Мальчик терпелив, поддерживает ее под локоть, только когда это и впрямь нужно.
«Бога ради!» — говорит Фолькхаймер. Громко или тихо, Вернер не знает, но в его правом ухе эти слова звучат как далекая молитва. Бога ради! Как будто все остальное на войне двадцатиоднолетний Франк Фолькхаймер вынести мог, но только не эту последнюю несправедливость.
Не так давно «Пчелиный дом» был приветливым и уютным: яркие синие ставни на фасаде, устрицы на льду в ресторане, за барной стойкой официанты-бретонцы в галстуках-бабочках протирают бокалы. Двадцать один номер (все с видом на море), в вестибюле — камин размером с грузовик. Здесь пили аперитивы приехавшие на выходные парижане, а до них — редкие эмиссары республики, министры, заместители министров, аббаты и адмиралы, а еще столетиями раньше — обветренные корсары: убийцы, грабители, морские разбойники.
Ютта выпрямляется на стуле. Мучительно ясно, что слова ничего не передают. Северное побережье Франции? Влюбился?
Он вспоминает большой ореховый «Филко» герра Зидлера. Смотрит на провода, собирается с мыслями, оценивает. Постепенно в голове складывается картина.
Тихо бренчит клавесин, скрипки плетут затейливое барочное кружево — низкое треугольное помещение чердака наполняется звуками.