Все цитаты из книги «Голодная бездна. Дети Крылатого Змея»
— …или представляет опасность для окружающих, вам следует обратиться с ходатайством в полицейское управление. Или же в Комитет контроля. Ходатайство рассмотрят. Назначат проведение экспертизы или экс…
— Полагаю, он в курсе, — голос Тео вывел Мэйнфорда из полусна. И пальцы его сжали руку Тельмы. А она ответила на это пожатие.
Десять лет… много. Для кого-то — солидный кусок жизни, но люди, обремененные даром, воспринимают время иначе. И может, в этом дело? А все одно неприятно.
— С Элизой… не знаю, что пошло не так. Да, дар у нее был сильный. Это как получить во владение собственное солнце. Она стала таким вот солнцем. Моим огнем. Моим сердцем… — он замолчал, разглядывая вл…
Сердце Минди остановилось. Десять тысяч талеров… это невообразимая сумма! Хватит, чтобы колледж оплатить. И на жизнь останется, и, наверное, она рискует, требуя больше, но чутье подсказывало…
И страх, почти отступивший было, вернулся. Иррациональный. Всеобъемлющий. Парализующий. Этот страх заставил споткнуться. И остановиться.
— Ты сошел с ума, Мэйни, — это Гаррет произнес с глубочайшей печалью. — Мне действительно жаль, но… мама на сей раз права. Ты сошел с ума. Ты не понимаешь, что говоришь. И мне придется тебя успокоить.
— Только то, что ты был истощен, — море гудело и норовило выплеснуться с холста. Тельме не удержать его. Не стоит и пытаться. Кто способен справиться со стихией?
Кохэна до постели дотащить. Раньше-то просто, а ныне собственное тело что из первого снега вылепленное, тугое да неподатливое. Одежонку промокшую снять, ибо насрать простуде обыкновенной на то, чей т…
— Они ложились в могилы, друг за другом… уходили, не пытаясь понять, почему же не получается… истратили все… почти все… я пытался остановить, но кто будет слушать отверженного? Нет… слушали… только с…
Его сила — феникс, возродившийся из пепла, — готова была расправить крылья, выплюнуть хлысты протуберанцев, вымещая бессильную ярость на этой земле. И что с того, что земля эта пропитана бензином, а …
Неужели она будет переживать о человеке, который… который ей обязан. И Мэйнфорд не из тех, кто забывает долги. Именно. В этом все дело. В планах ее, где Мэйнфорду найдется место…
— Чем могу помочь? — вежливая профессиональная улыбка и взгляд, устремленный за спину Мэйнфорда. В этом взгляде не недоумение, скорее призыв к охране, молчаливой и незаметной, но присутствовавшей в х…
Время ведь уходило. Ноги онемели, от яда ли, от воды ли. Слабость накатывала волна за волной, скоро Кохэн ей поддастся. И тогда у него не останется сил.
Плечи широкие, как у пловчихи. Груди почти нет. Живот впалый и снова с родинкой, на сей раз темной и крохотной, такую мизинцем накроешь.
И колец нет. Мама всегда надевала парочку в комплект к обручальному. И за руками следила, пожалуй, едва ли не тщательней, чем за лицом.
— И драгоценности… у нее было множество драгоценностей… бриллианты — лучшие друзья… и сапфиры… рубины… особенно один. Крупный и темно-красный. Она говорила, что когда-то этот рубин украшал корону имп…
— …подумайте… — голос господина звучал вкрадчиво, и Минди вздохнула: вот за такого бы замуж выйти. Он состоятелен и вряд ли заставит жену работать. У него наверняка есть свой дом, и еще прислуга в эт…
— А я… я так старалась… угодить им всем… стать лучшей… я была недостаточно красива? Пускай. Но ведь красота не главное. Я умна… это я нашла бабкины дневники… я прочла про корону… я…
Пожалуй, вечером милую даму ждет острый приступ мигрени.
— Буду, — это обещание Мэйнфорд дал легко.
Кривоватый уродец, в котором ни тени величия. Оно еще жило, цеплялось за явь кривоватыми паукообразными корнями. И человек, из груди которого вырастало дерево, тоже дышал.
— Джесс хотя бы в глаза не лезла… и из дому убралась… правильно, это не ее дом! Это мой!
Он ступил на зеленый мерцающий ковер. Он шел, стараясь не слушать влажный хруст, не думать о том, что каждый шаг его сказывается на заклятье.
— Успокойся, — раздался сзади знакомый голос. — Это всего-навсего воображение.
…почему он еще жив? Ее первенец. Сын, которого она не желала, вынужденная жертва богам. Беременность была мучительна. Постоянная тошнота. Головокружения. И обмороки… любезный супруг, вдруг ставший чр…
Нет, она не испугалась. Стихии не свойственно испытывать страх. Скорее уж ей было любопытно взглянуть на безумца, которому вздумалось бросить вызов.
…не ее тело задыхается. И не ее мозг придумал этот мир. Его вовсе не существует. В этом он прав… надо вырваться. Надо абстрагироваться. От ножа. От пальцев.
Ей ответ не понравился. Пожалуй, не нравился он и самому Мэйнфорду, но ввязываться в семейные разборки ему не хотелось.
— Она ведь знала… да? Знала, что и для него, и для тебя была лишь самкой. Ее самолюбие страдало. А ты не отпускал ее. Не позволял забыть о боли. Дразнил обещаниями. Просто так. Тебе было интересно на…
…зачем вообще было звонить в Управление? В этой глуши тело нашли бы не скоро, если вообще нашли бы. Еще пара-тройка дней, и птичьи стаи вычистили бы скелет. Кости просыпались бы в грязь, и та укрыла …
Если ему удастся заснять тварь, а лучше оставить ее в лаборатории… зафиксировать биологический материал… это будет сенсацией.
— Конечно, соскучился, дорогая, — покривил душой Мэйнфорд.
Дамбу, разменявшую не одну сотню лет. Устаревшую. Ослабевшую. Она еще кое-как сдерживала реку, но щиты ее гудели от натуги. И сила, в них перекачиваемая, уходила в воду.
В неписаном приютском законе, преступать который было чревато. И выход один — примкнуть к сильнейшим или остаться среди отверженных. Тельма выживала. Ей не было стыдно. Наверное, не было… во всяком с…
Что ему еще остается делать. Интересно, во что серьги Алиссии станут? Тысячи полторы? Две? Вряд ли больше пяти, она всегда умела чувствовать грань. И нужны-то они ей исключительно коллекции ради.
И Мэйнфорд смотрит на брата сверху вниз. Тот так и остался у подножия лестницы, говорит, размахивает руками, и в этой избыточной жестикуляции видится страх. Ну да, конечно… его избирательная кампания…
— Нет, — соглашается сама с собою тварь и хохочет. — Вы все ошибались… мама, дед… остальные… нет проклятья… не существует и никогда не существовало… только дар… ты забрал чужое, Мэйни, и настало врем…
— Поверь, не только я им пользуюсь… скажем так, мне его подсказали. Холод сводит с ума, а безумие… безумие опасно. И Элиза была одной из многих. Десятой? Двадцатой? Сотой? Я никого не убивал, девочка…
— Ты знаешь, что делать, — сказал он. — И если хочешь, я помогу…
— Никто не должен знать, что я… ты же понимаешь всю серьезность ситуации! Мои избиратели… если кто-то поймет, что все эти слухи… что между мной и Элизой что-то было… следующее, в чем меня обвинят, — …
Дотянулся до стены. Прокусил губу… ноги почти не чувствовались. И руки онемели. Голова кружилась. Яд падальщиков одинаково опасен для всех созданий этого мира. Скоро сердце остановится. Или легкие от…
— Лишь имея на руках постановление суда, можно требовать принудительной госпитализации. Иные же действия будут классифицироваться как преступление против личности. И в данном случае личности, находящ…
Время здесь течет медленно, но это обман. Стоит поддаться, и ты пропустишь мгновенье, когда желтый солнечный шар коснется горизонта. Нет, не будет мертвецов, которые восстают из могил, — это кладбище…
— …пятый мир — мир идущего солнца, которое проглотит Бездна. И тогда случится так, что наступят тьма и холод. И все, кому случится жить, погибнут.
Мэйнфорд или то, чем он стал, не видел ножа, но чувствовал его чуть ниже грудной клетки, под диафрагмой. Правильно. Кохэн рассказывал, что так проще добраться до сердца, через живот, через диафрагму…
И Тельма испытывала преогромное желание отвесить ей пощечину. Все равно ведь женщина не узнает. Низкое желание.
Она не желает захлебываться чужою темнотой.
— Я тебя отпустила… — это признание далось нелегко. — Я сказала тому человеку, чтобы…
…гражданам надлежит сохранять спокойствие. Поводов для паники нет. Стоит просто проявить благоразумие…
— Попробуй, — Тельма все-таки сползает на пол, потому что сил не осталось. И Мэйнфорда, который поделился бы, рядом нет.
— Возьми, — она протянула их мальчишке, и тот, завороженный, принял. — Садись… посиди, отдохни…
Шпилька, на которую пламя отзывается недовольным рокотом.
— И успокойся. Это мой брат… как выяснилось, — Тельма произнесла это без особой радости. — Он мне тут кое-чего интересного рассказал. И времени у нас не много.
— Хорошо, — Тео отстранился, хотя операторская была слишком тесной, чтобы Тельма чувствовала себя спокойно. — Тогда начинаем…
— Не знаю, — Алиссия наверняка устроилась на полу. Сладкая девочка в ванильном платьице с кружевами. Кружева она любила самозабвенно, а еще ленточки, пуговки и все то, что сочеталось с нежно-девичьим…
Целую горсть белых круглых таблеток, вроде тех, которые у нее где-то остались… и Тельма съест их, запьет апельсиновым соком или, быть может, содовой…
— Дыши, — велела Тельма. — Это успокаивает. На счет. Вдохи и выдохи.
— Вот, — Тельма перехватывает тонкий жгут пуповины, сует в руки. — Пожалуйста, ты должен сосредоточиться… выход есть, если сам захочешь.
Этот отец здоров и благополучен. И ему плевать на Тельму, иначе нашел бы ее еще там, в приюте. А он просто вычеркнул ее из своей жизни, а теперь полагает, будто она должна испытывать к нему благодарн…
— Вот так, — Мэйнфорд протянул руку. — Идем. Надо позвонить…
Их вылепили из глины и неумелыми руками, подражая истинным статуям.
Она бы схватила господина за руку, но не посмела.
— Ничего. Ваше волеизъявление, заверенное нотариально…
— Мэйни, ты тут? — дверь распахнулась, мало что не ударив о стену. — Заканчивай со своими разговорами… там Джаннер повесился.
— Вы предлагаете мне совершить убийство! — жестче повторил он. — И я вообще не понимаю, почему до сих пор не вызвал полицию…
И честность эта раздражает. Мог бы придумать оправдание. Тельма поверила бы… сегодня — поверила бы. Ей хочется верить хотя бы кому-то.
Халат Мэйнфорда, упоительно пахнувший его туалетной водой, оказался не просто велик — Тельма в нем утонула. Но халат был мягким, а альтернатива отсутствовала.
Констебль, присевший в углу, незаметный, почти слившийся с голубыми обоями, протоколировал. Надо будет, чтобы девица после этот протокол от руки переписала, так оно надежней. Одно дело подпись, пусть…
— Нет. Это семейное имя… обычай. Странноват, конечно, — Теодор пожал плечами, — но с обычаями случается… я выбрал твое имя.
Хмурится. Почему она всегда хмурится? Если бы чаще улыбалась, выглядела бы привлекательной.
Элиза спит. Бывает же и такое. Наглоталась снотворного… выпила…
…на крыше дома Вельмы, который перестал существовать, жил луг. И да, клевер там тоже имелся, пусть и не красный, но белый и розовый. Она помнит. И желтые гроздья люцерны, которая вызревала к середине…
Но она была слишком счастлива видеть его живым.
Пустота. И призраки прошлого рождены его воображением…
— Мне кажется, вы не совсем верно оцениваете текущую обстановку… ваш брат…
Или того, что твой гость окажется лишь оболочкой.
— На, девочка, — он кидает на стол серебряную монету. — Сходи. Купи себе мороженого.
— Лучше сережки. Я недавно такие очаровательные сережки видела! С ума сойти можно! Представляешь, такие крохотные бабочки…
Он нарочно тыкает Тельму носом в ее ошибки?
Третий этаж. И коридор, затянутый жемчужным пузырем полога, который беззвучно лопается, дезактивированный ключом.
— Закрыл, — он поморщился, и Тельма уловила эхо удивления, будто Мэйнфорд сам не способен был поверить, что совершил подобную глупость.
Ее было много, ведь боги щедры к своим детям. И говорили, что золотом в Атцлане мостили улицы. Ложь. Только площадь перед храмом Крылатого.
Он уже умирает, стремительно старея. Так стоит ли пытаться его спасать? Он скончается раньше, чем Мэйнфорд дойдет до входной двери. И чудо, что вообще протянул так долго.
Тебе нужен я? Я останусь. Не обману… отдам… что? Сердце? Забирай. Город? Города скоро не станет. Буря почти вошла в полную силу, и даже если выкачать из щитов Острова всю силу, дамба не выдержит. И т…
Золото… что есть золото, как не кровь Крылатого Змея, пролитая на землю, когда он был солнцем? И кровь эта благословенна.
— Истину легко выяснить. Небольшой анализ. Кровь не солжет.
— То есть вот это вот все, — Тельма обвела пустую улицу, — затеяно исключительно ради того, чтобы меня предупредить? Конечно, спасибо большое, но… скажи, ты убил Синтию?
Нельзя грубить тому, кто пытается помочь, но Мэйнфорд ненавидел такие вот моменты. И помощь принимать не умел, не хотел даже учиться.
— Мы пригласим целителя… того, помнишь? Я заплачу ему… у меня много денег.
— Мне казалось, матушка за нас порадуется, — Мэйнфорд тоже присел, но так, чтобы не выпускать из поля зрения обоих визитеров. — Не она ли говорила, что я дозрел до женитьбы…
И он, выпустив руку, схватил Тельму за горло. Дернул, поднимая.
Матушка нашлась в своем будуаре. Она сидела перед зеркалом, прямая, что спица, и в руке держала черепаховый гребень.
…Тельма знала, что истина редко бывает приглядной.
Кто будет пить кофе, когда погиб близкий человек? Они ведь с Элизой давно встречались, месяца три, а то и четыре… или еще дольше?
— Я предлагаю вам совершить обмен. Жизнь на жизнь, — господин полиции не испугался. И правильно, отца там недолюбливают. Его нигде не любят. Слишком резкий. Слишком принципиальный.
— Не знаю, — Тео руку убрал. — Мне нравится твой запах. Да и нас осталось не так много… правильнее было бы сказать, что нас почти и не осталось. Я последний в роду.
Она замолчала, и холеные пальчики скользнули по золотому ободку чашки.
— Всегда дети, — ответили ему со смешком.
— …миссис Арейна Альваро, первая женщина, которая войдет в Сенат…
Бледные руки с белесыми ногтями, тонкими, как лепестки розы, прилипшие к пальцам. На белые запястья, кожа на которых была столь тонка, что сквозь нее, будто сквозь туманное стекло, проступали и сосуд…
А получив свободу и тело, он скатился с неудобной лежанки.
— Повинуйся, — Гаррет, видя, что тварь не собирается нападать, осмелел. — Возьми его! Слышишь? Только не убивай…
Решила прижать кого с этим ребенком да не подрассчитала… вон, прошлой зимой одна шлюха тоже решила в мамки выскочить, понесла от серьезного человека и предъявы кидать стала. И где она теперь? То-то и…
— Цеплялась за мамину юбку. Все надеялась обратить на себя внимание, — голос Найджела теперь был полон презрения. — Не понимала, что с тобой возятся исключительно из жалости.
О том, что им, пожалуй, Бездна ворожила, если до сих пор уцелели и заправка, и земля… и глупый паренек, что вытянул шею, пытаясь разобрать хоть слово.
— И я, конечно, не рассчитывал на благодарность… какая благодарность… вы все тут полагаете, что я — бесполезная тварь, только и способная, что сенаторским кланяться. Но нет, никто и не пытается понят…
И зря слова потратил. Тельма спокойна. Слезы — пускай льются. Чай выходит. Или еще что-то. Главное, копилось долго, а это нездорово — держать в себе эмоции. Так ей говорили, потом, позже, в чистенько…
— Обыкновенно. Альвы же… никакого понимания… только бабе это надоело. Может, притомилась, оно ж двоих поди снеси, может, попросту решила братьев лбами столкнуть и себе корону прибрать. Но как бы там …
— Успокойся, — она сделала знак парню, чтобы убирался, но он, отбежав, как ему казалось, на безопасное место, застыл. Уставился круглыми глазами. И к страху, к которому Тельма притерпелась, добавилос…
Сквозь губчатые легкие, к сердцу, которое медленно билось. Кохэн стиснул зубы, заставляя себя сцепить пальцы.
Многие уже пали. Ушли во влажное болото забвения грозный Тлалок и облаченный в содранные шкуры Шипе-Тотек. Превратилась в мертвый камень Луна, бывшая пристанью ряболикого Мецтли. Остыли горны подземн…
— Допустим, — особой вины за собой Мэйнфорд не ощущал, но согласился, чтобы избежать ненужных споров. Допрос умирающего — сомнительное удовольствие. Сила уходила в Гаррета, что вода в песок. И Мэйнфо…
С платочком. С семейным юристом, бледным и дрожащим, но отнюдь не от страха перед полицией. О нет, недовольства Вельмы он опасался куда сильней. И говорил, слегка заикаясь, требовал доказательств, об…
Он вообще знал очень много. Еще одно чувство? Пространства, которое разворачивалось перед внутренним взглядом Мэйнфорда, раскрывая один за другим уровни. И теперь он видел не только подвал, изрытый н…
И слухи… слухи всегда будут, но останутся лишь слухами. А чек на рождение внука все же выписал. Правда, мог бы сумму и побольше поставить. Сидит на миллионах, а сам…
Нож был подарком. И она даже поняла, от кого и зачем. Осталась малость.
И Зверь завыл от отчаяния. Он пытался поймать их вновь, собирал одну за другой, но сила не давалась. Опаляла и тянула собственную, Зверя.
— Ты. И я с тобой, — он вытащил из кармана батистовый платочек, которым промокнул лоб. — Бездна тебя задери, Мэйнфорд! Сколько раз я уже тебя отмазывал?!
Вот алтарь — это куда как любопытней. И еще жаровня. Кохэн, который чудом держится на ногах, он устал и почти сгорел, выпивая себя же в жертвенном экстазе… Мэйнфорд.
Изогнувшись, она подалась назад, ударилась о что-то… кажется, там стоял вишневый буфет. И звон стекла подтвердил, что с буфетом ли, с иною ли мебелью, но тварь не разминулась.
Она вообще не собиралась выходить из квартиры, которая уцелела, как и все здание.
Его? Джонни разглядывал существо, удивляясь тому, до чего прав был, предсказав его обличье. Явные признаки рахита. Кости тонки. Грудная клетка бочкообразной формы, но сплющенная с боков. Изогнутый по…
Клубника? Или все-таки ваниль? Смешно подумать, что Тельма будет пахнуть ванилью. Она нырнула в эту пену, стараясь убедить себя, что ничем Мэйнфорду не поможет.
…отдала бы и чужую боль. Ту, которая появляется вместе с черными пятнами на ладонях. С жаром. С запахом гноя… как их звали? Девочек-близняшек, которые первыми ушли? Тельма не помнит. И остальные… сли…
Чуть раньше — в благородство. Еще раньше — в любовь и привязанность. Игру он понимает. И ценит. И правилам следовать готов, не из порядочности, но потому, что игра, лишенная правил, теряет смысл. А е…
Разговаривать было… холодно. Пожалуй, именно это и заставляло Вельму жить: нежелание замерзнуть. Если бы мальчишка выбрал иной способ. Пулю заговоренную, про́клятое серебро… достать его сложно, но дос…
Он гладил ее волосы, и вспомнилось, что в ду́ше Тельма не была… а давно не была, дней пять точно. И волосы грязные, слипшиеся. И вообще она выглядит жалко.
Вместе с камнем, что валялся в изголовье его. Мэйнфорд только теперь заметил его. Рубин почти погас. И поверхность его покрылась сеткой трещин. Чуть тронь — и рассыплется.
Плечи опущены. Голова склонена. Руки сцеплены в замок. Взгляд устремлен на лаковые ботинки…
— Не знаю, — честный ответ, который ничего не проясняет.
Замок… жертвенный камень… нет, на камень Мэйнфорд лег много раньше, а десять лет… десять лет назад Гаррет попросил показать ему подвалы и был настойчив. Что это? Очередное совпадение? Или не следует …
Кохэн отступил. Не хватало помешать тому, кто вел тварь по хитросплетениям подземных переходов. Кем бы он ни был, он явно не собирался убивать Кохэна.
Плохо, что без берегов — Кохэн нащупал лишь гладкие стены тоннеля, уходящие вверх, — но рано или поздно русло обмелеет. Или же уйдет на глубину, и тогда Кохэн рискует присоединиться к числу пропавших…
Она притворилась спящей, а нянька поверила. Ей нужно было уйти, и Тельма позволила. Она еще лежала в постели, прислушиваясь к тому, что происходит в доме.
И закричал-таки, не способный больше выносить пытку…
— Да, — она поднялась и зонт закрыла. Снег… по сути своей снег — та же вода, а магия не любит воду, даже такая странная. Поэтому лучше потерпеть холод, чем оказаться в его власти.
— Но все началось раньше… еще до мамы… еще до меня… задолго до меня… наверное, когда появился первый полукровка… не от альвы рожденный… она хотя бы жива? Я про мать моего брата?
— Но раз так, — легкий поклон, — я позволю себе удалиться. И дать один совет. Почаще оглядывайтесь на тех, кто стоит за спиной… а у тебя, девочка, будет с полминуты… используй их с умом.
— Я не могу ничего сделать с тем, что уже случилось, — голос Мэйнфорда доносился издалека, пробивался сквозь туман памяти. — Я хотел бы, но не могу. Зато я могу изменить то, что будет.
— Вона… видишь? Знаешь, зачем они тут? — начальник указал на снимки. — Это мне, чтобы помнил: политики приходят и уходят. Сегодня один у руля. Завтра другой. И всяк норовит по-своему завернуть. Наше …
Кто рискнет лечиться в месте, где и залечить способны по горячей просьбе родственников?
А город любит чужие страхи, они слаще халвы, той самой, которую ты порой позволяешь себе, стыдясь этакой слабости. Городу же чуждо чувство стыда. И все иные, кроме безумного азарта, с которым он ныне…
Вытянутое личико с выпуклыми глазами. Ровные локоны. Губки бантиком. В молодости Тесия была хороша собой. Работала в универмаге продавщицей, пока не уволилась… а вот за неделю до того, как ей машину …
Он ухнул в воду, ушел с головой, но почти сразу коснулся ногами скользкого дна, заросшего не то илом, не то гнилью. Главное, сил хватило, чтобы оттолкнуться и выплыть.
— …следующий факт. Кто-то весьма предусмотрительно подготовил сцену. Убрал всех, чьи показания расходились бы с основной версией. Не думаю, что это было просто. Дальше… организовать встречу… в крови …
Печальная история, но жалеть абстрактного парня у Мэйнфорда не получалось.
Он должен обдумать, что произошло. Если это не сумасшествие… если это не только сумасшествие…
И отражения фонарей в них. Вой ветра, надрывный, безумный, но далекий. И в то же время — полное безветрие в отдельно взятом закутке. Вечер — не самое лучшее время для встреч, тем более когда встречае…
— Не смогла. Не захотела… и не в любви дело, — как ни странно, но близость Зверя помогла лучше понять логику иных. — Не в нем дело, а в том, что Ги вовсе вышел из-под контроля. Или… вопрос клятвы? Ал…
— Переживу, — целитель не вдыхал аромат благородного напитка и смаковать коньяк не пытался, пил крупными глотками, как пьют чай или воду. — Я тоже устал… и по-хорошему вам завидую. Вы ведь уезжаете… …
Над жалкими попытками Теодора противостоять ей. Он ведь слаб. Всегда был слаб, предпоследнее дитя умирающего древа. И кровь его, соединенная с иною кровью, не ожила, напротив, тот выродок, которого т…
Детях их, которым пришлось бежать, чтобы выжить. А когда песня закончилась, вложил в руку Крылатого Змея нож.
В этом было лишь отчаянное понимание: слишком долго он говорил. И левая рука утратила подвижность, но Кохэн все одно сунул ее в рану.
Тон дружелюбный, приправленный толикой профессионального любопытства, что в нынешней ситуации простительно. Но прощать этого хлыща Мэйнфорд не собирается.
Он безнадежно мертв, и все-таки в глубинах его переливается всеми оттенками синевы древняя корона… нет, не альвийская, ее носили люди, но и человеческие короли имели немало тайн.
— …скоро все узнают… если уже не поняли… за ней ведь наблюдают постоянно. Здесь и то покоя нет.
Не пришло еще. Он должен остановить это падение, и остановит, что бы ни произошло. Пусть жар и сожжет его пальцы, руки, его самого… пусть Кохэн станет пеплом над родным городом, но он хотя бы попытае…
— Лети, малыш, — Крылатый Змей легонько дунул. — Тебя ждут.
— Т-ты так ничего и не понял… мама… тоже думает, что умная… умнее всех… а ее… нет, не скажу, — Гаррет запрокинул голову. — Сам догадайся… мы с ней… еще тогда… корона… король и королева… кровь одна… Т…
…и лилии на рукояти, правда, они больше не на лилии похожи, а на короны… если бы альв делал корону… почему бы не из мертвых лилий?
— И ты от нее избавился? — все то же спокойное любопытство, будто речь идет о вещах обыкновенных. Внимательный взгляд. И морщинки вокруг глаз. Усталость, которую Мэйнфорд чувствует. Собственное необъ…
Сладкое не повредит. Уровень сахара в крови восстановить следует. И закончить разговор. А потом ей станет лучше, и Тельма уйдет.
И мерзко. Но псы подчинились, поспешили к хозяевам, повизгивая и жалуясь что на холод, что на жар. Им Мэйнфорд даже позавидовал. Вон перевозка на месте, полчаса — и окажутся гончаки на псарнях, в теп…
— Не уверена, но… ты знаешь, что многие старые книги попали под запрет? Особенно те, которые касались магии крови? — она все еще избегала смотреть на Мэйнфорда. Правильно, лучше говорить о книгах.
Зверь заворчал. Он помнил это место по прошлым жизням. Дом-клетка. Дом-призрак, где раз от раза его лишали сил. Он помнил все прежние свои воплощения и памятью этой делился с Мэйнфордом. Не жалоба — …
Он видел правду. Видел ее сквозь призму чужого восприятия. И сейчас… сейчас она просто-напросто ищет веские причины, чтобы оправдать свое равнодушие.
Запад… восток… ветер с запахом гнили. Он зовет, подсказывает путь… верхом не уйдешь, а вот если коллекторами… зря, что ли, Кохэн когда-то изучил их вдоль и поперек?
В его зрачках кувыркалось небо. Летело, распадалось на куски божественной плоти. А потом срасталось воедино вкривь и вкось.
— …смотри, какая ты красавица, — Элиза расставила бархатные футляры на столике. И сама надела алмазный венец на голову Тельмы. И держала — венец был слишком велик.
Он был наг, но нагота его гляделась столь естественной, что и представить было невозможно это тело, облаченным в одежды.
Она несла его по широкому руслу подземной реки, и кажется, они спускались. Ниже и еще ниже. Нет, Кохэн не мог сказать это с полной уверенностью — было слишком темно. Да и тихо. Тишину эту нарушали ли…
— Вы все запутали. И я вот теперь пытаюсь понять… получается, что Гаррет — мой брат. По отцу. При этом с моей матерью у них нет общей крови, но ты свел их вместе. Тебе это показалось забавным, да?
Он вырвал свирель и швырнул ее на пол. Какое небрежное отношение к артефакту. Свирель не виновата, она поет о том, что чувствует. И Тельма тоже не виновата, что дар ее позволяет чувствовать других. И…
Шелк пошел белыми пятнами, будто язвами, и Тельма заставила себя смотреть на них.
— Знаешь, мне кажется, что мы все равно что-то пропустили, — Тельма произнесла это очень и очень тихо. — Ответ в памяти… я бы заглянула в нее…
Или взять нож и пойти на ночную охоту? Вдруг да повезет встретить пьяного. Девчонки постарше подрабатывали и иными способами. Тельма тоже научилась бы. Научили бы. Просто повезло… да, теперь она пони…
Он остановился в коридоре. Темном и пустом. И страшном. Джонни никогда не боялся темноты. Даже после того, как братья заперли его в погребе. Идиоты. Сначала рассказали страшную историю… кажется, о чу…
Всего-навсего образы, которые сидят в подсознании воплощением собственных ее страхов. И пробой лишь открыл дверь на изнанку разума Тельмы.
Двери открыты. Пыль и пепел. Увядшие букеты.
…лишь бы Мэйнфорду не стало хуже. Нет, после вчерашнего он держался довольно бодро, и одна Бездна знала, чего ему это стоило.
Он держался еще неуверенно, впервые гуляя наяву. Стоял полусогнувшись, опираясь растопыренными пальцами о камень. Чувствуя его неровность. И холод. И кажется, когти отрастали… и сама возможность изме…
— С чего начнем? — Тельма устроилась на прежнем месте, забралась в кресло с ногами, халат подтянула, подоткнула, села в нем, что ворона в гнезде.
И, не дожидаясь ответа, он поднес свирель к губам.
— Вас примут, — Аманда старалась держаться с достоинством, хотя больше всего ее тянуло расплакаться.
— Откуда ты… а впрочем, какая разница. Ты же не собираешься об этом… — он махнул рукой. — Официально отец меня признал. Остальное же…
— А чего ты боишься, деточка? — ласково поинтересовался Найджел. — Может, правды? Твоя мать была слишком занята собой, а ты идеализировала ее образ. На деле же она вовсе не любила тебя. Держала рядом…
Ветра впиваются в косы чернокожего горбуна, а он лишь пританцовывает, перебрасывая с ладони в ладонь дубинку. И Мэйнфорд знает, если дубинка коснется земли, город не устоит.
— …сам понимаешь, традиции. Так вот, отец, Теодор-седьмой, а сын, выходит, восьмой, но между ними особого ладу нет. Тео наш принципиально взял фамилию матери, хотя отцовская в медицинских кругах знач…
Тебе бы быть среди них, следить за красавицами, выбирать ту, пред которой бросишь ты, сын Сунаккахко, праздничный плащ из перьев цапли…
У Мэйнфорда начались галлюцинации. И долго скрывать этот факт не получится. Уже сейчас стоит подыскать хорошую клинику, где о нем позаботятся. А это снова деньги…
— Ты всерьез думаешь, что я дам на нее разрешение?
Крылатому Змею было жаль существо, которое думало, будто бога можно убить, вырезав его сердце. И само это сердце. Оно становилось красным камнем.
— Элиза Деррингер. Во всяком случае, все ее знали под этим именем, хотя оно — лишь псевдоним… это был чудесный роман. В свое время о них много писали. Он увидел Элизу в ее постановке «Волшебных снов»…
Только худые руки свои терла, и Мэйнфорд на руки смотрел.
И кожа горит огнем. Безумная мысль, но огонь ведь рядом, если позвать, он откликнется. Тельма уверена. Она и зовет, тянется к пламени, которое моментально охватывает замерзшие пальцы, целуя, отогрева…
Люди, поддавшись эмоциям, плохо контролируют память. А та, мерзавка, так и норовит вывернуться наизнанку, обнажить сокрытое.
Со стрелами и щитами, не способными уберечь тело от пуль. Но они не боятся боли, как не боятся смерти, не зная еще, что естественный порядок вещей разрушен. Кровавое небо вышло из берегов, и те, кому…
Теперь Мэйнфорд точно знает это. Ему хочется потрогать грудь, убедиться, что сердце в ней еще живо, а руны остались в прошлом. Но сил не хватает и на то, чтобы руку поднять. Он бы лежал вечность, раз…
И руки отряхивал, вот только Мэйнфорд не видел и тени силовых потоков. Осознание этого обескуражило. Он сосредоточился, пытаясь уловить хоть что-то.
— Поговори с ней. Объясни. Я пытался, но она… она словно обезумела! Она не желает и слышать о том, чтобы сделать операцию…
И словно услышав отголосок святотатственной мысли, жуки зашевелились. Они все еще спали, опутанные коконами сторожевых заклятий, но нити силы таяли, и стремительно.
— Хотя… погоди. Теперь понятно, почему ее оставили в живых. Связанные одной смертью… зачем искать иного исполнителя, если тот, который имеется, достаточно циничен, умел и молчалив? Многолетнее сотруд…
Ничего вычурного. Вызывающего. Нет, каждое — по-своему произведение искусства. Тельме завидно? Пожалуй, что да. Но за зависть не стыдно.
Они принимали обряд с улыбкой, как и должно быть, и радость понимания — дед бы сумел найти верные слова, чтобы отблагодарить избранных, — вновь и вновь заставляла Кохэна с поклоном встречать очередну…
— Голос крови не заглушить, — мама произнесла это тихо и в сторону, но безропотно протянула цепочку.
— Девочка становится совершенно неуправляемой, — голос няни сух. — Вам следует принять меры.
— Сколько вам осталось? Пару месяцев? Полгода? Год? Вы целитель, вы лучше меня представляете ситуацию.
И жадности, заставлявшей искать промысел в запретных местах.
— Есть иное мнение на сей счет, — Мэйнфорд застегивал пуговицы легко. Одну за другой. Никакой дрожи в пальцах. Никакой неловкости. Никакой слабости.
— Джонни позови… ему же нравится в мозгах копаться, вот пусть и глянет. Других пришибу не глядя.
Они заместили образ, но вряд ли стали бы тратиться на машину. Не сочли важным элементом. А ведь девочку Минди машина привела в восхищение, и потому образ ее отпечатался глубоко.
Третий корпус. Прикладная неврология. Здесь он уже бывал и не желал возвращаться, но разве есть другой выход?
— Плохая девчонка… не бойся. Мне интересно, — он отступил, позволив Тельме шагнуть на площадку. — Что ты будешь делать дальше?
— Хорошо. Мои коллеги… многие мои коллеги придерживаются мнения, что в случаях, когда дар начинает вредить его обладателю, следует его купировать. Хирургическим путем. Внешними ограничителями. Медика…
— Ты еще ребенок. Всегда была ребенком. Ублюдок, которому в приюте самое место. Не представляю, зачем Элиза с тобой возилась?
— Я понимаю, что это звучит пугающе! Но посмотри! Эффект великолепен! Процент успеха…
— Жаль… а тот человек, у которого ты его видел… он не согласится продать?
Ледяная чешуя таяла, не долетев до пола. А вот покрасневшая кожа под ней оставалась. Психосоматическая травма, которая есть следствие переутомления, помноженного на излишнюю эмоциональность.
Кохэна… если Мэйнфорд хорошенько подумает, он осознает, насколько нелепой выглядит вся эта история. Почему? Да потому что она вся, от начала до конца, рождена его воображением. Мэйнфорд был болен, но…
— Это просто цветок, — он улыбнулся, и эта улыбка заставила сердце биться чаще. Ничего, с сердцем Тельма как-нибудь да управится. — Поверь, если бы я хотел тебя очаровать…
— Алмазы всем идут, благородные камни, — Элиза отложила венец и извлекла серьги. — А вот это сапфиры. Видишь, сколь чисты? Говорят, они рождены самим морем. И приносят владельцам удачу.
— Но возьмем на веру, что ты не ошиблась. Да и братец мой… его лицо слишком известно…
И подняв с алтаря клинок, Кохэн приставил его к своей груди.
…а в следующее мгновенье оказался на спине этого чудовища.
— Вам кажется… поверьте, мой сын достаточно компетентен, чтобы разобраться с парой-тройкой снимков.
…пусть у той, другой, будут волосы цвета медной листвы.
Что стало с этой женщиной? Блондинка. Лицо острое, лисье какое-то… и есть в нем некое сходство с Элизой Деррингер, но красотка с фото выглядит дурной копией звезды.
Интересный поворот. И с каких это пор Гаррет озаботился личной жизнью старшего брата?
И вновь — легчайшее касание, словно тварь дразнила, прежде чем сожрать. Может и дразнила. А может, она из того редкого числа падальщиков, которые не приемлют вкуса живой плоти. И попросту утопит Кохэ…
— И его сын… этого не знаю… какой-нибудь благородный дурачок, решивший, что у него получится то, что не вышло у прочих… они идиоты!
— Н-не знаю, — вынужден был признать парень.
…виселица или Атцлан. И Мэйнфорд злился, не понимая, чем древний город привлекательней веревки. Когда-то Кохэн имел неосторожность рассказать Мэйни, как в этом городе поступают с предателями.
— Это хорошо, а то у меня ничего нет от головы.
Для него ведь… и стоит задержаться у костра, очистить лицо священным дымом, а заодно уж подумать, что не случайно он, сын Летящего Сокола, очутился в месте, где вместо небес — камень. Да и земля — ка…
Кровь к крови… кровь красная. Красивая. Разве Тельме не хочется взглянуть? В ее квартире все серо, уныло, здесь так не хватает ярких красок. И что стоит добавить их?
И не были они готовы к холоду, как и к голоду.
— Скандал получился бы знатный. Кандидат с безупречным моральным обликом оказался не столь безупречен…
— Было время, — Мэйнфорд поклонился. — Не скажу, что был рад встрече с вами. Сами понимаете.
Это убийство — а Тельма не сомневалась, что Джаннер в жизни не наложил бы на себя руки, не та натура, — Мэйнфорд расследовать будет, ибо так положено, но без особого рвения.
Мэйнфорд бы не заметил такой малости, если бы не смотрел. И удар пропустил бы. Кто ждет удара от человека?
— И еще бестолковый… — Тельма поправила покрывало, съехавшее с плеча. — Снег — это красиво… я забыла уже, каким он бывает белым… он ведь…
Позволят ли ей? Но всю оставшуюся жизнь взаперти не проведешь.
Утром… да, утром его мучило похмелье. Но Джонни справился с ним. Без выпивки справился… он был трезв, когда его вызывали… Кохэн…
Нет, естественно, не вслух, это было бы слишком. Но взгляд ее, манера держаться — все было насмешкой.
Парень молча выставил на прилавок тяжеловесный аппарат. Поверил? Или… правильно, не стоит связываться с безумцами.
Лопнули цепи со вплетенными в них заклятиями, которые удерживали море на расстоянии, смиряли гнев его, даруя Заливу постоянный штиль.
Без солнечного света затруднена выработка витамина Д, а следовательно, естественен рахит.
Хоть кто-то почувствовал. И стоило бы порадоваться, но сил на радость не осталось.
Или лучше не знать, чтобы не рушить чужую надежду.
— Не получится, — Тельма садится на грязный ковер. — У меня больше не осталось сил.
— Как по мне… они калеки. Лишить дара — это хуже, чем лишить желчного пузыря. Или селезенки… о функциях селезенки редко кто задумывается. А вот дар… года три… или четыре… пять — от силы. На препарата…
— Ты прикрываешься словами о справедливости, а на деле ты просто не способна жить иной жизнью. Вот и вцепилась в мою смерть. Думаешь, мне не все равно? Та девка… Гаррет… еще кто-то? Да какая разница!…
И смотрел он не на Мэйнфорда, на Тедди, по-прежнему неподвижного, что истукан.
Она была немного тьмой, первородной, привезенной из Старого Света, убаюканной в колыбели такого хрупкого тела. Она была и телом, что захлебывалось от боли, разрываясь между желанием сделать все, чтоб…
— Это был хороший дар, — сказала Идущая-в-ночи, поднимая сердце. И в руках ее то менялось. Оно становилось прозрачным, ослепительно ярким…
…и вновь кровать, но с другой стороны. Теперь, когда лицо Элизы не отвлекает, можно разглядеть остальное. Простыня тонка, она обрисовывает ее тело.
Смерть — лишь врата в Бездну, а там боги вновь из пыли и праха, из собственной слюны, из легенд и сказок, из мертвых тел сотворят мир. И населят его теми, кого сочтут достойными.
— Ты меня не слушаешь, — Тельма вздохнула и поскребла пальцем подлокотник. Кожа на креслах была сухой и потрескавшейся, как ее собственная. — Кто тебе сказал?
— То есть, матушка, — Мэйнфорд подобрался, и Зверь внутри него заворчал, — вы собираетесь объявить меня недееспособным?
— Сейчас все будет иначе, — пообещал Мэйнфорд не столько Зверю, сколько себе самому.
Он дунул, и горячий воздух окутал Зверя. Он пах лавандой… и, пожалуй, желтым песком, раскаленным, пустынным. И еще дегтем. Морем. Всем миром сразу.
— Моему брату нужно, чтобы я подписал кое-какие бумаги, — Мэйнфорд сам не знал, зачем он это рассказывает. Может, затем, что она слушает?
Мэйнфорд вел себя странно. Этот разговор возникал время от времени и заканчивался всегда одинаково: просьбой дать денег.
— Ты же сам… ты вел расследование! Или ты себе самому не веришь?
И он закричал бы, но опаленное дымом горло было не способно издать ни звука.
В Бездну гостя. Благо, он все-таки ушел. И стоило бы дверь запереть, лучше на засов, но падал первый снег, искрился в свете одинокого фонаря. Ложился на асфальт, спешил укрыть ограды и облысевшие дер…
Пока, во всяком случае. Тогда, если брать предметно, свирель стоит связать с альвами.
— Вам ведь случалось проходить сканирование? — Тео замедлил шаг, теперь он держался по левую руку Мэйнфорда, но смотрел не на него — на Тельму. И интереса своего скрывать не пытался. А этот интерес, …
Есть же целители. И наверняка уже вызвали бригаду. Отправят Мэйнфорда в госпиталь. Там и оборудование, и люди, которые точно знают, что делать в случаях психокомы. Существуют же препараты…
Нет, это возраст маски, которая не стареет.
— Спасибо, — Вельма с трудом стояла. — Я так давно готовилась уйти, но, когда это случилось, вдруг испугалась. И разозлилась. И еще мне стало обидно. Разве я не отдала ему всю свою любовь? Для людей,…
…Тварь появилась снизу, именно тогда Кохэну подумалось, что река эта была куда глубже, чем ему представлялось. Он ощутил обманчивую мягкость шкуры и размеры змеиного гибкого тела… и еще подумал, что …
…человеческие жертвоприношения отвратительны в сути своей…
И протянула сложенные лодочкой руки. Кохэн же, встав на колени, протянул ей свой дар. Сердце еще билось. Дед остался бы доволен: сложно удерживать жизнь в вырванном сердце, но Кохэн справился.
И причиняли боль. Тельма остро ощущала и эхо ее, и наслаждение тьмы, и желание отца наконец-то покончить со всем.
— Рассказала? — Гаррет больше не притворялся, и эмоции исчезли. Не бывает так, чтобы эмоции исчезали совсем. Он должен был испытывать их. — Кто она, Мэйни? Хотя… дочь Элизы, верно?
Дышал. И кажется, судорога отпустила тело. Получилось? Или… лучше не думать о плохом. Пальцы соскользнули с холодного мокрого лба.
Дождь брезговал касаться белой этой кожи.
— А потом и он сорвался… вон, пошел девок резать… может, не первая жертва. Может, это именно он всех и… — начальник провел ребром ладони по горлу. — Видишь, как красиво складывается? А твой благородн…
Они выходили, один за другим, изможденные, истощенные… полные не гнева и не смирения, но лишь сочувствия к тому, кто был одной с ними крови.
Зубы треугольные, ровные, без дифференциации на резцы, клыки и жевательные. Нос сплющен, а надбровные дуги тяжелы, за ними и глаз не разглядеть. Впрочем, в полной темноте, где обитало чудовище, глаза…
Она слишком привыкла к покорности жертв, а потому растерялась. И свирель выпустила… и отступила, пусть не к краю пирамиды, но к алтарю.
И Тельма даже испугалась, что сейчас измарается ею.
И Вельма примет. Сумеет. И пусть ей хочется кричать — корни древа пробили легкие — она помолчит. И постарается улыбаться счастливо. Чтобы он не беспокоился…
Поднять все заслоны и положиться на ключ. На Мэйнфорда, которому, быть может, вырежут сердце… ему ведь не впервой умирать. И что дальше?
Мэйнфорд потерся колючим подбородком о шею. Вот же… знает, что это Тельму злит, и нарочно… Зверь вон мурлычет, ласки ему… или над морем полетать, пока ветра спокойны.
Ребра ныли, и Тельма задрала рубашку. Конечно, на бледной коже лиловые синяки смотрелись почти нарядно. Все-таки защита… и психосоматика… и к вечеру пройдет, если не станет хуже. Она лишь надеялась, …
— Не бойся, — уверенным шепотом повторила Тельма и на всякий случай подняла ноги.
— Не будь дурой! — рявкнул Тео. — Я и так рискую… нам давно отказано в Доме-под-Холмами… более того, наш род вовсе забыт, но это не значит, что о нас и вправду забыли. Стоит им решить, что мы мешаем,…
У освежеванного тела Донни, Кохэн остановился. И стоял долго, разглядывая то, что, собственно говоря, осталось. Что ж… Донни заслужил смерть. Единственный, пожалуй, о ком Кохэн не сожалел.
…не к пустоте, которую Меррек-Лис заполнит последним семенем. Жесткие пальцы его пробили грудину, и это было больно.
— Я напишу, что произошла самопроизвольная блокировка… иногда случается… организм — система по-своему разумная. К службе она непригодна. Длительный реабилитационный период и все такое…
Последние слова упали камнем на дно пещеры. И боги заплакали от стыда, ведь они, отступившись, отдали людей и Атцлан чужакам.
— Нет, — Минди ответила на вопрос спокойно.
— Он ее убил, — упрямо повторила Тельма. — Я знаю. Я смогла бы доказать… Аманда знает правду… она не станет говорить, но если прижать постановлением суда… открыть…
В черном. Или в темно-лиловом, потому как черный старит, а ей не хочется выглядеть старой.
— Мы со всем разберемся. Сами. Но если кто-то кроме Тео…
И хмурый целитель, с виду еще более усталый, чем в прошлый раз, пожал плечами.
Кто будет искать ее? Тот господин, чье лицо исчезло из ее памяти, не дурак. И если уж пригласил менталиста поработать с памятью Минди, то и место подчистить додумается. Да и… Нью-Арк большой, и целит…
— Боги Бездны! Конечно, нет! Это… это было бы катастрофой! Если бы я хотя бы подозревал… я бы… я бы нашел способ… нет, не подумайте, что я говорю об аборте, это… это в нынешней ситуации было бы… неск…
И заставила уйти с линии удара, и вопль возмущенной твари был лучшею наградой. Она все же попыталась дотянуться. И острые жвалы щелкнули у самой морды Зверя.
— Это… — Джонни выглядел ошарашенным. — Это…
Грубые. Явные. Если вовсе не выжег бы разум. Нет, воздействие иного толка. Тельма прикрыла глаза: так легче вспоминалось.
Каменная шея. Каменные плечи. И повернуть-то с трудом выходит…
И быть может, странный этот разговор, его на самом деле нет, как нет и Змея, и богов, и остального… привиделось… и плевать, что на Острове расцветает сирень. А шатровые вязы очнулись ото сна, потянул…
И запертые под тоннами камня ключи наполняют ее силой.
— Прекрати, Мэйни! Не говори мне об этой ерунде. Женщина должна иметь право выбора!
Нет, если попробовать… любое дело можно достать из архива на основании новых данных. Но позволят ли Тельме? Стоит тронуть серую папку, не пролистать, не прочесть, а попытаться вытащить из пыльного уг…
Он бы сказал, что преступника следует передать суду.
И пусть полицейским малефикам не хватит сил охватить весь город, но они упорны. Методичны. Оскорблены. Ты самим своим существованием плюнул в лицо обществу.
Мэйнфорд почти оделся, когда она появилась из ванной.
Не может же она и вправду бросить его там, где бы он ни был.
Сжимаются желудочки, выталкивая кровь. Набухают предсердия, и сосуды-провода связывают это сердце с телом Тельмы. Если перерезать, то все остановится.
И тот целитель со славным именем Тео, тоже белым был. Нехарактерный такой окрасец… ахромия.
— Я ведь тоже… кому понравится понять, что его… использовали… и не просто использовали… я был уверен, что это дело… что я вел его нормально. И закрыл. И эта уверенность не на пустом месте взялась. От…
Кохэн убрал руку, которая как-то оказалась на шее Джонни.
— Вам понадобился донор, — она не смотрела на Тео.
И наверное, именно она мешала поверить, что происходящее — лишь бред.
И Мэйнфорд искренне попытался вспомнить, кто же таков этот самый Максимус Гаррети, которого угораздило связаться с выводком плюшевых медвежат.
Досье… возраст… не известен. Дата рождения? Целых три, но хотя бы одна из них правдива? Родители… нет у него родителей. А если и были, то скончались, и паренек попал в приют.
— Он там, где должен быть, — Мэйнфорд встал на колени. — Послушай… эта история… о ней никто и никогда не скажет правды. Будут официальные версии. Закрытые протоколы. Найдут пару-тройку виновных. И мн…
Забота эта ничего не значит. А пол нормальный, в приюте было хуже, особенно в том, в первом, где Тельма еще цеплялась за глупую надежду… отослали по ошибке… вспомнят… заберут…
Чудовище любезно повернулось боком, позволяя разглядеть тончайшую пленку, натянутую на тонкий хрящ. Определенно, слухом оно обладало отменным. А вот зубы… зубы несколько смущали.
…он был там, на берегу… и застывший взгляд его, устремленный в стену, вовсе не стену видел, не грязные обои и не полки, покрытые толстым слоем пыли.
— Девушке нездоровится? — вежливо поинтересовался гость.
— Ты зря противишься. Закрой глаза, представь, что ты идешь по ковру…
И мир, такой совершенный, правильный мир его замер. Пошел трещинами. Судьба? Нет никакой судьбы, есть лишь неясное безумие, которое охватило Кохэна.
Обернулся и змею пальцем погрозил. Почему бы и нет? Тому, кто принес свое сердце, многое позволено.
Найджел и его сундук с расписками. Свидетели, которые мертвы.
Ей же станет лучше, если поддастся. Она забудет о боли, об обидах, обо всем… она будет счастлива. А безоблачное счастье — не то ли, о чем мечтают люди?
Вот девы юные кружатся, приветствуя тебя. Их юбки расшиты бисером, их тела расписаны хной и охрой. Их лица спрятаны за масками из ивовой коры. Но выбирай любую и не ошибешься. Каждая — прекрасна.
Он вообще держался так, будто бы знать не знал ни Тельму, ни Мэйнфорда, ни самого Тео. Случайный человек в престранной компании. И в этом виделось почти предательство.
Тельма смотрела, как накладывают швы, один за другим. Мэйнфорд морщился, но терпел. Он отказался от обезболивания и вообще едва сдерживался, чтобы не погнать целителя прочь.
Поток мыслей горек, как полынная настойка, но Тельма пьет ее жадно. Позже она разберется со всем, а теперь…
— Слышу, — это ответил уже человек, и Тельма не сдержала улыбки. Зверь ей нравился, но с человеком оно как-то привычней, что ли.
— С самого начала, пожалуй… когда ко мне вернулась способность думать. Почему?
— Это был твой совет, — словно невзначай заметил Гаррет. — Я лишь воспользовался им.
…и букет лилий, роскошные белоснежные цветы. Карточки нет. Зато есть конверт из плотной бумаги и обсидиановый нож, выпавший на туалетный столик, а за ним — клочок бумаги с именем.
Холодно… как же здесь холодно. И бледный огонь в камине не способен согреть. Пламя перекатывается, от камня до камня, и камни эти подергиваются беловатым налетом инея.
— Да иди ты… — Кохэн остановился на углу.
Скинул пальто, не глядя, наплевав, что упало оно в лужу. Туда же отправился и пиджак. А следом за ним — шелковая рубашка.
— Буду, — Мэйнфорду подумалось, что звонок этот принес куда больше полезного, нежели он рассчитывал. — Скажи, Лисси, ты еще медведей своих не забросила?
— С недельку тому… о тебе беспокоился, предлагал навестить… — она говорила медленно, дразня Мэйнфорда, зная, его нетерпеливость. — Намекал, что можно было бы и без брака обойтись, что старая любовь н…
Лет пять тому назад она, быть может, и смутилась бы. Лет пять тому назад она, растерянная девочка, еще надеялась, что жизнь ее вот-вот наладится или хотя бы станет немного похожей на прежнюю, где Мин…
…пусть она не побоится выйти в гаснущий круг, ступить на угли, доказывая, что еще сильна. А он, который станет следить за танцем, пусть не прячется в темноте. Там ведь так легко потеряться.
Мэйнфорд мысленно вздохнул: на любимую тему сестрица могла говорить часами.
Блеклый свет становился ярче шаг от шага.
— Если сделаешь все правильно, — мужчина посторонился. — Идем. Не будем мешать. Я расскажу, что ты должен будешь сделать.
Пристрелят. Скажут, при попытке к бегству. И не найдется никого, кто оспорит решение.
— Не надо… — попросил Меррек, когда человек склонился над ним. — Я уже умираю.
Лицо мальчишки искажает злоба. Не все альвы одинаково прекрасны… пускай.
Как-нибудь… он и вправду не боится смерти. Главное, успеть добраться до ублюдка, который убил Сандру. Кохэн доберется.
— И породило небо троих сыновей: старшего назвали Тлаклауке. Он был красным от небесной крови. Родился второй сын, которого назвали Йайанке, он был самый большой, у него было больше власти и силы, че…
— Локальны. И вполне объяснимы, — по щелчку пальцев в руках белоголового оказывается карта. — Я еще способен понять тридитон в первые сутки после приступа. Но дальше… почему его не отменили?
И боль… много боли, которую он принесет богам, хотя им и не нужно.
— Никто не побеспокоит. Ни моя матушка, которой вы наверняка собираетесь позвонить. Ни репортеры. Никто. Ясно?
И представила, как на ладонях ее рождается пламя. Оно отозвалось сразу и охотно, лизнуло холст, и море зашипело по-змеиному.
— Вы истощены, — целитель все же прикоснулся к руке. — Вы на грани. Вам не просто отдых нужен! Вы понимаете, что почти убили себя?
— В малых дозах она помогает. Расслабляет. Избавляет от кошмаров. Снижает чувствительность…
Пластиковый браслет. И кровь почти не видна. Красное на красном попробуй разгляди. Тельма пробует. Глядит. И страшно нырять за грань чужих воспоминаний, но как иначе она узнает?
Или это Мэйнфорд ослаб? Он навалился на масеуалле, придавив немалым весом своим, обхватил за плечи, стиснул, усмиряя приступ.
Человеческое мясо мягко. И что бы там ни говорили, нет в нем ничего от свинины или птицы. Кто попробовал однажды, тот не ошибется.
И молчаливое ожидание. Не торопят, не задают вопросов.
— И деньги мои! У меня есть свои деньги! — он сунул руку в карман и вытащил горсть сухой листвы. — Видишь? У меня есть золото!
Немного — йодом и еще водой, той самой, морскою, оставляющей на губах солоновато-горький привкус. И Тельма украдкой губы облизывала. Чувствовала?
— Ты яркий… обжигающий… мне Мэйнфорд показал. Когда только показал, мне подумалось, что из этого сердца получится достойный камень… я спою тебе песню… я… помню некоторые… мужайся, о сердце мое…
Чуждая логика, но по-своему рациональная.
Ватки док складывал в фарфоровую вазу для печенья. Откуда она появилась? Джесс приволокла в попытке облагородить жилище брата? Или эта ваза всегда здесь была, скрывалась где-нибудь в кухонных шкафчик…
Он никогда не чувствовал особой душевной близости с отцом. Он и видел-то его редко, воспринимая как еще один элемент огромного особняка.
Мэйнфорд, усталый, посеревший и какой-то жалкий…
С воротничком сложней. Пуговица отлетает и падает под столик. Дышать легче не становится.
А ведь чтец многое вытащить может. Не только сговор. И не о нем все мысли, многие, но не все. Каждый здесь вспоминает мелкие свои грешки, которые могут стать достоянием общественности…
Нет больше дома. А холодные полы… к ним, как и ко многому, привыкаешь.
…он открыл глаза, поблагодарив Зверя, который благоразумно отступил, понимая, что сейчас — не его время.
— Я прекрасно все понимаю. Поверьте, от меня никто не узнает об их… отношениях. Для всех Гаррет был другом…
В конце концов, перелом — это ведь мелочь… для него.
— Послушай меня, пожалуйста. Я знаю, что ты слышишь. Вы оба меня слышите, — теперь она говорила ласково, и Зверь дрожал. Он вдруг осознал свою неуклюжесть и неспособность управиться даже с этим телом…
— Сама умрет, — понимающе кивнул он и бросил на грудь женщины сухой лист бузины. — Здравствуй, мой враг.
Или дядя? Кто там еще имелся в анамнезе? Дед? Сколько вообще лет этому типу… у нелюдей возраст определить сложно, а он, пусть и привык притворяться человеком, но Тельма знает правду.
Он замолчал, пытаясь вспомнить, что именно упустил.
И теперь недоумевала, отчего же сама идет против своей натуры.
— Не смотри на меня с жалостью. Я ее не стою… я ведь… я могла остановить его, но казалось, что если уподоблюсь, то… я буду достойна своего мужа. Во всем.
И на горе фисташкового мороженого появилась шоколадная крошка ненависти. Интересные, должно быть, у них взаимоотношения. А еще любопытно, если бы мама осталась жива… у нее ведь тоже характер был непр…
Тело Тельмы, сроднившись с тьмой, прозрело. Кто бы мог подумать, что черный имеет столько оттенков? Стены из бархата с прозеленью подземного лишайника. Его покров скуден, и потому бархат глядится лин…
Она умела выбирать вещи. И в этом наряде казалась старше своих лет. Серьезней.
Крылатого Змея, чьи крылья заслонили их от толпы.
Она теперь убийца. Ничем не лучше Джессемин.
…воду. Черную глубину, в которой водились бледные змеи подземных угрей. Безглазые существа с мягкою шкурой. Ленивые, они кормились, собирая с камней рыхлый налет водорослей. Угри были съедобны и даже…
Море подарит ему пузатую каравеллу, в трюмах которой лежат сундуки, наполненные золотым песком и монетами. А если ему не по вкусу золото, то у моря найдется замена.
Они со Зверем успели сродниться. И наверное, так правильно, хотя все равно их чаще двое, чем один, но Тельма привыкла.
— Кем я был? Мальчишкой, который только-только научился ходить-в-Холмах? Мое имя ничего не значило, а ты… тебя желали многие. И ты многим отвечала.
Она сидела тихонько, будто боясь спугнуть что-то… знать бы что.
— …а она говорит, что у меня есть крылья… думаешь, привиделось?
Ее память, которую Тельма хранила. Это ведь уже много, не так ли? Хватит, чтобы вытащить дело из Архива. И даже если Мэйнфорд против. А он должен быть против, потому что никто не любит признавать сво…
Круг света. А за ним — мутное пятно, которое есть лицо. Блеск металла…
Он был молчалив и собран, и походил на себя прежнего, что было неправильно в корне. Черный костюм. Белая рубашка. Саквояж в руках. Перчатки из тонкой кожи швом наружу. Взгляд зацепился за эти швы, и …
…и мороз. Плохое сочетание. Глазированная дорога, и водитель, раздраженный, взбудораженный недавней беседой, которая пошла совсем не так, как ему представлялось. Он всегда садился за руль сам, особен…
— Видишь, девочка, — Теодор не улыбался. Он стоял под фонарем, чуть покачиваясь, и узоры на коже его двигались. — Теперь ты способна это выдержать. Подумай, что было бы с тобой, попади ты к нам детен…
Она пыталась понять, почему же сам вид Аманды, ее благополучие так раздражают.
Мешает. Если бы не отец и его болезненное пристрастие к экспериментам… а ведь он почти понял, почти дошел до истины. Всегда считал ее дурой. Интересно, что бы сказал, дознайся до правды…
— Аппарат лишь считывает потоки силы, начиная от основных и заканчивая следовыми. Он не способен повлиять на пациента. Почему-то все боятся именно этого, — Тео щелкнул выключателем, и загорелась ламп…
— Книги? — предположила Тельма. — Зарисовки. Дневники. Снимки. Любая случайная картинка, которую твой разум мог запечатлеть.
Вернуться в отель. Смыть с себя грязь, если, конечно, воду не отключили. Отдохнуть. И пожаловаться на жизнь собачью.
— Элиза его зацепила. Она была интересной женщиной, — Тео не спешил отступать, напротив, он оказался вдруг рядом, настолько близко, что, не являйся он родственником, эта близость была бы двусмысленна…
И море ярилось, чувствуя близость слабых существ, которым самое место в пучинах зеленых. Летели водяные табуны, разбивались о скалы в пенную кровь. И скала вздрагивала.
Док говорил, что утопление и повешение сходны. Асфиксия. Легкие не получают кислорода. Кровь…
— Я скоро, — Мэйнфорд прячет светлую прядь за ухо. — Мы будем говорить, а ты спи… тебе надо больше спать и больше есть. Так целитель сказал. А этому я, пожалуй, верю.
А вместо светила — нарыв. И пусть он будет отправной точкой. Здесь у Тельмы нет власти. Почти нет. Разве что… надо действовать сообразно внутренней логике пациента.
— Ах, деточка, — Найджел Найтли причмокивает губами, — тебе не камнями любоваться надо. Ты должна осознать правду.
Она искала рациональное объяснение, и не только для себя. Ему тоже нужно. Он не готов поверить в богов, пусть даже боги отозвались на его крик.
Его женщина выглядела изможденной и откровенно жалкой. Ей было больно и страшно, и Зверь заскулил, не представляя, как быть дальше. Он желал смерти тому, кто держал его женщину.
Такую легко сломать. А лучше вспороть. Когтями… или ножом… ножом правильней. Жертва ложится на камень головой к восходу, чтобы солнце, вставая, искупалось в крови. Всего один взмах, который требует с…
…нельзя сомневаться. Сомнения оставляют его на камне. А пальцы чужака уже вцепились в сердце. Всего-то нужен хороший рывок.
Последняя коробочка. И мама, глядя на нее, хмурится, она пытается вспомнить, как вообще достала ее.
А если она ошиблась, если рубин — это просто…
Таков был план. Найти вещи, которые могли бы стать свидетелями. Вытащить из них память о том дне, правду… вещи, в отличие от людей, солгать не способны.
— Моя супруга имеет на руках все необходимые… свидетельства.
Ресницы не дрожат. Да и сама она обречена, если ушла в чужой разум, в чужие кошмары. Кохэн мало понимал в ментальной магии, но читал, что из подобных путешествий возвращаются редко.
Вряд ли Тельма обрадуется подобной просьбе.
И недоумение. Недовольство? Он и вправду ожидал, что Мэйнфорд с восторгом примет его предложение? Или скорее готовился к уговорам, которые по сути своей есть не что иное, как торг.
— Третьего назвали Кетцалькоатль, образом он был подобен змею, но возжелавши летать, слепил себе крылья из глины…
Избавиться от маски. Выплеснуть эмоции… непозволительная роскошь. И новое авто — низкий спортивный «порше» — требовало скорости.
Но лучше уж так, чем думать, что идет Тельма не по грязному ковру, но по лужам крови.
— Ты, ублюдок… — даже испуганный, человек храбрился. — Отпусти меня, слышишь?
Она вдруг пустилась в пляс, притопывая, покачивая широкими бедрами, и пустые мешки ее грудей раскачивались. А золотой венец на голове сиял ярко.
— …пока не причинил вреда окружающим. Я же предупреждала, что его работа…
Кто-то кричал о пожаре… нет пожара. Уже не будет. Пламя, послушное воле его, силе, от которой он сам когда-то отказался, унялось. И Кохэн получил возможность осмотреться.
Только вот нужно ли Тельме рисковать? Кого ради?
Не случайно. Конечно, нет, она ведь рвалась именно в его отдел.
— Думаю, занервничает. Было ему тут предсказание одно, — Мэйнфорд вытащил палец и подул на него. — На тему прошлого… он верит предсказаниям… и позвонит… должен позвонить… тому, который…
Сколько ночей она пережила? Множество… и танцевала, всякий раз танцевала, потому что лишь в танце была способна забыть о пустоте внутри себя.
…о жрецах, которые расписывали свое тело, выказывая через боль покорность и смирение.
— Если не приступы, то… думаете, я не замечал, что вы постоянно принимаете таблетки? Морфин? Опиаты?
Она раздраженно ударила по стеклу гребнем.
Конечно, знал. О смерти ее писали все газеты, и по радио транслировали похороны. Тельма слышала. Ее заперли в кладовой, а кухарка, не желая слушать нытье, включила радио на полную громкость. Поэтому …
К тем, которые и вправду надо расследовать.
— Иногда бывает настроение, — в бледных глазах Тео она видела себя саму. А еще тоску, глухую, безымянную. Холод вечный… она тоже мерзнет, но человеческая кровь, та самая, делающая ее нечистой, не поз…
— На то, что ты здесь сдохнешь, — честно ответила Тельма.
Чужие дети. Вряд ли это интересно кому-то, помимо семьи. Еще немного.
И Мэйнфорду самому хотелось бы себе верить. Он же лишь покрепче сжал Тельму и прикрыл глаза. Спать нельзя, но ощущение мерзкое, будто под веки стекла сыпанули.
Именно сейчас Мэйнфорд почувствовал себя виноватым.
— Я видела… то, что видел он… это иначе, чем с тобой. Ты ушел в свой разум, а он… кровь от крови… — Тельма приложила ладонь к виску. — Спит… и надо его переложить куда-нибудь, а то ведь жестко на пол…
— Мэйни! — свет вспыхивает ярко, заставляя Тельму отшатнуться. — Я пришел к тебе не затем, чтобы ты меня осуждал. Да, я понимаю, что следовало предохраняться. Да я был уверен, что она носит амулет! И…
Сотня… охрана отстала. Ну и плевать. Он знал дорогу. Каждый поворот, каждую колдобину. Он проехал бы и с закрытыми глазами, поэтому и не поверил, когда эта дорога вдруг поплыла, выпуская тень женщины…
Пропустить мрачного типа в мятом сером костюме. Почему-то Кохэна больше всего поразил именно цвет. Безнадежный какой-то, пустой. В Атцлане любили яркие краски, в них пытались найти подтверждение, что…
А она готова была ждать… и хорошая партия… конечно… он же прекрасно понимал, что, сколь бы удивительные перспективы ни открывались перед ним, без связей они ничто.
Завтрашний день обещал быть радостен и наполнен эмоциями. Двое целителей станут дискутировать по поводу того, что творится в мозгах Мэйнфорда, а чтица, которой он, если разобраться, доверять не долже…
— Лисси, — он вклинился в словесный поток. — Покороче… и сначала.
У Мэйнфорда нет ни одной объективной причины для счастья. Его семья, какой бы она ни была, перестала существовать. И он тоже в скором времени уйдет за грань, если, конечно, не сумеет вернуться.
Камень — корона. Простая цепочка ассоциаций.
Он-то прекрасно помнил боль, которую пытался делить на двоих, но даже для двоих ее было слишком много.
— Ушел… ты ничем ему не поможешь. Никому и ничем не поможешь.
Дед не узнает. Никто не узнает. И хорошо. Кохэн не собирался становиться героем. Он просто был.
По ковру жуков, которые, очнувшись ото сна, все еще были вялыми. И панцири их влажно хрустели под ногами, и расползалась по пещере вонь.
Немного. Грязный. И чужой. Со спутанными волосами — в тюрьме было некому переплести косы, а охрана и вовсе расческу отняла. С запахом чуждого мира, достойный лишь жертвы, да и то вымученной, он все ж…
Точнее, не достаточно. В доме должна быть еще прислуга. Невозможно, чтобы такой особняк обходился всего двумя горничными. Нет, одной горничной и одной нянькой. А значит, есть и другие. Агент этот… кр…
— Да, дорогой? — теперь ее голосок сочился медом, и это настораживало.
Мэйнфорд, может, и сумел бы дозваться, но от Кохэна док лишь отшатнулся.
…нет, он не стал бы снова… он не в Атцлане…
— Ванная там, — Мэйнфорд и сам с удовольствием забрался бы под душ. — Найди себе что-нибудь…
— Мне кажется, — голос седовласого звенел от злости. — Вы берете на себя слишком много, доктор…
— Гаррет. То ли сам, то ли по маменькиному почину…
— Ты нестабилен. Он нестабилен! — теперь женщина смотрела на Тельму. В упор. И взгляд этот не обещал ничего хорошего. — И социально опасен. И должен быть изолирован…
Чересчур тонкая. Ломкая. Будто составленная наспех из трубочек для коктейля. И уродливая. И притягательная.
А та, которая прямо над Мэйнфордом, выбивается из ритма. Она гаснет надолго — на секунду или полторы, потом вспыхивает очень ярко, и стекло дребезжит.
К тому, кто убил девчонку… логично… и если так… если так, то и Донни вернулся не случайно. Он ведь исчез те же проклятые десять лет назад…
…от серебра умирают быстро, а яд… яд медленно менял тело Вельмы.
Мэйнфорд уже не был уверен, что именно имеет значение.
— Он должен был избавить меня от всего этого… а струсил. Всегда был трусом, — Аманда подползла на четвереньках и протянула руку. — На. Смотри.
А на отравленных берегах прорастет тростник, и тогда священная птица-кецаль песней своей провозгласит наступление нового мира.
Четверть до полуночи? Времени еще много. Хватит на то, чтобы поесть и поспать. А там, глядишь, она и поймет, как ей быть.
— Я честно предупредил Тильзу, что наша связь останется тайной. Я должен думать о своей репутации. Но теперь она заявляет… требует, чтобы я признал этого ребенка… чтобы показался в храме… ты же поним…
— Не спеши, — мужчина присел рядом с телом. — А вот убивал ты его зря. Талантливый был парень.
Еще? Голос Гаррета, который убаюкивал, обволакивал. И снова непонятно. Никакого воздействия Тельма не ощущала, как не ощущала и изменений в тонком фоне, неизбежных при ментальной атаке.
Забилось, будто пытаясь вырваться из незримых пут.
Вот всегда он так. Моментально вспыхивает, кричать начинает, забывая, что на клиентов кричать никак нельзя. И обзывать их тупыми, даже если они и в самом деле слишком тупы, чтобы понять: рекомендация…
Зверь не знал, но он слышал горечь в запахе ветра, и близость беды чуял, и спина ныла, чесались крылья. Если Мэйнфорд не верит собственному чутью, то чему вообще он готов поверить?
Она ощутила легкую боль — когти разрезали кожу на лбу.
— А с ним что? — женщина торопливо жевала человеческое сердце, стараясь не задумываться о том, что именно ест, — хватит, что само сердце было донельзя жестким да и пованивало изрядно. — Запереть?
Теперь он говорил очень быстро и глядел вовсе не на Тельму — на мониторы.
И сама Тельма напряглась, снова перекрутилась, пряча уязвимый живот, откатилась к самому краю. Смотрит исподлобья. Зло. Вот и кто Мэйнфорда за язык тянул-то… надо ответить что-то глупое, чтобы успоко…
Наверное, уже само по себе это было чудом. Он лежал на диване, зажимая обеими руками развороченный живот. И ленты кишок выглядели чем-то донельзя чуждым.
И медицинская доверенность. Пара альвов-юристов, которые не побоялись столкновения с матушкой. Мэйнфорд плохо понимал, что происходит. Он выбирался неделю. И всю неделю Кохэн прожил в одной с ним пал…
Сила почти выплеснулась, грозя стереть со стены схему, пусть дополненную, но все одно несовершенную, лишенную той внутренней гармонии, которая проявила бы замысел.
Разноцветные крылья его становятся радугой. И ливень, пробиваясь сквозь них, окрашивается в синий, желтый, зеленый…
— Как она и предсказывала. Ты не предупредил… ты влез в это дело… почему, Мэйни? Мы никогда не были друзьями, слишком разные, но по крови я тебе брат… а ты… ты никогда не помогал мне.
— Погоди, — Вельма с трудом держалась на ногах. — Ты не знаешь, в чьем они разуме. Убьешь его, и тогда она точно не вернется.
Она шла… спускалась, кажется. Ступенька за ступенькой, покорное, послушное дитя.
Спрячься в своем углу, и тогда море, быть может, не заметит твоего существования вовсе.
…есть еще время. С Острова сняли щиты, и значит, кто-то осознал, что один Остров — это далеко не Нью-Арк. Перенаправленной силы хватит на то, чтобы противостоять буре.
Это хорошо. Почему-то смерть представлялась Мэйнфорду куда меньшим злом, нежели угасание Тельмы и замена ее этим… ублюдком.
Вот юноши отбивают такт копьями. Они сильны.
— Ты такой милый, когда не бука… не то что твой братец. Он мне никогда не нравился. Мэйни, будь осторожен, пожалуйста.
— Понимаю, — Мэйнфорд встал. — Как и кое-что другое… мир изменился. Скоро и вы это ощутите.
— Дрянная девчонка… — он поймал ее на вершине пирамиды, с которой открывался вид на Бездну. — Решила уйти от меня?
— Ты ему сказал… — память не занимает много места, да и времени не отнимает много. — Видишь… это ты…
Забытое. Похороненное надежней, чем все мелкие секреты Тельмы. Но оно ожило, там, в кошмаре. И если так, значит, это прошлое собиралось воскреснуть?
Зачем мешать той, которая гладит воду, и отступает, позволяя морю принести дары, будь то драгоценные раковины или мертвецы. Их на дне Залива куда больше, нежели раковин.
Еще там, в больнице, где ей позволено было украсть немного времени. Видела и не придала значения.