— Тебе нравятся слезливые дуры, которые грозятся уйти в монастырь?
— Все это не так, и ты это прекрасно знаешь. Но не хочешь мне сказать. Быть может, не хочешь сказать и себе самому. Я слышала, как ты кричал.
— Не могу, вот и все. Прогони меня, если хочешь.
— Скорее! Вы — ко мне в комнату, а Педро — сюда. Понятно?
— Наверное, и меня это ждет. Меликов утверждает, что этого не минуешь.
Гирш не ответил. Лицо его одновременно выражало и злобу и боль. Злоба застыла у него в глазах, и он горбился сейчас сильнее, чем вначале. Но я уже не раз убеждался, что боль из-за утраты денег бывает не менее сильной, чем любая другая боль. Не исключено также, что Гирш видел таинственную связь между страданиями сына и его, Гирша, подлостью в отношении Грефенгейма. Не потому ли он так быстро уступил? И не возросла ли его злость из-за невозможности сопротивляться? Как ни странно, мне было его почти жаль.