Все цитаты из книги ««...Расстрелять»»
— Молодцы! Всем объявляю благодарность! Ведите их прямо ко мне!
— Что?! Опять?! И уписался?! Где он лежит?! Так… ясно… струя кардинала, почерк австрийский…
— Спасибо, — говорит генерал, делает всё, как сказали, и попадает в безлюдный трюм.
У него были голубые невинные глаза. Комдива просто трясло, когда он видел этого урода. Он останавливал машину, подзывал его и начинал его драть. Драл он его за всё прошлое, настоящее и будущее. Драл …
Инспектором был маршал со странной фамилией Держибабу. О нём ходили легенды и предания. Поскольку он был от Министра Обороны, он мог на флоте выкинуть любой фокус, любое коленце, мог потребовать что …
— Ну-у?… И когда же я буду целовать ваше длинное тело?
— Что вы тут опять написали? Липа должна быть липовой, а не дубовой. Поймите, дело может стоять, но журнал должен идти…
Оцепенело. Комдив лежит… с ангельским выражением… с остановившимися открытыми глазами… смотрит в потолок… рот полуоткрыт… «Буль, буль, буль», — за бортом булькает дырявая цистерна главного балласта… …
— …Вы хотите, чтоб нам с хрустом раскрыли ягодицы?… а потом длительно и с наслаждением насиловали?… треснувшим черенком совковой лопаты… вы этого добиваетесь?…
Жизнь наша, Шура, коротка и обкакана, как детская распашонка, основной лозунг момента — спешите жить, Шура, спешите чувствовать, смеяться. Смешливые встречаются только на флоте, в остальных местах их…
— Чья это там фантастическая задница, развевающаяся на ветру, на нас неукротимо надвигается?
После этого он бросает журнал штурману в рожу. Рожа у штурмана большая, и сам он большой, не промахнешься; журнал не закрывает её даже наполовину: стукается и отлетает. Штурман, отшатнувшись, столбен…
Комдив — сын героя. Про него говорят: «Сын героя — сам герой!». Поджарый, нервный, быстрый, злющий, «хамло трамвайное». Когда он вызывает к себе подчиненных, у тех начинается приступ трусости. «Разре…
А дальше — Ленинград, проспекты-светофоры, и на службу на автобусе, и двенадцать нарядов в год, и «с девяти до пяти», и два выходных в неделю, и по выходным — семья, семья, семья…
— Я сейчас соберу узкий круг ограниченных людей; опираясь на них, разберусь как следует и накажу кого попало.
Слышали, наверное, выражение: «Вот выйдешь, бывало, раззявишь хлебало, а мухи летять и летять»? Именно такое выражение сошло с лица бедного лейтенанта после общения со старпомом.
— «Есть», «так точно», «никак нет» и «ура!» — четыре слова, отпущенных военнослужащему. Как из них сделать кандидатскую диссертацию? Не понимаю…
Есть такой на флоте зверь — «чёрный песец», и водится он в удивительных количествах. Появляется он всегда внезапно, и тогда говорят: «Это «чёрный песец» — военно-морской зверь».
— И научите их обращаться с «каштаном»! Это боевая трансляция. Научите, проинструктируйте, наконец, а то ведь утопят когда-нибудь нас, запросят вот так «добро» и утопят!
Утром всё выяснилось. Выл доктор у соседей. Он нажрался до чертиков, а потом высунулся в иллюминатор и завыл с тоски.
Зам чего-то жуёт и исчезает. А потом он нам рассказал, как такими орденами награждают. Я, говорит, служил на «дизелях», и был у нас там мичман Дед. И служил тот Дед на «дизелях» ещё с войны, лет трид…
— Пе-ре-с-та-нь-те из-де-ва-ть-ся! У на-с у-же столы пла-ва-ют!!!
— Всё! Больше не плаваю! Всё! Есть приказ, — сказал командир атмосфере и, повернувшись к лодке, поклонился ей. — Прости, «железо», больше не могу!
Его уволили в запас через месяц. Комендант построил гауптвахту в последний раз и заявил ей, что, если б знать, что всё так просто, он бы начал их стрелять ещё лет десять назад. Пачками.
— А теперь опять жопой! — СМР уже накрылся одеялом с головой, сделал в нём дырку и верещит оттуда.
Мы с Лбом устраиваемся, как римляне на пиру, сейчас будет весело. Грохот после «жопы» усиливается. Какой-то бешеный мичман.
Личный состав должен быть тупой и решительный, исполнительный до безобразия и доведенный в этом безобразии до автоматизма.
Пришлось нам срочно линять. Ведём его втроем, за руки за ноги, а он орёт, дерётся и показывает нам приёмы кун-фу. И тащили мы его задами-огородами. На тёмной улочке попадаем на мужика с кобелем. Огро…
А как данная ситуация трактуется нашим любимым Корабельным Уставом? Она трактуется так: «Не в своё — не лезь!».
Корабельный изолятор. Тёмный, тесный, как сумка сумчатого млекопитающего. Справа, как войдёшь, докторский гальюн, прямо перед вами — двухъярусная койка, слева — окно, прорубленное в амбулаторию. Коне…
Кумжа — это учение, на котором генералы академии Генштаба знакомятся с подводными лодками. В определённой базе для них выстраивают все проекты лодочек. Корабли покрашены, сияют кузбаслаком, внутри, п…
— Савелии! Савелии! Савелии! Где эта падла?
— Что вы об меня третесь!… тут!… — сказал ему командующий и выслал его из беседки.
Генералы гурьбой, переговариваясь, появляются у входной шахты люка. Первый из них начинает спускаться внутрь. Вместо того чтобы повернуться к поручням лицом, он поворачивается задом. Полез. Локти во …
В конце стола сидел седой капитан второго ранга из механиков. Красный, распаренный, он пил и ни с кем не спорил. Он смотрел перед собой и только рюмку к губам подносил. Как-то незаметно для самого се…
Лошадь одним вдохом выпила аквариум, заскользила по паркету передними копытами и въехала в спальню.
— Помощник! Где у нас книга расстрелов?… А-а, вот она… Так… фамилия, имя, отчество, год и место рождения… домашний адрес… национальность… партийность… Так, где у нас план расстрела?
— Вы говно, лейтенант, повторите! — и лейтенант опять повторил.
— Где моя фуражка? — спросил командир тихо, точно про себя.
— Хорошо! Становись в позу бегущего египтянина!
— Молодец, Пардон! — сказали все и отправились досыпать.
— Это не усы, это трамплин для мандавошек.
Пенелопа как подрубленная встала в позу бегущего египтянина, держась за газовые конфорки и заранее исходя стоном египетским. Она ждала, и грудь её рвалась из постромков, а лейтенант всё никак не мог …
— Что?! С кем я разговариваю? Что такое?! Кто пьяный? Вы пьяный?
Врачи пожимали плечами и не давали ему годности. Скоро его уволили в запас. На пенсию ему хватило. До вагона его провожал заместитель командира по политической части: случай был исключительно тяжёлый…
Помните, когда я захотел попасть в подводники, мне сказали, что нужно рыть носом и остальными частями тела, и я рыл?
— Северный флот… плюнь ему в рот, Северный флот… не подведёт… Ну, конечно, «плюнь ему в рот» — это наша отсебятина, но насчёт всего остального — это, извините, к автору.
— Так! Всё! Дрова в исходное! Удалось отбиться: теперь это не наш объект.
…Вечереет. «Звёзды небесные, звёзды далекие…» Город светится. Огоньки по воде. А люди сидят сейчас в теплых квартирах… От, сука…
— Десять минут даю! Для наведения порядка! Десять минут! в 10 часов — доклад Потехину об устранении замечаний! В 10.30 здесь на «Волге» будет начальник режима флота! Седой капитан первого ранга. Он в…
Комендант давно был существом круглым, но всё ещё мечтал, и все его мечты, как мы уже говорили, с плачем цеплялись только за ослепительный подол её величества мадам демобилизации.
Зазвонил телефон. Я добрался до него через груду тел и машущих рук. Я снял трубку и представился. Звонил замполит.
— …и осуществили ремонт методом выхода из дверей…
Через двадцать минут я всё убрал. Мусор я выбросил. Там в углу есть заколоченная дверь на нехоженый трап. Туда все всё выбрасывают. Последней туда полетела лопата. Дверь я поставил на место и забил н…
Старшина команды трюмных нырнул из центрального головой вниз и пропал. Прошла минута — никаких докладов.
В комнате стоял запах расстрелянного унитаза, целой стаей летали меркаптаны и, летая, поражали обоняние, зрение и воображение.
Нельзя. У нас на флоте своих капразов навалом, и чужого у нас просто пошлют вдоль забора надписи читать, вот адмиралы и надрываются.
— Агаты… агаты… агаты… Хочется агатов… Хочется нащупать агаты… Тянешь руку, а попадаются всё не агаты…
— Идите сюда!… Ближе!… Нечего трястись! Вы — кто?! Я вас спрашиваю: вы — кто? Я вам что? Я вам кто?! Кто! Кто?!!
Русских моряков лучше не трогать, лучше не доводить.
— Старший лейтенант Петров по вашему приказанию прибыл!
— Очень просто, — сказал Лёха, — делайте, как я.
— …по-ротно… на одного линейного дистанции…
Вова чисто машинально, слепыми движениями вынул свой верный «пистоль» и, как говорили в древности, «сильно посыпал пороху на полку».
Отдыхая после этого в Хосте и принимая первую в своей жизни сероводородную ванну, Платонов вдруг с удивлением приятно обнаружил, что его здоровьем интересуются: подошёл мужик в халате, пощупал пульс …
Вова вошёл в пятиэтажную железобетонную времянку, поднялся на четвёртый этаж и, осторожно открыв дверь, вдохнул сразу двести пятьдесят органических составляющих, которые принято считать «теплом домаш…
Но, сидя на насесте, все за неё всё равно держатся: сами видите, народ у нас дикий, он в гальюн не входит, а с лязганьем вламывается, так что — чтоб не выдернули — все держатся за ручку, как мартышки…
Офицерское братство, такое ли ты сейчас, как в дни моей юности?
Окосевшее утро вылило, в конце концов, за окошко свою серую акварель, а серое вещество у лейтенантов от возвратно-поступательного и колебательно-вращательного раскаталось, в конце концов, в плоский б…
— Спасибо, сестра, — говорил я томно и шёл в палату.
Есть мнение, что минные офицеры — это флотское отродье с идиотскими шутками. Они могут вставить коту в зад детонатор, поджечь его и ждать, пока он не взорвётся (детонатор, естественно). Есть подозрен…
Нет, пожалуй, камбуз нельзя ему доверить: у него там всё свистнут — и все люди разбегутся. Патруль? В патруль тоже нельзя: там на одних рефлексах иногда приходится действовать, а у него рефлексов нет.
— На, лейтенант, читай и подписывай, ты у нас член комиссии.
Начёс развалился, и волосы полетели вслед за комдивом по воздуху, как хвост дикой кобылицы.
Грузовик резко тормозит, и нашего беднягу со всего маху бросает вперёд и бьёт головой в борт, от чего он теряет сознание и пенсне…
Через двадцать минут точка затеребила остальной организм: кто-то вошёл и сел. Капитан, видимо, почувствовал спиной инфракрасное излучение, потому что он моментально поднял голову и открыл глаза. Чере…
— Смотри, сука, — пригрозили ему, — не будешь крыс ловить, за яйца повесим, а пока считай, что у тебя пошёл курс молодого бойца.
Помощник, всё слыша, подумал неторопливо: «Вот как вредно столько жрать», — достал изо рта всё ещё живого таракана, щелчком отправил его в угол, сказав. «Чуть не съел, хороняку». — Ковырнул в зубах, …
— А ну, голубь лысый, пойдём-ка, по устройству корабля пробежимся.
— Подождёт, не обломится, — обрубил бородач, — народ тебя ждёт. А мы тебе справку заделаем… печать… вроде ты у нас приболел, что ли, — борода так захохотал, что какая-то впереди крадущаяся тётка с ко…
Не в силах выразить теснивших грудь чувств, комдив влетел в штурманскую, увлекая за собой штурмана. Дверь штурманской с треском закрылась, и из-за неё тут же послышался визг, писк, топот ног, вой кро…
Потом Кеша что-то гаркнул трюмным, и они тут же обнулили штурману лаг.
— Видишь ли, Шура, замечания и традиции у нас с русско-японской войны. А может быть, с Чингисхана… Не устранены ещё… И грань между замечанием и традицией такая стёртая… что замечание легко переходит …
И за Серёгой тоже наблюдали. Один из наблюдателей, подставив вертикально под Серёгу швабру, — этот неизменный инструмент для шуток — крикнул ему истошно: «Серёга, прыгай!» Если военнослужащему вот та…
— Да-а-а. Нам такие не давали. Они теперь вон какие. Молодца, Мишка, молодца, не посрамил, да-а-а…
Интересно, почему только на Северном флоте бакланы летают над мусорными кучами, а вороны над морем? Потому что Страна Наоборот.
Стасу сюда, а нам, пардон, отсюда. Слава Богу!
Вот тут-то всё и началось. В квартиру к нему постоянно кто-то стучал, а остальной экипаж в свой трёхдневный отдых искал его по сопкам и подвалам. Приятелей его расспросили — может, он застрял у какой…
— Насмерть?! — спросили они быстро. Им хотелось насмерть.
Но когда они греются на солнышке, то людей они почти не замечают, и можно даже войти за ограду. Наши попросились и вошли.
Я ушёл из каюты, чтоб не слышать эти вопли венского леса.
Все его считали балбесом. Он ни бельмеса ни в чём не понимал. Даже за оскорбление считал что-то понимать, но мог потребовать со всей строгостью, привлечь, понимаешь, мог к ответственности.
— Боцман! — орёт командир, опять сунув голову в шахту люка. — Что у вас там происходит?!
— Да есть у меня план, есть, — говорил я ему, — успокойтесь.
Все застывают. Замирают. Соображают. Думают про себя. Онемело. Остекленело. Минуту, наверное.
Прописка — основное деловое качество офицера, его кошмар и надежда, его пробковый пояс, его бревно, его соломинка… есть у тебя прописка — и ты человек; нет? — извини…
Но отдел кадров у нас даром хлеб не ест: тут же отыскалось чудное место в Кзыл-Орде. Только нужна была годность к плавсоставу. Вы не знаете, зачем нужна годность к плавсоставу в Кзыл-Орде? Может быть…
Флагманский врач пристегнул к этому делу двух молодых подающих большие надежды врачей, а сам в тот день, когда пристегнул, вздохнул с облегчением.
И ели мы его с удовольствием, потому что очень есть хотели.
А Барону, преподавателю вычислительной техники, кроме заветного графина в карман тужурки удалось впрыснуть органическую кислоту, запах которой по своей сложности мог бы соперничать только с её назван…
— Ни хрена не видно, зелень пузатая, дырку заделали. Дежурный, тащи сюда все ключи, какие найдёшь.
В копию его служебной карточки, для полноты его общественной физиономии, вписали пять снятых и двадцать неснятых дисциплинарных взысканий; срочно слепили две копии суда чести офицерского состава, а з…
«Офицерская честь» — павший афоризм, а слова «человеческое достоинство» — вызывают у офицеров дикий хохот, так смеются пьяные проститутки, когда с ними вдруг говорят о любви.
Старые капитаны первого ранга задумчивы, как водовозные лошади, когда, понурив голову, идут они себе еле-еле и смотрят перед собой, поводя ушами и отгоняя мух (лошади, конечно); хотел бы я знать, о ч…
— Что вы тут ходите!… Ногами!… С умной рожей!… Па-дай-ди-те сюда… я вам верну человеческий облик!…
Однажды двинулся он решительно в гальюн, а свита за ним, торопливо друг друга огибая, а он — прямо в кабину. Те за ним сунулись, но он дверь закрыл. Молчание. Стоят все, смотрят на дверь, ждут.
Нэнси пробыла в базе девять часов. За это время она ни разу не попросилась в гальюн.
Потом он всегда поднимал Серёгу, взваливал его на плечо и тащил на лодку.
— Что вы! — суетится генерал. — Присядьте!
Новая жизнь, слава Богу, всегда начинается завтра, а не просто сейчас. Есть ещё время решиться и застрелиться или, наоборот, возликовать и, обливаясь слюнями, воскликнуть: «Прав ты был, Господи!».
Крыса попалась в петлю. Её повесили в боевой рубке с биркой: «Повесилась в результате якорного режима».
— Да, да, Сидоров, Сидоров. Где он? Что вы на меня так смотрите?
Не будем далеко ходить, возьмём наш экипаж. Согласно РВЖ, ГДУ должен носить каждый. Это твоя жизнь в минуту аварии независимо от того, кто ты. А зам командира по ПЧ почему-то это не выполняет, а ведь…
— Министр обороны? Товарищ маршал Советского Союза, докладывает майор Носотыкин… Да, товарищ маршал, да! Как я уже и докладывал. Пьёт!… Да… Каждый день… Прошу разрешения… Есть… Есть расстрелять… По м…
Долго мы ещё говорили про минёра и про то, что раньше не замечали, чтоб он такой гадостью питался, выпили не помню уже сколько, и тут вдруг запах пропал. Ну просто начисто исчез. И даже наоборот — за…
А старпом фонтанирует, не остановить; он кричит, что Родина нарожала идиотов, и что все эти идиоты заполнили ему корабль по крейсерскую ватерлинию, и что у этих идиотов под носом можно мину подложить…
— Вот пусть там и полежит, ничего страшного, сейчас уже холодно. Только окна, конечно, нужно будет открыть, — тут же приступили заводчане ко второму этапу сбережения усопшего, — а с батарей воду слит…
Но самый оригинальный адмирал, с самым большим комприветом, был тот, что нас в училище проверял. Маленький, седенький, толстенький, с белёсыми ресницами, по кличке «Свинья грязь найдёт».
Я с этим не согласен. Просто хамство экономит время: через хамство лежит самый краткий путь к человеческой душе. А когда у тебя этих душ целых сто и общаться с ними надо ежедневно по три раза на пост…
— Я ж тебя не спрашиваю, макака-резус, чего это ты по-русски не разговариваешь?
Огромный нос начальника штаба был главным виновником его клички, известной всем — от адмирала до рассыльного, — Долгоносик.
— Надо попрыгать, а то застудят мне братана, чем я потом размножаться-то буду? У меня ж редкий генетический код!
Ой, что тут творится. Ой, сколько слюней.
В общем, я сказал: «Живи, жаба», — и шлёпнул дверью…
— Эки-паж… стой!… Нале-во! Рав-няй-сь! Смир-но! Воль-но! Почему не поём? Учтите, не споёте как положено, не уйдём с плаца. Всем ясно?! Напра-во! Равня-сь! Смир-но! С места… ша-го-ом… марш! Песню… зап…
У него была молодая жена. Придя с моря, он всегда ей звонил и оповещал: «Гони всех, я начал движение», — и жена встречала его в полном ажуре, как у нас говорят, по стойке «смирно», закусив подол. И о…
И вот, чтоб мы быстренько, без выгибонов приняли корабль, посадили нас — оба экипажа — на борт и отощали лодку подальше; встали там на якорь и начали приёмопередачу.
— Если решатся враги на войну… Мы им устроим прогулку по дну… Северный флот… Северный флот… Северный флот… не подведёт…
В общем, крадётся зам в пилотке по центральному. А Петрович замов любил, как ротвейлер ошейник. Он нашего прошлого зама на каждом выходе в море гноил нещадно. А тут ему ещё кто-то настучал, что это з…
В каждом отсеке есть свой юродивый. Артюха — юродивый центрального поста. Юродивый — это тот, кому можно говорить всё, что хочется, за человека его всё равно не считают, а поскольку выходки его выход…
Он читал электронные схемы, потом паял, опять читал и опять паял, вместо того чтобы взять прибор и потрясти его, чтоб он заработал.
Было это так: пошли мы в кабак и напоили там дока до поросячьего визга. До состояния, так сказать, общего нестояния. Он нас честно предупредил: «Не надо, я пьяный — дурной», но мы не поверили. Через …
Ну терпи. Ещё чуть-чуть немножко времени проходит — видим, тоскует человек, пропадает. Ну, мы его и подбодрили, мол, давай, не смущайся, все мы такие, бакланы немазаные, с каждым бывало.
— Сергей Васильич! — обратился он к помощнику, когда тот появился в центральном, — что у нас происходит в первом отсеке?
Сто миллионов буратин! Столько же миллионов пап карл!»
Вечером Петровичу налили. Петрович выпил и стал — душа-человек.
— Ну ладно, граждане, — махнул рукой куда-то в сторону капитан, — вам — туда, а мне — обратно. Извините, если что…
— Не волнуйтесь?! — и тут командир вспомнил про Академию наук, правда, несколько не в той форме: — Я тебе «пущу» вытяжной! Ты у меня уйдёшь в академию! Все документы вернуть! В прочный корпус тебе ну…
Наверху задержался только командир. Он подождал, пока все исчезли, и нагнулся к тому месту, где, по его мнению, должен был быть диктофон.
— Могу: «Ч-т-о ж т-ы с-п-и-ш-ь, с-о-б-а-к-а, т-ы ж я-п-о-н-с-к-и-й к-о-н-ь…»
— Там город, Саня, город! Театр! Кино! Там женщины, Саня… прямо на асфальте… Идёшь… на асфальте — и женщина… идёшь — ещё одна…
Под музыку можно грезить. Под музыку командирского голоса, вылетающего, как ни странно, из командирского рта, лейтенанту грезились поля навозные. Молодой лейтенант на флоте беззащитен. Это моллюск, у…
— Петров, кутина мама, вот шлёпнул бы тебя на месте, не глядя, вот, была бы моя воля, кокнул бы.
Когда Петя открыл глаза и повернулся к корешу, он увидел, что тот смотрит в звёзды космическим взглядом.
Но лучше всего во время разноса не думать ни о чём, отключаться: только он прорвался к твоему телу, а ты — хлоп, и вырубился. А ещё можно мечтать: стоишь… и мечтаешь…
Русские забавы. Знаете ли вы, что такое русские забавы? Это когда кто-то согнутый пополам собирает во время приборки что-то с полу и стоит так, что самой верхней точкой у него является «анус» (изучай…
И вообще, с офицером можно сделать столько! Столько с ним можно сделать! Столько с ним можно совершить! Что грудь моя от восторга переполняется, и от этого восторга я просто немею.
Жена не встречала его на морском берегу, она ждала его дома, как верная Пенелопа.
Взяли мы ножницы, в каждой простыне посередине аккуратно дырочку вырезали, легли на спину и накрылись ими, а перед тем как накрыться, младших братишек настроили должным образом и сунули их в дырочку.…
Так мы и сделали: вызвали народ, взял народ в руки грейдеры — ручные совки — и начал плац пидарасить.
Капитан первого ранга из отдела устройства сидел в засаде. Капитаны первого ранга вообще испытывают сильную склонность к засаде, особенно из отдела устройства службы. Капитан первого ранга сидел ряды…
Вот такого дали нам доктора-орла. Если он чего и разрезал у человека, то одновременно изучал это дело по описаниям. Разрежет и сравнит с картинкой.
Подводная лодка сдаёт задачу номер два. Море, подводное положение, командиры и начальники собраны на разбор задачи, сейчас будет раздача слонов и пряников.
— Гни-да вы-ы казематная-я… слон вы-ы сиамски-ий… я вам хобот-то накручу-у… верблюд вы-ы гималайский… корова вы-ы иорданская-я… хрен вы-ы египетский!…
— Александр Николаич, — сказал командир заму в конце доклада, — у вас есть что-нибудь?
— Почему не налажена визуальная связь? — Чем больше непонятных слов, тем лучше. — Почему человек не отправлен на АТС? Почему у вас нет голосовой связи со вторым КПП? Почему грязь в дежурке? Почему ва…
— Точно! — орал он. — Дедушка! В Америке! Ядохимикаты! Лахудры! Пускай проверяют!
Офицера можно лишить очередного воинского звания или должности, или обещанной награды, чтоб он лучше служил.
— Восемьсот пятьдесят пятый бортовой! Куда вы движетесь?
— Что значит… послушайте… что вы мне тут? — сказал зам и выгнал интенданта.
Пардон понял, что в этом человеке он ошибся: в нём сострадания не наблюдалось; и ещё он понял, что его, Пардона, сейчас будут бить с риском для жизни кошачьей, — после этого он перестал укачиваться.
«Кто такие «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов».
— Лейтенанту Жупикову, — передали по кораблю, — прибыть во второй отсек к старпому.
Как-то на курорте он подумал-подумал, напился крепенько и начал купаться Аполлоном, раздевшись до него, до Аполлона, прямо на пляже. Его тогда схватили скрутили, ручонки за спину, дали по затылку и о…
— М-м… да… э-э… а у вас всегда так… м-м… Э-э… пахнет?…
При такой работе организм от неуклонного перегрева спасает только разрез на шинели сзади — он обеспечивает вентилирование в атмосферу и необходимый теплосъём. Это очень мудрый разрез. Сложился он так…
— Что вы мне тут арифметику… суёте?! Где воздух, я вас спрашиваю? Я задыхаюсь. Везде по 19% кислорода. Вы что, очумели? Четвертые сутки похода, не успели от базы оторваться, а у вас уже нет кислорода…
А тот буй, что об Кроншлот ночью било, так и разбило, и он тихо булькнул.
— Сучара! Кто это опять мне приклеил?! Вахта! Вахтенный! Где наша вахта?! Вот сучок! И не отодрать! Вычислю — убью!
— Куда вы хотите? — спрашивают лейтенанта в отделе кадров Северного флота. — В поселок Роста или в порт Владимир?
— Потеря связи, — завывал я в трубку, — потеря управления!
— Если нет мозгов, бери блокнот и записывай! Я всегда так делаю.
И хрустящие, скрипящие простыни; и с прыжка — на пружины; и — одеялкой, с головой одеялкой; и тепло… везде тепло… о, господи!… Петя глотал слюни, ветер вышибал слёзы…
Вернемся к вопросу о том, с кем мы, офицеры флота, делим свои лучшие интимные минуты, интимно размножаясь, а проще говоря, плодясь со страшной силой.
Зам вышел из отсека без пилотки и мокрый — хоть выжимай. Отвык он в академии от флотского языка. А впрочем, может, и не знал он его вовсе.
В конце концов в понедельник все разобрались во всём! (Едри его мать!) КГБ с милицией проводили его на вокзал, вручили ему билет, посадили в поезд, и он начал обратный путь на свой полустанок…
— Очнитесь, вы очарованы! Я спрашиваю: где? Где?!
Зам старался не смотреть на помощника, особенно на его сальные волосы, губы и воротничок кремовой рубашки. Это не добавляло аппетита.
«Умоляю! Только не это! Что угодно, но только не это! Только не трепет новой жизни.
Х-хэ-хэ! Бортпаёк они мечтали у нас оттяпать. Губёшки раскатали. Примчались и слюнями изошли. Кататься сначала научитесь!
— Товарищ капитан первого ранга, — обратился я, — разрешите нам ходить в ваш гальюн. У меня сорок человек… всего…
И я ему, с той же периодичностью, очень терпеливо и толково объяснял, что я дитя своего времени, что у меня мое только то, что на мне и с собой, и что ни один город Советского Союза, а тем более така…
«А так, — говорит, — выделяют по разнарядке пять орденов, ну и политуправление их все себе перехватывает. У них пять лет прослужил — Красная Звезда, ещё пять лет — Боевого Красного Знамени, а если ещ…
— Уф! — сказала лошадь и, обратив внимание влево, съела японский календарь.
На дизелюхах все это уже заметили: повылезали все наверх и интересуются: когда мы им врежем? Эти дизелюхи через неделю тоже в автономку собирались. Ужас! Сейчас кокнемся! Сто метров остаётся… пятьдес…
Утро начинается с построения. И не просто утро — организация начинается с построения. И не просто организация — вся жизнь начинается с построения. Лично моя жизнь началась с построения. Жизнь — это п…
Артюха мгновенно становится дураком, лупоглазит, все просыпаются и уже давятся от смеха.
Лейтенант — как обухом по голове — повторил и…
— Привет, — говорю я им, — слугам кардинала от мушкетеров короля. Наш зам вам эту бумажку передаёт и свой первый поцелуй.
— М-да, — сказал я и посмотрел на него с сожалительным осуждением.
— Я уже задрался идти вам навстречу!!! Облупился… весь! Ноги отстегиваются! Куда ни поцелуй моряка, везде жопа! Ублюдки! Рокло! Салаги! Карасьва! (Волосатый кулак под нос). Вот вам, суки, и вся полит…
Тут я изловчился и сказал, что у меня в подчинении матросов нет.
Когда буй привезли в базу, то оказалось, что это наш буй.
И дядя вспомнил то героическое время, когда по ночам выясняли, кто ты такой.
— Бросьте её бакланам, чтоб они её полную насрали…
— Неужели такое возможно? — говорил он, и ему говорили, что возможно.
— Отныне, — сказал он напоследок, — это бедное животное будет жить в моей каюте.
— Не-е, ребята, восемь градусов — это сдохнуть можно.
В то время когда к нему вполз зам, док уже досконально изучил человеческое сердце: зубцы, кривые и прочие сердечные рубцы. Трезвея от восторга, он уложил холодеющего зама на лопатки, приспособил карт…
И тут — гимн! Напросился я первым сдавать. Зашёл к заму, встал по стойке «смирно» и запел, а зам сидит, утомлённый, и говорит: петь не надо, расскажите словами. Не могу, говорю, это ж гимн! Могу толь…
Раздаётся ужасный грохот: кто-то барабанит в нашу дверь. СМР вытаскивается из одеяла: «Ну, чего надо?». «Народ» наш проснулся, но вставать лень. Стучит наверняка дежурный. Вот придурок (дежурными сто…
— Товарищи, и последнее. Сейчас наш врач, майор Демидов, проведёт с вами последний летучий инструктаж по поведению в городе. Пожалуйста, Владимир Васильевич.
— Простите! — приставал он. — Я вам сейчас отдам честь! Я вам сейчас отдам! — а капитан первого ранга из засады говорил только: «Да-да-да, хорошо-хорошо» — и мечтал кому-нибудь его вручить.
— Где этот наш недолизанный лейтенант? У них благородное происхождение! Дайте мне его, я его долижу!
Только один раз в месяц — в день курсантской получки — мы ели до отвала; мы ели сгущёнку банками, колбасу — метрами, а пиво пили пожарными ведрами, для чего носили его тайком через забор; на младших …
Зам, помявшись, двинулся назад. В тот день он не осматривал корму. Вечером на докладе от него все чего-то ждали. Всем, кроме командира, было известно, что у зама кончились доски.
— Молодец, Петров! — прокашлял капитан. — Документы есть?
Что отличает военного от остальных двуногих? Многое отличает! Но прежде всего, я думаю, — умение петь в любое время и в любом месте.
Отобрал я у помощника пачку чистых бланков отпускных и сам помчался в бюро пропусков. Я к тому времени был уже капитан третьего ранга — настоящий офицер, — а такой везде пройдёт.
Старшина команды вызвал моряка и провёл с ним занятие, чтоб закрепить полученные навыки.
А обрез мы ему принесли. Ничего, помылся.
Произнеся «главком», комбриг, до которого только теперь дошла вся глубина разверзнутой сырой бездны, как бы почувствовал удар по затылку и замер с открытым ртом. Вся его фигура превратилась в один сп…
— …А теперь… по традиции… он с нами попрощается…
— Нахимичили тут! — говорило эпизодически мое начальство, и я всегда удивлялся, почему при этом оно не зажимает себе нос.
Главный найдёт червячка и курочек собирает. У него пестренькая курочка самая любимая была. А вспомогательный петух всё хотел ту пестренькую шандарахнуть, попробовать её хотел, а она его не подпускает…
Когда вывесили про Савицкую, наши стали ходить кругами и очень плоско шутить. Некоторые до того опускались в своём безобразии, что изображали эти биологические эксперименты мануально, и при этом гоме…
— Ну заходи, заходи, не тряси мошонкой. Ну, где тут твоя голова? Да-а… молодец. Были бы мозги, точно б вылетели. Садись сюда… О, Господи.
Вроде бы не за что. Хотя кто его знает. Он уже год на корабле, а старпом только и делает, что дерёт его нещадно за всякую ерунду, а при встрече смотрит, как удав на кролика. Может, он опять в кубрике…
Просыпаешься утром, можно сказать даже — на подушке, а рядом с тобой громоздится чей-то тройной подбородок из отряда беспозвоночных. Внимательно его обнюхиваешь, пытаясь восстановить, в какой подворо…
Какой-то период он даже подвизался на ниве урологии — дёргал камни из почек. Это когда с помощью такой тоненькой проволочки делается такая маленькая петелечка. Потом эта петелечка просовывается в моч…
Но нет, сначала хочется рассказать о педали. Итак, сполз ты в гальюн, а там — педаль. На неё нужно нажать, чтоб провалилось к чертовой матери то, что от прошлых посещений осталось и какой-то сволочью…
Своего старпома в этой автономке я периодически сажал на газоанализатор. У меня газоанализатор напротив двери, а дверь моего боевого поста такой величины, что ею мамонта уложишь и не заметишь, не то …
И даже если в руках ничего не наблюдается, колами будут крошить, камнями, зубами, клыками, копытами. Уйдя чуть в сторону от основного русла нашего рассказа, скажем, что когда в исторический период на…
С этими словами он поднял палку и кинул её в спящего в пяти метрах от него типичного представителя.
Они смотрели друг на друга секунд двадцать. Кроме глаз у капитана и в лице тоже было что-то нехорошее, не наше, насквозь больное, так смотрит только юродивый, ненормальный, наконец. Неожиданно капита…
— Главное в этом деле, — любил повторять рыжий, — чётко представиться. Чтоб не было никаких дополнительных вопросов.
Он чуть не добавил: «Красивый сам собой», но вовремя спохватился. Ему опять стало хорошо. Это «хорошо» накатывало на него волнами, и сейчас он был просто рад за себя, за Иванова, за окружающую среду,…
Комендант не договорил: оба тела дробно рухнули, впечатлительный лейтенант — просто, а солдат — с запахом.
— Клё-па-ный Ку-ли-бин!!! Я тебе что сказал? Лёгкий, прочный, чтоб шесть человек с разгону его хвать — и на горбяку; и впереди своего визга, вприпрыжку, километрами неслись, радостно жопы задрав. Ты …
Колюша на перекладных был в Мурманске через три часа. Просто повезло юноше бледному. А в аэропорту он был через четыре часа. Сел в самолёт и улетел в Ленинград. Ровно в семь утра он был уже в Ленингр…
В центральный пост атомного ракетоносца, ставший тесным от собранных командиров боевых частей, решительно врывается комдив, на его пути все расступаются.
Нашего комдива — контр-адмирала Артамонова — звали или Артемоном, или «генералом Кешей». И всё из-за того, что при приёме задач от экипажей он вёл себя в центральном посту по-генеральски: то есть как…
Капитан первого ранга Сапогов (кличка Сапог), хам, пьяница и зам командира дивизии по боевой подготовке, бежал на лодку. Рядом с ним вприпрыжку, еле успевая, бежал учёный из Севастополя. Он был совер…
Вчера они сошли вдвоём и направились в кабак на спуск паров, а сегодня вернулся почему-то только один. Где же ещё один наш лейтенант? Старпом, крёстный отец офицерской мафии, скосил глаза на командир…
Я видел только одного человека, который продержался при этом более двух секунд. Это был наш старший лейтенант Уточкин, оперуполномоченный особого отдела.
Из-под коек выметаются остатки праздника — кожура мандаринов, окурки…
И он грыз, а матросы приговаривали: «Давай грызи, Миня. Будешь хорошо грызть — вырастешь и станешь большим Миней».
Волкодавов взяли из разных мест в шинелях с ремнем, в сапогах с фланелевыми портянками на обычную ногу, накормили на береговом камбузе обычной едой, которую можно есть только с идейной убеждённостью,…
— Ладно, — говорит он, — иди к своему флагманскому и передай ему всё, что я о нём думаю.
— Смотрю я на своего начальника и думаю: «Какое славное специфически мужицкое лицо».
— Старая проблядь! — совершенно справедливо заметил командир. Наутро ожидался командующий флотом вместе с главкомом, и по-другому командир заметить не мог.
— Сразу штаны снимать надо. Ну? Как избушка на курьих ножках, поворачивайся к лесу передом, ко мне — задом. Наклонись. Да не надрывайся ты так заранее, душа выскочит. Так… расслабься…
В первом отсеке генералы проходят мимо торпедиста — командира отсека. Последний генерал задерживается и голодно смотрит на ПДУ командира отсека.
Герой-подводник. К тому же боцман. Двадцать календарей. Ненасытный герой.
По случаю холода строй гудит. К строю подходит старший офицерской «коробки» капитан первого ранга в «шапке с ручкой».
— От, падел! — добавил командир, обозревая картину лежания. Кроме как «падла в ботах», командир до текущего момента никогда по-другому механика не называл.
Громыхая ведрами, высоко вскидывая коленями юбки, мчались, мчались несчастные тётки, а за ними и шифровальщики, тяжело дыша. «Кавалькада» неслась наперегонки с секундной стрелкой. В эту гонку вмешали…
Я обернулся и увидел нашего коменданта. Он смотрел на меня.
— Представляться надо, мочёная тётя, пьян небось?!
— И угольники тоже, а это — вот такие! — и в воздухе рисовался чертеж очередной жертвы клептомании.
— Дайте мне автомат! — кричал командир. — Я его сниму. Он у меня рыбок покормит.
После того как перестройка началась, у нас замов в единицу времени прибавилось.
Штаб помещался на ПКЗ (плавказарма). Я стоял целый час и ни у кого не мог спросить, как же мне пройти к начальнику отдела кадров.
А минёра из дучки вывели под руки. Он от смеха там чуть не подох.
Только подводнику известно, что в таких случаях нам начальство рекомендует узлом завязывать. Пешком — четыре часа.
— Тяжела жисть морского лётчика! — пропел командир в верхней точке, бросив взгляд в подволок.
Ну, и звук от этого дела такой, как будто у тебя гранату над головой рвут. Зам падает пузом на палубу и ползёт по-пластунски. А трюмные, сволочи, кричат ему сверху: «Воздух! Воздух!».
— Давай, иди, доктор ждёт. Уже можно. И не дай Бог, он тебя не перевяжет, мне скажешь…
Получили мы корабль — надругались над собой…
Пришёл к нам молодой, цветущий зам. В замах всего семь лет, из них три года в каких-то комсомольцах, где его никто не видел. (Я как-то говорю нашему дивизионному дурню — комсомольскому вожаку: дай, г…
«Отдать носовой…» Гложет, гложет… щипет, щемит, скребется… И в голову лезут самые неожиданные мысли, поражающие своей примитивностью. К примеру: а что будет, если с места, вот так, сейчас размахнутьс…
— Безнадёжно здоров. Годен только к службе на подводных лодках. Место службы изменить нельзя. У нас нет оснований для беспокойств и переводов. А списывают с плавсостава теперь по двум статьям: трупны…
— Васюков! — вскричал он. — Ты что, совсем дурак, что ли?! Что ты пишешь всё подряд! Шуток не понимаешь? Соображать же надо! Вот что теперь делать? А?
Туман остановился перед трапом в центральный и заволновался. В нём что-то происходило. Видно, правда, ничего не было, но жизнь чувствовалась.
— Товарищ командир, так это ж только кресло отломилось…
Но тактично напомнить об этом адмиралу, то есть сказать во всеуслышанье: «Куды ж вы лезете?», ни у кого язык не поворачивался.
«Скорей, скорей, — гнал себя Сапог, вечно в диком цейтноте, — а тут ещё наука за штаны цепляется». Он прибавил темп. Через минуту его нагнал учёный.
— Это фуражка, товарищ капитан первого ранга!
ОУС — отдел устройства службы — призван следить, чтоб все мы были единообразные. Единообразие — закон жизни для русского воинства. Но единообразие не исключает своеобразия.
— Хы-ы, «у вас», ну, канесна, теперь Бе-Те-два, канесна! Сами передёргивают орузие, а теперь Бе-Те-два, канесна!
СМР чувствовал себя мышью в консервной банке: сейчас откроют и будут тыкать вилкой.
— Товарищ командующий… я… не ассенизатор…
— Вот! — говорит адмирал. — Сидит человек, а тут кто-то дёргает на себя дверь. А шпингалеты у вас дохлые, и дверь открывается, и у человека портится весь аппетит на это дело. Где же ваша забота о люд…
— Сво-лочь! — сказал он мне. — Звоню тебе из туалета. Чай пью по твоей милости.
В двадцатый раз я не выдержал и прямо в строю диалектически переложил учение Дарвина о происхождении птичьих видов с английского сразу же на монголо-татарский; я переложил его несколько раз, и каждый…
Наш врач корабельный взялся его лечить. Но корабельный Ваня у нас — олух царя небесного: он из простого триппера наследственный сифилис сделает.
Старпом вообще-то собирался бросить корабль на командира, и поэтому он почернел лицом и остался на борту. Болел он в каюте. С тех пор никто никогда не получал у него никаких освобождений.
На следующий день в кают-компании Паша сиял счастьем. Щека его, синюшного цвета, излучала благодушие, совершенно затмевая левый погон.
Биографию составляют впечатления. Впечатления нам готовит судьба. Как она это делает — неизвестно; никогда не знаешь, что она выкинет.Вот если б мне в отрочестве кто-нибудь сказал, что я буду служить…
К офицерам он обращался «Эй, вы!», а к мичманам — «Эй, ты».
— У нас, — говорим мы ему, — ничего не сдохло. Это у минёра. Ему посылку прислали с какой-то дохлятиной.
Ночь. Забор. Вы когда-нибудь сидели ночью на заборе? Нет, вы никогда не сидели ночью на заборе, и вам не узнать, не почувствовать, как хочется по ночам жить, когда рядом в кустах шуршит, стучит, стре…
Но всё же это была квартира. Хоть плохенькая, но своя. Конура конурой, постоянно согретая батареей в одно женское тело.
На раздаче Джоконда ругается матом! А ты привык к женщине хрупкой, незнакомке, тебя воспитывали, воспитывали…
Времени ни капли, он даже ныл на бегу. С минуту они бежали молча, учёный обсасывал информацию.
Кто это сказал?! — Это никто не сказал. Это не у нас. Это у них. У англичан. В английском языке слово «confine» с одинаковым успехом обозначает и замкнутый объем подводной лодки, и тюрьму. И поэтому,…
Капитан третьего ранга на флоте — это вам не то, что в центральном аппарате. Это в центре каптри — как куча в углу наложена, убрать некому, а на флоте мы, извините, человек почти. Конечно, всё это та…
Появился Сидоров, который был на три головы больше того, что себе физически можно представить.
— Ну ничего, ничего! Я тебе сейчас клизму сделаю. Профилактическую. Ведро глицерина с патефонными иголками. Ты у меня послужишь… Отечеству!…
— Презерватив всмятку, если лодку набить таким деревом, как ты, она не утонет?! А?! Ну, страна дураков! Поле чудес! Ведро!!! Не женским местом тебя родило!!! Родине нужны герои, а… родит дураков! — б…
Через три дня группмана нашёл однокашник;
— Товарищ командир, отпустите Громадного.
— Ну, блин! — сказал командир СКРа. — Сейчас я ему дам!
Раз пятнадцать ползал и каждый раз приходил в центральный, и командир третьего дивизиона с глупым видом объяснял ему, что ВВД — это воздух высокого давления, что засунут этот воздух в баллоны, что ба…
— Цэнтралный. Прышол дэвишка, хочет радыстов.
Пустеет. На мостике один командир. Он страдает.
Тихо! Слышите, будто кабан кричит? Это он так сморкается. Значит, добрался до гальюна. Теперь назад. Шлёп, шлёп, шлёп — пошёл!
— После меня лучше не занимать, — говорил он всегда угрюмо, всегда перед дверью терапевта, когда мы приходили на медкомиссию.
Сердце замирало, пот выступал, тело каменело. СМР становился всё более плоским.
В 22 часа командир издёргался до того, что решил идти в базу самостоятельно: без буксиров.
Налили Петровичу — раз, налили — два, налили — три, а четыре — не налили.
— Жалуйтесь. В лигу защиты сексуальных реформ…
— Ну с маткой, я думаю, у нас всё в порядке.
(— И будет, каркая, летать по заливу, — прошептал командир).
— Куда ж ты пошёл, дядя, — скинул часовой с плеча карабин и передёрнул затвор, — стой, стрелять буду…
У нашего комдива в глазах плохо скрытое беспокойство.
Старпом Коровин был известен как существо дикое, грубое и неотесанное. Огромный, сильный как мамонт, к офицерам он обращался только по фамилии и только с добавлением слов «козёл вонючий».
«И я вот тоже… бьюсь», — говорит опечаленный зам. Он своей культяпкой глупой в каждом отсеке переборки открывал и трубопроводы бодал по всему кораблю. Шишек на голове было столько, что вся голова на …
И тумбу под главкома. Чтоб он не спрыгнул с трапа, перебив ноги, а сошёл, как подобает, сначала на тумбу, потом на пирс…
Однажды на учении его лодка всплыла в крейсерское положение, и над её ракетной палубой тут же завис вертолёт непонятной национальности. Не так уж часто над подводниками зависают вертолёты, чтоб в них…
— Прости, мой одинокий кореш, сатэра, — воскликнул Петя после осмотра; ему стало как-то легко, просто гора с плеч, — что так тебя побеспокоил. Пойду ночевать на лодку, в бидон. Не получилось. Мусинги…
— Отставить песню! Раз-два-три! Раз-два-три… Песню запевай!
За десять часов в Ленинграде Коля успел: встретить незнакомую девушку, совершить с ней массу интересных дел и вылететь обратно в Мурманск. Отсутствовал он, в общей сложности, двадцать часов.
— А? Что вы сказали, товарищ командир, куда? — дежурный склоняется от усердия.
— Так, — сказал командир Криволапов, — возьмёшь его — и ко мне в каюту!
— Кровь из носа, товарищи, это нужно сделать! Кровь из носа…
— А вы надолго выходите? — интересуются эти деятели.
Гальюн первого отсека — это командирский гальюн. В него ходят только: командир, зам, старпом, пом и командиры боевых частей — отличники боевой и политической подготовки, знающие, что бумажку в унитаз…
Когда наш экипаж очутился вместе с лодкой в порядочном городе, перед спуском на берег старпом построил офицеров и мичманов.
Между нами говоря, на нём крыса ночевала, а ему всё мерещилось, что это бабы к нему приходят. Крысы любят на шерсти спать. У нас одеяла верблюжьей шерсти.
Вахтенный тем временем вернул «банан» переговорного устройства на место, как артист. Потом он вытащил откуда-то две аварийные доски и, засунув это дерево себе в штаны, кое-как заседлал себя им сперед…
Флотский смех. Флот можно лишить спирта, но флот нельзя лишить смеха.
— Ну ладно, сынок, служи, охраняй. Родина тебе доверила, так что давай бди! А я пошёл.
— Антилопистей, суки, антилопистей!!! — заорал командир, время отхода мог спасти только отборнейший мат.
— Что?! Опять «на о-борт»?! А потом «с о-борта»?! Абортарий тут развели! Я самому тебе лучше навсегда «о-борт» сделаю! Раскурочу лично. Чирк — и нету! Твоя же жена спасибо скажет. «О-борт» ему нужен!…
— Кус-ков! Едрёна корень! Я вас не спрашиваю! Я спрашиваю: почему пистолет стреляет?!
— Да, и лопату, — тут он совсем загибался от смеха, — лопату… лопа… хх… ту… ей… хо-хо… ой, не могу… лопату… ей… при… де… ла.. ю… сбо.. ку… при… со… ба… чу… ой, мама, — сипел он остатками воздуха, — и…
Военная физиономия всегда решалась в широком ракурсе: от некоторой неподвижной опрокинутости или свежайшей отшлёпанности до суровой решительности лба в полпальца величиной.
За дверью слышится такой вой, будто кусают бешеную собаку.
В гальюне запирали, из унитаза обливали. Поставят тугую пружину, зам жмёт-жмёт ножкой — никак, жмёт с наскоком — и поскользнулся, рожей в унитаз, и уворачивается потом от подброшенного навстречу дерь…
— Это безумно интересно! — сказал он. — Жаль только, что вы до сих пор не знаете, как у нас переводят офицера.
— Ну-ка, доложи, это что? — ткнул Петрович в стяжную ленту замовского ПДУ.
— А что если ему в жопу скипидар залить?! А?! Надо его взбодрить. Зальём, понимаешь, скипидар, он, понимаешь, взбодрится и вылетит!
Вздохнул я и пошёл туда пулей, мечтая по дороге, чтоб кто-нибудь там сдох. Но не дошёл я. Меня отловили и в тот же день отправили в автономку. На три месяца. Правда, не совсем отловили, я сам отловил…
Дежурный в этот момент как раз шагнул в район люка, и маршал вывалился перед ним сырым мешком. Дежурный, увидев маршала перед собой в виде огромной серой кучи, потерял разум и, вместо того чтобы как-…
— Ага, — сказал он, увидев три галочки. И не успело его «ага» растаять в природе, как он хлопнул Буратино по деревянным ушам ладошками с обеих сторон. Хлоп! Так все мы в детстве играли в ладушки.
Но каждый год болт должен был быть на несколько миллиметров длиннее и толще. Где-то на плавзаводе даже валялись чертежи этого чудовища. Вытачивали народные умельцы «малахитовые шкатулки», а начальств…
Химик на флоте — это кличка. Отзывается на кличку «химик».
А чего он боится больше всего? Больше всего он боится своей фамилии.
Конечно, можно было попросить у Родины бульдозер. (Я всё ещё имею в виду очистку дороги от снега. Когда я слышу слово «воевать», помимо моей воли перед моим внутренним взором возникает лом — этот фло…
Перед ним стоял Миша Зверев, и сквозь дремучую щетину на капитана смотрели весёлые глаза.
Док немедленно поставил старпома раком и сделал ему ведёрную клизму, но вода вышла чистая, а старпом так и остался раздутым и на карачках. Ну, кишечная непроходимость, особенно если она оказалась, ск…
— Нужно добиваться! — заорало наконец начальство. — А не демонстрировать здесь свои неспособности и беспомощность полнейшую! Рыть нужно! Рыть! Доросли тут до капитан-лейтенанта! Бог ты мой, какая туп…
Не успела наступить гармония. Не успел Феденька как следует соединиться с заливом, как кто-то сзади схватил его за плечи и дёрнул сначала вперёд, а потом сразу назад!
В остальное время — блюём через перила, если конечно, с непривычки.
— Как это кончились?! — зам строго глянул в бесстыжие глаза вахтенного.
Танцуя всем телом и чудом сохраняя равновесие, Федя начал оголтело запихивать струю в штаны, как змею в мешок. Пестик заводило взбесившимся шлангом… и Федя… не сохранив равновесия… с криком упал обре…
И тогда на него пошёл кто? Правильно — пограничный катер. Катер подошёл и сказал крейсеру, что если тот сейчас же не уберётся ко всем чертям, то он, катер, откроет огонь.
— Родился я в Нечерноземье… на одном полустанке… едри его мать… М-да-а… Так вот, в отпуске я задумал однажды сходить в баню…
От удара Юрик падает головой в проход между койками и на четвереньках слетает вниз, находит своё индивидуальное спасательное средство и, обнимая его одной рукой до судорог, другой — вызывает централь…
— Пьёшь? А, воин-созидатель? — комендант, тоскливо скуксившись, уставился воину в лоб, туда, где, по его разумению, должны были быть явные признаки Среднего образования.
— Бери, Саня, свои манатки и иди к нам жить.
— Так… тащ капитан второго ранга… ведь перешвартовка… а время теперь на подготовку к вахте не предоставляют… я докладывал… а в парикмахерской очередь…
Терять ему было нечего. Зам (слабо сказано) его не любил и всё время сигнализировал кому положено, как маяк в непогоду.
РДП — это наше выдвижное устройство. Оно удлиняет наши возможности, и без того колоссальные. Это большущая труба. А сверху на ней поплавок, там действительно человека можно поднять.
О мамонтенке Диме не слышали? Ну, как его в тундре откопали, а потом в Англию к английской королеве повезли? Слышали, наверное. Нам о нём в автономке сообщили.
При следовании в городок нужно миновать целых два КПП.
— М-да-а?… — говорит он, скользя взглядом в сторону. — Хорошо… — и тут его взгляд снова попадает в Козлова. Тот силится принять строевую стойку.
— Ох уж эти учёные, академики. Нет, на канаву нельзя. Там соображать надо. Нет, только грузить картошку и подметать. Всё! Хватит ему на три-то года.
— Какой… — Ал Алыч позволил себе повториться, — мудак обнулил мне лаг?!
— Плос-кос-то-пов! (Тыча пальцем). Обрубок вы… а не офицер…
— Ах ты… — должен заметить, что удобных выражений для облегчения души офицера ещё не придумали и потому самыми безобидными сочетаниями из всего набора будут: «сука криволапая» и «зануда конская».
— Чем это у нас пованивает? — думал вслух командир. — Комдив три!
— Почему не доложили?! Почему? Я вас спрашиваю — почему?!!
— В глаза надо смотреть при получении приказания! В глаза!
— Какой я тебе дядя?!… Преступник!… — освобождался дядя, шлёпая существо по рукам.
Твёрдые, как дерево; обветренные, как скалы; пьют всё, что горит, после чего любят бешено всё, что шевелится.
Командир наш очень торопился в базу, чтоб к «ночному колпаку» успеть. «Ночной колпак» — это литровый поток на ночь: командир у нас пил только в базе.
— М-да… — сказал начпо, — сказывается усталость личного состава, сказывается…
Кулиев, обалдевший, окровавленный, поворачивается и, имея за спиной докторские причитания, выходит.
— Слышь, сатэра, — сказал Петя из-под фуражки, — брось что-нибудь, а то спать пора.
— Старпом! — говорит командир. — Экипаж уйдёт с плаца тогда, когда споёт нормально! — сказал и тоже исчез.
Кличка у него была — Пенообразователь. Когда он вырывался на трибуну речь говорить, то из всего сказанного, кроме «ядрёна вошь!», ничего не было понятно. Но зато все первые ряды были усеяны слюнями и…
Военнослужащего наблюдать интересно и полезно, а офицера — тем более. Народ вокруг бродит, а офицер тужится, как будто угорь на лбу давит усилием воли. И всё это с таким перекосом внешности. «82, 83?…
Шура выставил трубку в иллюминатор, чтоб случайно в уши не попало.
Штурман протянул командиру атлас. Командир легко подбросил тяжёлый том.
— Тогда узнаете, что я сделаю… узнаете… увидите…
— Наш зернобобовый! — изрекали в его сторону корабельные негодяи, а матросы называли его Мухомором, потому что рядом с ним не хотелось жить.
И я рассказал ему всё в подробностях. Он хохотал как бешеный. Особенно его восхитил мой финт с чайниками. Еле успокоился. Он потом целый день ходил по казарме и мерзко хихикал.
— Разойтись по тумбочкам! — вспоминает помощник. — Бумага, застеленная в тумбочки, уже грязная, бирок нет, чёрт-те что, вопрос вечный, как мир! Командиры подразделений! По готовности предъявлять тумб…
— А наш хрючит по ночам, как трофейная лошадь, аж занавески развеваются…
Поезд встречали двое — тётка и бородач. Капитан каким-то внутренним чутьём почувствовал тётку Марию и конец своего путешествия и наполнился, в который раз за дорогу, счастьем, подпрыгивающим ликовани…
В конце концов, действительно дали что-то такое, из чего было ясно, что, мол, с кишечной непроходимостью справились, пукнули и теперь хотят опять служить Родине, но штаб упёрся — в базу!
Под ним почерком совершенно безобразным шло: «Он упал и загремел в тазу…».
Утро окончательно заползло в окошко и оживило замурованных мух, судьба считывала дни по затасканному списку, и комендант города Н., замшелый майор, чувствовал себя как-то печально, как, может быть, ч…
— Ну, Андрюха, вот это ты дал! Вот это подложил! Ну, спасибо! Куда я его теперь дену?
Начальник цеха хотел, он очень хотел; он до того обессилел от того, что хотел, что был готов сам лечь и раздвигать. Но вдруг всё обошлось. На флоте в конце концов всё обходится, всё получается, делае…
Дальше мы не слышали, мы наблюдали: он запутался рукавом в нагревателе и поволок его вместе с банкой за собой.
Я могу плыть — в штиль или в шторм, по течению или против, в ластах и не в ластах, в костюме с подогревом или вовсе без костюма. Я долго так могу плыть. Я могу на несколько месяцев разлучаться с семь…
И вообще, наш старпом любил быстрые, волевые решения. Однажды его чуть крысы не съели. Злые языки рассказывали эту историю так.
Но скоро выяснилось, что из этого предмета туалета вверх должна бить не ледяная струя, а тёплая. Предложение подвести пар, чтоб где-то там по дороге нагреть им воду до нужной температуры, отпало сраз…
— Тык… я же… время же не дают… я отпрашивался… сегодня…
Командующий так и остался в изумлении, не приходя в себя. Он так и не понял, чего же «приходится» Фоме «самому».
Маршал появился внезапно, как гром с ясного неба. Маршал был без свиты. Может быть, в результате старости он заблудился, так сказать отбился от стаи, а может, это был ловкий инспекторский ход — сейча…
Начальник физической подготовки и спорта — флагманский мускул — доложил: «Слишком много у нас больных!».
Та-та-та — вышла лента. «Видите?» — ткнул док зама носом в ленту. Зам сунул свой нос и ничего не увидел. «Вот этот зубок», — любовался док. «Чего там? — навострил уши зам, приподнимаясь на локте, — ч…
И ещё нашего зама раздражали мои выступления на партсобрании. Я как выступлю! Ярко! Так партсобрание меняет тему и начинает мне отвечать. Сочно. Особенно зам с командиром. Так и рвут друг у друга три…
И вдруг одна утонула, потом — вторая и сразу третья… Ай-яй-яй! Как же так?! Неужели?! Вот это да! А мы и не ожидали. — А вот вы ожидали? — Нет, мы тоже не ожидали. — А вы? — Мы не ожидали, потому что…
Для исполнения столь высокой цели оно избрало тему, близкую нашему пониманию, оно избрало автобусную экскурсию в Малые Карелы — в центр архангельского деревянного зодчества.
— Да-да-да!… Да! Те же яйца, только в профиль! Значить так! Задёрнить! Восстановить методом заливания! Нештатные тропинки уничтожить! Ямы защебенить! Для чего достать щебёнку! Озеро одеть в гранитные…
Что-то не получилось вниз. Заклинило что-то.
Однажды Фома шёл в штаб, а штаб дивизии помещался на ПКЗ. Рядом с Фомой, полностью его игнорируя в силу своего положения, шёл наш новый начпо дивизии капитан второго ранга Мокрицын, со связями в Глав…
— Товарищ командир, по-моему, мы не вписываемся в пейзаж. Всё, товарищ командир, по-моему…
— Пасть пошире открой… Та-ак… Где тут, говоришь, твои корни торчат? Ага, вот они…
Только полные идиоты требовали от него документы: штурман обладал монументальной внешностью, и его ужасные кулаки сообщали любому врождённое уважение к ВМФ!
— Ну-ка, взяли эту хреновину и задвинули её так, чтоб я её больше никогда не видел!
Главкому захотелось, чтоб мичман исправился на ходу и назвал бы, наконец, его полное воинское звание.
А вот и станция Малые Махаловки, похожая на тысячи наших пустынных беленьких станций. Не прошло и пяти суток.
— Разрешите поиграть? — неожиданно буднично спрашивает Мафия.
Сделав свой первый вздох и оторвав голову от сладких деревянных нар, капитан вдруг обнаружил себя в камере; мало того: рядом с ним сидели двое в белых чалмах, и разговаривали эти двое на иностранном,…
Адмиралов у нас — как собак нерезаных. Есть даже специально натасканные, проверяющие адмиралы. Потомки Нахимовых и Корниловых. Инспектора.
— Проверить буй усилием шести человек на отрыв!
Всё, что выше пробирки, для дока сложно, но, как всякий врач, он любит отрезать и пришить. Правда, для этого непременно нужно отловить его в бодром состоянии.
— На что жалуетесь? — спрашивала его врач.
Так вот, Шура, у нас сейчас будет не просто мелкий трёп, у нас будет рассказ. А у каждого рассказа должен быть свой маленький эпиграф.
— Разберитесь, — сказал командир старпому, — и накажите.
— Галина, — говорила она и вновь возвращалась к лабазам.
— Та-ак! — сказал первый заместитель… Пока он шёл по пирсу, в центральном искали ключ, ключ от сейфа живучести. Там лежал «традиционный подарок» — лодочка из эбонита. Ключ с перепугу куда-то сунули.
Он дрожал всей кожей и исторгал героические крики.
И я пошёл за адмиралом. Через секунду нашёлся начальник отдела кадров, потом — флагманский химик и командир ПКЗ. Все они меня окружили, и было такое впечатление, что все они мои родственники и пляшут…
— Ну что ж! Годковщину на флоте никто ещё не отменял, а посему полезай на верхнюю полку.
СМР дышит так, что не поймёшь, дышит ли он вообще. Если б в сутках было бы двадцать пять часов, СМР проспал бы двадцать шесть. Он всегда умудряется проспать на один час больше того, что физически воз…
— Светлая память о вас навсегда останется в наших сердцах, — говорю я и горестно замолкаю. Приятно, чёрт побери, сознавать, что ты вызвал тень мысли на лице начальства.
Вице-президента не было ни в десять, ни в одиннадцать, где-то в полдвенадцатого обстановку оживил вызов «каштана», резкий, как зубная боль, — все подскочили. Матрос Аллахвердиев Тимуртаз запросил «до…
Норвежцы не успокоились до тех пор, пока и из своего правительства не выколотили для него ещё и норвежский орден.
— Здравия! Желаю! Товарищ! Адмирал! — мичмана замкнуло.
После командующего мы принялись ломать унитаз интенсивно. И ходить в гальюн перестали. То есть не совсем, конечно, просто ходили хором потихонечку, вполуприсед. И тётки, которые в корректорской ниже …
Фонари, светофоры, деревья, автобусы, женщины — всё это обрушивается на подводника, привыкшего к безмолвию, пирсу и железному хвосту своей старушки. На него падают звуки и голоса. Он, как бывший слеп…
Пир шёл горой. С капитаном все хотели поцеловаться. Особенно не удавалось вековому деду.
« — Ах, не могу я, Рюрик Львович, ах, не могу…»
— Значит, не так учишь! Неправильно. Методически неверно. Вот тебе «Волгу» ГАЗ-24 дай за него — наверное, тогда бы выучил. И потом он жалуется, что вы его за человека не считаете. Оскорбляете его чел…
Он уже украл себе домой: холодильник «Морозко» с отвалившейся дверцей, лучшее украшение радиосвалки проигрыватель «Аккорд», бухточку провода и простынь дерматинового покрытия, которым в доме всегда н…
— Пожалуйста, — Фома крутанул аппарат — тра-та-та! — и вылетела десятка. Милиция смотрела как завороженная. Они следили за полётом десятки, как умные спаниели за полётом утки. Тра-та-та — вылетела ещ…
Федя пошёл на торец пирса. Зачем подводнику ходить на торец пирса, когда вокруг весна, утки и солнце, вот такое, разлитое по воде? А затем, чтобы, нетерпеливо путая своё верхнее с нижним, разворотить…
Я не мог не ответить адмиралу; я ответил, что готов стоять сутками, но не выстаивать.
— Как это «утопли»? — видимо, спрашивают его там.
Кстати о празднике: в праздник нас легче всего пересчитать. Это я о военных. Наших же сусликов никто ещё не считал по-серьёзному. А в праздник у нас все в строю. Посмотришь на страну сверху — и все в…
Но план есть план. По плану пение. Плану плевать, что мороз под тридцать.
А норвежские моряки, зная, что у нас к чему, по своим каналам обратились и попросили наградить командира «К-420» капитана первого ранга Платонова за оказанную помощь.
И вот гальюн. Каждый день гальюн. С ним была связана вся моя жизнь, все мои радости и печали, все мои помыслы и страданья, он мне снился ночами, мы сроднились с начальником корректорской, ходили друг…
Рядом с РБН-ом двумя красными огнями горит вешка. При заходе в порт на неё берут пеленг.
А НачПо у нас вечно был рассеянный, несобранный, вечно у него что-то терялось, торчало, что-то он всё время не помнил. Ни одного подводника он в лицо не знал, ни одна фамилия у него не откладывалась.
«Удивленная беременная каракатица» сползала и чаще всего оказывалась женщиной, гражданским специалистом.
Помощник, сопровождая командира, всё старался забежать вперёд.
— Нас топит! — делает он много резких движений.
А в бюро пропусков слушали меня, имея при этом исполнительные рожи, и штамповали мне отпускные.
— Почему в запас? — спросите вы, может быть. Потому что то количество кишок, которое было рассчитано на двадцать пять лет безупречной службы, ему выдернули за один раз.
Пропел, прокричал, проорал, прорычал, проскулил, провыл, залопотал… пискнул, чикнул, чирикнул… прососал… — и всё это на флоте синонимы слова «сказал».
На камбузе накрыт адмиральский салон. Асфальт перед ним помыт. Половину мяса от старших офицеров унесли в салон. Гуляш, котлеты, рыба «в кляре» и под маринадом, свежий зелёный лук. «Прошу вас, проход…
Он присел сто девяносто девять раз. На двухсотом он упал. Улыбку и ноги свело судорогой.
— Смотри: бдительность, скрытность, безаварийность. Чтоб всё чётко. Понял? Отличного тебе выполнения боевой задачи. Семь футов под килем и спокойного моря.
У нашего помощника было чему поучиться. Было. Корабль он чувствовал. Он его так чувствовал, что разогнал и со скоростью двенадцать узлов, задом, полез в щель.
— А как же вы справляетесь там со своим естеством… так долго? — при этом они делают себе такие глаза, что невозможно не догадаться, какое из всех наших естеств они имеют в виду.
— Вот здесь чиркани, — и чирканешь, никуда не денешься.
— Курить, говорит, на месте, а окурки — в карман соседу.
— Во-о-избежание три-п-пера… или че-го похуже всем после этого дела помочить-ся и про-по-лос-кать сво-ё хозяйство в мор-гон-цов-ке…
— Как это «ушёл»? А куда он ушёл? Да что вы мне там мозги пачкаете? Ушёл — давно бы был.
— Всем доставать мою фуражку, — сказал командир и разогнулся.
Но, слава Богу, есть друзья, и, слава Богу, друзей много.
Командир, чувствуя недоброе, радикулитно замер.
Вставшее солнце освещало притихшие улочки маленького северного городка, дикие сопки цепенели в строю. Далеко в освещённом мире маячили две странные фигуры: они уже миновали вповалку спящее КПП. Перва…
— Нормально, — сказал я, — идёт массовая драка!
Через открытую дверь ленкомнаты видна рундучная. Я пишу рассказ.
— Чего там? — скрипнув, заговорила раскладушка в углу.
— Стой! — говорил он командиру боевой части, встречая его недалеко от лодки на снегу.
После обеда мы решили не приходить. Лоб и я. В каюту пошёл только СМР.
А я вам так скажу, граждане: не служили вы на катерах!
— Давайте говорить правду в глаза. В центре уже давно говорят правду в глаза. Давайте и мы тоже будем говорить.
— А так, — говорю, — батарею прорвало и всё залило, и все конспекты развалились.
— А я чо? Я ничо, «есть, так точно», дурак!
— А-а-а!… — непроизвольно говорит твой внутренний голос.
Над строями стоит пар. Дышим вполгруди: иначе от кашля зайдёшься; как петь — неизвестно.
Мочеточки втянулись и сжались в комочки!!!
— Ну нет, так дело не пойдёт, — начал было «списанный».
Старпом — лицо ответственное, и отвечает оно за всё, кроме матчасти.
— Ну, здравствуй, — сказал ему старпом, ощутив вдруг желание надеть на себя ещё что-нибудь кроме трусов, что-нибудь с погонами.
— Сообщите на корабль, что я задерживаюсь, что-то с замком, дверь не открывается. Пусть наш дежурный пришлет кого-нибудь посообразительней.
Всё-таки хорошо стоять в патруле: хоть в два часа ночи, а жена под боком. Вова улыбнулся поземке и поправил тяжёлую портупею. В ней лежал «пистоль». Она оттянула весь бок уже сегодня, то ли будет зав…
Ой, что будет! Ой, что будет, если адмиралы этот мой рассказик прочитают. Отловят они меня и начнут, как всегда, орать: «Кто вы такой?! Кто вам дал право?! Вон отсюда!».
(Эпилог, который легко мог бы быть и прологом).
— За ящик коньяка, — сказал Фома, наставнически выставив палец, — я могу всё. Могу даже присесть сейчас двести раз.
Простите, хочется спросить: куда «иди ты»? А всё туда же: в то самое место, откуда, по индийской легенде, всё это и началось: ввв… пи-ззз-дууу!
— Чьи это ботинки? — не унимается рундучная. — В последний раз спрашиваю!
Он всё время спал. Даже на рулях. Каждую вахту.
Комдив-раз — командир первого дивизиона — пытает Колю Митрофанова, командира группы.
— Что это такое?! — возмутился начпо. — Я — начпо! Что вы себе позволяете?! Где ваши начальники?!
За трое суток он превратился в дикое, волосатое, взъерошенное существо, с выпученными глазами и острым кадыком. Пахло от него так, что вокруг носились взволнованные мухи.
Фрегат уже давно умчался, а наш полуголый командир всё ещё торчал высоко поднятый над морской гладью, размахивая аппаратом и вопя что есть силы.
Если вам не надо объяснять, почему на флоте нет больных, а есть только живые и мёртвые, значит, вы должны знать Мишу Зверева, старшего помощника начальника штаба дивизии атомоходов, капитана второго …
Как-то заблудился он в пятом. Перелезает из четвёртого в пятый и идёт решительно по аналогии. Он решил, что все переборки во всех отсеках должны быть на одном уровне. Идёт он, идёт и упирается башкой…
— Свис-тя-а-т, — радуется он, уродуя на тарелке только что возведенную башню, — творог — это хорошо!
— Вот… вам перевод! Вот… вам… в рот… ручку от зонтика! Обсосётесь!!!
И боятся нас только потому, что мы раненые. Сильны мы своей раненой непредсказуемостью. Непосредственностью своей. Походкой пьяного исполина…
Сломали всё. Перевернули и нашли в самом дальнем углу.
Другое дело, если тебя не бывает дома. Другое дело, если ты ходишь в море. Женщины море не выдерживают. Ты приходишь, а тебя встречает любовь; реки любви; потоки любви огромных размеров; и глаза газе…
Он поймал в прорезь прицела подушку, зажмурился и нажал на курок. Оглохший заранее Вова ничего не услышал; «пистоль» пулял и пулял, как во сне, в скачущую, издыхающую, издающую ржанье кровать… А пото…
Выяснив, что план у меня есть, зам промчался как вихрь, прорвался внутрь корабля и начал по нему носиться в поисках противогаза. Вместо противогаза он нашёл спящего по тревоге Пашу-артиллериста и тут…
— Та-ак! Все собраны? — комдив не в духе, он резко поворачивается на каблуках и охватывает всех быстрым, злым взглядом.
Он учил нас тому, что не прочтешь ни в одном учебнике, что не получишь в руки при выпуске, тому, что можно набрать, только пропустив через себя; он учил нас тому, что называется — жизнь.
— Ты чего орёшь, полудурок? — приветствует меня Слава.