– Ну и что? Сколько их было, этих кассет, и все фальшивки, до одной.
Ольга думать не могла о том, что уже случилось с ними.
За холмом маялись японцы. Им тоже нечего было снимать, но они оказались предприимчивей. Невесть как – потому что переводчика с ними не было – они заманили одного из тех солдат, что жались в камышовой будке, и теперь тот с удовольствием позировал крохотному японскому оператору. Оператор приседал и цокал языком, похожий со своей камерой, неудобно пристроенной на плечо, на подбитую камнем птицугалку. Солдат взобрался на обломок коринфской колонны. Стоять ему было неудобно, и подошва армейского ботинка ерзала по лепесткам знаменитого цветка.
Она остановилась под козырьком громадного здания. Желтый автобус прозвенел теми же ангельскими колокольцами и бесшумно закрыл широкие двери.
Баширов стоял у окна, в нише его не было видно. Он курил, и рукава белой рубахи были засучены, смуглые волосатые руки показались Добрынину почему-то непристойными.
А кофе так и оставался скверным, хоть плачь.