Все цитаты из книги «Богиня прайм-тайма»
– Ничего. Я раньше ходила на работу, как на праздник, честно. А теперь иду, как на виселицу. Я стала всех бояться из-за этого придурка, понимаешь?! Я на стоянку боюсь ночью идти, мне кажется, что он …
– А можно я пока сяду, Алексей Владимирович? – тоном девочки-отличницы, опоздавшей на урок из-за спасения на водах старичка-инвалида, спросила она, и все засмеялись.
– Да дело не в верстке и не в том, что тебе угрожают, а в том, что есть только два способа управления людьми! Это монархия или анархия. Анархию на работе я терпеть не намерен, а эта сволочь уверена, …
Интересно, что она читает в семь часов утра?!
– Беляев, твою мать, куда ты прешь-то всей тушей?!
– Ну конечно. У меня романы со всеми хорошенькими ведущими… Обоего пола, кстати сказать.
Ники кивнул, промычал что-то невразумительное и пошел к двери.
– Наш редактор, – пояснила Алина нетерпеливо. – Ники, мне нужно с Костей поговорить.
Умирать страшно, но смерть конечна, по крайней мере, он именно так себе это представлял. Она не задерживается надолго.
По-русски так говорить было невозможно. Ольга представила себе, как по-русски станет объяснять Ники, что уехала “на позиции” с местным командиром и что он, Беляев, скажет ей в ответ, и тоже именно по…
Он молчал, и Храброва поднялась со своего места.
Бахрушин решительно не хотел никакого кондиционера. Он хотел, чтобы было холодно, дождь шелестел и пахло мокрым асфальтом.
К двенадцати часам их ждали примерно в пяти разных местах, и скорее всего там елки были, но Ольга, рыдая на кухне, твердо решила, что никуда и ни за что не пойдет – будет сидеть всю новогоднюю ночь д…
Об Ольге он старался не думать. Просто запрещал себе.
Какая охрана, о чем он?! Малышева говорила – охрана, и теперь этот тоже толкует ей про охрану! Никто и никогда ее не охранял, только на больших стадионных концертах, которые она вела и на которых все…
Она уже почти успокоилась, кроме того, даже под угрозой немедленной смерти не призналась бы ему, на что именно рассердилась.
Жаль, что ушел Беляев. Он умеет снимать – главный оператор “Новостей” как-никак.
– Да тебе-то какое дело до того, кто и в связи с кем тебя подозревает!
…Или это был не он, который боялся и цитировал?!.
Паника, словно атакующая змея, выметнулась из гардероба и зашаталась перед их лицами, разинув отвратительную пасть.
– Алина, стараться, чтобы гость чувствовал себя комфортно, должна Дина Африканова с восьмого канала! Ты в другой весовой категории. Тебе десять лет назад надо было стараться, а теперь уже нет!
Ники перестал его замечать приблизительно лет с восемнадцати.
Как она собой гордилась, как чувствовала себя хорошей дочерью и самой лучшей женой! Даже в зеркало на себя смотрела по-другому. Когда смотрела, думала что-то вроде – вот портрет настоящей женщины, ум…
Бахрушин посмотрел с удивлением, и Добрынин кивнул на кофеварку.
Бахрушин посмотрел верстку – в компьютере не осталось никаких следов сообщения, оставленного Храбровой неизвестным.
– Ничего, – буркнула она. – Открой дверь, пожалуйста!
– Кто со мной едет, я в сторону “Алексеевской”?!
Впрочем, те, кто на прошлой неделе увез из гостиницы американскую девушку-фотографа, которую с тех пор никто не видел, не стали бы стучать.
– Накануне она посылку получила. Из Парижа. От какой-то Вали. И странная история вышла. Ольга говорила, что никакой такой Вали не знает и еще записка там была, тоже непонятная. Я думаю, может, все де…
Щекам стало горячо, и он начал с преувеличенным вниманием пить кофе, помешивать его ложкой, дуть, опять помешивать – в общем, проделывать массу ненужных и ничем не оправданных движений, все от неловк…
Тут Алина заподозрила, что Малышева над ней смеется, но та не смеялась.
– И теперь она со мной спит, – подсказал Бахрушин скучным голосом, взял карандаш, постучал им по столу и посмотрел на место, по которому только что постучал. – А с моей женой в Афганистане в это врем…
– Вчера конвой пришел, – сообщил Толя. Покопался двумя пальцами в хрустящем пакете, на дне которого болтались остатки галет, выудил какой-то обломок и решительно отправил в рот. – Из Ходжа-Багаутдина.
Самое главное попасть внутрь. Попал – как будто в рай. Можно мыться или чистить зубы.
– Если мы думаем правильно, значит, за них могут хотеть только видеокассету. Мы должны найти ее, Леша. Раньше, чем ее найдут арабы. Это и есть цена вопроса.
За тонкой “хрущевской” стеночкой неаппетитно стучала посуда и пахло как-то не по-утреннему тяжко – то ли горелым маслом, то ли луком. Ники не выносил эти утренние запахи, с самого детства терпеть не …
Он боялся услышать, что нашли… тело. Или тела.
Гийом неторопливо снял смуглую руку со щитка и зачем-то положил ее на переключатель передач.
Никто не знал, но телевизионная звезда Алина Храброва больше всего на свете любила жареную картошку с соленым огурцом и еще мамины котлеты. Мама почему-то всегда привозила их закутанными в сто полоте…
Ему действительно было все равно – пять миллионов, пятьдесят или пятьсот.
Ники сбоку взглянул на нее, и с веселым изумлением Ольга вдруг поняла, что пожалуй… вправду уверен.
– У всех телефоны сдохли, – пробормотала Ольга.
С равноправием, оказывается, большие проблемы.
Здесь тоже горела единственная лампочка, лежали матрасы вдоль стен и – никакой мебели.
Так вот, Алин, значит, после синхрона Григорянца мы ставим…
– Толик Борейко знал. Он в тот день приперся, долго канифолил нам мозги, все хотел выведать, с кем мы на север едем… И про посылку сказал.
– Толь, – попросила Ольга, – дай мне сигарету.
Пауза затягивалась. Пауз Ники тоже не любил.
Пузырьки от спирали кипятильника отрывались все быстрее, всплывали и лопались. Ольга наблюдала.
– Ну, тогда пока, – неожиданно решительно попрощался Алексей Владимирович, вклинившись в паузу, во время которой Песцов, специалист по паролям, явкам и конспиративным квартирам, набирал в грудь возду…
– А я говорить не буду, я же не муж! Если ей непременно надо на войну, пусть меняет работу. На другой канал уходит. От Российского канала она больше ни в какие горячие точки не поедет. И приказ я под…
Она прищурилась и поискала глазами. Без очков Алина плохо видела, а они имели постоянную гадкую привычку куда-то пропадать.
Ники кивнул на тумбочку, и Ольга посмотрела.
Ахмет Баширов был абсолютно законопослушный миллионер и налогоплательщик, легальный бизнесмен, отродясь не замеченный ни в каком криминале, очень милый и приятный во всех отношениях человек.
– Уважаемые господа журналисты, а также не господа и не журналисты, – начал Бахрушин. – Для начала смотрим программу. Я предлагаю третий блок, как самый показательный.
– Ну да, – легко согласилась Даша, не страдавшая излишком скромности, мазнула в последний раз, отошла и стала любоваться несказанной Алининой красотой и своей работой. – Уж я-то знаю, как в студии св…
Рая покорно замерла у самой двери. Ники вздохнул от неловкости. За ремнем джинсов у него вдруг ожиларация и осведомилась скрипучим голосом, где он.
Его упрямство можно сравнить только с его чудовищным профессионализмом – если таковой может быть чудовищным.
Почему он должен ехать на шесть соток тещи с тестем, когда ему надо на работу?
Да, он был бы счастлив, если бы ее интересовала не политическая журналистика, а, скажем, женские ток-шоу – скажите, а сколько соли нужно класть в грибы, чтобы они не закисли? Скажите, а ваш муж ревну…
– Шеф операторов. Он сейчас с Ольгой в Афганистане. Алина, что ты хотела у меня спросить?
У каждого из них, помимо паролей, были персональные номера, начиная с 001, бахрушинского, – практически как партбилет у Ильича.
Баширов стоял у окна, в нише его не было видно. Он курил, и рукава белой рубахи были засучены, смуглые волосатые руки показались Добрынину почему-то непристойными.
– Ты знаешь, – неожиданно признался Бахрушин, – если бы кто-нибудь угрожал моей семье или работе всерьез и я был бы уверен, что не попадусь, я бы убил, не задумываясь.
А она сразу не позвонила, потому что у нее был шок.
Это не меня бородатые люди с автоматами везут куда-то, и ясно, что везут убивать. Всех убивают, и меня тоже убьют. Они больше ничего не умеют. Они родились только для того, чтобы умереть, захватив с …
Переводчик-”газонокосильщик” выдвинулся из-за лошадиного хвоста и одним движением взлетел в седло.
– А Толян-то, – сказал Ники издалека. – Приперся! Все ему знать надо, куда мы едем, да зачем!..
Выходит, это чужие?! Это не свои?! Значит, и Гийом их боится тоже?!
Ну и что? Погиб при исполнении служебных обязанностей. Это просто такая работа.
Наверное, он ведет себя неприлично. Вряд ли кто-то еще отпрыгивал от нее с таким… заячьим энтузиазмом, особенно учитывая, что она не делала никаких попыток напасть на него.
Машина тряслась, голова колотилась в переднее кресло, слезы лились без остановки.
– Кость, дай мне пять минут с Алиной поговорить, а?
– Журналист из EFE. Ники, ты представляешь, он живет в палатке.
За дверью была еще одна дверь, кажется, еще более тяжелая, бронированная, что ли?..
Черт побери, ну не может он спокойно на нее смотреть! – Ты… тебе… неприятно из-за меня, или на работе… проблемы?
– А ты из-за чего ушел с “Российского радио”? Сидел бы и руководил себе, все там у тебя было хорошо.
Нет, не надо! – Она вытащила сигарету изо рта и сердито сунула ее в пепельницу – что от нее толку, когда зажигалки все равно нет!
– Еще предстоит разобраться, где ты работаешь! – пробормотал Зданович. – До эфира времени уйма, займись чем-нибудь полезным, Беляев. Хватит… голову людям морочить!
Ты понимаешь?! Каждую! Что это я во всем виноват!
От близости этих самых гор ломило затылок. А может, от ненависти – совсем недавно он вспоминал про налет цивилизованности и про то, как он тонок! Где-то в середине гор его жена. Жена и три парня-журн…
– А если поедешь, тебе там никто ничего толком не скажет!
– Я не сплю, – возразил тот, зевнул и мужественно подавил зевок. – Леш, я с самолета, и мне малость… не по себе.
Кроме того, с Беляевым никогда не было никаких проблем. Он не ссорился с подчиненными, не затевал интриг, на общих собраниях не требовал чего-то невозможного и невыполнимого, как это делают многие. О…
– Говори, Ники, – приказал он, кое-как справившись с собой. – Что ты хотел сказать?
– Ну да. Кто-то из ближних. Еще говорят, на англичан работал. Говорят, Акбар его в лоскуты порезал, а куски четырьмя лошадьми по сторонам света растянул.
Алина забыла запереть дверь, а на столе у нее пепельница с окурками, а пожарник наверняка уже в засаде!
– Ладно, заткнись, – перебила Ольга довольно резко. О Бахрушине думать было никак нельзя. У нее почти все время получалось не думать и только иногда ничего не выходило.
Дверь широко распахнулась. На пороге стояла запыхавшаяся Даша.
“В городе” означало в каком-нибудь ресторане, часа три, а то и больше, с шептанием друг другу в уши. Бахрушин терпеть этого не мог, обедал там только с журналистами, которых невозможно было выносить …
Добрынин решительно не знал, о чем он должен спрашивать.
Думай о том, как позвонишь Лене” и она станет мурлыкать в телефон, и ты замурлычешь в ответ, и будешь говорить глупости – потому что ей хочется, чтобы ты говорил глупости! – и задавать дурацкие вопро…
Тут Добрынин вдруг сообразил, что он вполне может не знать, в чем именно должна состоять его “помощь”. Может, он думает, что надо министру внутренних дел позвонить?.. Или вице-премьеру?.. Или еще ком…
Он никуда не хотел ехать. Он вдруг почувствовал вкус легко складывающейся карьеры – его везде приглашали, он оказался лучшим корреспондентом “из молодых”, его все хотели заманить к себе, и именно это…
От этого звука и оттого, что за стенкой сразу испуганно примолкли и затаились, Бахрушин почувствовал жуткую гадливость и перепугался, что его вырвет прямо в прихожей, на физруковы ботинки.
– Леша, ты чего, не знаешь, кто ее двигает, твою Храброву?!
Без “сделанного” лица она казалась лет на десять моложе, и у нее была светлая кожа, и пахло от нее изумительно. И кто-то посмел написать ей, что она сука, перед самым эфиром, и она от страха свалилас…
Следовало переходить к делу, а он никак не мог собраться с мыслями. Вернее, мысль у него была только одна, и она казалась ему абсолютно верной, он сто раз со всех сторон обдумал ее и загорелся непрем…
До корпункта Евровидения было не слишком далеко – если ехать как положено, по улицам, но “как положено” ехать не разрешалось. Надо было в объезд, через несколько КПП, с предъявлением ксив и физиономи…
– И не сядь на очки. И под ноги смотри. И дорогу переходи только на зеленый. И обратный билет положи в сейф в отеле.
– Телефон не работает. – Ольга смотрела, как крохотные воздушные пузырьки облепляют спираль кипятильника, отрываются и поднимаются наружу.
– Давай, – согласился Бахрушин. – Только не сию минуту, ладно? Сию минуту я не могу.
Он совсем не спал в самолете, все думал – как она смогла?!
– Господин командир, я хочу попросить вас об интервью.
– Звоните, – разрешил Ники. – Вперед. Только зачем вы все это устроили?! Славы, что ли, хотелось?
И девицы, только что приехавшие из Ходжа-Багаутдина, оказались француженками – что толку от этих француженок!.. Расстройство одно.
– А какого туману напустил Добрынин? – спросила она все с той же фальшивой живостью. – Российское телевидение закрывают? Перекидывают нас на освещение футбола?
– Должно быть, ты рвач и выжига, – предположила Ольга лениво. – И деньги для тебя самое главное в жизни, и страсть к стяжательству и наживе в твоих мозгах затмевает все остальное.
Когда он в конце концов его получил, времени почти не оставалось. Он должен непременно вернуться к эфиру, чтобы с Алиной больше ничего не стряслось – никто ведь не знает, что он разгадал загадку!
Ники любил колбасу с черным хлебом, и еще сыр, и крепко заваренный кофе. И чай, хорошо бы большую кружку, очень много заварки и очень много сахара.
– Потому что они программу верстают! Именно сейчас!
Тот посмотрел себе под ноги. Действительно лужа.
– Да нет, ничего. Леш, я, собственно, почему тебе звоню…
– Точно, – сказал режиссер на ухо оператору.
“Оттуда” она тоже прочитала. Это была пользовательская инструкция к факсу на английском языке.
– Да, конечно. И не переживай, Алин. Все будет хорошо.
– Меня тоже писанина замучила, – Песцов сочувственно кивнул на стол. – Пишем и пишем, писатели!..
“Бетакам” всегда останавливался где ни попадя, и ему было от души наплевать, как при этом выглядит показываемый, такая вот у него имелась особенность!..
– Я была в буфете, – выговорила она отчетливо. – Я не понимаю, что это за вопросы!
– Ты приходил за кассетой, да? Ты и забрал ее. Там двери, в этой гостинице, пальцем можно открыть! Ты знал про посылку и про кассету. Откуда ты узнал?
Нельзя было спрашивать об этом, никак нельзя, да еще один на один, да еще так далеко от “центра цивилизации” в виде камышовой будки, и от Ники тоже…
– Солдат – хорошо, – неожиданно объявил Халед и улыбнулся. – Талиб – плохо. Масуд – хорошо.
Уже близко. Ольга посмотрела на часы – до выхода в эфир времени почти не оставалось, только доехать, смонтироваться и добраться до ACTED, где стояла машина Первого канала, набитая сложной аппаратурой…
– Мы ведем… богословский спор? – спросил он и засмеялся. А может, он что-то другое спросил, потому что от злости у нее шумело в ушах, а говорил он не так чтобы очень правильно, ей все время приходило…
А о каком качестве может идти речь, если диктофон в кармане, говорит Гийом на скверном английском, а рядом бабахает и рвется!..
– Никитка, поговори с отцом! Или брезгуешь?!.
– Спасибо, не надо, – пробормотал Ники и перешагнул через вытянутые, как будто в судороге, Толины ноги. – Я сам найду.
– Я рвач и выжига, – согласился Ники. – Это всем известно, хоть у кого в “Останкино” спроси. Но жизнь-то одна!..
А она так ни разу и не сказала своему мужу, что любит его!
Трудно было разглядеть как следует – ночь, темень, и лобовое стекло той машины заляпано засохшей грязью.
Ольга не могла опоздать на эфир. Коля, найди телефон и позвони. Если не дозвонишься Бахрушину, позвони Здановичу, в аппаратную. Сегодня его смена. У тебя есть ручка?
– Ничья. – Он еще постоял немного перед шлагбаумом, потом резко надавил на газ и сразу сильно забрал вправо, на всякий случай. – Я сам по себе. Я никого не трогаю, примус починяю, и меня тоже никто н…
– Что, что! Ничего! Зачем ты сообщение удалила?!
Почему-то он очень стеснялся, когда оставался без очков, даже с ней.
Пришел самолет, Бахрушин так толком и не понял, что это за самолет, откуда. Самолет был небольшой, “бизнес-класса”, как нынче говорят, и без всяких опознавательных знаков. Он приземлился на военном а…
Сидеть на полу нельзя, холодно. Стоять у стены тоже нельзя. Ужасно холодно.
– Больная бабушка? – спросил кто-то из ассистентов.
Господи, патентованная кожа! И знаешь, что это означает?
Он был бы просто счастлив, если бы ничего такого не случилось.
Ольга в кармане включила диктофон, уверенная, что сделала это ловко и незаметно. Что-нибудь наверняка запишется. Если давать это под картинку, которую снимет Ники, да под перевод, про качество записи…
Сетчатый старинный лифт не работал, и он побежал пешком, перепрыгивая через три ступеньки и думая только о том, как бы ему не опоздать на эфир.
– А-а, – уважительно протянул Валера, – ну, это уж я не знаю, тебе видней! Это ваши дела, куда вы друг без дружки можете, а куда не можете! Хочешь кофе?
Трудно найти оператора, который сумел бы хорошо снять войну. Еще труднее найти такого, который согласился бы снимать войну. И невозможно сделать это быстро. У Бахрушина не было выхода – Ники позвали …
– Затем, что доступ в верстку – не шутки, даже если кто-то и решил так пошутить. Это должностное преступление, да будет тебе известно. Давай. С точностью до запятых. Я жду.
– За Ольгу кассету хотели, и мы кассету нашли.
Ники из-за двери в ванную еще поизучал ее, а потом опять скрылся. Им надо было бы поговорить, а Толя мешал.
Честное слово, я не стану тебе… мешать. И знаешь, я никому и никогда не делала предложения!
Ники остался именно в этой квартире – больше ему некуда было деваться, – с отцом и его новой женой.
Выходит, человек, собиравшийся на нее напасть, караулил в комнате. Сколько он мог караулить? Час?
Он опять усмехнулся, на этот раз неприятно. Или она его задела?..
В ту самую минуту, что Никита Беляев тащил рюкзак и камеру к серому глиняному сараю, поминутно моргая от слез, потому что песок и солнце скребли по глазам, как будто теркой, Алина Храброва вышла из р…
– Беляев, ты чего, не слышишь?! Говорю же, в кабинете у нее! Доской прямо в лоб! “Скорую” вызывали! – похвастался Дима. – А на вечер замены нету!
Даже как-то и непонятно было до конца, выразил он таким образом протест или все-таки нет.
– Почему вы считаете, Никита, что можете всех тут безнаказанно оскорблять?!
Он пожал плечами и перевел взгляд на гору.
Его долго не было, а потом он принес ей чаю.
Ни та, ни другая не могли иметь к нему никакого отношения, и он все время строго напоминал себе: только этого нам и не хватает в дополнение ко всем нынешним радостям нашей жизни!
Под вечер Бахрушину на “вертушку” позвонил председатель Российского телевидения и усталым голосом сказал, что “сейчас зайдет”.
С кем он мог разговаривать про Храброву? Кто недоволен?!
Вдалеке еще бабахнуло, гораздо тише, эхо прокатилось по всем склонам и кануло за дальней горой.
Ники покачал головой. Он чувствовал себя виноватым – об Ольге в Афганистане он знал все, а Бахрушин ничего, но при этом именно Бахрушин был ее мужем!
Тогда что не так?.. Благородный герой? Настоящий друг?
Странный был разговор, и Бахрушин вдруг холодно подумал – странный.
Однако, едва она вошла в прихожую, в замочной скважине завозился ключ – у темпераментного Лехи не могло быть ключа от двери в ее квартиру, и тут она вдруг как-то запоздало и сильно испугалась.
Не допив, он поднялся из-за стола, вызвал неодобрение громадной серой кошки, которая смотрела на него из угла дивана, почти не мигая, будто оценивала, и сказал, что, пожалуй, поедет.
Почти вплотную за ними из-за блокпоста выдвинулась грязная машина неизвестной марки, и их водитель сильно крутанул руль, чтобы не сцепиться с ней бамперами.
– Это хорошо, – сказал далекий Добрынин. – Хорошо, что злишься, Леша.
Ну, на худой конец, звезде и фее. Кто там еще есть из этой категории?..
Ольга не стала переопрашивать – она понятия не имела, кто такой Фахим и что за “информацию” он может искать в горах, да еще под американским обстрелом.
– Я не переживаю, – сквозь зубы пробормотал Ники.
И еще она думала – как я смогла его отпустить?
Бахрушину, наверное, не десять, а уже сорок раз доложили, что у них роман, а как же!..
Ники допивал, кажется, уже пятую чашку кофе – в посылке из Парижа была здоровая банка. И еще две бутылки виски, две палки копченой колбасы, несколько пачек сухого печенья, ананасовый компот и головка…
– Я рассыпала пепельницу, – сказала она терпеливо. – Я пришла, дверь была открыта, и мне показалось, что тут где-то поблизости пожарник. Он такой вредный!
Если сегодня будет связь, она скажет ему, что любит его больше жизни.
– Если у Столетова в самом деле была подлинная запись Акбара, хотя непонятно, как она к нему попала, – задумчиво проговорил Бахрушин, не слушая Ники, – почему он отправил ее в Афганистан? Ольге?!
В коридоре ему попался пузатенький и плешивый мужичонка в выцветших трусах и шерстяной спортивной кофте на молнии – отец. Ники, не говоря ни слова, посторонился и пропустил его.
Добрынин перестал изучать окна соседнего дома и стал изучать согнувшуюся в три погибели девицу под стеклянной крышкой стола.
– Быстро расскажите мне, что случилось. Что с программой? Что с версткой? Кому вы хотели звонить?
– Лучше холодно, но чтоб дышать, Марина. Или ты думаешь, у меня жабры?
Огромные ямы, как будто куча землекопов специально трудилась несколько лет, чтобы накопать их побольше. Все ямы разные, как по размеру, так и по форме. Некоторые уже старые, с круглыми, словно зализа…
И не надо меня отвлекать, Олег! Я же не мальчик. Я все равно не отвлекаюсь. Злюсь только.
– Ну, – начал Бахрушин не слишком уверенно. Он и сам хотел бы знать, что это такое. – Я думаю, вряд ли кто-то из наших решил тебя укокошить особо извращенным способом, но… всякое может быть.
Ники понял, что она намерена сделать, только в самый распоследний момент. Понял и едва успел раскинуть руки, и поймать ее, и прижать к себе.
Мать сидела за столом под низким абажуром и читала книгу, сдвинув на кончик носа очки.
– Он зафутболил ее не просто в Афганистан, а Ольге, потому что она твоя жена, а ты шеф информации Российского канала, если я все правильно понимаю, – поправил Ники. – Никитовичу он для подстраховки з…
Он пережил революции, сотрясавшие страну, – одну за другой, и остался на работе. В какой-то момент, когда было нужно, он ушел на радио и быстро сделал там карьеру. Голос, низкий и твердый, интонации …
По обе стороны дороги, спотыкаясь, бежали назад сплошные заборы из пыльных камней и коричневой глины. Объезжая очередную яму, Ники резко поворачивал и притормаживал, и тогда щербатая растрескавшаяся …
Афганцы все хохотали под окнами. Они или хохотали, или стреляли, или кричали гортанными, как будто раздраженными голосами – казалось, что вот-вот подерутся. Ольга никогда не видела, чтобы они были сп…
Откуда ты взялся на мою голову?! И почему именно сейчас?! И почему так получилось, что у тебя странная трудная работа, очень похожая на мою собственную?!
Он поднялся и ушел на кухню. Она проводила его взглядом, и ей так жалко стало себя, пропадающую на работе, и умирающую княжну, и еще того, что он так ничего и не понял, а она ведь объяснила!
Он долго слонялся возле одного из столов, так и эдак примериваясь вытащить из сумочки телефон, и все никак не получалось.
Он сам придумал себе это идиотское имя, похожее на кличку собаки колли. Его звали Никита Беляев, вполне прозаично и очень по-русски. Свое прозаичное русское имя он почему-то терпеть не мог, особенно …
Пыль заклубилась, заволакивая красные фонари тормозных огней, и расширяющийся конусами свет фар запрыгал по склону темных гор.
Она подумала об этом именно сейчас, потому что история с машиной потом вспоминалась как одна из самых смешных и милых в ее жизни. Она даже всем знакомым ее рассказала, и все веселились и хохотали, ос…
В конце концов, он сам во всем виноват. Давно можно было найти квартиру, снимать ее и жить припеваючи, но ему вечно оказывалось некогда. Он бывал в Москве так помалу, что подчас даже сумка оставалась…
Ники издалека окинул их взглядом и снизу вверх вопросительно кивнул головой.
Она добралась и до “Новостей”, и до кремлевских концертов, и до новогодних “огоньков”, и “специальных выпусков” на Первое мая и Седьмое ноября.
Надо было только спросить себя и получить ответ.
– Только света с утра не было, – сказал Ники и почесал затылок, а потом живот под майкой. Они все время чесались, как вшивые. – Как его кипятить без электричества?
Позвонила Храброва и сказала, что тот готов встречаться, и Добрынин поехал, проклиная все на свете, абсолютно уверенный, что Баширов его не примет никогда и ни за что, и как бы заранее готовый к униж…
– В Москве, – сказал Бахрушин. – Только вчера на какой-то пресс-конференции я его видел. Все вернулись, черт вас побери!..
Ольга потерла стиснутое горло, подышала открытым ртом. Паника, как удав, чуть расслабила кольца, но совсем не отпустила. Впрочем, они все время жили, объятые этой паникой со всех сторон. От нее спаса…
– Зачем он звонил Владлену, если он наш… корреспондент?
Она посмотрела в глаза своей панике – и победила, хоть на время. Зашипев, та уползла за ее спину и замерла над плечом, в любую секунду готовая вцепиться снова.
Только в этот раз с осознанием вышли сложности.
– Есть, – призналась Малышева. – Вот, например, про мужские мозги.
В дверь загрохотали, так что вздрогнули древние жалюзи на окнах, и паника приналегла на грудь и горло, сжала пыльные холодные кольца.
– Или станут слушать и смотреть, или не станут.
Теперь он старательно отводил от нее глаза – на всякий случай, чтобы она не подумала, что он маньяк или извращенец. И потому, что очень старался, получалось так, что он все время смотрит именно на ее…
– Фахим – личность в этих краях известная, – задумчиво сказал Ники и посмотрел на нее внимательно. – Еще со времен Масуда и Хекматияра. Ольга, если ты хочешь мне что-то сказать, скажи сейчас. Лучше б…
– Дедушка, – поправил Ники. – Довольно молодой и очень больной. По фамилии Борейко. А где Храброва?
За одну секунду в голове промелькнули два миллиона разнообразных предположений, самое правдоподобное из которых было, что он Джеймс Бонд в исполнении Пирса Броснана, присланный “Ми-6”, чтобы контроли…
– Лаковая! – сказала мать в сердцах. – У людей это называется лаковая кожа, и никакая не патентованная!
– Если бы я на такие вещи обижался, Паша, меня бы давно перевели в народное хозяйство, как один мой приятель говорит.
– Не очки, а Беляев! Он просто душка! Понравился тебе?
– Зато я сегодня много всего наснимаю, – пробормотал он, словно утешая себя. – И для наших, и для англичан.
Охранник возле камышовой будки долго и пристально рассматривал его документы, а потом так же долго объяснялся с напарником – размахивал руками, говорил возбужденно и громко. Бахрушин курил и разгляды…
Конечно, она будет недовольна, его жена. Она станет раздраженно фыркать и подозревать, будто это он все подстроил, чтобы вернуть ее, но что фырканье по сравнению с ежеминутным страхом!
Вот сейчас грянет настоящая война, а она так и не дозвонилась Бахрушину!..
– Можете называть меня Ахмет, – выговорил тот медленно, но почти без акцента. – По имени как-то проще. А?
– Ники, я не врубаюсь, о чем ты говоришь.
Алина Храброва после унылого утреннего прощания возле слившихся в объятиях негритосов на всю эфирную студию, почти на весь мир, сказала ему – всем! – что любит его, и велела возвращаться – как он мог…
– Закон больших чисел означает, что если девять раз пронесло, то на десятый обязательно что-нибудь случится. Ну, на двадцатый. Или на сорок восьмой. Вас убьют, и ваши дети вырастут, не зная ничего, к…
– Найдите деньги, найдите кассету, и вы получите обратно вашу жену и тех троих. Это разумные условия.
– Говорят, что это единственная подлинная его съемка. – Бахрушин кое-как стер с плиты мелкую крошку и начал все сначала – кофейник, кофе, вода, плита. Ники казалось, что он возится с этим просто для …
– Ну и ладно, – скорее себе, чем ей, сказал Бахрушин. – Ты чего пришла, да еще перед эфиром? Грозный не поставлю, можешь даже об этом не заговаривать! Пойдет Афган, а Грозный под картинку начитаешь.
Невозможно было объяснить Коле то, что Ники знал совершенно точно, – все уже случилось, и изменить ничего нельзя.
– А ты молчи, курица. Мой сын, а не твой!
– Ты ездишь домой одна? – вдруг спросил Ники Беляев.
– Ваши дети тоже будут воевать, когда до них дойдет очередь?
Алина Храброва в кадре излучала уверенность и профессионализм, а знаменитая улыбка была уже не такой глянцевой и телевизионной, и несколько миллионов мужчин в этой стране немного опечалились и затоск…
И именно эта привычность вещей ужасала. Ники предпочел бы, чтобы все лежало в руинах, чтобы дымящиеся развалины остались от спокойствия и уюта, но только не эта “всегдашность” – словно ничего не изме…
Читать он не мог. Компьютера с собой у него не было. Да если бы и был, это ничего бы не изменило!
– Два раза ей угрожали, а сегодня произошло то, что произошло.
– Алеш, я понимаю, что это идиотизм и глупые шутки, – тихо и четко выговорила Алина Храброва, – но сегодня, прямо перед вечерней версткой, я в своем компьютере прочитала, чтобы я убиралась из эфира и…
Опять тычок, и ее сильно ухватили за мешок. Она захрипела и поднялась с колен. Куда-то ее вели, но она плохо понимала, долго ли ведут и куда поворачивают, потом короткий каменный грохот, еще один уда…
– Да дело не в верстке, а в том, что мне угрожают, да еще почти публично!
Афганские деньги здесь можно покупать “на вес”.
– Чтоб тебя, – пробормотала она и даже стукнула его о бедро, так чтобы Ники не видел.
– И в холоде надо было не пять минут держать, а все время! А врач? Смотрел?
Подумаешь, кто-то что-то сказал! Или написал, или показал!
– Леша, – сказал он, не поворачиваясь, – я понятия не имел, что на этой кассете. Я думал, дурь какая-то. Я даже не помню, куда Ольга ее кинула после того, как мы посылку разобрали. И не приходил к на…
– А я вчера ванну принимал, – похвастался Ники неизвестно зачем и на секунду перестал чесаться.
Приезд Мирей Матье – он снимал, и разговаривал с певицей, и даже был на съемочное время допущен в свиту. Фидель пожал ему руку – он всем пожимал и Бахрушину тоже. Еще был первый в его жизни “паркет” …
– Алина?.. Ты что там? Давай к нам, мы с Мусенькой ужинать хотим.
– Ты хочешь, чтобы эта сволочь решила, что перепугала тебя до смерти?! Ты хочешь своими руками отдать кому-то эфир из-за… из-за… – он пошевелил губами, словно не сразу нашел замену слову, которое хот…
На бегу он достал телефон и набрал очень длинный номер.
– Да ничего… Леша. Только зря ты взял ее. Все говорят – зря. Ты же не знаешь, кто за ней стоит.
– Леш, – помедлив, осторожно сказал Зданович. – У наших там какие-то проблемы.
Делали это равнодушно, бесстрастно и профессионально. Очень быстро.
Ольги в ACTED не было. Машины, которой она уехала с ребятами с Первого канала и каким-то радийным журналистом, не было тоже, и никто их не видел. Техник Валера, занимавшийся выходом в эфир, почесывая…
Ирина Михайловна показалась на пороге и посмотрела вопросительно. Кажется, ее привела бдительная Муся.
Он спросил и получил – ничего хорошего в этом ответе не оказалось, по крайней мере, для него самого.
И еще ей показалось, что Ники говорит так специально – чтобы тот человек понял, что он теперь тоже знает. Что она теперь не одна.
Кассета была у него в куртке, животом он все время чувствовал ее.
Потом пошли слухи о ее связи с Башировым.
– Плохо то, что мы делаем очень скучную программу.
– Там все то же самое, что и здесь, – сказал он негромко, закурил и, прищурившись, посмотрел на тот берег. – Все ждут наступления, а пока вяло палят друг в друга. Кажется, журналюги называют это “поз…
– Ты же, наверное, все знаешь. Никогда не поверю, что ты справки не наводил, когда меня на работу звал!
– Я читаю, – ответила Ирина Михайловна. – То есть это мне так кажется, что я читаю! А здесь я потому, что твой отец уехал за какими-то грибами в Тверскую область. Помнишь Якова Ильича?
– Я тебя провожу, – очень решительно сказал Ники, и Алине опять стало смешно от его решительности – как будто предложение делал!
– Я не курю, – весело удивился Толя Борейко, – ты что, забыла?
Как они станут убивать меня? Долго? С наслаждением? Или быстро и просто? А вдруг не убьют сразу?!
Он говорит это вовсе не всем, вдруг поняла Алина.
Он съездил на Би-би-си, позвонил в “Интерфакс”, узнал, что Толя будет, но позже, намного позже, переделал кучу каких-то мелких дел и к пяти часам оказался на 5-й улице Ямского поля, откуда выходили “…
Потянулась, так что задрался край свитера, под которым обнаружился загорелый и стройный бок, и сунула чашку на его стол.
Они остановились возле машины, и Ники поставил коробку на капот. Ольга посмотрела на него.
Алина Храброва не может иметь к нему никакого отношения. Он не должен думать о ней… так.
Она читала Гауфа и жарила гренки из заплесневелого белого хлеба на тяжеленной чугунной сковороде, полученной в придачу к квартире. К сковороде все вечно прилипало намертво, и иногда они ели гренки, п…
Теперь рука время от времени становится как будто чужой, искусственной, и сложенные вместе раздробленные кости начинают цеплять друг за друга, выворачиваться наружу.
И недаром. В середину горы, как будто в висок черепа, вдруг с тонким свистом ввинтилось какое-то тело, и через секунду ударил взрыв, а потом еще один. Поднялась пыль, заволокла гору, а снаряды все пр…
Вот оно как. Когда доходит до вывернутого наружу нутра, налет цивилизации на поверку оказывается очень тонким или вообще перестает иметь значение.
Она все придумала. Оттого, что сильно устала за эту командировку, оттого, что бомбили каждый день, что выключился телефон, оттого, что приперся Толя Борейко, испортил настроение.
Бахрушин в один шаг подошел, обнял, прижал к себе. От нее пахло сыростью и плесенью, как будто она и впрямь выбралась из могилы.
– Баба на войне, – процедил Ники сквозь зубы, – хуже не придумаешь!
Именно в Афганистане она поняла, что значит замерзнуть до этих самых костей.
– У него мальчишка остался. Один. Без отца.
Где он только ни был – в Грозном, в Косове, в Кабуле, в Иерусалиме, в Ольстере, – отовсюду всегда возвращался, и жизнь как будто начиналась сначала.
– Все равно, все равно, – выговорил Бахрушин быстро. – Ты мне лучше скажи, что там у тебя с мужем вышло? Вот это вопрос века, на который я так и не знаю ответа, а общественность настаивает.
– Нормально работать, – вдруг резко сказал он. – Выпейте валерьянки или что там в таких случаях пьют и возьмите себя в руки. У нас программа на носу!
После чего главный сменный редактор просматривал сообщения, оставлял два или три действительно важных и правил их сам. Потом верстку смотрел ведущий и еще раз правил “под себя” – под свой стиль веден…
Он и разводиться бы не стал – некогда ему было тратить время на чепуху, но жена сама с ним развелась, спасибо ей большое!
– Ники, мне наплевать, кто голубой, а кто зеленый!
Алина решительно покачала головой – на помощь она точно не звала. Она умерла бы от стыда, если бы позвала на помощь!
– Это я, Ники. Ты чего, забыл меня, что ли?! Открывай давай, у меня к тебе дело!
Гийом налил чай в одну из пиал, но в руки не взял и Бахрушину не протянул. Тот поднялся и взял пиалу сам.
Добрынин тоже отпил из своего бокала и поморщился. Он не любил виски.
Холодный и пыльный враждебный ветер дунул в салон, и волосы на руках моментально встали дыбом. Через пять минут начнут мелко клацать зубы, а еще через десять ни останется ни одной связной мысли, толь…
Бахрушин кинул телефон на газеты и посмотрел на Песцова.
У борца осталась семья – молодая печальная жена и мальчишка-первоклассник.
Что это такое? Вот только сейчас – это что такое было? Паша Песцов не был похож на сумасшедшего, и Леша Бахрушин вроде пока тоже… Он поймал свое отражение в стекле – нет, не похож. Физиономия, конечн…
Паше не может и не должно быть никакого дела до информации – и не было никогда, по крайней мере, Бахрушин никогда Пашиного интереса к своим делам не замечал.
Хирург ругался, а Ники выл сквозь сцепленные зубы.
Пришлось даже несколько секунд посидеть на продавленной сетке, прийти в себя, прежде чем подняться и открыть.
Бородатый показывал автоматом куда-то за камышовую будку, и переводчик кивал как заведенный, но ничего не говорил, и Бахрушин понял, что должен идти туда.
– Меня ударили в лицо! – тоже заорала она.
– Следующая стадия такого интереса – это поцелуи взасос!
– Да, я поняла. Только ты не задерживайся, ладненько?
Мы никогда не найдем общего языка. Никогда.
– До эфира сорок шесть секунд, вашу мать!..
Делать этого не пришлось. Она была открыта.
– Я ем, – сказал он с досадой и, чтобы она успокоилась, положил рядом с собой бутерброд. Алина тут же подала ему салфетку.
Было холодно, и низкие рваные тучи цеплялись за серые горы и оставались на них, как пришпиленные.
– Я женат на гении отечественной журналистики.
– Ну, короче, гению журналистики я не муж, а потому могу запретить прогулки на войну. Я запретил.
Все-таки у него чудовищные глаза. Такие бы графу Калиостро, а никак не этому парню с неопределенной внешностью и разноцветной физиономией!
Баширов пожал плечами – совершенно равнодушно.
Он во всем оправдается, но потом, когда у него будет время… и силы.
В “положительном” смысле повторяет или в “отрицательном”. – Мелкими и старыми, да, Олег?
– Зачем мне редакционные! Я их и так знаю. Всякие личные. Мобильные. Домашние. Какие там еще бывают?
Оказалось, что пять миллионов долларов – это две спортивные сумки, килограммов семь денег, не меньше.
– Да, – почему-то согласился Ники. – А кассета из диктофона где? Ты ее давал слушать кому-нибудь?
Алеша Бахрушин этого не знал. Для него это был просто форс-мажор, ЯП на работе. Как он сказал?
Ольга знала, что переживет все, что угодно, – разрыв, уход, развод, – именно потому, что она наблюдает, а не участвует. Участвовать ей было страшно и не хотелось.
Собственный вид оптимизма ей не добавил – тени под глазами, синева на висках, волосы как будто поблекли, зато Муся на заднем плане была хороша.
Из кармана рюкзака он выудил телефон. У него было два мобильника – один его собственный и второй, выданный в Би-би-си вместе с машиной. Этот самый английский мобильный номер состоял из огромного числ…
– Побрейся, – решила она, – только все равно это как-то… неконструктивно.
– Да потому, что у него на это ума хватило! Как бы он ее отправил? По дипломатическим каналам? Или быстрой почтой DHL? Если за ним следили, значит, отправлять в Москву было опасно!
– А моральные законы? Что такое хорошо и что такое плохо!
Афганцы опять загалдели под окнами, Ольга все пыталась расслышать, на каком языке они говорят. Здесь много языков – таджикский, пушту, фарси и дари.
– Костина. И моя. Ники, ты не понимаешь, о чем говоришь!
Ники уже почти добежал до серой глиняной стены, когда в кармане у него зазвонил мобильный.
В коридоре никого не было. Дождь летел за окном, заливал асфальт и крыши машин, в которых плавали и струились огни.
Быстрым движением она поправила туфлю на высоченном каблуке, не удержалась и схватилась за его руку.
– А ты смотри, не подцепи там никого… в Париже.
– Беляев, ты мне надоел. Я вообще должен поставить перед Бахрушиным вопрос об этом твоем странном совместительстве! Ты у нас, оказывается, многостаночник. На англичан работаешь?!
– Ничем она не лучше, Леша, просто выскочила вовремя, а теперь только купоны стрижет! Ну, улыбка у нее, зубы… бюст тоже…
После чего пропал и до сих пор не нашелся.
Ники влетел в аппаратную и закрутил головой, отыскивая кого-то, и когда нашел, быстро отвел глаза, вспомнив про лягушку, раздавленную ботинком.
Алина дочитала до “in this case use button number 5” и опять ослепительно улыбнулась в финале.
– Ники, я не могу выходить в эфир с синяками!
Если не вытряхнуть, к вечеру ноги разнесет так, что завтра ни за что не удастся обуться, а от ботинок и шнурков часто зависела жизнь.
Она ни за что не рассказала бы, если бы не была так напугана и если бы… у него оказались другие глаза.
Кому в этих горах нужна свобода слова и первая поправка?!
– Тогда кофе, – сказала она решительно. – Или чай?
– И… откуда он это знает? Что кассета подлинная?
Неожиданно даже для себя Ники Беляев сгреб с Алининого стола листочки, сложил аккуратной стопочкой и подал Здановичу.
Никто не знает, какую цену надо заплатить. Никто не знает, чего это стоит.
Он ткнул в ее сторону бумагами и опять что-то сказал.
Звезды такого масштаба очень медленно перемещаются по телевизионному небосклону и редко покидают свои орбиты – разве что перед эпохальными событиями вроде выборов, войны или “конфликта хозяйствующих …
– Сегодня в “новостях” в шесть, – так приблизительно это сообщалось, и все привыкли, и всем понравилось.
– В чемодане, – повторил Бахрушин, морщась.
Вдруг звонят оттуда?.. Вдруг случилось то, о чем боишься даже думать и что никак нельзя будет изменить?!
– Да, – опомнившись, сказала Алина и улыбнулась нежно. Ники отчего-то опечалился немного, увидев эту улыбку. – Конечно. Просто я сообщение одно потеряла и не знаю теперь, как мне его найти.
– Первое. Серега Столетов третьего дня звонил из Парижа. Но не мне, а Никитовичу.
Джинсы. Желтый рюкзак, изорванный так, словно его драли зубами. Тощий матрас сдернут с пружинной кровати. Очки. Кошелек.
– Прекратите! – прошипела она прямо у его лица. – Что вы себе позволяете?!
– Мозги, – подсказал Бахрушин мрачно. – Когда бюст без мозгов, это “Фабрика грез”, а не Алина Храброва.
Вдруг что-то подкатило к глазам и горлу, очень острое, болезненное, большое, и стало невозможно дышать, и в глаза будто воткнулась раскаленная проволока, и пришлось схватиться за раковину.
Дороги нет. Вернее, есть нечто, что раньше, очевидно, было дорогой.
Она долго и рассеянно рылась в сумочке, одна среди разноцветной, равнодушной, веселой и озабоченной толпы, внутри разнообразия чужих языков, запаха кофе и сигарет, блеска рекламы и огней витрин, дума…
Алина посмотрела ему в глаза и вежливо и холодно улыбнулась. Это она тоже умела.
Что-то ведь случалось, но вот что?.. Он никогда не помнил и считал – это оттого, что он холодный и непригодный к семейной жизни человек.
Никто не осмелился бы так ответить – да еще на всю страну, а он посмел, потому что был уж так силен, что дальше некуда. Говорили о его связях с “семьей”, о Тимофее Кольцове, с которым у них пакт о не…
Она ожидала сочувствия, может, понимания, может, мужского участия, дескать, бедная девочка, совсем ее затравили, вон какие гадкие сообщения пишут, мало того, что снимают плохо и вообще всякие подлост…
Ольга смеялась над ним и говорила, что он трус и эгоист, и он соглашался с ней – ну, так получилось, ну, он такой и есть, что же тут поделаешь?! Ей и ее мужу просто повезло, так бывает редко, мало ко…
Что-то непонятное было в этой истории, и из-за этого концы с концами никак не сходились – по крайней мере, ему так казалось.
Вернувшись из Афганистана, он вдруг понял, что окружающие смотрят на него как-то странно.
Дверь распахнулась широко, так что даже матовое пионер-лагерное стекло дрогнуло в испуге, когда Бахрушин включал кофеварку.
– Если вы найдете кассету и перед тем, как вернуть ее Акбару, поставите в известность свою разведку, ваша жена умрет. Я бы не советовал вам это делать. Мы умеем убивать.
– И чего, они все времен Александра Македонского, что ли?!
Машину сильно трясло, сидеть было очень неудобно, и Ольга не сразу сообразила, что по-прежнему стискивает кулаки, вместо того чтобы держаться хоть за что-нибудь!
И Паша Песцов только сегодня утром намекал ему на то, что Храброву следует из эфира убрать, а он, Бахрушин, должен был крепко подумать, прежде чем брать ее на работу! Бахрушин не подумал, и теперь у …
Не повезет, проведешь в плену десять лет и умрешь под пыльным глиняным забором ни к чему не пригодной истерзанной старухой с выбитыми зубами и лысой головой!
– Здравствуйте, – пробормотал Ники, тараща глаза и очень стараясь делать это незаметно.
Алина села и стала искать зажигалку. Он не сразу понял, что именно она ищет, и некоторое время просто наблюдал с интересом.
Телефон, висевший на шее у Алины, издал пронзительный писк и осветился фиолетовым светом. Сообщение.
– Прикладывали. Отпустите меня! – и она дернула головой, задев волосами его руку. Рука моментально покрылась мурашками, и Алина, кажется, заметила это, потому что скосила глаза и притихла.
Она влезла и осталась там одна, и ледяной ветер – перемен, новых назначений, уволившихся и вновь пришедших начальников, постоянной, безжалостной, сумасшедшей конкуренции – пробирал ее до костей.
Ники Беляев посмотрел на него и, кажется, в последнюю секунду поймал себя за язык, чтобы не выматериться.
– Ну? – спросил тот. – И что ты хотел узнать?
– Кстати, Храброва сегодня выглядела хорошо, – сказал Зданович примирительно.
Перепрофилирование телеканалов в последнее время стало делом очень распространенным и даже обыденным. Особенно популярно было из политических монстров делать нечто среднее между областным радиоузлом …
В “Интерфаксе” ему сказали, что Толя Борейко простудился и слег с температурой и теперь объявится не раньше чем через неделю.
Она видела их во сне и думала о них, не переставая, даже когда работала. – А второе я получила только что.
В конце концов, во всех корпунктах в Афганистане и на всех каналах в Москве уже давно все знают, что у них роман!
Редакторша пожала плечами и опять покосилась на Ники, как будто это он ее спрашивал.
Алина очень хорошо помнила, как заработала первые деньги – тысячу семьсот рублей, сумасшедшая сумма!
– Малышева, – удивилась Алина, – неужели есть вещи, о которых ты не знаешь?!
Вряд ли тот обманывал его, хотя вполне мог.
Тобой управляет твой гормональный статус.
Бахрушин нацепил очки и переложил бумаги в пухлой папке с надписью “Управление делами”.
– Да шут с ней, с девочкой! – Бахрушин достал сигарету, закурил и поморщился. – Мы же не девочек показываем, а новости! А это не новость, Ляля, а… тухлый огурец, и вы это понимаете так же, как и я!
Ники промолчал. Он внимательно смотрел по сторонам, сам толком не понимая, что именно выискивает.
Ники метался по гостинице, стучал во все комнаты, где жили знакомые, но Ольгу Шелестову никто не видел.
Кажется, сиэнэновские комментаторы назвали этот план “символом войны”.
Алина отхлебнула ромашкового, сразу напомнившего детство, простуду, распухшие железки и строгий голос врачихи – “полоскать, полоскать ромашкой!”.
В пустом коридоре, тянувшемся вдоль всего здания, курили двое, довольно далеко, и Костя чуть приостановился, чтобы посмотреть, кто это.
Песцов поднялся, прорабским движением отряхнул колени и посмотрел на Бахрушина. Кажется, с сожалением.
– О погоде поговорим, – невозмутимо сказал главный оператор. – Тема хорошая и всегда актуальная.
Он взял ее за руку и покачал в разные стороны.
– Я даже думать не могу о том, куда ты уезжаешь! – крикнула она и стукнула кулачками по постели. Звука никакого не получилось, и Ники посмотрел на ее кулачки – сжатые крепко-крепко, так что выступили…
Бахрушин отлично знал, что курить ни за что не бросит.
– Алексей Владимирович, Зданович. Трубку возьмете?
Которому зачем-то нужно лишить меня самообладания и сил.
Вытянув шею, Ники посмотрел. Вся плита была в коричневых кофейных разводах.
Вот на этом месте Песцову все должно было стать ясно и понятно, но не стало, или он сделал вид, что не понял.
Телефоны не работали уже дней десять. Из крана в крохотной ванной лилась отвратительная желтая вода, нечто среднее по цвету между квасом и знаменитой “ослиной мочой”, которой следует разбавлять бензи…
– Да я сто раз себе все это говорил, – сказал Бахрушин с непонятной яростью. – Сто раз! Но я не понимаю, откуда у Столетова могла взяться такая кассета!
Они то ли все время лгали, то ли путались в выдаваемых сведениях – и непонятно было, специально иди нет.
Никитович хотел, чтобы я прямо от него Столетову позвонил, я и звякнул, но…
Почему он стал об этом думать?! Почему?! Он ведь умеет “выключать” ненужные мысли!
Она никому об этом не говорила, не могла. Даже Бахрушину тогда не сказала.
– Ники, – сказал он довольно фальшиво, – я ни в чем тебя не обвиняю.
– А ты точно помнишь, что там было написано?
– Ты где? – перебил его Добрынин. – В Кабуле?
– Наверное, такой загар. Он только вернулся из Афгана.
Эти милые люди – испанцы, французы, англичане – все русские как один.
“Горячие” новости – это здорово, но в погоне за этими самыми новостями угодить под американскую бомбежку в ее планы никак не входило.
Русские могут все и лучше всех – вот, пожалуй, в чем должна состоять следующая национальная идея, а больше… что же? Никаких других идей и не нужно.
– Чей это телефон? Ваш, Рая? По крайней мере, я достал его из вашей сумки.
– Да что мне тебя утешать! Ты сама все понимаешь.
– Вот именно. – Беляев взял ее за руку и вывел из-за стола. – Сейчас там нет никакого сообщения, правильно я понимаю?
– Коль, нужно найти телефон и позвонить Алексею Бахрушину. Только по-тихому. Сможешь?
– За ребят денег хотят, – быстро сказал Добрынин.
Под колесами “уазика” зашумела вода, машина, как ледокол, на две стороны разметывая волны, врезалась в реку.
– Приехала, приехала, – донеслось из кухни. – Я не слышала, как ты вошла!
– Не знаю. Просили передать. А что там, от кого, я не знаю. У тебя чего, и в Париже свои?
Обогнув шлагбаум, они кое-как выбрались на дорогу и поехали в сторону города. Грязная машина чуть приотстала и покатила за ними, взметая пыль, клубившуюся в свете мощных фар.
– Похудеешь, – пообещал Сергей. – Станешь еще краше. Хотя ты и так хороша!
Ничего не успев сообразить, она схватила руками что-то большое, и оказалось, что это Никин рюкзак.
Потом она легла и, кажется, уснула, но разве можно уснуть в бетонном подвале с единственной лампочкой, на раскладушке, где есть только алюминиевые дуги, а брезент давно сгнил, и ржавые оскаленные пру…
А потом он заставил их надпись с двери оттереть.
Ольга пристально взглянула на корреспондента “Интерфакса”.
Добрынин обещал еще утром, что непременно позвонит в МИД.
Ники подергал одеяло, но она свой край не отпустила, только зарылась еще глубже.
Отец ее обожал, и Алина всегда грустила, когда они справляли очередные “тридцать пять лет со дня свадьбы”.
– И как это тебя Бахрушин отпустил?.. – вдруг задумчиво спросил он и поболтал в кружке ложкой. – Был бы я Бахрушин, ни за что бы не отпустил.
Добрынин помолчал, обдумывая слово “был”.
– И видеокассета, – закончил Бахрушин. – С последним днем в Довиле. В Довиле Ольга тоже никогда не была.
– Это мои люди, – упрямо говорил Добрынин, и пот блестел у него над верхней губой, хотя в кабинете было промозгло и холодно, – я не могу их бросить, Виктор Петрович!
Война неожиданно для всех стала похожа на всамделишную.
Они слюнявили пальцы, скребли ногтями, скулили, косились, стояли коленями в снегу, плевали на дверь и терли обшлагами курток, и сосед не ушел, пока они не оттерли все.
– Ну вот, – пробормотал оператор и выдвинулся на середину комнаты – пятнистые камуфляжные штаны, майка, бывшая когда-то черной, но от пота и солнца ставшая рыжей, бандана на отросших кудрях. Вид впол…
– Или записку на двери написала – “Буду в три пятнадцать!”?
– Леша, по-моему, это твоя идея, что “Валя Сержова, сто лет не виделись” – замаскированный Сергей Столетов! А это еще покруче Джеймса Бонда! Ну, представь себе, что твой Столетов откуда-то получает к…
– Ты же здесь работаешь, – язвительно сказала Ольга. – И все знаешь!
– Я тоже жадина, – буркнула Ольга, забрала со стола кружку и сунула ее Ники. Борейко и без кофе обойдется.
– Я лечу в Афган. Завтра. Я хотел бы до этого с тобой поговорить.
Алина сильно затянулась и посмотрела на Бахрушина сквозь дым – невеселыми карими глазами.
“Рибок”, прочла Ольга поперек вымазанной сухими коричневыми полосами темной болоньи.
Куда ты поперлась?! Зачем с ним поперлась?!
Та приложила палец к губам, и они секунду молчали.
– Хороший, – согласился Бахрушин. Зажигалка лежала далеко, и он рассматривал стол, соображая, чем бы ее подцепить. Попалась газета “Коммерсант”, и Бахрушин подцепил ей.
В буфете оказалось много народу, все столики заняты. Она решила, что, пока очередь дойдет, какой-нибудь да освободится, но ошиблась и с подносом в руках долго оглядывалась.
– Потому что, когда я вернулся в гостиницу, в ее номере был полный разгром!
– Почему неконструктивно? – спросил Ники из ванной. В трубах засипело и затряслось, словно кто-то пытался выдрать их из пазов. Ники негромко выругался.
Потом завелись эти самые придурки. Скорее всего, они откуда-то набегали именно затем, что испоганить ее машину, вряд ли этим занимался кто-то из своих.
– Я тебе деньги привез, – быстро сказал Беляев, – из Кабула передали. Чего-то они там тебе недоплатили!
На носу очки, в руке газета, и губы накрашены!..
– Кто-то оставляет мне сообщения. Прямо в программе, в эфирной верстке.
Значит, это я? Значит, все это происходит сейчас со мной?!
На огромном и плоском плазменном экране Настя Каменская задумчиво ходила по кабинету, натягивая на замерзшие ладони рукава свитера, а ее бравый начальник – имя Алина позабыла – энергично чесал бровь.
Только женщина, которая занималась бы всеми этими нужными и важными делами, вряд ли была бы его женой.
– Добрый вечер. В эфире программа “Новости” и Алина Храброва. Мы познакомим вас с событиями этого понедельника.
И он даже не знал как следует, любит она его или принимает как своего рода удобство, такое тоже могло быть, вполне!
Да разве люди Акбара предателя упустят!..
Часа через полтора он проверил все четыре телефона – ни с одного из них на номер Алины Храбровой не отправляли никаких сообщений.
– Зря. Хороший чай. Видишь, там цветы плавают?
Телефон “не смог” и на этот раз. Что-то в нем словно лопнуло, и снова посыпались короткие гудки, как осколки стекла.
– Нет, нет, – успокоила ее Алина. – Мое личное.
Спешно нарезали сыр, колбасу и еще что-то такое, красиво разложили на красивых тарелочках ввиду несмыкающегося телевизионного ока, выключили телефон, чтобы – боже сохрани! – Леха ненароком не дозвони…
Алина Храброва иногда слышала его мысли, а он слышал ее – вот что это такое?! Разве так бывает?!
– Это у тебя проблемы с головой, – отчеканила она.
Алина вскрикнула и отшвырнула “мышь”, словно вместо нее схватила змею. От резкого движения кособокий стул поехал, ударился о стену, спружинил и катнулся ей под ноги. Колени подкосились. Цепляя колгот…
Она не смогла бы этого объяснить, но ее собственная машина была гораздо менее личным и драгоценным для нее, чем… верстка программы.
– Алина. Послушай. Ты должна сама вести программу.
– Тише! – приказал она, поднялась, перебежала плиточно-ковровое пространство кухни и задвинула обе створки высоких раздвижных дверей. – Не кричите, Ники. Я не хочу, чтобы мама…
Сейчас же. Немедленно. Как только за мной закроется дверь кабинета…
– Если речь о Баширове, знаю. Только мне нет до него дела, Паша. Она профессиональный телевизионный ведущий. Самый лучший в этой стране.
– Ты не похож на китайского летчика. Толя.
– Ну и что? Сколько их было, этих кассет, и все фальшивки, до одной.
В следующий раз он просто никуда Ольгу не пустит.
– Да ну тебя к черту. – Добрынин еще потоптался на пороге, потом вышел в приемную и закрыл за собой дверь, которая через секунду распахнулась снова.
Ники протиснулся мимо, выбрался на площадку и глупо помахал рукой, в которой были зажаты перчатки.
– Он не годится для романтических историй, – категорически заявила мать, – разве ты не видишь? Но ты можешь выйти за него замуж.
Муся подумала и еще потерлась. Потом подошла, присела и брезгливо понюхала ботинки.
– Логично, – согласился тот. – Только из Афгана контролировать подчиненных я не могу.
Да, он хотел. Он все время хотел изложить ей свою умную мысль. Тщательно обдуманную со всех сторон.
“Ты сука, – было написано вместо подводки к следующему сюжету. – Ты ничтожество. Ты никто, и я от тебя избавлюсь”.
– Ты сука. Ты ничтожество. Ты никто, и я от тебя избавлюсь, – монотонно повторила она. – Все. Больше ничего.
Впрочем, мало кто на работе носил в кармане мобильный – сидеть на нем неудобно, да и сразу не достанешь, если вдруг зазвонит.
Должно быть, Ольга понравилась ему, а может, просто в нем взыграло любопытство, потому что он моментально бросил свой “боевой пост” в камышовой будке, которая ничем не отличалась от полутора десятков…
Вечная проблема на войне – нечего снимать!
Никто и никогда раньше не подозревал его… в предательстве. Он не представлял, что это может быть так реально – как будто грудную клетку придавили камнем. Даже тошнило слегка.
Так оно и было на самом деле, или почти так, но Бахрушину не хотелось ей об этом рассказывать.
У Ники Беляева не имелось решительно ничего, что можно было бы отдать, кроме черной сумки и операторского рюкзака, но он и их бы отдал, пожалуй.
– Под чьим номером тебе оставили сообщение, ты тоже, конечно, не посмотрела?
Стеклянная дверь приоткрылась, и вошла Храброва, без каблуков и грима, в джинсах, черном свитере и лакированных ботинках. Ники, увлекшись разбором полетов, чуть было не пропустил ее.
Недаром об их романе с Ники говорили все заинтересованные лица не только в Кабуле, но и в Москве.
– Ольга, это закон природы. Сколько лет существует человечество?
– Я нашел кассету, на которую можно обменять Ольгину жизнь. Осталось найти еще пять миллионов долларов, но это только Бахрушин может. Я не могу.
Он пил кофе, курил и думал о работе – приятное занятие. Только потом почему-то оказалось, что он думает об Алине Храбровой.
Она остановилась под козырьком громадного здания. Желтый автобус прозвенел теми же ангельскими колокольцами и бесшумно закрыл широкие двери.
А если в следующий раз он и вправду ее убьет, этот придурок?!
Хватит, вот как поняла Ольга этот жест. Остановись.
Кофе в банке был, даже довольно много, и она чуть-чуть воспрянула духом.
Алина перевернула следующую страницу. Ей казалось, что от страницы к странице программа становится все скучнее.
Алина Храброва была убеждена, что самое правильное в этой ситуации – это сделать вид, что ничего не происходит.