Все цитаты из книги «Илья Муромец.»
— Это что там такое? — прервал брата Попович.
— А-а-а-а!!! Говорящая лошадь! — издал предсмертный вопль Фома.
— Загоняй... Загоняй! — шепотом позвал он.
На другом берегу снова закричали, с кораблей Донеслась крепкая варяжская ругань — северяне сетовали, что трус, которого пытают другие трусы, мешает им спать, кто-то громко заорал печенегам, чтобы зат…
— Дочитал. Мужик знающий, но потрепаться любит и путаник большой.
— Ну и поле, пес его побери, — пробормотал Алеша.
— Ты давай убирайся покуда, — кивнул Илья. — Я на двор пойду, промнусь немного.
— Достаточно, — тихо сказал Владимир. — Ты что же, Илья Иванович, думаешь, я у своих воев ворую?
— А ты что, не помнишь? — Бурко изумленно посмотрел на Илью.
— Так ты, княже, хочешь их на поле встречать, между Днепром и Лыбедью? — спросил Илья.
— Да какой я праведник, — махнул рукой богатырь. — Ладно, где они?
— Иди, иди уж! — напутствовал его кто-то сзади, суя мальчишке в руки багряный сверток.
Мимо них пронеслись вверх по склону вырвавшиеся из схватки печенеги, доскакали до гребня и развернулись, киевляне их не преследовали, небывальцам казалось, что победа уже за ними.
— Ну, молодцы, — повернулся Илья к лежащим на земле дружинникам, — бывайте. Через трое суток вернусь, может, и пораньше. Готовьтесь, не подведите меня.
— Не совсем то, конечно, — пробормотал он. — Ну да на первый раз сойдет. ПОЕХАЛИ!
— Ничего, у нас кони свежие, а их наверняка притомились, — сказал Якунич. — Пошли.
— Тут у нас всего вдоволь — шербет хорасанский, инжир мингрельский, изюм — ах какой! Вино хиосское, мед русский, а вот это с Колхиды — быка валит! — Самсон хозяйственно раскладывал снедь. — Садитесь,…
— В ту уже не влезаю, — коротко бросил государь.
— Зря ты пришла, княгиня. Не пойду я, — глухо сказал Илья. — Уезжай, пока можно. Бери детей и уезжай, к брату, в Царьград.
— «Признайся, мужик, как на духу, ты ведь не охотиться в мой лес ходишь?»
— Так это ты меня на кол сажать будешь? — вспомнил богатырь слова царя.
— А-а-а-а... Э-э-э-э, — выразил общую мысль скорый на красное слово Добрыня.
— Добрый ты князь, зла не помнишь, особенно когда сам его творишь, — Илья встал, прошелся по погребу. — Ничего-то ты, Владимир Стольнокиевский, не понял. Ты думаешь, что тебя князем-то делает? Венец?…
Илья проснулся, когда солнце стояло уже высоко. Яркие лучи били сквозь решетку прямо в лицо, и борода от жара понемногу сворачивалась колечками. Он медленно сел, опираясь на узкий топчан из половины …
— Спасибо за добрые вести и за службу твою, Улеб Радославич.
— А ну-ка, Илюшенька, посмотри мне в очи, — вдруг приказал Никита.
Илья приходил в себя с трудом. В голове неумолчно звонили колокола, во рту пересохло гадостно, словно пил беспробудно неделю. В довершение ко всему, попытавшись подняться, он понял, что руки и ноги е…
— Ишь ты. — заметил Илья, переворачивая страницу. Венцингеторикса было жалко.
— Оставайся на Руси, — предложил Муромец. — У нас всем земли хватит, хочешь — по Днепру, хочешь — по Волге, желаешь — в Залесье дадим.
Богатырь поднял личину, открыв смуглое скуластое лицо настоящего степняка.
Отдавая слово Муромцу, Красно Солнышко показывал, что уважает своих богатырей и власти над ними не ищет — пусть своей волей служат. Илья задумался — конечно, хотелось бы встать вместе, двадцать пять …
— Двадцать пять осталось. Сенька, боярский сын, сложил буйну голову, Соловей Будимирович в Новгород вернулся, одной торговлей теперь занят — и с Югрой торгует, и с варяжскими странами. Звал Дюка с Са…
— Я же сказал — не перепрыгну! — конь опустился на четыре ноги и попятился.
— Илья, ты что, один едешь? — В голосе Бабьего Насмешника слышалось отчаяние.
— Не послал, — поправил богатырь, — попросил поехать с ним. А уж я ему предложил — пойду, мол, первым с побратимом поговорю.
Илья на бегу соскочил с Бурка, припал на колени.
Добрыня медленно убрал руку от ножен и провел по глазам.
Сбыслав хохотал вместе со всеми над похабной и веселой сказкой. И странное дело — час назад на душе камень лежал от мысли, что пал веселый и храбрый богатырь, а теперь стало легче, вместе со всеми он…
— Это почему еще? — изумился богатырь. — Что за беда мне с того будет?
— Не на коне, — поправил его поп. — Ходил я из Новагорода на ладьях по разным делам, и княжьим, и ушкуйным, а потом вот крест навесили. А кони меня не держат.
— А почему нет? — спросил Владимир. — Станем от Угорских ворот до Предславина, так им нас не минуть.
— Задушишь, медведь дурной, — прохрипел Бурко.
— Ну, Улеб Лют... — начал было Якунич и снова замолчал, не находя нужных слов.
Второй ряд черниговских и смоленских полков бросился в битву.
— А потому, — подошел Алешка с воняющим рыбой мешком на плече, — что ты, богатырь русский, должен был чужака сразу в бараний рог согнуть, а не в пыли с ним кувыркаться.
В княжеских покоях было тесно — воеводы, богатыри, начальные люди малых полков собрались на последний совет, перед тем как разъехаться по полкам. Дозоры доносили: пока поганые спокойны, но никто не о…
— Вот как... — протянул Сигурд. — Ты знаешь, Илья, сын Эйвана, мне думается — конунг Валдемар растратил свою удачу.
Муромец знал: мстя за оскорбление покойного отца, юный варяг зарубил королевского эрла на глазах у сотен людей, а затем спокойно сел на свои корабли, где уже поджидала его дружина отчаянных, как и са…
Мышь уже трюхал обычной своей валкой рысью, словно и не мчался только что быстрее ветра, большие, ослу впору, уши торчали в разные стороны, и морда конька была какая-то усталая и брюзгливая.
— Да никак это Илья Иванович! — голос из усталого сделался радостным.
— Ну, пойду я, — решительно кивнул Владимир и шагнул к порушенной двери.
С отцом Серафимом у Бурка отношения были сложные, хотя, в общем, добрые. Сперва священник считал, что говорящий конь одержим бесом. Но когда Бурко позволил окропить себя святой водой (да еще немало в…
— Езжайте в свой полк, добры молодцы, — велел Гореслав. — А ты, Алеша, труби в рог, буди Муромца!
— А и... Пропади ты пропадом, дубина упрямая, — Бурко тряхнул головой и рысью устремился на север.
— Исполать тебе, сильномогучий богатырь, — торжественно сказал красный от натуги сотник. — Славный Илья Муромец, свет Иванович.
— Так вот я об этом и речь веду, отче, — медленно сказал Илья, — Он же мне сказал: «Не зверись»...
Муромец коротко рассказал окружившим его кольцом витязям, как им надлежит сегодня биться. Те слушали внимательно, но когда Илья закончил, многие зароптали, а Алешка — тот прямо сказал: неладно, мол, …
— Ты, Бурко, не ори, орать я сам умею. — Илья вглядывался во что-то, чего конячий глаз увидеть не мог. — Ты лучше вот что скажи — у Калина какого цвета шатер?
— Белого, значит. А не он ли там на кургане светит?
— Ну ладно, не скоморошествуй, — поморщился князь.
Он встал и, отвернувшись, посмотрел в сторону. «Это чем же мы его так прихватили?» — удивился про себя Илья.
— Сейчас все людям возместим, быстро на Заставу метнемся и подуваним, — подытожил Илья и робко посмотрел на отца Серафима.
— То Владимир, а то — Русь, — горячо сказал Илья. — А простой люд? Бояре-то по селам на север сбегут, а мужику что делать? Неужто так оставим? Не вступимся?
— Семь, княже, по последним сказкам — семь.
Илья не знал, как Бурко ухитряется в темноте угадывать, куда скакнуть в очередной раз. Доверившись коню, он просто любовался тихой ночью. Ни облачка на небе, звезды светят ярко, пересекают небосвод п…
Теперь богатырь видел того, кто сидел на помосте. Тому было лет сорок, длинные усы и редкая борода свисали на грудь. Одетый в грубый белый халат и синие широкие штаны, он ничем не отличался от просто…
— За месяц? — еще мягче осведомился Самсон, заглядывая сверху вниз в глаза мужичонке.
— Молодежь, — вздохнул князь. — Ко мне так сон нейдет. Так что Застава?
Муромец молча смотрел на последнюю преграду. Он видел Калина, что смотрел на них сверху вниз, со склона. Царь улыбался, словно говоря: «Ну и что ты теперь сделаешь, могучий алп-ер? Вы поляжете здесь,…
— Хорошо живете, богатыри. — Илья сел к столу, но к кушаньям не притронулся. — Откуда яства такие? Али Владимир вместо пшеницы со своего стола отправляет?
— Посмотрят, братко, посмотрят. Уводи своих и моих, за варягами соберешь, кого сможешь, поддержишь урманов.
Спускаться в темноте по крутому обрыву верхом было опасно, и князь грузно покинул седло, за ним слез с Бурка Илья. Приказав Улебу и остальным смотреть крепко, государь вынул из переметной сумы неболь…
— Уж не мнится ли мне, не мара ли играет? А то не мара играет, то мой любезный старший брат Илья Иванович к нам пожаловал! А слезай-ка ты с коня, братец, дай-ка я тебя руками подержу!
— Как успел? — ошарашенно спросил Якунич. — Ты же говорил, у вас кони заморены?
Илья кивнул и, торопясь, сбиваясь, перескакивая с одного на другое, рассказал, как днем ранее наехал на шатер Калина, пытаясь в одиночку покончить с бедой, как попал в полон и был обречен страшной см…
— Времена морских конунгов прошли, Илья. Ныне правители крепко стерегут свои берега. Северные моря закрыл Канут Могучий, а у меня с ним... Ну, сам знаешь.
— Лады. Вели мне только орехов в ясли засыпать, надоел овес.
— А там впереди, — звенящим голосом продолжил Илья, — подол.
— Седлать коней!!! — ревел внизу Добрыня, и Самсон с радостным свистом слетел с вышки на вал. — Идем на Русь! ИДЕМ НА РУСЬ!!!
— Воду, воду дайте! — крикнул кузнец, и хоть говорил он по-русски, ему сунули флягу с водой.
— Сказал Владимир, что нечего мне на Заставе делать. Не гожусь я. Мол, Илье Ивановичу такие не надобны.
— Так, Илья Иванович, — робко начал самый смелый. — Где же мы весной орехов достанем?
— Что делать-то будем? — спросил Бурко. — Напиваться что-то не хочется — настроение не то.
Мало не сорок тысяч народу подхватило этот клич, казалось — ветер поднялся от голосов, и даже дружинные кони, привычные к шуму и грохоту битвы, заплясали под седоками. В души людей сошел покой, словн…
— Сколько ни клади, решать все равно Калину, —. подвел черту Владимир. — У меня к тебе вот какое дело будет. Новгородцы к Киеву ввечеру подойдут. Надо им такое место отвести, чтобы и почет был, и с н…
— Не насмерть. Вакула, которому ты руку из плеча выставил, когда он тебя на улице просил не буянить, боле работать не может — хорошо, сыновья подросли. И сколько таких вакул! А что не насмерть... Ког…
— Да разве это я творю? — удивился Владимир. — Это Улеб тебе мстит, мое дело сторона. Оно, конечно, злым обычаем, ну так за то ему перед Богом ответ держать, не мне.
— Никакой бой не длится трое суток, — знакомым наставительным тоном пояснил Бурко. — Раньше кто-то сбежит. Давай-давай, и сам скидывай все, кроме кольчуги, и шлем полегче возьми.
В голосе князя едва уловимо проскочила опасливость.
Нет, не показалось ему тогда — пусты и тусклы были очи Змееборца.
— Да надо бы, — сказал воевода. — А пуще того хочу душу отвести, не могу больше, в городе — что на погосте.
— То есть вы становитесь там, где ожидается натиск пацинаков?
— Да тебе-то только радости будет, — зло усмехнулся князь. — Нет, на меня он и пьяный не замахнется. А ну, с дороги!
Тяжело дыша, Илья осмотрелся по сторонам. Вокруг валялись трупы, полыхала сухая трава, но бой шел уже где-то впереди, русские оттеснили печенегов со шляха и теперь давили вверх по холму. Впереди русс…
Второе пробуждение далось Илье тяжелее первого, голова гудела куда сильнее, перед глазами крутились алые колеса. Когда колеса сталкивались, боль била так, что хотелось помереть совсем. Богатырь лежал…
— Из лесу? — сощурился Попович. — Знать, ночью где-то еще ниже Днепр перелезли, а теперь ладят нам в спину выйти. Ну да через Лыбедь тут не перескочить, овраг глубок.
— Добрыня, — напряженно сказал он. — Это княжий двор...
— Ах ты гад подколодный, — прохрипел Илья, чувствуя, что глаза застит черный гнев.
— Я была с ним обвенчана, — сказала Марья. — Он мой муж.
Прежде чем кто-то успел слово сказать, Якунич левой рукой вздернул печенега на колени, а правую тяжелым молотом опустил на бритое темя. Хрустнуло, словно гнилое полено, из ушей и глаз печенега закапа…
Улеб говорил спокойно, словно и не о страшных вещах, сказывалась старинная привычка к чужому зверству. Он не ждал другого от степняков, а постепенно сам превращался в лютого зверя. Сбыслав молча вста…
— Дурак ты, Илья, и всегда дурак был. Ты, может, Владимиру и не слуга, но я тебе пока еще конь. И ты — мой богатырь. Свидимся.
— Я тоже. Вам, людям, вечно чего-нибудь не хватает. А раз не хватает, надо пойти к соседу, посмотреть — а может, у него в избытке? Может, оно ему и не надо? Вот и воюете.
— Тю-у-у-у. А до сих пор в Михалках ходишь. Будь ты отныне Михайло. Бывай!
— Да ну? — с неизбывной добротой в голосе изумился иудей.
— Прости, что обманул, не выдал тебе обидчика головой, — продолжал Владимир. — Возьмешь виру?
— Пя... — Гордята и впрямь был умен, а не просто тороват. — За так отдам, княже. Как печенеги у ворот стоят — за так отдам, воям, да жинкам, да деткам. На тот свет гривны не заберешь...
— Ты, — кивнул Муромец. — И не жмись так, ты теперь такой же богатырь, как и мы все, хоть и жи... иудей. Сам кашу заварил, сам и расхлебывай, и ничего не бойся, при нас Владимир на тебя не цыкнет. Да…
— А? Что? Лук? А-а-а-а, лук, — пришел в себя Добрыня. — Нет, лук пока рано. Это мы на пробу едем. Ты меч, кстати, тоже оставь. И ты, Алеша.
— Бурко, давай к Владимиру, — сказал Муромец, садясь в седло.
Людота вынул меч из ножен и протянул рукоятью вперед. Урман подошел, взял оружие, осмотрел, поворачивая клинок то так, то эдак, провел ногтем по клинку. Затем повернулся к киевлянину, и глаза его бол…
— Да нет, Бурушко, — невесело ответил богатырь. — И не куражились бы, наверное. Просто не дано мне. Я не Никита, до сердца не достучусь. Я ничем не лучше их.
— Ты в полоне, завтра голова твоего князя будет под хвостом моего коня, — спокойно ответил Калин. — За что тебе стоять? Ты бился храбро — но зачем погибать собачьей смертью?
— Так что дело к ночи, — Илья ухмыльнулся уже совершенно по-Алешиному. — Чего мы тебя держать за полночь будем?
— Три тысячи, повелитель. К полудню вся моя тьма будет на русском берегу.
Воины кивнули, снова утвердили на буйных головах шеломы и пустили коней рысью.
— Эй, добрый молодец, ты ищешь ли кого? — окликнул Муромец.
— А ты, Ян? — повернулся Илья к младшему богатырю.
— Штаны надень, дубина, — каким-то странным голосом ответил Бурко. — И поехали, темно уже.
— Интересно, но если поставить крепости здесь и здесь...
— Ну, а ты, Дюк, — крикнул сидевший рядом с Владимиром Муромец. — Теперь ты — первый гость русский, ужо попотчуешь товарищей!
— Куда собрался среди ночи? — спросил богатырь, словно и не уезжал почти на седьмицу.
Сойдя с крыльца, Илья пошел к богатырям, что стояли у Десятинной, занимая с конями чуть не половину площади.
— А недостачу нам когда покроют? — уже требовательно спросил иудей.
Илья уже ревел так, что каменные стены дрожали.
— Мать честная, ты их воруешь, что ли, где?
— А ведь давно не видел уж богатырский скок! Давно!
— Завтра ветренно будет, — невпопад ответил богатырь.
Загоняй снова толкнул лошадку коленями, и весь десяток рысью прошел за ним, рысью, рысью, от кургана уже вскачь — пусть мотаются в седлах привязанные отец и Нагоняй! Лишь бы подальше отсюда, от Калин…
— Ничего, ничего, все хорошо. — Чурило вытолкнул богатыря в коридор и прихлопнул дверь.
— Не перебивай, — строго сказал Добрыня. — Будет тебе испытания год и один день. В этот год будешь ты не богатырь, а просто добрый молодец. Уроки исполнять станешь разные, а если время останется — бу…
— Кто против Бога и Великого Новгорода?!!
— По молодости и не так приходилось, — махнул рукой Владимир.
Второй соступ был страшнее первого — силы Калина казались неисчерпаемы, и на правом крыле кованые кыпчаки оттеснили-таки русичей к речке и болоту. Дружинники, молодые и старые, кто прошел десятки бит…
— Хитрые все — куда деваться, — пробурчал Илья, обрывая с шеи остатки петли. — С арканами, поди ж ты, крадутся.
— В степи между крепостями села есть... Были, — тихо сказал кто-то из дружинников. — Видно, не все успели уйти.
— А вот сейчас посмотрим, — Бурко закинул голову и громко, раскатисто заржал. Сверху донеслось ответное ржание.
— Выходит — да, — согласился Илья и повернулся к гонцу. — А скажи, добрый молодец, кыпчаков сегодня видели? Кованых степняков?
— Четыре года не виделись, а ты сразу о деле, — укорил побратима Илья.
— Вам и со мной его не удержать. Семь тем — не шутка.
— То не туча, — напряженно ответил богатырь. — То пыль от коней. И впрямь двинулся, да не сторожей, а всей силой!
С печенежской стороны донесся жуткий, выворачивающий душу вопль — кого-то пытали или казнили. Сигурд поднес правую руку ко лбу, затем к груди, к правому плечу, затем к левому...
— А что там? — спросил Сбыслав, осторожно принимая питье.
— В Белгород — у меня почти все оттуда, — ответил Улеб. — По родным да по добрым людям — хлеб им купить есть на что, перезимуют, если что.
— Нет. Помню, сидел, читал, ви... квасом запивал, а потом раз — утро, у Чурилы синяк, в погребе намусорено, едва успел убраться. Может, меня опоили чем? Подсыпали в квас мухомора какого-нибудь толчен…
Михайло повернул к ростовскому витязю скуластое степное лицо, вздохнул и принялся затягивать подпругу.
— НЕТ! Оба же сдохнем! Хоть один из нас должен быть в здравом уме-И-ИИИ!
— Беды бы не было — была бы славе твоей и моей поруха, — спокойно ответил дружинник.
— Русский конь своих в беде не бросает! — возмущенно заржал конь. — И потом, один ты и до холма не добежишь.
— К князю, доложиться, — ответил Сбыслав.
— Крепи ладьи и оборужайся! — приказал Соловей.
— «Гибнут стада, родня умирает, и смертен ты сам; но знаю одно, что вечно бессмертно: умершего слава».
— Осторожно, ата, — придержал зашипевшего от боли десятника сын. — Хорошо, крепкая у Нагоняя голова. Мы его у того же камня нашли, что и вас раньше. Он от него даже кусок отколол...
Илья, мне не с кем больше об этом говорить... Мне нужно помолиться...
— И что князь? — почему-то Илья сразу поверил дурному рассказу.
— Илья, что ты слышишь? — уже догадываясь, спросил Владимир.
— Угу. — Илья придирчиво осмотрел доспехи и оружие архангела. — Все на месте, все пригнано. Знающий человек делал.
— Эй, Сбыслав, — окликнул в спину ключник.
— Ага. Я вот что думаю. Не сегодня-завтра Владимир тебя из поруба выпустит. Без богатырей и войска Киеву — труба архангельская. А войско и богатыри — это ты. Хоть ты и пьяница и буян...
— Ну так рассказывай, чего вы там с Улебом наразведали.
— У него полюбовница есть, ну, он от жены прячется и ко мне сюда ее водит. Меня выгонит, а сам...
— Страшно, княже. Они же все только на меня надеются. — Апраксия со своими боярынями была в первом ряду.
Княгиня мило покраснела, закрылась покрывалом и засмеялась. Алеша, потирая затылок, присоединился, потом захохотал Добрыня и, наконец, заржал и Илья, чувствуя, как тает лед полутора лет войны.
— А мы его добудимся ли? — встревожился черниговский воевода, наслышанный о крепости богатырского сна.
— О чем решали? — спросил за всех Добрыня.
— Во-первых, не чертыхайся, тебе это отец Серафим не раз говорил, а во-вторых — башка у тебя дырявая. В нее что-то умное вкладывать — что кольчугой воду носить.
— Ну, что делать будем? — спросил Илья, глядя на ряды длинных, в два человеческих роста, пик.
— Бог в помощь, — степенно кивнул Никитич. — Дело великое, я вот, видишь, не собрался. Молись за нас, Илюшенька, и за живых, и за покойных.
В Киеве отпевали павших, а телеги с мертвыми все шли и шли к городу — от Васильевского шляха, от Кловского урочища, от Ситомли, от Вышгорода. Тяжело досталась победа, и кровавый рубец этой войны не з…
— Слава!!! — заорал Сбыслав, потрясая не ведомо как оказавшимся в его руке мечом.
— Ну что же, — сказал князь. — Уже павших мы помянули, добрую былину послушали. Спасибо, Илья, я не знал про Святогора, и прав Поток — на душе легче стало. Ложимся спать, господа бояре и дружина, зав…
— А за что другое им никак спасибо не сказать? — зло прищурился Илья.
— А-а-а, пропади вы все пропадом! — глухо сказал Алеша, чувствуя, что в груди закипает настоящий, страшный гнев.
— А ты что, ничего не помнишь? — с ужасом уставился на него Чурило.
— Вот и хорошо, вот и поплачь, Илюшенька. Поплачь, хоть раз в жизни каждый поплакать должен, — тихо молвил старик, слушая страшный, словно хаканье дикого лесного зверя, плач немолодого уже мужика.
Муромец знал, что удар его цели достиг. Христианин или язычник, а хоть и магометанин (говорят, и такие есть!) — урман остается урманом, и слава, доброе имя для него значат больше, чем серебро и покой…
— Ладно, ври мне. Этому уже полгода, почитай.
— А что мне в Киеве делать, Илья Иванович? С сестрой в тереме сидеть, в куклы играть? Или на пирах мед мимо рожи нести да под стол падать? Отец мой в поле полевал, чем я хуже? Застава моя за Воронеже…
Бурко упал возле дубовой рощи, что выросла когда-то у русла давно ушедшей куда-то реки. Возле почти заросшего «старика» паслось пять изможденных расседланных коней. Людей не было видно.
— Иди, иди уж, — довольно улыбнулся в бороду князь.
— Утром и вечером станет он учиться верхом ездить, мечом рубить, из лука стрелять — тут все ему помощники. Вот. Парня не обижать, звать иудеем.
— Потому — они теперь Калина боятся сильней, — тихо сказал витязь. — Раньше-то налетишь на сотню, пяток срубишь, десяток конем стопчешь — ан они уже и прыснули в стороны, что мыши. А теперь — не-е-ет…
— Да он наверняка не знает, — махнул рукой Улеб. — Говорит, они ушли на два дня пути от большого войска, а пороки еще сильней отстали. Точней сказать нельзя, но, мыслю я, до Киева Калину еще дня три,…
— Будьте моими гостями, — отсмеявшись, сказала княгиня.
Из тумана вынырнул всадник на маленьком ушастом коньке, мгла оседала на шлеме и кольчуге всадника крупными каплями воды.
— Мы не перепрыгнем, — предупредил Бурко. — Устали, и разбега нет.
— Тебя ворожбе не учили ли? — вроде и не в шутку спросил Улеб. — Я и не сказал — а ты уже ответил.
— Илья! — заржал он и завертелся на месте, разгоняя печенегов.
Рубаха и порты были новые, дорогого крепкого сукна — не пестрядь какая, и пришлись как раз впору. Видно, хотел государь тогда своего богатыря по-чествовать, а вместо того посадил в глубокий погреб. О…
Илья не видел, что творится вокруг, не слышал ни грохота второго соступа, ни молодецких воплей Поповича, удачно пробившего на скаку копьем аж четверых степняков. На всем божьем свете для Муромца не б…
— Ты как с князем разговариваешь, собака! — набрался смелости Вышата. — Я тебя!
— Гри-и-и... Грииивну!!! — завыл Гордята.
Скакать ночью по днепровским кручам сможет не всякий, но Улеб уверенно вывел отряд на Черниговскую дорогу, и теперь всадники шли скоком, торопясь обернуться до рассвета. Владимир взял с собой три дес…
— Все умрем, Бурушко, — Илья прошелся ладонью по опереньям стрел в колчане, затем вынул из налучья лук и стал с натугой сгибать, чтобы набросить тетиву. — А так — хоть с пользой.
— А что так? — удивился порубежник. — Муж видный, небедный, рода доброго...
— В котел со смолой, — вяло ответил Добрыня. — Или на кол. Когда княже добрые дела творит — только держись.
Сбыслав развернул грамоту, внимательно прочел.
— Не-а, — помотал головой витязь. — Что я натворил-то?
Хоть и время и место были не самые подходящие, Сбыслав разом выложил все, что творилось в Киеве и в войске. Будимирович слушал, мрачнея с каждой минутой, за спиной его новгородские кораблики один за …
Из-за гребня дальних холмов показалась Орда. Словно саранча по зрелой ржи, словно выросший в яростной буре вал на Русском море, ряды печенегов переливались через курганы. Первая волна уже скрылась из…
— А чего делать-то было? — лениво спросил дружинник.
Битва на Ситомльском поле началась с утра, едва поднялся туман. Дружина и войско только успели исполчиться, как вдали показался словно бы вал морской — перегородив поле от края до края, на русские по…
Серко и Соловко погибли первыми, приняв каждый по десятку копий в широкие, с ворота, груди, но и мертвые, с кровью, хлещущей из ноздрей и из пастей, кони сделали несколько шагов, пока не рухнули, дав…
— Эй, что такое? — удивился кто-то из младших. — Земля, что ли, дрожит?
Издалека донеслось могучее, чистое гудение.
— На соступе вперед вырвался. — Дюк вложил в ножны иззубренный меч. — Печенеги стрелы пустили и коня под ним убили. Он еще сколько-то пешим рубился, да смяли. Это не все — Соловей тоже голову сложил …
— ЗА РУСЬ! ИГО-ГО-ГО! — богатырский клич загремел над рекой впополам с жеребцовым.
— Ну что, в Киев? — больше для порядка спросил конь.
— Я те пойду. — Илья поднялся, ища глазами Калина. — А и без меча... И без рук...
— Это твоей княжеской милости решать, — устало ответил богатырь.
— Ты сам-то хорош! — оборвал Бурко. — Чурило, оставь мешок, возьми у меня в переметной суме куны, сколько надобно, и иди уж. Мы о своем тут поговорим.
— Мы оба живы и здоровы, а времени у нас мало, — по-варяжски деловито ответил Сигурд. — На том берегу светло от костров, печенеги собрали большое войско. Сколько вам осталось — день? Полдня? Конунгу …
— А ты, Бурушко, что делать будешь? — поднял голову Добрыня.
От рева десятитысячного войска с деревьев посыпалась листва, на версты вокруг взлетели с ветвей перепуганные птицы. И солнце выглянуло из-за тучи, словно радуясь вместе со всей Русской землей — князь…
— Ты куда это собрался? — шепотом крикнул Попович.
— А такими, — Никита пожевал губами, передвинул руки на потемневшем, вытертом посохе.
— Ну, ладно, — немного успокоившись, продолжил он. — Но смотри, богатырем не сразу становятся. Ты верхом-то хорошо? Вижу, что нет. Из лука тоже вряд ли стрелял. Да и мечом...
— Обижен, — знающе покачал головой дед, что нашел для Ильи Бурка. — Вусмерть просто. Сидит наш Илюшенька в погребе глубоком и думает: а что это меня все не любят, все обижают, слово доброго никто не …
— Как не помнить, — Самсон заржал в голос, — три часа торговались!
Княгиня села на краешек сундука, выпрямив спину.
— Тевяк, сколько твоих воинов переправилось через Днепр?
Но чудо кончилось — тело налилось небывалой, нечеловеческой силой. Заскрежетали цепи, поднимавшийся на курган Девгень в ужасе остановился, глядя, как медленно сгибаются стальные костыли, что склепыва…
— А что стряслось-то? — Сбыслав почувствовал нехороший холодок в животе. — Что, через Днепр полезли?
— Почему нечестно? — удивился Михайло, заворачивая ему вторую руку к первой.
— Ты будешь Илья, Иванов сын, богатырь из Мурома? — глядя в сторону, высокомерно спросил воин.
Бурко мерно взлетал над степью, одному ему известно как находя место, чтобы толкнуться снова, друзья говорили о загадочной природе человеческой и конячьей, о бабах и кобылах, о природе человеческой в…
— Ну? — задумчиво не поверил Бурко, переворачивая согнутый вдвое костыль. — И как это ты ухитрился.
— Киев, Киев, — ворчливо ответил конь. — Что-то нас пускать не хотят. Ты уж с ними сам говори, они, похоже, говорящего коня в жизни не видели.
— Ты, дед, говори, говори, да не заговаривайся.
Норвежец не спрашивал, он знал. Так могучий сом не спеша поднимается со дна, заслышав плеск жабьих лап, разевает рот — хватать глупую квакушу и не знает, что к той привязан острый крюк... Ничего не с…
Илья запнулся, глаза, налитые дурной кровью, стали осмысленнее. Он тряхнул головой.
Владимир из-под руки смотрел с холма на битву внизу. Он видел, как пал Соловей, как уцелевшие новгородцы собрались в кулак, готовясь к последнему бою. Но печенегам не нужны были ушкуйники, они объезж…
— А разве не говорили? — как-то совсем по-другому, печально спросил Никита.
— Княже, шли гонцов к мужам на север. Скажи: не ты их зовешь и не я. Русь их зовет.
— Во-первых, — веско сказал Илья, — я у отца тридцать три года на печи сидел, а потом сразу в Киев ускакал. И ничего о крестьянском деле не знаю. А во-вторых, ну сам подумай, что за вид у нас будет, …
— Поди ж ты, — подивился Дюк. — А я уж думал тебя было в долю взять.
Про то, что выносить могут начать и порубежники, Сбыслав говорить не стал — нечего обижать горячего воеводу.
Он накинул петлю на один рог, скрипя зубами, согнул лук и укрепил тетиву на другом. Сбыслав сглотнул. Илья достал из колчана огромную, словно дротик, стрелу, наложил.
— Ну и не надо тебе об этом помнить, — поставил точку конь. — Ты вроде хотел знать, что в Степи деется?
— Добро, — кивнул воевода. — Есть разбег коням.
— Вроде так.. ТЫ ЧТО ЗАДУМАЛ, СОБАКА МУРОМСКАЯ?
— Не гордишься ли? — остро посмотрел на него Никита.
— М-мастероов... Не... Не-ме-ецких, — в перерывах между приступами гоготания сипел Владимир.
— Я, Соловей Будимирович, не за тем пришла...
— Да. — Илье не хотелось говорить об этом, потому и ответил коротко.
— Ну, здравствуй, Илья свет Иванович, — донесся откуда-то снизу мощный голос.
— Илья! — хрипло крикнул Самсон. — Я тебе должен сказать...
— ТВОЮ МАТЬ!!!! — Бурко поднялся на дыбы, видя, как на него несутся ржущие от ужаса Ворон и Серко.
Илья встал, оправил широкий пояс. Затем до земли поклонился братьям. Ни гнева, ни презрения не видели братья в глазах старшего, только горечь и какую-то жалость, что ли...
День за днем проходили в воинских трудах. Один за другим подошли смоленские полки, собравшиеся под рукой Глеба Бореславича, что поспел с дружиной, когда на левом берегу уже зачернели печенежские юрты…
— Ну, эта точно была. Может, правда, где-то другие есть. — Илья со скрипом натянул тетиву до уха. Молодые дружинники втянули головы в плечи.
— На, испей, молодец, — в голосе старого витязя звучала искренняя забота.
— Не вмешивайся, — тихо приказал великий князь, улыбаясь по-волчьи.
— Он с ольбером схватился, — так же негромко ответил Попович, кивнув в сторону, где лежал огромный степной воин — муж в расцвете сил. — Говорят, рубились, рубились, а потом вместе с коней пали. Оба н…
Посох Илья помнил — на него он оперся, когда по велению калики сделал первый в своей жизни шаг, чтобы принести странникам воды. Первый, потому что на второй Никита выдернул посох из рук и легонько по…
— Ты великий воин, Илья. Спасибо тебе, больше я никогда не потревожу Русь.
— Нагоняй! — старик вспомнил, как младший погнался за чудовищным урусским конем, и резко повернулся.
— Это что, соль, что ли? — недоверчиво спросил Улеб.
Буслаев, и Василий Алданович, и Глеб Бореславич молча кивнули.
— Откуда же? — Якунич всмотрелся в пограничного воя — что-то и впрямь было знакомое в этом широком, скуластом лице.
— Как родное, — глухо ответил из-под маски Бурко. — Давайте короба.
— Это вряд ли, — решительно сказал Илья. — Кочки, камни, коряги, земля, опять же, неровная. Чуть замешкался — и все, уже не в телеге едешь, а пузом по земле.
— Увидел, как вы по Подолу несетесь, выехал из города, стал здесь ждать.
Бурко душераздирающе вздохнул, сдув в овраг подлетевшую чересчур близко ворону. Пострадавшая через свое любопытство птица хрипло обругала коня на своем вороньем языке.
— Ну, тихо, тихо, маленькая, — зашептала княгиня. и кошка ткнулась мордой ей под руку.
Словно во сне, он скакнул вперед, чуть не свалившись в третий ров, и оттолкнулся от кромки, зная, что не перелетит, что это конец, и оба рухнут на дно глубокого, двухсаженного окопа... Передние ноги …
— Вперед! Вперед, волчья сыть, травяной мешок!
— Добро, — сказал вдруг Гореслав Ингварович, щурясь на холмы по ту сторону старой дороги. — Доставай-ка рог, Алеша, мнится мне — пора!
Туча была все ближе, и уже явственно дрожала земля. Шутки смолкли, Илья, оглянувшись по сторонам, увидел посуровевшие лица черниговцев, кто-то, волнуясь, все перехватывал поудобнее копье, перехватыва…
Казарин вскочил в седло, толкнул коня ногами и выехал из крепости, не слушая оклика Самсона. Алеша в отчаянии обвел взглядом крепость и вздрогнул — у часовни стоял Поток и смотрел ему в лицо. Видно, …
— Так, — недоумевающе кивнул Илья. — А что такого-то? Силы у него — степи не видно...
— А ведь мирились с ними... — сказал вдруг Улеб каким-то новым голосом. — Ряд подписывали. Сам Илья Иванович с ханами говорить выезжал... Вот и помирились на свою голову.
— Ну? Не томи, отче? — нетерпеливо сказал Буслаев.
— С утра посмотрел — неладно мы встали, — ответил он наконец. — Вот и решил отодвинуть ладьи от рва.
— «Дозволь, княже, в корчмах по Руси пить да гулять бесплатно» — вот что ты ответил! — безжалостно докончил Никита. — И уж погулял, погулял, Илюшенька, и не в шутку погулял.
— Этот подойдет. Разгоняться вон оттуда будете, — он указал в сторону горы, что поднималась за Пирогощей. — Под горку споро пойдете.
Илья мог бы поклясться, что услышал дружное тройное хихиканье. Впереди на почему-то резко ставшей пустынной дороге показалась черная точка.
— Шевелись, ребятушки, шевелись! — крикнул Соловей Будимирович, налегая плечом на штевень ладьи.
Сбыслав и Улеб посмотрели на богатыря снизу вверх — благородное лицо Никитича было печально, но он улыбался.
— Тебе не будет, — зарыдал стражник. — Да князь там сейчас. Увидит — опять меня выпороть велит, что недоглядел. И без того за твое вчерашнее изволили в зубы дать.
Детишки радостно завизжали — надо же, взаправду услышали, как сказочный конь говорит человечьим голосом.
— От Ратибора Стемидовича и Добрыни Никитича. Поганых отбили, отогнали к Вышгороду. А убитых и пораненных у нас — каждый четвертый, но степняков сильнее побили.
Они рубились бок о бок посреди моря кованой рати, и Илья уже начал подумывать, что здесь им и лечь, потому — врагов слишком много...
Вместе с воспоминаниями пришли сомнения. Пахать землю? Кого он обманывает? Волочить на себе деревянную соху, тупо пересекая из конца в конец жалкий клочок земли? Таскать зимой дрова из леса, возить в…
— Ну как, Бурко Жеребятович? — ласково спросил однорукий кузнец, похлопывая коня по закованной шее. — Теперь нигде не жмет?
— Ну как... —- Так и не дождавшись продолжения, Сбыслав открыл глаза. — Головой думаю, как батюшка учил.
— Ну и у нас вон какие витязи еще в бою, можно сказать, не бывали, — усмехнулся князь и повернулся к гонцу: — Скачи обратно, добрый молодец, скажи Ратибору и Добрыне — жду их на совет. Будем решать, …
— Ты, Михайло, совсем не изменился, — засмеялся Муромец. — Доспехи надраены так, что издали и не поймешь, то ли богатырь, то ли церковь Божия.
— Стосковались руки по доброму делу, — с удовлетворением сказал богатырь, глядя, как кружатся в воздухе мелкие обломки статуи.
От пролитой крови над дорогой поднимался пар, и впервые с утра на поле легла тень — солнце, словно не желая больше видеть столь страшное истребление человеческих жизней, ушло за тучи. Илья, как ни вс…
Подскакавший было сзади Казарин резко развернулся и помчался обратно к Киеву.
— Да не томи, Илья, — крикнул Добрыня. — Все знают, ты с ним побратимом был, ты при нем до смерти оставался.
По всему Киеву гудел набат, люди прятали дочерей в домах и с ужасом выглядывали за ворота. На крыльцо своего дворца выскочил в одном сапоге Владимир и из-под руки пристально вглядывался вниз. Путь бо…
— Помню, — кивнул Сбыслав. — Если они стрелять начнут, ты на них вдоль Днепра бьешь, и нам бы не мешкать, бить за тобой. Ты чего беспокоишься-то?
— Белого войлока, — озадаченно ответил Бурко.
— Я приеду, а ты меня порубишь, да? Очень умный, да?
Владимир кивнул, соглашаясь, — от Витичевского брода дорога на Киев идет по горам и урочищам — место для конницы плохое.
Богатырь уже и сам видел. Телохранители в доспехах тусклой стали стояли вокруг холма в три ряда, и перед каждым виднелся черный вал выброшенной земли.
Внутри пискнуло, хлопнула дверь. Илья, ухмыльнувшись, распахнул створки. Владимир сидел за столом в расстегнутом кафтане, на столе валялись грамоты, книги, чертеж Рубежа и женская нижняя рубаха.
— Потом скажешь, — рявкнул Муромец, отшибая направо булавой, — бейся молча!
— Она не против была, — лицо Улеба стало до странности мягким. — На коня дернул — и на Заставу. Был бы батька жив — ох досталось бы мне, а так — сам себе воевода. Ну а к осени обвенчались.
— А смысл какой тут? — спросил Алеша. — Чего на коне или пешим не биться?
— Нет, Миша, — посмеивался Муромец. — Князь меня посадил, князь меня и выпустил.
— Спасибо, дедушка Никита, — улыбнулся Муромец. — Второй раз ты меня на ноги ставишь.
Оба скатились вниз, и дружинник споро разделил своих отроков на два десятка, первый Улеб повел по зарослям высокой травы за холм, со вторым Сбыслав встал у подножия кургана, готовясь встретить печене…
При этих словах Чурило просветлел с лица и не сумел скрыть неимоверного облегчения. Друг Муромца, помимо отца Серафима, был единственным, кто мог держать богатыря в узде. Без его благотворного влияни…
— Ему смысла нет, — покачал головой Илья. — Теперь не то что прежде — десять тысяч воев печенегам страшнее Заставы.
Братья дружно развернулись на незнакомый женский голос. Некоторое время все трое смотрели молча, затем Илья вдруг почувствовал, что живот втягивается сам собой, а грудь расправляется совсем уж в неим…
— Мой Мышь двужильный, — усмехнулся порубежник. — Он Серков сын, Алеши Поповича коня. Так что, смотрите сами не отстаньте.
— Долгий это разговор, Михайло, — ответил Илья. — Давай уж со всеми вами поговорю, чтобы тридцать раз не повторять. Сколько народу сейчас на Заставе?
Под стягом Илья встретил Дюка, но Владимира нигде видно не было.
— Стало быть, — просветлел лицом Владимир, — сегодня везде разбили.
— За меру серебра две меры сахара, — пояснил Сбыслав.
— Ты не понимаешь, мне нужно помолиться со своими... С иудеями. Я видел, с Киевским полком вышла дружина нашего конца. Они собрались молиться, там сейчас рав Ицок — он очень уважаемый рав...
— Эй, Илья Иванович, а ты здоров? — спросил конь.
Поток лежал на кургане, что высился на берегу Ситомли. Черная ряса богатыря была иссечена во многих местах, земля под телом пропиталась кровью. В головах павшего на коленях стояли Казарин и Алеша.
Людота осторожно поднял голову раненого, разжал ему зубы и влил в рот немного воды. Глаза Сигурда открылись, он обвел взглядом собравшихся и, остановившись на славянине, криво усмехнулся.
— Здравствуй, братко, — сказал Илья, чувствуя, что рот расплывается в радостной усмешке.
— Ну, боярин, — Улеб посмотрел в глаза Сбыславу. — Знаешь, где двор этого кособрюхого?
Илья не ответил. Перед глазами все плавало, и богатырь потер очи кулаком. Лучше не стало, а рука намокла, горло сдавило так, что не было сил вздохнуть, он размашисто перекрестился трижды, покачнулся,…
— Эх вы, головорезы, — покачал головой священник. — Ладно, идите в город, просите у людей прощения.
— Все, что порушили, — людям возместите, — строго сказал отец Серафим.
— Так у вас сейчас кто за старшего? — спросил Илья, проезжая навсегда открытые, уже вросшие в землю ворота.
— Слушай, Бурко, а ведь это все не вчера сделали. На один меч, почитай, месяца два, а то и три ушло.
Ждать пришлось недолго — не прошло и получаса, как на поляну рысью выскочил молодой воин в коротком нагруднике из стянутых ремешками стальных пластин — не иначе еще отцовская, а то и дедовская хазарс…
Отодвигаться пришлось далеко, Добрыня, кряхтя, опустился между воеводами, а потом вдруг обнял обоих за плечи и прижал к себе.
— До утра отдыхайте, — кивнул Владимир, — после — дело к вам будет, остальным то же передай.
— Туровскому полку и Киевскому войску и дружине моей быть за Ситомлью — перед Дорогожичским урочищем, — сказал Владимир, поворачиваясь к Ратибору: — Тебе, Ратибор Стемидович, закрывать шлях на Вышгор…
— Ну и что теперь, дань им головами платить? — угрюмо спросил он.
— Ты вот что, — Муромец похлопал Сбыслава. — Впредь, к людям войдя, поклон сперва клади по-ученому, да речь веди по писаному, да «смердами» не бросайся. Лучше пахарю вежливое слово сказать, чем за по…
— Но все же можно попробовать! Илиос, в городе восемь тем народа, но тех, кто может держать оружие, и пятой части не будет, и то, если вооружить всех, от двенадцатилетних подростков до стариков! Неуж…
— Такую ораву долго на одном месте не продержишь...
— Мышь — зверюга добрая, — усмехнулся порубежник, потрепав конька по серой шее.
— Потрудимся же за землю Русскую! — крикнул князь, утверждая на голове шелом.
— Уехать? Мне? Ты забыл, видно, с кем говоришь, Илиос. Я — великая княгиня русская! Здесь мой дом, здесь теперь моя Родина. Приживалкой к брату ехать? Княжичей туда везти? Ты, верно, обо всех по себе…
— Чего мне кручиниться? — удивился Сбыслав и вдруг рассмеялся: — Нет, Улеб, ты не так все понял. Я не первого степняка пришиб, да и не последнего, думаю. Я хуже людей карал.
Вода была хорошая, не из мутного степного колодца — из речки или старика с ключами на дне. Оба помолчали, Сбыслав закрыл флягу и вернул ее Улебу.
В ворота втянулась вереница пустых возов, едва уместившись на широком, утоптанном дворе. По всему выходило, что пока не вывезли и трети хлеба, и работы впереди — как бы не до вечера, а у княжеского в…
— А... — слегка помрачнел Таракан. — Тогда я не через Рось в разведку пойду, а через...
Михайло понял, что попался, и хмуро отпустил чужака. Тот немедленно вскочил, отряхнул длинный черный кафтан и низко поклонился Илье.
Илья снял с головы шлем, подставляя разгоряченное лицо ветру, посмотрел в небо, затем глубоко вздохнул, перекрестился.
Бурко оказался не просто говорящий. Он еще и читать умел, да не на одном языке. И говорил на них же. Читал он все, что подворачивалось под ногу, заставляя переворачивать страницы и разворачивать свит…
— Пусть поспит, — сказал Муромец. — Он умаялся, а уж не юный у нас князь.
— Да какой князь, — махнул рукой Илья. — Владимир гордый, но не подлый. Поручил небось какому кособрюхому, а тот на нашем харче терема себе строит. Значит, так. Алешка, остаешься за старшего, Добрыня…
— Держитесь, мужи-новгородцы! Стойте смело, ЗДЕСЬ ВАША СОФИЯ!!!
— А мне вот подумалось, господа бояре и дружина, — будет ли нас кому вспомнить? Отобьем мы проклятого Калина — понятно, живые по павшим тризну справят. А потом? Через десять лет? Через сто? Будет ли …
— Ну, — удивился урус. — А чего не с ним, не на Киев?
— Ну, ты сам посуди, — надсаживался Илья. — Когда собираешь войско, с посвистом налетаешь, дома там или юрты жжешь, девок или мужиков, кому как, угоняешь — это война. А когда собираешь войско, тихо п…
— Понятно, — кивнул Сигурд. — Так ему и впрямь нужны воины?
Люди заволновались, но, повинуясь могучему голосу, открыли широкий проход на Предславино.
— Значит, не оставил тебя Бог, Илья Иванович? — новым, помолодевшим голосом спросил великий Князь.
— Большой полк князь мне даст, киевлян, — ответил Сбыслав. — Вам, по всему, правой рукой идти.
— Не понимаю этого, — покачал головой Казарин. — Что тогда нас Добрыня отсоветовал тебя идти из погреба выручать, что все годы, что ты там своей волей сидел? Что за радость-то была? Или силы уже не т…
— Сама наказала, чтобы Рысю из Берестова перевезли, — продолжил князь. — Она ведь опять с пузом бегает. А кого я тут еще рысенком не жаловал?
— И вправду, тысяча, — поднял он от бирок потемневшее лицо. — Это что же получается, а?
— Наши, — кивнул Алеша. — Порубежники. Видно, двинулся Калин.
— Ну, отпусти уж, что ты меня, как девку, лапаешь, — засмеялся Добрыня.
— Я там на хлебе и воде тяжкую долюшку свою менял, — невозмутимо ответил Илья. — С голоду опух.
Конь шагнул вперед и осторожно ткнулся мордой в плечо старого богатыря.
Стражник торопливо закивал и попятился было к двери, но тяжелая богатырская рука по-прежнему лежала у него на плече.
Но царь уже стоял рядом. Теперь Илья мог его рассмотреть как следует. Калин был огромен — могучий, кривоногий воин. В правой руке владыка степи сжимал позолоченный шестопер — знак власти хакана.
Богатырь потряс могучим кулаком, разом выражая восхищение красотой и государственным умом Апраксии.
— Постыдились бы, — голос Владимира смягчился, стал укоряющим. — Ляшского конца купцы — ляхи, и фрязи, и варяги, товар свой задарма воинству отдали — мечи франкские, топоры, шеломы. Не за гривны, не …
Он уперся лбом в землю, подгреб под себя колено и, шатаясь, выпрямился. Огромный, перемазанный землей и засохшей кровью, богатырь на голову возвышался над закованными в сталь нукерами. Цепи стягивали…
— Да нет, Чурило, спасибо. На что они мне тут, в порубе. Не надо денег.
— Видно, что очнулся, — второй выговаривал печенежские слова на какой-то странный, колючий манер.
— Государь, великий князь Стольнокиевский, дозволь месть творить за побратима? Он твоему дружиннику Сфену третий сын был, так и тебе не чужой.
— А мне думать не положено, — ответил Илья. — Я что вижу, то говорю. Ты лучше вот что рассуди, княже, если уж нас, богатырей, так не стесняясь обкрадывают, то что воям в крепостях достается? Совсем н…
— Были ж раньше хаканы как хаканы — тот же Куря, хоть и убил батюшку, да все как-то по-человечески, череп, вон, в золото обложил, хоть и враг — да уважал. Не было после хазар в степи царей-хаканов! Ч…
— Я его знаю, — сказал вдруг Самсон, глядя на степняка. — Старший сын Обломая, про него говорили, что он могучий воин.
— Не врал, — помотал головой Самсон. — Одно дело ведешь, на другое деньгу копишь, третье высматриваешь, про четвертое вынюхиваешь. Вот я и ушел. Не хочу всю жизнь в лавке стоять. Совсем ушел.
— Да уж, ума вам не занимать, где уж мне. Не расскажете, что же вы такого изобрели, чтобы шербет да изюм к столу иметь?
— Да брось ты, Илья Иванович, — зло рассмеялся Самсон. — Таки доставалось — два забора обрушишь, три руки выставишь. А что ты на Рубеже годами стоял — это так, само собой, что ли?
Сбыслав взял двумя пальцами один из колтов — маленькие оловянные зернышки, наваренные на оловянные же колечки, в подражание богатым уборам киевских горожанок такие украшения, только серебряные, были …
Все трое отстегнули мечи и отдали их Казарину.
Откуда-то с востока послышался нарастающий грохот, земля ощутимо задрожала. Печенеги у подножия холма принялись вопить, засвистели стрелы.
— Ну, мать вашу, защитнички, — пробормотал князь себе под нос.
— Калин залег на нашей земле за Днепром — с ним семь тем войска! И данью от него не откупишься, он пришел взять все!
У Муромца? За все годы службы молодой дружинник лишь три или четыре раза сподобился видеть первого воина Руси. Один раз, когда богатырь проездом заглянул на часок в Девицу, повидать Радослава да узна…
— Да ладно, чудовищ... Одного змея, в общем, только и побил. Да и то со второго раза. Никита Кожемяка в старые времена, говорят, такого вообще запряг...
Некоторое время оба молча смотрели на печенежский лагерь.
— Нельзя мне, Дюк Степанович, — повторил Самсон.
Ветви на дубе зашевелились, и по ним медленно, словно боясь, что руки и ноги подведут, начал спускаться человек. Илья подъехал поближе. Одежа и сапоги на порубежнике были драные и грязные, кольчуга з…
— Мечи, — сказал кузнец и в первый раз позволил себе ухмыльнуться. — Показать?
Но Девгень и подбежавший ромей ничего не слышали — словно мышь на гадюку, смотрели они, как багровый от натуги Илья встает во весь рост. Цепи с ног уже расползлись по звеньям.
— А чего, — начал размышлять вслух Добрыня. — У князя на дворе телег не один десяток — на них за оброком ездят. Одну возьмем — никто и не хватится, коней — моего и твоего, Илюшенька.
— Так он со Скименом бился? — Змееборец перекрестился.
Он нес Илью к Киеву богатырским скоком, разве что прыжки были покороче. Бурко никогда не признался бы другу, но обратный путь для него давался труднее, то ли Илья отяжелел в порубе, то ли годы начина…
— Так что, будем просто стоять и смотреть? — Могучий конь яростно ударил копытом, раздробив в мелкий щебень попавший под ногу булыжник.
— Ты чего ржешь? — озабоченно спросил князь.
— Уффф, насмешил, — сквозь слезы выдавил Добрыня. — А того ты не знаешь, что к нам на Заставу без напутствия князя Владимира никто не приходит? Покажи-ка грамотку княжую. Ты у него и не был небось.
— А мне ехать некуда, — честно ответил Якунич. — Вотчины я себе не выслужил, чести мне от князя пока немного было. Домой вернуться — так отец на пороге прибьет, он старый пес, варяжский. Так что, как…
Он размашисто перекрестил обоих новгородцев, вырвал руку у сунувшегося было целовать персты Соловья и зашагал вдоль линии кораблей. Соловей и Василий смотрели ему вслед.
— Хорошая у тебя жена, княже, — Илья запнулся, подбирая слова, затем махнул свободной рукой. — В общем, правильная жена. Прямо скажу — великая княгиня! Такая, знаешь...
— Слушай, Сбыслав, у тебя орехов нет? Все побаловать его хочу, он же мне не просто конь, он мне друг, товарищ и брат...
— Ну, не знаю, — покачал головой Сбыслав. — По мне, поп должен благостным, ну... таким...
— Ищу, Илья Иванович, — ответил печальный голос.
— Да за что нам тебя прощать-то? — разнесся над молчащей толпой чей-то низкий, как из бочки, голос.
— А ты меня не помнишь, боярин? — спросил вдруг Улеб.
— Был Михалко, а теперь Михайло! Сам Илья Муромец так нарек!
Никто не ответил, и Алеша снял руки с гуслей. Выл ветер над курганом, гудел костер, а вокруг костра сидели сильнейшие вои Русской земли и думали невеселую думу. Внезапно Илья встал со своего места и …
— Ну? — Богатырь поднял голову и немедленно угодил кресалом по пальцу...
Владимир подошел к богатырю, смотрел снизу вверх.
— Что-то ни одного мужика вы из-под колес, я смотрю, не достали! — сердито ответил священник.
— Это кто там говорит-то? — прохрипел Илья, поднимаясь во весь рост, и вышел на середину шатра.
— Как вырезать? — повернулся к воеводе Сбыслав.
— Мы возместим! — радостно заголосил Алеша. — Мы... Да! У нас еще с прошлого года, как на хиновей ходили, добыча не пропита!
— Мой грех, — решил взять на себя вину Илья. — Это все дурость моя и скверноумие. А девок мы, правда, случайно подхватили, верно, Маняша?
— Хорош? — гордо спросил молодой кузнец. — Бурко подсказал, ковал уж я.
— Что он, собака, что ли, привязываться, — обиделся Илья. — Просто человек так радуется.
— Да так, — Улеб посмотрел туда, где за белой пеленой лежал Васильевский шлях. — Сторожу я ночью к Витичеву отправил — а ее все нет. А крик в тумане глохнет.
— Ну да, подрезали, — ядовито ответил Бурко. — Аж орлиц топтать только пешком ходишь. Я только к Киеву подъезжал, а мне уже про твои вчерашние подвиги рассказали. Народ в ноги падал: «Уйми защитника …