– Как хочешь, так и понимай! – насупился Деев.
Уже и казаки высыпают на улицу после обедни и толпятся у лазарета, собираясь в путь.
Деев лишь вихры ладонью пригладил и ворот рубахи застегнул – до самой шеи, до последней пуговицы.
После замены разверстки продналогом стало и вовсе невмоготу, начался голод. Крестьяне громили пункты сбора скота и ссыпные пункты. Болели холерой и тифом, пухли. Жгли дома коммунистов, сельсоветы, выходили на голодные бунты. Ворожили на щедрый приплод и на воскрешение наследника. За кражу куска сала или горсти потрохов могли убить – самосуды стали быстры и жестоки. Пили самогон: умирать пьяными казалось легче. Тихие и робкие начали испускать дух, а бойкие и отчаянные – резать последнюю животину, оставлять хозяйство и пускаться в скитания по стране. “Известия” напечатали статью под заголовком “Какое вкусное и лакомое блюдо суслики!”.
Помахать револьвером и украсть? Не хватит совести. Да и опять же: у кого?
Я только усмехнулся и выкинул бумажку в ведро: уже обеспечили. Усмехаюсь, а у самого слезы катятся, как у бабы. Благо окна в кабинете газетами заклеены, никто не видит.