Папа ушел. Мадам Манек ушла. Мари-Лора помнит, как вздыхали парижские соседи, когда она ослепла: «Словно на этой семье проклятье».
Направо, налево. Между поворотами — длинные отрезки мостовой. Скоро они уже идут по улицам, где Мари-Лора точно никогда не бывала, далеко за пределами папиного макета. Она уже давно не считает удары палкой. Наконец они оказываются в толпе, такой плотной, что Мари-Лора чувствует идущий от людей жар.
— Юбер Базен. Вы полагаетесь на Юбера Базена? Хотите запекать шифровки в хлеб?
— Мари, — шепчет папа, — не забывай про приличия.
Молчание. Ни сторожей, ни уборщиц, ни плотников, ни частого стука секретарских каблуков.
Они едят. Пьют сироп. Пальцами собирают со стенок последние остатки.