда-то – через сосновые боры и пожелтелые холмы, вдоль прозрачных рек и вдоль колхозных пашен, по рельсам белой стали и по мостам черного чугуна – несет быстро и стремительно – и…
Он развернул женщину к себе и впервые обнял по-настоящему.
Сгребла остальной хлам ребром ладони в совок и отставила к стене.
– Товарищ начэшелона! – испуганный машинист маячит на путях, нелепо придерживая штаны (не смог в темноте застегнуть ремень, штаны кое-как натянул, а куртку не успел, так и прибежал в одном исподнем в…
– Следующее правило – правило начальника эшелона…
Смотрят на Деева одни только черные окна: в кабинетах никого. И беженцы разбуженные смотрят, едва различимые в предутренних сумерках. И луна с неба – полупрозрачная уже, готовая исчезнуть. Скоро утро.
И вот стоят вагоны на первом пути – крытые жестью вагоны третьего класса, с красными крестами на боках – длиннющий состав. Вокруг состава – солдаты со штыками. Вокруг солдат – голодающие, плотным кол…
Больше всего хочется поднять этот шмат и запулить обратно. Но будет это, пожалуй, последнее, что Деев сделает в жизни. А ему нужно – спасти детей.
А в девчачьем зазвучит слово муж (не мой, не как-то иначе, а только и непременно муж, произнесенное громко и с гордостью): “Спрошу-ка у мужа”. – “Мне муж не разрешает”. – “Ох, мужу не понравится…”
Фельдшер сидит у лавки, на которой колотится в ознобе Овечий Орех, – крепко, но бережно прижимает мальчика к нарам, а сам раскрывает губы в такт молитвенным словам. Начальнику не отвечает.
– Не обращайте внимания, это Сеня-чувашин. Скоро успокоится.
Деев смотрел на ее ветхое пальто, явно с чужого плеча, на нитяные чулки, гармошкой собравшиеся у лодыжек, – и думал о том, что по возрасту она могла бы быть его матерью.
Определили график влажной уборки жилых отсеков и отхожих мест – не реже одного раза в сутки. Ведро для мытья полов имелось одно на всех – договорились использовать его по очереди, передавая из вагона…
Опять кивает Деев: так точно, принял к сведению.
Воздух тих и холоден, свежими глотками проникает в рот, и посторонних звуков не слыхать – будто и не волочётся по эшелону великанская Вошь, загоняя добычу и пропарывая состав насквозь.
– Скажите, Деев, – Белая смотрела внимательно, будто собираясь задать давно мучивший вопрос, – как вам удалось убедить этих дикарей и все объяснить? Вы же не говорите по-киргизски. А они не говорят п…
Правой-левой… правой-левой… верста, еще верста. Где же проклятые горы? Или рельсы? Или эшелон? Что же ищу я, долго и мучительно, в этом бесконечном сне?
Но Буг больше не спрашивал – только сидел, обхватив руками седую голову, и шептал беспрестанно: сто тысяч пудов… сто тысяч… сто тысяч…
В сытое время коровье стадо могло и озлиться на чужаков – затоптать или забодать. Но в голод животные слабели и делались покорны. Одни только свиньи шалели с голодухи, поэтому свиней держали отдельно…
Но рыжая армия велика. Откуда ни возьмись – лиса, что по оставленной деревне шастала. Красная шерсть дыбом, а глазищи – белые, как у лежачих перед смертью. Против такой пулемет нужен, да побольше. Вы…
– Зачем же так далеко ехать? В советском Туркестане девушек в парандже – миллионы, если уж вам непременно понадобилась восточная жена.
Да фельдшер ты или нет?! Кто тут у нас ветеринаром быть хотел, чуть не плакал?! Давай, делай что-нибудь! Это уже по твоей части! А если не умеешь, тогда я сам возьму и…
Асии Кирамовне Махниной – за зеленый свет в архиве периодических изданий Национальной библиотеки Республики Татарстан;
– А дети, которые здесь, рядом с нами, лежат, страдают и мучаются, – они и есть свидетели нашей молитвы. Пусть будут и свидетелями нашего дальнейшего служения Христу.
Было людей когда-то много – в той деревне, где изба стояла с матерью и сестрой. Люди ходили, ели, пахали, сеяли, скакали на лошадях, спали в кроватях, умирали, хоронили. Они были шумные и пахли по́том…
Кидал умеючи: не большими порциями и в середину топки, а малыми бросками и в самые дальние углы – не наваливая горючее, а рассеивая по камере. Работал споро, как опытный кочегар. Как черт у адова кот…
И кто-то еще подошел к ним – тихий, легконогий – и тоже опустился рядом. Сквозь полуприкрытые ресницы Деев разглядел женскую голову и две длинные косы по плечам: Фатима.
– Не надо, – не стерпел Деев. – Не ешь их.
Ночной смотритель вокзала – старикашка в форменном кителе – растерянно топчется по перрону, тряся седыми лохмами.
В зеркале купейной двери плывут ослепительно-белые облака.
– За ним гонится стадо вшей, – пояснила. – Во сне. Он от них убегает, а убежать не может. Ноги были сильно обморожены, и укусы насекомых теперь очень болезненны. Сеня, как просыпается, ловит этих вше…
Язык нельзя было потерять в скитаниях. Его не могли отобрать горлохваты постарше или свистнуть ночные воры. Язык не снашивался, как башмаки, и не вшивел, как исподнее, а с каждым днем становился толь…
Оля Клюквенник. Клюквенник – вор, который обчищает церкви.
– А? – никак не может прийти в себя Деев.
Потолок был расписан ярко и щедро, с какой-то чрезвычайной натуральностью. По периметру – виноградные листья, поверх красовались огромные, подсвеченные солнечными лучами гроздья. Тут же рассыпались и…
Не слушай их, сказала мать. Людей остальных. Они про тебя гадости шепчут, и пусть. А я людей и не слушал. Больше – листву или птиц. Или как грязь под колесом хлюпает. Или как пулеметы стреляют.
Спать Помпадур ушел к себе, но с рассветом снова был в девчоночьем вагоне. Зозуля уже ждала его, проснувшись и умывшись раньше всех… И пошло: жили “семейные” на Зозулиной лавке, расставаясь только по…
– Не впервой нам было собачатину лопать – бывальщина! И ничего, натрескались от пуза, не померли…
Очевидно, были подаренные предметы имуществом самого атамана: выросшие в степи казаки вряд ли ели с фарфора – уж скорее прямо из котла; вряд ли определяли время по часам – уж скорее, по солнцу; да и …
Лицо у женщины гладкое и спокойное – сразу и не поймешь, что думает. И кожа гладкая, еле смуглая, как древесная мякоть, сияет на солнце. И стволы саксаулов сияют, ей под стать.
Двое в креслах, не дожидаясь, пока рассеется дым, опять взвели курки: Огненные Усы – откровенно забавляясь ситуацией и с любопытством ощупывая гостя хитрющими глазами, Лысый – равнодушно, с какой-то …
Позабыв о конвоирах с винтовками, он принялся на ощупь сдирать с головы мешковину. Никто не мешал ему, не кричал сердито. Накрученная вокруг шеи веревка норовила затянуться и едва не душила, но он рв…
– Да куда ж вы меня привезли? – не выдержала наконец. – Может, брошенная это деревня?
– А вы не торопитесь. – Белая разглядывала окна и простенки между ними: дождь снаружи усилился, и по обшарпанной штукатурке уже бежали на паркет крупные капли.
Подле икон бренчал причиндалами поп и белела пронзительно бурка на чьих-то широких плечах. Над плечами высилась крупная голова в седых кудрях, а вокруг было просторно – казаки теснились позади и приб…
На него она смотрит, за ним бежит. Деев стоит, вцепившись в поручень, не в силах отвести взгляд от женщины. Она бежит отчаянно, как раненое животное, словно рвется от настигающей смерти. Лицо – изнош…
Отчаявшись победить это соборное молчание, Давыдова двинулась к телеге с малышней – знала, где искать слабину. И ведь найдет, с тоской понимал Деев. Мелюзга – народ ненадежный, за ласковое слово сами…
Здесь мое место – у твоих ног. Под твоими ногами. Я теперь всегда тут буду. И никакой силе меня отсюда не выковырнуть – загрызу. Зубы есть потому что. Крепкие потому что. Твой навеки потому что.
– У тебя что, и мяса нет? – не верит фельдшер. – И муки, и сметаны? Нет рыбы? Нет какао или шоколада? Сахара, на худой конец? Никакого спецпитания – нет?
Была когда-то мать. Пела на ночь: “Поскорее засыпайте, поскорее умирайте”. Я не послушал. Я непослушный. Я некрасивый, она сама говорила. Я неуклюжий. Я не сгину.
– И чем ты, внучек, добрый человек, здесь в тот день занимался, тоже не спрашиваю, – гнул Буг свое. – Ты же, когда сюда по лесу шагал, трясся весь, как от горячки. А когда мне про тот день рассказыва…
– Очень вас прошу! В списке и правда только те, кто имеет шанс доехать, как мне кажется…
Умею ночевать в снегу, обложившись хвоей. И на дереве, привязав себя к стволу. Зарывшись в песок – умею. Забившись в скалу – умею.
Кот Лаврентий. Кот – сожитель девочки-проститутки, который существует на ее деньги.
На диване – бледное женское тело. Ключицы – как спицы. Ребра – как стиральная доска.
Не в силах более сдерживаться, Деев останавливается и ловит Фатиму за кисть, целует в ладонь.
– Молоток с гвоздями несите, – командую. – Сами-то не догадались? Выломанную доску заделать надо, иначе неловко получается.
Бывает, сядет поутру на крыше вагонной и пялится на восходящее солнце. И такое внутри него волнение бьется и такая неизбывная тревога, что мир вокруг будто кровью наливается и дрожит. Не от зари – от…
Саданув дверью, он кидается вон. Бежать по эшелону и показывать чудищу других детей – нельзя. Значит – на крышу?
Козетта Кокс. Козетта – героиня романа Гюго “Отверженные”. Кокс – блатное название кокаина.
Это самое “был” произнесла по-особому, и Деев не решился ей пенять, что ослушалась команды.
– Прости, – сказал Деев. – Прости… Я заберу всех, кого подсадил. Сто три человека, всех заберу.
В хлеву дежурила мучная охрана – несколько мужиков с закрытыми лицами валялись на топчанах у входа. Гостей пропустили, но ни здороваться, ни предлагать сидячее местечко не стали. Вместо этого – ночью…
Взял отставленное ведро с кашей, зачерпнул полкружки и принялся кормить детей.
– Сдурел ты, что ли?! – Деев схватил коня под уздцы, и кавалерист застыл, с поднятой к небу шашкой, не зная, как быть дальше.
Деев берет в руки строгое комиссарское лицо, что нависло над ним угрожающе, и целует в губы.
Одна рассказала, что сын ее годовалый отгрыз себе с голодухи два пальца. Интересовалась: если оставшиеся отгрызет – останется жить?
На первый обход отправились тотчас – не дожидаясь, пока сварится каша и займет все мысли ребятни.
– О чем же вы думали, когда обещания раздавали? – продолжала тихо и уже знакомым Дееву прокурорским тоном.
– Отмоем их на станции и побреем, – сказал Деев комиссару.
– Не мне! – ответил тот резко, уже готовясь натянуть поводья. – Солдаты сами решили. Я был против того, чтобы оставлять академию без белья.
– Сегодня в полночь на Устье облава: Деткомиссия и милиция будут чесать берег. Пойманных развезут по приемникам. Так что всем, кто хочет под крышу и на паек, быть на Устье до заката. А кто не хочет, …
Когда заведующая, ссадив маленького калмыка на телегу, вернулась к Дееву, лицо ее было бледно от возмущения.
– …А душу свою сердобольную – в карман поглубже запрятать, чтобы не торчала. Иногда быть добрым – это казаться злым!
Самые же бескорыстные из попрошаек – ложкари. В специальность эту по нужде не идут, а только по истинному призванию: надо искренне любить музыку, чтобы целыми днями сидеть сиднем, выбивая из самостру…
– Начальник вы, – согласилась Белая. – А валите все на меня. А еще лучше молчите, я сама все скажу.
– У тебя что, сына Искандером звали? – решился однажды спросить.
Пылью были обсыпаны и амбары – огромные, рядами уходящие вдаль и образующие что-то наподобие деревни, и ограждающий забор с частыми охранными вышками, и сама земля. Даже воздух здесь казался гуще – т…
За всей этой больничной суетой было не до зайцев. Подобранные в Оренбурге беспризорники до вечера толклись в гостеприимном девчачьем вагоне, а после Белая велела им перебираться в старший мальчишески…
Волков по дороге уже не встречал, воя их не слышал. На той дороге, где мать сестру оставила, ничего не нашел. И все же ночью, когда лежал в чужом сарае на чужом сене, стало жутко. Шорхнет ветка – дро…
Попросить питерцев привести товарищей из продотряда? Эти за подмогой не пойдут – слабость свою признавать не захотят.
Она стояла у поезда и слушала утреннюю перекличку муэдзинов на минаретах: всходило солнце. Когда призыв на намаз отпели, хотела уже отправить вещи пропавшего на хранение вокзальному начальству – но Б…
Деев и сам не знал, зачем он каждое утро выпаивает лежачих киселем или яичной болтанкой; возможно, его успокаивал вид еды, исчезающей в детских организмах.
– Спать иди, – приказал Буг уже у эшелона. – Вторую ночь колобродим.
– Работы-то много! – сокрушается Огненные Усы, покачивая торчащей с балкона головой. – Ох как много…
Если пацан упадет и не поднимется – придется его тащить. Белая бы оставила в пустыне, а Деев не сможет. Это отнимет силы и замедлит ход.
Из такого вот облака и нарисовался скоро всадник – не в простой буденовке и серой шинельке, как отряд сопровождения, а в каракулевой папахе и щегольском черном кителе. Командир академии, лично.
Не плакали даже малыши. Сосали пальцы, засовывая пятерню чуть не целиком в рот. Жевали подолы рубах. С тупой покорностью жались к Фатиме, а некоторые – к теплой шкуре Капитолийской волчицы. Та валяла…
Хлопнула дверь – Железная Рука скрылся в избе.
Первый столп звался удача – или фарт, или везуха, или пруха. Прочие приятные составляющие жизни – здоровье, дружба, сытость и удовольствие, да и счастье в целом – считались производными. Именно для п…
Я все сделал, исполнил все приказы. А потом закинул на плечо свой мешок и, никому не сказав, ушел в Казань. Шагал неделю, по лесам и снегам. Пришел к себе в общежитие, лег на кровать и пролежал еще н…
Не говоря более ни слова, Белая сделала шаг вперед, и огромная женщина отступила, опустила метлу. Деев юркнул следом – в плотную темноту здания с наглухо заколоченными окнами.
Комиссарские кудри светлели далеко в море – Белая плыла быстро и ровно, точными движениями рук направляя тело все дальше, на глубину. Буг, наоборот, сидел у самого берега, вытянув ноги. Волны бились …
Казаки не слышат его – или не хотят слышать? Одна только Белая отзывается (она у соседней лавки, выпаивает из кружки Нонку Бовари).
Деев лежит в саксаульной роще, вывернув шею, щекой в песок. Ветер поднимает нагретые солнцем песчинки и сыплет на скулу.
– Убийца, – так начала разговор. – Почему канителитесь?
В конце августа ждали очередной питательный поезд. Мука, горох, сахар и масло, общим весом аж тысяча пудов. Слух разнесся мгновенно: состав едва из Москвы тронулся, а вся Казань уже слюной истекала. …
– Ищут бандитов. А детей – заодно, чтобы не шастали в Туркестан и не мёрли по дороге. Распоряжение командующего Туркестанским фронтом.
первым читателям Виктории Альбертовне Куприяновой, Вере Костровой, Иветте Литвиновой и Салтанат Ермырза – за важные замечания;
Самая возня – у отхожей дырки. Ее, видно, чьим-то телом заткнуло, и воры по очереди пытаются вытащить затычку, но сами там же от моих пуль и валятся, затор увеличивая.
Бормоча и подвывая, священник долго топчется у алтаря и машет кропилом поверх голов – разбрасывает влагу щедро, стремясь достать до самых дальних углов помещения. Несколько капель падают на лицо Деев…
Морщится Деев, а нечего делать – кивает. Мол, выдам, конечно, выдам. Скоро.
Грянул выстрел. Взвизгнуло и вздрогнуло где-то совсем рядом, справа, – пуля вошла в дверной косяк. И тотчас, почти без перерыва, – второй выстрел – в другой косяк, слева.
Все это время Мемеля жался у стены, застенчиво кивая – Дееву, конторщику-подлецу, ящикам со звякающими внутри кружками, – похоже, поваренок был весьма робкого нрава и малость дурковат. Вот уж повезло…
– Нет! – Она стояла у двери эвакоприемника, накрепко упершись квадратными башмаками в гранит, будто еще надеясь вернуться и решить вопрос по-иному. – Я хочу довезти как можно больше детей до Туркеста…
Шли дальше. Видели пустую деревню, где на улице одни телеги корячились, без лошадей и без возничих, а из людей – никого. В иных домах и двери были открыты, и окна, и даже ворота приотворены, а – нет …
А в Кандагаче Деева попытались ограбить. На крошечном базаре из полутора торговых рядов, по которым слонялись едва ли полтора десятка человек, толклась рядом с ним кодла пацанят: близко не подходили,…
Не купе, а будуар в доме терпимости! На стенах – цветы. На обивке диванной – опять цветы. На потолке и то целая лужайка распустилась. Канделябры из стен узорчатые. Столик для письма лаковый. Занавеск…
– Вы – человек искренний и горячий, – ответила просто, без промедления.
Мотя Купи Чердачок. Купить чердачок – обокрасть.
Он ворочался на диванных пружинах, то вскакивая и решая прогуляться по верхам эшелона (но снаружи лил дождь), то укладывая себя обратно и заставляя лежать бревном, – но уже через минуту обнаруживал с…
Голдети – голодные дети (привычное для того времени сокращение).
– Это логика выживания, Деев! Жестокая, но логика: помогать сначала тем, кого еще можно спасти.
– Все на мух расстрелял… – шепчет огорченно, вбирая голову обратно и поднимаясь на ноги. – На мух, а?! – уже не бормочет, а кричит с веселой злостью. – На мух!
Макака с домзака. Домзак – дом заключения, тюрьма.
Нужно отвечать. Или спросить что-то самому. Или глядеть непонимающе. Что-то нужно делать сейчас – хоть что-то нужно делать!
– Отползай давай, – командует как ни в чем не бывало.
Некоторые даже клички себе придумывали по любимым блюдам и напиткам: Глеба Дай Хлеба, Драник с изюмом, Абрау Дюрсо, Зинка Портвейн, Грильяж Гнилые Зубы.
Корючелка – скрюченный (к примеру, полиомиелитом), от “скрючить”.
Устав петлять, он ускорил бег и перегородил Рваному дорогу. Тот врезался грудью в деевскую – мелькнуло на мгновение раскрасневшееся лицо с ярко белеющими шрамами, – но тотчас увернулся и припустил да…
– Там целая военная академия босая ждет! – спохватился Деев. – Обувь надо возвращать – сейчас же! Долго мы тут будем в раздевалки играть?
Кончилась обедня, понимает Деев. Дождался-таки, вытерпел. Отмучился.
– На кудыкину гору! – откликнулось с третьей. – По кривому забору!
Скоро в эшелоне привыкли видеть за спиной или у ног начальника скрюченную фигурку. И сам Деев привык: таскается пацан следом – и пусть, не жалко; даже и замечать неизменного спутника перестал. Одно т…
Деев, как увидел, аж дышать перестал. Поднял глаза к небу: солнце – в зените.
– Добрым хотите быть? – это Белая уже на крыльце ему сказала; даже не сказала – прошипела сквозь зубы. – Чутким? Хорошим со всех сторон?
Неужели и рельсы, которые Деев ищет, снегом завалило? А эшелон? Там же внутри дети, в одном исподнем, – замерзнут! А он-то, дурак, запретил сестрам топить. Так нечем топить – дров нет. Как это нет, е…
Семенил за начальством, а сам поглядывал на конвойных – те насторожились, но еще не успели понять, что делать. И на остальных мучных поглядывал – некоторые прервали труды и наблюдали за происходящим,…
За дастарханом балагурят, возбужденные расправой над знаменем. И еще один из тринадцати, в черном турецком кафтане и желтой чалме, вздымает руки и кричит что-то воинственное – и толпа опять отзываетс…
Это воцарившееся между ними согласие тоже успокаивало. Будто мед и мыло можно было купить на ближайшем базаре за три копейки. Будто мед и мыло могли помочь.
– Три фунта наела, – продолжала та, словно не слыша вопроса. – А вчера все четыре. А третьего дня пять фунтов осилила. Я бы и больше наела, да воск в зубах вязнет.
Стало неловко от интимной картины – желая занять глаза и руки, поднял сброшенную на пол алую тряпку, развернул. А то и не пеленка вовсе – знамя: по окантованному желтым шнуром кумачу раскинулись выши…
Дееву казалось, кавалеристам стыдно за свою теплую амуницию перед детьми, одетыми в рваное и ветхое, укутанными в обрывки гобеленов и штор. Сам он был рад, что не ехал сейчас верхом, а топал вместе с…
А не любил – раны и кровь. Не любил, когда убивают, своих ли, чужих, все одно. Не любил голодать и смотреть, как голодают другие. И слово “суррогат”. Опухших и лежачих. Скотомогильники и кладбища.
Однако вплотную не подъехали, остановились чуть загодя.
Больше того, дети изобретали слова, складывая воедино уже известные или придумывая совершенно новые. Здесь Деев и вовсе терялся. Ну стоит себе кубовая, на каждой станции похожая: домулька с окошком и…
– Да перестаньте вы уже бояться и жаловаться! – Белая так возвысила голос, что Шапиро вздрогнула, а девочки испуганно уставились на скандалящих взрослых. – Придите в Наркомздрав и тресните кулаком по…
– Почему обратились ко мне? – Конный говорил спокойно, не повышая голоса – уверенный, что его услышат. – Откуда же у меня обувь?
Да, нынче. Да, именно так: все, что с тобой приключалось, – недавно или давно, в любом году твоей жизни – не исчезает бесследно, а происходит опять, и сегодня, и завтра, и всегда.
– Вы что, на испуг меня берете? – спросил Железная Рука тихо.
Наконец, расформировали пришедший из Москвы пассажирский и пяток вагонов подогнали к деевскому эшелону, который путевые рабочие уже называли между собой “гирляндой” за разнообразие цветов и мастей. В…
Казак вздернул брови и сморщил нос, но сдержался, не захохотал.
Деев гладил и обнимал опять – руки, лица, макушки – теперь уже не маленькие, а взрослые, наполовину седые.
Якут Стоячий Хрен. Игнашка Сплю. Юнус. Якобинец. Лишай. Глеба Дай Хлеба. Шиворот-Навыворот. Бей Гордей. Тёма Самара. Софо. Ждан из могилы. Маркеша. Багдасар. Калмык. Рокфор. Жигулевский Жора. Тоша Чи…
Деев опустился перед теленком на колени и крепко поцеловал в перемазанный углем лоб. Затем вставил револьверный ствол в теплое телячье ухо и нажал на курок.
– Спасти сироту – богоугодное дело. Спасти пять сотен сирот – это пять сотен богоугодных дел. Когда еще тебе выпадет такой случай, Буре-бек?
Приемщики так усердствовали при виде начальства, что работа их несколько разладилась: порция ржи по недосмотру была высыпана в гору без должной проверки. Начпункта присел у того места, поворошил руко…
Да, докатят. Только четыре сотни останутся потом под крышей, кашу эту молочную лопать, а одна сотня – на улице. И аккурат же через полмесяца – зима.
Не ходи за мной! Деев загребает ладонью песок и швыряет в преследователя. К остальным возвращайся! Упорствует. Да и черт с ним, с дураком!
Буг забросил пальто в штабной и поспешил за уходящей. Китель его остался в лазарете, так и потрусил в одной рубахе, стянутой под животом форменным ремнем. Нагнал Фатиму, но обогнать или дотронуться н…
Брачная эпидемия охватит эшелон быстро, как холера. Буйный Геласка “посватается” к Вере Холодной – несмотря на то что ниже ее на полголовы и младше на пару лет. Полка у Веры – третья, под самым потол…
– Себе оставь. – Чуть не толкнув плечом дающего, Деев ввинчивается в толпу и пробирается в глубь вагона: молитва молитвой, а холеру в лазарете никто не отменял, и Деев будет делать сейчас то, что и в…
– Вы чего-то боитесь? Кто-то обидел вас? – Белая пошла по отсекам, заглядывая на верхние полки и наклоняясь к нижним, чтобы поймать взгляды детей, – не удавалось: мордочки сминались испуганно, жмурил…
И Сеня ползет – упираясь в грязные половицы скулами, плечами, ребрами, всеми своими торчащими костями, всаживая в эти кости занозы и оставляя за собой мазаный кровяной след.
– Одно говно другому не равно! – мгновенно парировала Белая.
– Не теперь. – Она кладет прохладные пальцы на его сжимающий оружие кулак и властно тянет вниз.
Тымба с режиком. Дохлый Насыр. Тараска. Суррогат. Христя. Марта. Спирт со Ржева. Загит Припадок. Боня Полдень. Гашиш. Ланцет. Гекльберри. Митя Майн-Рид. Гоша Гонорея. Омар Асфальт. Афоня с подходцем.…
Вот кто я без тебя, мой возлюбленный сын.
Ползи теперь, дурак! Ужом вейся, червяком танцуй – уходи! Далеко-то не уйдешь, скоро конец вагона. Дурак! Дурак!
– Почему вы перестали есть? – спрашивала у Деева строго. – И так уже на пугало смахиваете, до того отощали.
И он свистнул им первый: а ну, подите сюда! Вот что я вам скажу, гуси лапчатые. Сторговать меня не выйдет. А до Самарканда со мной намылиться – вполне. Пригрею в эшелоне. И даже бибики с салом накапа…
Еще люблю, как тает лед, – весной смотрю. Как паук нитку тянет – это уже летом. Паука есть нельзя, только смотреть. А нитки паучьи можно. И лед можно. Мать запрещала, а я ел. Я непослушный. Всё сильн…
Веня Плашкетка. Плашкетка – преступный мальчик.
Другие дети спят – эти вечно спят, когда Сене требуется помощь. А взрослые всякий раз куда-то деваются. Нет у Сени в этом мире защитников, один он одинешенек.
“Не ходи за мной!” – кричит он и песком в меня швыряет. Песком – не больно совсем. А кричит сипло, еле слышно, – я и не слышу. Дальше следом шагаю. “К остальным возвращайся!” Я все шагаю. Вдвоем шага…
– Вот смотришь на тебя – мальчишка. Нюхнувший пороха, но мальчишка же – горячий, искренний, глуповатый. А иной раз глянешь – старик. Ты же лица своего не знаешь, когда мы с тобой могильщиками служим.…
Тюменный Амба. Амба – конец, кирдык, погибель.
– Немедленно прекратите разбой! – голос Белой рядом.
Лицо намокает – не то от свечного жара, не то от скрываемой ярости. Рубаха липнет к спине.
– Больных не жалеют, а лечат – первая заповедь врача. А тебя уже не вылечить. Искалеченный.
Ну и где ее взять, эту обувь? Пять сотен пар – что пять миллионов. Не было ни у кого такого богатства – ни в торговых лабазах, ни в закромах старьевщиков, ни в базарных рядах. Город ходил в башмаках …
Да как же не слышать мне тебя, человек?! Если ждал я тебя то ли долгие месяцы, а то ли годы. Тосковал. Выл. На рельсы лег, чтобы только легче стало.
Деевский карандаш замер на бумаге, не добежав до конца строки. Комиссар была права: случиться такое могло, и вполне вероятно.
Струи дождя ударяли часто в металлическую крышу вагона и в стёкла – дождь нарастал.
Яшка Брязга. Брязга – бранчливый человек.
“А вот побью!” – немедля захотелось рявкнуть. Будешь дальше настырничать и в голодовку играть – сам побью, вот этими своими руками! И потрясти растопыренными ладонями перед нахохленной макушкой – для…
– Как это “по одному”? Мне сапоги сдавать пора! – вознегодовал Деев. – Я командиру академии обещал!
Но лицо его уже отталкивала другая морда: корова, поднявшись на ноги, тянулась вылизать рожденное дитя. И Деев позволил: с рук телка не спустил, но дал матери поскрести наждачным языком по телячьей ш…
Тот и вовсе повадился заглядывать в штабной – не днем, а непременно вечерами, когда вагоны уже готовились ко сну. То одалживал у Деева бритву, то у Белой карандаш, то продолжал разговор, случившийся …
И вдруг один рот раскрывается широко и обнимает губами большой палец Белой – начинает сосать, как соску. Тотчас же раскрываются и другие рты – присасываются к оставшимся пальцам. Сухие шершавые язычк…
Ей удается не закричать. Так же медленно Белая тянет руку обратно к себе – дети покорно разжимают челюсти, отпускают. Тихо чмокают губы, от них тянется пара ниток слюны, повисает в воздухе – наконец …
– Целый живой ребенок умер – по-твоему, мало?
Давыдова стояла, спиной прижавшись к прикрытой двери, освещенная косым вечерним светом. На покрасневшем от волнения лице ее Деев читал досаду и гнев. А еще – сомнение. Она понимала, что детей нужно в…
Пожимала плечами и крепче прижимала к себе детские головки, что непременно оказывались около, только руку протяни.
Туда Деев пошел уже под конец раздачи. Зайти внутрь не успел – на вагонных ступенях его встретил фельдшер Буг с застывшим лицом и сурово поджатыми губами.
Черемис – устаревшее обозначение марийцев.
– Тем годом служил в продармии, товарищ начпункта! – рапортовал четко. – Казанский продотряд номер сто девятнадцать. Мы были откомандированы в Чувашию для увеличения собираемости. – Не мигая, Деев та…
– Ах-х-х-х-х! – зашипело по перрону новое облако, укутывая Деева и женщину.
– Где мы? – спросил Деев у машиниста. – До Илецка далеко?
– Я не стрелял в беременных – тогда, девятого марта.
Дееву ли не знать, как сложно перегонять добытые в заготкампанию стада: фуража им – достань; теплый ночлег – обеспечь; по морозу или палящему солнцу – не гони. Оголодавшие свиньи так и норовят отгрыз…
Напорная башня была полна воды – хватило и вагоны отдраить, и запасы питьевые пополнить, и деевских приемышей отмыть. Грязь с беспризорников соскребали в четыре руки: поставив чумазого ребенка меж со…
Другой сосед ждал, пока его семья умрет: жена и новорожденный ребенок. Хотел без них один в Персию откочевать, налегке. Уже и повозку приготовил, и лошадь подковал. Все захаживал к нам и матери жалов…
Случиться такое могло вполне – коровы были тяжелы основательно, распухшие вымена их висели едва не до земли. Буг заглянул каждой под хвост, провел пальцами по торчащим соскам.
– Это у тебя, что ли? – горько спросил Одноух ее равнодушную спину.
Нащупал в складках бушлата револьвер – ни портупеи, ни формы казанским транспортникам еще не выдали, и потому приходилось носить оружие по-простому, в кармане. Стараясь переступать бесшумно по шуршащ…
– Пойдете бо́сые и голые, – сказал Деев детям. – А кто стыдливый – зимует на улице.
Щель распахнулась до проема. В нем – три силуэта: показалось – с гигантскими головами, оказалось – в мохнатых лисьих шапках. У всех троих – ружья, наставлены на Деева. Загалдели по-своему, поводя тем…
Деев никому не сказал, что провизии в эшелоне – на три дня пути. При скудном пайке – на четыре. При нищенском – на пять.
Третья пришла требовать справку с печатью – о том, что имеет право съесть своего ребенка. Он же, говорит, мой собственный, я сама его родила.
Паня с упиркой. С упиркой – тот, кто сильно упирается.
Она выцепила из кармана пенсне, насадила на нос и пару секунд изучала детскую толпу сквозь окуляры. А затем подобрала юбку – нелепым старомодным жестом, какой встретишь разве что в кино, – и пошла по…
– А марафет? – не унимался одноухий, норовя перекричать остальных. – Без марафету – жизни нету! А с марафетом… – взял паузу, как опытный актер, и окинул победительным взглядом сотоварищей, – …с мараф…
– Ну же! – Деев распахнул дверь купе и пальцем указал найденышу направление.
Не угадала комиссар. Не шашни крутить и не мстить хотел Деев, и не власть свою командирскую над всеми показать, а – научиться: разговаривать с нахалятами, как Белая, укрощать их и управлять ими, шмон…
– Мне надо, чтобы ты со мной обращалась по-человечески! – не вытерпел Деев и вскочил с пыточного табурета. – У тебя же изо рта не слова идут – чистый яд. Я – начальник эшелона. Вот и говори со мной к…
Слухи будут сопровождать эшелон всю дорогу. Ни единого раза Деев не дознается, кто был придумщиком или откуда пошел гулять тот или иной слушок.
Думал о детях. А если и вправду – начнут умирать в пути?
Деев уже знал, что на зов откликнутся все, до этого оставался всего-то вздох или два. Но никто не решался первым спрыгнуть на берег и первым нарушить тишину. Помощь снова пришла из машинной будки: гу…
– Как можно, товарищ начпункта? Я же сейчас кричу все это, а сам боюсь до смерти, аж челюсти сводит, – так же тихо признался Деев. – У меня и руки от страха трясутся, и внутри трясется все, будто лих…
Лампу Деев прикрутил, экономя керосин, – язычок пламени размером с детский ноготь едва разбавлял темноту. В густой темноте этой слабо проступал усатый профиль деда и выпуклости бревен. В крохотное см…
В окно летели ветер и грохот. Из окна – рубахи.
– Ох как хорошо! – обрадовался Деев. – Кто же тебя угощал?
В штабном было тихо: малышня сыта, и даже Кукушонок умолк, накормленный. А Фатима отчего-то продолжала петь, и Дееву было приятно, словно пела она для него. Голос доносился из коридора еле слышно, но…
И они едут – через крытые синими сумерками улицы, мимо черных домов, угрюмо глядящих из-под снега. Мутно-рыжие огни сельсовета на пригорке с простертым к ним мельничным крестом виднеются еще долго – …
Несытно было и на Кавказе. В недавней поездке Белая видела семьи, ужинавшие одной травой. Лепешки, в которых не было ни щепоти муки, – сплошное сено и рубленая ботва с овощами. Детей с мягкими костям…
Елёха-Воха. “Елёха-воха!” – эмоциональный возглас, по типу “Да твою ж мать!”.
Он меня на руки берет и качает, как сосунка. Мать меня не качала – сил не имела. Колыбель меня не качала – некому было толкать. А брат меня качает. Залезает на вагонную крышу, садится и руки протягив…
– Ты теперь права не имеешь их ссадить, – сказал Деев Белой, когда закатное солнце макнулось за окоём, погружая степь в лиловое и синее. – Может, они от наших детей заразу подцепили? Мы теперь за здо…
– А девятого марта – что же он тут устроил, этот добрый человек? Когда он с тобой о том разговаривал, у него же спина закаменела, едва рубаху не порвала. Не про зерно сгоревшее он при этом думал, а п…
Комиссар – она же нож, лезвие бритвенное: чуть что – и порезался до крови. Ее любить нельзя, только желать.
И понес меня человек – вдоль пыхающей паровозной головы, вдоль вагонов железных, да так это бережно, что у меня внутренности комом горячим сжались и к горлу поднялись. Млею. И колотится в голове: тво…
Дед сидел, откинувшись на диванную спинку и прикрыв глаза. Он был так огромен, что занимал собою едва ли не все купе, и Деев жался в уголке дивана, боясь ненароком задеть гостя. Оба сжимали в руках к…
Когда все лежачие уже покоились в лазарете, Деев без стука толкнул дверь полевой кухни и запрыгнул в сумрачное пространство ящиков, мешков и кастрюль.
– Слушайте-ка вы, всезнайка… – высунулся из оконного проема человек в исподней рубахе.
Очень медленно Деев ослабил хватку, выпуская пленницу из объятий.
На третьи сутки кукования в отстойнике Деев готов был сам подрядиться чинить злосчастный мост, чтобы только прервать затянувшуюся заминку и продолжать путь. Не потребовалось: мост починили. Отряд мил…
У Жаман-Су, где заправлялись водой, образовалась у “гирлянды” пара оборванцев юного возраста. По всему, опытные скитальцы: еду не канючили, а по заведенному бродяжьему этикету уселись вблизи от штабн…
Крупные серые семена струились меж пальцев-крючков. Зерно было и впрямь отборное – обычно такое не пускают в помол, а сохраняют на посев.
Я только усмехнулся и выкинул бумажку в ведро: уже обеспечили. Усмехаюсь, а у самого слезы катятся, как у бабы. Благо окна в кабинете газетами заклеены, никто не видит.
– Не страсти – сводки ТурЧК за прошлую неделю и позапрошлую. Это у вас там, на северах, война закончилась. А в Туркестане еще и не думала.
Деев лишь вихры ладонью пригладил и ворот рубахи застегнул – до самой шеи, до последней пуговицы.
Начальник только рукой отмахивает горько: да забирай уже, чего там…
– Сиди, внучек, – приказал Буг. – Не мешай природе.
– Отдай топор, внучек, – приказывают уже голосом фельдшера.
– Раздайся, море, – говно плывет! – огрызнулся тот.
– Ну а ты сама? – разгорячился Деев. – Скажи, Белая, ты сама-то хоть раз – любила мужчину? По-настоящему чтобы, до боли в животе… – Хотелось забежать к ней, запалить керосинку и поднести поближе к на…
Что же ты не смеешься больше, дед? Погляди, как много вокруг смешного. Ветки качаются на ветру – смешно! Пар летит из трубы – смешно! Колеса стучат, стучат, стучат – смешно же это, смешно!
Деев нес тело мальчика, а фельдшер – лопату. Сеня был много легче теленка, к тому же нести неподвижное тело было проще, чем живое, и Деев совсем не устал. Потому и могилу копал – сам.
– Откуда вам известно про девятое марта? – раздалось позади негромко.
Деев никак не мог сбросить с себя чужую пятерню. Со всех сторон его толкали чьи-то твердые плечи и спины, и он их толкал, пробиваясь вперед. А на локте – словно гиря трехпудовая – женщина: все ближе,…
Вжимается Сеня в лавку – в самый угол, где стена. Еще есть время – уползти, укрыться, – но сил в последние дни не осталось вовсе, даже переворачиваться с боку на бок перестал. И он просто съеживается…
Эшелон летел по черному лесу, рассекая туманные облака и изрыгая такие же. Утренняя влага ложилась на железные бока вагонов, каплями ползла по стеклам, умывая и сами окна, и светящиеся в них детские …
Фальстаф стянул рубаху и размахивал ею, как флагом, подставляя ветру костлявое, гнутое рахитом тельце. Глядя на него, посрывали с себя одежду и другие: Пляшу Горошком, Ищаул, Жабрей, Фомка Полонез – …
Схватил тяжелое ведро и с размаху жахнул из него всю воду – на вымытое. А заодно и на ноги, гладкие да бесстыжие. Жаль, одно только ведро было!
И вдруг – никто и понять ничего не успел – Прокурорша морщит личико и скулит. Скулит жалобно, на весь вагон, и так тоненько, что уши закладывает. Губы ее дрожат и расплываются по лицу, шейка в проеме…
Но кроме этого, одному только Дееву занятного взгляда, не было в мальчишке иных примет ума. Нелюдимый и бессловесный, он жил какой-то звериной жизнью: спал на полу, не признавая постели; ел с ладони,…
Назавтра о случившемся не вспоминали – как не было этой черной ночи и сияющего в ней золотого тела.
– Укрой меня, – просит с одной лавки мешок с травой.
Он проторчал на верхах до рассвета. Сна не было ни в одном глазу: в голове беспрестанно и тяжело перекатывались мысли. Когда подогнали ночевавший в депо паровоз – перебрался в машинную будку и отобра…
Деев садится рядом, упираясь коленями в чьи-то ноги. Плотнее укутывает мальчика в мешок, подтыкает края. Лучше ли так? Отдал бы Ченгизу свой бушлат – но тот уже давно согревает кого-то из девочек.
При делёжке съестного, чтобы вышла ровной и справедливой, – по очереди коснуться всех участников процесса с приговоркой: “Будет скоро да́дено, не штымпу и не гадине, а тебе”.
Эй! – кричит он радостно. Сюда! Ко мне! Тут саксаула до самого Самарканда хватит! Тендер забьем с лихвою за пару часов!
Нагнал у двери. Взять за плечо не решился – тронул пальто, свисавшее с локтя, и оно вдруг осталось в его руке. Не замечая и потери тоже, Фатима спустилась на перрон – ботинки по железным ступеням цок…
Бодя Демон колотил железякой по трубе, выстукивая дикарские ритмы и сам же под них вытанцовывая.
При каждом выстреле желудок Деева сжимался ледяным комом – кажется, сжимался и сам Деев, все более горбясь и скукоживаясь. Заметил, что поднятые руки держит уже не по сторонам, а почти перед лицом – …
Снова кидает в фонтан – уже не кость, а чистое мясо.
Деев с Бугом зашагали по рельсам прочь. Питерские – следом. И мучные – тоже.
– Ты же сам только что говорил, что поумирали!
Сказать им ничего не сумел, просто кивнул: разрешаю.
Так у Деева появилась тень. Загрейка следовал за хозяином повсюду – прилепился намертво, не отодрать. Не досаждал и не мешал, просто бегал рядом, как преданный щенок. В помещениях пристраивался на по…
Сейчас-то и было время для серьезного разговора или беседы по душам. Но говорливый до этого фельдшер молчал: крепко его прибила цифра в миллион пудов.
Да мерещилось ли? А ведь и правда – плыло вдоль эшелона дерево, огромное, в желто-зеленых листьях. И престранно плыло – не стоймя, как положено деревьям, а лежа, словно качаясь на волнах предрассветн…
– Знаете, сколько в эшелоне детей? – спрашивает она, прижимая губы к самому его уху, чтобы перекрыть стоящий вокруг шум. – Пять сотен – ни единым больше или меньше! Иной раз и захочешь – не подгадаеш…
– Требую исправный паровоз! – привычно твердила Белая начальнику очередной станции где-нибудь в Рыбном или Торбееве. – Если не дадите – вас арестуют!
А Деев – был. Что за странная случилась привязанность? Почему выбрал не властного комиссара, не мягкую Фатиму, а начальника эшелона?
Пространства третьего этажа были гораздо у́же и приземистей: в маленьких окнах виднелся нависающий сверху карниз, а до потолка Деев мог бы при желании достать рукой. Очевидно, здесь были когда-то подс…
– А махорка после обеда полагается? – все еще ломались первые ряды.
И теперь хожу по земле один. Шагаю, пинаю, топочу. Иногда бегаю, тоже один. Бывает, плаваю – если река. Ползаю еще и на деревья карабкаюсь, к орехам и яблокам. Все умею. Я умелый. Смотрю, щурюсь, выг…
Везде – до боли похожие картины: опустелые дома, сбившиеся в одну избу люди. Уродливая худоба или уродливая толщина тел, покорность и безучастность во взглядах. В остывающих чугунках – камни, земля и…
– Знаете, почему девочки голодают? – спрашивает. – Они думают, каша отравлена.
Буг развернулся и понес маленькую женщину обратно в город.
Медленно Деев переводит взгляд на то место, где стоял Буре-бек.
Внутри меня живет война. Она идет каждую ночь. Всё, что вижу, слышу, вдыхаю и глотаю, воюет с тем, что вижу, слышу, вдыхаю и глотаю. Воспоминания – с воспоминаниями. Мысли – с мыслями. Рыжее и мохнат…
Пришел в нашу деревню. И там нет никого – ни на улице, ни в сельсовете. В мечети – пусто. В школе – пусто. Во всех дворах – пусто. Даже на складе, где всегда солдат с ружьем дежурил, одна винтовка у …
Питерцы открыли ему дверь ограждения. Эти ребята не стращали никого и не играли, а просто держали оружие в руках – в открытую, без обиняков. Белозубые улыбки их сияли в предрассветном сумраке, и в ул…
Он решил вести детей по городу один, без фельдшера и сестер и даже без комиссара. Впереди – разговор с заведующей детдомом. Сложный разговор. Или бой? Или осада? Как бы то ни было, помочь женщины не …
– Нет, – отрезал фельдшер. – Если запрем больных в лазарете – зальем его дерьмом по самые окна. От такой концентрации бактерий все тут поляжем, до единого. И потому пока хоть один больной на своих дв…
Старухино хлебово придало сил. Деев перевернулся на живот и на карачках отправился в черноту. Нащупал сено, много сена, – такая же пышная охапка, как и у него. Войлочное одеяло. Под ним – тело, кроше…
писательской резиденции La Villa Marguerite Yourcenar, ее директору Marianne Petit и всем замечательным сотрудникам. Автор воспользовалась пребыванием в La Villa de!partementale Marguerite Yourcenar,…
Что это со мной, Белая? Что за дурь в голову лезет и с языка срывается?
– Деревенские тогда к путям прорвались, – пришлось рассказать. – Там цистерна стояла с керосином. Они как поняли, что зерна не дадут, – керосин тот стали ведрами таскать. И – на амбары, на амбары! Ну…
Край неба уже алеет, наливается утренним светом. Вот и солнце взошло.
Белая строчила словами, как телеграфная машина. Деев едва успевал укладывать факты в голове.
– Я вам эти псалмы-антифоны наизусть потом спою, вместо колыбельной.
– Будьте здоровы, – прозвучало из-под платка.
Кроме мешков с солью, лежал на арбе еще и тюк из старого военного одеяла. Буг сунул руку внутрь и вытащил горсть чего-то мелкого, яркого – конфеты в обертках. В объемистом тюке – фунтов пятьдесят, не…
– Это что еще за гости? – первым обрел дар речи инспектор.
Деев шваркнул мокрую ветошь на пол; крупные брызги – шрапнелью во все стороны.
– Родная моя, я привез тебе детей, – прошептал в дрогнувшие губы – отчетливо, по слогам. – Не козлят, не ягнят, не змеят – детей. – А под носом у нее мелкие усики, уже седые. – Это те самые дети, кот…
– Нет, это излишки, – возразил еле-еле, уже откуда-то с той стороны сна.
Деев стоял рядом с заведующей и старательно глядел в сторону.
На крыше полевой кухни среди могучих яблоневых ветвей сидел Мемеля и собирал яблоки. Он уже заполнил плодами все порожние мешки и корзины – яблоки все не кончались. Это нежданное изобилие заставляло …
Люди эти – а было их много, дюжины и дюжины, – безостановочно трудились: таскали увесистые мешки, приседая под их немалой тяжестью; вели повозки с лошадьми, груженные этими же мешками, – пространство…
Каждый вагон опекали две сестры, и только в штабном, с малолетками, хозяйничала одна Фатима. Пары подобрались забавные: библиотекарша и крестьянка, портниха и попадья. Распределялись не на авось, а с…
– Нет, я лучше продиктую. – Белая скомкала набросок отчета и спрятала в карман.
И хотел бы выругаться – а нельзя! Хотел бы прикрикнуть – “Да кто ж тебя бьет, дурища?! Тебя же кашей-рассыпухой пичкают, за которую в деревнях убивают!” – а тоже нельзя. Стерпел, смолчал. По-другому …
А в следующем – тысяча девятьсот двадцать третьем году – доехала. Продолжала жить в поездах, которые становились все длиннее и многолюднее. Детей перебрасывала уже не в столицу или Петроград – те тре…
– Какой же ты бог, если такой малости не знаешь?! – Деев ткнул раскрытой ладонью в божественные очи – кажется, засадил пяток заноз, но боли не заметил. – Сам отыщу, без тебя!
Устав от непривычного снаряжения, пес садится на задние лапы, передними пытается содрать фуражку с кудлатой башки.
– Все ты верно говоришь. – Деев решился поднять взгляд, но она смотрела куда-то мимо, в окно или в никуда. – За такой подлог лагерь схлопотать – проще некуда. Не имел я права тебя принуждать. Да еще …
– Как ты их встретишь-то, Фатима! Представь только! Как ты их в ванне отмоешь… кипятком выпоишь… слезы со щек утрешь… – Сердце грохало по ребрам, как камнем в бочке. – А, Фатима? Как они все под руки…
Находят домик совета быстро: он стоит на пригорке, на главной улице села, и снег вокруг вытоптан обильно – людскими ногами, конскими копытами и полозьями саней. Изба – ладная; окружающий забор – высо…
– Если сегодня возьмешь, а завтра одумаешься и за дверь выставишь – лучше и не хлопочи, – предупредил. – Не отдам.
– Какой коллекции? – вновь не сдержался, переспросил.
Некоторые бормочут что-то, но голоса уже – осипшие, как у стариков.
Мускулы ныли и подрагивали, как после тяжелой работы. Но, видно, изнемогла и Белая, рывки стали слабее и затухали, затухали… Потом уже не вырывалась – лежала и ждала.
Стыд накатывает резко – как и боль от заноз в ладони, как и боль в подвернутой ступне. Стыд и боль – одинаковой силы.
Как ни крути, а выходила им с фельдшером одна дорога – по рельсам в лес. И уж если случится в лесу том схлестнуться с мучными, то одно Деев знал точно: теленка не отдаст. В револьвере шесть патронов:…
“Ты хоть знаешь, что такое мамо!?” – спросил однажды у мелкого пацаненка с монгольскими глазами по прозвищу Ченгиз Мамо!. “А то!” – осклабился тот. И хлопнул себя по ребристой, как терка, груди: не т…
Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами божиими…
– Кашу будешь есть, – забормотал Деев свое заклинание. – Каша будет скоро, скоро будет каша…
– Как же я могу – своей рукой вычеркнуть? – Шапиро так и стояла, со вжатыми в основание шеи кулачками, словно хотела задушить себя. – Немыслимый выбор…
Дриста Портяночник. Дристать – просторечное “срать”. Портя-ночник – от “портянка”.
До станции Донгуз тащились час – и весь час Деев простоял в своем купе, прислушиваясь к звукам за гармошкой. Как остановить комиссара, если та надумает выйти из купе и отправиться бродить по эшелону,…
Фатима называла новую кормилицу причудливо: Капитолийская волчица. В мыслях Деев не соглашался с этим прозвищем. Какая же волчица, если собака, жалкая и добрая? И не со сложным иноземным именем, а на…
– Спасибо вам, товарищи. – Белая пожала руку каждому.
А у самого ноздри ходуном ходят, как у испуганного коня.
– У нас в эшелоне пять сотен детей. – Фельдшер стоял на коленях у лежащего на земле Сени, а казалось, стоит перед одной только разложенной белой рубахой, так плоско было мальчишеское тельце. – Им нуж…
Деев понял, что все еще стоит столбом – пялится на раскоряченных перед ним деда с роженицей. Кинулся туда же, в коровяк, и тоже ухватился за эти ножки, теплые и скользкие, и тоже принялся тащить – он…
Корова легонько толкнула сына носом в бок – пора вставать! – и тот заволновался, заелозил скрюченными копытцами по грязи, затряс лобастой головой, словно понимал и немедля хотел исполнить материнский…
Вот и назвал ее по имени – и сам не понял, как случилось.
Песок был рыжий и живой. То отделялся от земли и волокся по ней метелью, то становился этой землей. Исчезал вовсе, если стихал ветер. И поднимался пышно – если нарастал.
А я бы крысятничать не смог, даже если бы и без кормежки. И тех, кто по вокзалам крысятничал, не жалею: поделом свою пулю в спину получили.
– И сбежать в Казань хотите немедля? – не то поинтересовалась, не то сообщила утвердительно.
Нет, искать на станции мясо было делом безнадежным – здесь поедено было все и наверняка: кошки с собаками, суслики, саранча в степи. Только вот насчет молока появилась у Деева одна мыслишка…
– И уговор у нас с тобой будет другой, – заявил. – С детьми ты управляешься ловко, признаю. И управляйся дальше, и командуй ими сколько угодно – только на моих глазах. Все будем делать вместе: и кашу…
Возникли из ниоткуда – из сухого степного воздуха, запаха полыни и зверобоя – и закружились вокруг поезда, черными тенями по черной мгле, глухим перебором копыт по мягкой земле. Трое? Четверо?
– Зачем же ты везешь их сюда, к недобитым атаманам и басмачам в руки? Они же у тебя перезимуют в детдоме, а потом пойдут по Туркестану бродить, ищи их свищи, и под пули подставляться. Пока стреляют –…
Значит, нужен ему Деев для чего-то. А для чего? Заложник из него никудышный – не стоит Деева жизнь ни гроша. Вся его сила и ценность – револьвер и мандат – из кармана вытащены. Властью не облечен. Зн…
Иногда всхрапывали кобылы. Часто кричали вороны, этих была – туча. Тощие, взъерошенные, они скакали по крышам, опускались на облучки телег и лошадиные хомуты, всюду суя наглые клювастые головы в наде…
А Фатима не смотрела: едва поняв, что Деев нашел кормилицу, отошла к дальнему окну вагона и замерла с безучастным лицом – пережидая, пока ее Искандер поест. Затем забрала у бабы отяжелевшего, сонного…
Разделывали теленка на тендерной площадке – на ходу, когда уже отъехали от станции и удалились от чужих любопытных глаз. Деев не знал, умеет ли поваренок свежевать говядину, – оказалось, умеет, и пол…
По тому, как резвее застучали по дороге женские ботинки, едва не срываясь на бег, он понял, что прав. А еще понял, что она его слышит. Лица Фатимы теперь не видел – только затылок с одной распущенной…
– Социальные работники есть? – безнадежно спросил Деев, прогуливаясь вдоль выстроившихся у состава в ряд новоприбывших и оглядывая их выцветшие платки и потертые шляпки.
Утром того дня, когда должен был прибыть чудо-поезд, народ с рассветом на перроны высыпал и расселся – ждет. Ну, думаю, если придет команда груз опять по кантонам разослать – быть бунту. Люди оголода…
Откуда взялась в Дееве эта упрямая вера – не знал. Но она была главное, что имел. И пусть не понимал он многих вещей, пусть многого боялся и характер имел слабый, пусть воображаемые весы ходили ходун…
– Мы будем хоронить их у железной дороги, – продолжает Буг тихо. Опять гудит паровоз, заглушая всё и вся, но Деев слышит каждое слово ясно, будто звучащее внутри головы. – Прикапывать землей, чтобы с…
Решил вот что: еще сутки провести на харчах в зиндане, собирая силы, а следующим вечером – бежать. Притаившись у входа, дождаться стука засова, а едва приоткроется дверь – нырк в щель. Постараться не…
Она приходила дважды в сутки: когда темнота вокруг редела от дневного света и когда опять сгущалась – утром и вечером. Скоро Деев уже смог ощупать пространство вокруг: лежал на охапке сухой травы, ук…
– Только вспоминать про это нельзя, Деев. И мыслями выжигать себя – тоже нельзя. Не думать, не помнить, оставить позади и дальше идти – только так. Иначе с ума сойдете.
– А вы предлагаете оставить босым весь корпус академии? – Всадник сидел на пляшущем коне очень прямо, держа поводья одной рукой, другую непринужденно свесив вдоль туловища (эдакую щеголеватую посадку…
Мгновение спустя из-под дивана выползал сонный Загрейка.
Качание бархатных штор. Качание стен. Качание вагона, эшелона, мира. Не упасть бы! Нет, не упасть – если держаться крепче – за то, что рядом.
Лица у всех были спрятаны – повязаны платками, – открытыми остались только глаза. Сверху каждый надвинул кепку с широким козырьком, убрав под нее пряди со лба, так что разобрать цвет глаз или волос б…
– Как вы это делаете? – спросила Белая, когда автомобиль чекистов покинул станцию и исчез в клубах тумана.
– И вы идите домой, дети! – обращается Белая к школьникам.
После полудня выдвинулись. Решили растопить паровик до предела и домчать на полном ходу, а после никуда уже не двигаться – провести на полустанке ночь, а то и несколько: в эшелоне объявлялись все нов…
Перебирал в уме черты лица Белой – и обнаружил внезапно, что знает их все. И руки ее помнит, и волосы, и как встряхивает головой, откидывая пряди со лба. И пуговицы на створе рубахи, до единой, и што…
Деев с Бугом вышли с территории укрепления. Питерские мо́лодцы – следом. И мучные – тоже следом.
– Это вам, – сказал сухо, доставая из кармана и протягивая небольшой тряпичный сверток. – Мне уже вряд ли потребуется. А вам в пути – наверное.
Сизая грязь чавкнула под башмаками – в такую грязь и плюнуть не захочется, не то что ребенка положить. Решил отнести на пару саженей дальше, где посуше.
Деев старался не пропускать эти приходы: раскрывал гармошку и слушал ребячьи заботы, страхи, жалобы и задумки. Все время спрашивал себя: а как бы он, Деев, ответил на тот или иной вопрос? И каждый ра…
Увидел это Деев – и тоже кружку себе в ладонь: хлоп! Еда не лезла – до того был зол, – но запихивал в себя, глотал не жуя, едва шевеля челюстями и свирепо вращая глазами. Непрожеванная крупа драла гл…
– Войсками правого берега – командарм Славин. Левого – комбриг Юдин.
– Кашу пусть заварит, и погуще! – просили сзади. – Нам каша – родная мамаша!
А он смотрел на теленка: по волоску, по волоску высвобождался тот из материнского нутра – сперва висячие лопухи ушей, затем шейка, грудка. Густая слизь покрывала все тельце, и в слабом керосиновом св…
Сам он уже успел раскраснеться и замокреть лицом, а фельдшер сохранял на удивление свежий вид.
Ровно секунду размышлял о том же и Деев. Решил: если подорвется комиссар из поезда – не ждать. Встать у машиниста за спиной – хоть с крепким словом наготове, а хоть и с револьвером – и кочегарить до …
Предоставленный сам себе, телок уже поднялся на ноги. Шагать еще толком не научился и даже сгибать колени не умел – култыхался на дрожащих от напряжения конечностях, как на ходулях, широко расставляя…
Что ни ночь – какая-нибудь крыса да вылезет на пути, с мешком пустым за плечами и фомкой в руке, чтобы замки с вагонных дверей сшибать. Кто в одиночку, а кто кодлой. Мы их даже не окликали: видели, ч…
– Их не примут, Деев! – И по тому, как пылко воскликнула Белая, он понял, что победил. – У ваших новичков на мордах написано, что они бродяги со стажем и вовсе не из Поволжья! Калмыцкая и киргизская …
– Второй вагон, – подытожила беседу Белая. – Сестра, проводите.
Если врет человек, например, Деев бы так и сказал: врет. Или обманывает, если чуть культурнее. Дети же имели наготове целый веер глаголов и фраз: тискать, клеить, торговать, лечить, чесать, клепать, …
Такая была вторая моя битва: холодного с горячим. Я той ночью мерз и потел, опять мерз и опять потел – без счета. Устал так, что еле жив. Понял: битвы эти хоть и опасные, а только они и могут защитит…
У Деева была пара секунд, пока местные не разобрались, что к чему.
– Вот звери. – Буг поднял мальчика и понес в лазарет.
Зозуля не издавала ни звука, и Дееву в какой-то миг показалось, что она исчезла – стекла! бесшумно на пол и просочилась в дверную щель. Повернулся проверить, на месте ли гостья, – и оторопел.
– Ну зачем вы так? – Шапиро едва поспевала за Белой. – Первый этаж и подвалы нежилые вовсе, там даже скот держать нельзя: зимой на стенах иней с палец толщиной, а весной и осенью воды по колено. Окна…
– А лет этим детям столько, что все они могли бы быть твоими детьми.
Нет места для них – ни в сердце, ни в голове.
Наведалась беременная девочка Тпруся – выясняла, можно ли перевязать растущий живот потуже, чтобы оттянуть момент родов и без хлопот достичь Самарканда.
– И еще пришлет, – ухмыльнулся казак. – Чего закажете и сколько закажете.
Бушлат обнимал его уютнее всех пуховых перин. Или это сама комиссар обнимала Деева? Обнимала длинными и теплыми своими руками и качала нежно, в такт поющим колыбельную колесам. Или это Фатима качала …
– А вдруг заразный? – забеспокоился машинист. – Вы только посмотрите на него! Не заразу, так вшей от него подцепите.
Муха Люксембург. Люксембург – в честь Розы Люксембург.
Я смотрю на все эти чувства изблизи, целыми днями смотрю – когда согреюсь, а когда и обожгусь. Брат мой, брат мой, огненный человек.
– Не убиваю, а караю врагов революции! Нынче все так живут.
– Нет, – покачал головой человек-гора. – Фельдшер.
Без опоры не подняться – и Сеня ползет, вихляя позвоночником и волоча за собой ноги-дрова.
– Говорю же, нет помещений. – Заведующая гладила Сеню по бритой голове; без очков крохотное розовое личико ее казалось детским, только сморщенным.
Дверь открылась только вечером. Вошла старуха. За ее спиной мелькнул внушительный мужской силуэт с ружьем за плечами, и Деев не стал даже пытаться выскочить на улицу, лишь затараторил в распахнувшуюс…
Чугунка не могла оборваться, словно истертая верблюжья упряжь, это Деев знал твердо. Знал, что поезда на Ташкент и далее, до самой Бухары, регулярно уходят с Казанского вокзала и достигают пункта наз…
Не смотреть на поруганный флаг! Продолжать говорить!
В кибитке оказалось много разного – и толкового, и совершеннейшей ерунды. Были ковры – шелковые, дорогие; эти сразу определили в штабной, для покрывания холодного пола, чтобы малышне теплее было полз…
Сжал ногами конские бока и тронулся прочь.
Не вторую и не третью – Деев уже и со счета сбился которую. Но спать не пошел. Поднялся на крышу вагона и сидел долго, опершись спиной о трубу отопления.
Злоязыкие обычно и быстрые на издевку, тут пацаны будут деликатны. Ни единой шутки не прозвучит в эшелоне о “женатиках” – “холостые” с уважением и легкой завистью признают их право быть вместе.
Звякает ремень, шуршит одна ткань, вторая. И вот уже Белая садится рядом с Деевым, а из одежды на ней – ничего.
Ровно секунду размышляла Белая, куда бежать: вон из “гирлянды”, на близкий пока еще Донгуз, где ждали и исправный телеграф, и заградовцы, – или в голову эшелона, в паровик, чтобы самолично распорядит…
– Добрым быть – это вам не обещать с три короба. Не вздыхать и не слезы ронять над бедными лежачими. Это вам не душу свою жалостливую напоказ выставлять! – говорила негромко, но лучше бы криком крича…
Деев пошуровал ключом в замке на двери кухонного вагончика и с чувством рванул ее вбок, едва не сдернув с петель, – дверь с визгом отъехала в сторону, открывая внутреннее пространство.
Быстрее, еще быстрее, и еще быстрее – и вот уже лицо ее рядом с вагонной площадкой, чуть не в ногах у Деева. Глаза – вытаращены дико. Рот – раскрыт. Тянет к нему младенца – на прямых и костлявых рука…
Уже стаскивает по ступеням. Уже оттягивает подальше от поезда, распугивая присевших в траве “бегунков”.
Никогда Деев не задавался этим вопросом, и ни один контролер ни о чем подобном не спрашивал.
Хоронили Сеню ночью, в сосняке на задворках станции, – чтобы другие дети не увидели.
Думал о том, что ни разу еще не целовал в губы – ни девку, ни женщину. А теперь выходит – целовал. И Пчелка, выходит, теперь тоже – целованная. Хорошо. Еще думал о том, что раздобыть в пути молока дл…
Клава Каппель. Генерал Каппель – один из лидеров белого движения.
Бесконечное однообразие этой земли, еще не ставшей песками, но готовой вот-вот стать, утомляло до одури: бурый ландшафт одинаков – и вчера, и сегодня, и, верно, на долгое время вперед. Да, были здесь…
Они хохочут, глядя друг другу в глаза. Встречный ветер щекочет глотки. Животы и щеки ноют от внезапного веселья.
Сюда же, к поезду, подъехала нанятая Деевым на привокзальной площади телега, куда усадили малышню из штабного и уложили лежачих. Возница обоза смотрел на безодежную детскую армию и молча крестился.
Сестры в пальто поверх ночных рубах скачут по рельсам.
Потому и бьешься в лихорадке столько дней, что организм твой крошечный с увечьем справиться не может. И нужен тебе не темный подвал и не бабкин черный отвар, а фельдшер Буг, самый настоящий и самый л…
– Очереди жди. – Мотнула почтальонша подбородком в сторону Белой.
Деев опустил занавеску и, стараясь ступать бесшумно, пошел прочь, в свое купе.
Голоса такие сильные, что кажется, узкий вагончик разорвет сейчас на куски и разметает по степи.
У матери любое душевное волнение – и любовь, и сердитость, и испуг – все росло из большой усталости и обернуто было этой усталостью, как войлоком или паклей: толком и не разберешь, где одно, а где др…
– Мама, – позвал один ребенок и протянул руки к инспектору.
Над головой синело яркое чужое небо и сияло яркое чужое солнце, горячее даже в ноябре. Под ногами лежала чужая земля, клубилась пылью, укутывала ступни и голени. Но одеть бледные тела – не могла.
– А вы уж до завтрашнего утра постарайтесь больше никому ничего не обещать! – Комиссар хлопнула за собой купейной дверью, и из прикрепленного на створке большого зеркала уставилась на Деева его собст…
Видел ящерицу, стрелял в нее – растворилась в песке.
“Гирлянда” волоклась по занесенным песком рельсам – вперед, все глубже в пустыню – без пуда провизии и без щепоти соли. Вода в питьевых бочках плескалась, но отмерялась по половине кружки и строго по…
– И вот вам первая моя команда. – Она сжимала его руку все сильней и сильней, будто хотела расплющить де-евские пальцы или оторвать. – Больше никого в поезд не подсаживаем – никаких младенцев, лежачи…
Ёшка Чека. Чека – так в народе называли ЧК (Чрезвычайную комиссию).
А самое большое счастье – когда брат мне чашку с супом недоеденным под лавку сует, и я за ним доедаю: хлебаю баланду пополам с братовым запахом и запах этот вместе с пищей глотаю. В такую минуту скул…
– Не сметь! – Деев бросается к женщине, но чья-то тяжелая рука ложится на плечо: дед.
Тогда мать положила меня под ту дверь и сказала строго: лежи. Сама ушла.
Еще издалека, завидев походный храм, всадники осенили себя крестами. Теперь же, подъехав ближе и спешившись, крестились опять, уже многократно и с поклонами (Дееву у вагонной двери стало неловко – бу…
На каждой станции – в Шатках, у Лукоянова, на Красном Узле – Деев инспектировал базары и торговые ряды: искал козу. Смотрели как на полоумного: не было нынче в хозяйствах коз, перевелись. А если бы д…
А инструменты медицинские всё звенят колоколами, то в одном ухе, то в другом – так и не выкинул их дед, ослушник. И руки дрожат, едва револьвер не роняют.
– По расчету. – Белая поднялась и пятерней начала энергично расчесывать сбившиеся кудри. – Мне нужно, чтобы вы до Туркестана эшелон довели. Чем могу, тем и помогаю.
– Все, – сказал Железная Рука. – Будьте здоровы.
– Если передумаете, возвращайтесь в эшелон. – Подписала мандат. – На рассвете состав уходит в Бухару, забрать изюм и сушеные абрикосы для Поволжья. А затем обратно в Казань, за новыми детьми.
Он раздвинул гармошку – а в комиссарском купе темнота, хоть глаз выколи. Слышно только дыхание Белой – оттуда, где диван. Замер Деев на пороге, не смея войти и не понимая, что делать дальше.
В ее блестящих черных волосах, разделенных пробором ровно посередине и уложенных позади головы в узлы и косы, он заметил седые пряди.
Недалеко – еще одна такая же, тоже припала к земле.
Шагала твердо, и спину держала прямо, и шею – высоко, словно была закована в корсет. И только выпавшая коса вяло билась по ветру, распускаясь все больше, да локоть еще оставался согнут, будто придерж…
– Не больно-то и хотел. Мы теперь, комиссар, до таких краев добрались, где ты мне больше не указ. Хочешь – жалуйся: хоть сусликам в Голодной степи, а хоть ящерицам в аральских песках.
– У меня маршрутная еще на сорок верст! – возмутился тот. – Ты же сам утром кричал, чтобы мы птицами летели.
Нападающие разомкнули оцепление и обернулись: позади стоял второй гость – седой здоровяк с бычьей шеей и по-бычьи же насупленный. Распахнув тужурку и положив ладонь на выпирающий из кармана штанов тя…
Ночью явился крошечный мальчуган по кличке Карлёнок, с короткими ручками-ножками и лобастой башкой, по виду и правда напоминающий недомерка. Просил показать ему среди звезд Юпитер: его родители, по с…
В Оренбурге их загнали в отстойник, а паровоз увели в депо на профилактику: мост через реку Донгуз, в двадцати верстах от города, был взорван, и “гирлянде” предстояло дожидаться его починки. Пострада…
– Так малыши ваши сами о том просят, с них так болезни скатываются.