Все цитаты из книги «Отрочество»
– Ты этого хочешь!? — искажённое лицо обращено к небу, она с яростным исступлением начинает бить посуду, осколки разлетаются по всему двору, -- Да?! Не жизнь, а сплошные мои страдания, от рождения и …
– Ну ты-то хоть… – Владимир Алексеевич повернулся к Саньке.
– Зажидился Ёся, – пояснил я парню своё недоверие связным, – такой стал полупоц хитропродуманный, шо карманы рядом с ним зашитыми держать хочется. В прошлом годе его, походу, дядя Фима вовремя одёрги…
Оружие в ножны… и сажусь на брусчатку рядом с беззвучно хохочущим Корнейчуком.
– Ва-ашь бродь! – у старосты ажно ноги подогнулись, от подтверждения самохудших мыслей, – За што нам такое?! Верой-правдой завсегда, а тут такое…
Ребёнок? Да! Но ведь зарабатывает! Признанный писатель! Казус? Снова да. Сидит, щеками полыхает, но молодец, держится. Будет потом разговоров в гимназии!
– Благодарю вас, друг мой, – киваю ему светски, приподымая шляпу, – это было очень кстати! – И за што же мне такая честь? – осведомлялся в ответ Михаил, щиплясь с подвывертом.
Ссыпал гонорар в карман, да и распрощался. Теперь в «Одесский листок».
– Начало хорошее, – бормочу негромко, кусая от волнения губы и сжимая-разжимая кулаки. Превосходство в технике за сборной Молдаванки абсолютное, но оно-то временами и подводит. Каждый игрок, получив …
– А как же-с! – будто бы даже возмутился тот, надыбив седые бакенбарды самого што ни на есть генеральского вида, – Сию мину всё будет-с!
– Не рассказывал? Эх… – Семэн Васильевич усмешливо поглядел на заалевшего брата, – Зря! Сценка-то почти библейская вышла! Практически изгнание. Пусть даже не из Эдема, но если сравнивать этот милый д…
Так и шли, с интересом, здороваясь со встреченным народом, спешащим на работу или на рынок.
Пару часов спустя, сделав несколько снимков большого семейства ради иллюстрации к будущей заметки, и сговорившись, где они смогут забрать фотографии, покидаю бедуинское становище, взмахнув напоследок…
Да и день к вечеру клонится, народ моего возраста весь почти по домам – кто из школ вернулся, а кто и с работы успел. Совпало так, не специально коварился.
— Пра-апустите инвалида! – противным голосом заорал он, действуя куда как решительней, – Дорогу организаторам исторического матча!
— Алдос бэстэ! – и не оглядываясь, домой! Показаться немножечко там, штобы не волновались, потом в бани – смыть с себя соль и понежиться в руках массажистов.
– И здесь! – третье полотенце легло на плечи.
– А… какое оно, море? – вклинился в разговор пекарёнок.
— Хорошо, — важно киваю с сидений, уже зная по опыту, как нужно общаться с арабами из простых. Успокоенный, извозчик направил кобылу, и через несколько минут мы въехали в Христианский квартал.
Головой вокруг верчу, наглядеться не могу. Москва! Осенняя, с облетевшими почти листами на деревьях, с заволокшими небо тучами, а всё равно – родная. Скучал! Вот ей-ей, даже и по граю вороньему соску…
Абрам Моисеевич уловил, шо вложиться придётся, а не как всегда, и схватился за пейсы.
– Куда ещё осмотрительней!? – вылупился я, – За всё путешествие всево одна поножовщина и две перестрелки!
- Молодая, динамично развивающаяся компания ищет бухгалтера и коммерческого директора, - начал читать Навроцкий, - Нашедшему этих ублюдков - наша самая горячая благодарность.
– В Константинополе-то они дёшевы, – уверил я их, – не беспокойтесь. Да я ещё и через Фиму Бляйшмана закупал, вот уж торгаш из торгашей!
Местные-то воду для питья дождевую берут, сладкую, из цистерн подземных во дворах. По счёту! Расписано чётко, сколько вёдер жильцы взять могут. А тут я, с механизацией.
Второй вариант – на завод устроиться, и здесь тоже сложности. В Москве – да тьфу! Город большой, знаком насквозь, и весь – русский. И приезжих тьма-тьмущая, легко затеряться-то. Здесь сложней. За оде…
– … да пояснять начинают, какие они бывают, а там тоже нюансы. Заявку на изобретение составлять, формулу изобретения.
– А штоб был! – я как сорвался с места, да нему! Обхватил за плечи и держу накрепко, будто тот убежать куда засобирался, – Потому што! Любят же не за што-то, а так! И Санька! За себя-то да, а он?
– Мальчики! – постучалась в дверь комнаты Татьяна, – Пирог поспел! Без меня обойдётесь за столом? Владимир Алексеич велел к дохтуру забежать.
– Так, – потёр он пухлые руки, – по этому делу всё, а вот по нашему давнему разговору я работал, работал, и наконец оно заработало. Пошли уже немножечко круизные лайнеры и отели со всё включено разно…
– Я тебе шо говорила?! — уловила супружница, делая руки посредине туловища за неимением боков, -- Мальчик голодный и хочет кушать, а ты его на пороге стоишь, как опять!
– Ша! – остановил его Семэн Васильевич, – Должен, но немножечко потом, а не прямо сейчас! – А… ну да.
Мишке любопытно – как же, впервые здесь! Глазами водит, но с вопросами сдерживается пока.
Дико немножечко, што белый день, ну то есть утро. Оно как-то в голове – хоть с Хитровки, хоть из прошлой жизни – такого рода дела обязательно по темноте должны быть!
- Да нам тоже, - закраснелся Санька, понявший свою глупость и сдувшийся обратно, - это так! Для маскировки вроде, да и не за свои деньги ехали. А так бы небось не купили. Эвона, денжищи на всякие глу…
– А филеры? – засомневался Пономарёнок, застёгивая верхнюю пуговицу самошитого пальто, спасаясь от порывистово ветра.
Проснулся с колотящимся сердцем, што чуть не рёбра перемалывает в труху. Руки трясутся, а в поту чуть не плаваю, хотя в каюте не так штобы и жарко.
Моряки из экипажа хмыкают только презрительно, для них это не шторм, а так – волнение. Экскурсии мне устраивать решительно не торопятся. Экипаж смешанный, шведско-датско-немецкий, и все – через губу.
А совесть, зараза такая, гложет за дядю Фиму! Умом понимаю, што если бы было што серьёзное, он бы мне ни разу не постеснялся. Но то ум, а то совесть. Они у меня, похоже, по отдельности. Параллельные …
– И што Котяра? – поворотился я к Саньке.
Раз, другой, да третий – наотмашь по зубам крысиным, по ручонкам жадным культяпистым! Через жалобы начальству, через суды, газеты. Зубами скрипеть потом будут, ненависть таить, но – без препон, потом…
День мой в Афинах начинается задолго до восхода солнца, а заканчивается заполночь. В пять утра Агапий уже нетерпеливо скребётся под дверью, расхаживает по лестнице и громко прокашливается.
Я же, поминутно поглядывая на ходики, маюсь с раскрытой на коленях книгой. Время, как назло, застыло болотом, секунды тянутся совершенно смоляно, медленно-медленно…
Стою, к стене белёной привалился, да моргаю часто. Такой себе сыч скелетный, посреди бела дня разбуженный да взбудораженный. Не понимающий, где и как оказался. Запоздало на всё реагирую, с изрядной т…
Все обо всех знают, но только те, кому и што надо, и без говорения кому не надо. Хотит человек посетить места, где он рос и даже как-то небезнадёжно вырос, ну так и пусть.
Морда лица довольнющая, усы растопырились залихватски, ну как тут не заулыбаться в ответ? Вот и Антон Палыч хохочет.
- Не так штобы и да как да, но да как планы на будущее! Я заревновала к другой, а он такой – ша! Ревновать будешь сильно замужем, но и тогда не нужно! Мама, он меня любит!
– Может, в шахматы? – не унимался скучающий Виктор, – Я спрошу у проводника!
- Хм… - пожатие плечами и задумчивость, - кому-то не нам, доча!
Умывался пока, в зеркало глядеть боялся – морда лица такая помятая, будто вчера вместе со взрослыми пил, да вровень. Круги под глазами, и чуть не складочки морщинистые. У дружков не лучше, такие же с…
Тётя Песя торгуется сегодня без особого азарту, нет настроения. Фира, обычно бойкая, сегодня немножечко выгуливается со мной, а не торгуется.
Девушка сама не заметила, как отстала от подруг, замедлив шаги. А нахальный мальчишка снова подбросил, и снова… потом движение подбородком в сторону, и Полина, как заворожённая, двинулась за ним.
– Какое ж приключение, да без оружия? – почти искренне удивился я.
Ну и рассказываю о путешествии, со смехуёчками. Как с палубы зад свешивал, как щурились друг на дружку с дядей Хаимом и его сыном. Ну и так мал-мала перескочил на здешнее.
— Яслабу! — истошно заорал грязный араб, вцепившись одной рукой в паломника, а второй выворачивая свои безглазные веки в страшных язвах.
- Странно просто, - жмёт тот рыхлыми плечами, можно снять квартиру и в более приличном месте.
– Да ну! Слава эта, – плечи сами передёрнулись, будто в кулачном бою, – Можно псевдоним?
Низенькая её фигурка в форме клизмы подрагивает у учительской кафедры. Взмах указкой… в такт содрогаются массивные жирные бёдра, обтянутые обкошаченной мятой юбкой, с лица падает капля пота. Взмах… у…
Остановившись несколько минут спустя, Эсфирь раскинула руки, улыбаясь совершенно счастливо и немножко запыханно. Песса Израилевна умилённо глядела на неё и, как это умеют только любящие родители, ста…
Загудело! Такой себе праздник с хи-хи и воспоминаниями. Вниз сперва все, потом той же толпой вверх. Гомон, рукопожатия, нас представляют, визитки десятками раздаём и получаем. И всё так – шумно, напо…
Перебирает иногда резаное, и себя в одёжках таких представляет. Или в Ливадии, фрейлиной при Дворе. Может, она тоже эта… дочка графская! Выкрали в младенчестве цыгане, да подкинули на воспитание. А п…
Я проглотил, заворожённый необычной посудой, и только потом подсознание принялось выдавать всякое нехорошее. Про наркоманов и распространителей.
Зевнув широко, потянулся от всей души навстречу восходящему солнышку, да и сошёл вниз по скрипучим деревянным ступенькам.
Переглядываюсь с Санькой, и он сходил за скрипкой. Неплохо уже умеет, да и стесняться почти перестал.
Остановившись, он поправил терновый венок и одёрнул простыню.
Работаю не за деньги, а за бартер и отношение через тётю Песю. Ей видней, што и как с кого брать – услугами там, деньгами, или свои долги закрывать таким образом. А я так… хобби!
– Кто и кому?! – оторопел я, отмахиваясь от похабных подсказок подсознания.
Потом уже оказалось, что он студент-медик, вгрызающийся в знания с упорством бешенного бобра, а танцы – единственная отдушина. Собственно, как и у меня. Бывает же…
Мишка, он хоть и не может толком одну ногу трудить, но тоже занимается. Я давно ему всякое показывал, а в Одессе когда, то и вовсе! Цельный комплекс составил, специально под него.
– Фира – здесь, – я тронул сердце, – а ниже… так, всякие.
А штобы просто в руках, так наверное, только опекун и может. Ну и борцы цирковые.
Отбежал, затерялся в проулочках, да к людям вышел. А оттуда и на пирсы, к рыбакам. Морду лица там умыл, а потом подумал хорошенечко, да и разделся решительно.
Я с Фирой на идиш перешёл, штобы вроде как свои. А эти как взъярятся ни с того, ни с сего!
– …приедем к дяде Фиме, тогда и начнём решать. А пока – ходим минимум по двое. Штоб в набежавшую волну не нырнуть.
Симптомы чумы выявили на работе у одного из жильцов, и… всё. Полная блокада.
– Ну, ступай! – отпустила она меня наконец, – Совсем меня, старую, заговорил!
Да-да! И от действий нерадивых таможенников, не понимающих суть дипломатии, может рухнуть мост дружбы между Элладой и Россией.
– Эге, – от таких новостей я машинально куснул мороженное, и от холода заломило зубы, – того и гляди, в штаны полезет.
– Дядя Фима звал в гости, – выдал я осторожно, – всех!
– "Никто из принадлежащих к священному чину, или из мирян, отнюдь не должен ясти опресноки, даваемыя иудеями, или вступать в содружество с ними, ни в болезнях призывать их, и врачества принимать от н…
Вернулись, и тётя Песя захлопотала насчёт поесть, а мы к себе. Санька сидит всё, и у такое у него вырисовывается, што очень даже и интересно!
Коля постоянно перебивает его, и в один момент Вольф не выдерживает, затыкая его выпечкой. И смеётся! Оттаял, значица, совсем другой человек стал.
Гордиться её дочей они таки могут, она как мать только за! Но желательно не сильно здесь, или по крайней мере — не часто, и со своими гостинцами.
Говор быстрый, а дикция не разу не эталонная, да и похоже, што чуть не у каждово свой диалект. Всё это с размахиванием руками и одновременным говорением. Куда там жидам одесским!
Старец только глаза наверх, и на иврите што-то такое… Вид такой, што будто Моисей с Богом разговаривает, только не шибко величественный пророк из Ветхого Завета, а будто молью поеден, и преизрядно. О…
У мине от таково вопроса ажно заколдобилось всё. В каком таком?!
– Пошли, – развеселившийся Борис пихнул его в плечо, – великий!
Солнце не успело ещё набрать полную силу, и вкупе со свежим ветерком и залетающими брызгами, выходило ощущение какого-то пикника на берегу моря. Только лучше!
Оделись мы с Санькой попроще, для Хитровки, а Мишка как и был, да и пошли. Гостинцы с собой, а их и ого-го набралось!
« – ЗОЖ!» – разродилось подсознание. Ну да это переводить не нужно, знаю уже!
– Та-ак… – и ультиматум выкатываю, желваками этак сыграв, штоб видели решимость и злость, – не будет воды, не будет игры. Тих-ха! По такому солнцепёку бегать, вы с ума посходили?! Тут не просто солне…
Вон, Татьяна даже и заслушалась, пыль перестала протирать. А ну-ка… подмигнув ей, я вжарил плясовую, подтаптывая ногой в домашней туфле, подбитой войлоком.
А тут… неловко, страсть. Но и иначе никак, потому как хоть мы и дети по возрасту, но я – репортёр, печатаюсь уже, притом в серьёзных изданиях.
– А можа, таились просто, – не согласился Лёшка Марьин, – от християн! Скока там на етой… Молдаванке, да! Скока там християн? Раз-два, и по пальцам! Што им, трудно поактёрствовать перед несколькими ч…
С подковырками и без оных, но непременно рвано всё, кусками. Друг дружку то перебивают, то сыграно так – командой.
– Ты только не стреляй, – горячечно зашептал Коля, – а то как тогда…
Я не выдержал, да и показал – обводочки, перепасовку с Санькой – как могли, а могли не очень. Я-то ладно, он откуда? А всё равно лучше прочих!
Проснулся, тяжело дыша, да скинул устроившегося на груди кота. Вот оно и началось, ети его в качель! Половое созревание!
– Спасибо, – негромко, но очень выразительно отозвался Мишка, и снова закрыл глаза.
– И-эх, люди-человеки! – сызнова подсев под товарища, полицейский агент выпрямился, и начал осторожно идти, подстраиваясь под шаги товарища, – Теперя ещё думать надобно за твою горячность глупую!
– Пас! Не говорил. Прогимназию окончил, экстерном. Весной.
Притон на притоне! Беглые из Сибири, варнаки, вечно пьяные проститутки, скупщики краденого, содержатели притонов для морфинистов и опиумокурильщиков, и Бог весть, кто ещё. Каждой твари… нда, твари ре…
– … в какой вы, говорили, гимназии? – делает «подходец» Иван Ильич.
- Сейчас! – донеслось звонкое, - переоденусь только на выход!
– До учителя пришёл, – набычился он, не желая встречаться глазами. Ишь! С утра глаза прятала, а теперь сызнова?
– Да. Восток! Ты подарок хотел купить, или подзаработать на перепродаже?
– Вот! – хлопок по плечу, – Могёшь, когда хотишь!
– Ну… – Мишка задумался, – заодно и поучу, так?
Ме-едленно едем… не шагом даже, а шажками. В груди наливается раздражение, и кажется иногда, што проще было бы подхватить свои чемоданы, взвалить на хребет, да и самому, как та ослятя. Копытцами.
– Гости! – прервал он меня, стуча себя в жирную грудь, – без денег! Гость!
Понимаю, што кажется, да и вообще – иллюзии. Земля эта такая, што наяву иногда грезится.
Опять какие-то непонятные переглядки взрослых…
Еле заметная улыбка в ответ, кивок, и вот мы уже на улице.
— Погоди, — в голосе обещание грядущих радостей, на что я усиливаю напор. В лифт, на кнопку…
Шаг за ворота тюрьмы, и они захлопываются с грохотом, и будто даже крики стали в разы тише. Тоска…
« — Археологические раскопки идут не только в Афинах, но кажется, едва ли не по всей Элладе. Копают учёные мужи, копают крестьяне, копают сомнительные личности едва ли не со всего мира, и ведь находя…
Мирно идём, никого не трогаем, и тут мат очередью пулемётной, да тело долговязое из прохода летит, в ногах своих длинных уже спотыкнулося, и видно – сейчас кубарем по брусчатке пойдёт. Я тореадором и…
А у меня свои мысли. Удачно получилось, это да! Сразу интерес и всё такое. Косту ещё подключить, можно будет тогда матчи «Молдаванка – Пересыпь» проводить.
– Боюсь я за тебя! Боимся! – поправился Мишка, оглянувшись на пригорюнившегося Чижа, – Аферы эти… Или как здесь говорят? Панамы?
– Да сколько угодно, – жму плечами и приглаживаю волосы, – только не думаю, шо вы станете первым из озвучивших. Где-то и как-то я её то ли слышал, то ли сам придумал и озвучил, уже и не вспомню.
А вот с нужником через борт, ну совсем ни разу не романтично! Даже и неудобно. Посцать, держась за канаты, да когда тебя качает, то ещё испытание. Што там в море, а што на штаны и ветром назад в физи…
– Творческий зуд, – отозвался Мишка, – на песню Егорову взялся рисовать.
– Светленькие, – ответил подросток, краснея почему-то.
Санька порывисто вздохнул, он отчаянно хотел на Туретчину со мной, но уговорился, што в первый раз не стоит удивлять Бляйшманов незваными гостями, если приглашали конкретно меня. Обнялись, да и всё, …
Наверное, апокалипсис будет выглядеть как-то похоже – полное отсутствие солнечного света, холод и уныние, вымораживающее из потаённых глубин души всё самое хорошее. Беспросветность.
– Дорого, – с сомнением сказала Мария Ивановна.
- Часикам к… - дядя Гиляй откинул крышку часов, - к восьми?
Усевшись по соседству на тёплищие сидушки, переговариваемся негромко. Момчил лёг, прикрыл глаза, и кажется, даже задремал.
– Наспех, – сокрушалась тётя Эстер полчаса спустя у накрытого стола, чуть ли не прогибающегося посерёдке под тяжестью и богатством блюд, – разве так гостей? Ну ничего, вечером уже нормально посидим.
– Остолоп! – писарь брезгливо выпятил мясистую губу и оглядел мужика, как хорошая хозяйка глядит на катях, невесть каким образом оказавшийся посреди метёной избы, – А переписать вас? Официяльный доку…
– Экий вы… – он проглотил слова, пока младший брат заходился беззвучным смехом.
– А на более и не рассчитывал, – жму плечами, – потому как полковница, и тем паче те кто повыше, это уже не их уровень!
– Н-не по-онимаю, – начал он нараспев, – по-очему т-тренером?
А потом, не заходя, старец развернулся и назад засеменил. Ссутулившись.
Надсадно пыхтя и дымя всеми трубами, пароходик начал входить в афинский порт. Гудок…
Солидные такие господа. Стоят, болеют! Орут иногда што-то подбадривающие. Такие все знатоки, а сами…
– С завтрашнего дня дома сидишь, – ткнулся в меня палец, – и без меня ни шагу! Понял?
Вылетев за ворота Училища стайкой воробьёв, мальчишки постояли недолго вместе, почирикали, да и фр-р! Упорхнули. Разлетелись по сторонам.
– Шломо! – настроение у него хорошее, распаренное после бани, – Заходи! Я таки надеюсь, шо здеся, вдалеке от Синода и ревнителей, я могу называть тибе милым моему еврейскому сердцу именем?
От малейшего движения начинает болеть голова, и кажется, будто вены лопнут, обдав кровавым паров всё вокруг. Жарко…
… – эти, значит, – посерьёзневший Котяра пролистнул альбом без лишних глаз, – не… не встречал. Не наши. Сильно не наши. Могут быть гастролёры, но што-то я сильно сумлеваюсь. Говоришь, прям-таки слива…
– Твоя правда, – закатив глаза от наслаждения, соглашается он с Гиляровским, едва прожевав, – после калганной – чудо, как хорошо! Симфония вкусов истинная!
– Дела мои, – продолжаю, – ни разу не скорбные, а вполне себе и да! Так што от слов своих о благотворительности не отказываюсь, но немножечко не сразу.
– Конкретный? – он потёр подбородок, – Даже и не знаю, а и знал бы…
– Звучит, – сдавленным голосом отозвался дядя Гиляй, – Нет, всё-таки иногда – ребёнок!
А Лебензон, приехавший нелегально из Турции на погостить и забрать семью, так этим ково удивишь? Вон, каждый второй на Молдаванке через море, как через дверной порог, и многие с даже приключениями.
Даже жара жарой быть перестала, и солнце, как по заказу, спряталось на подремать за пушистым белоснежным облаком.
Он шагнул вперёд, будто заслоняя собой прочих от неведомой, но несомненной опасности в лице заезжих господ.
– Да кто ж знал, – развожу руками, – што вы, и не знали!?
Невысокие бараки с двух сторон, с толстенными стенами и многочисленными дверьми. Забранные решёткой маленькие окошки без стекол, и жар. Каменные ли это бараки, или глинобитные, а накалены так, што чу…
« — Как головёшка потухшая, — пришло на ум Ивану Карпычу, — огня уже не разжечь, один только запах дымный и остался. Видимость только бабья, и та от тряпок женских, да волос долгих»
– И… – смущаюсь немножечко, но чортово подсознание! – Можно как-нибудь так, штоб через Швейцарию закольцевать? Ну… генеральный патент и всё такое…
– Вроде того, – кивнул Санька, – ну и сами собой срисовались. Корноухого хромца я потом не видал, а этот, неприметный, попадался. Под личинами! Вот ей-ей, он!
Поддержал разговор, и вроде как и ничего такого, но сразу – будто признал. Шаги свои аистиные чуть придержал, голову чуть ко мне довернул.
Завывая, она начинает рвать на себе одежду и заламывать руки, истерически хохоча. Внезапно прервавшись, она убегает в дом, штобы вернуться с шаткой горой посуды в руках.
Пусть знают! Такое себе объявление о серьёзных намерениях, да не просто перед Фириной мамеле, а на весь город.
– Думаешь? – остро глянул на меня Самуил, дымя трубочкой.
- Ты как? – не выпускаю его руку, - Поможешь с организацией?
Вроде как в отпуске, но отпуск этот, судя по всему, по линии французского Генштаба. Очень уж аккуратно держатся, хотя если судить по нашим военным, это должен быть такой разгуляй, што чуть не с голым…
Она реветь, я сопеть… а што она! Дядька какой-то! Ишь, обнимается!
– Ну… так! По закону не придраться, и в карманы беднякам не лезу. Да собственно, – чешу подбородок, – и ни к кому не лезу!
А мне так и ничего! Запущенная комнатка, это да! Но кому сейчас легко? По осени и зиме если, то провонялась бы сыростью, плесенью и трухой, а сейчас и ничего. Проветрилось, солнцем прожарится быстро,…
– Живём! – отозвался Пономарёнок жизнерадостно, встав под душ, – Неужто лучше Сандунов? — А мне-то откель знать? Завтра и увидим!
– Ну што бы будешь делать? – страдальчески поднял лицо к небу невзрачный, удерживая блюющего товарища так, штобы самого не обрызгало, – Как теперь работать прикажете?
Жан-Жак встретился мне в пропахшем специями мусульманском квартале, в одной из колоритнейших арабских лавчонок, торгующей настоящими и поддельными древностями. Ворохнулась было внутри неприязнь к чел…
– Хая! — взмах могучей длани, -- Поспрашивал по тому делу, вот!
Отсидимся так, отдремемся, мороженным силы подкрепим. Потом читаем, или чаще в шахматы играем, Мишка вслед за мной пристрастился. Быстро учится!
– Егор? – новоявленный дядя вопросительно поглядел на меня, и встал. Я понятливо вышел вслед за ним.
Снова взрыв энтузиазма, и какой-то мужчина вскочил и унёсся. Несколько минут спустя в гостиную вошёл тощий, но держащийся с необыкновенной важностью, немолодой грек с русской медалью на груди.
А потом што? Скандал? Оно нам не надо! А Двойра, вот ей-ей, за ради замужества хоть перекрестится! Вижу так, по глазам с поволокою. Да-алеко зайти дело может, вплоть до Священного Синода проблемы.
Я уж на што привык самую множечко, а Мишке каково? Ажно глаза закатываться начали предобморочно – от передозировки впечатлений, значица. Я его за себя задвинул, и огонь на себя!
Желание вырваться из этого болота. Яркое, неугасимое!
Ехали пока, потренировались немного во взрослых разговорах.
– Хм… – чувствую себя польщённым и смущённым.
– Так вы тоже репортёр, Жорж? – обрадовался Сент-Пьер, вялый кокаинист лет тридцати, с подорванным здоровьем и молоденьким сердечным другом под руку. Таким себе кокетливым, чуточку прыщеватым, жопаст…
– Не слишком, – сказал наконец он излишне уверенным тоном, – проблемы с Голядевой и её покровителями достаточно весомы, даже и с учётом моих связей. Он замечательный молодой человек, но очень уж резк…
Шум, гам, обнимания, рукопожатия по десятому разу, передавание приветов общим знакомым и гостинцев - наперебой. Южане!
– … развлечения, – продолжаю я, – и всё, што только можно выдумать. В ту же цену!
– Я таки думаю, што можно потревожить и кого побольше, – ответил ему после короткого раздумья, – Такое себе знакомство может получиться, взаимовыгодное.
– Да, да… только Витеньку ещё раз поцелую, — отозвалась та рассеянно, не выпуская руки сына, — Витя…
– А не спеть ли нам песню? – Предложил баском раскрасневшийся Владимир Алексеевич.
– Та-ак… — протянул Владимир Алексеевич, -- а впрочем, чего это я? Хитровка.
Не славы и тыканья хочется, а – на равных!
– Ну, так ну, – согласился я, не став лезть в бабское.
… Наденька вон подсказывает, што ровно наоборот — ево с тобой, но нет! Што мне тот Патриарх по сравнению с братом?
- И шо… вот так просто? – у Ёси сделались глаза.
– Та-ак, – у меня чуть зубы не выкрошились, так их стиснул, – а конкретней?
Я представил, проникся, и вопросительно укоризненно посмотрел на Мишку.
… замах… шаг назад и вбок... натыкаюсь на одного из аборигенов... места для маневра больше нет!
- А знаешь… - в голове всплыл вполне себе рецепт – из тех, которые на коленке. И ингредиенты вполне себе доступные!
Стоя перед зеркалом Эсфирь меланхолично поглаживала ссадину, почти скрытую волосами.
– Бывает, – согласился Санька, – но не так!
– Полиция, – сладострастно сощурив глаза, констатировал он, – уже интересно! Говоришь, Егорка ево покалечил? Силён! И без последствий, што и вовсе интересно! Молчок! С чево бы? Тут хватать под белы р…
– Вот поэтому, – одними губами сказал Миша, – никаких жидовок!
– Ты и этому научился? – удивился опекун, не без сожаления отставляя в сторону воинскую справу.
Прижавшись ещё теснее к окну, он пропустил проводника, прошедшего через вагон прямо по спинкам сидений. За неимением ножа паломник сгрыз нечистую корку зубами, сплёвывая её прямо на пол, следом за ос…
– Ой вэй! – завздыхала тётя Эстер, – а Ёсик наш весь в социализме с сионизмом запутался! Я ему сколько раз – сына, путайся лучше в коммерции, все ведь дороги! Скушно так, давай через панамы, тоже всё…
А у меня сразу ка-ак заныла поротая спина и задница! Чуйка, значица. И главное, понимание есть, што если и да, то – право имеет!
Окаём светлый, умытый. Вид на Гефсиманский сад и Масличную гору такой, што кажется — букашку каждую разглядеть можно, если только приглядеться как следует. Светлая, радостная, звенящая прозрачность.
Маразли, оказывается, и в Москве очень даже знают. Уважают. И если такой человек… надо приглядеться.
Взобравшись наверх, я пробежал к мешкам, зачем-то сутулясь в напрочь пустом цеху, и ввинтился в серёдку.
… и солнце! Разом! Будто пронзительный звук пробил облака, разорвал их на клочья. Свет небесный сверху столбом шарахнул по палубе, и все железки судовые, потускневшие малость после нелёгкого перехода…
– Ой вэй, ви мине таки раскусили самым страшным образом! – отвечаю, нарочито грассируя, и не забывая следить за картами. Сознание раздвоилось самым странным образом, – Имею таки свой маленький процен…
Сход заворчал разбуженным по зиме медведём, но после короткой свары большинством порешили, што Фёдор прав. Меньшинство, обтирая разбитые морды, угрюмо замолчало. Справедливость, оно канешно и да, но …
– Ну… учили. И так… не всерьёз, но корябал пару раз шибко наглых, – я окончательно сдуваюсь.
Вроде и хорошо, а с досадой вперемешку. Как к Мишке подступиться, до сих пор не придумал!
… ух! Ажно жарко стало, да такая себе теснота неуместная в штанах! А всего-то – запахи да фантазия отроческая.
Курит со смаком парижанин, ухитряясь выглядеть невообразимо светски и крайне неуместно на палубе захудалого судёнышка.
… но француз обернулся, и на ево простоватой физиономии расцвела такая неподдельная радость, што неприязнь разом и пропала, как и не было никогда. Шагнул навстречу, да и обнялись по-приятельски, сам …
Не жалеючи, но и без силы особой — на скорость, штоб только отбиться. Вьюном завился, и какая там тактика! Какое хладнокровие! Рефлексы, на тренировках вбитые, да в драках отточенные.
– Ты, – говорит старший из этих, – никак попутал, килька наглая? Мы ведь и адресок узнать можем, да наведаться!
- Нет, ты попробуй и скажи мине – тётя Роза, вот настоящий форшмак! Не то што у старой прошмандовки Файги! – и суёт в самое лицо этот самый форшмак!
С Фирой под руку, та вся важная! Да и я, думается, тоже. А што!? Среди девчат Молдаванских она самая-разсамая! Да и так, равных по пальцам пересчитать, и это включая Москву. Важные идём, как взрослые…
- Заснул, - признался я честно, - не взлелеялось!
А если нет… то ничево страшного, но и хорошево – тоже. Влететь меньше шансов, это да! Но с моей дурной авантюрностью я влетаю в неприятности на регулярной основе. Так што почему бы и не да?!
– Так я понимаю, шо ты да? – приподняла бровь тётя Эстер, – Люди с большим интересом говорили за твою коммерцию.
– Ага… – он вскочил, забегав по комнатушке, – где там ваши имена от Песи? Так, так…
– Это как? – удивился Санька, отставив тоскование.
- Ты не переживай, - тихонечко наклонилась тётя Песя к Мишке, - кошерное православным можно.
« – Надо што-то делать! Надо што-то делать!»
Фырканье в ответ смешливое, с переглядками.
А в сторонку чуть не на полсотни метров всево напрямки, так и вполне себе приличные люди живут, чуть ли и не князья. Полсотни метров дальше, и снова шваль распоследняя. Москва!
– Ну… – без лишних слов он опустил своё массивное тело на сиденье, придержав сперва часть веса на подпружиненных ногах, – хм…
– … в карты выиграл, – рассказывал я на следующий день братам, – так… случайно. Матчи футбольные проводил, потом спорт вообще, ну и через это сошёлся с англичанами торговыми, среди них спортсменов мн…
На Хитровке таких полно, да и среди знакомых дяди Гиляя, н-да.. Артистическая среда ети её мать! Богема! Не все, сильно далеко не все, но и за грех не считается ни разу.
– Нешто так бывает? – задивился Мишка, и вижу – интересно стало!
Не знаю, насколько это будет интересно русским читателям, но если што -- немецким газетам продам. Или французским, и может быть, даже и не газетам.
- Нешто там так хорошо? – недоверчиво качнул головой Мишка.
Планов на лето у меня громадьё, но пока отдыхаю. Солнце, море, южнорусская кухня и безделье. Знаю уже, што без дел быстро надоест, но пока – после предэкзаменационного марафона и безостановочного виз…
– Спиро! Спиро! – сопливый мальчишка лет шести, приходящийся Агапию… кем-то там, заорал на редкость противным голосом, хвастаясь кому-то приехавшим русским.
– Да умоется кровью тот, кто усомнится в нашем миролюбии, – пробормотал опекун, прекращая разнос с видом человека, с размаху наступившего на грабли.
– Буду надеяться на верить, – вздохнул он, – ходить всё равно придётся, просто можно будет выбрать самому, и выбрать штоб вот так!
– Заживёт, – согласилась девочка невесело.
И ничего не сделать. Просто ждём. Хуже нет.
– Когда будет можно, я таки скажу, – рассеянно отозвался тот, – и это будет уже почти скоро! – А вот теперь можно! – разрешил он несколько сотен метров спустя, открывая двери дома, – Эстер! Золотце! …
Вымытые до скрипа, надушенные, одетые не то што с иголочки, а просто как портняжные манекены, мы с Санькой деревянно взгромоздились в экипаж.
– Да и квалификация, я гляжу, особо не требуется… так?
— Цирк с конями приехал, — засмеялась тихохонько Фира, глядя на дядю Гиляя, устроившего во дворе превеликий шум и беспорядок. Как-то так получилось, што вот – въезжает извозчик, с подножки экипажа ле…
Я закивал, нагрузившись мудростью и философией по самую макушку. Такое всё непростое стало! Вроде как и выговорился до донышка, но и новые проблемы поднялись.
Высокий забор, будочка на воротах, и облегчение. Тюрьма. Не убьют. Не сразу.
А вот купленный таки фотоаппарат, да притом почти профессиональный, с объёмистой камерой и пусть лёгким, но всё-таки полноценным штативом, уже так легко не подхватишь. Тут либо чемодан, либо фотоаппа…
Санька, махавший ей до последнего, отлип носом от окошка и сел наконец-таки, ссутулившись, и расстроено засопев. И куда только делась его опаска к ейным очёчкам?! Молчу, молчу…
Вслух прочитал, и молчание такое… а потом разом! Мишка обниматься, Санька по индейски што-то, Фира визжать восторженно за компанию.
– Не слишком? – Коля не из первых учеников, и его такое рвение немножечко пугает.
– Ага! Дуриком! Так-то дядька здоровый, жилистый, и сразу видно – злой на драку, умелый. На ножах бы ево распанахал…
Губы красные облизывает, и томно так смотрит, а потом - раз! И ноги по сторонам раскинуты, а сама уже на нарах лежит, ногами дрыгает. Хохочет!
Семейство рассаживается, негромко переговариваясь. Николай, дрыщеватый узкоплечий гимназист примерно моих лет, тотчас занимает стратегическую позицию у окна, устранившись от разговора. Пейзажи за окн…
Эдакая жердилистая ходулина, неуверенно держащаяся на подшатывающихся ногах, и болезненно щурящаяся от солнечного света. Руки-ноги торчат костляво из рукавов и штанин, кожа некрасиво белесая, со след…
Долго говорили об мине и об Палестине, Бляйшманы интересовались как за здоровье и приключеньями, так и возможностями через мои. Казалось бы, ну куча ведь единоплеменников! Ан нет, там свои диагнозы, …
– Ваш билет! – нарисовался у стола гимназический педель, рослый мужчина лет шестидесяти. На красноватом полном лице праведный гнев, рыжеватые тараканьи усы встопорщены.
– Не хуже, – неожиданно согласился Пономарёнок, – совсем не хуже.
Одежды такие, што будто из глубины веков, от далёких предков в неизменности дошли. Со всеми заплатами и молевыми поеденностями, да кажется иногда, што у некоторых – со следами вытирания жирных рук ка…
Полистал с умным видом, не ленясь задавать вопросы. Общее понимание ситуации появилось, а по части правдоподобности всё равно не проверить.
С шахматами так не выйдет, это да. Но немножечко денег и репутации я таки поимею.
Военные в отпуске и «вроде как» в отпуске. Дельцы, раскормленными лощёными пасюками рыскающие по Палестине в поисках возможностей. Урвать!
Вижу нахмуренные лица немолодых стражей порядка в потёртых мундирах, которые, похоже, не имеют столь выдающихся лингвистических способностей, как местные торговцы. Умоляющий взгляд на одного из них, …
И разговоры. Сами виноваты! Вы, жиды клятые, чуму принесли! Ваши контрабандисты! Или – раввины.
Властям не верят, и все разговоры о том, што большая часть больных излечивается, а вакцина имеется, пропадают втуне. Камень, брошенный в болото. Бульк! И даже кругов по воде не осталось. Не верят.
– Мишенька! – тётя Хая, которая Кац, всплеснула руками, выйдя из своих комнат, – Какой ты красивый мальчик в этом костюме! А зная за твоё портновское будущее и обеспеченность, ты становишься таки ещё…
– Так-то оно так, – Мишка усмехнулся внезапно, – да не так! Родня у меня хоть и… в дёсны не цалуемся, в общем. Но и бросить не бросят. А силы-то у общины староверческой, я те скажу, вполне себе ого!
Ветрено и сыро. И пыль, пыль, пыль… От раскопок или сама по себе, уже не знаю, но ею припорошены руины, дороги, не дающие тени редкие деревья с частично сохранившейся листвой, люди и лошади.
Одесса ещё спала, укутанная толстым одеялом тумана, когда наш пароход причалил, загудев протяжно. Пройдя таможенный контроль, я сошёл на берег.
– А што ты хотел?! Приключений со стрельбой, фехтовальных драк на перилах моста над холодными водами реки, да рукопашных схваток с науськанным цыганским медведем?!
Кипяточная сытость приятно заполнила брюхо, разлившись по нутру горячей истомой. Хоть на чуть, а почти сыты!
Владимир Алексеевич вроде как и познакомил меня со здешними гиенами пера и шакалами клавиатуры, но вот ей-ей! Воспринимают меня не иначе, как через самого дядю Гиляя. Несамостоятельной фигурой.
Состав дёрнулся и поехал. Все перекрестились, как по команде, обратив свои взоры в окна, где начали проплывать знаменитые сады Яффы.
– В Харьков уезжаю, – сообщил за завтраком опекун, наколов на вилку кусок сложносочиненного тёти Песиного омлета с овощами и сыром, – я и здесь-то, собственно, проездом. Провожать не надо!
— А ты не верил, — непонятно сказал дядя Фима сынуле, – алейхем шалом!
На мне новёхонькие рыночные штаны и сатиновая васильковая рубаха навыпуск. И босиком. А нравится! Если в охотку-то, да по тёплышку, то почему бы и не да? Такой себе привет из деревенского детства.
– Про дружков – особенно интересно, – ласково сказал я, – давай, не стесняйся в выражениях.
Причалили две суток спустя, ранним утром, неподалёку от Галатского моста, у рыбного рынка Каракёй. Помог временной родне пришвартовать фелюку, и с превеликим облегчением ступил-таки на берег, щурясь …
Переводить с одесского на русский непросто. Так-то одесситы из числа образованной публики вполне себе литературно изъясняются, разве што скороговорка такая себе, вплоть до неразборчивости понимания у…
– Может, просто затихариться? – засомневался Санька, – На время?
– Да так, думаю… думаю – несправедливо, што меценаты есть только у людей искусства. Спорт – в массы!
– Без церемоний, – повторяю ещё раз, специально для Жаботинского, с которым едва знаком, – все сладости через тётю Песю закупались, так што наверное кошерное. Более или менее. Мы пили чай и говорили …
– Слыхал? – мелкотравчатый маклер из числа самозваных почти приятелей, ухватил меня за пуговицу на выходе из «Одесского листка», – Не дают!
– Ну што? В здоровом теле? – подмигиваю я, и сам понимаю – хреново вышло. Ну да браты подыграли, растянули губы в улыбке. И физкультура!
– Такой дылда стал, – протянул один из мальчишек вслед, – небось на туркских харчах отъелся! А?
Другие описания грешат излишней академичностью, от которой голова кругом, и тоже челюсти выворачиваются, но тока в другую сторону. Сплошные изыски этнографические, с описаниями местных племён, да их …
И в волну уходящую нырнул, да дельфином вперёд, только пятки над водой, да временами задница голая. Пережитое будто водой текучей смываю. И ведь сработало, полегчало мал-мала.
Р-раз его ногой, да с подпрыжек корточных. Невысоко вышло, в поясницу толкнул всего-то. Да снова – в ногу уже, под колено самое.
– … таким образом, содержание школы никоим образом не ляжет на общину.
– Ты ково это дураками? – набычился Федька.
– Азартен, – кивнул Санька, разулыбавшись.
« – Будем посмотреть» – шепнуло подсознание голосом тёти Песи, и я с ним полностью согласился. Таки да!
– Не передумал? – неожиданно сменил он тему.
- И шо это такое?! – да взгляды грозные забросала. Негромко, но вполне себе весомо спросила. Я даже остановился, только в сторонку сошёл, и на неё – глаза в глаза.
… и говорят, говорят, говорят! Все разом, да некоторые языки мешают.
« - Рубильник в виде паяльника» - выдало подсознание, тут же замолкнув.
– Хм, – Владимир Алексеевич оторвался от газеты, и некоторое время сидел молча.
– Давай, – он приподнял его, подставив плечо под руку, – потихонечку…
Без тени смущения рассказывали мне новоявленные отцы нации, как восстанавливали они народные танцы и обычаи, полагаясь не столько даже на сомнительные источники, сколько на своё понимание истинно-элл…
– Ты кушай, кушай! – суетилась вокруг Зоя, время от времени прикасаясь то к плечу, то к волосам, — когда ещё покушаешь…
– Да ну вас, – и ручкой от него отмахивается этак кокетливо, а сама глазами стреляет. Такая себе крепость, с открытыми воротами и чуть не проломами в стенах.
А ещё… – шевелю пальцами, – пожалуй, вязание!
– Вот… – пару часов спустя я отодвинул бумаги и прекратил расспросы, – теперь похоже на правду. Деньги…
Поцелуй на бегу, и мы заскакиваем в подъезд, спасаясь от тёплого летнего ливня. Блузка у неё намокла, и виден лифчик, а под ним еле-еле… скорее угадываются, розовые соски.
– … а потом она мине такая – крестить! – делилась Фира переживаниями, – Вот так вот, мелко-мелко!
Но нет-нет, да прорежет тишину двора полноценная женская истерика.
– Первая! – он загнул палец, – Говорят, шо грешно радоваться чужим бедам, но я таки говорю – око за око! Жандарм в рясе, от которого вы зубами скрипели, ныне в больнице. Холера! Жив, и скорее да, чем…
Абу-л-Абдуллатиф абу-л-Хасан Зафар ибн Мухаммед аль-Сидон самолично жарит зелёные зёрна кофе на сковородке, поясняя мне нюансы, и по пустыне распространяется дурманящий запах.
Гефсиманский сад, гора Кармель, Синай… это и многое другое – разом библейские сказки, и история с географией! Каждый камень… не знаю, сколько врак, сколько правды, но интересно – страсть! Я не я буду…
Вернулись, наскоро ополоснулись после солёной воды. Местные-то ничего, привычные. Многие так даже и умываются морской водой, за нехваткой нормальной. А мы по прошлому году помним, как кожа от соли че…
– Была возможность пострадать, или таки ой на всякий случай? – осведомился я, накладывая вкусное через немогу. Но буду!
Прибывший паломнический поезд прервал эти рассуждения. Павел Андреевич, направившийся было чинно к вагонам, оказался подхвачен человеческой волной, и оставлен стоящим у окна в несколько потрёпанном в…
– Шутите?! – я ажно вперёд подался, – До кайзера?!
Закапала кровь в чашу. Ножик Саньке, он за мной вслед. Потом Мишка.
– А… – глубокомысленно протянул мужик, – а такой весь из себя поначалу, што фу ты ну ты!
– Вот и я о том же! – воодушевляется тётя Песя, – Просто подойти, и заговорить!
Доктора сказали, што выздоравливает он быстро и уверенно, но пока так – утомляется за пять минут разговора, и в дремоту.
– Именно поэтому, – без тени насмешки ответил за Мишку Котяра, – держи друзей близко, а врагов ещё ближе.
Крови жаждут. Справедливости. Так, как они её понимают.
– А какие они? – быстро спросила Прасковья, заалев щеками, но не отрывая от Мишки большущих синих глаз.
Из церквы я вышел постный-препостный, как сухарик ржаной. Подождал Саньку, переглянулись с ним матерно, да и домой.
Но красиво! Пейзажи и правда библейские, будто знакомые с самово детства… Хотя о чём я! Канешно знакомы!
– Да шо ты говоришь!? – кокетливо отмахивалась она, сияя полным лицом и всеми тремя лоснящимися подбородками, – Вот вечером, это да, а пока так, небольшая разминка для молодово желудка!
– Пресса! – надавил я, – И огороженное поле…
– Гипноз? – скептически поинтересовался дядя Фима, разочарованно подавшись чуть назад, откинувшись на спинку кресла.
– Вижу, што понял, – Бляйшман грузно встал, – ну… выздоравливайте! И на улицу… ну вы поняли!
Забор штурмовал, когда до смены рабочей час ещё оставался.
– Угу… давай-ка почитаю, а потом и поговорим.
– В нескольких? – девушка закусила закровившую губу, с трудом собирая непривычные к тому мысли, – можно…
– Рассказывай. Для начала, – на широкой ладони появилась та самая телеграмма, – это.
Провожатый мой остановился у проёма, ковром занавешенного, да и руками туда указывает.
– Не губите! – староста бухнулся на колени прямо в пыль, – Ну куда нам школа? Сами себя еле кормим, через два года на третий кусочничать не ходим, а тут тягло такое!
— Ну ма-ам… – дружно, на редкость пронзительными противными голосами.
– Без тебя умные люди разберутся, смерд! – рослый, брюхастый становой растрясся с похмелья, да печёночные колики донимают, а от тово сильно не в духе. Гневен!
Знаю уже по опыту, што поживи я здесь пару-тройку месяцев, то начну бойко говорить на местном, и буду знать всё о всех, вплоть до бородавки, выскочившей на причинном месте у какой-нибудь почтенной тё…
« – Носорог большой и плохо видит, но это не его проблемы!» – озвучило подсознание, и я поспешил поделиться с братами.
– Погуляли! – сказал Мишка с болезненным смешком.
Несколько раз тыкнув окованный железом конец трости в глину, отчищая от крови и шерсти, с некоторым сомнением косясь в сторону скулящих собак. Добить? Да ну их! Свои сожрут.
- Месье, - девочка присела дурашливом реверансе, в глазах весёлые чортики, - какая приятная встреча! Снова видеть авантажного кавалера, преисполненного всяческих достоинств!
Фундаменты часто из крупных камней, гладко обтесанных и внушающих уважение своей великанской основательностью. Будто действительно, исполины библейские город возводили. Основательно, и даже не на век…
– Ты уж прости, – повинился Чиж перед Пономарёнком, – што тебе не сказал, но зря булгачить не хотел, так вот. Если да, то и потом обсказать можно, а ежели нет, то и зачем?
Прониклись ли таможенники пламенной речью, или были привычны к такой манере изъясняться, не знаю. Выдержав дружный напор провожающих, они проштемпелевали документы и пропустили меня на борт.
– Вж-жух! – и чуть не пробуксовкой в ванную комнату Чиж рванул!
– Всё... – делаю паузу, – включено. Курорт или круизный лайнер, и нужно только купить путёвку или билет. И всё! Еда, проживание…
– Двойра эта! – и краснеет, злится, – учу когда, так навалиться норовит. Прижимается то грудью, то…
Где на четвереньках, а где и по-пластунски – к одному из продухов. И жду, што вот-вот… обошлось, не закричали. Не смотрят они наверх-то, да и где там што разглядеть, в тумане этаком?
А меня это только распаляет! Особенно когда у Фирки огоньки. Такая в эти минуты красивая становится, ужас просто! Звёзды в глазах, будто в небо безлунное через них глядишь.
На выходе замечаю полицейских, задерживающих какого-то бедолагу. Не моё…
– Шалом честной компании! – вторгся к нам Семэн Васильевич, легко забежав наверх и сымая шляпу.
Тик-так… в Европу приходит Немецкое Время. Лучшие товары – Пруссия. Лучшая армия – Прусская. Лучшая наука – Прусская.
- На Пересыпь пойдём, к Косте, - сообщаю деловито, - я, ты, Санька, ещё несколько ребят с Молдаванки.
Все ж ого! Орлы! Только жёны потом растаскивают по домам. Один в один как наша мастеровщина на нечаянном празднике гулеванит, только антураж иной.
– Ой… помню! – выдохнула та, – Дядя Сёма!
– Пас, – отозвался Санька, – значица так. Думаешь…
Второй вздохнул, и серебряная полтина поменяла хозяина.
Есть у нас ревнители за веру, а тут ты, поговаривают с жидовкой… так?
– Да ты кушай, деточка! – перебила его супруга, потчуя мине всяким разным, но неизменно вкусным.
Иногда взмемекивают вызывающе козы. Вот так идёшь по улочке, а над головой…
– Тётя Песя знает, когда молчать, – выдохнул Санька, – привыкла за непростым мужем. Да и мы…
Решив в самое ближайшее время выразить своё благорасположение почтенной вдове сотрудника МВД, московский обер-полицмейстер обрёл самое благодушное настроение. Справится!
С тяжким вздохом вусмерть уставшего человека поднялся. Пора к грекам…
– Да, – киваю с невольным уважением, – сперва просто «Пересыпь» – «Молдаванка», но в перспективе я вижу полноценные футбольные клубы.
Врёт? Я глянул на дядю Фиму, в его лучащиеся честностью глаза, широко распахнутые, почти не мигающие. На лицо праведного человека. На руки, лежащие на коленях ладонями вверх и всю такую открытую-прео…
У аристократии так каждый второй, не считая каждого первого. Не кокаин, там опиум курят, или морфием балуются. Сам, правда, не видел. Не допущен в эмпиреи, так сказать.
– Это да, – согласился Санька. Мишка молча кивнул, припоминая рассказы клиентов, хвастающихся иногда чем-то подобным. Потому што могут!
Сплюнув мысленно, начал спускаться, и завидел давешнюю барышню, с которой на вокзале тогда столкнулся.
Сходил в клозет, сбросил давление жидкости в баках, и зевая сонно, назад, прошаркивая тапочками по паркетному полу, распугивая тараканов. Заснул быстро, надеясь на продолжение, но снилось всякое глуп…
С некоторой опаской оглядев оставленные на ковриках вещи, поспешил за Момчилом. Как-то странно даже… не крадут! Ну, по словам дяди Фимы.
– Нет, – решительно подытожил Гиляровский, – полезный опыт! Немного испуга, отсутствие привычной среды и дальнее путешествие научат его быть более осмотрительным.
Не успел бы с Костой пообщаться, у Папаиоанну погостить, так и не почуял бы фальши. Нет тово ощущения сердешности, всё время подспудность какая-то чудится. Чуется.
-- Фотоаппарат бы, – пробурчал он, принимая героическую позу и весьма умело играя с копьём.
– Никаких бумаг! – негромко пропел он на манер арии, и встал, потянувшись всем своим сильным телом, – Никаких следов!
Мысли сразу заметались. Родня у Мишки есть, но так штобы согласие, да такие деньги… Дольше обхаживать и объяснять. Владимира Алексеевича? Не-е… афера, как есть афера, нечего опекуна в этот гембель вт…
Со смешками и дошли до ближайшего скверика. Сидели так, шутили, и – отошёл! А ещё понимание пришло, што слишком я на Молдаванку зациклился. Город большой! Не в барышнях даже дело, а просто – шире над…
– С историей оружие, – продолжил Альфонс, – снял с одного… хм, трофея. Удивился изрядно, всё-таки тот совсем дикий был – даже и не козопас, а козоёб, хе-хе-хе! И такое оружие. Откуда, как…
Улыбаюсь до боли в онемевших щеках, а и мне улыбаются ответно. Дома. Как же хорошо дома!
« – В этом времени петь любят» – выдаёт подсознание, с чем я и соглашаюсь. И умеют!
– Вот же… – господин из земства растерянно оглянулся на станового.
– А он и не скрывает, – засмеялся Мишка, собирая колоду на перетасовать, – Показывай, кстати, приёмчики свои.
Посмеялись, и немножечко порассказывали анекдоты, пока не вышла тётя Песя напомнить про время.
– Мне без разницы, какая ты, – и улыбка едва заметная, – Так хочешь?
Но положено. Ей причитать, мине верить. Этикет!
Событие! А у меня настроения нет. С церквы ещё. Умеют же, а?
Сев на койке, я зябкими ногами нашарил пушистые меховые тапочки, не сбрасывая с плеч толстое шерстяное одеяло. Зыбкий пол норовил предательски уйти из-под ног, но крохотность каютки не дала ногам раз…
« – Противолодочные зигзаги» – выдало подсознание, и вместо ответа, што же это такое, дополнив песней про жёлтую подводную лодку.
А если необразованный, да вовсе уж из этих…
Досадливо кхекнув, опекун подёргал ус, а я тихохонько вздохнул. Кто б знал! По всему выходит, што тот портрет повешенный аукается, раз уж МВД на меня так ополчилось.
Даю сам себе обещание, што часть, и немалую, на благотворительность выделю, и немножечко успокаиваюсь.
Юлия Алексеевна встала чуть сзади, наблюдает. Повернулся к ней на мгновение, да улыбнулся. Она в ответ, но так как-то… грустно, што ли…
– Эко диво! – восхитился опекун, шагая навстречу Левитану, – Никак через дверь почуял? Слыхал я, што собаки хозяев этак учуять могут, но штоб люди?
– Егорка! – оторвалась наконец Фира от дядьки, и хватая меня за руку, – А это Егорка! Мой… мой…
– Тревожно мне за Егора, – кутаясь от сквозняка в оренбургскую шаль, проронила Мария Ивановна, отложив вязание, – не слишком ли ты застращал мальчика?
Моргнул, и палки, над толпой взметнувшиеся, и беснование. Как отбился, даже и не знаю…»
– Тёть Песь! – решительно остановил я нашу почти хозяйку, захлопотавшуюся было с праздником здесь и сейчас, – Не надо! Я ж всё время никуда не уезжал, помните? Мы сейчас с братьями в баню, а вечером …
С погоней этой за деньгами вляпаться мог… на весь мир! Какие-то панамы, сомнительные просто в силу моего малолетства сделки, карты… а?!
В груди начала разгораться глухая злоба. Вот пошто так? Одним всё, а другим?! Чем он хуже?
Отдышался, и всё-таки – надо! Зряшно, што ли, всё это было? Надо дела до конца доводить, просто для самоуважения.
Он, канешно, вид сделал взрослый и равнодушный к забавкам, но я ж вижу, как зацепило! Эге, думаю, вот тебе и аргумент дополнительный! Для докторов.
Он оглядывался по сторонам, безмолвно призывая мужиков быть свидетелями. В толпе гудели, обсуждая невиданное и неслыханное.
Я дёрнулся было, да на Мишку виновато кошусь.
– С детского сада знакомы, – прожевав, и тут же потянувшись за новой булочкой, пожаловался Коля, – и поверишь ли, тогда уже тираном был! Самым старшим в нашей группе был, и с тех пор и привык командо…
Он углубился в бумаги, то и дело возвращаясь назад и прикрывая глаза.
– Если Голядева, – начал я пояснять, – да с головой у неё и правда печально, то лучше играть по своим правилам, да в удобное тебе время. Если кто повыше или церковники – тоже, потому как прорасти кор…
– Организует, – успокоил меня Коста, незаметно подошедший сзади, – всё будет!
А большинство принимают правила игры. Сами себя ограничивают прослойками. Старосты да мастера при заводах, благородия да чиновники из канцелярии губернатора. Проще им так. Спокойней.
Из «Одесских новостей» в «Одесский листок» перекочевали, потом в «Вечернюю почту». Репортёры из других газет, попроще. И разговоры, разговоры!
Удивительно сильный и красивый голос, который не портила даже лёгкая хрипотца. Знакомый голос.
«Погода в Одессе отличная! Лёгкий октябрьский ветерок колышет кровлю домов, мимо пролетают мелкие домашние животные и дети до восьми лет…»
Запахнувшись от дождя и пронзительного ветра, гуляющего промежду стен на улочках Святого Города, мы заспешили к Дмитриадисам, огибая прохожих.
Мишка уже без коляски, на костыле одном. Окрепший, загорелый. Сам ходит! С отдышкой, с натужинкой, но сам.
- Забудь! – Санька зашагнул ко мне, схватив за грудки, - Сколько глаз вокруг! Ты сейчас как под микроскопом! И вообще!
- Мине таки самую множечко интересно, зачем оно тебе?
– … будут на твоём счету уже завтра, – лучась гордостью, ответил он.
– Панамщик! – неожиданно засмеялся дядя Гиляй, негромко совсем, – Охо-хо! Слово дал – не писать, пока деньги с этой аферы на благотворительность идут!
— Ма-ам! – раздался восторженный детский голосок, перекрывший шум ветра, – Смотри! Ма-ам…
- Ну… - по оттудошней ещё привычке тру подбородок, - не так штобы и да для всех, но для меня так вполне.
А?! Только и успеваю, што записывать! Не знаю за всё, но немалая часть этого выйдет потом карикатурами.
– Он самый. Мы такие себе, – он весело покосился на сына, – вполне себе интернационалисты! Местами.
Солнце, обдувающий кожу ветерок без запахов больнички, это уже – много. Почти счастье. Даже и без почти!