Деев и отвечать не стал, а только велел всем приемышам селиться в тендере, прямо поверх дров и угля, – до тех пор пока не истекут положенные медициной карантинные дни.
А он смотрел на теленка: по волоску, по волоску высвобождался тот из материнского нутра – сперва висячие лопухи ушей, затем шейка, грудка. Густая слизь покрывала все тельце, и в слабом керосиновом свете рождаемый блестел, как стеклянный. Эта же слизь лилась из широких телячьих ноздрей; Деев заволновался, что звереныш не сможет дышать, но вытереть ноздрястую морду не мог – все еще тащил телка за ноги наружу.
Добежал до полустанка – никого. Мазанки станционные – оставлены, необитаемы.
– Вы отстранены от командования, – сухо произнесла Белая, не удивившись его возникновению из ночной темноты. – Дальше эшелон поведу я. Лазарет с лежачими остается на станции, вместе с фельдшером, – ждать обратного паровоза в Казань. Вам предписываю также вернуться в Казань. А по пути составить объяснительную с описанием причин совершённого должностного преступления.
Не отвечали и не прерывали хода – гарцевали неспешно, то вплотную приближаясь к эшелону и заглядывая в окна, то отдаляясь на пару шагов. Копыта били о землю резво, кони были сытые и ходкие: не крестьян и не степняков кони – военных людей. Или бандитов.