– А надеюсь, вы таки понимаете за некоторую сложность… – начал было смутительно дядя Фима.
Вылез, обсох, оделся, да и думать начал, гадать за разное. Конкуренты из других… хм, банд?
Я хоть и не злопамятный… хотя вру! Самое оно! И злой вполне, и память хорошая. На всякое.
– Курочка, – суетилась тётя Песя, – пропадёт по такой жаре! Кушайте, деточки, кушайте! И помидорки, помидорки!
Татьяна сияет полуденным солнышком, радуясь гостям как бы не больше гостеприимных Гиляровских. Вращаясь в таких эмпиреях, пусть даже всего лишь горнишной, она чувствует нешуточную причастность… к чему-то там.
– А у нас, – она выставила перед собой нож, – нет! Потому как цензура и антисемитизм!