Песок был рыжий и живой. То отделялся от земли и волокся по ней метелью, то становился этой землей. Исчезал вовсе, если стихал ветер. И поднимался пышно – если нарастал.
На вокзал вернулся уже затемно. Зачем-то долго мерз на скамейке в привокзальном сквере, слушая далекий лай собак. Затем бездумно бродил по путям и таращился на мутную луну. Наконец вынырнул у перрона, где разместили на ночь “гирлянду”.
За матерей-кукушек, бросающих сыновей на ступени отходящих поездов.
Керосинка светила исправно – и работали они исправно, более не прерываясь на разговоры. При мытье полов разница их в росте стала незаметна. Исподние рубахи были совершенно одинаковы, а штаны отличались только длиной.
Деев со страхом ищет голубизну на бледных детских телах, но в дрожащей свечной полутьме цвет кожи не разглядеть.
– И сбежать в Казань хотите немедля? – не то поинтересовалась, не то сообщила утвердительно.