А та, которая прямо над Мэйнфордом, выбивается из ритма. Она гаснет надолго — на секунду или полторы, потом вспыхивает очень ярко, и стекло дребезжит.
— Ванная там, — Мэйнфорд и сам с удовольствием забрался бы под душ. — Найди себе что-нибудь…
— Да, дорогой? — теперь ее голосок сочился медом, и это настораживало.
И ворота раскрылись с протяжным скрипом. А снег… снег остался за ними. В благословенном Атцлане не было зимы.
— Мне кажется, — голос седовласого звенел от злости. — Вы берете на себя слишком много, доктор…
— Гаррет. То ли сам, то ли по маменькиному почину…