— Илюшенька! — возопил Чурило, падая на колени. — Не ходи! Христом Богом прошу!
— Мо... Моли.. Мобилизациус, — выговорил Илья мудреное нерусское слово.
Там Добрыня с Дюком, собрав вокруг себя сильнейших дружинников, вбили клин в Калиново войско, рубятся дружно, прикрывая друг друга — не за славу бой, за победу! И вражий натиск разбивается о железных воинов, что стоят заодно, бьют сообща, словно сказочное многорукое чудовище.
— Да вы что! — вскочил Алеша. — Илья Иванович, а ну брось это! Добрыня, Христом Богом прошу! Ну, хочешь — на колени встану? Вы что, братья?
Илья отпустил коня, посмотрел вверх и размашисто перекрестился. Одежу его палачи бросили тут же, видимо, думая потом поделить. Пока богатырь одевался, конь обошел место казни по кругу, покатал копытом разогнутые и разломанные стальные звенья.
Ханы поспешили согласиться. Случай был улажен, и до князя известия не дошли, но Бурко неделю изводил Илью ворчанием и насмешками. Плюнув на богатырей, Бурко наладил разведку среди диких коней. Месяц он, как дурной, носился по степям, являясь раз в неделю поспать спокойно в стойле, но зато уж докладываться ему обязались не только дикие днепровские тарпаны, но и кое-какие печенежские лошадки. Самым ценным своим соглядатаем Бурко считал Ёктыгдыка. Тот был третьим заводным конем у самого Обломая и ведал немало. Раз в месяц Бурко отпрашивался у Ильи и отправлялся на пару дней погулять по степи, порасспрашивать своих лазутчиков, чтобы потом доложить хозяину. Даже, несмотря на то что Илья сидел в порубе, первым новости о степных делах узнавал всегда он.