Деев гладил и обнимал опять – руки, лица, макушки – теперь уже не маленькие, а взрослые, наполовину седые.
Можно было присесть на шпалы и покемарить, или прикорнуть на вагонных ступенях, или даже вернуться в купе и поспать пару часов до рассвета – никуда бы он не делся в ночи, этот лазарет. Но Деев стоял, упрямо подпирая тарели, – хребтом ощущая овивающие их канаты и цепи, – как врос.
– Ну зачем вы так? – Шапиро едва поспевала за Белой. – Первый этаж и подвалы нежилые вовсе, там даже скот держать нельзя: зимой на стенах иней с палец толщиной, а весной и осенью воды по колено. Окна-то без стекол, с самой войны. И камины не работают, и канализация забита. Вот если бы Деткомиссия помогла…
– Отмоем их на станции и побреем, – сказал Деев комиссару.
– А лет этим детям столько, что все они могли бы быть твоими детьми.
На первый обход отправились тотчас – не дожидаясь, пока сварится каша и займет все мысли ребятни.