— Не получится, — Тельма садится на грязный ковер. — У меня больше не осталось сил.
Со стрелами и щитами, не способными уберечь тело от пуль. Но они не боятся боли, как не боятся смерти, не зная еще, что естественный порядок вещей разрушен. Кровавое небо вышло из берегов, и те, кому суждено будет погибнуть, не поднимутся дорогой Цапель, чтобы возродиться в новых телах. А те, которые выживут, в их телах поселится дыхание старухи. Оно разъест их легкие и расплавит сосуды, заставит захлебнуться собственной кровью и кричать от боли и страха, будто они не воины, но маленькие дети…
Каждое слово она не произносила — выплевывала. И мужчина поморщился. Если внешнее сходство было абсолютно, то речь…
Для него ведь… и стоит задержаться у костра, очистить лицо священным дымом, а заодно уж подумать, что не случайно он, сын Летящего Сокола, очутился в месте, где вместо небес — камень. Да и земля — камень. Где все вокруг — камень.
И недоумение. Недовольство? Он и вправду ожидал, что Мэйнфорд с восторгом примет его предложение? Или скорее готовился к уговорам, которые по сути своей есть не что иное, как торг.
Вряд ли Тельма обрадуется подобной просьбе.