Все цитаты из книги «Тени в раю»
Я безмолвно рассматривал эту низкопробную мазню.
— Несмотря на то, что вы еврей? — спросила госпожа Фрислендер.
Я знал, что все не так-то просто. Но Фрислендер был человеком масштабным. Детали — это была не его стихия.
— Вы не можете обойтись без критики? — вдруг спокойно проговорила она.
— А мне придется вернуться, — печально произнес Франк. — Что мне еще остается?
— Немного музыки непременно должно звучать, — сказал он мне. — Иначе все будет выглядеть чересчур бедно.
— Тогда оставьте это, Джо. Неужели это издевательство никогда не кончится?! Америка воюет с Германией, а вы убеждаете меня, будто ни одна душа не поверит в злодеяния немцев!
— Добрый вечер, Феликс, — сказал я. — Разве Меликов еще не пришел?
— Франция… — сказала Наташа Петрова. — Боже, что с ней сделали немцы!
— А меня все еще зовут Росс. Это моя ненастоящая фамилия.
— Иной раз три часа значат больше, чем целая жизнь. Ты всегда был мечтателем, не от мира сего, мне вечно приходилось смотреть за тобой, Юлий. Ты же знаешь, я всегда думал о твоем благе, а ты вдруг ст…
Я заметил, что от моих слов в ней вновь вспыхнула надежда. Раз другому хорошо живется, стало быть, можно надеяться, что и ей будет хорошо.
— Не только у поставщиков оружия, — продолжал Силверс как ни в чем не бывало. — Но также у поставщиков обмундирования, поставщиков продовольствия, судов, автомобилей и тому подобного. На войне зараба…
И вот в один прекрасный день Кан возник в Провансе под именем Рауля Тенье с испанским дипломатическим паспортом в кармане. Никто не знал, откуда у него этот паспорт. По одной версии, документы у него…
— Нет, миссис Силверс ушла полчаса тому назад.
Лоу-старший на какое-то мгновение задумался, как бы переваривая услышанное.
Жаркое из оленины оказалось превосходным, равно как и картофельные оладьи. Я догадался, почему в ресторане негде яблоку упасть. Очевидно, в Нью-Йорке это было единственное заведение подобною рода.
Я вытянулся в шезлонге, поставил стакан прямо на землю и, закрыв глаза, стал слушать музыку из фильма «Серенада Солнечной долины». Через некоторое время я снова открыл глаза и посмотрел в калифорнийс…
— Скажем лучше так: в каждом немце и в каждом велосипедисте, — добавил я. — Вспомним старый анекдот, который рассказывали в девятнадцатом году в Германии. Когда кто-нибудь утверждал, будто евреи пови…
— Ты приехала на «роллс-ройсе»? — спросил я.
— Там две бутылки водки. И еще две бутылки молока.
Плата за похороны с музыкой возрастала на пять долларов. Я уже велел убрать лавровые деревья у входа, и теперь хозяин уставился на меня так, будто я вырывал последний кусок хлеба из его золотых зубов…
Мы дошли до Сорок второй улицы и вернулись к себе по Второй авеню.
— Доброй ночи, Кан. Я забегу к вам завтра днем.
— Еще не человеком. Скажем, статуей, делающей первые шаги.
— Ну так вот! — сказала она. — Миссис Уимпер любит молодых мужчин. И ты ей понравился. Пригласила она тебя на один из своих званых вечеров?
— Ошибаетесь. Монахи были первыми, кто ввел строжайшую диету.
— Все в порядке, — торжествующе сказал Лахман. — Взгляни! У Владимира нашлась старая русская монетка, мы припечатаем ею пробку. Древнеславянская вязь. Кто усомнится, что воду в эту бутылку не налили …
— Разумно. А как им еще научиться английскому?
— Повесился, — сказал он. — У себя в комнате. Его нашел Липшюц. Смерть наступила, вероятно, день или два назад. Висел на люстре. Все лампочки в комнате горели и люстра тоже. Возможно, он не хотел уми…
— Эта картина Мане — миг творения, тогда как Ренуар — само цветение жизни.
— Господин Росс, — притворно сладко проговорил Силверс, — принесите, пожалуйста, светлый пейзаж Сислея.
— У старого Оппенгеймера, — спокойно продолжал Силверс, — была прекрасная коллекция, но он с ней порядком намучился. Дважды у него что-то похищали. Один раз ему, правда, вернули картину, после чего о…
— Как раз наоборот. Старался не думать ни о газетных шапках, ни о передовицах!
Несколько месяцев назад я прибыл на грузовом пароходе из Лиссабона в Америку, по-английски говорил с грехом пополам; казалось, меня, полунемого и полуглухого, высадили на другую планету. Да это и был…
— Тот Гирш, который утверждает, что никогда в жизни не получал ничего от Грефенгейма. А разве у Грефенгейма есть хотя бы клочок бумаги, обличающий Гирша?
Я вспомнил Хаштенеера. Французы засадили его в лагерь для интернированных вместе с другими эмигрантами, которых сумели схватить. Он был писатель и знал, что, если попадет в руки немцев, его песенка с…
— Гитлер мертв! — воскликнул Фрислендер с юношеским запалом. Союзники повесят других или бросят их за решетку. Теперь нужно идти в ногу с эпохой. — Он хитро подмигнул мне. — Поэтому вы ведь и пришли …
— Стало быть, вы все же романтик, — сказал Меликов. — Запомните номер улицы и название гостиницы. Гостиница «Ройбен». В Нью-Йорке легко найти дорогу: почти все улицы пронумерованы, только немногие им…
— Не хочу я заниматься фильмами о нацистах, — грубо ответил я. — Я не считаю, что об этих людях надо писать сценарии. Я считаю, что этих людей надо уничтожать. А теперь оставьте меня в покое. Вы уже …
— Разве это можно сказать заранее? Не оставляй меня одну, и тебе не придется задавать таких вопросов.
— И я не видела. Но музеи по вечерам закрыты. Для эмигрантов тоже.
— Пусть это и для вас будет уроком, Росс, — сказал он. — Вы кабинетный ученый, а уж никак не деловой человек. Ваша сфера — музеи.
Я захлопнул книгу и достал маленький натюрморт Мане: пион в стакане воды. Мысленно я вернулся в Брюссель — к тому времени, когда мне вручили электрический фонарик, чтобы я мог читать по ночам в своем…
— Ты внушаешь мне тревогу! Где мы вдруг очутились? Ты неожиданно превратилась в сфинкса и говорящего попугая с берегов Амазонки. Если еще добавить к этому твои сверкающие драгоценности и размалеванно…
Наташа все еще не сводила с меня взгляда. Косая полоса света из соседней комнаты падала ей на глаза, и они казались удивительно светлыми и прозрачными.
— В шесть. Освобожусь и пойду. Что нового с Гиршем?
— Проклятие! — вскочил я. — Это же гуляш!
— Почему бы и нет? — ухмыльнулся Лоу. — При ваших-то доходах!
— Я присяжный оптимист, а мой брат — присяжный пессимист. Так мы и тянем лямку в эти трудные времена. Оба эти качества в одном лице нынче несовместимы. Как вы относитесь к черному кофе?
Шурша помятым платьем, она вышла на кухню.
— Что? — спросил он потом изумленно. — Разве Сислей, а не Моне? Ошибаетесь. Я же велел отложить картину Моне.
— Да. Человеческая психология интернациональна. Такой фильм был бы расценен как фильм самого низкого пошиба, лживый и жестокий. В четырнадцатом году еще было можно делать фильмы о зверствах немцев в …
Я взглянул на Кана. Его бледное, изможденное лицо до странности потемнело.
— Карл, — сказала она, — сыграйте, пожалуйста, арию из «Графа Люксембурга».
— Гуляш нисколько не пострадал, — повторила Наташа, не пошевельнувшись. — Что ты хочешь, проклятый обыватель, делать со спасенным гуляшом? Я должна встать?
— Сегодня от меня толку мало, Росс. Кармен написала мне письмо. Наконец-то собралась! Она считает, что нам лучше расстаться. По-дружески. Мы, мол, не понимаем друг друга. И мне ведено не писать ей бо…
Лоу-старший спустился ко мне в подвал, который шел под улицей. Он держал в руках бронзовую скульптуру.
— Неужели? Разве нельзя плакать без причины?
Бетти восприняла мои слова так, как я и хотел — сочла их комплиментом. Ее большие глаза, в которых застыл вопрос, оживились.
— Тогда возьми меня! — пробормотала она сквозь зубы и не закрыла глаз.
— Почему? — Фрислендер выпятил грудь, между лацканами смокинга блеснули сапфировые пуговицы. — Зачем сегодня вспоминать прошлое? Можно было бы выпить и голландского джина и немецкого вина. Но мы от н…
— Не очень. Поделом мне. А рисунки Пикассо я тоже продал?
Но мне было точно известно, что этот ленивый крокодил только тем и занимался, что поджидал клиентов, попивая виски.
— Это ничего не меняет, Наташа, — ответил я. — И все же я боюсь, что люблю тебя. И одно никак не связано с другим. Это как ветер и вода, они движут друг друга, но каждый остается самим собой.
Я откинулся на спинку кресла. Было почти темно. Тени и призраки умчались на вечернюю улицу сквозь светлый дверной проем. В зеркале напротив тускло-серое пятно тщетно пыталось приобрести серебристый б…
— А теперь Наташа, — произнес чей-то голос. — Наташа в шубке из каракульчи.
— Пакт! Это был всего лишь предлог. Оба мы хотели о чем-то забыть. Ты забыл?
— Господин Фрислендер, — сдерживая себя, сказал Кан. — Хотя Бордо и оккупирован немцами, он пока еще не в Калифорнии. Не стоит заходить так далеко в вашем новом патриотизме.
Наконец появилась Наташа. Она была в облегающем белом вечернем платье с открытыми плечами, в длинных белых перчатках, с диадемой императрицы Евгении от «Ван Клеефа и Арпельса». Меня словно ударило в …
— Тут четыре порции водки. Они оплачены. Стаканы я заберу после.
— Вы сокровище, господин Кан! — сказал он и отошел к другим гостям.
Я повернулся и опять щелкнул выключателем. Прошло много лет, прежде чем я научился спать без света. И стоило мне заснуть, как я тут же в испуге вскакивал, меня будили омерзительные сны. Даже теперь я…
Это был натюрморт с цветами, помеченный 1880 годом.
Вечером я отправился к Бетти Штейн, чтобы поблагодарить за одолженные деньги. Я застал Бетти с заплаканными глазами, в очень подавленном состоянии. У нее собралось несколько знакомых, которые, по-вид…
— Нет. Сегодня я была Анной Карениной. Стояла на вокзале не то в Петербурге, не то в Москве, вся закутанная в меха, и ждала свою судьбу в образе Вронского. И даже испугалась, когда, выйдя на улицу, н…
Ночь постепенно угасала, наступил зыбкий серый предрассветный час, а потом вдруг над городом поднялась по-девичьи нежная, серебристо-розовая заря с целой свитой облачков-барашков, и первые лучи солнц…
— Картины — как живые существа. Как женщины. Не следует показывать их каждому встречному и поперечному. Иначе они потеряют свое очарование. И свою цену.
— Меликов, — сказала она. — Они сцапали его. Пуэрториканка сделала ей знак.
— Если я не вовремя, то могу зайти и завтра, — сказал я. — Я хотел поблагодарить вас.
— Ты заметил, что бутылка не совсем полная? — спросил Меликов. — Я не повинен в этом. Так и было.
— Как там похоронили Бетти? — спросил Кан. — Ненавижу похороны в Америке, поэтому и не пошел. Розенбаум, наверное, произносил свои дежурные речи у гроба.
Только немногим беженцам удалось раздобыть настоящие паспорта, поэтому бегство наше было нескончаемым. К тому же без документов мы нигде не могли работать легально. Большинство из нас были голодные, …
— Это я так… В неопределенно-трансцендентном смысле.
— Это верно. Кроме того, существуют вещи, которые понятны только твоим ровесникам, например, разница в возрасте. И чем больше стареешь, тем заметнее становится эта разница. Восьмидесятилетние считают…
— Не на американке же, — возмутился Лоу. — В Нью-Йорке достаточно порядочных еврейских девушек. Разве он не может найти себе жену среди них? Так нет же, должен настоять на своем.
Самое яркое проявление пруссачества, какое мне до сих пор довелось увидеть в Америке!
— Это вы себе внушили, господин Силверс. Боязнь неудачи стала вашей навязчивой идеей, только и всего. Слова благодарности застряли у него в бороде.
Дверь распахнулась. Жизнь, грубая и примитивная, ворвалась к нам. Пышущие здоровьем люди с грохотом ввалились в комнату, в их неловких пальцах замелькали огрызки карандашей, послышались глупые вопрос…
Мы зашли в маленький, темный и пустой ресторан.
— Очень просто: у меня нет на это денег. В данный момент от полного безденежья меня отделяют тридцать пять долларов.
«Сегодня у меня был трудный день, — думал я. — Не надо было мне звонить. И многое не надо было делать из того, что я делал». Я злился на себя. Во что я впутался? Какое мне дело до Холта? И зачем мне …
— Почему? Мы были некоторое время вместе и, надо сказать, не строили никаких иллюзий на этот счет: просто один использовал другого, только и всего. Теперь нам суждено расстаться. Ну и что же?
Я ходил по городу, пока не ощутил смертельную усталость. Я прошел мимо дома Наташи, постоял около нескольких телефонных будок, но позвонить не решился. «У меня впереди еще две недели», — думал я. Все…
— Тогда пусть покупает себе репродукции пастелей и рисунков, — без тени смущения ответил Силверс. — Они теперь настолько хороши, что даже коллекционеры попадаются на удочку, принимая их за оригиналы.
— И не надо. Мужчина, который боготворит женщину у всех на виду, напоминает слюнявого дога. А мое состояние выражается в растерянности, в беспричинных вспышках ненависти и в явной тупости. Ты делаешь…
— Почему бы и нет? Закусочная там еще открыта. Можно посидеть под открытым небом и посмотреть, как играют морские львы. Тигры в это время уже спят. Зато голуби подлетают к столу. Даже белки подбегают…
— Кто знает, сколько ты будешь в отъезде? Не верю я в твердые даты. Особенно в даты возвращения.
Это был его прощальный выпад. «Darling», — думал я. В штатах это слово ничего не значит и значит очень многое. Так называли телефонисток, которых и в глаза не видели, и так называли женщин, которых л…
Именно этого я и ожидал. Это было, так сказать, необходимой приправой, вроде чеснока в бараньем рагу.
Подсознательно же его, наверное, влекла к себе первобытная чистота и бездумный покой ее невинной души, впрочем, едва ли такой уж невинной, поскольку трудно было предположить невинную душу в столь обо…
— Прежде чем мы начнем с тобой ссориться, Наташа, — сказал я, подумаем, куда нам пойти. Ссориться лучше в прохладе, а не в такой духоте. Я отказываюсь от загородной прогулки и от озера. И на сей раз …
Я не увидел, как она плеснула водкой, — просто почувствовал, что водка течет у меня по лицу и капает с подбородка. Она вцепилась в бутылку — на ее побелевшем лице глаза казались огромными. Но я оказа…
— Целое состояние! Сколько добра можно сделать на эти деньги.
— Тогда мы его переделаем. Но сначала ознакомьтесь с ним. — Холт слегка вспотел. — Только это надо сделать быстро. Уже завтра мы хотим приступить к съемке наиболее важных сцен. Могли бы вы сегодня бе…
— Муж ее умер от сифилиса. Не исключено, что миссис Уимпер тоже больна, — добавила она.
Она показала рукой на маленькое зеркальце, стоявшее на ночном столике рядом с радиоприемником.
— Наконец хоть какой-то просвет в этой скуке. Надоело все до чертиков! Я не привык быть в безопасности. В этом смысле я человек безнадежно испорченный.
— Просто, не правда ли? Но когда такое случается, смириться очень трудно.
— У вас еще есть время кое-что наскрести. Я слышал, что вы стали неплохим коммерсантом. Если когда-нибудь пожелаете открыть самостоятельное дело, можно будет об этом поговорить. Я финансирую, вы прод…
— Осмотритесь не спеша, — сказал он мне. — Может, найдете какое-нибудь подходящее местечко.
— Ни капли. Ничего я не пил, кроме кофе и грусти.
— Тогда уж надо найти учительницу из Бостона. Это было бы самое рациональное.
Силверс бросил на меня уничтожающий взгляд. Он предпочитал шотландское виски, считая все остальные напитки варварскими. Я объяснил ему, что доктор запретил миссис Уимпер пить шотландское виски, и отп…
— Роберт! — воскликнула Бетти Штейн. — Боже мой, откуда вы взялись? И с каких пор вы здесь? Почему я ничего о вас не слышала? Неужели не могли сообщить о себе! Ну конечно, у вас дела поважнее. Где уж…
Но мне не пришлось прибегать к этой лжи. Странная неловкость, которая возникла между нами, не проходила. Миссис Уимпер смотрела на меня невидящими глазами. Она слегка улыбалась, и трудно было понять,…
Мы сторговались на семидесяти пяти долларах, хотя я и не мечтал получить больше тридцати. Теперь я не упоминал больше о смокинге. Конечно, я не собирался покупать его сейчас. В Калифорнии можно будет…
Я сжал коленями ее ноги. Она попыталась вырваться, но поскользнулась и упала. Я опять толкнул ее к дивану.
— Большое спасибо тебе, Ракель, за адрес.
— Ничем, — ответил я. — Так же как и Хольцера.
— Вот именно! Попробуйте сходить на Восемьдесят шестую улицу; там полным-полно пивных погребков «Гейдельберг», закусочных «Гинденбург», нацистов, немецко-американских клубов, гимнастических обществ и…
— Послушай, Наташа, я еще не поселился здесь как следует. Разве мне пристало думать о возвращении?
— Невинная? Вы только взгляните вот на это! — Лоу воздел руки к небу.
Я думал, Кан швырнет эти деньги в Гирша. Но он взял бумажки и сунул их в карман.
— Спокойной ночи, Лиззи, — сказал я и встал. — Только не делайте глупостей. Вы очень красивая, у вас все еще впереди.
Я вспомнил, что не так давно мне волей-неволей пришлось защищать Германию от Фрезера. Теперь меня использовали как средство устрашения, как нациста… Я не такой уж мастер находить во всем смешную стор…
— Гениальная идея! — согласился я. — Но, к сожалению, врач запретил мне эти деликатесы.
— Не надейтесь стать нелегальным мойщиком тарелок, — сказал Меликов. Это романтические бредни! Да и с тех пор, как существуют профсоюзы, такая возможность отпала. Сколько времени вы можете продержать…
— Стало быть, все еще люди неполноценные, — сказал я, раскрывая огромное меню.
Схватив купальное полотенце, я встал. Если бы я мог предположить, чем кончится этот разговор, я бежал бы от ванны, как от холеры.
Я увидел, как подошла Кармен. Она была в светлом плаще, без шляпы. Наташа смерила Кармен взглядом. Кармен же оставалась невозмутимой и не обнаруживала ни малейших признаков любопытства. В красноватом…
— Только тебя мне не хватало, — сказал я.
— Минуточку, — сказал я ей. — Только взгляну, есть ли свободные места.
— Огромнейшую роль. Не знаю, какую точно. Но он всех заткнет за пояс! Его ждет слава Кларка Гейбла.
— Родилась во Франции. Почему ты спрашиваешь?
— Что касается меня, то я рассматриваю этот вопрос с иной стороны: с близнецами хорошо жить, а не умирать. Представьте себе, вы разругались с одной сестрой, на этот случай осталась другая. А если одн…
— Вот это контракт! — воскликнул Танненбаум. — Как у кинозвезды.
— Водка здесь такая вкусная потому, что босс, кроме всего прочего, является совладельцем водочного завода. Поэтому она обходится здесь дешевле, чем всюду. А мне она обходится дешевле еще и потому, чт…
— Даже если мы будем торговать бронзой? Есть ведь фигурки святых и из бронзы.
— Не слишком ли она шикарна для не совсем законченного полотна? — спросил я.
— Не спорьте, — увещевал гостей Фрислендер. — Лучше помогайте друг другу. Что у нас сегодня на третье?
— В последнее время он иногда звонит. Но вы-то слышали о нем, не так ли? Иначе вы не пришли бы ко мне.
— Наташе нужен кавалер, — вмешался Меликов. — Этот «роллс-ройс» дали ей только на сегодняшний вечер. Завтра она должна его вернуть. Не хочешь ли стать на один вечер авантюристом и пожить в свое удово…
— Спасибо. Пожалуй, больше не надо. Я уже до этого довольно много выпила.
— Нет, он чех. Правда, деревня, из которой он родом, раньше принадлежала России, но после девятнадцатого года она стала чешской. Потом ее оккупировали нацисты. Похоже, что скоро она опять станет русс…
— Нет, я не откажусь, — ответила Наташа, немного помолчав. — Откуда у тебя эти абажуры? Привез из Голливуда?
— Это почему? — спросил я. — Когда мне было шестнадцать лет, мой отец советовал мне взять в жены еврейку. Иначе, полагал он, ничего путного из меня не выйдет.
— То же самое я думал о тебе. Но узнал тебя по походке.
— А то, что я тебя боготворю, тоже подозрительно?
— Прекрасно, господин Гирш, — сказал он, — с вас причитается еще девятьсот восемьдесят долларов. При самой скромной жизни, отказавшись от курева и питья, Грефенгейм не обойдется меньшей суммой.
— Вы ждете Меликова? — спросил я в некотором смущении.
— Пожалуй, нет. Но как станут развиваться события, когда вы будете не в мундире, а в своей великолепной спортивней куртке?
— Не в такой роскоши. А как простой служащий, хотя служу у себя самого. И потом, я не пират.
— Нет, не у обеих. Это невозможно. Двойняшки ведь католички. Только у одной.
— Кухарка спрашивает, какой гуляш вы желаете взять с собой по-сегедски или обычный.
— Уже осень. А осенью не следует оставаться одной. Пережить осень и так достаточно трудно.
— Почему вы нянчитесь с этим жирным кретином? — спросил я.
— Это все из-за вашей возлюбленной, да? Но вокруг так много женщин. Особенно здесь. В конце концов, все женщины похожи одна на другую.
— Когда нечем платить, визиты могут быть и более продолжительными.
Лахман! Первым моим побуждением было встать и быстро улизнуть.
— Бывает, что и я не могу найти выхода, — сказал я. — Выхода для тебя!
— Спокойной ночи, Наташа. Завтра я позвоню снова.
— Они ушли, — сказала она. — С Меликовым. Педро встал. Вошла пуэрториканка.
— Фрезер, — представился он. — Наташа хотела привести вас ко мне еще несколько дней назад.
Я повернулся и стал рассматривать его озабоченное помятое лицо. Говорить о сценарии я не желал, мне хотелось забыть прочитанное.
— Вы забыли про свой коктейль. Идите к нам.
— До этого я сидел в немецком концлагере. Тоже как враг.
Но где найти такую женщину? Такую девку? Шлюху? Нью-Йорк — не Париж. Я уже по опыту знал, что нью-йоркская полиция придерживается пуританских правил, когда дело касается бедняков. Шлюхи не разгуливаю…
— Тогда тебе пора это усвоить. А теперь пошли. Я голодна. Или ты боишься?
— Котлеты. Это блюдо да еще венские сосиски — основная пища американцев. Бифштексы не по карману простому люду.
Я подумал о Наташе. Почти то же самое чуть не случилось и у меня с ней — и, может, уже случилось?
— Нравится тебе здесь? — спросила Наташа.
— Вы продали два рисунка, которые здесь висели, Роберт, — сказал он. Они были ваши?
— Что ты вместе со мной поедешь в «Ройбен».
— Мне и не надо знать. Я живу отраженным светом. Ты — другое дело.
— В ресторане ты меня терпеть не мог. Правда?
— Послушай, ведь это жульничество, — запротестовал взволнованный Лахман. — Надо вести честную игру.
— Очень нравится, — сказал я. — Немного напоминает цирк и цыганский табор.
— Каждый может добавить свои кандидатуры.
— Сдаюсь! Сегодня немецкие эмигранты здесь не в чести. Налей-ка мне лучше водки, от которой я только что отказался.
— Почему ребячество? Ты что, всегда стремишься перестраховаться? Или ты в самом деле не знаешь, как нравится женщинам такое ребячество?
— В каждой гостинице много плачут, — пояснил Меликов.
— Конечно, сейчас мы не располагаем моделями от Балансиаги и от прославленных французских портных. Таковы последствия войны, — прибавил незнакомец, тихонько вздохнув. — Но Майнбохер и Валентин тоже с…
— Тебе нравятся слезливые дуры, которые грозятся уйти в монастырь?
— Существует еще одно исконно тевтонское свойство — злорадство.
— Ни то ни другое. Вы действительно так наивны? Или просто смеетесь надо мной?
— Война идет! — возразил Меликов. — И опять-таки на ваше счастье. Требуются люди. Безработицы пока нет. Вам легче будет устроиться.
— Наташа тоже не думала, что ты вернешься.
— Американцам на все наплевать. Они не принимают такие штуки всерьез. Несмотря на войну.
— Тогда приготовьте «Мартини» с водкой для господина Росса. Водку вместо джина. — Она повернулась ко мне. — Французский вермут или итальянский? С маслинами?
— Без вас не стал бы. Мне ее принес один человек. Он ждет наверху в лавке. Просит за нее сто долларов. Отдаст, стало быть, за восемьдесят. По-моему, дешево.
— Это удобно, а? Мне пора домой. Я очень устала. Мы готовим показ весенних моделей.
— Я думала только о себе. А на мне ничего такого нет. — Наташа подняла платье почти до бедер, мелькнули короткие белые трусики. Чулок на ней не было, а в ее белые лаковые босоножки на высоких каблука…
— Я бы с удовольствием, — начал я. — Но не могу. Я здесь, так сказать, по долгу службы.
— Нет, — сказал Кан спокойно. — Так считалось до восемнадцатого года. С тридцать третьего известно, что это не так. Культура — тонкий пласт, се может смыть обыкновенный дождик. Этому научил нас немец…
— В ближайшие две недели я уезжаю в Голливуд, — громко возвестил Танненбаум, в то время как гостей обносили гуляшом. Надувшись как индюк, он метал взоры в сторону сестер-близнецов.
— В будущем. К чему ты стремишься в будущем? Во имя чего ты живешь?
Мы остановились. Я протянул ему чаевые. Он покачал головой, но деньги все же взял. Я поехал на такси к Силверсу. И вдруг сам покачал головой и подумал: «Какой я идиот!» — Отвезите меня, пожалуйста, н…
— Как дела, мистер Лоу? — нарочито небрежным тоном спросил я, опасаясь вызвать недовольство у этого романтика.
Я дошел до зала, где экспонировалась китайская бронза. Мне нравилась голубая бронза. Моя любимая яйцевидная чаша стояла в стеклянном шкафу, и я сразу направился к ней. Она была неполированной, в отли…
— Не так уж страшно, — услышал я голос Кармен из сада. — Пятно можно будет смыть.
— Увы, — сказал я. — Хотелось бы мне, чтобы это было не так.
Она оглядела меня. На мне был новый костюм.
— Я должен принять ванну. У меня такое чувство, будто я испачкался с ног до головы.
— Да, мой дорогой, в белых перчатках нельзя любить.
— Нет, картинами. Я получил оттуда много приглашений и решил прочесать этот район как специалист.
— Себя самого. Но все это выдумки. Бояться надо не себя, а других людей.
— Будь моя воля, я остался бы, — сказал я. — Ехать в такое время года в Голливуд, по-моему, бессмысленно. Но если я откажусь, мне через неделю нечего будет есть. Силверс наймет на мое место другого.
— Какие здесь аппетитные женщины, — сказал Кан, — аппетитные, как все семьдесят два сорта мороженого, вместе взятые. Треть своих доходов они тратят на косметику. Кстати, иначе их не возьмут на работу…
— И танго, и императорскому вальсу мы предпочли отличную еду.
— В постели можно. Везель поведал мне, что одна из них настоящий вулкан. А моя что-то спокойная.
— Ничем не могу вам помочь, — сказал я. — На мне тоже новый костюм. Костюм для обер-мошенника. Не так ли, господин Лоу?
— Ваша публика стала тоже на двенадцать лет старше, — сказал я.
— Эти предприимчивые двойняшки произвели операцию и со своими именами? — спросил я.
— В качестве кого? — спросил я. — Как эксперт из Лувра или как бельгийский искусствовед?
— Я смеюсь впервые за несколько недель, — сказал он. — Вы подали мне великолепную идею, просто блестящую! Даже если я ею и не воспользуюсь. Будто безоружному дали в руки дубинку! — Он стремительно по…
— Да, — ответил я, — вру. Я не хотел тебе этого говорить.
— Сомневаюсь. Пришел Феликс, который его заменяет.
— Исключено! Вы собираетесь, как видно, заказать себе костюм у Книце? В Америке носят готовые вещи. И чем вам не нравится этот костюм? Вполне хороший.
— Вместе с вами, — великодушно подтвердил Силверс. — Вы неплохо вошли в курс дела и будете мне полезны.
— Показывать их следует только в рамах, — сказал Силверс. — Лишь антиквары могут судить о них без рам. Даже директора музеев не всегда способны разобраться. Какая рама, по-вашему, лучше?
Мы спокойно шли по Пятьдесят четвертой улице. На душе у меня было легко и радостно. Мы остановились возле антикварного магазина, где были выставлены египетские ожерелья. Они сияли в бирюзовом свете, …
— Не знал, что от этого невозможно отделаться, — пробормотал Кан.
— Наоборот, для меня это самое большое приключение, какое человек может пережить в наши дни, — возразил я, вдыхая аромат ее волос; они пахли кедром. — Нынче самая захватывающая жизнь — у простого бух…
— Статуя безмолвна, а Кармен умеет говорить.
Только сейчас я заметил, что Наташа Петрова была в шляпке без полей, до крайности воздушной и надетой слегка набок.
— Вот как люди встречаются, — сказал Лахман, слегка усмехнувшись.
Я пригласил Скотта, Танненбаума и еще несколько человек — их знакомых. «Сады Аллаха» славились своими вечеринками с коктейлями. По словам Скотта, они иногда продолжались здесь до утра. Отчасти из веж…
Я поднялся и начал шарить у себя в карманах. Действительно там лежал сложенный в несколько раз чек. Я долго смотрел на него.
— Глупости, — возразила Наташа. — Идти пешком в такую духотищу! Довези нас до моего дома, Джек. Оттуда ему два шага.
Я отправился в запасник, где одна возле другой на деревянных стеллажах стояли картины, и присел на стул; Силверс же спустился вниз, чтобы встретить клиента. В запаснике было оконце с матовым стеклом,…
— Я сам себе часто не верю, Джо. Давайте встретимся в шесть в отеле «Беверли-Хиллз». Хорошо? Тогда вы сами убедитесь во всем. Кроме того, Силверс даст вам официальную квитанцию, удостоверяющую вашу п…
Нередко проходило много часов, прежде чем к ним швыряли взятого на допрос — окровавленное тело. И тогда все молча принимались за работу. Для Грефенгейма эти сцены стали настолько привычными, что, ког…
— Роберт, — тихо произнес Меликов, — от забот еще не найдено лекарств. К тому же мне не хочется умереть в тюрьме.
— Откуда вы все это знаете? — засмеялся я.
— Понятия не имею. Правда, Силверс показывал Холту картины. Они ему очень понравились.
— Ну, ясно! Это она все устроила. Венчались в церкви, а брат в визитке, взятой напрокат; ну скажите, на что ему визитка, когда у него и без того короткие ноги.
— Наташа, — быстро произнес я. — Я пришел сюда, полный смятения, раскаяния и лжи. Я даже вынашивал какие-то стратегические планы. Но в тот момент, когда ты появилась в дверях, я забыл все. Осталось т…
Она подняла на меня свои волшебные глаза.
— Нет, Наташа. Я только делаю вид, что горжусь.
— Не люблю терять время! Я вижу, вы здесь со Скоттом.
Наташа забралась с ногами на диван, оставив туфли на полу.
— У вас есть время, чтобы выслушать меня, господин Гирш. И не рассказывайте, пожалуйста, что в соседней комнате у вас сидит адвокат. Он там не сидит. А теперь я хочу рассказать одну историю, которая …
— Ужас в том, что мы обречены на полное бездействие, — сказал Грефенгейм.
— И на несчастье человека, который носил вам еду.
Наташа начала обличать меня не то всерьез, не то в шутку, но потом взвинтила себя и пришла в воинственное настроение — я заметил это по ее глазам, по движениям и по голосу, который вдруг стал звонче.…
— В кино? — Юлий с сожалением оглядел свою визитку цвета маренго. В кино ее никто не увидит, из-за темноты.
— Ничего не значит. Сегодня это выйдет. Должно выйти. Должно. Понимаешь?
В ресторане «Морской царь» мы увидели Кана. Он был там единственным посетителем, одиноко и отрешенно сидевшим перед блюдом, полным огромных крабовых клешней.
— Но очень немного. Ничего не выйдет, господин Лоу. Я теперь человек у Силверса независимый и очень хорошо зарабатываю.
— Ну, ну, господин Лоу? Это уже совсем из другой оперы! Ваш брат не имеет к этому никакого отношения. Он просто невинная жертва любви.
— Я говорил об этом в чисто метафизическом смысле. Говорил, чтобы забыть о трагических противоречиях этой жизни. А у вас на уме одни гадости. Ведь вы всего-навсего запоздалый цветок на древе под назв…
— Чтобы в доме висел Дега, — сказал Силверс печально.
— Куда теперь поедем, мадам? — спросил шофер.
В Брюсселе я не раз встречался с подобными скульптурами. И о них тоже сперва говорили, что это копия эпохи Тан или Мин. Дело в том, что китайцы уже во времена Хань, то есть примерно с начала нашего л…
«Ну и хитер, — размышлял я в молочном свете запасника. — Теперь придется Куперу попотеть». Когда спустя некоторое время меня позвали снова и я одну за другой стал вносить картины, оба уже курили сига…
Кан уселся на один из позолоченных стульев.
Голос Кана успокаивал. Беседа журчала как ручеек.
— Хорошо, господин Холт, — сказал Силверс, небрежно опуская в карман второй чек. — Разрешите еще раз поздравить вас! Совсем неплохое начало для прекрасного собрания картин. Четыре рисунка двух больши…
В подвале было прохладно, как в комфортабельном бомбоубежище. В бомбоубежище коллекционера. Сверху приглушенно, словно гул самолетов, доносился шорох легковых машин и грохот грузовиков. А на стенах в…
На секунду он задумался: вспомнил о старых добрых временах. Мне стало стыдно за свое нахальное замечание. Но Фрислендер не понял иронии, ему вдруг ударил в голову весь его консерватизм, спесь человек…
— Не в этом суть, — весело пояснил Лоу-младший. — Просто мы с братом поспорили: если вы вернете скульптуру потому, что она подделка, он выигрывает пять долларов, а если вы ее вернете, невзирая на то,…
— Как тебе угодно, — произнесла она медленно и сделала шаг вперед.
— Раз так, поехали, — сказала Наташа. — Твои десять долларов мы прокутим завтра.
Я обозлился. Варваров мне довелось видеть предостаточно. Эти салонные эстетические концепции меня раздражали — ими можно забавляться в более безмятежные времена. Даже за восемь долларов в день я не ж…
— Нет. Я поэтому осталась. Мне симпатичны красивые люди. Впрочем, иногда они настраивают меня на грустный лад.
— Для этого я слишком слабо в ней разбираюсь. На лице Силверса вновь появилась саркастическая усмешка.
— Это не должно было бы вовсе меня волновать. Совершенно не должно. Было легкое увлечение, а потом вдруг разом все изменилось. Знаете, почему?
— Как чудесно! Нет ничего скучнее шофера-любителя, — сказала Наташа.
— Обязательно! — Наташа наблюдала за мной. — Тогда она пригласит и меня тоже.
— Дать тебе кусочек шоколадного торта к кофе? — спросил я.
— Совершенно верно, — подтвердил я, не имея понятия, о чем идет речь.
В «Садах Аллаха» был бассейн для плаванья и маленькие коттеджи, сдававшиеся внаем. В них жили по одному, по двое или по нескольку человек. Меня поселили в домике, где уже находился один постоялец — а…
Мы стояли в подъезде ее дома. Было темно и очень холодно.
К нам подошел маленький человечек в форме полковника. От улыбки все лицо у него пошло морщинками, он производил сугубо штатское впечатление. Услышав, что я работаю с Холтом, он сразу же отвел меня в …
Некоторое время она молча смотрела на меня.
— Подождите до следующего фильма. Может, сыграете в нем пирата или шейха.
— То самое! Нечего распускать нюни! Старая баба!
— Я бы удовольствовался меньшим — не родиться евреем в Германии, сказал Лахман-Мертон.
— А можно? В логове этого гангстера? А он не позовет полицию, чтобы выгнать нас отсюда? Или, может быть, у тебя есть апартамент с гостиной и спальней?
Я шел сперва сзади, потом обогнал ее; торопливо и почему-то осторожно поднялся по скрипучей лестнице, устланной серой дорожкой, мимо таблички со словом «Думай!» к своему номеру на втором этаже. И ост…
— Да. Если бы это был действительно обман, ты не сумела бы меня обмануть. Один обман автоматически исключает другой. Нельзя двумя ключами одновременно открывать один и тот же замок.
Равик толкнул меня. Он заметил, что я вздрогнул. Я кивнул. Розенбаум взял верх: он знал, что я не рискну устроить драку перед гробом Кана. Я хотел выйти на улицу, но Равик снова толкнул меня.
— Именно потому, — сказал Равик. — Кан знал: с неминуемым надо смириться. А это неминуемо.
— Я их и сам могу купить. Это даже проще, — сказал я разочарованно.
Меликова в гостинице не оказалось. Зато появился Лахман. Он, как всегда, был в волнении и весь потный.
Это были светлые дни, наполненные любовью, как соты медом. Май врастал в лето, появлялись первые сообщения из Европы. Мне казалось, будто раскрывается склеп, долго остававшийся замурованным. Если ран…
— Вам сказали правду, Бетти. Почему надо обязательно думать, что правда — это самое худшее? Неужели вы не можете жить без драм?
— Сперва пальто! — заявила энергичная дама.
— Жаль, что нельзя гулять ночью в Сентрал-парке, — сказала Наташа. Через час это уже станет опасно. Четвероногие хищники засыпают, а двуногие просыпаются. Где вы были сегодня? У своего хищника антикв…
Я был поражен. Куда девались его светские манеры? Впрочем, его внешнему лоску я никогда особенно не доверял.
— Вы наверняка останетесь в Америке? — спросил я.
— Кто вам дал рецепт? — спросила она меня.
Перед павильоном стояло несколько ковбоев и кучка людей в старинных одеждах: дамы в платьях до пят, бородатые пуритане в широкополых шляпах и в сюртуках. Почти все они были загримированы, что при све…
— После войны ваши книги снова будут издаваться, — заметил я.
— Это прекрасно, Наташа, — сказал я. — После семи часов я буду в гостинице. Приезжай, когда тебе удобно.
Я знал, что мы сражаемся в шутку, что это всего лишь игра. Но стрелы были не такие уж тупые, слова проникали глубоко под кожу.
— Вы — золото. Но почему мне не говорят правду? Я ее перенесу. Куда ужаснее не знать, что с тобой на самом деле.
— Да. Я должен адвокату, который продлевает мой вид на жительство.
— Тушеная говядина! — повторил он. — Высший класс!
Я увидел Лоу-старшего, поднимавшегося из подвала. Он был похож на Лазаря, выходящего из гроба в пещере. Он вроде бы постарел, но такое впечатление производили на меня все знакомые, с которыми я снова…
— Знаете, почему я читаю вам курс лекций по высококвалифицированной торговле картинами?
Кан свободно ездил по стране. Самое пикантное заключалось в том, что он путешествовал как представитель другого фашистского диктатора, а тот не имел об этом ни малейшего понятия. Скоро Кан стал сказо…
Бетти Штейн была убеждена теперь, что у нее рак. Никто ей этого не говорил, наоборот, все ее успокаивали. Тем не менее с настороженной проницательностью, свойственной недоверчивым больным, по крохам …
Я вновь и вновь растолковывал ему, что все происшедшее в Германии было подготовлено и совершено не какими-то существами, спустившимися с Луны или с другой планеты и изнасиловавшими страну, — нет, это…
Девушка прошла по комнате. Она была изящной, с черными волосами и узкими ступнями и невольно напомнила мне насекомое с прозрачными крылышками. Я посмотрел, не вернулось ли оно опять, но ничего не уви…
— К сожалению, все выглядело иначе. Я мог бы надавать себе оплеух за то, что не удержал язык за зубами, но разве может коммерсант смолчать? Растерявшись, я спросил, что она имеет в виду. Понимаете, я…
— У вас же была еще одна картина Дега, которую вы мне хотели показать, — заметил он как бы между прочим.
— Я сделаю для вас все, что смогу. Позвоните мне послезавтра утром.
— Я только оттуда. До этого я целый час сражался с Грефенгеймом. Думаю, он вернул бы Гиршу деньги, если бы я не пригрозил, что пошлю их в Берлин в организацию «Сила через радость». Он, видите ли, не …
— Это же моя профессия. К вечеру я уже сыта ею по горло.
— Я слушаю это с таким же удовольствием, как и вы.
— У этого слова две ложные посылки. Странно, что оно так долго просуществовало на свете. Оно — как предмет между двумя зеркалами.
— И не подумаю. Я буду лежать с тобой рядом.
Я молча слушал его болтовню. Наконец он перешел к делу. Он хотел, чтобы я посмотрел, нет ли каких ошибок в сценарии, и, кроме того, чтобы я был у него своего рода консультантом по костюмам и режиссур…
Я двинулся дальше. Время от времени я останавливался у табачных лавок, у обувных магазинов и магазинов фарфора или у гигантских витрин модных портных, перед которыми толпа зевак пожирала глазами каск…
— Счастье в укромном уголке, да? Все это вы придумали. Не верю ни единому вашему слову.
— Это спальня мистера Купера, — сказала она, — здесь, пожалуй, найдется место.
— Это неправда, — ответила она. — Ты лжешь, все неправда, хотя такие слова и приятно слышать.
— Эти абажуры принадлежали женщине. Они мексиканские.
— Вы кое-как познакомились с первой в истории тотальной войной и думаете, что она для всех — внове. Но мы, деловые люди, ведем тотальную войну с сотворения мира. Фронт проходит у нас повсюду. — Лоу-с…
— Хорошо. Надеюсь, его хозяин еще здесь. Он ведь тоже француз.
Я полагал, что снова подвергнусь нападкам за свой немецкий характер, но чувствовал, что она выжидает. Предвидеть она не могла только одного что я не стану возражать. Поэтому она отступила.
Лицо у Силверса сразу стало каким-то помятым. Казалось, за несколько секунд он постарел на двадцать лет.
— Еще как может! Огромное количество известнейших фирм наживается на этих несчастных истерзанных рабах. Эти фирмы даже построили филиалы своих заводов близ концентрационных лагерей, чтобы сэкономить …
— Евреи даже и не пьяницы. Нет, уж лучше я пойду домой, в свою комнату над магазином, а завтра вволю посмеюсь над собой. Доброй ночи, Роберт.
— Ты мог бы попасть в армию? — спросила она. — Если бы захотел?
— Вы останетесь в Америке? — спросил я Равика. Он кивнул.
Я огляделся. Это была скромная квартирка на пятнадцатом этаже: гостиная, спальня и ванная. Для Фрезера квартира была недостаточно шикарной. Из окон гостиной и спальни открывался великолепный вид па Н…
— Ну что ж, давайте попытаемся, — сказал Силверс наконец. — Особых знаний здесь не требуется. Мне нужен человек надежный и молчаливый. Это главное. Шесть долларов в день. Согласны?
Лоу сунул сигару в ступку эпохи Возрождения, но тут же вытащил ее обратно, разгладил и закурил снова.
Конечно, этого и следовало ожидать. Почему в Нью-Йорке должно быть не так, как в любом другом городе мира? Надо бы мне это знать. Документы у меня в порядке, но не совсем. И у Педро, видимо, тоже. Чт…
— А отчего бы и нет? Разве ты не Робинзон? Робинзон, который без конца убеждает себя, что видел следы на песке?
— Я хотел бы взять ее на несколько дней, — сказал я.
— Я остановлюсь в «Беверли-Хиллз». А вы в «Садах Аллаха».
В музее я оказался не случайно. Смерть Моллера задела меня сильнее, чем можно было ожидать. Вначале она как будто не слишком взволновала меня, ибо мне нередко доводилось переживать такое во Франции в…
— Скоро начнутся ваши владения, — сказала Наташа Петрова.
— Не забудьте, что я вам говорил о немецких акциях. После перемирия их можно будет приобрести за бесценок. Но они будут расти, расти и расти в цене. Можно ненавидеть страну в политическом отношении, …
— Очень аппетитно. Не правда ли? — спросил Танненбаум.
— Новый! — сказала она, и я, проследив за ее взглядом, вытянул ногу.
— Начнем с малого. У меня есть кое-какие деньги на банковском счету.
— Посмотреть ведь никому не возбраняется? — проквакала она своим хриплым голосом. — Или это тоже невозможно?
— Послушай, — сказала она, — дай мне выпить.
— Люблю такие ночные разговоры обо всем и ни о чем, — сказала она. Все, что я вам наговорила, разумеется, неправда.
— Завтра вечером будет готово, — сказал продавец.
— Умираю от скуки, — ответил Кан и оглянулся по сторонам.
— Я не у коллекционеров и не у миссис Уимпер. Я в магазине братьев Штерн. Среди сыров и салями.
— А сколько бы вы заплатили, если бы у вас были деньги? — не унимался Купер.
— Может быть, повесить картину здесь? На этой стене, над кушеткой самое подходящее место.
— Одну минуту, — сказал я Наташе, — вот где мы решим проблему ужина. Я открыл дверь.
— Это правда. Вы считаете, что могли бы быть счастливы с Кармен?
— Надо было запросить на тысячу долларов больше.
— Это только слова, — сказал я. — Все в этих рассуждениях не так. Любую ситуацию можно вывернуть наизнанку.
— Наверное, так думали почти все. Меликов кивнул. У него был землистый цвет лица, и весь он был какой-то серый.
— В то, что с каждым днем мне становится хуже, — ответил я.
— Теперь редко чему-нибудь радуешься, не правда ли?
У Силверса я поначалу должен был составлять каталог на все когда-либо проданное им и отмечать на фотографиях картин имена их прежних владельцев.
— Да, я родилась в Бреславле, — заявила Бетти Штейн, — и все еще горжусь этим.
Мне бросилась в глаза сосредоточенность и вместе с тем какая-то растерянность Кана. Я связывал это с Бетти и с Кармен. Я надеялся, что это скоро пройдет.
— Для вас вся эта история — милая шутка, — сказал я. — А я рискнул ради нее почти половиной состояния.
— Да, они действительно здесь бывают. Не хочешь ли завтра пообедать со мной? Могу за тобой заехать.
— Даже в Америке. — Я вспомнил своего адвоката. — Кукушка, — сказал я.
— И вообще на вашем месте, Бетти, я не стал бы ломать себе голову насчет этого, — сказал я. — Подождите, пока война кончится. Тогда увидим, как будут развиваться события. Может быть, совсем иначе, че…
— Именно потому, — сказал я, не веря в это.
— Вы не хотите из этических соображений. Не правда ли? — спросил я.
— Сколько они стоят? — сразу же спросил он, и мне захотелось его обнять, до того он был искренен и неподделен в эту минуту.
— Я устала, Джек, — сказала она. — Сегодня у меня был трудный день. Отвези меня домой.
— Никто не знает этого лучше нас, романтиков. Ах, эти обманчивые слова, которые рассеиваются от легкого дуновения ветра, как облачка пуха. С тобой все иначе. Тебе не надо лгать.
— Нет, сперва вечерние туалеты, — запротестовал фотограф, худощавый светловолосый человек с золотой цепочкой на запястье. — Иначе они сомнутся.
— Пойдем поужинаем, — предложил я. — Могу сводить тебя в «Павильон». Только не говори «нет». На худой конец можно съесть котлету в закусочной. Или пойдем туда, куда ты захочешь.
Она не ответила. Я стоял на Восемьдесят шестой улице в Нью-Йорке и смотрел не отрываясь на кафе «Гинденбург», откуда доносились звуки духового оркестра. В кафе «Скрипач» был выставлен домашний кренде…
— Идет, — согласился я. — И машину в мое распоряжение, пока я буду у вас консультантом. И еще одно условие: после обеда я должен быть свободен.
Лоу-младший не был в смокинге. Мы увидели его в ту секунду, когда он входил с улицы, освещенный последним грязновато-медвяным лучом солнца, весь пропахший бензином и выхлопными газами. На нем была уз…
— От немцев, которые оккупировали Бельгию.
Я нашел его в магазине, где по радио транслировали речь президента Рузвельта. Сквозь раскрытые двери на улицу доносился оглушительный шум. Перед витриной столпились люди и слушали речь.
Она уставилась на меня своими большими блестящими глазами.
Здороваясь и обмениваясь улыбками со знакомыми, мы прошли по узкому проходу, где находились туалет и гардероб, и выбрались наружу. Улица дышала теплом и влагой. У входа выстроились в ряд такси. Швейц…
— Правильная стратегия, — заметил Силверс, — половина успеха в нашем деле. Теперь пойдемте.
— Обычно эмигранты норовят быть вместе. А тебе, по-моему, ни до кого нет дела.
— Картину Дега вешать назад не будем, — сказал он. — Утром вы доставите ее господину Куперу.
— Ты здесь, Роберт? Почему ты сидишь в темноте?
Я привел себя в порядок. Она встала. Я не спускал с нее глаз: теперь она могла пройти мимо меня, но я мог еще удержать ее.
— Вы ведь для всех нас, эмигрантов, как родная мать, Бетти. Без вас мы просто жалкие скитальцы.
Я пристально смотрел на ее бледное чужое лицо, глаза, глядевшие куда-то поверх меня, на ее рот и руки. Она даже не кивнула мне, за ней не захлопнулась дверь, а ее уже давно здесь не было.
— Выходи, — сказал я. — Этот разговор не для ванны. Вылезай из воды!
— А иногда вы производите именно такое впечатление. Почему бы вам не посмеяться над другими? Вы так серьезны. Вам явно не хватает юмора! Ох уж эти немцы…
— В некоторых ситуациях героическое одиночество кажется нелепым, сказал я. — Ваша холодная каморка…
— Нет, нет. Но держать вас вечно мы тоже не можем. Вы ведь скоро кончите? Чем вы занимались раньше?
К тому же документы у меня были не в порядке, хотя буквально чудом я стал обладателем настоящей американской визы, дававшей мне право на въезд. Но паспорт мой был на чужую фамилию. Иммиграционные вла…
Я принес и поставил картину перед ними. Силверс долго не произносил ни слова: он смотрел в окно на облака.
— Понимаю. И о твоем теперешнем занятии тоже?
Нас быстро обслужили, и менее чем через час миссис Уимпер стала прощаться.
— Ах, куры! — воскликнул я. — Тогда все понятно.
— Наташа! — окликнул я, когда она поравнялась со мной. — Думаешь о том, какую диадему взять сегодня вечером напрокат у «Ван Клеефа и Арпельса»?
— А разве не дала? — Лоу с ожесточением почесал свой лысый череп мечом Михаила Архангела; скульптура была подделкой под старину. — Не будь войны, вы не оказались бы в Америке.
— Так можно прождать всю жизнь. А мне хочется самой попытать счастья.
— Не кажется ли тебе, что мы идем на это, чтобы сохранить хотя бы жалкие остатки индивидуальности, а иначе нас всех нивелирует время?
Это был дом на Пятьдесят четвертой улице. Красные ковровые дорожки, по стенам гравюры на металле, лифтер в причудливой ливрее. Наконец, сам лифт, обшитый деревянными панелями, с зеркалом. Благосостоя…
— Почему фотография Форстера у вас в траурной рамке? — спросил я. — Он ведь жив.
Силверс слушал меня с видом человека, которого ранили пулей в живот. Потом он покачал головой.
Но я не верил тому, что она мне сказала. Даже если в этом была хоть какая-то толика правды, в тот момент мне было все равно. Наташа здесь, рядом, а все прочее — для людей с устроенным будущим.
— Ну, не такие, как все. Например, как моя хозяйка. У вас всегда все сложно, трудно.
— Я лежу в ванне, Наташа. Исключительно невыгодная позиция. Давай заключим мир.
— Наташа Петрова, — сказал он. — Давно вы вернулись?
— Какой вы странный, — сказала она. — Рассуждаете, как старик. Скажите, вам никогда не хотелось стать пастором?
— Хочешь меня заколдовать? — спросила она. — Или уже успел пресытиться радостями домашнего очага?
— Вы уверены? — спросила она вдруг сердито.
— Трудно ждать так долго, — сказал Грефенгейм. Он взял стеклянную трубочку, с помощью которой очищают дно аквариума от тины, не замутив воду. — Так вы считаете, ее выпустили из Берлина. В какой-нибуд…
— Скажите, не раздумывая, какое бы вы купили?
— Я стараюсь лгать как можно меньше. Так значительно удобнее.
— Удивительное дело, — сказал Кан. — В Нью-Йорке почти не встретишь китаянок. Либо они сидят по домам, либо китайцы разрешили проблему внеполового размножения. Китайчат на улице сколько угодно, а жен…
— Да, но это гораздо опаснее, — сказал я.
Водка была замечательная. Все, что я пил до этого, казалось мне теперь слишком крепким и невкусным.
— Каждый представляет себе Анну Каренину по-своему. Боюсь, что она была гораздо толще, чем теперешние женщины. Нравы меняются. В девятнадцатом веке были еще рубенсовские формы и носили твердые длинны…
— А ваш верховный жрец? Он говорит о картинах со слезами на глазах, будто это его родные дети, а потом выгодно продает их. Впрочем, он продаст и мать, и отца.