— Ну, вообще говоря, один, но жид — это обидное прозвище, — неведомо когда подошедший, Бурко посмотрел на иудея поверх плеча Ильи.
— Батюшка, не погуби! — бухнулся в ноги богатырю обозный. — Я человек подневольный, сколько велели, столько везу!
— Эй, — донеслось из-за спины. — Чтобы, когда я в Киев приду, все уже поправили.
— Да неужто... — прошептал богатырь, затем вдруг вскочил и повернулся к киевлянам: — Расступитесь! Расступитесь, люди добрые!
Небо глядело все той же васильковой синевой, над курганом выл ветер. «Не слышит, — оборвалось сердце. — Или не хочет. Господи, не оставь... Клянусь, не ради...» Что-то неуловимо изменилось, все так же завывали Стрибожьи Внуки, быстро темнело, но странное спокойствие снизошло на душу — Илья со страхом и восторгом понял, что он не один.
— Ты не ершись, послушай. Обров вырезали — пришли хазары, вы им сколько дань платили? Русы хазар побили, а Святослав и царство их пылью пустил. Ну, может быть, баб и детей не вырезал под корень. И что? Печенеги пришли, Киев обложили, едва Претич их отогнал, от печенегов и сам князь смерть принял...