— Как дела, мистер Лоу? — нарочито небрежным тоном спросил я, опасаясь вызвать недовольство у этого романтика.
— В тюрьме мне исполнилось семьдесят лет. Да и давление у меня чертовски высокое.
— Конечно, нет. Зачем? У Вильденштейна мне пришлось бы, наверное, весь день торчать в салоне возле картин. У вас мне нравится больше.
— К чему я стремлюсь? — повторил я, чтобы выиграть время. — Что ты под этим подразумеваешь?
Я постепенно начинал узнавать себя и окружающее, и в этом изможденном молчании, когда не знаешь, что ты чувствуешь острее — молчание или предшествовавшее ему беспамятство, до меня вдруг донесся слабый запах горелого. Я было думал, что мне это показалось, но потом увидел на плитке эмалированную кастрюлю.
— А меня все еще зовут Росс. Это моя ненастоящая фамилия.