Тело под одеялом стало совсем невесомым; за хлопающим пологом палатки танцуют деревья, тучи плывут чередой; Вернер сбрасывает с койки сперва одну, потом другую ногу.
Мальчишки хором кричат, что да. Их четыре сотни плюс тридцать преподавателей и еще пятьдесят человек персонала, воспитателей и поваров, конюхов и егерей. Младшим кадетам всего по девять лет. Старшим — по семнадцать. Готические лица, прямые носы, острые подбородки. Голубые глаза — у всех без исключения.
Аромат персиков клубится ярко-алым облаком.
— Да, во время войны здесь жила слепая девушка. Мне рассказывала про нее мама. Сразу после войны она уехала.
На щеке Гауптмана трясется кусочек жареного птичьего мяса. Может быть, впервые Вернер замечает в светлых редеющих волосах учителя, в черных ноздрях, в маленьких, почти заостренных ушках нечто безжалостное и нечеловеческое, нацеленное только на выживание.
Кто она? Дочь французского радиста? Внучка? Зачем он подвергает ее такой опасности?