Все цитаты из книги «Весь невидимый нам свет»
— Он починил приемник силой мысли! — восклицает женщина.
Двадцать шестого июня, за час до рассвета, Альберт делает шесть бутербродов с ветчиной и заворачивает их в фольгу. Потом усаживает жену и сына в «Принц-4», отвозит их на вокзал, целует Ютту в губы, и…
Они останавливаются в бурьяне в двадцати шагах от дороги. Вокруг ничего, лишь наступающая ночь да ухают на деревьях совы, а в воздухе над придорожной канавой носятся летучие мыши. Мастер напоминает с…
— Подождите, — зовет она. — Когда дядя после войны продавал дом, он съездил в Сен-Мало и забрал единственную сохранившуюся запись моего деда. Про Луну.
— Надо будет взять биопсию, — говорит доктор. — И вам стоит позвонить жене.
Фортепьяно по-прежнему играют — впечатление, что их десятки и музыка льется со всех сторон.
Вернер садится на пол. Где-то в развалинах орут кошки. Голодные, наверное. Как он. Как Фолькхаймер.
— У меня есть другие дела, фельдфебель, — говорит замдиректора.
— Столетия назад, на острове, который мы сейчас называем Борнео, царевич, сын тамошнего султана, подобрал в русле пересохшей реки красивый голубой камешек. На обратном пути царевича настигли вооружен…
— Может быть, дядюшка, сейчас это даже важнее, чем было раньше?
Он думает: про это я никогда ей рассказать не смогу.
Фанни только мотает головой и сцепляет пальцы на животе.
— Может, хотя бы прогуляемся по ближайшей улице?
Не шаги ли там? Он на первом этаже? Не поднимается?
— Вы видели все, что мы могли вам показать, фельдфебель.
И все же по временам, несмотря на честолюбивые мечты, на него накатывает тоска: он видит Ютту с кусками радиоприемника в руках, и под ложечкой начинает сосать от неуверенности.
— И что есть мадам Манек. Она замечательно готовит, правда? Может быть, даже чуть лучше тебя?
Этьен бегом спускается на первый этаж и выглядывает в окно кухни. Перед домом спит кошка. На восточных стенах — прямоугольники солнечного света.
— Я — Нойман. Нойман-второй. Есть еще Нойман, шофер. Он первый. Плюс инженер, фельдфебель и ты, так что нас снова пятеро. Уж не знаю, радоваться ли.
— Он тебя не узнает. Не пытайся ему напомнить. Это его только огорчит. И все равно хорошо, что ты приехал. Я как раз собиралась уходить, извини, что не могу остаться. Проводи его в дом, Фанни.
Сзади, поскуливая, трусит шнауцер. Никто не кричит из окон, не предупреждает, что тут заминировано. За четыре квартала фельдфебель встречает лишь одного человека — женщину перед тем, что еще вчера бы…
В небе гудят самолеты. Десятки и десятки самолетов. Вернера бьет озноб. Мари-Лора отводит его на первый этаж, где на всем лежит сантиметровый слой пепла и сажи. Вернер убирает с дороги перевернутую м…
Наконец капитан опускает лупу — от нее вокруг глаза остался розовый вдавленный ободок. Влажные губы блестят в свете лампы. Он кладет алмаз обратно на полотенце.
Разрушенное здание над ними содрогается, и Вернеру кажется, что они в «Наутилусе» под двадцатиметровой толщей воды и десять разъяренных спрутов хлещут щупальцами по корпусу подводной лодки. Передатчи…
Зидлер произносит это так, что Вернер понимает — женщине совершенно неинтересны новости. Она не поднимает головы. Зидлер улыбается, словно говоря: «Мы-то с тобой, сынок, знаем, что новости — это еще …
Он наклоняется внутрь, и в этот момент тренькают два колокольчика: один сверху, другой снизу. От этого звука он вздрагивает, ударяется головой о верхнюю стенку шкафа, свеча падает, и фон Румпель грох…
Резкий летний свет льется в открытый люк. Время, наверное, уже за полдень. Орудия молчат. Несколько мгновений Вернер смотрит на спящую Мари-Лору.
Он останавливается на площадке третьего этажа, где пол еще хранит тепло ее тела, а в воздухе еще висит ее дыхание.
Она открывает дверь в дедушкину комнату и замирает. Человек внизу снова остановился. Услышал ли он ее? Не пытается ли ступать тише? Снаружи столько укрытий — сады, полные ярким зеленым ветром, царств…
Вечер. Ужин в городке под названием Эперне. Хозяин гостиницы приносит вино, куриные ноги и бульон. Вернер пьет бульон, и его даже не тошнит. Люди за столиками вокруг разговаривают на языке, на которо…
— Это книга, господин заместитель министра.
— Номер четыре по улице Воборель, — говорит музейщик. — Дом Этьена Леблана. Уже много лет как разделен на апартаменты для отдыхающих.
То, что этот дом стоит среди всеобщего разрушения, — вполне убедительное доказательство. Камень где-то здесь. Надо просто отыскать его, пока еще есть время. Прижать к сердцу и ждать, когда богиня про…
Мари-Лора слышит, что алмаз бледно-зеленый, размером с пуговицу от пальто. Потом — что со спичечный коробок. Через день он уже синий, с кулак младенца. Она представляет, как разгневанная богиня ходит…
Кто-то кашляет, кто-то стонет во сне. Далеко за озерами одиноко гудит поезд. Поезда идут на восток, всегда на восток, за холмы, на широкий истоптанный простор фронта. Они идут даже тогда, когда Верне…
— Для начала я хочу знать, согласны ли вы участвовать.
Мари-Лора, с тростью в руке, прижимается к отцу. На каждом шагу в воздухе рядом с нею возникают бестелесные вопросы: «Долго еще до Сен-Жермена?», «Тетя Луиза, когда мы будем обедать?», «У кого есть б…
Как-то февральским утром фон Румпель заглядывает в опрятную мастерскую Дюпона неподалеку от Сакре-Кёр. Разглядывает экземпляр «Драгоценных камней и минералов» Стритера, зарисовки плоскостей спайности…
— С исключительными способностями, — повторяет он, обращаясь как будто к самому себе. Потом негромко свистит.
В эту секунду он рад, что она его не видит.
Под ногами неровная мостовая. Кончик трости застревает между камнями, дрожит, снова застревает. Слабый дождик стучит по крышам, журчит по водосточным желобам, покрывает платок мелкими бусинами капель…
Она без очков, зрачки словно залиты молоком, но Вернера это удивительным образом не пугает. Ему вспоминается выражение фрау Елены: belle laide. Прекрасная дурнушка.
Вернер может вломиться в дверь, вытащить старика на улицу и заслужить поощрение.
У Бастиана сжимаются губы и суживаются глаза, лицо наливается медленной концентрированной злостью. Как будто ветер на миг развеял облако — и проступила истинная, изувеченная сущность Бастиана. Он сни…
— Когда я был маленький, — говорит он, надеясь, что правильно вспомнил слова, — мы собирали ягоды в Рурской области. Мы с сестрой. Иногда находили ягоды размером с большой палец.
Свеча катится, пламя обращено вверх. Почему? Какой загадочный принцип требует, чтобы огонек свечи всегда указывал на небо?
Слышали ли остальные? Слышат ли сейчас, как его сердце колотится о ребра? Вот дождь, все так же тихо накрапывает между высокими домами. Вот Фолькхаймер, его подбородок уперт в могучую грудь. Фредерик…
Мы собирали ягоды в Рурской области. Мы с сестрой.
Машинистка тушит сигарету, измазанную ярко-красной губной помадой. Пепельница до краев наполнена смятыми окурками — они похожи на горку окровавленных трупов.
Шесть раз в неделю отец будит ее до рассвета. Она стоит, расставив руки, он ее одевает. Чулки, платье, кофта. Если позволяет время, он велит ей самой завязать шнурки. Потом они вместе пьют на кухне к…
Если этим летом светлячки и были, они не залетали на улицу Воборель. А теперь здесь лишь тени и тишина. Тишина — плод оккупации; она висит на ветках, сочится из водосточных канав. Мадам Гибу, мать са…
Бабушка берет на руки расшумевшегося годовалого внука. В километре от нее, в проулке неподалеку от церкви Сен-Серван, пьяный мочится на ограду и замечает листовку. В листовке написано: «Срочное обращ…
Впрочем, есть и гордость — гордость, что он все сделал сам. Что у дочери столько упорства и любопытства. Быть отцом такого сильного существа — значит учиться смирению. Как будто ты — лишь тоненький п…
Наверное, у всех во Франции, кто застал первую половину сороковых, война остается центром, вокруг которого вращается вся остальная жизнь. Мари-Лоре и сейчас становится дурно от запаха вареной репы ил…
Нельзя сдаваться. И все же голова как чугун, руки налились тяжестью.
«Яйца улиток невероятно живучи. То же относится к самим улиткам. Мы наблюдали их вмерзшими в глыбы льда, и тем не менее под действием тепла они оттаивали и возвращались к жизни».
И вразвалку уходит прочь: резиновый шланг на шее, пистолет болтается на боку.
Вернер с помощью циркуля и транспортира проводит линии.
Мать показывает Фредерику заклеенный конверт: мятый, пожелтевший, с его именем, написанным мелким почерком, — однако тот не выказывает интереса. Она оставляет письмо на кухонном столе, отмеряет чашку…
— Я буду писать тебе каждую неделю. Два раза в неделю, если получится. Можешь не показывать письма фрау Елене, если не хочешь.
— Им очень важно знать точную позицию орудий. Подумайте, скольких людей это спасет. И надо все выяснить сегодня же ночью. Говорят, что завтра интернируют мужчин от восемнадцати до шестидесяти лет. У …
— Знаете, кого арестовывают, Этьен? Женщина из Ренна получила девять месяцев тюрьмы за то, что назвала своего борова Геббельсом! Гадалку из Канкаля расстреляли за то, что она предсказала: де Голль ве…
Она ползет вдоль центральной балки, от которой отходят узкие половицы, к печной трубе в дальнем конце чердака. Центральная балка самая толстая, она должна скрипеть меньше всего. Мари-Лора надеется, ч…
День потихоньку гаснет. Сверчки в подвале заводят свою песенку — ритмическое трр-трр. Августовский вечер; Мари-Лора, в рваных чулках, идет на кухню и отрывает еще кусок от батона мадам Рюэль.
В очках у него выражение более спокойное, более естественное. Вернер понимает, что это и есть настоящий Фредерик — тонкокожий мальчик с желтыми волосами и едва заметным пушком над верхней губой. Люби…
На третий день снова бег, лазанье, прыжки. Все под секундомер. Лаборанты, представители школы, экзаменаторы — все в формах чуть разного оттенка — записывают результаты на миллиметровке очень мелким п…
— Ты ведь с самого начала знал, верно? Что я знаю?
Дождь кирпичей, дождь мелких камешков, медленный дождь сажи. Восемь винтовых ступеней, вторая и пятая скрипят. Повернуться вокруг колонны лестницы. Еще восемь ступенек. Четвертый этаж. Третий. Здесь …
Мари-Лора проводит кончиками пальцев по сантиметровому парапету укреплений, очерчивая неправильную звезду крепостных стен — периметр макета. Находит проемы, из которых на море смотрят четыре церемони…
Если пять кошек ловят пять крыс за пять минут, сколько нужно кошек, чтобы поймать сто крыс за сто минут?
Экзаменатор бесстрастно ждет. Мальчишка на платформе заглядывает через ее край — словно смотрит в клубящуюся бездну — и закрывает глаза. Его шатает. Тянутся бесконечные секунды. Экзаменатор смотрит н…
— Тогда, — продолжает Фолькхаймер, — всей Европе нужны были мачты для кораблей. Однако почти все государства свели свои леса. Во всей Англии, рассказывал прадед, не осталось ни одного стóящего дерева…
— У него с собой передатчик в снарядном ящике. Он должен спрятаться и передавать, пока мы его не найдем или пока не сядет аккумулятор. Даже я не знаю, где он. — Гауптман хлопает руками в перчатках, и…
— Уже почти светает. Мне надо успеть, пока темно.
Как-то вечером они бредут в замок по мокрому снегу; Фолькхаймер несет под мышкой передатчик, оба приемника и сложенную антенну. Вернер шагает сзади; ему уютно быть в тени Великана. С деревьев капает,…
И тут мадам Рюэль — чего никогда прежде не случалось — нагибается через прилавок и берет Мари-Лору за щеки. Ладони у нее в муке.
— Вот что я слушаю, Вернер. Наши самолеты бомбят Париж.
Она съежилась у дальней стены грота, рюкзак прижат к животу. Вода уже до колен, холодная, несмотря на то что сейчас июль. Видит ли ее немец? Мари-Лора аккуратно открывает рюкзак, разламывает батон, н…
— Подожгите дом. Быстро. Много солярки не тратьте. — Он смотрит на Вернера. Голос ласковый, почти меланхолический. — Забери их оборудование.
В сиротский дом приезжает замминистра с женой. Фрау Елена говорит, они инспектируют детские приюты.
Пол, стена, кровать над нею холодные. Дом пока не горит. Но надолго ли это?
Фрау Елена шумно выдыхает, как будто за последние два часа ни разу не перевела дух.
В то утро Мари-Лора заползает под стол в ключной мастерской и, лежа на животе, двигает всеми десятью пальцами по строчкам. Французский кажется старомодным, шрифт — непривычно мелкий. Однако через нед…
Как-то они с Юттой смастерили деревянный кораблик. Ютта раскрасила его яркими-преяркими красками, малиновой и зеленой, торжественно отнесла к реке и опустила на воду. Однако течение подхватило корабл…
«Лунный свет», мелодия, от которой вспоминаешь листья на ветру и твердый мокрый песок под ногами. Музыка взмывает и возвращается на землю, а потом молодой голос давным-давно умершего дедушки Мари-Лор…
На этом этаже окна, видимо, тоже выбиты: она вновь чувствует запах дыма. Дедушкино пальто висит на крючке в прихожей; Мари-Лора надевает его. Здесь туфель тоже нет — куда же она их задевала? Кухня — …
Как-то ночью он садится на койке. Рядом несколько десятков больных и раненых. Теплый сентябрьский ветер колышет палатку.
Остается одно — лезть вверх. Семь перекладин — и она в треугольном тоннеле мансарды. Прямо над головой сходятся под углом неструганые доски.
Нойман-второй вытаскивает из кармана несколько замусоленных рейхсмарок. Перед уходом он просит старуху принести дюжину вареных яиц и четыре из них отдает Вернеру.
— Им мало борделей на рю-Тевенар, теперь еще все летние апартаменты сдают любительницам.
Темно, хоть глаз коли, но ее он видит отчетливо.
Иногда грузовик нагоняет колонну пленных, и Фолькхаймер просит Ноймана-первого сбросить скорость. Он сидит очень прямо, высматривая кого-нибудь своего роста, и, если находит, стучит по кабине. Нойман…
Полночь. Гончие доктора Гауптмана капельками ртути несутся по заснеженным полям за школой. Сам учитель в меховой шапке идет за ними мелкими шагами, словно отмеряет расстояние. Замыкает процессию Верн…
Среди ржавых жестянок, рваных велосипедных камер, червяков и грязи на дне овражка она нашла пять метров медной проволоки. Ее глаза сияют.
У Вернера такое чувство, что все ребята вокруг него в угаре или пьяны. Как будто за каждой едой им наполняют кружки не родниковой водой Шульпфорты, а неким хмельным напитком. Как будто у них один-еди…
Она не знает точно, сколько с ним мальчишек. Трое или четверо, наверное. Судя по голосу, ему лет двенадцать-тринадцать. Мари-Лора встает, прижимая тяжелую книгу к груди, и слышит, как трость катится …
Мадам Манек разражается приступом кашля, от которого Мари-Лору пробирает дрожь страха.
Лужи за ночь затянуло льдом. Когда Мари-Лора находит тростью такую лужицу, она нагибается и поднимает пластину льда, стараясь ее не сломать. Как будто подносит линзу к глазам. Потом аккуратно кладет …
Теперь уже все в зале смотрят на них, даже ребята из других возрастных групп. Парнишку снова шатает — ясно, что сейчас он потеряет сознание. И все равно никто не пытается ему помочь.
Вернер допоздна засиживается в лаборатории, один, и крутит настройку «Грюндига», который Великан когда-то брал в учительском кабинете, — ищет музыку, отголоски, сам не знает что. Видит, как контур ра…
Музыка по-прежнему играет. Слишком долго! Антенна не убрана и, возможно, угадывается на фоне неба. С тем же успехом можно было устроить на чердаке полную иллюминацию. И все же… музыка льется. Мари-Ло…
— Тогда уходите! — шипит она. — Уходите все!
Несколькими часами позже он просыпается и видит на фоне звезд силуэт летящего на восток самолета. Звук — будто рвется ткань. Потом самолет исчезает из виду, и через мгновение земля содрогается.
Мари-Лора упирается ладонью в стенку и сдвигает панель. Рубашки гладят ее по лицу. Она приоткрывает одну дверцу.
— Книготорговец говорит, книга в двух томах. Это первый. Думаю, на следующий год, если по-прежнему будем откладывать каждый месяц, сможем купить и второй.
В январе сорок третьего Вернер находит вторую подпольную рацию — в уничтоженном бомбой саду, среди поломанных деревьев. Через две недели — третью, потом четвертую. Каждый следующий раз выглядит вариа…
Он был настолько уверен. Уверен, что найдет тайник, решит головоломку. Что камень его вылечит. Девчонка не знает, старика удалось убрать — все складывалось превосходно. И в чем можно быть уверенным т…
Вернер без колебаний подходит к краю платформы, закрывает глаза и прыгает. Он приземляется точно в центр флага, мальчишки по сторонам издают коллективный стон.
Из темноты под крепостной стеной возникает человек в немецкой форме и, хромая, идет навстречу Этьену.
Ей слышится скрипучий, пахнущий вином голос старого доктора Жеффара: «Быть может, царицы плясали ночи напролет, украсив им прическу. Быть может, из-за него начинались войны.
Загадочный мистер Фогг живет по часам — не человек, а машина. Жан Паспарту нанимается к нему слугой. Через два месяца, дочитав книгу до конца, Мари-Лора вновь открывает ее на первой странице и начина…
Вернер надевает наушники, и его слух наполняется треском. Он настраивает радиочастотный усилитель и фильтр. Скоро оба прибора уже слышат пиканье передатчика.
Может быть, вернулась лихорадка; может, он отравился жижей из-под малярных кистей в подвале; может, организм больше не хочет жить. Он понимает, что если не будет есть, то умрет, но проглотить что-ниб…
У Фолькхаймера глаза по-прежнему закрыты. Через окошко в передней части будки видны неподвижные плечи Нойманов. Вернер прикрывает шкалу рукой. Мелодия разворачивается, становится громче… Он ждет, что…
В первых двух гостиницах нет мест. В третьей не открывают. Ключный мастер то и дело ловит себя на том, что оглядывается через плечо.
— Тот дом, куда мы с тобою так долго шли.
Она перекатывается на бок, он натягивает одеяло ей на плечи, задувает свечу и смотрит на миниатюрные крыши и печные трубы макета. И вдруг приходит воспоминание: Этьен вместе с братом на лугу к восток…
Примерно в четыре по улице Воборель проходят немецкие солдаты. Они стройные и розовощекие, глаза горят рвением, винтовки дулом вниз заброшены за плечо, как кларнеты.
— А что, по-твоему, он делает прямо сейчас?
Мгновение все дети молчат. Некоторые считают на пальцах. Потом все разом тянут руки, как на уроке.
Он находит рукой ее ладонь. Страх немного успокаивается. По водосточной трубе бегут струйки дождя.
Сотрудник музея мотает головой, и Ютта закрывает сумочку.
Лифт не работает, и Вернер идет наверх пешком.
— Мадемуазель, — теперь голос звучит умоляюще, — образумьтесь. Идемте со мной и оставьте все здесь.
Солдаты пересмеиваются; от касок на лицах нежные золотистые отсветы.
Мари-Лоре Леблан шесть лет. Она высокая, веснушчатая, живет в Париже, и у нее быстро садится зрение. Отец Мари-Лоры работает в музее; сегодня там экскурсия для детей. Экскурсовод — старый горбун сам …
В свете фонаря Бернд переводит взгляд с Фолькхаймера на Вернера и обратно.
Сколько чудес в этом доме! Она показывает ему передатчик на чердаке: двойной аккумулятор, старинный патефон, антенну, которая поднимается и опускается с помощью сложной системы рычагов. Даже валики д…
— Они ничего не нашли. Тут ничего и не было.
Шатаясь, как пьяные, они подходят к крепостной стене. Фолькхаймер, моргая, глядит сперва на Вернера, потом в ночь. Лицо у него так густо припорошено известкой, что он кажется колоссом, слепленным из …
Снаряды проносятся над головой, и подвал дрожит, как от проезжающих поездов. Вернер мысленно видит американских артиллеристов: корректировщики огня смотрят из танков, со склона горы, с гостиничного б…
Фон Румпель упирается подбородком в разбитый подоконник. У него такое чувство, что голова сейчас отвалится, упадет на мостовую и треснет.
Вернер идет домой, не замечая дождя, и пытается осознать огромность происшедшего. Девять цапель стоят на канале рядом с коксохимическим заводом, словно цветы. Уныло гудит баржа, снуют вагонетки с угл…
Три разных предмета сфотографированы на одинаковом белом фоне, к каждому прикреплена аккуратная бирка с номером.
«Ее величество», называют австрийцы свою пушку. Последнюю неделю они ухаживали за нею, как пчелы — за царицей: заправили ее маслом, смазали механизм, покрасили ствол, разложили перед ней мешки с песк…
— Должен быть пункт сбора, какое-нибудь место, где собирают беженцев, — говорит Вернер, хотя не совсем уверен, что правильно вспомнил французские слова. В опрокинутом комоде он находит белую наволочк…
Следующий мальчик начинает взбираться по лестнице.
Почти каждое утро они с пляжа идут на зеленной рынок, иногда заглядывают к мяснику, потом разносят еду тем соседям, которые, по мнению мадам, сильнее всего нуждаются в помощи. Поднимаются по гулкой л…
Парижанин крохотными шажками, ставя одну ногу перед другой, идет в ту же сторону, что и солдаты. Доходит до конца улицы, записывает что-то в книжечку, поворачивает на сто восемьдесят градусов, идет в…
— Ausziehen, — говорит Фолькхаймер, выпуская морозный пар, и почти всегда русский верзила его понимает.
— Большая ошибка, — замечает самая высокая девочка.
Вновь находит пальцами крепостную стену, Голландский бастион и ведущую вниз лесенку. Вот из этого окна в настоящем городе женщина каждое воскресенье вытрясает половики. Из этого окна мальчишка как-то…
— Вы неправильно меня поняли, господа. Я не зверь. Я не собираюсь грабить вашу коллекцию. Она принадлежит всей Европе, всему человечеству, не так ли? Мне нужно только нечто очень маленькое. Меньше ва…
Четвертый этаж. Каждый шаг — шелест. Пятый. На площадке шестого этажа она замирает под люстрой и прислушивается. Немец поднялся на три или четыре ступеньки и остановился, хрипло дыша. Пошел дальше. Д…
Ефрейтор оглядывает комнату: чугунную печку, развешанное белье, щуплых детей — с равной долей враждебности и снисходительности. Его черный пистолет как будто втягивает в себя весь свет.
— Наверное, куда-нибудь перебрался, — отвечает библиотекарь, не слишком успешно пытаясь скрыть неуверенность.
Псы носятся кругами, припадают к земле. Гауптман мочится под дерево. Фолькхаймер, таща тяжелый передатчик, идет к Вернеру, как будто еще вырастая на ходу, и кладет огромную руку в варежке ему на шапк…
И грохот, с которым Фолькхаймер остервенело крушит завал на лестнице. Стратегия, насколько Вернер может судить, такая: Фолькхаймер стоит, тяжело дыша, пригнувшись под нависшим потолком, в руке кусок …
Обменный курс — издевательство, цена на морковь — заоблачная, везде обман. Наконец мадам Манек запирает кухонную дверь на щеколду и прочищает горло. Остальные старухи умолкают.
Фолькхаймер наблюдает. Маленький учитель ходит из угла в угол, сцепив руки за спиной. Огонь в камине потрескивает. Слышно лишь дыхание собак да щелканье бегунка на логарифмической линейке.
— Можно нам посмотреть то, что он привез с собой?
Она отступает на шаг, пряча хищное лицо и хищные ногти в приторной полутьме.
Дистрофичный капрал в протертом хабэ приходит за Вернером на своих двоих. Длинные пальцы, редеющие волосы под фуражкой. У одного ботинка нет шнурков, язычок людоедски подрагивает.
Он вспоминает фрау Елену сегодня утром, когда все дети еще спали, а та, стоя в ночной рубашке под лампой, последний раз проверяла, все ли у него собрано. Она выглядела растерянной, как будто не успев…
Вновь испуганное дыхание. Ночь катится вперед на своих бесшумных колесах.
= ДЕПАРТАМЕНТЕ КОТ Д’АРМОР ЗАМЕЧЕНО РАДИОВЕЩАНИЕ ТЕРРОРИСТОВ ТЧК ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО СЕН-ЛУНЭР ЛИБО ДИНАР ЛИБО СЕН-МАЛО ЛИБО КАНКАЛЬ ТЧК ПРОСИМ ПОМОЩИ ПОИМКЕ И УНИЧТОЖЕНИИ =
Сомнения пролезают, как угри. Вернер выталкивает их прочь. Ютте всего двенадцать лет. Она еще совсем маленькая.
Вернер трет глаза, уставшие от сверкания звезд. Есть не хочется, как будто он навсегда избавился от этой утомительной привычки.
Французские полицейские, двое. Объясняют, что прибыли по просьбе Парижского музея естествознания. От скрипа их каблуков по доскам прихожей только что не вылетают стекла. Первый что-то жует — яблоко, …
Мари-Лора по-прежнему живет в квартире, в которой выросла, по-прежнему ходит в музей. У нее было два любовника: первый — приглашенный лектор, который уехал и не вернулся, второй — канадец по имени Дж…
Этьен молчит, поэтому молчит и она. Обоих затягивает воронка воспоминаний.
Я жива лишь потому, что до сих пор не умерла.
— Думаю, это значит, что мсье Дроге поправляется и хочет сообщить об этом своей дочери.
— Ты выучишь их за неделю, — говорит отец.
— Они имели в виду, что она наполовину еврейка. Говори потише. Мы не полукровки.
— В бывшей комнате твоего дедушки, — отвечает мадам Манек.
Где-то на улице взрывается снаряд. Где-то там горит город, океан разбивается о берег, морские желуди колышут веерами усиков.
В доме номер четыре по улице Воборель звенит электрический звонок. Этьен Леблан, мадам Манек и Мари-Лора разом перестают жевать. Каждый думает: «Меня разоблачили». Передатчик на чердаке, женщины в ку…
Царственная «ахт-ахт», смертоносная монархиня, должна защитить их всех.
Клаудиа идет следующей. Она не кричит, только стонет. Ютта сжимает зубы и молчит. Все странно упорядоченно. Офицер заходит последним, пробует каждую по очереди и, лежа на Ютте, произносит отдельные о…
Отец зажигает фонарь, входит в клеть и пропадает.
— Та война, на которой погиб твой дедушка, забрала шестнадцать миллионов человек. Полтора миллиона одних только французских ребят, из которых почти все были младше меня. Два миллиона немцев. Если выс…
— Не такая большая, как те, к которым привыкла ты.
Горожан, которые зажигают свет во время затемнения, штрафуют или забирают, хотя мадам Манек рассказывает, что в «Отель-Дьё» свет горит всю ночь и в любой час можно видеть немецких офицеров, которые з…
Кто она? Дочь французского радиста? Внучка? Зачем он подвергает ее такой опасности?
— Вы из какого подразделения, фельдфебель?
Клод понимает, что должен их ненавидеть, но его восхищает их выправка, целеустремленность, уверенная походка. Они всегда знают, куда идут, и не сомневаются, что именно туда им и надо. Качества, котор…
— Mutti, Mutti, глянь, — говорит Макс и дергает ее сильнее. Ютта опускает взгляд. — Мне кажется, домик открывается. И я, наверное, сумею его открыть.
По меньшей мере половина девочек на фабрике неграмотны, так что Ютта читает им письма от женихов, братьев и отцов. Иногда пишет под диктовку ответы: «А помнишь, мы ели фисташки? А помнишь, мы ели лим…
Потом, словно некая эластичная лента растянулась до предела, его швырнуло назад, в подвал под «Пчелиным домом».
В марте сорок второго доктор Гауптман вызывает Вернера к себе в кабинет. Пол заставлен недоуложенными ящиками. Гончих не видать. Маленький учитель расхаживает из угла в угол и не замечает Вернера, по…
Мари-Лора вспоминает, как немец ходил перед решеткой Юбера Базена, водя газетой по прутьям, и чуть-чуть тянет дверь на себя. Парфюмера кто-то сюда подослал.
= ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ПАРИЖ КОНЦЕ МЕСЯЦА ТЧК СОБЛЮДАЙТЕ ОСТОРОЖНОСТЬ =
Фолькхаймер уходит в дом и возвращается с полковником в полевой форме: рейхсверовский китель, широкий ремень, черные сапоги. С ним два адъютанта.
Они едут товарными поездами через Лодзь, Варшаву, Брест. Долгие километры в открытую дверь не видно ни единой живой души, только кое-где рядом с путями валяются опрокинутые вагоны, покореженные и обг…
— Вылей на него! — приказывает комендант.
Внутри сейфа ящик, уже более интересный. Он довольно тяжелый — минералогу и замдиректора приходится вынимать его вдвоем.
И еще он скажет: «Я никогда-никогда тебя не оставлю, даже и через миллион лет».
По пустому залу гуляют сквозняки, но официант вышколен безупречно. Он отточенным движением наливает вино и отходит. В бокале темное, как кровь, бордо кажется почти живым. Приятно сознавать, что больш…
Вернер встает и, таща в одной руке радио, в другой — аккумулятор, добирается до Фолькхаймера в его золотистом кресле. Ставит аккумулятор на пол, ладонью проводит в темноте по руке товарища к плечу, н…
Луна зашла, небо на востоке светлеет, покров ночи сползает, увлекая за собой звезды, за исключением одной-двух: то ли Веги, то ли Венеры. Фон Румпель так и не научился их различать.
Фолькхаймер берет одеяло и укрывает Вернеру плечи. Кровь бежит по жилам, тяжелая, как ртуть. За окном, в просвете тумана, сеть окопов внезапно проступает совсем четко, и до Вернера доходит, что все э…
Фон Румпель кладет на колени салфетку. Медленно ломает хлеб, засыпая себя крошками. Жуя, он почти слышит, как у обоих французов урчит в желудке. Угоститься не предлагает. Закончив, промакивает углы р…
Во второй половине дня абитуриенты бегают. Проползают под препятствиями, отжимаются, влезают по канатам, подвешенным к потолку, — сто детей в белой форме неразличимой чередой проходят перед глазами э…
По всему Парижу люди упаковывают фарфор и убирают его в чуланы, зашивают жемчуг в одежду, прячут золотые кольца в книжных переплетах. Из музейных кабинетов забрали пишущие машинки. Залы превратились …
Вернер поворачивает направо, где, если он не ошибся, должна быть рю-д’Эстре. Дом номер четыре по улице Воборель по-прежнему стоит. Все окна на фасаде выбиты, но стены почти не закоптились, и даже два…
— У меня тоже есть дочка, — говорят они. Или: — Я нашел ее среди колибри.
— В городе под названием Эврё. Мы должны найти там мсье Жанно. Он друг музея.
Самого Вернера сомнения мучат беспрестанно. Расовая чистота, политическая чистота — Бастиан постоянно обличает всякое разложение, но разве (думает Вернер в ночи) жизнь по своей сути — не разложение? …
— Ведь туда ходит ваша дочь? — Фон Румпель поворачивается на стуле. — И коллеж Святого Станислава, верно, доктор Юблэн? Там учатся ваши сыновья-близнецы? На рю-Нотр-Дам-де-Шам? Если я не ошибаюсь, се…
Бернд покрывается плесенью в углу. Ютта там, далеко, видит, как из ночи выступают тени, как шахтеры в первом утреннем свете бредут домой. Ведь в детстве он и не хотел ничего другого, верно? Его вполн…
— Серые вороны умнее многих млекопитающих. Даже обезьян. Я видел, как они кладут орехи, которые не могут расколоть, на дорогу и ждут, пока машины их не раздавят, а потом выклевывают мякоть. Вернер, я…
Девушка стоит у окна без туфель, в одних чулках. Позади нее спальня: на комоде разложены раковины, вдоль плинтуса — окатанные морские камешки. Трость в углу; большая брайлевская книга, раскрытая и пе…
— Твоя беда, Вернер, — говорит Фредерик, — что ты до сих пор веришь, будто сам распоряжаешься своей жизнью.
Бернд залезает последним и захлопывает дверцу; «опель» трогается с места, наклоняется, огибая угол. У Вернера такое чувство, будто улицы встали боком и закручиваются воронкой, а грузовик в ее центре …
Он думает о своем детстве, об угольной пыли, которая висит в воздухе, ложится на подоконники, забивается детям в уши и в легкие; только здесь, в этой дыре, пыль, наоборот, белая. Как будто он завален…
Снимай. Дюжий русский малый, которого, судя по лицу, ничем удивить невозможно. Разве что тем, что к нему идет другой такой же великан.
В марте Этьену исполняется шестьдесят. Мадам Манек тушит маленьких двустворчатых моллюсков с луком-шалотом и укладывает на тарелки вместе с шампиньонами и четвертинками сваренных вкрутую яиц. Во всем…
Ей представляется крохотный пианист во фраке, который играет внутри приемника. Потом дядя кладет ее руки на большое тумбовое радио, затем на маленькое — не крупнее тостера. Всего их одиннадцать, гово…
Парфюмер щурится, прикидывая, какую выгоду тут извлечь. Глаза, обведенные черными кругами, трубят одно: «Я хочу! Дай!» Жалкие существа, каждое мучительно к чему-то стремится. Однако здесь фон Румпель…
Через три страницы она вынуждена закрыть тетрадь. Воспоминания кувыркаются в голове, скачут по комнате. Кровать Вернера на чердаке, стена обклеена пейзажами воображаемых городов. Аптечка, приемник, а…
Мальчишки стараются не дрожать. Заключенный смотрит на них, моргая, словно откуда-то с большой высоты. Возвращается Фолькхаймер, гремя ведрами; два других старшеклассника разматывают шланг. Бастиан о…
— О каком-нибудь конкретном деле или поручении, про которое нам следует знать?
Целый час Бернд бредит. Потом умолкает, и Фолькхаймер говорит: «Господи, милостив буди рабу Твоему». Однако только что Бернд сел и потребовал света. Они вылили ему в рот остатки воды из первой фляжки…
Ливень стучит по крыше. Вернер прижимается лбом к стеклу и смотрит сквозь струи. Внизу — мокрые крыши, много мокрых крыш, а за ними — длинные стены коксохимического комплекса, металлургического комби…
У них, говорит садовник, шесть тысяч десантных планеров. Их солдаты могут сутками маршировать без еды. Они заделывают детей каждой школьнице, которую встретят. Кассирша за билетной стойкой говорит, у…
Мари-Лоре представляется, что его голова — шкаф с десятью тысячами ящичков.
Где туфли? Мари-Лора ползает по полу, но пальцы нащупывают только щепки и что-то острое — наверное, осколки стекла. Она находит трость и без туфель, в одних чулках, выходит в коридор. Здесь запах дым…
Воздух наэлектризован. У Мари-Лоры такое чувство, что старухи наблюдают за человеком, который вступил на тонкий лед или поднес ладонь к свечке.
Фон Румпель встает на колени, заглядывает в улицы. Он — бог, нависший над Латинским кварталом. Может двумя пальцами сцапать кого хочет, заслонить своей тенью полгорода. Перевернуть весь этот крохотны…
— Это так далеко, папа. Не меньше шести кварталов.
Возникает свет. Вернер изо всех сил надеется, что это не галлюцинация. Янтарный луч шарит в пыльном воздухе, освещает упавший кусок стены, покореженную полку, два металлических шкафа, развороченные и…
— Да, сказал, и довольно уже вопросов. — Он вздыхает. — Здесь оставаться нельзя, я пришел вам помочь.
Он быстро идет назад в гостиницу — голова опущена, руки в карманах.
Его зовут Клод Левитт, но все называют его Большим Клодом. Уже лет десять он держит парфюмерную лавочку на улице Воборель. Торговля идет плохо и оживляется только на то время, когда солят треску и да…
Вот одинокая туфля на платформе. Вот упавший фанерный повар, в руках у него доска, на которой мелом написан суп дня. Вот спутанный ком колючей проволоки. И повсюду трупный запах.
Со стуком и лязгом сквозь темноту проносится поезд: сперва черный бронированный локомотив, выдыхающий толстый гейзер дыма и пара, потом несколько вагонов, бронеплощадка с пулеметом, за которым пригну…
— Вряд ли, доктор Леблан. Она сказала, что ваш адрес ей дали в Бретани, в городском музее.
Макс открывает перед Фолькхаймером стеклянную дверь, и тот проходит нагнувшись. Ютта составляет тарелки в раковину. Она очень устала и хочет одного: чтобы великан ушел и забрал с собой вещмешок. Чтоб…
И еще оно говорит: Ему одному мы обязаны тем, что для немецких детей немецкая жизнь вновь обрела радость и смысл.
Дюпон пристегнут наручниками к дешевому стулу из кафетерия. Лицо у него цвета и фактуры полированного тропического дерева. Фон Румпель ожидал, что гранильщик будет напуган, возмущен и голоден, однако…
За разбитым окном и ставнями Сен-Мало настолько тих, что фон Румпель слышит, как биение сердца отдается во внутреннем ухе. Над крышами клубится дым. Беззвучно оседает пепел. В любую минуту может внов…
Ни фанфар, ни церемоний. Так Вернер становится солдатом вермахта.
В пальтишке, на фоне темных деревьев, она кажется бледнее обычного. Такой испуганной отец ее еще не видел. Не слишком ли много он требует от дочери?
— Дверной звонок, герр доктор? Радиомаяк, герр доктор? Омметр?
Она помогает Максу надеть пижаму, целует его в лоб и говорит: «Спокойной ночи». Потом чистит зубы, стараясь не глядеть на себя в зеркале, подходит к входной двери и долго смотрит через стекло на улиц…
Маленькая запертая дверь в конце коридора первого этажа. Она открывается двумя ключами; судя по всему, для замдиректора замок непривычный. Фон Румпеля ведут вниз по винтовой лестнице, потом замдирект…
Он подождет. Он будет ждать, ждать, ждать, а когда дым рассеется, придет его время.
Звездные ночи, росистые зори, тихие внутренние галереи, вынужденный аскетизм — никогда еще Вернер не ощущал такого единодушия с другими, никогда не испытывал такой потребности стать своим. Здесь есть…
Ничего подобного Вернеру еще трогать не доводилось. Наклонная передняя панель, автоподстройка, размеры — с небольшой холодильник. Десятиламповый всеволновый супергетеродин, корпус из светлого и темно…
За ночь вся земля покрывается инеем. Вернер в кузове грузовика греет руки под мышками; просыпаясь, он видит свое морозное дыхание и голубоватое свечение ламп в приемопередатчике. Какой глубины тут бу…
Тысячи заледенелых звезд сияют над плацем. Холод пронизывает насквозь, отнимает способность мыслить.
Пошел дождь. Тысячи капель барабанят по крыше.
Фолькхаймер не шевелится. Отвратительная жижа из ведра с малярными кистями давно выпита. Вернер крутит настройку. Он не слышал девушку уже… сколько? Час? Больше? Она прочла, как «Наутилус» затянуло в…
Откуда тогда известно, спросили дети, что он точно там?
Шесть часов сонной тряски в стареньком поезде, который то и дело отгоняют на запасные пути, чтобы пропустить мчащие на фронт эшелоны с солдатами. Наконец Вернер и Фредерик высаживаются на полутемном …
Остался один кусок торта. Радио тихонько звучит, женщина смеется. Герр Зидлер, решает Вернер, совсем не похож на его соседей — людей с вечно настороженным лицом, привыкших каждое утро провожать близк…
Направо, налево. Между поворотами — длинные отрезки мостовой. Скоро они уже идут по улицам, где Мари-Лора точно никогда не бывала, далеко за пределами папиного макета. Она уже давно не считает удары …
Ну конечно. В историях про войну все бойцы Сопротивления — решительные мускулистые герои, способные собрать автомат из канцелярских скрепок. А все немцы — либо богоподобные блондины, взирающие из отк…
Фредерик не пришел на завтрак, на урок поэзии, на полевые занятия. Все истории, которые доходят до Вернера, по-своему противоречивы, как будто истина — механизм и шестерни в нем не сходятся. По одной…
Скрипят пружины ее матраса — этот звук ни с чем не спутать. Неужели немец все это время спал на ее кровати? Шесть выстрелов прокатываются один за другим, ниже, дальше, чем зенитный огонь. Корабельная…
Он мысленно репетирует доводы, которые изложит сестре. Pflicht. Это означает «долг». Обязательства. Каждый немец выполняет свое предназначение. Надевай башмаки и иди работать. Ein Volk, ein Reich, ei…
— Не хочешь поехать со мной в Берлин? Папа в отъезде по работе, зато познакомишься с мамой.
— Осторожно, ступеньки вниз. Раз. Два. Ну, вот и все, проще простого!
«Живи верно, — скандируют мальчишки, маршируя мимо поселка. — Сражайся храбро, умри смеясь».
Аквариумы булькают. Улитки едят. Сколько, наверное, мучений пережила эта женщина… А домик? Получается, что Вернер зашел за ним обратно в грот? Остался ли камень внутри?
Маму она не помнит, но представляет ее белой, беззвучной и сияющей. Папа лучится тысячами цветов: молочно-белым, травяно-зеленым, огненно-алым, от него исходят запахи металла и смазки, ощущение встаю…
Каждый из нас возникает как одна-единственная клетка меньше пылинки. Гораздо меньше. Деление. Умножение. Сложение и вычитание. Материя движется туда и обратно, атомы меняются местами, молекулы вращаю…
Иногда в батоне запечена маленькая белая бумажка, иногда — нет. Иногда мадам Рюэль сует Мари-Лоре пакет с чем-нибудь еще: капустой, перцем, мылом, — что сама сумела достать. Назад до перекрестка с рю…
Шато под Амьеном, к северу от Парижа. Стены поскрипывают в темноте. Дом принадлежит старику-палеонтологу, и у фон Румпеля есть все основания полагать, что именно сюда три года назад в суматохе первых…
За недостаток воображения — и в темноте Вернеру кажется, что он достиг дна. Как будто все это время он погружался по спирали все ниже и ниже, как «Наутилус» в мальстрем, как отец в шахту: из Цольфера…
Всю зиму немцы гонят лошадей, сани, танки и грузовики по одним и тем же дорогам, превращая их в скользкий лед, замешенный на крови и грязи. А когда наконец приходит апрель, пахнущий трупами и стружко…
Из Шульпфорты они едут на поезде через Лейпциг и выходят на пересадочной станции к западу от Лодзи. На перроне лежат пехотинцы — все спят, словно какая-то волшебница наслала на них заклятие. В сумерк…
— Дядюшка Этьен говорит, рай — это вроде одеялка, за которое держится младенец. Что люди поднимались на самолете на десять километров в небо — и там ничего нет. Ни врат, ни ангелов.
Медленно, облегченно мир оседает и успокаивается. Снаружи доносится тихий перезвон, — наверное, сыплются на улицу осколки стекла. Звук прекрасный и странный — как будто с неба идет дождь драгоценных …
Однако семилетний Вернер счастлив. Он очень малорослый, у него торчащие уши, звонкий голос, а волосы такие белые, что встречные останавливаются в изумлении. Белые как снег, как молоко, как мел. Цвет,…
Мари-Лора просыпается от грохота тяжелых орудий. Она идет через лестничную площадку, открывает платяной шкаф, тростью сдвигает рубашки и трижды тихонько стучит в фальшивую заднюю стенку. Ничего. Она …
Она наливает теплую ванну на третьем этаже. Из ванной Мари-Лора слышит, как мадам закрывает дверь. В тесной ванной комнате пол стонет под тяжестью воды, стены потрескивают, как будто это каюта «Наути…
Мари-Лора понимает, что всю взрослую жизнь Этьена мадам Манек умеряла его страхи. Обходила их, старалась сгладить. Она поднимается еще на ступеньку.
На улице Воборель все вроде бы тихо. Между домами носятся ласточки, на водосточном желобе воркуют две горлицы. Мимо проезжает велосипедист, и снова все затихает. Правда ли городские ворота заперты? П…
Он моет ей голову. Мари-Лора вновь и вновь водит пальцами по мыльным хлопьям на воде, словно пытается определить их вес. В том, что касается дочери, мастер живет в постоянной легкой панике — его не о…
— Я почти никогда не попадал по мишени. Ты и правда не догадывался?
По ночам Вернер смотрит на койку Фредерика: на тонкие доски и грязный матрас. Теперь там спит уже другой новенький. Дитер Фердинанд, маленький мускулистый паренек из Франкфурта, выполняющий все, что …
Всякий раз, как Мари-Лора пересказывает отцу услышанное, тот говорит «Германия» с вопросительным знаком, будто впервые. Он говорит, что аншлюс Австрии — не повод волноваться. Что все помнят прошлую в…
В последнее время она частенько задремывает за столом, сидя рядом с Мари-Лорой, а когда несет еду Этьену на пятый этаж, идет медленно, пыхтя. Почти каждое утро, пока все еще спят, мадам что-нибудь пе…
Фредерик поднимает карандаш, смотрит на грифель и вновь принимается рисовать.
Мадам Лаба сообщает, что ее дочь ждет ребенка. Мсье Ферей шлет привет двоюродным братьям в Сен-Венсане.
— Радио, — говорит он Вернеру в здоровое ухо.
Осень тридцать шестого года, вечер. Вернер приносит радиоприемник в общую комнату и ставит на комод. Другие дети ерзают в предвкушении. Приемник гудит, разогреваясь. Вернер отступает на шаг и сует ру…
Мари-Лора силится унять панику. Важно не предполагать худшего. Она проверяет проволоку, ведущую к колокольчику, — на месте. Потом отрывает кусок от вчерашнего батона мадам Рюэль и съедает его, не сад…
— Такой крупный и редкий бриллиант стоит примерно как пять Эйфелевых башен.
Теперь вернуться без единого звука. Не задеть за стену, за дверь. Не споткнуться, не пролить воду. С полной банкой в левой руке, Мари-Лора начинает ползком выбираться из комнаты.
— У них есть бомба под названием «Секретный сигнал». Она издает звук, и все, кто его слышит, накладывают в штаны!
Однако бóльшую часть времени, особенно в теплые дни, жизнь его выматывает: пробки на улицах, граффити на стенах, политика начальства. Все вечно грызутся из-за премий, доплат, сверхурочных. Иногда, в …
— За этой дверью другая запертая дверь, чуть меньше.
Его правая нога ходит ходуном. Вернер выдвигает антенну, насколько позволяет осторожность, надевает наушники и включает станцию. Русский читает какие-то односложные слова — наверное, буквы алфавита. …
Тогда почему в дом не попала бомба? Почему он не сгорел?
Месяц спустя она уже совсем ничего не видит.
— Они думают, что он нам помогал? — шепчет мадам Эбрар.
Он снимает наушники и выключает станцию. Пайки давно съедены, фляжки опустели. Они с Фолькхаймером, давясь, выпили по несколько глотков воды из-под малярных кистей, и Вернер не уверен, что сможет еще…
Папа, у тебя есть ключи от всего на свете.
Мари-Лора убеждает себя поберечь хлеб, но он и так уже немного зачерствел, а есть хочется ужасно, и вот уже она сама не успела заметить, как прикончила батон.
Папа ушел. Мадам Манек ушла. Мари-Лора помнит, как вздыхали парижские соседи, когда она ослепла: «Словно на этой семье проклятье».
Жажда настолько нестерпима, что хочется прокусить руку и напиться своей кровью. Мари-Лора достает консервную банку из кармана дядюшкиного пальто и припадает губами к краям. И у губ, и у крышки металл…
Они стоят посреди улицы. Где-то стучит молоток. Война, думает Этьен отрешенно, это рынок, где человеческая жизнь такой же товар, как любой другой; ее обменивают на шоколад, пули, парашютный шелк. Не …
Тут он просит разрешения посмотреть домик еще раз. Подносит макет к лампе, разворачивает нишей входной двери к себе.
Ночью, под одеялом, она скользит по морю в «Наутилусе» капитана Немо, под волнами, среди разноцветных кораллов.
Кое-кто подумал бы, что фон Румпель впадет в отчаяние, но это не так. Напротив, он чувствует себя обнадеженным. Музейщики не заказали бы такую качественную подделку, не будь в их распоряжении настоящ…
Дальше шестой этаж: аккуратная спальня деда слева, прямо впереди — уборная, справа — комнатка, где живут Мари-Лора с папой. Когда дует ветер (то есть почти всегда) и ставни гремят, а стены стонут, до…
Вернера берут в полутора километрах к югу от Сен-Мало трое бойцов французского Сопротивления, объезжающие улицы на грузовике. Сперва они думают, что спасли маленького седого старичка. Потом видят под…
— После обеда вы будете работать в лаборатории. Каждый вечер. Включая воскресенье.
Передавай привет фрау Елене и всем оставшимся детям.
Минералог морщится. Снова звонит телефон. Юблэн грызет ногти. Лицо замдиректора болезненно кривится. Вентилятор жужжит. Деревья в саду темнеют, а фон Румпель по-прежнему ждет.
— Вот голубые мидии. А вот мертвый краб, чувствуешь клешню? Осторожнее, пригнись.
Вернер подставляет числа, которые дал Гауптман. Воображает, как два наблюдателя измеряют шагами расстояние между своими позициями, затем берут азимуты на далекий ориентир: корабль или фабричную трубу…
«Мы залп пуль, — поют новички, — мы пушечные ядра. Мы — острие клинка».
— Теперь, когда ты спросила, мне подумалось, что в раю примерно как здесь.
Почему флаг колышется на ветру, а не стоит прямо?
— Нет. Девушку с белым флагом не застрелят. Там впереди люди. Иди вдоль стены. — Он вновь прикладывает ее ладонь к стене. — Быстрее. Помни про наволочку.
Примерно в четыре неверно направленный снаряд из американской полевой гаубицы, перелетев через городскую стену, взрывается у северного парапета Форт-Насионаля, куда согнали против воли триста восемьд…
— Господи, какой же он маленький! — говорит мужчина ефрейтору. — Так это ты знаменитый радиомастер?
— Ни в одном окне нет света, Мари. Все либо спят, либо притворяются, что спят.
— Мы можем беседовать по-французски, — отвечает фон Румпель.
Врач рассказывает фон Румпелю про удивительные эксперименты с горчичным газом. О том, что сейчас изучают противоопухолевые свойства самых разных химикатов. Результаты обнадеживают: у многих пациентов…
Коридор как вымер — ни шагов, ни голосов. Вторая серия толчков — ближе, сильнее. Ключи звенят громче, пол скрипит, и Мари-Лора вроде бы чувствует запах сыплющейся с потолка пыли.
Она поворачивается к нему, и, хотя не видит Вернера, он не в силах выдержать ее взгляда.
Следующая передача во вторник, в двадцать три ноль-ноль.
Кто добровольно расстанется с таким камнем? И что, если проклятие не выдумка и она передаст его дяде?
— У вас есть разум, — говорит Бастиан как-то вечером в столовой, и мальчики еле заметно ссутуливаются над едой, когда его палец скользит по их спинам. — Однако разуму доверять нельзя. Разум вечно спо…
В его голосе слышна уверенность, что они товарищи. Сообщники в преступлении. Что оба пришли сюда за одним и тем же.
— Давай попробуем, — шепчет Вернер, прижимает наушник к уху и двигает вдоль катушки то, что представляется ему рычажком настройки.
— В последнюю увольнительную, — говорит он, — я навещал отца. Он очень старый. Он был старым всю мою жизнь, но тогда показался мне еще старее. Через кухню шел целую вечность. У него была упаковка печ…
Время замедлилось. Чердак исчез. Ютта исчезла. Никто и никогда не говорил так Вернеру о том, что ему интереснее всего.
— Деньги на билет я заработаю, герр доктор.
Она поворачивает трубу на девяносто градусов — идет легко, как будто папа сделал домик только вчера. Пытается сдвинуть первую деревянную панель крыши и обнаруживает, что та застряла. Однако карандашо…
— Я шучу, Мари. Эврё совсем близко. Если нас подвезут, будем там завтра. Вот увидишь.
Этьен наверху, передает числа, и Мари-Лора думает: можно спуститься и встать у двери. Если это полиция, я выгадаю для него несколько минут. Только уж очень холодно вылезать. Лучше остаться под тяжелы…
Порой я засматриваюсь на него и забываю про свои обязанности. Мне кажется, оно вмещает все, что человек способен перечувствовать.
В ногах кровати на низком столе едва различается деревянный макет города. Это Сен-Мало? Вернер смотрит то на макет, то на горящую занавеску, то на винтовку Фолькхаймера, прислоненную к кровати. Унтер…
С визита в Берлин у Вернера в груди копится страх. Он рос постоянно, незаметно, но постепенно Вернер обнаружил, что в письмах к Ютте вынужден обходить правду, ограничиваться общими словами: «у меня в…
Мари-Лора на ощупь входит в замкнутое сухое помещение. Мыши разбегаются из-под ног. Она натыкается руками на деревянную перекладину.
Последним из преподавателей подходит Гауптман, рукой в перчатке придерживая воротник. Он берет ведро, выплескивает на заключенного воду и проходит дальше, не глядя на результат.
Мари-Лора слышит скрип деревянных стропил, крики чаек и тихий рокот за окном.
Макс скрестил руки на груди, потрясенный и заинтригованный. Самолетик лежит на полу у его ног. Великан снимает кепку. Его огромная голова блестит лысиной.
В сиротском доме все дети уже в постелях. Фрау Елена сидит с грудой стираных носков на коленях, на полу рядом с нею бутылка хереса. Позади за столом Ютта, смотрит на Вернера наэлектризованным взглядо…
Все трое идут в прихожую. Мадам открывает дверь.
Кухню заполняет едкий запах горящей ткани.
— Одиннадцать тысяч метров, — объявляет Нойман-первый.
Между двумя последними страницами вложен старый запечатанный конверт. На нем написано «Фредерику». Фредерик — школьный товарищ.
Как там было? «Будто звезды, сорванные с архангельского чела».
— Он спит. Нам тоже сейчас следовало бы спать.
— Он говорит, Луна притягивает к себе океан.
Еще один снаряд пролетает наверху; балки над головой хрустят — а может быть, Вернеру мерещится. Этот кусок угля был когда-то зеленым растением, папоротником или хвощом, который рос миллион лет назад.…
Конечно, не стоило надеяться, что парижский гранильщик назовет имена. Дюпон не мог знать, кому отдадут копии алмаза, — музейщики не посвятили его в свои экстренные планы. И все же от Дюпона была поль…
Все это движется немногим быстрее пешехода. Запружены обе полосы: все ползут на запад, прочь от города. Дама на велосипеде сплошь обвешана бижутерией. Мужчина толкает тачку с кожаным креслом, на сиде…
Голос у мсье Левитта дрожит. Мари-Лора вспоминает, как мадам Манек говорила: «Всякий раз, как в городе случается кража, Клод, отправляясь спать, прячет бумажник между ягодиц».
— Помнишь нашу квартиру, папа? Мои книги, и наш макет, и шишки на подоконнике?
— Вы знаете, как этот домик попал к моему брату?
Туфли рядом с кроватью, под макетом. Трость в углу.
Узел, который Мари-Лора весь месяц чувствовала в себе, понемногу слабеет. Она идет, нагнувшись, вдоль приливной полосы медленно-медленно и воображает, как берег тянется в обе стороны, очерчивая мыс, …
— Вот ваша парадная форма, вот ваша полевая форма, вот ваша спортивная форма. Подтяжки сзади скрещены, спереди параллельны. Рукава закатаны до локтя. Каждый должен носить нож в ножнах справа на ремне…
На улице Вернер оглядывается только один раз: лоб и ладони Ютты прижаты к оконному стеклу. Она против света и далеко, так что выражения не разглядеть. Потом дождевые струи окончательно ее скрывают.
— Вы многое знаете, Этьен. Про карты, приливы, радио.
— Папа говорил, они как звезды на небе. Как яблоки на дереве.
— Ну да, конечно. Сиротский дом. Извини, не сообразил. Бери еще торта. И сливок положи побольше.
За три месяца фельдфебель фон Румпель съездил в Берлин и в Штутгарт; оценил сотню конфискованных колец, десятки браслетов с бриллиантами, латвийский портсигар с голубыми топазами. Последние недели он…
Одинокий самолет проносится в синеющем небе, на удивление высоко. Фон Румпель спускается по длинной лестнице обратно в тоннели форта. Идет, стараясь не хромать, не думать о давящей опухоли в паху. В …
— Все будет, как вы мечтали, герр доктор. Лучшее оборудование, лучшие умы.
«Срочное обращение к жителям! — гласит текст. — Немедленно выходите на открытую местность!»
Но это же не по-человечески, оставлять его так? Пусть даже мертвого.
Наконец он находит вход, ставит Мари-Лору на тротуар и жмет кнопку. Слышно, как в доме звенит звонок. И больше ничего. Он жмет второй раз. Снова ничего. Жмет третий.
Этьен зажигает свечу и поднимается на шестой этаж. Мари-Лора уснула. Он достает из кармана скрученную бумажную полоску, разворачивает. Все его попытки взломать шифр оказались тщетны: он записывал чис…
Где бы ни был дядюшка Этьен, выжил ли он?
Мари-Лора слышит, как консервный нож открывает банку, как льется в миску сироп. Через секунду она уже ест ломтики влажного солнечного света.
Она убирает банку и кирпич под банкетку, где точно сможет их найти. Еще раз проверяет, что пластинка лежит правильно. Ставит иголку на крайнюю дорожку. Левой рукой находит тумблер микрофона, правой —…
Иногда при выключенном фонаре Вернеру чудится другой свет, очень слабый. Возможно, он идет из-за обломков. Определенно в подвале становится чуть краснее по мере того, как наверху наступает закат. А н…
Фолькхаймер мягко убирает девочкину ногу в шкаф.
На экране черная лошадь помогает человеку выбраться из-под поваленного дерева.
Обычно у Мари-Лоры получается открыть деревянные коробочки-головоломки, которые папа дарит ей на день рождения. Чаще всего они в форме домиков, а внутри какая-нибудь приятная мелочь. Чтобы их открыть…
Вернер слышит голос Ютты: «Я уверена, он ведет передачу из огромного дома, который больше всего нашего поселка. В доме тысяча окон и тысяча слуг». Дом высокий и узкий, на фасаде одиннадцать окон. Сте…
— Кроме радио на чердаке. Я о нем не сказала. Мадам Манек про него знает?
— Улитки? В океане? — Снова смех. — Их там как капель в дожде. Ты интересуешься улитками?
Проходит довольно много времени. Капитан разглядывает ногти на левой руке, потом на правой, потом снова на левой. Фон Румпель ждет. Сегодня он чувствует изрядную слабость, его мутит. Врачи сказали, ч…
В любой момент их могут заметить либо американцы, либо его соотечественники. Принудят что-нибудь делать: работать, вступить в ряды, дать показания, умереть. Откуда-то доносится звук пожара — хруст су…
Фолькхаймер встает. Находит в темноте ногу Вернера, надевает ему на голову наушники.
За окном школьный оркестр репетирует триумфальный марш. Нордической внешности мальчик сгибается под тяжестью тубы.
За окнами, закрытыми картоном, с платинового неба сеет мелкий дождь. Горлица идет вдоль водосточного желоба и курлычет. В заливе атлантический осетр серебристой лошадью выпрыгивает из воды и пропадае…
Мир гремит и кружится. Каркают вороны, скрипят тормоза, слева кто-то стучит по металлу — может быть, молотком. Мари-Лора идет маленькими шажками, пока трость не повисает в воздухе. Край тротуара? Пру…
Говорят, там тысяча немцев, готовых умереть, но не сдаться. Или пять тысяч. А может, и больше.
— Ты говорила, что не успела ее закончить. И я подумал, может, не я буду читать тебе, а ты — мне?
Он, сколько можно, увеличивает громкость и прижимает наушники к голове. Снова возникает тот же голос: па-ра-что-то-шо-же, че-ре-что-то-да-шой… Фолькхаймер смотрит так, будто тоже услышал, будто вперв…
Здание затихает. На полках поблескивают игрушечные машинки Фредерика.
Отец запихивает что-то куда-то. Наверное, в свой холщовый рюкзак. Кажется, еду. Мари-Лора пытается определить по звукам. Кофе. Сигареты. Хлеб?
— Ой, Юбер, здесь мрачно, как на кладбище, — говорит мадам.
Вернер ошарашен. Нелепость утверждения очевидна: он и сейчас ниже большинства четырнадцатилеток.
Папа убирает ей волосы за уши, берет ее на руки и поднимает высоко-высоко. Говорит, что она его émerveillement. И что он никогда-никогда ее не оставит, даже и через миллион лет.
Первый убитый лежит на полу — одна рука подвернута, вместо головы алое месиво. Второй сидит, уронив голову на стол, как будто задремал; края раны какого-то непристойно розово-лилового цвета. Кровь на…
— Твой брат, девочка, никуда не поедет. Как только ему исполнится пятнадцать, он пойдет на шахту. Точно так же, как остальные мальчики из этого дома.
Сколько в мире сложности! Ветки деревьев, филигрань корней, друзы кристаллов, улицы, которые папа воссоздавал в макетах. Ребрышки на раковине мурекса, неровности платановой коры, структура полых кост…
Фон Румпель выдавливает в рот остатки прогорклого соленого сыра и бросает мятый тюбик на пол. Дом по-прежнему стоит. Армия все еще удерживает город. Несколько часов пожар будет полыхать, а затем немц…
Спасатель давно подал бы голос, ma chérie. Тебе надо выбираться отсюда. Прятаться.
Мальчишки шестнадцати-семнадцати лет, старшеклассники, которым свободно выдают патроны, придумали забаву: палить по деревьям и считать, кто сколько птиц убил. Дерево кажется пустым, нежилым. Выстрел …
— Фолькхаймер будет за вами приглядывать. Возьмите печенье. — Учитель достает перевязанную ленточкой жестяную коробку. — И дышите, кадет Пфенниг. Вы не сможете задерживать дыхание на все то время, чт…
Он был маленький, белобрысый, с торчащими ушами. Когда мерз, застегивал воротник и прятал руки в рукава. Фолькхаймер знает, чьи это вещи.
— Вот бы мне его! — со смехом произносит третий голос.
Он смотрел в льдисто-синее нутро камня, где миниатюрные горные хребты горели алым, коралловым и малиновым огнем, а многоугольники цвета вспыхивали и гасли при вращении, и почти убедил себя, что леген…
Пока другие дети играют на улице в классики или купаются в канале, Вернер сидит один на чердаке и экспериментирует с приемником. Через неделю он может разобрать и собрать его с закрытыми глазами. Кон…
— Dieu merci. — Она обеими руками трет виски и говорит: — Можешь идти спать, Ютта.
Вернер пропускает второй завтрак и отправляется в школьный лазарет. Если его поймают, то накажут, может быть, даже исключат. День ясный, солнечный, но у Вернера сердце медленно сжимают в тисках, все …
Макс в сумерках смотрит на свой самолетик, проверяет наклон крыльев. Фолькхаймер стоит рядом с ним на коленях и терпеливо кивает.
Что будет, если богиня снимет проклятие? Погаснет ли пожар, исцелится ли земля, вернутся ли горлицы на подоконники? Вернется ли папа?
Перед ними высокий мраморный фасад с множеством колонн, во всем одновременно угадывается тяжесть и легкость. Вернер думает, до чего бессмысленно строить прекрасные здания, сочинять музыку, петь, печа…
Тут папа хватает ее под мышки и начинает кружить. Мари-Лора улыбается, а папа смеется звонким заразительным смехом, который ей хочется запомнить на всю жизнь. Отец и дочь кружатся на тротуаре перед д…
С начала зимы электричество отключают часто и включают ненадолго; Этьен поставил на чердаке два аккумулятора с катеров — теперь перебои с электричеством не мешают ему передавать. Чтобы согреться, при…
Ганс и Герриберт завороженно глядят на кожаную кобуру чиновника. На комоде бормочет радио Вернера.
— Надо выбираться наружу, — говорит Вернер. — Надо найти другой выход.
Отчаянно хочется курить. Он лежит ничком на полу и воображает, как целует спящую Мари-Лору сперва в один глаз, потом в другой. Через два дня после ареста его отвозят в загон для скота под Страсбургом…
Добрый вечер, думает Вернер. Или хайль Гитлер. Все предпочитают последнее.
Последние такты, и остается только треск помех.
Благослови нас, о Боже, и сии дары Твои. Фрау Елена добавляет молитву о здравии замминистра. Все принимаются за еду.
Сегодняшним летним вечером, в пыльной геологической библиотеке Вены, фельдфебель фон Румпель вместе с пигалицей-секретаршей перебирает стопки старых журналов. На секретарше коричневые туфли, коричнев…
Осада, кажется, не кончится никогда. На улицах сыплется каменная кладка, город превращается в крошево, и только один этот дом стоит.
Мари-Лора часто теряется, и тогда секретарши или биологи (один раз даже заместитель директора) отводят ее в ключную мастерскую. Она любопытная; хочет знать разницу между мхом и лишайником, между Dipl…
Мой ангел уезжает, так что я постараюсь передать эту весточку. За тебя я не боюсь, потому что знаю: ты очень смелая и можешь о себе позаботиться. Я тут в полной безопасности, так что и ты за меня не …
Фолькхаймер уехал. Рассказывают, что он стал бесстрашным унтер-офицером рейха. Вместе со своим взводом штурмовал последний город на подступах к Москве. Отрубал мертвым русским пальцы, набивал ими тру…
Она уже у двери, когда вновь слышит немца. Он тремя или четырьмя этажами ниже, перерывает комнату. Высыпает на пол целый ящик чего-то, кажется подшипников. Они подпрыгивают, звенят, катятся.
Помощник коменданта вынимает из-за стола сложенную темно-серую форму: на груди орел, на воротнике нашивки. Затем — зеленую каску, очевидно чересчур большую.
Им всегда внушали, что главное — ясная цель. Пузатый комендант Бастиан, с его старушечьей походкой, утверждал, что школа выбьет из Вернера неуверенность.
— Вам очень повезло, кадет. Служить — честь.
— Однако, — продолжает фон Румпель медленно, подчеркивая каждый слог, — как насчет экспонатов, не выставленных на публичное обозрение?
В каком-то смысле весна кажется спокойной — теплой и мягкой. Ночи благоуханны и безветренны. И тем не менее во всем чувствуется напряжение, словно город стоит на воздушном шарике, который кто-то наду…
Девушка перестает читать, снова трещат помехи. Когда ее голос раздается опять, это взволнованный, настоятельный шепот: «Он здесь. Прямо подо мной».
Вернер поднимает упавший верстак. Ставит на него рацию. Надежды особой нет, но хоть какое-то занятие для ума. Он снова берет фонарь в зубы и старается не думать о голоде и жажде, о глухоте в левом ух…
В конце проулка — узкая решетка. Мари-Лора достает из кармана ключ.
— Вот, — говорит Гауптман, — что мы делаем с треугольниками.
— Тебе задавали вопросы? Про тебя? Про других детей?
— Я помню. И про свет? На обратной стороне.
Фон Румпель входит в жилой дом в Пятом районе Парижа. Хозяйка, фальшиво улыбаясь, берет у него пачку продуктовых талонов и прячет в карман кофты. Под ногами у нее вьются кошки. За спиной — комната с …
В апреле женщины говорят только о русских, об их мщении. Варвары, дикари, свиньи. Звери уже в Штраусберге. Чудовища в пригороде.
— Меня вызвали в Берлин. Хотят, чтобы я продолжил работу там.
— Бабушка, а ты чего-нибудь хотела в подарок на двенадцать лет?
Левое ухо после бомбежки не слышит совсем, правому вроде бы понемногу возвращается слух. За неумолкающим звоном Вернер начинает различать и другие звуки.
— Пфенниг, — говорит он, глядя на Вернера, — в сто раз лучше вашего предыдущего техника.
Но можно ли было ручаться за то, что мы сейчас не натолкнемся на верхний слой торосов и не будем сдавлены между двумя поверхностями ледяных массивов?
Наконец мадам Манек уговаривает их выйти из конуры. Безумный Юбер Базен ведет Мари-Лору обратно и запирает за ними дверь. Не доходя до Пляс-Бруссэ (мадам Манек идет впереди), он трогает Мари-Лору за …
Тело под одеялом стало совсем невесомым; за хлопающим пологом палатки танцуют деревья, тучи плывут чередой; Вернер сбрасывает с койки сперва одну, потом другую ногу.
Еще слова. Потом числа. Во сне он видит ясную морозную ночь, каналы подо льдом, в шахтерских домах горят окна, а крестьяне катаются по полям на коньках. Видит спящую в Атлантике подводную лодку; Ютта…
Нойман-второй вылезает на капот и прочесывает поле биноклем. К югу подсолнухи уступают место огуречным грядкам, дальше за полосой голой земли стоит беленый домик под соломенной крышей.
Вернер. Она и сейчас его помнит: белые волосы, робкие руки, обезоруживающая улыбка. Единственный друг Фредерика. Вслух она говорит: «Он был очень маленький».
Вернера вызывают в кабинет преподавателя технических наук. Он входит. У его ног вьются три длинноногие гончие. Комнату освещают две настольные лампы под зелеными стеклянными абажурами. В темноте по с…
И тут, словно нарочно, младший мальчик — Зигфрид Фишер — на первом этаже кричит один раз, затем второй. Вернер и Ютта ждут, пока фрау Елена спустится по лестнице, успокоит его и в доме вновь воцаритс…
Мари-Лора ступает как можно осторожнее, радуясь теперь, что не нашла туфель. Сердце так бешено стучит о ребра, что она уверена: человек внизу вот-вот услышит.
— Пешком мы будем добираться туда года два.
Но это всего лишь поскрипывает дом. Море бросает пену на скалы. Обман чувств.
— Армия — это тело, — говорит комендант, крутя в руке резиновый шланг, так что кончик проносится в сантиметрах от лица одного из мальчишек в строю. — Такое же, как человеческое. И как вы должны изгна…
Пауки ткут паутину между потолочными брусьями. Мотыльки бьются в стекло. Начинается дождь.
Четвертая дверь, и пятая, и так далее, до тринадцатой запертой двери не больше башмака.
Фредерик свешивается с верхней койки, и на миг в полной темноте Вернеру кажется, будто сейчас они наконец скажут друг другу то, что надо сказать.
Он усаживает ее в кресло на колесиках и, пыхтя, возит кругами, пока у нее от хохота не начинает болеть под ложечкой.
Он думает о собственных дочерях, о том, как бы им понравился город на столе. Младшенькая позвала бы его встать на колени рядом с нею. «Давай играть, что в домиках сейчас все ужинают, — сказала бы она…
Она снова идет по дымящемуся городу, держа перед собой белую наволочку.
— Надо приготовить ужин. Похоже, мадам сегодня не придет.
Ха-ха. Мой ангел обещал мне с большим риском для себя переслать это письмо. Очень приятно немного побыть вне «пансиона». Мы сейчас строим дорогу. Это замечательная работа, я стал гораздо сильнее. Сег…
— Вы будете ждать здесь, — произносит фон Румпель все тем же ровным голосом. — Вы оба. Будете ждать со мной, пока я не увижу то, за чем пришел. Потом мы все сможем вернуться к нашей важной работе.
Он вспоминает большой ореховый «Филко» герра Зидлера. Смотрит на провода, собирается с мыслями, оценивает. Постепенно в голове складывается картина.
— Три! — доносится издалека его голос. — Два! Один!
— Говорят, этот камень из Японии и очень древний. В одиннадцатом веке он принадлежал сёгуну.
Они могут сутками маршировать без еды. Они заделывают детей каждой школьнице, которую встретят.
— Вы подвергаете себя опасности, храня дома такие вещи, — говорит полицейский.
Мари-Лора встает на цыпочки и прижимается ухом к потолку. Слушает журчание дождевых струй. Как там эта молитва? Та, которую мадам Манек шептала, когда с Этьеном не было никакого сладу?
Мальчишки хором кричат, что да. Их четыре сотни плюс тридцать преподавателей и еще пятьдесят человек персонала, воспитателей и поваров, конюхов и егерей. Младшим кадетам всего по девять лет. Старшим …
Мари-Лора понимает: вот откуда идет его страх, все страхи. Что свет, который ты бессилен остановить, зависнет над тобой и направит в тебя пулю.
— О, город совершенно переполнен, — говорит мадам Манек, двигаясь по кухне. У нее странный выговор, какой-то напевный, почти сказочный. Судя по всему, она маленького роста, а на ногах у нее большие т…
Стук в дверь во время комендантского часа. Вернер и Ютта вместе с другими детьми делают уроки за длинным деревянным столом. Фрау Елена, прежде чем открыть дверь, прикалывает к лацкану партийный значо…
— Заткни пасть! — говорит другой мальчик. — Из-за тебя нам всем влетит!
Он поднимает глаза и замечает, что все смотрят на него. У фрау Елены лицо встревоженное.
Как-то поздним вечером они переезжают по мосту Днепр. На другом берегу — купола и цветущие каштаны Киева. Ветер гонит по улицам пепел, в подворотнях жмутся проститутки. В кафе через два столика от Ве…
Мальчик терпелив, поддерживает ее под локоть, только когда это и впрямь нужно.
Ни одеяла, ни подушки. Уборные — страх и ужас. Еду приносит жена смотрителя по четырехсотметровой полоске камней, которая обнажается в отлив, под звуки рвущихся в городе бомб. Все постоянно голодны. …
Трижды Вернер готовит доводы, и трижды Ютта поворачивается на каблуках и уходит прочь. Час за часом она возится с малышами, или отправляется за покупками на рынок, или выискивает другие предлоги помо…
Рано или поздно черный ползучий стебель внутри его сожмет и задушит сердце.
— Тсс! — шикает мальчик через две койки от них.
Фолькхаймер распахивает глаза, пытаясь уловить во тьме хоть один случайный фотон. Звуки одинокого рояля взмывают вверх, чередуются с паузами, и внезапно Фолькхаймер понимает, что идет на заре по засн…
Она кладет ему руки на колени. Его пальцы впились в подлокотники кресла, все тело напряглось, вены на шее вздулись.
Мастер достает из рюкзака батон и белые сосиски. Они тихо едят, потом он кладет ноги Мари-Лоры себе на колени. В полутьме на востоке смутно различаются ряды машин, слышно блеянье клаксонов. Кто-то ко…
Пол уже не дрожит, но гул не умолкает. Вернер зажимает ладонью правое ухо. Гул остается — жужжание тысячи пчел, очень близко.
Угроза это или дружеский совет — понять трудно. Кого он имел в виду, говоря, что арестовывали за меньшее? Папу?
За слуховым окошком почти беззвучно пищат летучие мыши, и откуда-то далеко, быть может с военного корабля или из Парамэ, стреляет тяжелое орудие.
Станция гудит, разогреваясь. Корректировщик огня читает координаты, зенитчик их повторяет. Вернер трет глаза. В подвале у него за спиной громоздятся реквизированные ценности: скрученные в рулоны ковр…
Вернер слушает. Команда прорубается сквозь айсберги, стиснувшие подводную лодку; «Наутилус» идет на север вдоль побережья Южной Америки, мимо устья Амазонки, и тут его атакуют гигантские кальмары. Ло…
Тишина. Затем движение внизу, тяжелые башмаки мадам Манек взбираются по узким винтовым ступеням, ее затрудненное прокуренное дыхание все ближе — третий этаж, четвертый — сколько же в доме этажей? Нак…
Подходит Бастиан. Его лицо раскраснелось от мороза.
Фредерик двигает ртом, как будто жует воздух.
Они идут все утро. Париж постепенно редеет, превращаясь в низенькие дома и магазинчики, разделенные длинными полосами деревьев. Полдень застает их в заторе машин на новой автомобильной дороге у Вокре…
Вернер просыпается после полуночи и видит, что одиннадцатилетняя Ютта сидит на полу рядом с его кроватью. На коленях у сестры коротковолновый приемник, рядом лист бумаги с неоконченным рисунком — мно…
Возвращается ефрейтор с каской в руке, косится на оставшийся кусок торта и тут же отводит глаза.
Тихо бренчит клавесин, скрипки плетут затейливое барочное кружево — низкое треугольное помещение чердака наполняется звуками.
Фредерик целыми днями сидит в заднем дворике и смотрит, как ветер гоняет по автостоянке пустые полиэтиленовые пакеты. Иногда ветер подхватывает их и носит по воздуху кругами, пока не зацепит за ветки…
Океан. Океан! Прямо перед нею! На этот раз так близко! Он шипит, грохочет, плещет и растекается. Гулкие лабиринты Сен-Мало вывели на открытое место — Мари-Лоре еще не доводилось бывать на таком прост…
— Девочка, из-за тебя я выронил газету. Я всего лишь скромный фельдфебель, и мне надо задать тебе вопрос. Один простой вопрос, и я уйду.
Мастер чувствует себя выжатым. Камень, который ему поручили сберечь, не настоящий — иначе директор давно прислал бы кого-нибудь забрать такую ценность. Тогда почему, когда смотришь на него в лупу, вн…
— Эта выглядит приветливой. Пошли. Осталось совсем немного.
Отчаяние. Мари-Лора не знает даже, где сад: позади или впереди.
Три копии. Плюс сам камень. Где-то на планете среди секстильона крупинок ее песка.
«Мы молоды, — поют они, — мы упорны, мы никогда не шли на компромисс, у нас впереди столько крепостей, которые нам предстоит штурмовать».
Внизу, на вахте, сторож крутит настройку приемника, но слышны только хрипы и треск. Наконец он выключает приемник совсем, и на музей опускается тишина.
Вокруг него — стук подошв, лязг винтовок. Приклад в землю, дуло прислонить к стене. Снять кружку с крюка, взять тарелку. В очередь за вареной говядиной. На него накатывает такая тоска по дому, что пр…
В коридоре слышен стук подкованных каблуков — идет воспитатель. Фредерик ныряет обратно в койку.
Пять дней в этом доме, а камень так не найден, последний немецкий порт в Бретани скоро падет, а с ним и весь Атлантический вал. Срок, обещанный врачом, уже вышел. И что это за звон колокольчиков? Так…
Капрал ПВО бежит по коридору к лестнице. «В подвал!» — кричит он. Вернер включает фонарь, убирает одеяло в вещмешок и выскакивает в коридор.