Все цитаты из книги «Богиня прайм-тайма»
Харга – самый крупный тренировочный лагерь талибов, строго охраняемый объект. Там учились убивать арабы из разных стран – Алжира, Эмиратов. Боснийцы, пакистанцы и даже чеченцы. Ходили слухи о том, чт…
В силу характера Ники привык всегда чувствовать себя уверенно. Не было случая, когда бы он сомневался в правильности своих поступков и решений. Он очень любил себя, и его жизнь складывалась так, что …
Бахрушин вполне допускал, что недовольны все – собственно, кто будет доволен тем, что тебе на голову сел конкурент, да не просто сел, а отлично и удобно устроился – свесил ножки, угнездился, пристрои…
Тут Олег Добрынин почувствовал себя Глафирой Фирсовной из Островского, для которой “что больше тыщи, все мильон!”.
– Ну конечно! Вооруженная до зубов личная королевская охрана смело бросилась наутек!
Пока искал, думал об Ольге. Как только нашел – перестал.
Бахрушины жили на Маросейке, в Потаповском переулке. Ники несколько раз бывал у них, еще в той, нормальной и благополучной жизни.
Или ничего не получится – и тогда они не отмоются никогда, и просто отставками не обойдется, это уж точно. Вот, например, “Матросская Тишина” стала в последнее время как-то по-новому близка и понятна…
Ольга налила воды из канистры в литровую банку – каждому по полторы кружки, – сунула кипятильник и оценивающе посмотрела на Ники. Он весь зарос светлой щетиной, белые, сильно выгоревшие, отросшие куд…
– Вчера. Но он ничего толком мне не сказал.
Ничего странного или зловещего не могло быть в этом совпадении – мало ли журналистов проезжают после дневных трудов именно через этот блокпост! – но тем не менее случайная встреча показалась Ольге и …
– Так разве ее из-за кассеты взяли? – искренне удивился Толя и шмыгнул носом. – Я только хотел… посмотреть, может, на ней что интересное, а? Ники! А там ничего…
Он повернул ключ и посидел, прислушиваясь к ровному урчанию двигателя.
Беседовали довольно долго – у Ольги от напряжения затекли плечи, на которые холодными змеиными кольцами давила паника.
Однажды какой-то бойкий журналист в прямом эфире спросил, есть ли у него враги, – была такая история.
– Да она с ними уехала, а я остался, потому что шмонали долго!
– Есть одна история, Ники, – сказал он оттуда. – Я тебе расскажу, а ты послушай. Черт его знает… Короче, у нас в Париже работает корреспондент. Сергей Столетов.
Она открыла дверь и стала выбираться из машины.
Тому самому, который сегодня из-за студийных камер или из-за стекла аппаратной пристально следил за мной, выискивал на моем лице что-то, понятное только ему одному. Который ждет, что я сорвусь в исте…
Дворники с мерным стуком сгоняли на капот воду.
Иногда его проницательность казалась страшной и необъяснимой.
Две с половиной тысячи лет! Тысячелетия не справились – зато люди разрушили все моментально. Раз – и не было никаких двух с половиной тысяч лет. Остались только пыль и осколки амфор.
В дверь тихонько и деликатно стукнули, и заглянула редакторша Рая.
– Кроме меня, об этой посылке знал француз, который ее привез. Как его?
– Твою мать, – тихо сказал Бахрушин, начиная почему-то верить во всю эту дикость с посылкой и Валей из Парижа. – Как она у тебя оказалась?!
Она в центр комнаты не пошла, осталась как-то сбоку – впрочем, ей не надо было никуда выходить.
– Вместо Брандта завтра в эфире Лена Малышева.
Он не хотел, чтобы она уезжала, вот что. Так не хотел, что даже зубы у него стискивались, как будто сами по себе, когда он думал о том, что она уедет.
Она подняла голову и посмотрела на него так, что он чуть было не отступил за дверь. Ее очки съехали на кончик носа.
Она нацепила темные очки и осторожно выглянула в коридор. Там было пусто, и она проворно заперла свою дверь и постучалась в соседний номер. Произошло короткое шевеление, дверь распахнулась, и волосат…
Ники любил это слово, и Ольга иногда повторяла его за ним.
Бахрушин пообещал звонить и нажал кнопку.
Все равно, неожиданно подумал Ники, все равно она самая красивая женщина на свете. Странно, что такая красивая. Таких не бывает.
Он был здоровый и неожиданно молодой, а по голосу ей показалось, что старше. Очень коротко стриженные белые волосы и странное лицо – то ли такой загар, то ли проблемы с кожей, то ли умывается он, как…
Это она могла предположить, но только не то, кто он на самом деле и о чем она никогда не должна была узнать.
Только одно объяснение было более или менее реальным – про кассету знал Ники, да, да! И он подчас снимал свои сюжеты в таких местах, в которые никак не мог попасть обычный человек! Никому не приходил…
– Надо этих найти, из “Рейтера”, которые с нами едут.
Сегодня он “выбил” ее в прямом смысле этого слова.
Ники всегда знал совершенно точно, где они.
Отлично. Его собственная жена передавала ему привет из Афгана через главного сменного редактора.
Почему-то вопрос показался ей оскорбительным, да и тон странный!
– Да не переживай ты за нее, все нормально будет!
Она схватилась за телефон, нажала подряд несколько кнопок – и передумала.
И он ударил его в лицо, но промахнулся, вышло в ухо, и голова у Ники качнулась в сторону, как у деревянного Буратино.
Ники уже снимал панораму, мелкие камушки с тихим шелестом осыпались из-под точно таких же черных военных ботинок, как у тех солдат, которые “хорошо”.
– Неблизко, – протянул Ники. – Сначала на оленях, потом на собаках, потом на байдарке. В Северное Бутово.
Машина до Панджера – шесть тысяч долларов. Не хочешь платить, не поедешь, а ехать надо, и мало того, еще оборудование везти – камеру, генератор, монтажный стол. Будешь выламываться, скажут семь. Или …
От невесть откуда взявшейся неловкости она отступила на шаг – словно затем, чтобы отряхнуть штанину от какой-то белой гадости, запорошившей ее. Наклонилась и долго отряхивала.
Саша глянул на нее, словно проверял, испугалась или нет, потом махнул рукой – то ли поприветствовал, то ли попрощался.
В эту минуту она увидела Бахрушина за стеклом аппаратной – он помахал ей рукой. Она махнула в ответ и тут же забыла о нем.
Низкие тучи, похожие на сгустившийся туман, наползли со стороны гор, и казалось, что, если встать на цыпочки, можно потрогать кудлатое серое небо. Из-за низкой облачности город с утра не бомбили. Тож…
– Спасибо, – поблагодарила Алина язвительно. – Ты меня утешила.
– О, господи, – пробормотала суперзвезда, – как она туда попала?..
– Сказала, что все нормально. Воды мало, но она получила какую-то посылку из Парижа. Передавала тебе привет.
Никто не знал, сколько это – пять миллионов долларов и как они выглядят, так сказать, “в натуре”. И откуда они возьмутся, тоже оставалось до конца не ясно.
Храброва на экране “перешла к новостям культуры”, рассказала очередную историю про Большой театр и его очередную приму.
– Ну да, – согласился Бахрушин. – Конечно.
– Во-первых, я самый лучший оператор на свете.
– Это точно, – теперь она почти развеселилась, и он не понял причины ее веселья. – Ужин остается в силе?
Если она не остановится, он убьет ее, это же очень просто.
Деньги решают все – особенно в Афганистане.
– Странный молодой человек, – констатировала Ирина Михайловна и подхватила Мусю, тоже вышедшую провожать. – Что у него с лицом?
Тогда что? Политкорректность в последних выпусках “Новостей” соблюдалась, “баланс плохих и хороших” сообщений, правда, так и не был найден, но никто толком не знал, что это за баланс и как его достиг…
Соседи вызовут милицию. Разборок хватит на весь день.
Кажется, он едва удержался от того, чтобы не сказать: “Повтори!”
– Ты заходил в мой номер. Мы были в моем номере, а не в Ольгином! Откуда в Ольгином взялся твой платок, твою мать?!
Он до сих пор жив и не скрывается только потому, что никто не знает его в лицо. Акбар ищет запись и знает, что она в Афганистане.
– Алексей, неужели ты думаешь, что кто-то специально работает плохо, чтобы Алина… – начал Зданович.
Что за самолет? Что за человек?! Чьи это деньги?!
Зато теперь никакие Лены ему почти не страшны – он все про них знает. Про них и счастливую жизнь с ними.
Песцов был “директором дирекции развлекательных программ” – вот как красиво и благозвучно называлась его должность! – и хлопотал о деле, в которое Бахрушину ввязываться не хотелось. Бахрушин должен б…
– Ну, как хочешь, Алексей. Я тебя предупредил.
Думала примерно так – как он там, без нее? Невозможно было вообразить ничего глупее этого вопроса, но ей почему-то только это шло в голову. Колесо тряслось и прыгало на капоте в такт ее мыслям, серое…
Он стремительно сел, охнул от боли в руке и все понял.
Он улыбался и оглядывался по сторонам, не слышит ли кто его мыслей.
Бахрушин отвернулся от компьютера и поднял к ней голову. Он был очень раздражен и даже не скрывал этого. Алине стало не по себе.
– Столетов, – кивнул Баширов и отхлебнул из своего стакана. Желтый лимон колыхнулся в янтарной тягучей жидкости. Добрынин не мог оторвать от лимона глаз. – Только кассета не “как-то” оказалась, Олег.
– Ахмет, – повторил Добрынин, маясь. – У меня людей в Афгане забрали. Мы долго найти не могли, потому что ни требований никаких не было, ни заявлений.
– Они на связь выйдут без десяти восемь. Ты придешь?
Она улыбнулась, потушила сигарету и почему-то сразу же закурила следующую. Это было странно. Она мало курила, в основном во время долгих и трудных ночных монтажей, когда без кофе и сигареты невозможн…
Кассета. Кассета и записка. Все дело в них.
В данный момент по утреннему времени отец был мрачен и трезв, и поэтому все обошлось.
Что ищут именно кассету, и почему-то у моей жены.
– Жена Юры Смирнова, парня с Перового канала, написала какую-то петицию депутатам, а старик Грохотов на прием в МВД ходил и в ФСБ, кажется, и ничего.
Бахрушин молчал, курил, смотрел в окно, на свет прожекторов, подсвечивающих голубые ели. В синих прожекторных полосах сыпал дождь, лужи блестели на асфальте.
Некоторое время они молча глотали огненный кофе. Бахрушин за свой стол не пошел, сел напротив и тоже вытянул ноги.
– Если тебе надо говорить, говори здесь. Мы все свои, и в коллективе у нас тайн друг от друга нет.
– Должно быть, вы очень храбрая женщина, если решились воевать.
Десятка два вариантов, зачем он так неожиданно понадобился председателю, да еще перед самой командировкой, вертелись в голове, и Бахрушин решил, что дело может быть в Храбровой – не зря же Паша Песцо…
– Я попробую их найти, – тяжело сказал Бахрушин. – Найти и выяснить условия. Кто и что за них хочет.
– Может, подождать пока, а, Беляев? Давай вместе поищем! В гостинице… ты уже был там?
– Не-ет, – протянул милый и приятный Ахмет и ласково улыбнулся в камеру, – у меня врагов нет. По крайней мере, живых.
– А что? – Алина рассеянно рассматривала себя в зеркало. – Плохо написано?
– Наши – это Бахрушин? – осведомилась Ольга.
Аль-Ханум, вторая линия обороны Кабула, находился километрах в двадцати от города.
Он делал вид, что слушает на совещаниях. Делал вид, что работает, что ему есть дело до программы, вот как сегодня. Он пытался сделать вид, что такой же, как всегда, и у него это получалось плохо, пло…
Куртка осталась в чемодане, и ей не хотелось ее доставать.
– Открывай, придурок! – пробормотал Ники и опять легонько стукнул в притолоку. – Что еще за базар тут у нас!
Никогда в ее присутствии Ники не матерился, она бы, наверное, в обморок упала, если бы услышала, но на этот раз, поняла Ольга, до этого было рукой подать.
Работа всегда была исключительно его личным делом. Никто и никогда раньше не спрашивал, куда и зачем он едет, никто не ждал его возвращения, никто и никогда за него не боялся.
Интересно, сегодня удастся поговорить с Ольгой или опять нет?.. И хорошо бы Зданович сам написал информашку по Грозному или Храброва бы написала – так надо, чтобы было похоже на человеческую речь, а …
– Я не знаю! Я никуда не приходил! Зачем мне ваши кассеты, когда я только на диктофон!..
– Тогда давай по телефону, – предложил Бахрушин, у которого не было никакого резона облегчать Паше жизнь.
…А что он может? Ей вожжа под хвост попадет, она и начинает вытворять, чего ей охота! В прошлом году в Антарктиду летала, а теперь вот в Афган понесло ее!
– Господи, Леша, с кем у меня только не было романов! Я поначалу обижалась и плакала, а мама меня утешала. А потом мне стало все равно. А тебе что? Не все равно?
– А почему ор прибежал? Ты что, звала на помощь?
Говорит, разбирайтесь теперь сами, а я вам не помощник. И Бахрушина нету! Чего теперь будет, никто не знает! Цирк, да?
“Британия потеряла одного из своих лучших сыновей”, – печально констатировал ведущий новостей Би-би-си в программе, посвященной операции “Буря в горах”, – и все. Жизнь и смерть Боба Фелтона больше ни…
Даже лоб вспотел немного, и она строго сказала себе, что теперь придется заново пудриться. Не забыть бы попросить Дашу.
Ники коротко выругался, чем до глубины души поразил бедного Валеру – никто не слышал, чтобы Никита Беляев прилюдно матерился, – и помчался искать Ольгу.
Или все получится – но нет никаких гарантий, что получится хоть что-нибудь!
Ники, совершенно сраженный такой потрясающей новостью, снял с плеча камеру, присел и поковырялся в пыльных осколках.
– Тогда пошли в мою, я тебя подвезу. Далеко тебе?
Ники выскочил в коридор, добежал до ее комнаты и распахнул дверь.
Если она сейчас скажет, что мы с ней тоже должны поговорить не по телефону, вдруг подумал Бахрушин, я заплачу.
Они все оглянулись на ее движение, хотя она не производила никаких звуков – наверное, так боковым, задним, черт знает каким зрением степной орел видит тень мыши, мелькнувшую на земле!
– Да нет, здесь. Она молодец вообще-то. Сказала, что в больницу ни за что не поедет, но…
Ольга искренне сказала, что нет, и он, кажется, обиделся.
Он сверху глянул на нее и пожал необъятными плечами.
Ники шагнул к столу, взял стакан и залпом допил виски. Бахрушин на него покосился.
Ты неуязвим, пока ни от кого не зависишь. С тобой ничего нельзя поделать, разве что огорчить немного.
Бахрушин послушал-послушал и потом встал и сказал, что концерт окончен.
Какие-то бородатые люди проводили их настороженными и подозрительными взглядами. Вдалеке бабахало и как будто что-то осыпалось с продолжительным шорохом, и она подумала быстро – где там Ники?..
Ники кивнул, прилаживая камеру, и через плечо показал ей, где именно этот самый командир, куда ей идти. Ольга и без него нашла бы, но у него было такое представление о заботе.
Для того чтобы отделаться от этого, следовало непременно совершить что-нибудь более или менее героическое.
Была еще тысяча всяких “не”, которые всегда одолевали его дома и о которых он постоянно себе напоминал.
Зданович положил ладони на стол, оперся и свесил голову, всем своим видом давая понять, как Ники ему надоел. Просто до смерти.
– Я знаю, ну и что?! Да хоть бы ты с ним всю жизнь спала, почему тебя касается всякая ерунда, которую про тебя говорят?! Если бы я слушала, что про меня говорят…
– Иду, – быстро и виновато сказала звезда, и Ники посмотрел на нее с удивлением. – Иду, Даша. Простите меня… Никита. Мне надо идти.
– Нам остается узнать, кто из вашей команды видел, что вы пошли читать верстку. А это точно не сорок человек!..
Она прижалась накрашенной душистой щекой к его щеке, очень близко сияли темные глазищи, всегда приводившие его в трепет – ни у кого, кроме нее, не было таких ярких, таких страшных, таких веселых глаз!
Вот, черт возьми, подумал Бахрушин, включая кофеварку.
– Я не поняла, – она пожала плечами. – Кто-то меня ударил.
– Я давно все в “раскладку” переложил, пока ты спала!
Он зашел, и ему показалось, что в кабинете никого нет, и он вдруг на секунду обрадовался – никого нет, значит, можно расслабиться, передохнуть и вернуться в приемную.
– Ольга, оставь рюкзак, там аккумуляторы!
– У нас-то эфир, а там кто знает. Человек предполагает, а тут только Аллах располагает.
Он ее спас, она его поблагодарила. Теперь ему следует уйти. Попрощаться, повернуться и уйти, а он стоит, словно не понимая этого.
– Потому, что наши документы еще не проверили.
Нет, какое-то время он сопротивлялся – ну, очередной роман, ну, это займет его еще на какое-то время, а потом так же непонятно и внезапно оборвется.
Запрещено было использовать в качестве пароля дату своего рождения или, например, девичью фамилию.
– Может, он беженец, а не журналист? Хотя какие-то жили в палатках на территории ACTED.
Господи, где их учат языкам, этих так называемых переводчиков!
– Оль, – сказал он нетерпеливо, – ну что ты, маленькая?!..
– Спала!.. Говорил же, чтобы не таскалась за мной, а ты хоть бы раз послушалась!..
Английский язык, грянувший как гром среди ясного неба, даже испугал Алексея Владимировича. Никто из давешних бородачей не говорил по-английски.
Ухо тоже было ничего себе, хотя гораздо менее злодейское.
Впрочем, отсюда в город вела только одна дорога.
– А этот твой МИД? Добрынин вроде что-то говорил про МИД?
Он вытер лоб о рукав майки, не отрывая от уха телефон, и скинул, почти швырнул на землю свою драгоценную камеру.
Алина присела на широкую скамейку, стоявшую под вешалкой, и по одному расшнуровала башмаки.
У него какое-то странное имя, Готье или что-то в этом роде.
И голос недовольный – Ники не любил, когда она пропадала из поля его зрения. Наверное, Бахрушину пообещал что-то такое, тоже очень мужское.
– Так у меня спутниковый! Детям такие в руки не дают.
…Перед журналистами никто не извинялся – выразили соболезнования семьям погибших, мировые новостные каналы показали дымящиеся развалины и испуганных людей в джинсах и майках, кучками стоявших вокруг …
– М-м? – Он почти не слушал, все шарил глазами по списку. – А, там у тебя кабели, наверное, где-то отходят. Я взгляну потом.
Паника разинула отвратительно смердящую пасть, одним броском приблизилась и посмотрела Ольге в глаза, готовая ужалить.
Ей неудобно было вылезать задом, да еще контролировать эту самую руку, которая шарила вокруг нее, поэтому она просто ее оттолкнула, сдала еще чуть-чуть назад, стукнулась макушкой, охнула, сморщилась,…
Эту историю с Большим театром можно было снять как детектив! Подозреваемый, жертва, и адвокат в роли папаши Пуаро! Кстати сказать, вовсе не обязательно балерина – жертва. Может, директор – жертва. Та…
Как выходят в звезды такой величины?! Как простые редакторши становятся Алиной Храбровой?! Как делаются такие карьеры?!
– Может, он сам голубой. А, говорят, знаешь, кто голубой?..
И тут, под лампочкой, Ольга его разглядела.
– Я тоже сейчас поеду, – озабоченно сказала Малышева. – Младший сын уже три раза звонил, я обещала, что сегодня пораньше приеду.
– А у нее денег, что ли, совсем не было. И все время очень хотелось чаю. Ей наплевать было на чахотку. Понимаешь?
Машина – запыленный армейский “уазик” – завелась не с первой попытки, долго и надсадно кашляла, зато когда завелась, Гийом так рванул с места, что Ольга стукнулась виском в стойку – больно и унизител…
Для него это было началом конца всей его прежней жизни. То есть он, конечно, понимал, что вряд ли завтра пойдет и утопится, но он не мог себе представить, как станет существовать в оставшийся отведен…
Потом пленных затолкали в разные машины – головой вниз, в колени, как баранов, – и долго везли.
– Ребята, контровой свет проверьте, у нас тень какая-то вылезла. Быстро!
– Да, да, – раздраженно сказала она и глупо постучала ладонями – одной о другую. – Я Алина Храброва.
Никто и никогда не узнает, как трудно удержаться на вершине – одной. “Ты доберешься, – сказал ей как-то Соловьев, тоже вышедший в телевизионные монстры. Они курили на лестнице в “Останкино”, сидя ряд…
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал он решительно. – Можете?
Конкуренция? Честолюбие? Извращенное представление о собственном величии?!
Ну да, конечно. Первая проверка документов.
– Я не знаю. Когда Зданович прибежал, вроде бы была открыта. Я правда не знаю, спроси у него, если тебе надо.
Бахрушин понюхал дым от собственной сигареты, еще покрутился в кресле, удобнее устраивая спину, и прислушался к Паше в трубке.
– Значит, человек, который написал записку, видел, что вы пошли в свой кабинет смотреть верстку. Логично?
Ничего не слышно было в кабинете – ни голосов, ни шорохов, ни звуков. Как будто весь мир за его стенами притаился и подслушивает. По крайней мере, у Добрынина было именно такое ощущение.
Не глядя на нее, он сильно затянулся и уверенно по-мужски усмехнулся.
…Две секунды крупный план – ее собственное невозможно прекрасное лицо, – отбивка, уход на короткую рекламу, а потом на погоду.
– А вдруг ты прав? – неожиданно спросил Беляев и поднялся. Черные глаза заблестели, и весь вид от этого у него стал очень пиратским. – Вдруг ты прав, Леша?!
И почему он сказал – “просили передать”? Кто просил? Что за тайны мадридского двора?
– Да ведь никто не разбирается, Виктор Петрович!
– Да я ничем сейчас не занимаюсь. У меня температура. На больничном я!
– Ну, приказ о приеме тебя на работу именно он подписывал!
Он долго держался за голову, сидя на железной сетке Ольгиной кровати в разгромленной Ольгиной комнате с белым накрахмаленным платком, стиснутым в кулаке. Потом поднялся и оглянулся еще раз – последни…
В прошлый раз она решила, что больше никогда и ни за что не поедет на войну – сколько можно?! Ники говорит, что его “тянет”, а она-то?! Ее разве тоже “тянет”?!
Они ее все-таки “нарядили” – раскидали по сказочным веткам гирлянды, повесили пять шаров и кое-как прицепили наконечник – звезду, доставшуюся Бахрушину от бабушки. Та в свою очередь получила ее от св…
Надел куртку, прихватил рюкзак и вышел в коридор.
– На базар надо идти, – от двери сообщил Ники. – Есть охота. И за посылкой. Как ты думаешь, сигарет прислали?
– На. – Он вытащил очки из-под кучи бумаг на столе и сунул ей. Она быстро нацепила их на нос.
Звонить Бахрушину нельзя. Ему сейчас не до нее и не до этих идиотских записок. Она не может и не должна загружать его еще и своими проблемами.
Тем не менее режиссер бодро вставил в пасть “Бетакама” мастер-кассету с сегодняшним эфиром и посмотрел вопросительно.
– Ты их только не перепутай! У них разные номера.
И впереди самое лучшее, самое приятное, что только есть в жизни, – длинный и складный рабочий день.
– Почему? – машинально спросила Алина. Она почти не слушала. Верстка ей решительно не нравилась, а менять что-то было уже поздно.
Вполне понятно, как она оказалась. Столетов твой с чеченцами валандался. Они ему анашу по дешевке возили, а он им за это всякую мелочовку сливал. Ну, информационную. Кого привезли, кого увезли. Кому …
Он бегал по зданию, как всегда оживленному, как всегда переполненному людьми, и давешние француженки его окликнули – они все еще были веселенькие и чистенькие, очень хорошенькие, – и он не услышал и …
Один доллар – это почти сорок тысяч афгани. В ходу десятитысячные голубые купюры, и у всех кошельки были туго и жирно набиты этими самыми купюрами, потому что все остальные “банкноты” – мелочь, за ко…
Она замолчала, хотя ей очень хотелось продолжать.
Бахрушин усмехнулся, но так ничего и не сказал.
– Господи, – вдруг сказала она в потолок и улыбнулась. – Я влюбилась в идиота. Ну почему?! Я столько лет ни в кого не влюблялась, а теперь влюбилась, и в идиота!
Тут Бахрушин махнул рукой, и пленку остановили.
Бахрушин замолчал и стал мешать ложкой в кофейнике.
– Убил бы, – сказал он упрямо. – Мы так устроены. Мы защищаем то, что принадлежит нам.
– Я узнал случайно, – Ники как будто извинялся. – Бахрушин тоже в курсе, но ему сейчас… не до того.
– Гийом, во всем мире положение в Афганистане вызывает интерес. Если мы не расскажем правду о том, что здесь происходит, люди будут думать… бог знает что.
Под ярким светом гримировальных ламп было тепло и все время клонило в сон. Она даже стала задремывать и чуть не рассыпала с коленей бумажный вариант сегодняшней программы, который непременно должна б…
Если плохой – ты пропал, и не спасут тебя ни меморандумы, ни законы.
Корреспонденты на выездах, редакторы в курилках!
– Ну, хорошая же девочка, – сказала она жалобно. – Хорошая, Алексей Владимирович!
Она повязала на голову платок, подумала и перевязала по-другому – украсилась. Кофе не было ни капли.
Поженятся? Будут жить долго и счастливо? Состарятся вместе? Родят красивых и здоровых детей и умрут в один день??
Что нужно срочно звонить в Москву. Что нет никакой надежды на то, что “обойдется”.
– Посылка? – переспросил Бахрушин мертвым голосом.
– Ники, – вкрадчиво поинтересовалась Ольга, – а какого черта ты так работаешь?!.. И тем, и этим? Выгонят ведь к чертям собачьим!..
– То есть ты искренне уверен, что ты лучший оператор на свете?!
На этом “и” все останавливалось. Появлялась следующая пленка, на которой был вовсе другой Али Аль Акбар, и поиски начинались сначала, хотя “цивилизованный мир” так и не знал толком, кого надо искать.
Лидеры держав по очереди промямлили, что они тоже предпочли бы, чтобы капитан саданул по какому-нибудь другому посольству, попроще, но изменить ничего было нельзя.
Рация у него за ремнем продолжала похрюкивать и скрипеть.
Они никогда не обсуждали будущего – в смысле “сколько это будет продолжаться и когда это кончится?”. Ольга понятия не имела, сколько и когда.
Лицо. Чем угодно, но только не лицом, ей через несколько минут в эфир!
– Зачем тебе домашние телефоны, Ники? Или ты влюбился? Будешь по ночам девушке звонить?
– Какая я тебе мадам! – возмутился дядька по-русски. – Мадам!.. Осатанели все!
– Ладно, Леша, я все понимаю. Она правда классный журналист, но война…
И только предчувствие настойчиво шептало ему, что нужно бежать, но он никогда не слушался своих предчувствий.
Почему-то именно картошка ужасно его раздражала.
– Она пропала вечером того же дня. Она и еще трое русских.
Ники с грохотом ввалился в полутемную прихожую, что-то упало, покатилось и, кажется, разбилось.
Бахрушин следом за ним посмотрел на потолок и немного вбок. Там была сплошная побелка и темная штучка противопожарной сигнализации, а больше ничего.
– Спуститесь, – негромко попросил Иван. – Сигнализация сработала, выключить бы.
Лучше бы не улыбался. Все моментально опустили глаза, как будто самое интересное происходило как раз на полу.
– Там бывшая ставка Масуда, а Ольга еще записала каких-то женщин, губернаторскую сестру, что ли, и жену. Они говорят, как плохо было при талибах и всякое такое.
Он лежал на продавленной кровати, проваливаясь почти до самого пола, по которому немилосердный сквозняк гонял оброненную кем-то бумажку, смотрел в окно на стоящий во дворе БТР и все время заставлял с…
Почему он должен долго и нудно объясняться с женой, куда он в очередной раз дел деньги, выданные ему “на бензин”, если он сам их и зарабатывает, он один?!
– Зачем Бахрушин в Кабул полетел? А?! Нет, ты мне ответь, ответь! Кто давал санкции такие?! Кто там за ним ответственность несет?! Я тебе говорил, что я тебя посажу, Олег Петрович?! Говорил или не го…
Какое дело Песцову до Храбровой? Кто эти “наши”, с которыми он разговаривал? Какое отношение это имеет к Паше?
– Все ты правильно понял, Олег. Нет его больше.
– Значит, так. Все новое видео на этих двух кассетах. Вот с этой можешь брать все, что тебе нужно, а на этой примерно с шестнадцатой минуты я снимал для англичан. Поняла?
Она помолчала, решила, что он ей отказывает.
– Не знаю. Надо как-то искать. Службу безопасности подключить.
Они обе стояли у двери, провожая его, очень высокие, очень красивые, похожие друг на друга, в окружении мягкого света, высоких ваз, обнимающихся негритосов и японских циновок.
– А-а, – протянула Ольга уважительно. – Бывает.
Алина Храброва была новым сотрудником – он принял ее на работу всего месяца полтора назад, но знакомы они были давно.
Бахрушин понятия не имел, что способен на подобное.
– Твою жену из Афгана надо отзывать, – сказал Добрынин, и Бахрушин чуть не упал с дивана, прямо к уткнувшейся в ковер голове порнографической девицы. – Не сегодня-завтра талибы в наступление пойдут.
То есть до недавнего времени ей это было не нужно.
Она запрокинула голову, и слезы так и не пролились.
– Деньги? – усомнился Толя. – Ну, ладно, я открою, только ты мне их в щелку просунь, а сам не входи.
Теперь предстояло сказать самое трудное, и он некоторое время собирался с силами.
– Конечно! – повторила она с какой-то странной тоской, взяла его за щеки и заставила откинуть голову.
– Не имеет значения, есть там талибы или нет, – вдруг добавил Гийом и плюхнулся обратно на сиденье.
Но она слишком испугалась, а глаза у него были черные.
– На три дня, но ты не волнуйся, я не стану утомлять тебя своим видом слишком долго.
– Рая! – вскрикнула Алина так, что Ники вздрогнул, как большой пес от резкого звука. – Рая, зайди ко мне на секунду.
Алина Храброва на собственной кухне разительно отличалась от Алины Храбровой в коридорах эфирной зоны.
– Я не собираюсь информировать никакую разведку! Но у меня нет кассеты!
– Черт, – сказал Бахрушин вяло. – Опять забыл.
– Ничего такого я себе не позволяю, – Ники сунул листочки ему под мышку и даже прижал его же локтем, – еще только середина дня, вы все успеете, а мне с ней надо поговорить. Пять минут.
– Ну, – сказала Алина, – ты меня еще больше утешила. Я и так боюсь ужасно. Была Храброва, а стала Трусова! И Бахрушин ничем мне не помогает. Не до меня ему.
Ого! Мулла Омар – идеолог движения Талибан. Наверное, этот Фахим – большая шишка.
Он терпеть не мог зависимость и какую-то собственную недостаточность, кособокость, которая появлялась, когда Ольги не было рядом.
– Придется тебе со мной ехать. Если она на твое имя, мне не дадут.
– Даш, я же знаю, что хорошие гримеры – большая редкость. Ты просто отличный гример.
– “Паркет” – самая скукотень и есть, – не выдержал режиссер. – Как начинается, так моя теща непременно в ванную отбывает. И сидит там, пока до погоды не доходит!
– Да, – повторил Бахрушин. – В программе.
– В “Матросскую Тишину”, – подсказал Бахрушин.
– Не знаю, а что? Бахрушин, наверное, работает.
Бумажка была хрусткая и беленькая, похожая на тех самых француженок, и еще добавила Ольге уныния.
Веем в информационной дирекции было известно, что у Ники золотые руки.
– Господин шеф операторов, вы на работу теперь вовсе не будете приходить?
В холодной машине стекла сразу запотели, и Бахрушин включил отопитель, откуда понесло теплом, и нестерпимо захотелось спать.
“Последний день председательства Хавьера Соланы пишет 001” – это означало, что заметку в верстку пишет Бахрушин и она появится в тексте только за полчаса до эфира.
– Так называется. И это не рассказ, а повесть.
– Так что, Алеш? Закрывают Российское телевидение или пока нет?
“Все, кто тоже в подводной лодке, слушайте нас!” – шмыгая носом, сказала опечаленная Женя Глюкк, ведущая “Радио-роке”, которое Ники любил больше всего, и Шевчук грянул про “последнюю осень”. Наверное…
Грозный или Афган? Там война и тут война. Там беда и тут беда.
Масленников-то в отпуск ушел, а Танечка Делегатская, которая до Храбровой была, ни за что не соглашается.
– Да камера-то со мной, блин! Ты бы хоть думала иногда, что ты делаешь-то?! Куда ты лезешь?! Все славы тебе не хватает или чего-то еще не хватает?! – Он орал, тащил камеру, и втискивал ее на заднее с…
Гийом отхлебнул из своей пиалы. Конечно, он не ответил сразу – еще бы!
Ну и наплевать. Если я вам не подхожу, то и черт с вами!
Он пил водку, и лицо у него было несчастным, как будто пить ему не хотелось, а кто-то нарочно в него вливал. – Ты не беспокойся. Политики никакой.
Однажды в “Останкино” она шла по коридору – просто так, за сигаретами, что ли, или в буфет, и ее окликнул Сережа Соловьев, давний друг, большой начальник и начинающий продюсер.
– Здравствуйте, – пробормотала Алина и, вытянув руку, остановила наконец заунывные вопли своей машины. Короткий писк, и все смолкло. – Господи, что случилось?
– Почему? Все так секретно? Или так… высоко?
Только я не очень смотрела. Мы с Леной Малышевой там повстречались и разговаривали, а потом, когда сообщение пришло, я вернулась сюда.
Когда она открылась во второй раз, за ней была Ольга, и Бахрушин ничего не понял.
Кофе поднялся над краем кофейника, перевалил, потек, зашипел. Газ немедленно погас. Ники схватил кофейник, обжегся, хрюкнул и с мстительным стуком сунул его в раковину. После чего выключил конфорку, …
– Алина, – сказал Бахрушин нетерпеливо. – Ты же сама говоришь, что все понимаешь! Шутки это или нет, а влезли в верстку программы!
Бахрушин помолчал – дежурный вопрос, должен последовать дежурный ответ.
Бомба не падает дважды в одну воронку, а сегодняшняя воронка уже занята – теми, кто выпрыгнул из “Тойоты” и “уазика” на горной дороге.
Ольга знала, что ее жизнь кончилась, как если бы кто-то из них сказал ей об этом. Ей только хотелось, чтобы она на самом деле кончилась побыстрее, и еще ей казалось, что это время, пока она еще не ум…
Следом за ней по широкому полукруглому коридору, где стояли еще одна ваза и антикварный столик, а на столике лежали газеты и очки, он прошел в кухню и приткнулся на первый попавшийся стул.
На лифте он не поехал. Он бы умер от клаустрофобии, хотя ничем таким никогда не страдал.
– Никто ничем не занимается, Ники. По крайней мере, мне так кажется. Никому, черт побери, дела нет, а мне только два часа назад звонил отец Вадика Грохотова и плакал, а я даже не знаю, что ему сказат…
– Для меня и не имеет, но… общественность, ты же понимаешь.
Вот интересно – все, что угодно, это много или мало? Это сколько? И чего?
– Ты прав, – вдруг сказала Алина. – Я не подумала. Мне непременно нужно самой. И открой дверь, пожалуйста. Пока ее не сломали.
– Это не правильно, – лениво поправила его Ольга. – “Мне темните” не говорят.
– Я завтра улетаю, – сказал Бахрушин. – Мне нужно найти этого, которого она записала на кассете.
Почему-то он очень стеснялся, когда оставался без очков, даже с ней.
– Леша, ты чего, не знаешь, кто ее двигает, твою Храброву?!
Он пожал плечами и перевел взгляд на гору.
Оказалось, для того чтобы переправиться через реку, надо садиться на лошадей. О них надо предварительно “договариваться”, то есть долго и темпераментно торговаться – деньги на войне!
Даже как-то и непонятно было до конца, выразил он таким образом протест или все-таки нет.
– Да какое тебе дело, кто за нас платит?! – из ванной крикнул Ники. Кажется, он опять рассматривал себя в зеркале, искал следы былой молодецкой удали.
Под вечер Бахрушину на “вертушку” позвонил председатель Российского телевидения и усталым голосом сказал, что “сейчас зайдет”.
– По телефону нельзя, – сказал он приглушенно.
Гийом коротко оглянулся по сторонам и локтем – Ольга перехватила это его движение – как-то странно поддел и расстегнул кобуру. Смуглые и не слишком чистые пальцы, лежавшие на руле, чуть-чуть шевельну…
Ольга не могла опоздать на эфир. Коля, найди телефон и позвони. Если не дозвонишься Бахрушину, позвони Здановичу, в аппаратную. Сегодня его смена. У тебя есть ручка?
Он вздохнул, подергал себя за шнурки и посмотрел еще раз.
Ей хотелось быть полезной, а никак не получалось. – Я же на выпуске, а там некогда смотреть!..
Который ложится вместе с тобой в постель и встает, когда ты встаешь. Даже когда ты чистишь зубы и бреешься, глядя в зеркало, видишь не только свою физиономию, но и морду своего страха. Он едет с тобо…
Ники остался именно в этой квартире – больше ему некуда было деваться, – с отцом и его новой женой.
– Первое было о том, чтобы я убиралась отсюда, и еще что-то про мой труп, я точно не помню. – Она помнила каждое слово, каждую букву, каждую запятую.
Сетчатый старинный лифт не работал, и он побежал пешком, перепрыгивая через три ступеньки и думая только о том, как бы ему не опоздать на эфир.
– Мы ведем… богословский спор? – спросил он и засмеялся. А может, он что-то другое спросил, потому что от злости у нее шумело в ушах, а говорил он не так чтобы очень правильно, ей все время приходило…
– Затем, что доступ в верстку – не шутки, даже если кто-то и решил так пошутить. Это должностное преступление, да будет тебе известно. Давай. С точностью до запятых. Я жду.
– Ничья. – Он еще постоял немного перед шлагбаумом, потом резко надавил на газ и сразу сильно забрал вправо, на всякий случай. – Я сам по себе. Я никого не трогаю, примус починяю, и меня тоже никто н…
Зачем пришел Добрынин? Перевести все стрелки на него, Бахрушина? Почему так спешно? Почему перед самым своим отъездом? Или отъезд тоже как-то связан с этой дикой парижско-арабской историей?! Куда дел…
…Или это был не он, который боялся и цитировал?!.
О гадких записках. О том, что новая команда приняла ее в штыки. О том, что программы плохие. О том, что она чувствует себя очень неуютно и все время тоскует по четвертому каналу, где все так хорошо к…
Если хороший, значит, еще можно попробовать побороться вместе с ним, когда одному не под силу.
Здесь все только свои. Эфирная зона. Чужие здесь не ходят.
Очень холодно. Так холодно, что стынет дыхание, превращается в пар.
– Дело не во мне, – Беляев неторопливо поднялся.
Ольга в кармане включила диктофон, уверенная, что сделала это ловко и незаметно. Что-нибудь наверняка запишется. Если давать это под картинку, которую снимет Ники, да под перевод, про качество записи…
Алина Храброва в ту же самую секунду смотрела в чистое стекло своей парижской телефонной будки. По стеклу бежал дождевой поток.
С кем он мог разговаривать про Храброву? Кто недоволен?!
Трудно найти оператора, который сумел бы хорошо снять войну. Еще труднее найти такого, который согласился бы снимать войну. И невозможно сделать это быстро. У Бахрушина не было выхода – Ники позвали …
Бахрушин посмотрел верстку – в компьютере не осталось никаких следов сообщения, оставленного Храбровой неизвестным.
Как-то утром машина под окнами закричала страшным голосом. Муж, как обычно, спал – Алинины проблемы никогда его особенно не интересовали, – и она выскочила на балкон в ночной рубашке и валенках. Холо…
– Алин, не щурься, – сказал в ухе режиссер, и она перестала щуриться.
Зажигалки не было. Бахрушин еще поискал, а потом раздраженно вытащил изо рта сигарету – сидеть с незажженной сигаретой во рту было как-то глупо.
– Столетов сказал Никитовичу, что… кассета подлинная. Якобы он точно это знает.
– Тебе нравятся бородатые мужчины в платках?
– Ну конечно. У меня романы со всеми хорошенькими ведущими… Обоего пола, кстати сказать.
Тут Алина заподозрила, что Малышева над ней смеется, но та не смеялась.
Он снял трубку, прижал ее плечом и сунул в карман сигареты. Где же зажигалка? Он порылся в залежах ненужных карандашей, которые зачем-то держал на столе, но зажигалки не нашел.
Платок был очень белый, сильно накрахмаленный.
Дождь за окошком шумел, бесконечный, безнадежный. Из приоткрытой створки тянуло осенним московским холодом, поздним вечером и автомобильным перегаром. Дверь в приемную была распахнута. Марина давно у…
– Все и так решили, это точно. Ольга тоже со всеми спит. В данный момент, если я не ошибаюсь, с Ники Беляевым.
Некоторое время они молча пили кофе и хрустели галетами, как две собаки улучшенным кормом “Чаппи”.
Наверное, он ведет себя неприлично. Вряд ли кто-то еще отпрыгивал от нее с таким… заячьим энтузиазмом, особенно учитывая, что она не делала никаких попыток напасть на него.
Конечно, не сказала. Она вообще никогда и ничего не стала бы говорить такого, что говорят в глупом кино или пишут в глупых книгах, которые глупые тетки читают в метро, а дома, начитавшись, рыдают от …
– Иди на фиг, – предложил оператор и ушел в крохотную комнатку, точную копию ее собственной, сел там на кровать и стал обуваться, вид у него был сердитый. Из-за майки вывалился крест и качался на шир…
Да, он был бы счастлив, если бы ее интересовала не политическая журналистика, а, скажем, женские ток-шоу – скажите, а сколько соли нужно класть в грибы, чтобы они не закисли? Скажите, а ваш муж ревну…
– Может, связь сегодня восстановится, – пробормотал рядом Ники и вдруг повернул руль, сильно выкрутив кисть, и нажал на тормоз. Ольга чуть не ткнулась лбом в щиток.
– Да какая тебе-то разница! Твое дело снимать!
– Ольга, – кивнул Баширов. – Я знаю. Я все знаю, Олег. Ты мне не объясняй. Ты, если хочешь, спроси, может, я тебе объясню.
Родительская жизнь, а потом и собственный брак выработали у него устойчивую аллергию к созданию семьи, чему он был даже рад – забот меньше, свободы больше.
– Привет, – сказал Ники, тяжело дыша. – Ты чего не открываешь?
Он, Ники Беляев, никогда не понимал ничего подобного, и ему было противно, как будто случайно он наступил на лягушку и раздавил ее, а теперь не знает, что ему делать – с лягушкой, с ботинком, с собой!
– Ничего. Я раньше ходила на работу, как на праздник, честно. А теперь иду, как на виселицу. Я стала всех бояться из-за этого придурка, понимаешь?! Я на стоянку боюсь ночью идти, мне кажется, что он …
Когда Ники сказал “кошелек”, все открытые язвы вдруг обожгло болью, его дернуло током с головы до ног.
Ники был последним, что осталось от Ольги, если так можно сказать.
Она разлепила глаза и посмотрела на темную дорогу, из которой фары “ровера” вырезали рельефный кусок – ямы, ухабы, заборы. Электричества здесь отродясь не было, и только одно здание сияло в кромешной…
Бахрушин решительно не хотел никакого кондиционера. Он хотел, чтобы было холодно, дождь шелестел и пахло мокрым асфальтом.
Жаль, что ушел Беляев. Он умеет снимать – главный оператор “Новостей” как-никак.
Он не примет сочувствия и вряд ли будет рад, если кто-то поедет к нему убираться, как за покойником! Он не станет ничего и ни с кем обсуждать – по крайней мере, с подчиненными, – а если те полезут с …
– Я… – он быстро взглянул и опять отвел глаза.
– Ладно. Мне бы на самолет не опоздать, а еще домой заехать, на своего думского лидера глянуть. Я вернусь через три дня.
– Возможно, – согласилась Алина. – И даже скорее всего. Но я правда не знаю, как ему помочь.
Только бы знать – что?! И кем?! И зачем?!
Когда же это кончится, черт побери все на свете!
– Ты прости меня, – сказал он, когда Алина дописала и протянула ему листок. – Но мне правда надо знать.
За тонкой “хрущевской” стеночкой неаппетитно стучала посуда и пахло как-то не по-утреннему тяжко – то ли горелым маслом, то ли луком. Ники не выносил эти утренние запахи, с самого детства терпеть не …
– Да потому, что ему все надоело. Меня дома никогда нет. “Московский комсомолец” в каждом телевизионном обзоре сообщает о моих любовниках, прямо списком, как будто они в Думу баллотируются. В “Извест…
Алина перекрасила дверь. Потом перекрасила еще раз. Потом это превратилось в своего рода соревнование – она перекрашивала, а слово возникало на нем вновь, как по мановению некой ведьминской палочки –…
Ошибся ваятель. Из нестандартного пластилина вылепил.
Бахрушин помолчал немного. Песцов прямо у него перед носом возился в кресле, доставал сигареты.
– Завтра опять зарастешь, а бриться будет негде.
У них получилось, а у нее нет. Так обидно. Почему у нее не получилось? Она так старалась.
Алина кивнула в его сторону, поблагодарила за поддержку.
Она еще успела подумать, что ковер светлый и теперь останутся пятна.
Ехали они долго, потому что в темноте все дороги оказываются длиннее и труднее, чем при свете дня, и Ольга все время засыпала и стукалась головой в стойку, а заботливый Ники все предлагал ей пересест…
Она не спросила, но Гийом сбоку быстро посмотрел на нее – понял, что не знает.
– Ну и что тебя смущает? Письмо как письмо. Видишь, она в беспокойстве. Ребят нашла, чтобы они тебе ящичек передали. Слушай, а когда ты в Пхеньян летала?..
Баширов принял его в ту же секунду, что он приехал.
Ни та, ни другая не могли иметь к нему никакого отношения, и он все время строго напоминал себе: только этого нам и не хватает в дополнение ко всем нынешним радостям нашей жизни!
– Ники, я люблю тебя, – сказала Алина Храброва, и ее голос, усиленный петличным микрофоном, эхом отдался по всей студии и аппаратной, перекрывая ругательства, стенания и мольбы. – Давай. Езжай на сво…
– Я в Париже, – сказал далекий голос, показавшийся ему очень холодным. – А ты? Где ты?
Бахрушин иногда в порыве раздражения поддавал красотке ногой по заднице – очень удобно.
Бахрушин решительно и бесповоротно ни с кем и ничего не обсуждал.
– Больная бабушка? – спросил кто-то из ассистентов.
– Беляев, твою мать, куда ты прешь-то всей тушей?!
– Ну, тогда пока, – неожиданно решительно попрощался Алексей Владимирович, вклинившись в паузу, во время которой Песцов, специалист по паролям, явкам и конспиративным квартирам, набирал в грудь возду…
Шут с ним, пусть он орет. Пусть говорит всякие слова, довольно оскорбительные и несправедливые.
Операторов нет, и звуковиков тоже, что им днем в редакции делать! Ну, будет не три человека, а пять. А я попрошу Бахрушина, чтобы Кривошеев записи с камер слежения нам показал.
– Только на работе никому ничего не рассказывайте, – попросил он. – Я потому, собственно, и приехал, чтобы не на работе… Короче, мне кажется, что вообще ни с кем это обсуждать не надо.
Он улетал в Брюссель на форум “За свободу средств массовой информации” – мероприятие скучное, но приличное, куда всегда съезжались люди, которым просто нужно было поговорить друг с другом.
– Я, черт побери, с ней, – заорал он по-английски, – и я, черт побери, за последние полчаса чуть не сдох! Ты что?! Ненормальная, в конце-то концов?! – со слова “ненормальная” он почему-то перешел на …
Очень здоровый, очень сильный, очень высокий молодой мужик, закрывающий ее от ветра, вот черт возьми!..
– Ужасно, – пожаловалась мать, появляясь на пороге. – Бумага ужасная. Перевод ужасный. Мусенька, иди, девочка, я тебе котлетку положу! Оказывается, у Вивьен была сумочка из “патентованной черной кожи…
– Потому что они программу верстают! Именно сейчас!
– А вы думаете, что тот раз был последним? – спросил он.
Бессмысленно было искать, но он все-таки поискал, даже во вчерашнюю заглянул.
– Нет. Не хочу. Тебе нужны деньги. Ты не в казино идешь, ты людей спасаешь. Я тебе даю деньги, потому что знаю, что ты людей спасаешь. И Храброву я очень уважаю.
– Я хотела уточнить, будешь ты со мной сегодня ужинать или нет, – быстро и фальшиво сказала она.
– Но ведь вы могли эту кассету затереть, спустить в унитаз, выбросить к черту!
– Я работаю именно здесь, – с нажимом сказал Ники, – это совершенно точно.
Никто не знал, но телевизионная звезда Алина Храброва больше всего на свете любила жареную картошку с соленым огурцом и еще мамины котлеты. Мама почему-то всегда привозила их закутанными в сто полоте…
Ну да. Все правильно. Алинин номер и текст: “Алина, мы тебя заждались, у нас беда с подводками!”
Ники не найдет ее никогда. Афганцы не скажут, а больше никто не видел, что она уехала с командиром в горы.
– От какой-то Вали Сержовой, – раздумывая, сказал Ники. – Ольга сказала, что она такой не знает.
Ники сбоку взглянул на нее, и с веселым изумлением Ольга вдруг поняла, что пожалуй… вправду уверен.
Ники далеко в сторону отбросил сигарету – она прочертила в темноте длинную оранжевую дугу – и быстро пошел к машине.
– Да, – сказал Бахрушин твердо. – Если потребуется.
Что это за поле, которое нужно вспахивать с помощью “калашей”, “винтов” и кривых, зазубренных ножей, специально предназначенных для того, чтобы выворачивать кишки?! Что вырастет на таком поле?!
Бородатый, шедший за ним почти вплотную, слегка подтолкнул его в спину, и Бахрушин шагнул наугад, в черноту. Под ногами чавкало – дождь, что ли, здесь шел?!
– Твоя теща не показатель, – сказал кто-то из редакторов.
Ты не можешь себя заставить, а он, быть может, говорит дело. Ты не можешь знать, потому что ты там не был. Ты должен его выслушать, как бы это ни было трудно.
– Я рвач и выжига, – согласился Ники. – Это всем известно, хоть у кого в “Останкино” спроси. Но жизнь-то одна!..
– Ну да. Кто-то из ближних. Еще говорят, на англичан работал. Говорят, Акбар его в лоскуты порезал, а куски четырьмя лошадьми по сторонам света растянул.
Трудно было разглядеть как следует – ночь, темень, и лобовое стекло той машины заляпано засохшей грязью.
Он выбрался из засады, спустился вниз и сел за первый попавшийся компьютер. Теперь осталось только ждать и наблюдать.
– Не можешь, – неожиданно жестко сказал оператор, – давай тогда первым рейсом в Душанбе, а оттуда в Москву! Снимешь сюжет про выставку собак, мне сюда перегонишь, я оценю.
Марина вздохнула, отставила кружку с чаем и полезла в стол.
– Информационное?! – вскрикнула редакторша.
– Звоните, – разрешил Ники. – Вперед. Только зачем вы все это устроили?! Славы, что ли, хотелось?
– Храброва?! Просто так?! Леша, она ничего и никогда не делает просто так! И Баширов ей деньги не за “просто так” ссужает, а за определенные услуги!
– Я не знаю, Олег. Он сказал мне про видеокассету.
– Ты мне объяснить хочешь, – спросил Баширов, – как бывает, а как не бывает?!
Машины подъехали почти вплотную и остановились – задняя оказалась “Лендровером”, а передняя точно таким же “уазиком”, как и тот, в котором сидели Ольга с афганским командиром по имени Гийом.
“Оттуда” она тоже прочитала. Это была пользовательская инструкция к факсу на английском языке.
Дождь шумел за окнами, компьютер чуть слышно гудел, Настя Каменская со своей командой добралась наконец до негодяев, разоблачила их со своим всегдашним интеллектуальным и женским блеском, а потом они…
Именно школьное, когда по пути к двери непременно нужно посмотреться в зеркало – все ли в порядке? – расправить плечи, подтянуть живот и вообще несколько “накрахмалиться”.
– А ты из-за чего ушел с “Российского радио”? Сидел бы и руководил себе, все там у тебя было хорошо.
– Говори, чем помочь, – раздробил тишину голос Баширова. – Я помогу.
– Толик Борейко знал. Он в тот день приперся, долго канифолил нам мозги, все хотел выведать, с кем мы на север едем… И про посылку сказал.
– Я не сплю, – возразил тот, зевнул и мужественно подавил зевок. – Леш, я с самолета, и мне малость… не по себе.
Они давно привыкли ни на что и ни кого не обижаться “до слез”. Только трепетные и ничем не занятые барышни могли позволить себе подобное. Они – нет.
Рая покорно замерла у самой двери. Ники вздохнул от неловкости. За ремнем джинсов у него вдруг ожиларация и осведомилась скрипучим голосом, где он.
Пузырьки от спирали кипятильника отрывались все быстрее, всплывали и лопались. Ольга наблюдала.
В какой момент она уверилась, что муж – величина в ее жизни постоянная и неизменная, как вчерашний закат и сегодняшний рассвет, что он никогда и никуда от нее не денется, они все успеют, “догонят”, к…
– Он такой же корреспондент, как я китайский летчик!
Некоторое время они молчали. Дверь все время дергалась, словно с той стороны собирались ворваться.
Самое главное попасть внутрь. Попал – как будто в рай. Можно мыться или чистить зубы.
Так вот, Алин, значит, после синхрона Григорянца мы ставим…
Зданович повел плечом, словно там вилась муха и гудела назойливо.
Алина посмотрела на него. Прямо в его странные темные глаза, как будто предназначенные для компьютерного злодея.
Она знала, что Никогда не позволит себе “зависеть”.
– Ты приходил за кассетой, да? Ты и забрал ее. Там двери, в этой гостинице, пальцем можно открыть! Ты знал про посылку и про кассету. Откуда ты узнал?
Конечно, никто никого не найдет. Никогда.
Ему действительно было все равно – пять миллионов, пятьдесят или пятьсот.
– При чем тут Паша? – пробормотал совершенно ошарашенный Зданович. – Песцов ведущими новостей не распоряжается!
– Я знаю, но у нас вечером был запланирован эфир.
– Ольга, там вторая линия обороны и военный лагерь. Туда можно сходить поснимать, я пойду, а ты останешься. Да кому ты звонишь-то, блин?! Нашла время!
– И теперь она со мной спит, – подсказал Бахрушин скучным голосом, взял карандаш, постучал им по столу и посмотрел на место, по которому только что постучал. – А с моей женой в Афганистане в это врем…
У каждого из них, помимо паролей, были персональные номера, начиная с 001, бахрушинского, – практически как партбилет у Ильича.
Платок был белоснежный, сложенный треугольником, как солдатское письмо в войну.
А она сразу не позвонила, потому что у нее был шок.
– Шеф операторов. Он сейчас с Ольгой в Афганистане. Алина, что ты хотела у меня спросить?
Одна канистра оставалась нетронутой, на дне другой болталось пол-литра “пригодной для питья” воды.
Ольга Шелестова пропала, и это моментально стало известно всем. Она пропала, а Беляев, который находился там с ней и который сегодня должен снимать Алину, вернулся целым и невредимым.
– Толь, это Ники Беляев. У меня к тебе дело.
– Какую еще минутку, – пробормотала Ольга себе под нос, – только этого мне и не хватало!
– Господин командир, я хочу попросить вас об интервью.
– Кто со мной едет, я в сторону “Алексеевской”?!
Стоять ему было неудобно, потому что он очень большой, а места мало, поэтому, двинув стул, он пристроил на сиденье одно колено. Вечно он нарушал протокол, не соблюдал этикет, молчал, где нужно говори…
В “Новостях” работала Ольга, и Бахрушин пропал.
В каком-нибудь тихом и скоромном месте, например в ресторане “Пушкин”. Сразу после эфира.
Они все тут так ездили, “без башки”. Ники, как известно, время от времени очень уважал такой стиль вождения.
– Ну да. Ты не была в Пхеньяне, а я не был в Сердобске. Ты точно знаешь, и я точно знаю. Логично.
Почти всегда это взаимное похрюкивание доставляло ему некоторое незамысловатое удовольствие, но сегодня от этих мыслей вдруг стало противно, как будто вместо кофе он наглотался микстуры.
Ники перестал его замечать приблизительно лет с восемнадцати.
– А я говорить не буду, я же не муж! Если ей непременно надо на войну, пусть меняет работу. На другой канал уходит. От Российского канала она больше ни в какие горячие точки не поедет. И приказ я под…
А она так ни разу и не сказала своему мужу, что любит его!
– Почему вы считаете, Никита, что можете всех тут безнаказанно оскорблять?!
– Солдат – хорошо, – неожиданно объявил Халед и улыбнулся. – Талиб – плохо. Масуд – хорошо.
Это не меня бородатые люди с автоматами везут куда-то, и ясно, что везут убивать. Всех убивают, и меня тоже убьют. Они больше ничего не умеют. Они родились только для того, чтобы умереть, захватив с …
– Уважаемые господа журналисты, а также не господа и не журналисты, – начал Бахрушин. – Для начала смотрим программу. Я предлагаю третий блок, как самый показательный.
– Совсем никто? – Он опять постучал по клавиатуре. Монитор мигнул и на нем появилось нечто непонятное. Алина смотрела из-за его плеча.
– Ну, черт его знает… Может, ты забыла просто…
– Должно быть, ты рвач и выжига, – предположила Ольга лениво. – И деньги для тебя самое главное в жизни, и страсть к стяжательству и наживе в твоих мозгах затмевает все остальное.
Она прищурилась и поискала глазами. Без очков Алина плохо видела, а они имели постоянную гадкую привычку куда-то пропадать.
Интересно, что она читает в семь часов утра?!
Ники кивнул на тумбочку, и Ольга посмотрела.
Паника, словно атакующая змея, выметнулась из гардероба и зашаталась перед их лицами, разинув отвратительную пасть.
Баширов стоял у окна, в нише его не было видно. Он курил, и рукава белой рубахи были засучены, смуглые волосатые руки показались Добрынину почему-то непристойными.
– Снял, снял! Я хорошо все снял! А вот тебя где носило?! И как это ты с ним поперлась?! Да еще в горы, да еще под обстрел?!
Выходит, это чужие?! Это не свои?! Значит, и Гийом их боится тоже?!
Почему он должен ехать на шесть соток тещи с тестем, когда ему надо на работу?
– Журналист из EFE. Ники, ты представляешь, он живет в палатке.
Они вообще вряд ли подозревают о том, что ты человек, чего уж говорить о гражданине! Им нет до тебя дела, даже этому нет, у которого французское имя и отец в Париже. Они рождены, чтобы убивать и полу…
Она опять помолчала, и он уже начал раздражаться – сколько можно! Она не девочка из детского садика, а он не воспитатель Макаренко. И не педагог Ушинский. И не…
– Что, что! Ничего! Зачем ты сообщение удалила?!
С равноправием, оказывается, большие проблемы.
– А какого туману напустил Добрынин? – спросила она все с той же фальшивой живостью. – Российское телевидение закрывают? Перекидывают нас на освещение футбола?
Его упрямство можно сравнить только с его чудовищным профессионализмом – если таковой может быть чудовищным.
Алина забыла запереть дверь, а на столе у нее пепельница с окурками, а пожарник наверняка уже в засаде!
Он умел “выключать” мысли, которые мешали ему жить, на работе это получалось особенно хорошо.
Но Ники не мог оторвать взгляд от его платка.
Добрынин решительно не знал, о чем он должен спрашивать.
– Да понимаю я все! Моя вон тоже… бизнес-вумен, черт бы ее побрал! Бизнес-вумен и политик она у меня!
– Эй, что тут такое?! Землетрясение? Бомбежка?!
Алина специально постояла возле нее, дав понять, что хозяйка ее усилия оценила, и прошла на кухню.
На этот вопрос никто из них не мог внятно ответить.
– Добрый, вечер. В эфире программа “Новости” второго канала и Алина Храброва. Мы познакомим вас с основными событиями этого дня.
– Скорее всего, никто тебя не убьет, – хладнокровно сказала Малышева. – Люди, склонные к публичной истерии, как правило, не представляют серьезной опасности.
– Меня тоже писанина замучила, – Песцов сочувственно кивнул на стол. – Пишем и пишем, писатели!..