Встал, побрел дальше. С тех пор спотыкался и падал часто – кусты-травы зловредничали и накидывали корневища на деевские ботинки, а ровная до этого пустыня принялась дурить: ходуном ходила под башмаками, норовя изогнуться холмом или низиной.
Волосья у пацана и правда были – не лохмы даже, а куст из колтунов. По бурому лицу рассыпаны струпья.
Умею съесть дохлую ворону. Умею – гнилую рыбу. Умею – змею, шершня, пчелиные соты. Мездру, мох, волосы тоже, ящеричный хвост. Кости, свежее сено, сухую солому. Всё умею. Умелый.
Деев понял, что все еще стоит на балюстраде рядом с Давыдовой и смотрит на ребят.
– И еще пришлет, – ухмыльнулся казак. – Чего закажете и сколько закажете.
Их вели по территории трое местных, с повязками на лицах и охотничьими ружьями на плечах. Глядели из-под кепок, словно из бойниц, – ни выражения глаз не понять, ни даже определить направление взгляда. И другие работники, отрываясь на миг от своего труда, глядели вслед гостям – тоже как из бойниц. От этих явных, но одновременно и невидимых взглядов делалось неуютно: Деев и Буг с их открытыми лицами шли будто голые среди одетых.