Вымытые до скрипа, надушенные, одетые не то што с иголочки, а просто как портняжные манекены, мы с Санькой деревянно взгромоздились в экипаж.
В восторг женщина не пришла, но привыкла уже к своему беспокойному семейству.
А потом… да и куда без них?! Еврейские мои песни, разошедшиеся широко не только по Одессе, но и неожиданно – по Москве. Низкий жанр? Да! А поют все. И фыркают.
Низенькая её фигурка в форме клизмы подрагивает у учительской кафедры. Взмах указкой… в такт содрогаются массивные жирные бёдра, обтянутые обкошаченной мятой юбкой, с лица падает капля пота. Взмах… уводя глаза вниз, натыкаюсь взглядом на жирные ноги без чулок, густо покрытые щетинистыми чёрными волосками.
Взять-то взял, но оказалось, што две из трёх – на иврите. Буковки всё те же, жидовские, а язык совсем другой. Обчитаешься! И был бы хоть словарик…
… да и зацепился глазом. Под старой оливой, проросшей едва ли не в библейские времена, два старика за шахматами, и третий чуть в сторонке, за игрой наблюдает. Будто с оливой вместе проросли, с тех ещё времён, Моисеевых.