– Оставь меня старушка, я в печали! – отмахивается он неё Иешуа, и садится на воздух, поджав под себя босые кровоточащие ноги. Оперевшись локтем о бедро, он цокает языком, оглядывая торчащий из щиколотки большой золочёный гвоздь.
– … непременно, непременно зайди! – хором убеждают Чехова Станиславский с Немировичем-Данченко, – приложи руку на пульс пьесы! И Оленька будет…
Бляйшман задумался надолго, прикрыв глаза.
В следующей партии мне приходит на руки длинная масть…
… – а он наш! – продолжил маклер, – ну то есть не совсем наш, а из жидов, но всё-таки одессит! И болеет за город и родных, а ему препоны! Каждому бугорку мелкому, чиновничьему, поклонись со всем уважением, а иначе ни-ни!
— Всё как у людей, – засмеялся я, глядя на безобразный скандал, развернувшийся в воздухе, – одни работают, а другие так!