Понимания произошедшего не прибавилось. Осознание непоправимости угнетало. Зато страх немного отступил, притупился.
Только-только начавшие выстраиваться мысли вновь посыпались, как сметенный ветром карточный домик.
Старушка тоже меня заметила. Заковыляла наперерез, обретая четкость, и махнула клюкой на манер гаишника, словно хотела остановить и штрафануть.
Но почему тогда водительская дверь приоткрыта? Почему она такая ржавая? Что за лохмотья на мне вместо футболки? Где Борис?
Он говорил спокойно. Не играл. И знал, что я прекрасно понял, о чем он. Он вообще слишком много понимал. Пугающе много.
— И мыши не пожрали? — осторожно уточнил я.