Все цитаты из книги «Анабиоз»
— Ты не один. — Я попытался поддержать его, чувствуя какую-то потерянную еще в юношестве, почти материнскую нежность к младшему брату.
Трещины, что еще сутки назад раскраивала дисплей надвое, не было. Она пропала. Экран темнел — совершенно ровный, без намека на повреждение. Потертости на корпусе тоже поубавилось. И логотип теперь пе…
«Ее там нет…» Слова врезались в сознание. Внутри похолодело.
Я не почувствовал просветления. Нет, не ощутил себя каждым из них. Я даже не понял их. Они просто проскользнули мимо картинкой, виденьем. Кадрами, выдернутыми из середины незнакомого фильма.
Спотыкаясь, разбрасывая в стороны гниль и ветки, я рванул наверх, но растянулся на первых же ступенях.
Ну, давай, бейся! Гони кровь. Ты же сердце!
Я говорил в пику фактам лишь потому, что рассудок был не готов признать очевидное. Мне все еще сложно было поверить в то, что нас каким-то невероятным образом перебросило в будущее. В странное будуще…
Девчонка вскинулась. Улыбка бородатого стала шире.
— А что же через парк к внешней стене не пойдешь? — удивился я. — С твоими-то способностями — оно куда проще.
— В город, — не оборачиваясь, ответил Борис. — А что, есть другие предложения?
Бугай, еще несколько минут назад готовый убивать, а теперь стоящий на коленях и ноющий, как обиженный ребенок, выглядел жутковато. Пугала молниеносность, с которой все произошло. Секунда — и человек …
И не дожидаясь новых вопросов, он быстро вышел.
Мальчишка не ответил. Снова свернул, скрывшись за припаркованным у обочины грузовиком. Шаги его стихли.
— Покури, — прозвучало рядом. — На, покури. Отпустит.
Она смеется, возвращается, берет меня за руку.
Не собираясь гадать, что здесь произошло, я свернул в проулок и, скользнув между невысоких домов, понесся через палисадник. За оградкам и, на газонах, возвышались заросли: какой-то колючий кустарник,…
Мысли путались. Он ведь сказал сейчас что-то.
— Конечно. Тебя первого увезут. Иди на шоссе, проголосуй, а то тарелка не сразу заметит.
— Очнулся, болезный? — спросил вкрадчивый голос, откуда-то сверху и сбоку.
— Ну, мужик, — миролюбиво проговорил он, — нечего было бросать свое добро. Или оно тебе так нужно было, что разложил посреди улицы?
Я встал, чувствуя, как прихрамываю на левую ногу. Помог подняться обалдевшей, исцарапанной девчонке. Обернулся.
— Пошел ты со своими советами, — обронил я, не узнавая собственного голоса, сквозь хмельную вату в ушах. — Сиди тут… как сидел.
От этого предложения азарт у помощников поугас. Мужики на корточках полукругом расселись вокруг бобины.
Ольга была простой, без зауми. Такие остаются серыми в жизни, а когда ситуация выходит из-под контроля, словно бы обнаруживают скрытые резервы.
Только теперь, когда мы дружно умолкли после откровения Коляна, я поразился, как громко заливается сверчок, как вторит ему целый хор лягушек. Ночь была наполнена сотнями звуков.
Кажется, впервые с начала нашей неуклюжей беседы мне удалось ее удивить.
Девчонка дала петуха, ее совавшийся голос эхом разнесся по пустому пространству, отражаясь от фасадов мертвых домов. Растительности здесь практически не было. Сквозь трещины в асфальте пробивалась ли…
Пасечник перестал тренькать, насторожился.
— Кому? — закатил глаза Алексей, приподнимаясь с матраса. Видимо, его тоже напрягла ситуация. — Кому ты мстить собрался, шмель?
Но почему тогда водительская дверь приоткрыта? Почему она такая ржавая? Что за лохмотья на мне вместо футболки? Где Борис?
В голову снова полезли мысли об Эле, и я отвернулся. Серый нахмурился. Борис не обратил внимания на несчастную.
Антон растянул губы, снова напомнив улыбающегося Будду. Тот, кстати, тоже был просветленным. Ощутил свою связь с каждой клеткой бытия, почувствовал себя каждой частичкой мироздания и просветлел, если…
Забор и гаражи остались за спиной. Щербатый асфальт сменился газоном. Я прошагал еще немного и остановился. Дорога круто уходила вниз. Там, в темноте, чернела вода, из которой торчали товарные вагоны…
Понимания произошедшего не прибавилось. Осознание непоправимости угнетало. Зато страх немного отступил, притупился.
И я нырнул в ослепительный первозданный свет.
— Нет, — опешил я от такого напора. — Просто экран был расколот, а теперь нет.
Я потер ладонями лицо. В любой другой момент, я бы принял происходящее за ахинею. В любой другой, да. А теперь — стоял посреди Парка Горького, через который невозможно было пройти без направляющих ни…
— Ну вот, пришли, — сообщила Марта, закуривая. — Что надумал, Макиавелли?
— Знаю, — пожал плечами Алексей Иванович. — Я здесь работал. И котельную среди прочего обслуживал.
Ржавая решетка была увешана узелками — самыми разными, из чего попало. Среди лоскутов одежды, полиэтилена, кусочков проводов, изоленты, ветхой бечевки я даже заметил серебряную цепочку.
Парень убрал пневматику: видно, сообразил, что толку от нее никакого.
Он говорил спокойно. Не играл. И знал, что я прекрасно понял, о чем он. Он вообще слишком много понимал. Пугающе много.
Ольга сбилась с шага, повернулась и удивленно посмотрела на него. Не обиделась, просто не поняла.
В руке его что-то блеснуло. Борис удовлетворенно крякнул, поднялся и быстро потрусил к «кошельку».
— Почему не знаю? — продолжал забавляться Борис. — Знаю. Круглый стол Родноверческого Бреда, волхвы, жрецы самоназваные, обряды с целью девок за сиськи помять и все такое. Знаю я про ваше неоязычеств…
Я осекся, вспомнив заросший вымерший город, с потрескавшимся асфальтом, ржавыми остовами машин и рваными клочьями проводов. На понятие «нормально» это не особо тянуло. Но, по крайней мере, там все бы…
Пожар здесь явно случился давно, и огонь не пощадил ничего. Полыхало не только снаружи, но и внутри магазина. И хотя не все выгорело подчистую, ни еды, ни воды здесь не сохранилось.
— Держи. Йодом мажься и бинтуйся, если марля не сгнила.
Думаю, будет неправильно выделять заслуги каждого, кто принял участие в рождении вселенной «Анабиоз», да и займет это полкниги. Поэтому я просто перечислю тех, кто вдохнул жизнь в этот мир. Без должн…
«Они не причинят вреда. Они никому не причинят вреда», — метнулось в голове.
Ничего не кончилось, ни из какой петли я не вырвался. Кто-то незримый лишь слегка ослабил силок, чтобы поиграть с добычей, дать ей ощутить мнимую свободу, а потом дернуть еще сильнее.
Упоминание химии подействовало на Бориса странным образом. Брат переменился в лице, подскочил на ноги и выругался.
Борис курил у меня за спиной. Дым сигареты сносило легким ветерком в сторону. Он проплывал мимо меня сизым призраком, поднимался, терялся в ветвях, растворялся в прозрачном воздухе.
— Слышал. И видел. — Я припомнил невнятное бормотание, метнувшуюся тень, добавил уже без уверенности: — Кажется.
Я схватил Бориса за ремень и одним чудовищным рывком сдернул с пути самоходки. Брат выронил топор, по инерции сделал несколько шагов, остановился, ошалело глядя на автоматически повернувшееся на крыш…
— Тихо ты, — поднял руку Женя. — Кажись, и впрямь кто-то идет. — Он встал и крикнул в темноту: — А ну стой! Стрелять буду!
У мертвеца он забрал ключи. Я понял это, когда Борис остановился возле инкассаторской машины и принялся ковырять замок…
— Не знаю, зачем ты врешь, но ты даже не представляешь, что там, за стеной.
— Не веришь мне, ни хера не веришь, — констатировал мужчина, машинально обматывая проволочку вокруг большого пальца левой руки. В его голосе послышались истерические нотки. — Ну и хер с тобой, пионер.
— Откуда идешь, брат? — правильно, но с сильным акцентом спросил парень-азиат, продолжая помахивать над костром плоским осколком пластика.
— Пошел ты! — рявкнул я и бросился к Садовому кольцу.
Внутри рос противный холодок беспокойства.
Я вошел в подъезд. Тихо, никакого движения. Только эта дурацкая песенка.
Я почему-то сразу понял, что это не собака, а именно волчара — матерый, голодный, неизвестно откуда взявшийся в этих краях.
Я начал неторопливо спускаться, стараясь не скатиться по склону. Людей отсюда видно не было. Скорее всего, они меня тоже не видели. Зато услышали.
— Я в свое время слесарил малость, — поделился Колян и надавил на дверь. — От ё, н-на!
Мы уже в лодке, лодка на середине пруда. Жарит солнце, нам весело. Лодка раскачивается. Борис сидит, вцепившись рукой в борт. Почему-то ему не смешно, хотя только что смеялся. Как будто он увидел что…
Он-то замолчал… Но последнее слово, изрезанное острыми гранями финального аккорда, еще звучало. Странно звучало, пронзительно, надрывно и как-то… неприкаянно. Это слово будто бы застряло между уже от…
— Глеб, — в свою очередь пожал я протянутую руку.
Сейчас этот парень поднимет кирпич и добьет меня. Ведь это очень больно, когда камнем бьют по голове? Или моей собственной пилой рубанет…
Плавился воздух над асфальтом. Верещали птицы.
— Киселев я, — проворчал я и пошел вперед. — Не отставай.
Серафим тяжело вздохнул, но не ответил. Монахи подобрались и потащились за очередной могильной плитой. Меня пинками погнали обратно.
Андрей открыл глаза и странно посмотрел на меня.
— Круто прихлобучило, — констатировал Женя, хлопнув меня по коленке. Сказал, как похвалил.
— Крепим конец кабеля здесь, — велела Марта, которая, кажется, уже сжилась с ролью руководителя. — А потом пробуем разогнать и отпустить. Если повезет, эта хренотень до того конца докатится.
Впереди, за развязкой, маячил Зубовский бульвар, вправо с эстакады убегала Остоженка. А прямо передо мной сидела на растрескавшемся асфальте Марта.
Посреди шоссе торчало деревце. Небольшая, тонкая осина чуть-чуть скривилась возле корня, прорастая сквозь трещину в асфальте, но дальше тянулась к небу стройным и вполне здоровым стволом и ветвями. В…
— Так студент один говорил из ячейки этого Серебрянского, — подтвердил Женя. — Он вроде как ходил на ту сторону, к донским, а потом вернулся. Перепуганный, заикался даже сначала. Там, говорит, не так…
— Фильмов насмотрелся? — усмехнулась она, запуская окурок под откос. — Тут знаешь какая машинка нужна!
Оно могло в любой момент упасть или рвануть ввысь.
Я невольно отступил к своему полену и пошарил в поисках лопатки. Не нашел. Зато нащупал рукоять пилы.
Мысли путались. А если не поднимать руки, а развернуться и выбить пистолет? А потом… Что потом? Сюжеты дешевых боевиков за тридцать, или сколько там прошло, лет из памяти не стерлись. Но героем блокб…
Борис сидел на прежнем месте, и остервенело точил лопату о камень. На меня даже взгляд не поднял. Его манера сохранять хладнокровие всегда меня поражала.
Последняя мысль жутким эхом раскатилась по сознанию, вызвав совсем уж неуместные ассоциации. Я по инерции сделал еще несколько шагов, заглядывая за покрытый ржавыми язвами микроавтобус, и встал как в…
И он сделал шаг навстречу инкассатору. Палец того лежал на спусковом крючке.
«Старый советский» работал в самом деле исправно несмотря на то, что лет ему выходило за полста. Да и «современным китайским» годиков тридцать исполнилось, так что можно было назвать их нетронутыми, …
— Я дам вам куртки, — ответил усатый. — Ночами холодно. Но больше вы не получите ничего. И после этого вы уйдете. Когда найдете своего близкого человека, можете вернуться и остаться.
— А чем это место хуже любого другого? Есть стены, крыша над головой, некоторые запасы. Плюс котельная, довольно мощная: один и шесть десятых мегаватта. На природном газе.
— Грубость тебе не к лицу, — улыбнулся интеллигент в бороду.
— Не дергаться, я сказал, — рявкнул Борис.
Возникло мимолетное желание дотронуться до плеча парня, чтобы удостовериться в его материальности. Незачем. Я посмотрел на него оценивающе, потом перевел взгляд на девок. Шпана. Безобидная и безмозгл…
Говорить он больше ничего явно не собирался. И я стал таращиться на стену.
Конвоир нахмурился, будто соображал, стоит еще что-то говорить или нет.
На очередном шаге я споткнулся и нырнул вперед, рефлекторно выставляя перед собой руки. Ладони скользнули по чему-то прохладному. С утробным охом я растянулся в полный рост.
— Слушай, ты в своем Внуково газет, что ли, не читал? — раздраженно уточнил он. — Впрочем, вы все вообще темные, за наукой не следите… В тот день, в шестнадцатом году, запускали на предельную мощност…
Ольга привычным движением дернула девчонку за руку, и они растворились в пепельно-серой мгле, оставив меня наедине с монотонным шуршанием дождя.
— Тебе сложно десять минут с ребенком посидеть? — не смотря на меня, обронил Борис.
— Неизвестно, что творится в городе, — сказал я ей в спину. — И Чертаново не так уж близко.
— Ну да, — кивнул он, хмурясь. — Чего тупишь? Я ж вчера тебя на проспекте видел, возле меток… Бодро выглядишь. Точно, хавки нет?
Я вздохнул и, решив не выпендриваться, захрустел лапшой. Как все.
— Я на станции «Солнечная» стоял. Хотел в город ехать. Стою, стало быть, на платформе, тут меня и срубило. Просыпаюсь — кругом никого. Только пара человек. Лежат. Прямо на платформе. Ну, я поднялся к…
Набережная с оголодавшими, злыми и сходящими с ума от страха мужиками. Нет, не мужиками. Будь они мужчинами, не побоялись бы пройти сквозь стену. А это… просто люди. Маленькие, злые, несчастные. Они …
Я онемел. Настолько неожиданной оказалась его реакция. Мне на какой-то миг показалось, что всё — крышка, что вот-вот давешний волчара вцепится мне в холку и перегрызет шею в отместку за дневное пораж…
Возле бетонной громадины я остановился. Лестница, ведущая наверх, была завалена ветками и мусором. Нижние ступени скрывались под слоем почвы, который тянулся от газона через брусчатку тротуара. Словн…
Он снова хэкнул и замолчал. Я тоже прикусил язык. Толкать надгробье под разговор было тяжко. Посмотрел на подернувшуюся зеленым мраморную плиту. Надписи было не разобрать. Сквозь муть и зелень прогля…
— Ага, — подхватил Борис, толкуя жест по-своему. — Я тоже видал, как дерево через асфальт растет. Что последнее помнишь?
Антон не посмотрел на меня, взгляд его затуманился, будто он видел сейчас что-то совсем иное, свое.
И перешагивать надо мне. Борис делать шаг первым не станет. Хотя…
С транспортом — вообще проблема. Сколько понадобится времени, чтобы поставить простоявшую тридцать лет машину на ход? Неделя? Месяц? И то, если ты в этом понимаешь, и все необходимое под рукой.
— Скажи спасибо, что ментов не вызвала, — фыркнул Борис. — Я бы позвал, если б ты ко мне со своими закорючками сунулся. А еще скорее в рог бы дал без всяких ментов. Тебя за подписи не били?
Я не пошевелился, только пальцы сильнее стиснули рейку дверного косяка. Сознание медленно затягивала темная пелена, лишая способности трезво соображать. Взгляд соскользнул с рыбьего мурла подонка, уп…
Наряженная в эти дурацкие шмотки из гипермаркета, женщина напоминала рабочую из какого-то старого советского фильма.
Ведь не бросил же. Пришел со мной в город, идет дальше к Арбату. Впрочем, ему-то сейчас не так важно, куда идти. У него же нет Эли.
Один в темноте. Ни писка, ни шороха. Здесь нет ни мышей, ни тараканов. Несколько десятилетий назад я бы порадовался такому посылу. Сейчас от этой мысли стало совсем жутко.
— Минимум — одежда, — отозвался брат. — Максимум — одежда, еда и снаряжение.
На этот раз Ольга уже откровенно нахмурилась. Ага, кажется, начинает понимать, что за фрукт перед ней. Это хорошо — будет поменьше его провоцировать легкомысленным поведением.
Золотистая стена света разбивала площадь надвое. Высотка МИДа молчаливой пирамидой возносилась в грозовое небо. Казалось, шпиль вот-вот вспорет слишком низкую тучу, и оттуда ливанет. Но дождя все не …
Тот сделал шаг навстречу. В руке возник топор. Как он так незаметно его выхватывает?
— Будет тебе свет с золотыми кренделями, — выдохнул я. — Зови людей!
— Пятьдесят, вообще-то… — начал Алексей, но осекся.
Я перестал оглядываться, сосредоточился на дороге. На обочине то и дело попадались машины с открытыми дверями, но вокруг все так же не было видно ни души. Слева — забор, справа — сталинки.
Площадь жила своей жизнью. Здесь не было надзирателей, никто никого не заставлял работать. Скорее всего, на этом перепутье троп даже не было явного лидера. Наверное, именно так выглядели в прошлом ве…
Я отпустил косяк и пошел вперед. Не выставляя рук, не защищаясь, не выгадывая лучшую позицию для атаки. Я просто пошел вперед, видя перед собой только костистый череп и рыбьи глаза, в которых мелькну…
Подхватив камень, я двинулся следом за братом. Идти пришлось недолго. Вскоре кусты и деревья кончились, уступив место поломанному пятачку асфальта. Здесь разруха ощущалась больше, чем на шоссе. И рас…
— Сейчас молчи, — предупредил Серафим тихо.
— Вообще всё — слова. Только одни мы принимаем на веру, а другие нет. У всех народов есть мифы и сказки о воскрешении мертвых. Помимо определения «живой» и «мертвый», есть еще определение «не-мертвый…
Борис ощерился и расхохотался. Закашлялся. Так и дохал еще какое-то время, чередуя смех с кашлем.
Я засопел, прислушиваясь к ощущениям. Убийственная боль перестала пульсировать в висках, в разы уменьшилась и сместилась к затылку. Затаилась. Сознание накрывала та редкая звонкая эйфория, которая гр…
«Здесь пустые дома, — объяснял он еще тогда, на Садовом. — Пустые дома, но вещи сохранились».
— Он из дурки пришел, — объяснил Женя. — Соседей нам судьба послала просто сказочных. Вон там, — он неопределенно махнул рукой в темноту, — психушка. А там, — взмах в противоположную сторону, — общаг…
Пасечник задвинул что-то эпохальное про ульи и начал наигрывать какую-то знакомую мелодию. Гитарный перебор слился с шумом в голове, и они зазвучали в унисон. Ночь закружилась ярким хороводом вспыхну…
Солнце катилось к закату. Костер весело потрескивал. Факелов навертели с десяток, дровами запаслись на сутки вперед. Колян свалил последний припертый ворох хвороста. Сел к костру. В зубах торчал моло…
Не читая дальше, я вышел в меню. Не хочу знать, кто мне звонил. Какой в этом смысл, если я все равно ничего, совсем ничего уже не могу сделать. Отключив звук, я сунул телефон обратно в карман. Пусть …
Высокий, худощавый, в обшарпанном пальто и обернутом вокруг шеи шарфе. С хвостом черных засаленных волос. Глаз не различить за бликующими линзами очков, на лице вежливая улыбка. В руке — эмалированно…
— Он не дразнится, у него в самом деле голос такой.
Стоило подумать о ночных гостях, Коляне, Борисе — моментально задирала голову мораль. И сразу же расшибалась вдребезги о реальность, оставляя лишь пустоту и душевные метания. Я никогда не любил рефле…
От крика с цистерны бензовоза вспорхнула стайка воробьев. За ними в воздух поднялись несколько голубей, а следом, шумно хлопая крыльями, взлетел огромный черный ворон. Откуда здесь столько пернатых?
Он был высок, крепок и светловолос. Моего примерно возраста, но выше, шире в плечах. И лицо у него было нехорошее. Лицо человека сильного физически, но слабого внутри, и оттого пользующегося своей си…
— Я дальше не пойду, — бросил Иван. — Ты там за демократию ратовал? Я подарил тебе свободу выбора. Но только сейчас. Назад не возвращайся. Привет.
Придется идти сквозь пелену. Что там говорил Женя? По ту сторону нелады с физикой?
Сзади донеслось странное урчание, непохожее на звуки природы, к которым мы уже успели привыкнуть. Уркнуло басовито: казалось, что почва вот-вот дрогнет под ногами.
— Знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое, и то, что ты не можешь сносить развратных, и испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашел, что они лжецы.
— …я как увидел, испугался. Жуть! Побежал, побежал. Меня светом как ударило! Тут я совсем растерялся. Как же это так, чтоб светом било. Бегу, ничего не соображаю. Так с разбегу в столб вмазался и бря…
Говорить со светом было глупо, но больше говорить мне было не с кем.
Я молча налил в кружку из термоса и выпил, понимая: зря, лишняя… Но в тот миг мне было плевать. Мимолетная эйфория растворилась в этой бледной утренней мгле без следа. На душе стало погано и мерзко.
К тому же проржавело и сгнило все, что могло проржаветь и сгнить…
Келья. Я заперт в келье с монахом. И я немного не дошел до монастыря, в котором объявляют комендантский час. Что из этого следует? Меня окликнули, двинули по кумполу, притащили в монастырь и заперли.…
— Ты дальше, дальше говори, Семеныч, — подбодрил Мишка, глядя на Алексея Ивановича.
Стена, в которой застряла Марта. Бедная девчонка столкнулась с реальностью, и эта реальность ее раздавила.
Сердце радостно замерло. Неужто сработал совет мужика? Неужто удалось выскочить из хитрой петли проспекта?
— Идти надо, — сказал он. — Нужно идти, а то мы до твоей бабы никогда так не дойдем.
На самом деле совести усатого благодетеля стало легче аж на два пункта.
Мужики подхватили тему. Шашлычник предложил делать ставки…
Второй, что стоял с ним рядом, напрягся. Борис остановился.
Падая, он отпихнул меня. Я не удержал равновесия, отлетел к дереву.
Шел Алексей Иванович уверенно, остановился совершенно неожиданно. Отступил на шаг.
— Туда, — кивнул я. — Хоть здесь по кустам лазать не придется. Переход есть.
Обратно Борис вернулся пружинистым шагом с довольной физиономией. Вид у него был настолько пижонский, что грубый камуфляж, говнодавы и здоровенный рюкзак с палаткой казались недоразумением.
Я толкнул дверь с такой силой, что та чуть не слетела с петель. С хрустом шандарахнулась о вешалку с истлевшей одеждой да так и осталась там, будто приклеилась к лоскутам плаща.
Я фыркнул, вышел из дыма, который ветром понесло в мою сторону, и втянул носом воздух. Если на склоне мне лишь показалось, то тут сомнения отпали: спиртом несло совершенно отчетливо.
Такова человечья натура: даже при полной безнадеге устроиться поуютней. Выстлать помягче там, где придется спать, найти чего повкуснее поесть, позаботиться о том, как побыстрей согреться. И, желатель…
Какое-то оно здесь нелогичное. Я такие штуки видел где-то на черноморском побережье. Туристы, кажется, считали модным повязать ленточку на дерево, чтобы потом еще раз к нему вернуться. Бедное дерево.
— Дык, конечно, несет, едрить меня под хвост, — отозвался Женя. — Было б удивительно, если б не несло.
Он кивнул в мою сторону, и я почувствовал, как от спины убрали острое.
Я налег. Почувствовал, как катушка под ладонями сдвинулась. Надавил еще сильнее. В глазах помутилось, но это было даже по-своему приятно. Пусть мутится! Главное, чтоб небесполезно! Это вам не могильн…
Я уже начал осторожно спускаться по лестнице, но после этих слов замер.
А может, не стоит лезть? Мало ли чего там внутри?
Колян сориентировался моментально: поддел ботинком угли и швырнул в рванувшего на него лопоухого. Тот ругнулся и сиганул в сторону, едва не сбив лидера.
— Он не врет, — встрял я, наклоняясь к ней. — В лес действительно ходить опасно. Мы отвернемся.
Мне снится сон. Странный сон про будущее в прошлом, про будущее, которого уже никогда не случится. Я знаю, что все вокруг происходит не наяву, но не хочу бежать отсюда. Мне хорошо. Я счастлив в этом …
— Туда торопишься? — Старушка повела клюкой себе за спину. — Нет там никого, ушли или сгинули. А твоя-то…
Тошнота помаленьку отступила, хотя не сказать, что мне стало хорошо. Я наконец оторвался от стены и сделал пару нетвердых шагов. То ли в самом деле становилось лучше, то ли я просто отвлекся от мутно…
Теперь от плоской шутки было совсем не смешно. Я медленно перевалился на бок и открыл глаза. Было сумрачно, подташнивало.
— Глупые, — повторил мужик. — Клеть для тела ничто, если дух свободен.
Брат стоял и внимательно наблюдал, как я отпускал попутчиков. Точнее… наших нечаянных трудных пассажиров.
— Не могу я туда. — Марта сунула руки в карманы и по-мальчишески сгорбилась. — Собаки там.
Я хотел было что-то ответить, но тут поднялся Колян.
Девчонка некоторое время таращилась на него, а потом повертела пальцем у виска и отвернулась. Ольга неопределенно покачала головой, промолчала.
Время словно замедлило бег, картинка развалилась на отдельные кадры. Зверь приближался скачками, каждый из которых выделялся обострившимся зрением в отдельный рывок. Мозг отмечал траекторию несущейся…
Борзый крутанулся, пытаясь ухватить Антона за ногу, но не успел, и тот с силой ударил его носком ботинка под ребра.
Оскальзываясь и падая в грязь, я добежал до полуразрушенной будки обходчиков и только здесь притормозил, чтобы отдышаться. Облокотился на осыпающуюся под ладонью штукатурку. Обернулся.
Брат умолк. Сам выдвинул версию, и сам себя загнал в угол вопросом.
— Еще один укротитель, — усмехнулся Колян. — Имей в виду, н-на, лапша и топор на него не действуют.
Ждет, потому что вопрос этот уже можно считать согласием.
— Тебе не страшно людей расстреливать и в рабов превращать?
Я почувствовал, как меня оценивают. Словно просвечивают рентгеном.
— Во дает, — хмыкнул Алексей и удостоил меня взглядом. — Ты где очнулся-то, клоун?
— И идти в Сколково, — перебил Мишка. — А если кто-то не способен, то пусть перестанет корчить из себя главнокомандующего.
Мы с ужасом наблюдали, как Колян пытается приманить кота брикетом растворимой лапши. Желтым, крошащимся, абсолютно сухим. Было в этом что-то противоестественное, пугающее и манящее одновременно, заст…
— Осторожно, двери открываются. Остановка «Институт полиомиелита», — сообщил Борис.
Мужчины приблизились. Бородатый остановился шагах в десяти от нас. Предусмотрительно. Если я захочу перегрызть ему глотку, одним рывком не достану. А больше у меня не будет. Охрангелы, как выразилась…
Я не ответил. Борис поворошил что-то внутри кабины, выругался и спрыгнул со ступеньки. Достал зажигалку, пощелкал, вхолостую высекая искры.
На оклик отозвался бородач с заправленной в джинсы рясой. Он сделал знак своим, бросил веревку и послушно потрусил к нам. Расторопность и смирение, с которым реагировали на парней монахи, пугала.
Скулеж бугая затих в отдалении. Эстакада приблизилась, нависла темным, побитым временем монстром. Я поднырнул под нее, выскочил на Зубовский… И замер. Вот оно!
В линзах отражалась ночь с мерцающими точками углей…
Надо было руки поднять, что ли? Или не надо? Вот если я сейчас начну руки поднимать, он выстрелит?
Женя подошел к борту и, упершись ладонями, нагнулся.
— Если что, с лопатой поцелуется, — сказал Борис. — Уж один-то раз садануть успею. Мало не покажется.
Сотрясение, что ли? Так тошнит после сильного сотрясения мозга, но череп вроде бы цел, хотя голова продолжает гудеть…
Через минуту знакомо щелкнуло. Потянуло сигаретным дымом. Во дает! И где только успела новую пачку достать?..
— Дурак, что ли? — искренне удивился брат. — Я под Иваныча не встану. Скорее свою команду соберу. С блэкджеком и шлюхами.
Борис смотрел сквозь меня. Складка на лбу стала глубже. Или просто от всполохов костра сгустились тени?
— Да перестанешь ты так себя вести! — прикрикнула Ольга, некрасиво поджав губы. — Заладила. Один злой, другой врет. Иди и помалкивай.
— Ты тоже заметил? — Интонация была такой, что я не понял: ерничает Борис или говорит серьезно. — Подержи.
Бежать пришлось с полкилометра. Дорога здесь была на удивление свободная. На проезжей части застыли всего несколько разбитых машин, значительно больше их стояло у обочины на вечной теперь уже парковк…
Насекомых и мышей здесь не было. Небольшой коридорчик затопило по щиколотку. Пахло гнилью, канализацией. В конце коридорчика, между двумя дверями, лежал на животе человек.
Вместо ответа я зажурчал. Ну его в баню с играми в мамочку. В конечном итоге я старше, я самостоятельный взрослый мужик и…
— Бревно выросло, а я оста-а-ался, — протянул Колян на мотив песни Шарикова из известного фильма, — и, очнувшись, н-на, чуть не обдри…
— Эй ты, фраер, — хрипло сказал Борис, обращаясь к белобрысому Мишке.
Я заранее достал из рюкзака сухари, минералку и, не нюхая, опрокинул в себя пойло. На этот раз Женя налил больше, и пришлось пить в два глотка. В горле заклокотало. Я поперхнулся, сплюнул, тонкие стр…
Я схватился за ее руку, как утопающий хватается за соломинку.
Крик потонул в надвигающимся лязге и рухнувшем сверху раскате грома.
— А ты, Фима, бога попроси, — усмехнулся тот. — Помолись, чтоб он серой с лица земли смыл тех, кто в монастыре курит.
Уже почти дойдя до угла громоздкого здания, я вдруг понял, что впереди больше нет памятника вождю мирового пролетариата. Только… прямой, как стрела Ленинский проспект, который здесь должен был уперет…
Палец инкассатора на спусковой скобе дрогнул, дергая металл, спуская что-то смертоносное внутри.
— Еще предположения будут? — мрачно спросил Борис, вновь подхватывая точильный камень и принимаясь за топор. — Американцы? Фашисты? Злые русские олигархи?
Дома обветшали. Краска облупилась, облезла. Стекла — те, что остались — помутнели. Другие вывалились из сгнивших рам и разлетелись в мелкое крошево. Кое-где из черных провалов окон торчали шевелящиес…
Он, наконец, закончил рыться в салоне и выбрался наружу. Сунул под мышку портфель с документами, протянул кожаный футляр с моими очками и аптечку.
Лишь необыкновенный, пронзительный взгляд остается передо мной.
Охранник, если он, конечно, не снял форму с какого-нибудь скелета, качнул пистолетом. Иди мол. Я развернулся и пошел обратно, к брату.
Борис смотрел, как смыкаются за его широченной спиной кусты. Слушал, как шуршат ветки, как удаляются шаги.
Рука с топором взметнулась и резко опустилась, вгоняя лезвие в ствол дерева. В десяти сантиметрах от головы Серого.
Со скрежетом сталкиваются машины, падают, как подкошенные, люди, с громким хлопком лопается отпущенная лебедка, и строительная люлька летит вниз с восемнадцатого этажа углового дома-книжки.
— Я не верю в бога, — смутился я от этого взгляда.
— За знакомство, — предложил Женя и, не чокаясь, опрокинул в себя стопарь. Занюхал рукавом.
Борис посмотрел на меня исподлобья. Пронзительно, страшно.
— Значит, муж в городе, и ты к нему топаешь? — поинтересовался Борис, оценивающе поглядывая на Ольгу.
— Ага, — оскалился Борис. — Пристрелишь. Ну так стреляй.
— Я те дам, сам. — Пасечник глубоко вдохнул, шумно выдохнул и очень внятно для его состояния произнес: — Башка не варит, пальцы помнят.
Путаясь в движениях, спотыкаясь, я вылез из машины и моментально рухнул наземь, отшибив коленки и ладони. Ноги не держали. Какое-то время пришлось стоять на четвереньках и восстанавливать дыхание. Пе…
— Если перед сеансом открыть череп, вынуть мозг и засыпать туда попкорн, то отличный фильм, — отвечаю я, улучая момент и все-таки обнимая ее.
— Часы есть, только они не работают, — отозвался Алексей Иванович. — Да они мне и не нужны. По солнцу же видно.
— Не очень, — признался Колян. — Мы мальчишками были. Хлобызднем чего или покурим и елкой зажевываем. Чтоб запах, н-на, отбить. Елочка — это первое дело.
— Подождите! — заорал я, шагая к легковушкам. — Эй… Да стой ты!
Я почувствовал, как страх холодной змеей возвращается внутрь, обвивает позвоночник, стискивает органы, морозит кровь.
— До ночи разберемся. Сейчас важнее не выглядеть мясником. Идем.
Слишком много произошло, слишком быстро все это происходило. Для осознания происходящего мне не хватало покоя и одиночества. Нужно было остановиться. А мы снова куда-то шли…
— Как все, — пожал плечами Женя, — на глазок.
Бомба? Не взорвавшаяся ракета? Что это за фиговина?
В сознание угрем вползла пугающая мысль: снаружи — подозрительно тихо. Это на Киевском-то шоссе возле аэропорта?
— Тихо, Глебушка. Тихо. Идем. Идем отсюда.
Глядя, как его лицо побагровело еще сильнее, я понюхал содержимое своей кружки. Зря. Резкий запах спирта прострелил до пяток! Я рывком отстранил тару, едва не плеснув в мангал, и шумно засопел.
— Я не священник. — Он покачал головой, бородка мотнулась из стороны в сторону. — Я просто в Господа верую и пошел к нему в услужение.
— Берсерк среднего звена, — усмехнулся я и осекся.
— Бросай топор, или я его убью. — В голосе охранника замерла угроза.
Что ты увидела, непокорная, хрупкая девчонка, так не вовремя научившаяся жалеть и верить? Эти же новенькие машины и нетронутые здания? Этих же темных призраков, стоящих в очереди в кассу за стеклом г…
А, не важно. Сейчас главное — добраться до Арбата и найти Элю. Перейду кольцо, двину до Шаболовки, а там уже и до центра не далеко.
Под ботинком хрустнуло. От неожиданного звука внутри все сжалось. Я не увидел, почувствовал, как вздрогнула девчонка.
— Ма, — вцепляясь в Ольгу как клещ, пискнула девчонка, — ма, ты только не уходи никуда. Ладно?
Мы остались одни. Борис закурил, провожая взглядом белку, скакавшую поперек трассы — с одной обочины на другую. Прищелкнул языком, но рыжая даже не обратила внимания на звук. Видимо, приближающееся у…
Почему, ну почему сны никогда не кончаются счастливо?
Градус идиотизма накалялся. Я уперся спиной в дверь. Три алкоголика, один из которых работал в психушке, выглядели более здравомыслящими, чем один блаженный недоклирик. Очень захотелось бежать, но дв…
— Пош-ш-шел! — зловеще прошипел Борис, наступая и не давая зверю опомниться.
«Не ходи в червоточину, — звучал в голове голос Просветленного. — Не ходи… Не ходи. Не ходи!»
«Вот кто напевал дурацкую мелодию», — пронеслось в голове. Перед глазами продолжала густеть мутная пелена бешенства. Пальцы на косяке побелели.
Ошибки быть не могло: я оказался на другом краю парка.
А что здесь дают за работу? Выход на свободу? Тогда я готов отработать все, что нужно, лишь бы поскорее уйти. Домой. К Эле. Вот как чуял, надо было обходить стороной эту стену света. Хотя… а была ли …
— Н-на! Чтоб я помнил… Я как-то больше по дням недели… сейчас…
Потом мир сузился до близлежащего пятачка. Как Антон умудрился вывернуться из захвата Бориса, я не видел. Возможно, знал какие-то хитрые приемы, возможно Борис растерялся, не ожидая столкнуться с авт…
Меня словно вынули из тела и дали взглянуть на себя со стороны…
— А я думал, главное в политике — самому стать крепкой рукой.
— Глеб, — сказал я, автоматически пожимая хрупкую, совершенно девичью ладонь. Сам не понимая, на кой черт, добавил: — Я потерял маму в авиакатастрофе.
Зябко ежась — не от холода, а от напряжения, — я вскарабкался по откосу и выскочил на дорогу.
— Он способен на поступок, — уверенно отозвался Серый.
Охранник помялся, мотнул головой в сторону обшарпанных стен гипермаркета, возвышающихся в стороне. На меня он не обращал внимания.
— Выборка из трех человек — это сильно, — не утерпел я.
Завидев дымок, Борис аж крякнул в предвкушении. Без колебаний свернул с шоссе под мост и направился прямиком в тень, на мерцающие красные огоньки. Я остался с Ольгой и девчонкой.
— Или волка, — брякнул я. Позвал: — Борь!
— Откуда ты? — спросил он, не глядя в мою сторону.
— Глаза поднимаю, — выдержав драматическую паузу, продолжил Семеныч, — а там птица. Летит. Задом наперед летит.
И они не пугали демонстрацией оружия, они…
Дрозд-клест испуганно защебетал и полетел прочь. Из-за забора вспорхнула целая стайка пичужек поменьше. На грани слышимости раздался то ли свист, то ли скулеж.
— И покрепче, — крикнула вслед Марта. — А то хренотень здоровая: дернуть может.
Борис стоял напряженный и злой. На меня не смотрел. Взгляд его был прикован к инкассатору. Оценивающий взгляд.
— А у нас оно есть, — легко отозвался бородатый. — Но мы не причиним вреда.
— Не знаю, — мотнул головой Серафим. — Там не прочитать уже. А на память — не знаю. Да и какая разница. Вчера вот Одоевского Владимира Федоровича под соседнюю стену отгрузили. И Солженицына.
— Совсем сбрендил? — уточнил я, чувствуя, как холодок тревоги растекается в груди.
— В голове не укладывается, — пробормотал я.
Бывший политик-язычник посмотрел на него с немым укором. Так выразительно, что если бы смотрел со сцены, зал бы уже рукоплескал, а если бы в жизни — то тот, на кого был направлен взгляд, просто обяза…
Спина вспотела. По позвоночнику скользнул знакомый холодок. От затеи я не ждал ничего хорошего, но это было слишком.
— Хорошо, — спокойно кивнул Алексей Иванович. — Идите, вас накормят. Потом еще поговорим. Помогите ему.
Попробовать обойти? Я пристально вгляделся вдаль, где стена бледнела и растворялась в утреннем тумане. Нереально. Судя по всему, эта штуковина тянется на многие километры.
— Не смей, — тихо начал я. — Есть черта, которую…
Я не сразу сообразил, что она имеет в виду. Когда дошло, сухие губы невольно растянулись в улыбке.
Еще сильнее зачесались руки. Из всех троих задохлик казался наиболее безобидным, но именно ему больше всего хотелось засадить кулаком между глаз. Просто так. Чтобы разрядиться…
Я обошел машину, перебрался через спутанные провода, сорванные с фонарных столбов упавшим неподалеку деревом, и потрусил дальше, вдоль пятиэтажки.
Девчонка начала рассказывать, дымя без остановки, раскуривая одну сигарету от другой. Говорила долго. Как проснулась, как петляла возле Октябрьской, как прошла по Крымскому валу, держась за обвисшие …
— Анабиоз. — Редкое в обычной речи слово оставило во рту странное «послевкусие». Я продолжил: — Это когда все жизненные процессы в организме очень сильно замедляются. Некоторые земноводные могут так …
— Ты б проспался, отец. Сгинешь ведь, в таком-то виде.
Горло свело. Слово прозвучало сипло. Я откашлялся.
— Надо разбить лагерь, — сказал я, чтобы хоть как-то отвлечь этого кобеля. — В палатке все не уместимся, но есть тент. Растянем и переждем дождь. Поможешь?
Здесь была целая община. Или перевалочный пункт. Или нечто среднее.
Парень неуверенно протянул руку. Брат пожал, но я видел, что топор он все еще держит крепко. Готов в любой момент ударить.
— Тихо-тихо, — не меняя позы, прошептал тот. — Сейчас чиркнет.
Единственная дверь на всей площадке приоткрыта. Наша дверь. И из квартиры снова доносится эта едва различимая, бубнящая мелодия…
Раздвинув кусты, я вышел навстречу Борису вместе с сопровождением. Брат застыл. Я заметил, как напряглась рука с топором. А потом его лицо заполнило такое искреннее удивление, что я невольно расслаби…
Дороги не было, но и густых зарослей, как возле бензоколонки, не встретилось.
Невольно я отметил: надсмотрщиков здесь довольно много. Могли бы и присоединиться, работа пошла бы быстрее.
Я бессильно опустился рядом с ним на пол.
Может быть, она не звонила мне вовсе. А невероятно изменившаяся реальность издевалась надо мной доступными ей средствами.
А сквозь ревущий протяжный грохот в ушах, пробивался знакомый хриплый голос чужого человека.
Я взялся за толстый изолированный провод и, двигаясь по хорошо различимой тропинке, пошел в сторону главного входа. В конце концов, чтобы выйти на Крымский мост, мне надо именно туда.
А вот молчаливый атаковал беспрепятственно. Он быстро обошел разворошенный костер и ударил меня ногой. Прямо, в живот. Я еле успел отбить мощный тычок обеими руками, теряя равновесие и отступая. В по…
Он снова обвел взглядом людей, ища поддержки. Не знаю, нашел ли он ее, но совершенно точно заметил нас с Борисом.
Не сказать, что у Борьки были проблемы с бабами, нет. У него всегда кто-то был. Но недолго. Иногда он их посылал, чаще — они его. Брат не расстраивался.
Гудели ноги, ныли руки. Я старался не обращать внимания на усталость. Плевать на нее. Мне нужно было дойти. Пройти сквозь свет, через все эти чертовы стены. И выбраться наружу. Туда, где все еще дейс…
Сзади сопела Марта. Сосредоточенно, настырно, громко. Скрывая за мальчишеской бравадой обыкновенный девчачий страх.
Антон убрал ногу. Борзый перекатился на бок и надсадно закашлялся. Растер ладонью горло.
Сил препираться не было. Я молча бросил на землю полено.
— Приплыл, — прозвучал над ухом спокойный хрипловатый голос.
Катушка наскочила на выбоину, выровнялась и через несколько секунд скрылась из виду.
Я сделал последний шаг и открыл глаза. Эля не исчезла.
Я почувствовал, как вспотела ладонь, в которой была зажата пила.
Я слушал их пустую болтовню и понимал: нужно идти. В памяти вспыхивали и гасли осколки вчерашнего разговора про коллайдер, стену света, необъяснимые вещи, которые творятся за ней.
— И мыши не пожрали? — осторожно уточнил я.
В спину ударилось обидное проклятие, но за мной никто не погнался.
После завтрака мы поспешно собрали вещи, Борис попытался распрощаться с Серым, но тот неожиданно увязался с нами. Так и шел теперь, рассказывая всякую бессмысленную дребедень.
Тот слегка опешил. Пока двое — большой и маленький — таращились друг на друга, мы с Серым подошли ближе.
— Какие же вы все-таки трудные пассажиры, — хмыкнул Борис.
Под ногами хлюпало. Сзади чертыхался Серый, жалея, что поперся за мной.
Крепко ухватившись за перила, я двинулся вверх, отсчитывая ступени. Раз, два, три. Раз, два, три. Семь, восемь, девять, десять, одиннадцать…
Я не понимал и не желал понимать, как можно пользоваться женщинами и менять их, словно перчатки. Борис посмеивался над моей «внеземной любовью» и над тем, что я притащил ее в мамину квартиру. Да и на…
— Мужики, н-на, а вы не в Борисоглебске часом родились?
— Не гундось, борода. Я в сторону курю, а не тебе в лицо. И вы тут тоже во славу Господа воскуряете.
Раненый хищник не дольше секунды размышлял, стоит ли продолжать схватку. Расклад сил изменился, и жертвой мог стать он сам. Не переставая сипло рычать, скалиться, подволакивая поврежденную лапу, волк…
Из-за высоченного дерева показался знакомый балкон. Светло-зеленая краска потускнела, лак на перилах облупился, но стекла в комнате были целы. На кухне и в зале, кажется, тоже.
— Могут, — отрезал Борис. — И раньше была та же фигня. А сейчас им последние тормоза посрывает. Эти — обычная гопота. Они убили так же, как убили бы раньше. Для них еще ничего не изменилось. Подожди,…
— Вроде там бормочут, — кивнул Борис в сторону опрокинутой фуры. — Пока обождем. Хрен знает, что у них на уме.
— Он первым приперся, когда мы у цистерны обосновались, — сказал Женя, доставая из-за матраса второй термос, точную копию первого. Я сначала даже решил, что в глазах двоится. — Сразу предложил товаро…
Перед глазами болтался заросший камень. В стороне курили надсмотрщики, переговаривались о чем-то. Неподалеку еще несколько групп пытались тащить неподъемные надгробья. Хэкал отец Серафим. Перекидывал…
— Ветром попутным, — грубо ответил я. — Про стену лучше расскажи.
Стоявший у меня за плечом, он грубо отодвинул меня в сторону и шагнул вперед, в круг. В руке сверкнул топор.
— Эй, гроза политики, а скажи мне, кто такой Дмитрий Ульянов?
Договориться с ним было абсолютно нереально…
— Не бойся. Ее не тронут. У нас никого не трогают.
— Прочухался, — в его голосе не было вопроса. Скорее, небрежная констатация.
— Ты чего, Иваныч, не вкурил? — вопросом ответил белобрысый. Безо всякого почтения к усатому. Поглядывая на оставшихся зрителей.
Она неопределенно хмыкнула, хотела что-то спросить, но, наткнувшись на мой взгляд, не стала. Фыркнула и ушла, придерживаясь за бечевку. Я посмотрел в спину строптивой девчонке. Видимо, ей на самом де…
— Успеется, — сказал он таким тоном, словно приказывал оставаться на месте и никуда не ходить.
Я дернулся от неожиданности. Тут же в спину, чуть ниже лопаток уперлось острое и твердое. Как будто чуть левее позвоночника легонько ткнули ломом.
Футляр с чудом уцелевшими очками болтался у меня на груди, отсчитывая ритм.
Я запрокинул голову и бездумно уставился в длинную ветвистую трещину на своде.
Брат отступил. Пальцы нашего нового знакомца тронули ключ так, словно он брал не ржавую железку, а смычок. И собирался не вскрывать дверь, а играть четвертый концерт Рахманинова.
— С Ленинского, — ответил я, подходя ближе и чувствуя, как проголодался и устал.
Двое, что до этого стояли как соляные столпы, бросились собирать деньги.
Хлесткая мысль стеганула по нервам. Я замер. А в самом деле, кто сказал, что мы живы? Может, мы разбились всмятку и сейчас на полпути к раю? Или в каком-нибудь чистилище. Хотя чистилище, кажется, тол…
Я обернулся. Андрей снова был спокоен, глядел вменяемо и говорил вкрадчиво.
Наверное, это глупо торопиться, когда уже прошло три дня, и могло случиться все, что угодно. Наверное. Но я не мог ничего с собой поделать. Страх за единственного оставшегося у меня близкого человека…
— Надо людей поискать, — ответил я, сам толком не понимая, куда именно идти.
— Нет, они не готовы. Я подобрал большинство из них на четвертом слое. Одного здесь. Они были растеряны и напуганы. Теперь…
Сколько я сидел так на асфальте посреди Смоленского бульвара, содрогаясь в беззвучном рыдании?
Картинка отпечаталась на сетчатке как-то вся сразу, с мельчайшими деталями, будто на матрице фотоаппарата.
— Ты очень верно сказал, — кивнул Антон и поднялся. — Именно так.
На лице Бориса продолжала сверкать дружеская улыбка. Но пальцы все также стискивали топор. Забавность нелепой ситуации улетучилась, как сигаретный дым. Внутри стало неуютно. Убийство в виде самозащит…
Они надвинулись. Все трое, разом. Хорошо, что нас разделял догоревший костер.
Борис разжал пальцы, выпуская попутчика. Отошел в сторону, с деланным спокойствием поднял пакетик, дернул за края и захрустел сухарями.
— Женя, — протянул руку встретивший меня мужик.
Он был таким отвратительно заботливым, что вызывал раздражение.
— Всю жизнь тебе лапшу хавать, — подвел черту Борис.
— Первый раз кормим даром, — объяснил азиат, принимая у младшего новую порцию веток с тушками. — Дальше — на промысел ходишь, по хозяйству помогаешь. Хочешь, оставайся, не хочешь, не оставайся.
Поверхность планеты была покрыта черными язвами. Червоточинами. Их были сотни. Может, даже тысячи.
Мне тоже захотелось что-нибудь рассказать, а лучше — похвалиться. К примеру, как запросто определил по спилу дерева, сколько времени люди провалялись в отключке.
— Прекращение деятельности мозга, — догнала Марта. Оказывается, девчонка давно уже перестала болтать и слушала нас.
Саднило плечо. Голова разламывалась до тошноты.
Я уже поджигал вторую палку. Колян смотрел озадаченно.
Мы шли. В побитые машины больше не заглядывали. Борис, кажется, перестал интересоваться их содержимым, а я с самого начала не особо любопытничал.
— Иди, Паш, — сказал Алексей Иванович. — Я разберусь.
Серый прицепился к нам утром. Вчера вечером мы успели добраться до Тропаревского парка. Ночевать среди леса мне не хотелось, но Борис решил устроить стоянку, не спрашивая моего мнения. Просто останов…
— Они, как я понял, только на истощенных нападают, — сказал я.
Я пришел оттуда. Я знал, точно знал, что ничего плохого за этой стеной нет. Я был уверен. Но внутри креп страх, посеянный Иваном.
— Тебе больше нравится плавать, чем по кустам гулять?
— Нет больше никакой власти, — хмуро возразил я.
Я догнал Антона довольно быстро. Еще какое-то время шли молча. Первым заговорил он.
— Еще заходи, — вернул я его любимую присказку.
Только-только начавшие выстраиваться мысли вновь посыпались, как сметенный ветром карточный домик.
Мама в гостиной наряжает елку. Двери в комнату заперты. В дверях стекла. Хочется посмотреть, и мы вместе с братом размазываемся носами по стеклу, лишь бы увидеть хоть что-то. Но стекла хитрые, прозра…
— Еще заходи, — тут же откликнулся брат и остановился, оглядываясь. Сощурился, высмотрев что-то, и мотнул головой влево: — Туда.
Паренек вылетел на Т-образный перекресток и резко вильнул вправо, проскочив мимо машины.
Хотел сесть, но получилось только повернуться с одного бока на другой. Затекшая левая рука отказалась повиноваться и осталась лежать плетью на матрасе. От резкого движения картинка поплыла, и огонек …
Рефлекторно смахнув кровь с порезанной щеки, я развернулся и подошел к Эле. Она все так же лежала без движения.
— Пошел ты, — процедил я сквозь зубы, сдержав ярость. — Брат.
Бориса наглый пройдоха почему-то развеселил, и он разрешил тому остаться на завтрак.
— Пошли, — сказала Марта и с трудом приподняла кабель. — Покажешь мне ту сторону.
— Я ничего не делал, ничего не делал! Слышь, ничего не делал! — верещал мародер, дергаясь, как в конвульсиях. — Сволочь, пусти! А-а-а-а! Паскуда! Пусти!
— Какую монастырскую, — опешил он. — Стена света там. Ты чего, не знаешь?
— Да мне, в общем-то, не важно, верят мне или нет, — признался я. — Мне идти надо.
— Дерево помнишь? — спросил я, чувствуя, как дрожит голос. — Которое на остановке через лавочку проросло?
Я понимаю, что все должно было случиться не так. Этот сон рассказывает о вечере, который мы заранее распланировали, здесь нет места импровизации.
Янтарь крошится, плавится. Желтые капли, вместо того, чтобы упасть вниз, исчезают. Будто их и не было. Снизу летят новые. И тоже растворяются в первозданном свете.
— Злые люди, злые, — проворчал мелкий, пододвигаясь на матрасе и тоже хватая тару. Кивнул на пунцового: — Это он добрый.
— Я пришел из-за стены, — повторил я. — Проснулся во Внуково. Иду…
Видимо, скоро ливанет — не зря так парило целый день.
…Я видел город, затопленный водой. Вода покрывала окна и двери, заливала все до второго этажа, а быть может, до третьего.
Мы с братом ехали из Внуково. Посадили маму на рейс и возвращались в Москву, а потом…
— Как думаешь, что с нами случилось? — осторожно спросил я.
— А Иваныч этот все равно обречен, — добавил Борис, затягивая тесемку рюкзака. — Он мыслит правильно, но делает неверно. Рано или поздно Мишка его сожрет.
С минуту брат разговаривал с парнями. Те держались настороженно — похоже, боялись его. Пару раз попытались что-то возразить, но Борис довольно резко перебил, и парни притихли. Зато оживились, когда б…
— Я бы для начала разобрался, что произошло. Посмотрел, что в других местах.
Я направился к переходу, над которым, кренясь на проржавевшем столбе, торчала поблекшая литера «М».
На то, чтобы запалить костер, ушло не больше получаса. Веток приволокли много. Те, что были поменьше, ломались об колено. Какие потолще — Борис подрубал лопаткой.
В ногу стреляло болью, по щеке и губам текло горячее и соленое, сердце ухало за двоих.
Тот осторожно качнул головой. Мол, нет, и шутить не стоит. Парень отступил, освобождая проход.
Пасечник еще раз посмотрел на меня исподлобья и запел, аккомпанируя себе ритмичным боем. Голос у него оказался неожиданно сильный, глубокий, и практически трезвый.
В стеклышках очков плясали отражения багряных головешек. Костер мы не гасили, но пламя притушили. Света хватало от взошедшего месяца.
— Что Серебрянский? — не понял Женя. Было видно, что поведение Пасечника его всерьез обеспокоило. — Отец, что Серебрянский-то?
— Не надо грязи, — оскорбился Колян. — Я чистый продукт потребляю. Одно дело водка, хлебная слеза. Другое — химия всякая.
— Не боюсь. Думаешь, желающих занять мое место здесь не найдется? Никто не разбежится, и тебя не отпустят.
— Четыре, — ответил он. — А дальше — сердце этой червоточины. На четвертом слое свои странности. В сердце все совсем не так. Там нет привычной реальности. Там все иллюзорно и спорно. И каждый, кто ту…
— Знаешь, что я думаю, Макиавелли? Ни хрена мы не сдохли, — всхлипнула она. — А может, и надо было бы. Как думаешь, что тот мужик увидел?
Когда я приблизился, брат как раз вставил подернутую ржавчиной железку с бородкой в замок. Ключ подошел, но радоваться было рано.
— Хочешь сказать, что ты можешь воскрешать мертвецов?
— Глеб, — щурясь и быстро жуя губами, пробормотала она. — Глеб, ты?
Сердце сжалось в предчувствии беды, пропустило удар.
— Неуютно идти без нитки, — снова нарушила тишину Марта, сбивая с мысли. — Как-то это непривычно. И вообще, здесь что-то не так.
Меня в третий раз вывернуло прямо на асфальт. Казалось бы, уже нечем, ан нет: запасов тягучей желчи хватило. Вдобавок жестоко закружилась голова, и пришлось с минуту ждать, согнувшись пополам и уперш…
Едва я успел обогнуть дорожный знак и завернуть за угол, как следом донесся до жути знакомый шорох лап, и волк серым призраком выскочил на остановку. Он не промазал, нет. Этот гад все рассчитал: выше…
Борис докурил. Бычок прочертил в воздухе дымную дугу и спикировал в траву в нескольких шагах от меня.
Я зажмурился, стиснул зубы и шумно выдохнул носом. Открыл глаза и посмотрел на хозяина голоса. Точнее — хозяйку.
— Жаль, — вздохнул мужик, переходя через дорогу и продолжая держаться за леску, словно боялся, что она порвется или выскользнет из ладони. — Целый день потратил, пока сообразил, что тут да как.
Взгляд зацепился за мишуру. Десятки, сотни ленточек и проволочек. Люди здесь отмечают маршрут, ставят вешку. Потому что не могут попасть из точки «А» в точку «Б».
Понимание всего этого пришло как-то разом, навалилось, сгребло в уродливую кучу кусочки мозаики.
Я развернулся и быстро зашагал вдоль шоссе.
Стараясь унять дрожь в руках, я аккуратно повернул голову и посмотрел на бледное лицо. Родное, знакомое до последней черточки лицо самого близкого человека в этом обезумевшем мире.
От слова «навсегда» покоробило. Неужели я уже свыкся с мыслью, что все случившееся безвозвратно? Но ведь порядок можно восстановить. Наверное…
— Здесь не самое хорошее место. Конечно, тут никого нет, но сюда приходят с других кругов. И оттуда, — он кивнул в сторону Крымского вала, — и оттуда. — Второй кивок был в сторону Смоленки. — Не со в…
— Деньги это бумага, брат, — быстро проговорил он. — Кто этого до сих пор не понял — клинический идиот.
Бориса в то время не поражало ничего. Он просто радостно поносился по некрополю, попрятался в доступных для этого полуподвалах. Единственное, возле чего он остановился с любопытством — сохраненные у …
Колян почесал могучей пятерней в затылке.
Дальше думать не хотелось. Получалось, что вокруг нарушены законы физики. Фундаментальные.
— Ничего не нужно, слышишь? — добавил я громче. — Только чтобы она проснулась. Только чтобы она не оказалась сном. У меня больше нет ничего и никого. Пожалуйста, не отнимай ее.
— Эля, — сорвалось с пересохших губ. — Элька ты моя…
Эля сбавляет шаг. Я тоже. Останавливаемся возле подземного пешеходного перехода.
Брат несколько раз резко взмахнул лопаткой, рассекая воздух, и поглядел на меня, всем видом вопрошая: «ну и чего стоишь?»
Вон оно что. Девчонка просто боится собак. Самостоятельная, неглупая, а вот собак боится. Впрочем… в данном случае, это не стыдно.
— Не язычество, — поправил Серый. — А родноверие.
На подъездной дороге между деревьев мелькнула тень.
Сознание поплыло, пальцы судорожно сжали футболку и на удивление легко разорвали ткань. Нет-нет-нет, не хочу в пустоту… Ухай, ты же сердце… Ты должно работать…
Опа. Взгляд зацепился за них неожиданно и намертво. Опа-па. Сердце заколотилось с удвоенной силой, в голове моментально выстроилась схема.
Звякнуло, и Борис вскинул над головой целую связку ключей.
Все это я отметил краем глаза, походя, не акцентируя внимания.
— Колян, н-на, — представился он, глядя на Бориса. И зачем-то добавил, повернувшись ко мне: — Николай Витальевич.
В потемневшем небе сверкнуло, подсветив на мгновение дерзкий профиль брата.
— Попрепирайся мне еще. Вот тебе новенький в бригаду. Введешь в курс дела, объяснишь. Будет выеживаться — его в расход, тебя на голодный паек. Правила знаешь.
— Ну и хер с тобой, пионер, — озлобился мужик. — Смотри, не пристраивайся, а то опять полдня буду плутать.
— Да, лучше домой, — говорит Эля. Ежится и прижимается ко мне. По-прежнему не вижу ее глаз. — Тебе не холодно?
— Ну да, люди-то добрые… — выскочило у меня. Я нахмурился и замолчал.
— Я не полезу, — ровным тоном сказали из-за борта платформы. — Не могли бы вы одолжить немного спирта?
— Главное, чтоб магаз внутри уцелел, — рационально подошел к вопросу Борис. — Пошли.
— Что, правда, целая цистерна? — поинтересовался я, кивая себе за плечо.
Да, эти явно были когда-то простыми людьми, а не той мелкой криминальной шушерой, которая кинулась на нас у бензоколонки. Скорее всего, что-то человеческое в них еще осталось.
— Для слесаря слишком умный, — пояснил Борис. — А для начальника — дурак-дураком.
Он на самом деле вывел меня. Мы вышли из храма, прошли к охраняемым воротам. Монахи, тянущие на себе надгробные камни, робко смотрели мне вслед. Я уйду, а им расскажут байку о том, что меня убили. По…
Кто-то проснулся. И тоже начал осваиваться в новом мире.
Сердце заухало быстрее. Нутро подернулось инеем страха.
Антон рассмеялся вдруг громко и открыто. Ответил тоже громко.
— Ма, — сердито одернула ее девчонка, поправляя рюкзачок за спиной. — Мишка этот злой. Сама говорила, что злой.
— Причину и виноватых искать — смысла нет: мы ничего толком не знаем, — начал я, осторожно трогая пальцем зазубрины пилы. — Но то, что с нами случилось, очень похоже на один биологический феномен…
Никак не могу привыкнуть к невменяемым. Вроде немало уже встретил на своем пути, а привыкнуть не могу.
— Не боись, — ответил Борис спокойно, без сарказма, — машин здесь нет. Вернее, они больше не ездят, — поправился он и зашагал к двум переплетенным между собой легковушкам.
Блестящая лысина пару раз мелькнула между машинами. И всё.
Дойдя до ближайшего перекрестка, я свернул налево, прочь с проторенной тропы. Двигаться по ней, наверное, и впрямь бесполезно: так и будешь петлять, пока не обессилишь от жажды и усталости на радость…
— Пошли, поглядим на мост, — предложил я.
— Чего встал? — нахмурился мародер. Неумело взмахнул ножом. — Сказано же, занято. Давай, вали отсюда. Кручу, кручу, кручу педали, кручу… Вали, вали.
Немного промазал. Остановка осталась метров на пятьдесят в стороне.
Мужик грустно улыбнулся. Наверное, так мог улыбаться висящий на кресте Иисус. Хотя там вроде без улыбок обошлось.
Подначка прошла мимо. Это я простой риэлтор, средний класс.
— Он главный, — выжал из себя Павел, подтверждая мои догадки.
Фактически я исполнял роль носильщика. Что нужно, что не нужно — брат решал сам. Не советовался, не озвучивал свой выбор. Как обычно. С тем же успехом он мог использовать вместо меня тележку.
Борис уперся в дверь и попытался сдвинуть ее в сторону. Поднатужился. Затем отступил на шаг и отер о штаны перемазанные сажей ладони.
Свет пронзал. Бил сквозь веки. Свет становился частью меня…
— Не больше, чем другие, Глеб. Не больше, чем другие. Ты тоже выглядишь странно, а если учесть, что ты пришел оттуда…
— А ты, видать, и впрямь ценишь свою… хм… женщину, — сказала Марта в спину. — Вон как скачешь, аж пар валит. Если честно, я ей даже чуть-чуть завидую.
Я взобрался по приваренной к борту лесенке, сбросил рюкзак и оглядел шатию-братию, расположившуюся на полу открытого вагона-платформы.
Морщина на лбу Бориса заострилась. Взгляд стал колючим.
Медленно отползает в сторону темное пятно лодки, играет переливами солнце в полупрозрачной воде. Я вижу убегающие вверх пузыри воздуха, понимаю, что это из меня…
— А ну-ка тихо, — оборвал его Борис, в руке которого снова, будто из воздуха, материализовался топор. Повернулся к мужику: — Тебе чего, дядя?
— Еще разок с лопатой поцелуется, — фыркнул Борис, переставая улыбаться.
— Главное, потом не забыть обратно мозги засунуть, — смеется Эля. — А то станешь, как эти веселые роботы.
— Борь, а просроченный анальгин помогает?
К черту. Не спасет в этом зверинце ничто.
Ленинский проспект здесь был на удивление пуст. Не считая, конечно, ставших уже привычными проржавевших остовов машин, разбросанных на растрескавшемся асфальте, да одиноко бредущей по противоположной…
— Нос не испачкай, — посоветовал брат, глядя на меня у закопченной двери. Словно в мысли заглянул.
Затем перестал, но с места не сдвинулся. Что он там делает?
Борис, наконец, вынырнул из «девяносто девятой», легко хлопнул дверцей. Та не закрылась, что-то ей помешало. Свесившаяся рука мертвого водителя: тлен и кости, но этого хватило, чтобы дверь отскочила.…
— А жизнь разве не полна потерь и боли? Ее мы не боимся.
Мне было не до их бодрых разговоров. Тревога не уходила. Вот бы поскорей добраться до Арбата, найти Элю и убедиться, что с ней все хорошо.
— Здесь все теперь мое, — добавил инкассатор, убивая не успевшую угнездиться в сердце радость.
Он кивнул мне, Борису и зашагал обратно к синему зданию. Ошметки толпы привычно расступились перед своим вожаком. Сегодня власть не поменялась, но что будет в этом месте завтра?
А затем мир словно взорвался, наполняясь резкими движениями, ощущениями, пугающим звуком шуршащих по сухому шоссе лап.
— Чего орешь? — спросил Алексей Иванович. — Случилось что?
Человек продолжал лежать без движения. Я присел на корточки, посветил и отшатнулся. Это только со спины он казался спящим. Несчастный был мертв. Возможно, не сумел очнуться: захлебнулся, приходя в се…
— Это жизнь. Привыкай. Так теперь будет всегда. Мы дойдем до Арбата, найдем твою Элю, но дальше все равно будет так.
Мутило, болезненно стучалось в висках и затылке. А еще хотелось пить. И есть. Сожрать хотя б какой-нибудь дряни. Я похлопал себя по карманам. Пусто. Баклажку с водой я выронил еще возле цистерны. Лап…
— Как бывает у макак, — смачно затягиваясь и выпуская густую струю дыма, сказал брат. — Топором по башке дать и забрать. — Он сделал большие глаза и клацнул зубами. — Шучу.
— Заметил? Пулемет автоматический, — быстро меняя тему, сказал он. — И задраено все наглухо.
— Мужик, — в тон ему откликнулся Борис. — А ты кто?
Я снова поежился и отогнал ненужные мысли.
Борис не ответил, только усмехнулся и зашагал дальше.
— Что-то едет, — сказал Борис, отволакивая свой рюкзак к краю трассы. Сплюнул с губы сигарету и достал из-за пояса топор. — Надо попробовать. Если остановим…