– Дядя Фима! Я не жадный! Но заглядывая вдаль, так скажу: зачем мне… это? – трясу пачкой бумаг, – Настоящие давай!
-- А как тогда разговаривать?! – в один голос выдали Левинзон с Турчаниновым, злобно покосившись друг на дружку.
Мишку почти тут же увели, готовить к операции. Но и нас не вдруг отпустили, а накапали сперва чего-то на спирту.
Ругательства на турецком, памятные паломнику ещё по Константинополю, и безжалостные удары тростью стали отрадой для глаз и ушей земского чиновника. Былое осуждение османской жестокосердости разом испарилось, как и не было. Так, только так с ними и надо!
– Та-ак… – в голове прокрутились не такие уж давние воспоминания, – извини, продолжай.
— Доброе утро, — поздоровалась тётя Песя, выйдя из нужника, – не спится?