Все цитаты из книги «Эшелон на Самарканд»
– Я бы не ушел, пока не дали, – снова честно признался Деев.
Охраняли всю ночь. Под утро, в самый темный и сонный час, показалось мне, что в одном вагоне кто-то шебаршится. Стал я стены вагонные щупать, замки дергать – все в порядке, все на месте. И тихо опять…
– Дайте воды, аспирина, льда! – взобрался по лестнице и застучал по двери слабыми руками, а вернее, заскребся. – У ребенка жар!..
“Гирлянда” стояла на путях беззвучная и темная, с погашенными окнами, и только в штабном надрывался осипший Кукушонок. Его баюкала Фатима: тянула песню – ту самую колыбельную, что пела еще в Казани, …
– Бросьте! Даже у самых опытных эвакуаторов убыль есть, всегда. Сколько детских рейсов вы совершили?
Деев стоял на верхней ступеньке, подобравшись, как боксер, и уставившись взглядом в щель у пола – щель светилась мягким вечерним светом, обещая скорый закат. Шнурки были завязаны накрепко и воткнуты …
– И сестрам – трудно, – добавила со значением.
Сестра – слабая. И муравьи слабые, их легко ловить. Трава слабая, ее легко сорвать. Деревья – сильные. Камни в степи – сильные. Огонь, если маленький в печи, – слабый; а если разгорится костром – сил…
Четыре тысячи верст – ровно столько предстояло пройти санитарному поезду Казанской железной дороги до Туркестана. Но самого поезда еще не было – приказ о его формировании был подписан вчера, девятого…
– Агитацию отстирать и повесить на стену, – скомандовал, аккуратно складывая флаг в пустующую ванну. – Молоко будет. До тех пор что хочешь, Фатима, с дитём делай, хоть пляши с ним, хоть песни пой по-…
В перерывах комиссарской речи слышно было лишь громыхание состава – да-да! да-да!.. да-да! да-да!.. – как одобрительное поддакивание.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю…
Два золотых яблока сияли в темноте. Золотые прозрачные капли катились по ним и со звоном падали куда-то вниз, а тонкие золотые пальцы обнимали и обмывали эти яблоки.
– А если б я не дал согласие? – с ненавистью спросил Деев.
– Здесь водятся розовые фламинго, – ответила странно, как всегда; лица ее Деев не видел, но по голосу понял: улыбалась. – Цвета утренней зари. Можете себе такое представить?
Деев спрыгнул с вагонной крыши и направился к странной семье, вынимая на ходу револьвер. Испуганный сарт замахал палкой, отгоняя женщин дальше в пустыню, но те упали на землю и закричали – тонкими ум…
Оттого и работу свою нынешнюю любил страстно. По бумагам числился в транспортном отделе, экспедировал составы и грузы; на самом деле – сражался с голодом. Впервые сражался, не убивая. Вовсе не зерно …
– Дождусь, пока доберемся до Ташкента или Самарканда, уж там-то телеграф отыщется.
Черная женщина что-то сказала одобрительно – сиплым от старости голосом, будто дерево скрипнуло. Деев не понял ни слова.
– И товарища Дзержинского? – не удержался Деев.
– А сама-то задерешь? – не унимался одноухий. – Я бы глянул, что у тебя под рубахой спрятано!
– Я долго думал и все понял, – настойчиво долдонит из ямы Деев, словно безумец, что сам с собой разговаривает. – Мы сбились с пути где-то в районе Арыси, ушли не на ту ветку. Ты же знаешь наверняка, …
Кто-то раскрывает рот, как птенец: пить! Белая с сестрой-портнихой беспрестанно ходят по отсекам, поднося кружку с водой к жадным губам, но холерная жажда неутолима.
Он с детства чувствовал расстояния – определял точно, словно линейкой измерял, – и всегда знал, сколько верст пройдено или осталось до конца маршрута. Но в пустыне внутренний прибор засбоил: глаза тщ…
– Ну а ты сама? – разгорячился Деев. – Скажи, Белая, ты сама-то хоть раз – любила мужчину? По-настоящему чтобы, до боли в животе… – Хотелось забежать к ней, запалить керосинку и поднести поближе к на…
И люди орали. Сбивались в толпы под окнами учреждений – у горсовета, у военной академии, даже у пожарной части, – и выли хором: “Хлеба!” В то время часто в стаи сбивались: когда вместе, голодается ле…
– Не надо потому что наганами и штыками перед детьми брякать, – говорит веско, глядя на командира.
Еще издалека, завидев походный храм, всадники осенили себя крестами. Теперь же, подъехав ближе и спешившись, крестились опять, уже многократно и с поклонами (Дееву у вагонной двери стало неловко – бу…
Чугунка не могла оборваться, словно истертая верблюжья упряжь, это Деев знал твердо. Знал, что поезда на Ташкент и далее, до самой Бухары, регулярно уходят с Казанского вокзала и достигают пункта наз…
– Товарищ комакадемии… – начал было Деев и умолк, не зная, как оправдаться.
Иными словами, Деев любил жизнь и не любил смерть.
Я не стану больше звуки-запахи копить. Битвы в голове не допущу, устал от битв. Даже глаза смыкать не стану – так и пролежу всю ночь с открытыми. Сгинь.
Вцепляется пальцами в какие-то выступы и шишки, тянет на себя. Корчится на железном скате, опершись о локти, забирается вверх. Ноги болтаются позади, как поленья: шагать уже научились, а карабкаться …
Да и все уже рыдают: все сто ртов дрожат губами и орут в голос, а сто пар глаз роняют слёзы на рубахи. Вагон ревет, как огромный обезумевший хор.
Деев нес искалеченное дитя и чувствовал, как горячими волнами поднимается в нем гнев. И бессилие: ни узнать виновника, ни наказать – невозможно. Смотрел угрюмо на конвойных: уж не вы ли постарались? …
Деев пошуровал ключом в замке на двери кухонного вагончика и с чувством рванул ее вбок, едва не сдернув с петель, – дверь с визгом отъехала в сторону, открывая внутреннее пространство.
Устав от непривычного снаряжения, пес садится на задние лапы, передними пытается содрать фуражку с кудлатой башки.
Забряцали, напрягаясь, сцепки. Колеса лязгнули по рельсам, и эшелон пополз, тяжело скрипя металлом и деревом.
Бодя Демон колотил железякой по трубе, выстукивая дикарские ритмы и сам же под них вытанцовывая.
– Ну, во-первых, конечно, помещения, – начала Шапиро вдохновенно. – Вы же сами видите, в каких мы условиях! Они в Наркомпросе считают, что дали нам дворец – и все, дело сделано! А жить в этом дворце …
Дрюша Лизала. От “лизнуть” – напиться алкоголя.
– Что ж ты, – говорит, – внучек, от меня бегаешь? Там целая рота не кормлена. Пшено лежачим нельзя, глотки и без того суррогатом ободраны. Где же обещанные масло и яйца?
Поставив на приоконный столик ведро с водой и наклонившись над ним, женщина мылась – зачерпывала воду и обтирала себя ладонями. Кудри упали на лоб и щеки – лица не видно. Да и ничего не видно – ни ше…
Тот сморгнул и перевел глаза на Деева. Живой!
– Социальные работники есть? – безнадежно спросил Деев, прогуливаясь вдоль выстроившихся у состава в ряд новоприбывших и оглядывая их выцветшие платки и потертые шляпки.
А с улицы уже неслись возбужденные голоса, ржание коней. За дверью, на лестнице, топотали шаги.
– Если передумаете, возвращайтесь в эшелон. – Подписала мандат. – На рассвете состав уходит в Бухару, забрать изюм и сушеные абрикосы для Поволжья. А затем обратно в Казань, за новыми детьми.
– О пресвятая дева, мати Господа, царица небесе и земли! Вонми многоболезненному моему воздыханию…
Деев только и хотел не дать человеку пропасть: тоже выскочил на балкон, чтобы успеть ухватить пьяного за полу. А тот уже и сам Деева ухватил, револьвер ему под ребра сует – глубоко, до самых печенок.
– Рыбоньки?! – разъярился вконец Деев. – А ну, слушай мою команду, товарищи сестры! Разбиться по двое – и по вагонам! Помещения подготовить для приема детей. Свои спальные места отгородить занавескам…
– Зачем они беспрестанно с вагонных ступеней на землю плюют? – спрашивал Деев. – Да еще и на полном ходу подальше высунуться норовят. Не ровён час выпадут из эшелона.
А глаза-то у дознавателя трезвые совершенно.
Дрожит под ногами махина вагона. Лязгают рельсы. Здание вокзала, деревья, эшелоны – все плывет медленно и утекает назад. Густые облака пара летят по-над землей, все плотнее закрывая от Деева остающую…
Деев отошел от окна и присел на завалинку начальственного дома. Здесь и решил пережидать до вечера: около правления, на виду у всей площади, казалось безопасней.
– Вы меня обманываете, товарищ, – сказала очень спокойно. – Кого вы мне привезли? Детский дом – для детей из Поволжья. А это Кавказ, – она провела ладонью по затылку бровастого Чачи Цинандали. – Это …
Пустыня тянулась как океан. Дни и дни тянулся по ней эшелон – тягучие, невозможно длинные дни. И утром, и в полдень, и ввечеру висел перед глазами далекий горизонт, разделяющий небо и землю. По небу …
Пришли к большому каменному дому, постучали – дверь и открылась. Мать сняла меня со спины и протянула тому дому.
Что это со мной, Белая? Что за дурь в голову лезет и с языка срывается?
В Оренбурге их загнали в отстойник, а паровоз увели в депо на профилактику: мост через реку Донгуз, в двадцати верстах от города, был взорван, и “гирлянде” предстояло дожидаться его починки. Пострада…
Значит, было ему не меньше шестидесяти: военфельдшеры уходили на гражданку после двадцати лет службы.
По цвету небосвода уже было ясно, увидят ли они сегодня восход. Если висела над головой дождливая хмарь, то просто смотрели, как тучи легчали от наполняющего их света. А ясным утром любовались на сам…
– Деев, у вас кровь! Вы себе топором лоб разбили.
Так и караулил ворота – на пару с часовым, до самой темноты. В крепость входили и выходили люди, по их торопливости и суетливости было ясно: не начальство. Въехал автомобиль, и по старательно протяну…
Белая явилась пополудни. Деев увидел ее из окна вагона – спокойную, деловитую, шагающую по путям с вещмешком за спиной, – и внутри шевельнулось внезапно теплое и радостное чувство: при всей суровости…
Мыть оборванцев было тоже негде и нечем. За неимением всего Буг изобрел новый способ дезинфекции одежды: раздевшись донага, новички сложили свои отрепья у колес паровоза, а паровик обдал тряпичные ку…
Хотел бы бек – пристрелил бы вместе с собакой. Да и тратить на пленника еду-питье не стал бы. И старуху – служанку? кормилицу? мать? – гонять не стал бы. И охранника к двери приставлять.
Корнилов Двадцать Шесть. Корнилов – генерал, участник Гражданской войны; двадцать шесть – предупредительное выражение из воровского жаргона.
Артему Силкину и Людмиле Анатольевне Елисеевой – за незабываемые экскурсии по Свияжску и беседы о его истории;
– Будьте здоровы, – прозвучало из-под платка.
Колотились колеса, гнали состав по волжским лесам. А в голове у Деева колотилась мысль – отчаянная, даже безумная. Похоже, только безумные мысли и посещали его голову в последнее время. Похоже, тольк…
И тотчас – будто по голове холодным и мокрым треснуло: помощник опрокинул на Деева полведра воды. Деев так и застыл у гудящей топки, а помощник уже ловко выдернул черенок из пальцев начальника, пинко…
Сквозь шум колес Деев едва различает короткий звук – не то вода плеснула, не то кошка мяукнула.
Поглядываю на улицу – сначала каждые пять минут, потом уже каждую минуту: волнуются люди. Сперва просто покрикивают в одиночку, затем хором начинают выть. Вой тот гуляет по толпе, как ветер, – вдоль …
И вот ехали мы с ним по рельсам. Ехали, ехали… Степь все суше, желтее, вот-вот пустыней обернется. Ночи все холоднее. Сначала ровно ехали, по многу часов подряд, а потом рвано: то тронемся, то встане…
Деев старательно стучал зубами по кружке, делая вид, что хлебает; недопитую похлебку тайком совал под диван – Загрейке.
– Одолжите керосиновую лампу, товарищи, – попросил Деев.
Эшелон под ним не спал: блеклые квадраты света падали на землю справа и слева от каждого вагона. Тихо звякало что-то в полевой кухне – видно, Мемеля драил без устали вверенную ему посуду. Фельдшер Бу…
– …Сто восемь. Да-да, по Тархановской волости – сто восемь. Нет, сто семь – это по Муратовской. Значит, по Тархановской – сто восемь умерших. Повторяю: сто восемь умерших… Далее. Хормалинская волость…
Правда, иногда дети упрощали и обрезали слова: вместо “здрасьте!” было в обиходе короткое “здра!”, вместо “брешешь?” – “бре?”, но случались подобные упрощения редко.
А Фатима не смотрела: едва поняв, что Деев нашел кормилицу, отошла к дальнему окну вагона и замерла с безучастным лицом – пережидая, пока ее Искандер поест. Затем забрала у бабы отяжелевшего, сонного…
Дед говорил не спеша, тщательно разворачивая мысль перед собеседником.
Не кивая и никак иначе не проявляя интереса, человек зашагал медленно вокруг дышащих пылью гор – инспектировал приемку: поворачивал обернутое платком лицо то к разгружаемой телеге, то к весам, то к с…
Корчилась у двери, как приговоренный у стены.
Тот обернулся и посмотрел сурово, явно осуждая за неумный и неуместный вопрос.
Железная Рука отвернулся и направился к домику правления.
Фатима называла новую кормилицу причудливо: Капитолийская волчица. В мыслях Деев не соглашался с этим прозвищем. Какая же волчица, если собака, жалкая и добрая? И не со сложным иноземным именем, а на…
– Пройдемте-ка на минуточку, товарищ, – желая продолжить без свидетелей, мотнула головой к ближайшей двери.
Но даже если не найдется для приемышей крова – неужели же пропадут в сытом Туркестане? Опытные-то бродяги и скитальцы, каких поискать! Деев провез их через Голодную степь, через мертвые пески и горы …
Чем дальше шагали, тем больше становилось ворон и тем громче делались их крики. И воздух все больше густел: предметы виделись через белесую дымку, теряли ясные очертания.
– А я – не буду? – Взгляд у Белой отстраненный и напряженный одновременно, словно думала о чем-то другом, а разговор вела с большим усилием.
Полсотни мальчиков-сирот оставались в дождливой Казани ждать зимы, уступив место полусотне инвалидов из эвакоприемника.
А я бы крысятничать не смог, даже если бы и без кормежки. И тех, кто по вокзалам крысятничал, не жалею: поделом свою пулю в спину получили.
В мешке, подаренном Железной Рукой, оказались битые воро́ны – свежие, без малейшего душка. Сначала Деев решил, что птица бита вчера, но пощупал мягкие тушки – еще не успевшие закоченеть, еще теплые – …
Комиссар не ответила, но в тяжелом взгляде ее явственно читался ответ.
Деев знал, где имеется мясо. И знал также, что добыть его – невозможно.
Выезжают в поле. Черные снега простираются вокруг, от горизонта и до горизонта. Белой дыркой в небе зияет луна. Две светлые полосы – едва наезженный санный путь – ведут к следующей деревне.
За годы в транспортном Деев сопровождал все, что могло передвигаться по рельсам, – от реквизированного зерна и скота до китового жира в цистернах, присланного дружественной Норвегией голодающему Пово…
– Это что? – не понял в первое мгновение тот.
А я-то тебе носом едва до подмышки достаю, дед! А сам ты коровой пахнешь, сегодня рожавшей. И сильный ты – не вырваться, не пошевелиться. Ну не смешно ли это все…
На краю площади толпились пустые извозчичьи телеги, которые зимой без лошадей остались. На эти телеги лежачие и укладывались, плечом к плечу. Днем садились и раскачивались, как трава в поле, из сторо…
– Я довезу их до Самарканда, – сказал Деев. – Не две трети и не три четверти – всех детей.
А я вас прямо сейчас уведомляю. Ставить поезд в отстойник и провоцировать беспорядки не стану. Если к приходу эшелона не будет решения, я сам такое решение приму: открою вагоны и раздам пищу людям.
Деев смотрел на тонюсенькие лапки, скрюченные и прижатые к груди, на черные глазищи под невероятно густыми щетками бровей, на сжатый в узелок рот – и думал, что девочка и правда похожа на пчелку. Вес…
Остальные дети вроде бы и рады были крыше над головой и постоянному пайку, но недели тряски по рельсам измотали всех – голоса в пассажирских вагонах зазвучали злее и звонче, больше стало ругани и пот…
А я сажусь напротив, на соседние пути, и труды их контролирую – смотрю, как солдаты мои поврежденное имущество починяют. На лежащие тут же крысиные трупы – не смотрю.
В комнате было трое. Один – с головою черной и обильно кучерявой, как бараний бок, – развалился на кушетке, уютно составив ноги на лежащие рядом настенные часы с вывалившимся наружу маятником. Второй…
– А будить никого не нужно. – Деев старался не смотреть на револьвер, ствол которого плясал так недалеко, указуя то в лицо Деева, то в живот. – И раскулачивать тоже. Нужно просто прийти в дом – вы же…
Винтовка не двигалась, по-прежнему указывая штыком на пришлых.
– Не у вас – у ваших солдат! Пусть дадут нам взаймы сапоги – ненадолго, всего-то до вокзала дойти! Иначе застудятся дети по такому холоду! Босые они – все до единого…
Паровоз наш то по рельсам чухает, а то стоит. И едем мы, куда он везет. А хоть бы куда! С братом – все едино, все хорошо. Ехать – хорошо. Стоять – хорошо. На станциях через пути туда-обратно скакать …
– В наба-а-а-а-а-а-ат! – несется над пустынными полями. – А-а-а-а-а-а-а!..
Командир его не видел – ехал медленно вдоль эшелона, разглядывая суету у вагонов. Ни с кем пока не заговаривал, но по всему ясно: кого-то искал. Не кого-то – Деева.
Без опоры не подняться – и Сеня ползет, вихляя позвоночником и волоча за собой ноги-дрова.
Могилу Деев тоже копал сам. Работал недолго – тельца были крохотные, глубоких ям не требовали. Пока он кидал землю, Буг высвобождал ребенка из одеяла: хоронили в рубахах, а мешки забирали обратно в э…
Давая серьезное обещание, полагалось вложить кусок пищи в согнутый локоть (лучше хлеба, но за неимением сойдут и щепоть каши или пара капель киселя) и съесть, глядя в глаза сотоварищу.
– А вы предлагаете оставить босым весь корпус академии? – Всадник сидел на пляшущем коне очень прямо, держа поводья одной рукой, другую непринужденно свесив вдоль туловища (эдакую щеголеватую посадку…
Конвойные при виде начальства вытянулись на месте. Деев, потирая ушибленный живот, проковылял поближе к окну.
Бывшая горничная. Чиновничья жена, чей муж сгинул в беспокойном семнадцатом. Овдовевшая попадья. Разорившаяся портниха. Башкирская крестьянка, потерявшая в Гражданскую всю семью и дом. Волостная библ…
С деревянной балюстрады, опоясывающей весь второй ярус бывшей медресе, смотрела на собрание заведующая Давыдова. Это была хорошая и некрасивая женщина – с толстым носом, редкими волосами, со старомод…
Деев обвел языком губы – как муки́ нализался. Покосился на Буга – загорелые щеки фельдшера уже тронуло светлым налетом. А глаза – округлились от вопросов; прячет взгляд под лохматыми бровями, супится …
Этим-то настоем Деев и обтирал мальчишку – всю ночь, иногда прерываясь на сон. Ослабелый организм Деева еще требовал покоя, но взбодрившийся мозг отдыхать не давал: будил каждый час и гнал к соседу –…
Никто и не думал нападать. Ворота распахнулись предупредительно, и эшелон влетел в деревню, погружая в клубы пара и смотровую вышку с дозорным, и сами ворота, и приколоченные к ним черепа. Помчался п…
И еще один кусок летит в Деева – уже не под ноги, а в грудь.
– А с этим-то что? – робко напоминает машинист, кивая на ветки.
По этой сухой, до трещин, земле и соленым камням брели путники – тоже редкие. Далеко позади остались толпы беженцев и разнообразие лиц, различимое даже под слоем пыли. Теперь скитальцы были сплошь ск…
Приемка зерна окончилась. Мучные попрятались куда-то, вороньи стаи разлетелись по лесам; было непривычно тихо. Хлебные горы светлели на сумрачной площади, как сделанные из сахара; источали не свет – …
– Я достану мяса, – сказал он уже на выходе из лазарета.
Он приподнимает голову, чтобы стать ближе к круглому и прекрасному лицу. Она смотрит на него с нежностью: отдыхай, раз устал. И столько тепла в ее глазах, что тепло это перетекает в Деева, наполняет …
Напрягая зрение и ощупывая пространство перед собой, Деев ринулся за Белой – сквозь толпу мальчишек, рассевшихся на ступенях. Ладони его скользили по стриженым головам, голени – по чьим-то плечам и с…
Деев остро почувствовал, что в эти мгновения все в эшелоне: и дети, и сестры, и даже не видный никому машинист, – все ощущают одно. Невыразимое словами. Непередаваемое ничем, а только молчанием перед…
– Во сто крат! Ветеринар кобылу вы́ходит – и та живет себе дальше, на радость хозяину, и назавтра опять сама под пули не лезет. А человек – еще как! Зачем я его латаю и штопаю, если завтра он сам же п…
– Думаешь, у тебя одного в краю дети гибнут? – кричал Деев щуплой инспекторской спине, скача по путям следом, но никак не умея догнать (и быстро же бегает, паразит!). – У тебя одного их продают, поку…
Помпадур сел рядом на лавку и взял невесту за руку. Так оно и сладилось.
Филька Лотоха. Лотоха – не в меру суетливый человек.
Задумал было перетертое пшено сплевывать в кружку и выпаивать этой жижей больных, но дело не пошло – они будто уже и пить разучились: не успевали вовремя разжать челюсти или, наоборот, сомкнуть; круж…
Вернее, объявилось его могучее тело. Оно вплыло на перрон, несомое четырьмя солдатами, – как тяжеленное бревно, которое не смогли вскинуть на плечи, а волокут, едва приподымая над землей. Солдаты зап…
– А ты сам? – заорал Деев уже во всю глотку – и понял вдруг, что рука сжимает револьвер, да не в кармане, а уже вытащила на свет и размахивает на бегу; заставил себя запихнуть оружие обратно, а пальц…
– Их не примут, Деев! – И по тому, как пылко воскликнула Белая, он понял, что победил. – У ваших новичков на мордах написано, что они бродяги со стажем и вовсе не из Поволжья! Калмыцкая и киргизская …
– Свечки де́ржите, – произносит Деев неожиданно для себя – громко, словно отвечая попу через весь лазарет. – И поете душевно как. А машинистам руки-то – прострелили!
Такая была вторая моя битва: холодного с горячим. Я той ночью мерз и потел, опять мерз и опять потел – без счета. Устал так, что еле жив. Понял: битвы эти хоть и опасные, а только они и могут защитит…
– Всю жизнь людей спасал – а туда же, жаловаться!
Язык эшелона был пестр и причудлив. Пять сотен ртов наполняли его таким разнообразием, что впору было словари составлять. Русские говоры, татарские и башкирские, чувашские, марийские, удмуртские, сиб…
Сжал ногами конские бока и тронулся прочь.
Они исчезали. Нет, их тела по-прежнему лежали на койках, укутанные в багажные мешки, но из этих тел медленно уходили признаки жизни: глубже вваливались глаза, образуя на лице темные дыры; истончалась…
Ровно секунду размышляла Белая, куда бежать: вон из “гирлянды”, на близкий пока еще Донгуз, где ждали и исправный телеграф, и заградовцы, – или в голову эшелона, в паровик, чтобы самолично распорядит…
Не уехал вчера, как обещал, а оставил все вещи в купе: и чемодан с инструментами, и белый халат, и вещмешок, и даже китель, – а сам пропал. Еще оставил на хирургическом столе бутыль французского конь…
– Он не дикий, – отозвалась Белая. – Он дефективный, умственно и морально. Иными словами – идиот.
Хамит Закрой Хайло сделает предложение красавице Манане Абречке, но та откажет, причем дважды и на глазах у всего вагона. Хамит с горя переметнется к другой, тоже видной девочке со строгой кличкой Та…
И ведь, казалось бы, права она: сосунку не место в эшелоне. Но тогда где же ему – место? В уездном доме ребенка, где осенью из каминов хлещет дождь, а зимой на стенах иней с палец толщиной и каждое у…
Взбираясь по мостовой вверх, Деев уловил в темноте едва слышные звуки – всхлипы и плач. Разглядеть плачущих не смог: не то бабы, не то старики, не то и вовсе какие-то тени. Понял одно: было их немало…
Местный почтамт – крошечный одноэтажный домик на углу главной площади, весь утыканный столбами и опутанный проводами, – уже работал. Белая притулилась у единственной конторки и под сочувственными взг…
Очень скучал по Чаянову, через день его навещал. Тот уже на поправку шел, но отощал и ослаб, едва шевелился. А при виде меня всегда улыбался: мы, говорит, с тобой на пару два пугала стали, и кто из н…
Деев кладет револьвер на стол – металл звякает о лаковую поверхность. Затем садится на край дивана и, глядя в пол, зубами выдирает из ладони занозы – в ранках набухают красные капли. А пальцы-то по-п…
– Уксус, – коротко сообщили, выставляя из кибитки на землю несколько объемистых бутылей толстого стекла, в каких обычно хранят самогон.
А ведь выйдет – Деев сам виноват, кругом, во всем. Что взял инвалидов на место здоровых детей. Что отправился в дорогу без должного питательного фонда. И даже в том, что младенца в красной пеленке с …
Она хлопнула ладонью по уличной скамейке, явно принесенной из какого-то парка: на ней копошилась куча малышни, укрытая шелковой скатертью с кистями – засаленной донельзя и давно утратившей цвет.
Как я устал, Фатима. Не помню отчего. Что делал, куда шел, чего хотел – ничего не помню. Как выпотрошили. А тебя – помню. Утешь.
– Как вы это делаете? – спросила Белая, когда автомобиль чекистов покинул станцию и исчез в клубах тумана.
Начальник станции носит порубленные Деевым дрова в “гирлянду” – вздувая жилы и беспрестанно матерясь, в одиночку тягает чурбаны к тендеру.
Но где же им тогда место? В толпе беженцев и нищих, кто пешком тянется в Москву? На придорожных базарах, где торгуют ботвой и щенячьим мясом? В земле, на задах вокзала в Бузулуке?
Да и весь этот дом – без окон, с арочными сводами, в которых темнеют дыры вместо дверей, сложенный из плоского рыжего кирпича, наполовину вывалившегося из кладки, когда-то покрытый изразцами и мозаик…
Крепость хранила молчание. Лежащие у подножия дети – тоже.
Давыдова так и не взглянула на него – как не было Деева в комнате.
Поняв, что дело решено окончательно, мучные опустили оружие, убрали за спины. И питерцы тоже убрали.
Это правда. Сколько раз порывался и Деев поведать что-нибудь о своем прошлом, и даже начало для беседы душевное заготовил: “А помнишь, дед, какая в двадцатом году зима снежная приключилась?” или “Ник…
– У тебя же детей голодных – армия! – надрывался машинист ему вслед. – Их-то зачем тут мурыжишь, полоумный?
Деев опустил ребенка на свой диван: вот и нашлось местечко сухое. Мальчишка, едва почувствовал под собой твердь, кувыркнулся на пол и забился под диванную полку.
– Кормят-то и здесь паршиво: ешь – вода, пей – вода, срать не будешь никогда…
– Здесь переночуем, – объявил Деев машинисту, когда длинный рукав колонки уткнулся в паровозью морду и задрожал под напором воды.
Дверь комиссарского купе приоткрыта. Допрошенная Белой малышка выглядывает из щели на мгновение, зыр-кает на взрослых покрасневшими от слез глазами и ныряет обратно.
– У-у-у-у! – взвыла “гирлянда”, подкатывая к частоколу.
Тот семенил шустро, по-тараканьи – полусогнув тощие ноги и быстро перебирая ими по шпалам. Планшетка с бумагами и печатями болталась на боку – била по бедрам. Эх, сдернуть бы ее, выцепить нужный путе…
У Шумерли пацаненка отмыли – на улице, под холодной водой из паровозной колонки. Фатима терла его голого тряпкой, брила наголо и щедро поливала флеминговской жидкостью – все это время Деев стоял рядо…
Баранья Башка зааплодировал, не то чествуя победителя, не то давая сигнал заканчивать. Огненные Усы, сокрушенно постанывая, цапнул с шахматной доски полный фужер и опрокинул в глотку: судя по всему, …
Вера Холодная. Шняга Шакир. Ванечка. Еся Елда. Проша Голодец. Анвар Всем Вилы. Бахмар. Клава Каппель. Мишка Гузно. Мося Попова Дочка. Виконт де Бражелон. Растепеля. Стёпа Рёх-рёх. Тришка Выстрел. Дод…
– Правильно вы разъезжаться собрались. Вон пошли из России! Чтобы ноги вашей на родине больше не было! Не нужны вы здесь! Лишние! Вон пошли! Вон!
Еще до полудня обещали выпустить “гирлянду” в дорогу. В депо уже вовсю растапливали паровоз, готовясь подогнать к эшелону, из транспортного отдела пришел приказ ожидать предпутевую проверку. Добрый з…
Деев поднялся на крыльцо, потянул на себя тяжелую дверь и шагнул внутрь. Доставать револьвер было нельзя, и даже руку держать на заветном кармане – тоже нельзя. Он выставил растопыренные ладони вверх…
В дороге – порой ползли по рельсам всего-то пару часов, а порой хватало топлива на полдня пути – Деев думал о том, что ему предстояло добыть. Охота на мыло, провизию, уголь для растопки паровоза не п…
Деев приближает лицо, но столь ярок лунный свет – или густ пороховой дым? – что не разглядеть ничего – как ваты в глаза напихали.
Деев знал, что названия станций и полустанков – привычные глазу Октябрьские, Большие Ключи и Красные Городки – очень скоро обернутся непонятными тюркскими словечками. Сами станции будут редки и мелки…
Всё делала, думал Деев. Всё это Белая делала: и кулаком стучала, и вшей на стол сыпала. А может, и не на стол – начальству этому несчастному за шиворот. С такой станется: не человек – гангрена в юбке…
Дважды видел вдали яркую синюю гладь – добежать до воды так и не сумел, оба раза терял из виду.
Я в вагонной темноте заряжаю наганы – вслепую, давно научился.
Устали и сестры. Деев смотрел на женщин – и замечал, как ввалились их глаза и щеки, а морщины пролегли глубже. Ни единой жалобы не услышал он в пути, но мятые сестринские лица и тоскливые взгляды гов…
– Что же я, по-твоему, с двойным дном? Плохой человек? – Он схватился за детское тело и принялся опускать его в заготовленную яму, но схватился неловко, уронил, и пришлось повозиться, укладывая аккур…
А они в ответ – нет. Не бросаются с ножом, не лупят фомкой – просто бегут-спасаются. Трусы!
– Где уголь?! – кинулся Деев к деревянному зданьицу вокзала.
– Отягощаете вину вооруженным сопротивлением.
Отвечать ей не стал. Расстегнул гимнастерку, стянул через голову; исподнюю рубаху тоже стянул и кинул Фатиме – для голыша: пусть будет у Кукушонка белая одежка, как у остальных детей. Было в этом что…
Дееву остро захотелось, чтобы поющей оказалась Фатима, однако в темноте лица женщин было не различить.
При виде кашевара и кастрюли ребятня заволновалась, загудела возбужденно.
Чем выше поднимался Деев, тем светлее делалось вокруг и тем плотнее становилась толпа. Скоро лестница разделилась на два рукава, каждый круто изгибался – один налево, другой направо – и вел на второй…
Те по-прежнему сидят, очевидно, не понимая ни слова по-русски; у ртов распускаются и пропадают мелкие облачка пара. Некоторых уже сморил сон – лица, потеряв всякую осмысленность, свесились на грудь, …
Возражать и не думали – понимали, для чего затеяно.
Так и воюю – всю ночь. Не отпускай меня, брат!..
На том и сошлись. Вместо гречи было дадено Дееву пшено; вместо муки – овсяные отруби; вместо хлеба – просо и горох. Еще досталось кукурузы немного и ржаных поболтков, а соли и жмыха подсолнечного – в…
– А нельзя ли как-нибудь замазать эти… – Деев поморщился, подыскивая слово, – …художества?
У Жаман-Су, где заправлялись водой, образовалась у “гирлянды” пара оборванцев юного возраста. По всему, опытные скитальцы: еду не канючили, а по заведенному бродяжьему этикету уселись вблизи от штабн…
– И пойдешь под трибунал! Задание по спасению голодающих детей приказываю считать боевым. Бегство из эшелона приравниваю к дезертирству.
Голоса такие сильные, что кажется, узкий вагончик разорвет сейчас на куски и разметает по степи.
Некоторые – разговаривали. Поначалу Деев радовался столь явному признаку жизни, а позже перестал.
Клава Каппель. Генерал Каппель – один из лидеров белого движения.
Зря меня дверь дураком обзывала – я дорогу сам нашел. Я, если что один раз увижу, уже не забываю. И как топали мы с матерью два дня в одну сторону, так я и в обратную сторону прошагал, теми же тропам…
Скоро несут. Но не в руки мне дают, а почему-то ставят к изголовью убитых.
Он шкрябает ухом по шершавым нарам, волочет неподъемную голову, а затем переваливает через лавочный край – в глаза прыгают щербатые доски пола – и ухает вниз.
Хуже всего было в уездной больнице – она располагалась в низкой избенке, и Вошь по ночам повадилась залезать на крышу, почти прогрызла ее. А лучше всего – в эвакопункте: Сеню разместили под самым пот…
– Экзотической. Иными словами, редкой. Морские коньки, рыбы-клоуны, рыбы-бабочки… – карие глаза внезапно сделались ласковы и мечтательны, – …мавританские идолы, императорские ангелы…
– Товарищ начпункта! – Деев припустил следом. – Мне ж не себе, а детям лежачим!
– Злишься на меня, что детей в поезд беру?
– Добрым быть – это вам не обещать с три короба. Не вздыхать и не слезы ронять над бедными лежачими. Это вам не душу свою жалостливую напоказ выставлять! – говорила негромко, но лучше бы криком крича…
– Будет тебе карантин, – сказал Деев. – Здесь и пересидит, у меня.
– Кто его так? – Буг оглядывал распростертое на тележке искалеченное тельце и белел ноздрями. – Басурмане?
По небу ползала рыжая луна. Тихо было, как под водой. Или как в лазарете. Или как на кладбище. Не взбрехнет собака, не крикнет птица в степи. Что же они все тут, в этом треклятом Бузулуке, поумирали,…
– …Каким таким американцам?! – бушевал он. – Да как только мозги ваши цыплячьи до того додуматься могли?! Как только языки ваши повернулись такое друг другу передавать?! – Звуки лились из гортани сво…
Шуршали по ветру прибрежные травы. Где-то далеко кричали сестры, напрасно вызывая из воды продрогших купальщиков. А еще дальше, в “гирлянде”, звенели котлы – Мемеля варил кавардак из соленой рыбы.
Деев лишь вихры ладонью пригладил и ворот рубахи застегнул – до самой шеи, до последней пуговицы.
Что-то плеснуло громко. Он повернулся на звук и обнаружил, что Загрейки на берегу не видно, а вода неподалеку беспокоится мелкими волнами и пузырями: видно, мальчик не выдержал разлуки – бросился-так…
Спрыгиваю на землю, корячусь под состав – так и есть! Есть дырка! Сую в нее руку – не прикрыта ничем изнутри. А кто сказал, что она прикрыта должна быть? Нужник – он и есть нужник. Это буржуи пускай …
Деев не видит кусок, что шлепнулся ему прямиком на ногу и сползает сейчас по ботинку, оставляя жирный след, а только чувствует запах – свежая, хорошо проваренная с травами баранина.
Белая кричит что-то, но Деев не слушает: перебирает башмаками по шпалам – левой-правой, левой-правой, словно в армии на построении.
Они спускались по вагонным ступеням – молча и торопливо, озираясь на тихие вагоны, – и спешили прочь. Еще днем Деев успевал приметить местечко подальше от путей, где-нибудь за складскими домиками или…
– Это вы мне как член Деткомиссии советуете? – ахнула заведующая.
Буг направлялся прямиком к нарам, где произошли нынешние новости. Ставил керосинку у изголовья и откидывал мешковину с лица лежачего. Деев смотрел на застывшую мордочку, каждый раз с трудом узнавая р…
– Ну а малышню зачем по полу катают, как скалку по тесту: туда-сюда, туда-сюда? Полы-то с Казани не мытые, да еще и холодные. Как ни зайдешь в вагон, кто-нибудь кого-нибудь непременно в грязи валяет,…
Уже и казаки высыпают на улицу после обедни и толпятся у лазарета, собираясь в путь.
– Как хочешь, так и понимай! – насупился Деев.
Шел на юг, высматривая горы, – не высмотрел.
– Так нечем, – сонно возразил тот. – Угля-то не завезли еще.
И “гирлянда” двинулась вперед. Раздвигая железной грудью сосновые ветви, паровоз громыхал по рельсам. Деев и Буг стояли на тендере – один с револьвером, второй с поднятыми кулаками, – готовые защищат…
Таких историй было – пять вагонов. Да все шесть, если считать с лазаретом. Будь воля Деева, при посадке в поезд отменил бы все старые прозвища, чтобы дети сбросили их с себя, как сбрасывали на казанс…
– Не изводите себя так, – сказала мягко, глядя в глаза. – Женщины справятся с детьми, на то они и женщины. У меня тоже был сын, так что укачать ребенка или накормить – смогу.
– Боюсь, Деев, спать нам не придется, – сказала, глядя в упор, и он рассмотрел наконец ее глаза – холодно-серые, в прямых ресницах. – До самого Самарканда – не придется.
В дальнем углу Деев давно приметил отгороженный закуток – туда и отвели избранницу под пристальными взглядами мучной охраны. (Подобные закутки появлялись на каждом сборном пункте – для отселения тех,…
– Еще и хвастун! – справившись наконец с пуговицами, Буг вытащил из-под операционного стола свой чемодан и начал складывать туда халат; складывал аккуратно, но белые рукава никак не желали умещаться …
Кладет стопку рубах фельдшеру под ноги – прямо на ступени кладет, пыль и грязь, – и идет вон.
– А еще видно, что сегодня ты поезд с детьми в Туркестан доставишь, а назавтра казачий отряд расстреляешь. Одной рукой спасаешь, второй убиваешь.
– Построили-то вдосталь, да поразрушили в последние годы. – Казак продолжал скалиться, откровенно развлекаясь смятением фельдшера. – А в такой вот путевой церкви на колесах атаман в пятнадцатом году …
– Да, мы не смогли и не можем уже остановить зло, разливающееся по нашей земле. Но мы можем упереться в малом – не позволить злу овладеть нами изнутри, овладеть нашими сердцами. Этого не случилось со…
“Ты пойми, товарищ, – сказал ему глава ташкентского гарнизона. – Права я не имею армию оголять. Аккурат через полмесяца – зима. А солдатам моим этой зимой еще Буре-бека ловить – по горам, по снегам. …
– Они попробуют увеличить квоту – не соглашайтесь! – Белая говорила быстро, не трудясь повернуть голову к собеседнику, а словно стреляя фразами вперед, и ему пришлось ускорить шаг, чтобы расслышать у…
Постучал вновь. Не дождавшись отклика, легонько толкнул отошедшую створку – та со скрипом отворилась, открывая большое пространство: много электрического света, много порохового дыма. Из этого света …
Кавалерийский сапог был так велик, что некоторые дети могли бы поместиться в нем целиком – с головой утонуть в гигантском голенище. И потому шагали медленно, подхватив доходящие чуть ли не до подмыше…
Такая вот случилась ночь. Первая моя битва: рыжего, лохматого и шерстяного – с железным. Железо победило. Я устал сильно. Зато живой. Утром встал и пошел дальше.
Вика с клифтом. С клифтом – в хорошей одежде.
– Ладно, – сокрушенно махнул рукой Деев. – Иди, Фатима, устраивайся. Завтра вставать рано.
Деев поднял глаза: на открытой вагонной площадке стоял и внимательно смотрел на него командир академии.
– Кашу пусть заварит, и погуще! – просили сзади. – Нам каша – родная мамаша!
До “гирлянды” была еще добрая пара верст, но уже виднелась возле нее отчетливо белая россыпь – дети в рубашках. Деев перебирал ногами, едва отрывая башмаки от земли и не разгибая колен, – экономил си…
– А девятого марта – что же он тут устроил, этот добрый человек? Когда он с тобой о том разговаривал, у него же спина закаменела, едва рубаху не порвала. Не про зерно сгоревшее он при этом думал, а п…
Деев развернул: в сложенном несколько раз носовом платке лежали два серебряных креста – два Георгия, третьей и четвертой степени.
Девять детей лежат передо мной. Над ними, на вагонной стене, – ярко намалеванное солнце и надпись аршинными буквами: “Даешь бесплатное образование!” А над вагоном – настоящее солнце восходит. Смотрю …
– А что случилось девятого марта? – тихо поинтересовался фельдшер, устраиваясь рядом.
Головного убора и повязки на лице уже не имел – Деев только по голосу и узнал Железную Руку. Редкие сизые волосы его стояли дыбом – замялись под кепкой; на коричневом от загара лице очками белела муч…
Деев садится рядом, упираясь коленями в чьи-то ноги. Плотнее укутывает мальчика в мешок, подтыкает края. Лучше ли так? Отдал бы Ченгизу свой бушлат – но тот уже давно согревает кого-то из девочек.
Фармазонщик Абу. Фармазонщик – мошенник, сбытчик фальшивых драгоценностей.
Брови и губы его дрожали, подбородок сморщился жалобно – никаких четырнадцати ему не было и в помине, а может, не было и десяти.
Против этого не возразишь, не оправдаешься: инспектор сам дал противнику под дых. И продолжал упрямо гнуть свое – тюкал упреками Деева, как дятел дерево.
В окно летели ветер и грохот. Из окна – рубахи.
– Но начальник-то эшелона я, – на всякий случай напомнил Деев.
Аллилуйя! – грозно взывают мужские голоса.
Поднимайся! – Не могу, ноги-руки не слушают.
Как генерал перед сражением, Белая стремилась предусмотреть все маневры противника и терпеливо наставляла подчиненных. И седовласый фельдшер, и сестры, и дурачок Мемеля – все признавали ее главенство…
Деев сел поверх, откинулся на спинку и посмотрел на Белую. Впервые он видел ее разгневанной – не ехидствующей или обвиняющей, а задетой за живое. Красива сейчас была удивительно. Еще более удивительн…
– Казаки, – только и сказала подоспевшая сзади Белая.
Снова кидает в фонтан – уже не кость, а чистое мясо.
А Давыдова продолжала стоять. Подобрала болтающееся на шнурке пенсне, надела на нос и тут же снова стянула, убрала в карман.
– Подсоблю, – ответила серьезно. – Только ночью, когда дети спать будут.
– А чё бобылять-то? – кинул через плечо и направился дальше – как выяснилось, в девчачий вагон.
Уходи, война, – не нужна. Другой нашелся защитник, сильнее и добрее. Брат. Рядом с ним ничего не страшно. А тебя я кормить не стану – чахни, уходи, сгинь. Люди все сгинули, и ты давай.
– Слышь, Помпадур, а тебе зачем? – не выдержал Деев и высунулся из купе вслед мальчишке.
Грига, продолжая улыбаться, сплюнул на землю – искусно сплюнул, не закрывая губ и не разжимая зубов. Поразмышлял, театрально закатив глаза к небу, и – лениво, едва перебирая ногами – направился к смо…
Через полтора года – как опытного и идейного социального работника – ее пригласили в комиссию по улучшению жизни детей при ВЦИК. Белая согласилась: переполнявшая сердце любовь к детям была столь вели…
– Лады, – согласился он легко. – Я как раз побегу детей в детский дом устраивать, а ты – на меня жалобы катать.
Поначалу тот капризничал, не признавая псовый дух. Затем оголодал и перестал: ел собачье молоко, охотно и обстоятельно, за один присест опустошая по очереди все соски. К запаху притерпелся. Новую кор…
– Товарищи! – захихикало с другой стороны. – Куда же вы?
– Сбавь, товарищ начэшелона, – попросил машинист.
Вошь оборачивается на звук, но темные бугры ее глаз слепы, и потому не видит она Сеню, да и видеть не желает: уже близка, уже почти поймана другая добыча. Редкие шипы на картофельном теле стоят дыбом…
– Братцы, родные мои, подойдите поближе, – произносит поп внезапно на простом и понятном русском языке.
Не в силах больше слушать, Деев закрывает глаза. В тот же миг скулу обжигает, а голову швыряет назад и вбок, чуть не вывихивая шею, – от крепкой комиссарской пощечины.
Белая жмет плечами: про то ничего не сказали.
– Так вот, – недоуменно дернул плечами солдат и достал из кармана мятый лист, сложенный вчетверо. – Как тут ошибешься?
– То есть моего заключения вам было бы недостаточно? – Заведующая прижала к груди и вторую ручку, выставила вперед худенькие плечики – с каждой секундой словно все больше сжимаясь и скукоживаясь.
Кроме мешков с солью, лежал на арбе еще и тюк из старого военного одеяла. Буг сунул руку внутрь и вытащил горсть чего-то мелкого, яркого – конфеты в обертках. В объемистом тюке – фунтов пятьдесят, не…
Слова, слова – они сливались в тугое гудящее облако, что наплывало на Деева и лезло в уши, обволакивало мозг.
– Он будет меня уговаривать, и я соглашусь.
Новички были скитальцы опытные и умели себя прокормить – почти все “имели ремесло”. Деев давно уже понял, что “профессия”, выбранная ребенком, – не просто особый навык или хитрое умение, а зеркало ха…
– Начнут давить на жалость – валите все на меня. Так и скажите: мол, эта Белая такая принципиальная и бессердечная, не сговориться с ней никак, просто не человек, а камень…
– В Тамар-Уткуле сельсовет сожгли, вместе с председателем! В Дивнополье у коммунистов уши отре́зали. Богомольцы! – орет Деев, а фельдшер спешно тащит начальника вон из вагона.
– У кого ж рука поднимется из-под голдетей лавки на дрова рубить?!
Кого ты можешь искать? У тебя же никого нет. – Есть! Есть женщина, которая поет мне колыбельную. Есть мужчина, который сильнее и мудрее всех на свете. А еще есть дети, которых люблю – братья? – и за …
А что ей было рассказывать? Что одолевает его маета – и разум, и тело не знают покоя уже которые сутки? И гложет что-то – большое, сильное, от чего не может он смотреть спокойно ни на Белую, ни на Фа…
Деев смотрит на три мертвые головы, что стоят на подносах вровень с его головой, близко. А те глядят на него. Деев смотрит безотрывно и никак не умеет понять: это – как?
Везти этот груз – сперва на запад, по приволжским лесам, до Арзамаса. Затем на юг и восток, до Аральского моря. Потом опять на юг: через пустыни Кызыл-Кума и Голодную степь, до самого Ташкента. Оттуд…
– Бейте в набат! – надрывается голос. – Бейте! Бейте! Бейте!
– Что ж ты за дурак такой? Ты же их всех, считай, уже убил. Сам убил.
А Вошь уже остановилась – сделала выбор. Вцепившись крючками в лавку первого яруса, подбирается вся, подтягивается, нависает над спящей девчонкой, как огромное морщинистое облако. Вынимает из телесны…
День дарит мне пищу, ночь – войну. Пища – скудная. Война – богатая. Пища питает, война защищает.
Из чьей-то чумазой руки с шорохом сыпались на дощатый пол зёрна овса.
Оказался на дне сухого фонтана и утонул по щиколотку в песке, гнилых огрызках и рыбьих костях. С одной стороны удивленно смотрели на него участники застолья, с другой – ружья конвоиров.
– Так оставь ее снаружи – уведут же, глазом не моргни, – дернула плечом почтальонша. – Ну, давайте вашу депешу.
– Как ты их встретишь-то, Фатима! Представь только! Как ты их в ванне отмоешь… кипятком выпоишь… слезы со щек утрешь… – Сердце грохало по ребрам, как камнем в бочке. – А, Фатима? Как они все под руки…
Стояли минуту, затем вторую – послушно стояли, едва перебирая копытами: возможно, всадник разговаривал с кем-то, сидя в седле. Или задумался, куда направиться дальше. Или…
Решил вот что: еще сутки провести на харчах в зиндане, собирая силы, а следующим вечером – бежать. Притаившись у входа, дождаться стука засова, а едва приоткроется дверь – нырк в щель. Постараться не…
Некоторые бормочут что-то, но голоса уже – осипшие, как у стариков.
И успокоиться бы мне, отойти – а свербит, не могу уняться. Хватаюсь за края дыры – пол дощатый, пара досок плохо пригнана. Упираюсь ногами в землю, а плечом в те доски, жму вверх, жму – и выломал одн…
– Верю, внучек, – ответил дед и разжал объятья.
Фельдшер еще на пути к стельной успел закатать рукава, а теперь плюхнулся на колени перед распростертой на полу коровьей тушей – как раз там, где подрагивал изогнутый дугой хвост, – и вставил собранн…
Бушлат обнимал его уютнее всех пуховых перин. Или это сама комиссар обнимала Деева? Обнимала длинными и теплыми своими руками и качала нежно, в такт поющим колыбельную колесам. Или это Фатима качала …
Но Белая не могла ни сесть в ванну с горячей водой, заботливо приготовленную горничной, ни упасть в застеленную свежим бельем кровать. Едва войдя в номер, она, даже не скинув шинели, села за стол – д…
Жадный Чижик. Элька Сухоляда. Жанка-Лежанка. Агафон. Платоша Вологжанин. Ангина. Риголетто. Лида Проститутка. Гульдже. Ося Сифилитик. Модя Прозектор. Джангатар. Дурь Глазастая. Клава из канавы. Аня Д…
Деев метался от эшелона к вокзальному зданию и обратно – требовал маневровку для перемещения вагонов (нашлась!), ремни для коек (нашлись! пусть и не ремни, а всего-то гужевые веревки), печку-чугунку …
Злоязыкие обычно и быстрые на издевку, тут пацаны будут деликатны. Ни единой шутки не прозвучит в эшелоне о “женатиках” – “холостые” с уважением и легкой завистью признают их право быть вместе.
Младенец на руках у Деева щурится слепыми еще глазами и вертит башкой. Тянет во все стороны раскрытые губешки – ищет материнскую грудь.
А вдруг не один у нее телок в животе, а двойня? Уж больно велико брюхо. Потому и страдает несчастная, что толкаются внутри нее телки́, мешая друг другу. Целая двойня, и каждый бы из близнецов фунтов н…
Потому носил их сам, не доверяя кавалеристам. И – контрабандой: по пути к “гирлянде” нырял на обочину, в заросли ивняка и навалы щебня, чтобы подобраться к составу с тыльной стороны. Обходил эшелон с…
– Какой же ты бог, если такой малости не знаешь?! – Деев ткнул раскрытой ладонью в божественные очи – кажется, засадил пяток заноз, но боли не заметил. – Сам отыщу, без тебя!
Тот кивнул деловито и пошел вон, шаркая отекшими ногами и слегка переваливаясь уточкой.
Бывал здесь нечасто: ближе к Уралу многие пути оставались разрушенными после войны, отстроить их заново не успели. Да и сами виновники, банды разных мастей, по слухам, еще ютились в горах и на горных…
А потом они нашли цистерну с керосином. Плескали в нас тот керосин – ведрами. Амбары уже горели. И тут уже штыком не обойдешься: или стреляй, пока до тебя с этим ведром не добежали, или гори. Все ста…
И вот оно: Деев поднимает руку и коротко свистит, подавая сигнал “двинулись!”. Сам идет впереди. За ним плотными стайками – дети. Замыкает колонну телега с лежачими и бегущая следом старая собака с с…
Кто-то должен был вывезти детей из голодного города. Взять на себя – на шею себе повесить, на совесть свою положить эти пять сотен детских душ – на все время пути. Деев и взял. И только теперь, сидя …
Ребенок лежал неподвижно, продолжая глазеть в ответ, лишь ветер пошевеливал серые космы на лбу и отрепья на костлявом теле.
Но ни оставаться в купе, ни тем более заснуть Деев не мог. Обойдя состав и по нескольку раз предупредив каждого о предстоящем раннем подъеме, он помаялся еще немного, потоптался в темноте у штабного …
За десять дней они похоронили тринадцать детей. Сеня-чувашин. Циркачка. Долгоносик. Плесень. Куклёнок. Утюжок. Лбище. Утроба. Пыжик. Тараканий Смех. Маятник. Вздыхалка. Мел. Тринадцать детей – чертов…
Пришел в себя на привычном ложе из сена. Старушечьи руки протягивали пиалу с бульоном. Приподнялся на локтях, сел. Взял посудину и принялся пить сам – прихлебывая через край, роняя из непослушных еще…
Как вдруг – нечего рубить! Он оглядывается растерянно: и правда, было дерево, да все вышло, не осталось ничего. И из людей вокруг никого не осталось, только ползают по земле бабы-беженки, собирая в г…
Пусть проказят, скомандовала Белая. Лишь бы с крыш не падали, а остальное – пусть.
Револьвер на всякий случай из кармана достал.
На краю площади поблескивали железнодорожные пути; от входа, через который гости проникли в укрепление, рельсы тянулись по всей территории, распадаясь на несколько рукавов, а затем снова собирались в…
Паровику пришлось подождать. И маневровке, и паре дрезин с путевыми рабочими. Все машины и механизмы замерли на путях, уступая дорогу детям.
И даже те ребята, что были эвакуированы недавно и совсем немного времени провели в компании бездомных сверстников со стажем, впитывали и вбирали эти правила мгновенно – как вдыхали: заклинания и маги…
Первым делом отправился к вокзальному начальству. Те обещали поскрести по сусекам и наскребли всего один вагон, зато – бывшего первого класса, некогда благородно-синего, а нынче уже бледно-серого цве…
– Где она? – закричал Иисусу в равнодушное лицо. – Где спряталась?
Лежачие – и те на вокзал тянулись. Ходить уже не могли, а как-то все же оказывались на привокзальной площади. Родные, что ли, их по ночам приносили?
– Ты почему здесь? Откуда? Отец-мать есть?
Часовой рванулся было оттащить наглеца, но всадник уже осадил коня, и тот загарцевал на месте, вздымая передние ноги и грозя проломить черепа всем вокруг.
– А лошадь-то была зачем? – спросила Белая.
Собаку пришлось поставить на паек. В еде оказалась неприхотлива: жадно хлебала супы и кисели, чавкала разведенными в кипятке отрубями. Только жевать не могла, потому твердую пищу ей размельчали и меш…
С несколькими ему не справиться. Без револьвера, одному, еще слабому от истощения – нет, не справиться.
Опешил Деев. Никогда не видел Прокуроршу не то что плачущей, а хотя бы сробевшей. Потому и кличка ей была дана, что характером вышла по-пацаньи дерзкая: ругалась крепкими матюками, дралась. На груди,…
Белая носилась в узком проходе меж двумя составами – переставляла младших вперед, подбадривала уставших, отражала пацаньи шутки и сама отпускала остроты, отдавала приказы, кричала, махала руками – ле…
Босому, раздетому – кто позволил покинуть вагон?!
Да, везти ребят к теплу и солнцу. Да, кормить, лечить и оберегать. Из кожи вон лезть и спасать их – но соглашаясь при этом, что последнее слово всегда за прошлым. И в любую минуту и любого ребенка эт…
Рифмовали дети не только слова, но и события собственной жизни. Нигде больше не встречал Деев такого количества обрядов и ритуалов, как в “гирлянде”. Особые кивки, подмигивания, жесты и цоканье, прит…
Деев понял, что хлопает глазами, – в точности как Мемеля. Оторвал взгляд, откашлялся, свел брови, угрюмо оглядел остальных. И сестры глядели на него – угрюмо.
И колыбельную этой ночью – не пела. Деев, привыкший засыпать под ее ласковый голос, долго вертелся на диване, пытаясь успокоиться. И паровоз уже был починен, чтобы спозаранку отправиться в путь, и де…
Счастьем было бы найти мальчишку – пусть больного и изможденного, но живого. Хоть и не было Деева вины в том, что этот чокнутый отбился от него и сгинул, а вроде как и была. Хоть и не отвечал Деев за…
Команды машинисту не было, но, когда состав замедлился и замер на путях, никто не удивился. Да и не могло сейчас произойти ничего иного с поездом и его насельниками, а только эта остановка у моря.
Не успели подвезти к вагону-кухне и разгрузить добытую провизию – прибыли социальные сестры. Явились не по одной, а целой стайкой: одиннадцать сотрудниц – в три раза меньше, чем требовалось для таког…
– Кухню полевую смотреть будешь? – спросил, отвернувшись. – Или прощаемся уже?
Пригрозил, хотя и знал: никого он не выгонит и никого не ссадит, потому как помощников у него – чуть.
И лодыжка бледная, что из той ступни растет, под грязную штанину прячется – и та узёхонькая. И нога под штаниной – тонкая, палочкой. И куртка поверх штанов – едва над землей приподымается, до того пл…
В комиссарское купе тут же прибежала сестра и доложила о состоявшейся “свадьбе”. Белая дала команду “не квохтать”. И наблюдать.
Обернулись – человек в такой же, как у всех, белесой одежде и с таким же платком на лице стоял у них за спиной и теперь рассматривал их в упор. Его бы и вовсе не отличить от остальных, если бы не окр…
Губы у лежачих были сухие и бледные, в трещинах и белых пузырях. В такой рот страшно было и ложку вставить, а ну как порвешь (хотя ложек в эшелоне никаких и не было). Носы – острые, с запекшейся коро…
Горбач Махмут. Горбач – бродяжья профессия; тот, кто побирается с сумой.
– Поздновато явились, – процедил нехотя. – Завтра уже приходите, с утра они добрее будут.
Кибитку и арбу Деев порубил на дрова – порубил с наслаждением, разбивая стены, днище и колеса на мелкие полешки. Порубил бы еще мельче, да пора было в дорогу: воды в поезде не осталось вовсе, а до бл…
– Розданную еду не трогать, – громко скомандовала Белая. – Охранять до нашего возвращения. Если забредет пацаньё из соседнего вагона – гнать взашей.
И сестра не послушала. У нее пузо тыквой, а ноги кривые, как ветки. Волосы – воронье гнездо. Ходить не умеет – ползает. А я умею. Я умелый. Я все умею: глодать, высасывать, разгрызать. Зубы есть пото…
Спасение – полустанки. Да, часто заброшенные. Да, меж собой неразличимые: пара мазанок, то серых, то беленых, напорная башня из темного кирпича и непременно с синей дверцей. Но на каждом – название р…
– Ты кто? – Перед женщинами Деев робел и оттого называл их исключительно на “ты”, а себя держал гордо, с вызовом.
Дверь. Площадка. Хлоп! Снова дверь. Хлоп!
Девчонки еще поскуливали, успокаиваясь после коллективных рыданий, но знали: комиссара дешевыми трюками не возьмешь. И потому отстранялись покорно, слезали на пол, являя комиссарскому взору растерянн…
Жора Шпарь. От “шпарить” – делать что-то быстро и много, активничать.
– Криком кричать буду, – пригрозил Деев. – Орать как свинья недорезанная, звать этого самого командира твоего, пока не выйдет ко мне.
– Какие “твои”?! – все еще всерьез пытался спорить инспектор. – Твои чистенькие и беленькие, как на подбор, а эти в отрепьях и воняют.
– Ты что бесчинствуешь, ирод?! – начальник станции расталкивает столпившихся. – Думаешь, если везешь гол-детей, так тебе все дозволено?
Когда покидали строение, корова-мать заголосила – заревела низко и горестно, оплакивая украденного сына. Затряслась под ударами деревянная загородка – желая нагнать похитителей, корова билась грудью …
Конвойные, что все время выжидали в отдалении, потоптались еще немного и скрылись в соседней избе – видно, следили из зашторенных окон.
Не справится дурачок, размышлял Деев. Забудет, перепутает: вместо фартука выстирает кур, а колпак набьет соломой… Но сомневался зря: еще до полудня печные чуланы штабного вагона – два закутка, в кото…
– А холеру на память из храма прихватить не боится твой атаман?
На гладком красивом лице ее Деев не заметил и следа волнения: комиссар взирала на бушующее вокруг кулинарное безумие и съежившихся под ним детей совершенно спокойно. Странное она все же имела душевно…
– Древний греческий? – глупо уточнил Деев.
А главное: куда все люди сгинули? Я бы сейчас любому человеку обрадовался – хоть председателю нашему хромому, хоть соседской старухе, а хоть бы даже и сестре. Но – пропали. Зырк – туда. Зырк – сюда. …
– Коллективно мы – против новичка! – подытожила комиссар; не выдержала-таки, подала голос.
Стояла, маленькая, опустив плечи и голову.
Блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное…
Ошалевшие от обилия хлеба вороны метались над площадью и безостановочно орали, но опуститься и клюнуть хотя бы зернышко не смели. Стая была велика, и казалось, само небо кружится хороводом над хлебны…
– Распускаться нельзя, – говорит строго и сверлит его глазами, словно какого-нибудь пацаненка-шалуна. – Пустите слюни – всех за собой потащите. После Самарканда – хоть в запой, хоть в загул, если уго…
Один из конвоиров, согнувшись почтительно, метнулся к центру дастархана и шепнул что-то председателю торжества. Тот мотнул рукой, и Деева повели на свет, пред очи собравшихся.
Зубы у всех были крепкие, как на подбор. Белые, серые, желтые – клыкастые улыбки щерились отовсюду, еще более хищные в обрамлении темных усов и бородок. Одежда разномастная: от шерстяного халата до а…
Сам Деев не помнил, когда последний раз ел сливочное масло. Возможно, как раз в этих самых краях, под Свияжском, в первый год войны: схроны крестьян тогда еще были полны припасов и устроены незамысло…
А в кухоньке скулил от горя Мемеля. Его никто не ругал за чувства, и потому он мог бы наплакаться всласть. Но охватившая тоска щемила как-то особо – слезами не изольешь. Припав лицом к дверной щели, …
Сидящие за дастарханом изнемогают – уже не хохочут, а стонут надрывно и лупят ладонями о циновку, опрокидывая тарелки. Зрители тоже корчатся беззвучным смехом, хватаются друг за друга, чтобы не свали…
Деев со страхом ищет голубизну на бледных детских телах, но в дрожащей свечной полутьме цвет кожи не разглядеть.
Нет угля – будем топить дровами. Не выдали дров – сам возьму. Прямо сейчас.
Проснулись собаки – сперва ближние, затем дальние, – лают ошалело, все более возбуждая друг друга.
– Их всех – можно! – Деев подскочил к ней вплотную, но никак не мог посмотреть на нее вровень, все время выходило снизу вверх. – Спасти – или хотя бы попытаться.
Сталь свистнула в воздухе – женщина прянула назад.
Белая упрямо шагает дальше, вперед – к длинному дому без ограды и палисадника, с высоким крыльцом и большими окнами. У двери натоптано порядком, с крыши сбита наледь – приметы жизни налицо. И правда,…
А горы уже мелькали в просветах меж холмов, едва прикрытых желтой травой, местами в россыпи огромных валунов. Где-то внизу шуршал ручей, и там, вблизи от влаги, желтело и зеленело гуще – росли кусты.
Не веря глазам, Деев падает на колени и ползет по земле, ощупывая почти вросшие в нее последние шпалы и концы рельсов, шершавые от застарелой ржавчины. Затем еще ползет, дальше, долго, в поисках прод…
– Деревня сюда пришла, – ответил минуту спустя. – Хотели вернуть свое зерно, мол, разверстка всё забрала, сеять нечего.
В караван-сарае жили люди. Признаки их обитания смотрелись чуждо в этом пустынном и почти навеки уснувшем пейзаже. Несколько костров, разведенных на камнях, и сидящие вокруг мужчины с винтовками. Нес…
Пропало дело, думал он угрюмо. Найдут зайцев. Найдут и ссадят, чтобы обратно выслать, – а зайцы разбегутся по степи, не дожидаясь высылки. Прав был инспектор: не довезет их Деев, растеряет. И своих, …
Надо было, значит, в приемнике их оставить умирать?! Где рубль в неделю на ребенка?! Где сплошное спецпитание – пыль мельничная да овсяная шелуха?!
В глазах бека – выцветших глазах старика на гладком еще лице нестарого мужчины – нет радости, какая бывает у низких людей в момент чужого унижения, а только равнодушие и тоска. Не для своего удовольс…
Что ж ты не уймешься-то, вредный твой язык?!
Пение обрывается резко и повисает в воздухе последней звенящей нотой. Уже успевший нацепить золотое облачение поп целует евангелие, разложенное на престоле (ранее – хирургическом столе; а еще ранее –…
Поначалу Деев и не думал запоминать их. Есть в наличии ребенок – худо-бедно, но одетый, плохо ли, хорошо, но накормленный – и славно. Деева забота – довезти дитя до Туркестана. А уж как его зовут, по…
А он думал о том – весь день. Голову словно раскололи пополам. Одна половина переживала из-за отсутствия мыла и гигиены в поезде, была озабочена нехваткой топлива, рассчитывала паек на ближайшую неде…
Рваный стоял в оконном проеме, как в картинной раме, прижимая к себе ребенка.
– Не перестрелка, – пояснил Деев нехотя. – Пожар.
Блаженны чистые сердцем, ибо они бога узрят…
И Деев лежал и ждал. Время работало на него: с каждым перестуком колес и с каждым толчком вагона удалялись они от заградовских штыков. С каждым вздохом. С каждым движением его или ее тела.
Нашел чьи-то следы – обрадовался, но то были его собственные.
– У них рты суррогатами изранены, зубы шатаются! – торопился рассказать, пока собеседник не скрылся в правлении. – Есть ничего не могут, а только пить. Им бы отвару мясного или мяса постного, через с…
И они полетели – через пару часов, когда паровоз был разогрет, а дети накормлены густым киселем из отрубей с яблоками. Лежачим был дан гоголь-моголь – пара глотков молока, взбитого с яйцом и щепоткой…
Стены – гигантские картины. Жареная дичь, бледно-розовые в разрезе окорока, устрицы, надщипанный хлеб и ополовиненные бокалы с вином – все это было немыслимых размеров и в прекрасном состоянии: ни тр…
Стёпа Рёх-рёх. Рёх-рёх – аналог “хрю-хрю”.
Да и вся она уже была – собранная, деловитая, как во время недавнего обхода во дворе. Вот оно как вышло: Деева расквасило в тюрю, а Давыдова напротив – бодра и командует.
Деев вдруг понимает, что наступила ночь, – давно стемнело и давно происходящее видится в неровном свете пылающей нефти и пакли.
Всадник повелительно дернул подбородком, и караульный разжал объятия, запыхтел с сожалением.
Ночь выдалась прохладная, но полторы сотни животных ртов надышали тепла. Шло тепло и от навоза, что устилал пол в несколько слоев: нижние слои затвердели и защищали от земельного холода, а верхние, е…
Не смотри! Уходи прочь! С вагона, с эшелона, с путей – прочь! Сейчас же, сей же миг!
– И как тебя только партия детским комиссаром назначила?! – Отчаянно махнув рукой, Деев слетел по ступеням и рванул прочь; но не выдержал, обернулся на ходу и крикнул еще, вдобавок: – Ты не принципиа…
– Не собаке, а тебе, внучек, – усмехнулся Буг и добавил уже всерьез: – Боже мой, какие хорошие люди!
Орест Базарник. Базарник – тот, кто промышляет, ворует на базаре.
Не отвечая, Деев цапнул найденыша за шиворот и потащил в курятник: там имелись на дверях засовы, и довольно крепкие.
Вера Кострёнок. Кострёнок – молодой осётр.
Стучали колеса. Хихикал тихо о чем-то своем Тараканий Смех. Изредка вскрикивал Сеня-чувашин, то просыпаясь, а то снова впадая в забытье. Фельдшер Буг сидел на табурете, наблюдая за Деевым. Когда Цирк…
Лучший суррогатный хлеб получался с просом, овсом и отрубями. Очень даже неплохой – со жмыхами всех сортов. Вовсе невкусный – со мхами и травами: крапивой, лебедой, корнями одуванчика, рогозом, камыш…
Ночь была уже черна. Справа от Деева тянулись едва поблескивающие линии рельсов, за ними – огни вокзального здания, а дальше и вовсе мелкие – городские огни. Слева, за ивовой порослью и комочками под…
Деев сделал скучное лицо, не соглашаясь и не отрицая. Беспризорников он уже научился понимать, а женщину эту странную – еще нет.
– Их всех родили женщины, такие же, как твои жены. А лет этим детям столько…
Попытался представить Белую маленькой девочкой – и не смог. Зато вспомнил себя – маленьким. Не любил Деев свое детство. Не любил – потому что неизменно утягивали эти воспоминания в былую беспомощност…
А бек швыряет собаке мясо – не в морду, а подальше, к борту фонтана. Хапнув подачку едва не на лету, пес чует и еще мясо – под ногами у Деева. Прыгает к нему и принимается жадно глотать извалянные в …
А кому скажешь? Белая, узнай об этом, ссадила бы всех калек-лежачих на казанский перрон и глазом не моргнув. Фельдшер того и гляди сам бы на вокзале остался. Не было у Деева в пути товарищей – одни п…
Гладил и обнимал – руки, лица, плечи, выбритые макушки, какое же все маленькое! – и прижимал к себе, и отпускал, и гладил новые, долго – пока они не отпустили его. Поток поредел и начал растекаться, …
Мансур Мастырка. Мастырка – причинение себе увечья.
Деевское лежбище – у самого подножия лестницы, а второе глубже, в тени. Было до него совсем недалеко, всего-то пара шагов, но освещение в подвале такое скудное, что другой угол – сплошная чернота.
До рассвета не выдержал: едва поблекла луна и посветлел край ночного неба – побежал будить машиниста. Спускаться с крыши привычным способом – держась за выступы и фонарные штыри – терпения не было: с…
Деев, едва вздремнувший после ночной уборки, на рассвете был разбужен увесистым тычком в плечо. Глаза открывает – человек. Даже не человек – гора: плечи еле в проходе помещаются, голова макушкой пото…
Стыдно признаться, дед: нас кормили из тех вагонов. Караулу полагался паек из охраняемого эшелона. А также тем, кто после этот эшелон сопровождал, – машинистам с кочегарами и рабочим, которые снег на…
В вагоне было тихо. Тени уборщиков падали на потолок, то скрещиваясь, то расходясь. От свежесрубленных нар пахло смолой.
– Так они же и без меня уже – свободные! Зачем я им сдался? Пока мы до коммунизма доживем, они про паранджу эту средневековую и думать забудут!
И начал читать свистящим от напряжения шепотом.
– Отпусти меня домой, – сказал фельдшер Белой. – Я старый, больше с детьми не могу. Он пришел сразу, как опустели вагоны и лазарет, а через несколько минут и перрон. Сестры еще не успели высушить мок…
Снова радостный рев: бек вытирает о полотенце руки, жирные после мяса, а полотенце-то – и не полотенце вовсе, а красное знамя!
– Дура! – орал, высунувшись из окна, красный от ярости машинист. – Убери малят!
И я не знаю, соглашается председатель. Дрова сейчас на вес золота. Кроме сельсовета и лазарета, топим еще хлев на окраине – там держим спятивших. С голода народ быстро ума лишается. Утром еще был чел…
Утром пришло-таки распоряжение, которого ждали: весь груз санитарного эшелона оставить в городе. Распределить по питательным пунктам и обеспечить кормление людей.
– Ну здравствуй, брат, – говорил Деев, глядя в осовелые еще глаза.
– Рельсы переложены. Эшелон развернут лицом к Арыси.
Заведующая – отчего-то бледная, с застывшим лицом – кивнула коротко и отвела глаза.
– Вы можете открыть ее прямо сегодня? – опираясь на указку, учитель встает со стула и, тяжело шаркая, ковыляет к Белой (а валенки у него – с разрезанными голенищами, чтобы опухшие ноги влезали). – Пр…
Деев распрямился – лицо достигло уровня полосатой циновки. Заглянуть в тарелки ужинавших он не мог, а вот рассмотреть их самих – вполне: располагались недалеко, в паре саженей. Только высоковато чуто…
– Именно это и называется демагогия! – Слова говорила суровые, но говорила с отчаянием и вжималась в дверь, будто падала без опоры. – В нее Деткомиссия не верит. И тройки судебные не верят.
Коська Шарап. Шарап – тот, кто открыто крадет у уличных торговок.
И она идет. Уже успела разнюхать, где дверь, и долбится в нее, сотрясая лазарет. А когда сорванная с петель дверь падает – вклинивается в зияющий проем, как могучий кулак, и шуршит по коридору. С хру…
Зозуля как поняла, что ее уводят к начальству, и вовсе скукожилась, сморщилась личиком. Но сопротивляться не стала: молча вылезла из укрытия – рассыпанную по лавке кашу обползала аккуратно, не задев …
На перегоне между Куламой и Алабазом встретили еще одну девочку: лежала под одиноким карагачем, закутанная в драную рыболовную сеть, и не шевелилась. Рядом уже хищно скакали вороны, ожидая своего час…
Не сунутся – когда носили в лазарет кипяток для выпаивания страдающих: носили не через вагоны, которые ныли на все голоса “пи-и-и-и-ить!”, а по улице, прикрыв крышкой дымящиеся ведра.
И у матери есть, давно выросли. Уже выпадают. Мать старая. Седина в волосах – инеем. Инея этого все больше, больше – я бы замерз, а она не мерзнет. В метель без тулупа ходит – не мерзнет. Белье в рек…
Кто-то гладит сонного Деева по щеке, согревает уютной ладонью. Гладь, Фатима! Как долго я не решался просить об этом. А вот же – само случилось.
– Сказано, нет мест! – разнеслось через минуту откуда-то сверху, из окна.
Словно обычное это дело – кого-то повстречать. Словно люди в мире кишмя кишат, как давным-давно.
Смотрю на тебя – и хорошо мне, Фатима. Когда ребенка какого-нибудь по макушке треплешь – будто меня. Когда Кукушонка тетешкаешь и к груди прижимаешь – будто меня. Все, что ты делаешь и что говоришь, …
Лицо-картошина смялось, недоверчиво поводя бровями и дергая ноздрями.
– Закончил свою инспекцию? – Деев сурово посмотрел на детей и задвинул дверцу кухоньки, закрывая их от контролерского гнева.
Деев бы не отказался от сусликов, но и этих было – не достать. Не было нигде мяса: государство забирало его в первую очередь как самый ценный источник питания, наравне с хлебом. И Дееву ли не знать, …
Незыблемое спокойствие и равнодушие к смерти важны для могильщиков – для тех, кто многие часы и дни проводит на кладбищах, собирая оставленные родственниками подношения умершим: цветы и венки, сладос…
– Спасти детей легко, я все продумал. – Деев отворачивается от горячего собачьего дыхания, но оно везде. – Нужно приказать твоим людям переложить рельсы – выложить петлей до обратного соединения с ве…
Путаясь в завязках, он кое-как спустил босые ноги на пол – когда только успел скинуть башмаки? – и цопнул пацаненка за шкирку, вышвырнул в коридор. Но пока запирал задвижку, тот уже забрался обратно …
Публикуется по соглашению с литературным агентством ELKOST Intl.I. Пять сотен
Корова едва держала вес распирающего ее плода на тощих ногах и с тоской глядела в землю. Морду отворачивала и шарахалась ото всех как полоумная. Пожалуй, дед был прав: на нее и нужно было ставить.
– Так не бывает, – еще больше растерялась Давыдова. – На перегоне длиной в четыре тысячи верст и в шесть недель – не бывает.
– Однажды они просто перестанут просыпаться, – севшим голосом произнес Бук. – Не будет ни криков, ни корч, ни заметных глазу страданий. Все случится тихо и незаметно. Сначала не проснется один, затем…
Лазарет был отцеплен от состава: жгуты и цепи, соединявшие его с предыдущим вагоном, лежали на земле.
И вот уже орет басом паровоз и стукают колеса – “гирлянда” трогается прочь от Бузулука. И радоваться бы – уехали, наконец уехали! – да не выходит. В груди режет, словно рассек топором ребра, а не лоб…
– Просто повезло. Люди хорошие в дороге попадались, помогли.
– Эх, говорю ей, сестрица, больно важно вы едите, ну прямо как Ленин…
Ухмылка гостя тотчас обернулась оскалом. Не спешиваясь и не глядя более на собеседников, казак молча высвободил из упряжи концы оглоблей и сбросил на землю, затем развернул верблюда и направил прочь.…
Сбросили ношу на тендерную площадку, сами забрались рядом, на угольные кучи.
Буся Бешеные Гро́ши. Бешеные гроши – огромные деньги.
И в небе – ничего не различить: ни тучи, ни светила, ни единого лунного луча. Долго ли сидеть еще, ожидая загаданную звезду? Деев ежился и пялился вверх, в черную небесную вату, – ждал.
Хаджи-Мурат и Настя Прокурорша. Чача Цинандали и Сима – Выпей керосина. Костя Анархист и Дилар из Бугульмы…
Выяснилось, жива. Ее и сторговал за серебряные кресты.
Если бы не подлог со списками, Деев и думать бы не думал об одежде. Мало ли в каком тряпье детей в приемники сдают! Порой и вовсе безо всякого тряпья. Но подлог имелся, и лохмотья приблудышей просто …
– Полный порядок, – отвечает Белая громко, не открывая купе. – Всем идти спать.
Это радость моя кричит. Я и не знал, что есть во мне столько радости.
– Слушай, Буг! – Деев на миг остановился и поднял на фельдшера глаза – блестящие, как у лихорадочного больного. – Ты заказывал мясо для лежачих? Тогда помогай – без вопросов!
Разглядывала не просто так: давала понять, что видит и порицает. Удивительная все же манера не только слова свои, но и жесты, и даже молчаливые взгляды превращать в укор! Не женщина – ехидна.
А отчего же не хочешь-то, дед, подмывало спросить. Про то многие знают – и ничего, живут. Начальник ссыпного пункта здесь – самый обычный, не злее остальных. Ты же остальных-то не видывал! И девятого…
Да и леший бы с ней, с радостью. Ведь люди созданы не для радости или удовольствия. Но и – не для смерти. Люди созданы просто для жизни. Человек рождается потеть от работы, хрустеть яблоками, ходить …
– Давай мы им пока пшена нажуем, – предложил Деев.
Повели далеко, на задворки укрепления, где располагался сборный хлев – небольшой, голов на двести. Судя по всему, срубили его на всякий случай – чтобы имелся на ссыпном пункте еще и скотный приют: хо…
– Ты стряпать-то умеешь? – пытал его Деев, тоскливо разглядывая нечесаную головеху поваренка и грязь под мальчишескими ногтями. – Кашу на пятьсот ртов сварганишь? А затируху из муки ржаной? А каварда…
Железная Рука обернулся и легонько свистнул – конвойные бросились к Дееву.
Деев только мотнул головой упрямо – ну уж нет! – а затем наклонился и прижался губами к мокрому темечку: излишки мои дорогие!
В Арзамасе эшелон покинула кормилица. Напоследок выпоила Кукушонка досыта, сцедила оставшееся молоко из обеих грудей – одних только остатков набралось полторы кружки! – и ушла по путям к темному здан…
– Ты почему здесь? Откуда? – не выдержал Деев. – Отец-мать есть?
Третий сосед ходил по деревне с дохлой кошкой и в каждом дворе кричал, что падалью питается, так обеднел. Кошка скоро сгнила и развалилась на куски, ходить с ней стало нельзя. А у соседа во дворе наш…
– Ты обязан их спасти, – говорит Деев, не дожидаясь, пока паровоз умолкнет, уверенный, что Буг поймет. – Это приказ.
На слух о бесконечном супе, что на вокзале день и ночь раздают, пришли в Казань еще три деревни. А беспризорников с окрестных районов собралась целая рать, тысяч пять, не меньше, – они еще долго посл…
Утро. Серая птичья тень скользит по стволам.
– Уходите. – Учитель прислоняется к стене и прикрывает веки. – Не мешайте вести урок.
Чох! Чох! – раздается гулко, отражается от бревенчатых вокзальных стен.