Взял отставленное ведро с кашей, зачерпнул полкружки и принялся кормить детей.
Боря Буча. Буча – заварушка, драка, бунт.
Белая сняла с подножки штабного давно ожидавший ее вещмешок, забросила за спину и отмахнула машинисту: трогай!
На стекле вырастает и ширится белая клякса из трещин. Жах! Взрывается осколками и осыпается, и окно уже не окно, а коричневая морда, похожая на гигантскую картофелину. Кожа на картофелине обвисла морщинами, усы в шипах. Передние лапы – крючки с серпами – протискиваются в лазарет и упираются в стены, напруживаются, тянут за собой спиногрудь, а следом и толстенное ребристое брюхо.
– Может, мы для того и должны их спасти, – добавил последнее, – вместо тех, кого убили…
– Правильно тебя утром пацан одноухий мужиком назвал.