Все цитаты из книги «Кондуит и Швамбрания»
– Вот она, умственность. А то что наше рукомесло? Чистый мрак без понятия.
И я должен был догадываться, что у Оськи в голове спутались курага и Никарагуа, Балканы и каннибалы, шоколад и кашалот; артистку Сару Бернар он перепутал с породой собак сенбернар… А извергом он назы…
Чекисты рассматривали чертежи. Они многозначительно переглянулись.
Скоро явились двое. Оба высокие, смуглые, с черными усиками, в кожаном, похожие на шоферов. Папа предупредил Чубарькова. Вместе с комиссаром все вошли к Лабаз-да-Базару. Маркиз был уже дома. На минут…
– Не смейте никто подходить!.. Вши… Я вшивый… Умыться сначала… И поесть… Картошки бы…
– Тем паче необходимо, – строго сказал батюшка. – Вот возьми и прочти. Прочти.
И он встал. Он тяжело прошелся по вагону, упорный, беспощадный, совсем не такой, как тогда был в Чека, когда хохотал над швамбранской историей. И комиссар здесь был совсем новый, иной, чем обычно. Он…
Мы были уже на середине площади, а с крыльца Тратрчока все доносились аплодисменты. Мама скромно прислушивалась к ним.
– Наследник-то в каком классе учится? Небось, кругом на пятках… Ему чего! Учителя не придираются.
В рубке первого класса звенели в такт машине хрустальные висюльки на люстре. Гремело пианино. Пахло Волгой, ухой и духами. Смеялись дамы.
Вечером 11 октября 1492 года Христофор Колумб, на 68-й день своего плавания, заметил вдали какой-то движущийся свет. Колумб пошел на огонек и открыл Америку.
– А ну не замай… Який скорый! – отвечала неприступная. – Ну, хай тоби бис… чипляйся.
Тетки по очереди, одна за другой, как кегли, повалились в обморок. Мне тоже стало немножко не по себе.
Стало тихо. Заговорщики задумались. Капало с крыши.
И он нудной скороговоркой отбарабанивал следующую порцию доисторических сведений. Отбарабанив, он разом веселел, ставил у двери дозорного и оставшиеся пол-урока читал нам вслух журнал «Сатирикон» за …
– Глазное, не волнуйся! Говори громче и не торопись. Прежде чем отвечать, подумай как следует.
– Понял, – сказал Оська. – Это про то, что нельзя из пыли ягоды немытые есть…
Тайна этих посещений сохранялась гимназистами очень строго.
Несмотря на тяжелую утрату, беспрестанные изменения климата и политики, материк Большого Зуба простирался еще через все наши мысли и дела. За медными дверцами ракушечного грота в одиночестве и паутин…
– Ага!.. Видите, военной силой нас хотел усмирить! – закричал Биндюг. Зал окостенел.
На демонстрации все было совершенно необычайно, ново и интересно. Преподаватели здоровались со старшеклассниками за руку, шутили, дружески беседовали. Гремел оркестр клуба приказчиков. Ломающимися ря…
В девять утра, как всегда, побежали по площади длиннополые фигурки в серых шинелях. В ранцах урчали, перекатываясь, пеналы.
Мы долго говорили потом с Осей. Дом улегся.
– Уф! – сказал вспотевший поп. – Безобразие, беззаконное воспитание, разврат младенчества!
Ленин ранен!.. Ленин! Самый главный человек, который взялся уничтожить все списки мировых несправедливостей, и он ранен!!!
Степка Атлантида и Костя Жук после школы сами бегают к больнице, чтобы наведаться там в приемном покое, как комиссар. Но что им там могут сказать? Температура около сорока одного, состояние бессознат…
– Ну, что вы! – учтиво зашамкал Кириков. – Вы уже целая мамонтша или бронтозавриха.
Абрамкин обиделся окончательно, нахлобучил шапку и сердито захлопнул за собой дверь.
Один раз я торопился домой и снял фуражку не за козырек, а за околыш.
– Он очень милый и благовоспитанный человек, – говорила тетка, – и он, конечно, не виноват, что у него нет ни голоса, ни слуха. Но зачем он поет, не понимаю…
– А зачем же ты их тогда прятала? – спросил я.
В это время в калитку вошел с улицы Степка Атлантида.
– Но! Трогай с богом! Гони их в хвост и в гриву! И ехал на войну. Все кричали «ура» и отдавали честь, а царица махала из окошка чистым платком.
Через пять дней главари собрались поздно вечером в шалмане. Несмотря на позднее время, все они явились с тяжелыми ранцами за спиной. А в ранцах, там, где бывал обычно многоводный «Саводник» и брюхаты…
Негодующий дворник доставил манифестантов к папе. Он грозил пожаловаться в полицию. Но, опустив в карман небольшое папино даяние, быстро смирился.
Ущербленный кулак этот выразительно повернулся и показал нам, как некая грозная луна, все свои фазы.
– Личные счеты, – говорил он. – Закон… дисциплина… служба… округ.
– А раз твоя, так держи ее! – И, вырвав пуговицу, он сунул мне ее в руки.
– Рассуждайте сначала и вслух! – сказал Александр Карлович.
Подняв хобот орудия, топтался на площади слоно-образный броневик. За живыми верблюдами бежали вприпрыжку железные страусы: куцые одноколки. с высокими трубами – походные кухни. И нам с Оськой казалос…
Комиссар поправляется! Но он еще очень слаб. Только вчера его перевезли наконец на квартиру, в дом бывшего купца Старовойтова, и Степка Гавря ходил навещать его. Все в классе окружили Степку и слушаю…
Спасибо эпохе! Размозжен быт, заросший седалищными мозолями. Нам крепко наподдали… Пришлось соответствующим местом убедиться, что Земля поката.
Каждый вечер устраивались «танцы до утра». На этих вечеринках мы строго следили, чтоб с нашими девочками не танцевали ребята из класса «Б». Нарушителей затаскивали в пустые и темные классы. После кра…
– Оставь, Руденко! Не подсказывай! Пусть сам. Лабанда уверовал в свои силы. Он понатужился немного, поймал ошибку и раскупорил задачу. И чтобы оповестить об этом Покровск, мы подняли на каланче флаг.…
– Ну-с, фигура, – говорил Э-мюэ, – вспомним-ка, э-мюэ, пещерный житель… О чем мы беседовали прошлый раз?
Рыбьи глаза директора гадливо рассматривали его.
– А в «лапки-тяпки» вы умеете играть? – спросил Оська.
Тихие красноармейцы окружили пианино. Навалившись друг на друга, они внимательно смотрели на мамины пальцы. Потом мама медленно и бережно отняла от клавишей руки… За подымающимися ее кистями, как пау…
Он подхватил Оську и втянул его в окно. Через секунду галерея обрушилась. Она осела, как лавина, грохоча и подымая клубы снега,
Однако они ухитрились вырваться на улицу. Увлекшись, мы вылетели за ними и попали в засаду.
Сумерки сгущались. Несчастливый день заканчивался. Земля поворачивалась спиной к Солнцу, и мир тоже повернулся к нам самой обидной стороной. Из своего позорного угла мы обозревали несправедливый мир.…
– Одну минуточку, – сказал уязвленный папа. – Это не считается. Одну минуточку. Разрешите… Так, так. Кажется, я начинаю соображать. Ага, значит, вы кладете таким образом, а я, следовательно, бью отсю…
– Выборные от первоклашек-сопляков… Ха-ха-ха! Уморил, уморил!
Следовало бы, конечно, гордо встать и покинуть это сборище насмешников. Но Швамбрания показалась мне в эту минуту более сомнительной, чем когда-либо. Я почувствовал, что не смогу найти ни одного слов…
Дом Угря был похож сразу на старинный боярский терем, на ярмарочный балаган и на висячие сады Семирамиды. В каждом этаже окна были не похожи друг на друга. Окна были и длинные, и круглые, и квадратны…
Не надо было никуда бежать, не надо было искать обетованную землю. Она была здесь, около нас. Ее надо было только выдумать. Я уже видел ее в темноте. Вон там, где дверь в уборную, – пальмы, корабли, …
Не дослушав, мы выбегаем. Что за несчастья сыплются на нас! Неужели мы были помощниками самогонщика?.. Кустарная фантазия!.. Мечта собственной перегонки!.. Совершенно удрученные, мы рано ложимся спат…
– Минуточку! – Папа снял пиджак и подсел к столу. – Поглядим, поглядим еще, кто кого научит хитрости… Тяп!..
Приходит инспектор – пищит. Весь класс сидит два часа без обеда.
Знакомые образы населяли остров. Остров Лукоморье был заповедником всех вычитанных нами героев. Герои были изъяты из книг. Они жили здесь вне времени и сюжета.
– Не знаю!.. – бледнея, отвечал маркиз, увидев, что дело пахнет хуже, чем мылом.
Мы с Оськой были книжными мальчиками. Наше уважение к глобусу было чрезмерно. Мы не хватали его за ножку. Мы бережно принимали шар в руки. Он покоился на ладонях, в ореоле где-то слышанных от взрослы…
Зрители окостенели; даже ветер упал во дворе,
– Отставить, что папа сказал. У них, у докторов, вся медицина на другой, деликатный, класс рассчитана. А мы знаешь какой породы! Семижильные. Давай не разговаривай много.
– Ну, товарищи, – сказал Костя Жук, – значит ночуем в собачьем ящике. Факт!
– Всю бы ты нам музыку изгадил, – сказал комиссар, ставя Оську на землю.
Комиссар обыскал комнату. Папа быстро загородил зеркало. И комиссар не нашел себя.
– Не готтентотов, а гугенотов, – отвечаю я, – и не гугенотов, а внучков, и не убивать до смерти, а бить.
Занятия уже начались. Заполнилась первая страница гимназического дневника. Повернулись первые страницы учебника, открывшие массу важного и интересного. Я чувствовал себя весьма ученым. Пароходик «Кле…
Но Гамбит упрямо вымахивал вдоль по ночной улице.
В руках у Бамбуки маленькая книжечка. На ней написано: «Ключ и подробные решения ко всем задачам задачника Шапошникова и Вальцева. Часть 2-я».
– А музыка при этом играет марш Шопена, – ехидно дополняла мама. – Страшно смешно!
У него была страсть к маленьким тетрадочкам, куда мы записывали латинские слова. Вызывая на уроке ученика, он непременно каждый раз требовал, чтобы у нас на руках была эта тетрадка.
– Спектакль откладывается, – сказал Форсунов.
– Ну, хватит, – сказал Оська, закуривая, – хватит петь эти самые гамадрилы.
Но нет того знакомого удушливого страха, который путал мысли и цифры на старых гимназических экза-менах, когда хотелось руками, зубами зажать лихорадочно и безнадежно истекающее время. А впереди уже …
– Вандалы – это разбойники, – мрачно пояснил я.
– Неохота связываться, – сказал я басом, – а так я чихал на них левой ноздрей через правое плечо.
В коридоре парами стоят классы. Жесткие, о серебряными краями воротники мундиров врезаются в шею. Тишина. Ладан. Духота. Батюшка, тот самый, который на уроках закона божьего бьет гимназистов корешком…
Троглодиты затопали ногами и требовательно грохнули партами.
– А я ее, Никита Палыч, эту самую Атлантиду, найду. Ей-бо! Пошукаю трошки в океане, та и найду. Я ныряю дюже глубоко.
– Вот тебе и царь… Поперли. Так и надо! Зачем войну сделал?
в поисках справедливости открывших на материке Большого Зуба
Затем о значении науки я услышал в гимназии. Но могущество науки здесь не доказывалось так наглядно, как в Аннушкином фокусе. С кафедры низвергалась и запорашивала наши головы наука, сухая и неперева…
– Без пяти минут? – язвительно спросил Оська.
Из кармана Венькиной шинели торчат обрезанные провода и упорно поблескивает кнопка.
– Вскроем письмо, господа! – кричит земский. И вдруг в зале появляется носатый незнакомец с длинными усами.
Мама взяла широкий аккорд. Но пианино не отозвалось с прежней звонкостью. Звук получился глухой, чуть слышный. Он пронесся и замер, как очень далекий гром.
Переезд совпал с новыми пертурбациями в Швамбрании. Произошли опять значительные сдвиги этого острова, блуждающего в поисках единой всеобщей истины. После посещения Чека мы уже были близки к цели наш…
– Только начали! – еще тише говорит Форсунов.
Рассказывают, что утром, пока полиция еще не сняла бот с крыльца, приезжала хуторянка – услышав о приказе, решила попытать счастья, но нога не полезла.
Тут мечты обрывались, как лента в кино. Как стать матросом революции, этого я не знал. И мама бы не пустила…
Класс отбивал торжественную дробь на партах. «Камчатка» играла отбой. Парты отступали.
В бараках пороли солдат. В офицерском собрании какой-то прапорщик назвал другого армянской мордой. Оскорбленный выстрелил в обидчика и убил его наповал. Раненых везли с фронта как попало и клали уже …
– Царь, – спокойно и нагло заявил Степка.
– «Гляделки»? – задумался я. – Как по-твоему, Степка?
Так вот куда искал дорогу таинственный солдат!
– Я нарочно посадил судно на мель, чтобы спасти часть груза…
Комиссар вынул из вещевого мешка картонную складную доску, потом высыпал из маленького специального кисета шашки. Он расставил их на доске, и мы склонились над картонкой – лоб ко лбу.
Наша алгебраическая чемпионша Зоя Бамбука выглядит еще строже, чем всегда. Неучаствующие девочки с озабоченными лицами оглядывают парты. Они подливают чернила, пробуют перья, чинят карандаши и желают…
Уныние царило в городке. Новых кнопок уже не ставили. Гимназисты торжествовали. На всех дверях печально пустовали невыгоревшие светлые кружки с дырками от гвоздей.
Старичок оказался хитрым завоевателем. Класс был покорен им к концу первого урока. Даже требовательный Степка сперва признал, что «старикан – подходящий малый». Прозвище новому историку нашлось быстр…
Улицы были заполнены народом. Висели трехцветные флаги. Раненых по одному везли в разукрашенных экипажах городских богачей. Каждого солдата поддерживала дама из благотворительного кружка, одетая сест…
Тетки испуганно стихли. Но тишина, наступившая в разом опустевшей квартире, угнетала еще хуже. Я стиснул кулаки. Походкой главного мужчины я вышел из комнаты.
– У нас завтра утром будет варфоломеевская ночь, – шепотом сообщил я ночью Оське.
– Прекрасно, – проговорил Цап-Царапыч. – Вот мы сейчас туда все отправимся и там на месте это и выясним. Нуте-с…
– И зачем эти штуки тут понаставлены? – спросил я.
– Есть, – ничего не подозревая, ответил Тараканиус, – есть! Например, вот: длинношеее.
Я открыл уже рот, чтобы сообщить, откуда люстра, но тетка Нэса, как ширма, заслонила меня.
– Леля! Вося! – сказал комиссар. – Айда, прокатимся на машине. На автомобиле. Начальник очень просит. Пускай, говорит, Леля и Вося мне о бумажках этих все расскажут. И точка. И я с вами заодно прокат…
В Тратрчоке мама сказала, что ей нужно вынуть сверток с интимными письмами, который хранился в пианино. Длинноусый командир понимающе подмигнул. «Письмишки!» – сказал он и разрешил.
– Ол райт, – говорит анонимочка. – Спик инг-лиш?
– А-а, господин лейб-городовой, – приветствовал его Пукис, – вы до меня? Чем могу быть нужным?
– Не фулиган, а выборный, – обиделся Степка. – Что? Еще за царя небось? Эх вы, темнота!
– Дозвольте сказать… Господин доктор, и уважаемые господа дамочки, и сестрицы, и подобные… Мы, значит, через все это… ваши милости… очень к вам благодарны. Только бы… нам, виноват, извините, маленько…
– Какая же ночь, когда электричество всюду проведут? – вскочил Степка Атлантида.
– Своих!!?! – кричит Лабанда и бьет Биндюга в лицо.
Мы были еще несколько раз гостями алхимика. Алхимик Кириков и его ассистент Филенкин оказались при свете людьми очень гостеприимными. Они посвящали нас в свои успехи и с охотой слушали наши швамбранс…
Нас отвели в штаб. Там мы встретили других наших ночных искателей касторки.
– А как это – свобода? – спросила Лисичка.
– Так умри же, несчастная! – крикнул отец.
– Да так из себя мужчины, – отвечала Аннушка (всех пациентов она делила на господ, мужчин и мужиков).
– На вывеске! – умилился бывший живописец. – Ах ты, малек! Наизусть помнишь? Ну-ка, какие вывески на углу Хорольского и Брешки?
И проигравшие заползали спать под грузовики.
– Мама, – сказал я, вдруг догадавшись, – модератор!..
– «Раскудря-кудря-кудря-ку… раскудрявая моя!»
Опять ходил по классам инспектор. Он парадно нес свою бороду, торжественную, раздвоенную, победоносную, как хоругвь.
– Комиссар катит! – закричал какой-то мальчишка.
– Я, кажется, за свободу… – задумчиво протянула Лисичка. – А вы как, девочки?
Чубарьков подошел к трупу. Он взглянул и, узнав, покачал головой.
– В страну!.. Мы теперь каждый день будем жить не только дома, а еще как будто в такой стране… в нашем государстве. Левое вперед! Даю подходный.
– У него еще сердце ходит, – робко объявил Оська.
Дамы почему-то обычно обижались, но дорогу давали.
Я стоял, вытянувшись, перед кафедрой. Я молчал. Тараканиус забарабанил пальцами по пюпитру. Я молчал тоскливо и отчаянно.
Так они и разговаривали, стоя в холодной прихожей, заставленной бидонами, бутылями, завядшими фикусами и горшками из-под герани. В углу, в ящике с песком, копала яму кошка. Не сознавая того, что она …
– При маленьких по-черному не ругаются, – добавил Оська, – а то я тоже буду… Как начну, так не обрадуетесь.
Иногда, упорно отстаивая новую койку для общественной больницы, он выступает на волостных сходках. А сход – богатеи-хуторяне – сыто бубнит: «Нэ треба…» Потом в газете «Саратовский вестник» обязательн…
И я заткнул фонтан. Я понял, что гимназическая наука не предназначена для удовлетворения наших, как тогда говорили, духовных запросов.
Кардач, ошеломленный, неверящими глазами смотрел в рот читавшему.
Но меня окружают, меня толкают, расспрашивают.
– Вы кончили? – влезает в трубку чужой голос. – Время истекло.
Харькуша, Аннушкин солдат, ораторствовал на берегу. Он стоял на мостках и размахивал здоровой рукой. Можно было подумать, что он дирижирует гудками. Мы протиснулись сквозь толпу.
– Вот мы теперь с тобой и туземцы будем, – сказал комиссар, снимая пояс с кобурой и кладя его на стол. – Дашь книжку почитать?
«Тихо! Фамилия? Стоять столбом!.. Балда!» Такая встреча ничего доброго не предвещала. Четверка в поведении, часа четыре без обеда в пустом классе. А быть может, еще какой-нибудь новогодний подарок. Ц…
– Домой бы! – недовольствует кто-то в углу (где сидит Биндюг). – А то как в гимназии «без обеда» в классе посаженные…
– О швамбране, – сказал страшным голосом Кириков, – вы неосторожно прикоснулись к тайне моей утлой жизни, к ране моей души…
Секретный сверток был положен теперь в маленький ящик маминого письменного стола, а стол попал в комнату одного из квартирантов. Нас уплотнили. У нас мобилизовали три комнаты, одну за другой. В перву…
– Бей сизяков! Гони голубей! – засвистела эта орава, и нас «взяли в работу».
– Себя благодарите, – говорила Дина, – все это в ваших руках.
– А Волга на войне есть? – интересовался Оська.
– Откуда бы это? – удивлялся император, мусоля карандаш.
– Леля! Вынь меня отсюда, – попросил Оська, – тут как неуютно… и веревка туго очень…
– Господа, – возмутился педагог, – во-первых, я вам не газета, это раз. А потом, вы слишком молоды, чтоб разбираться в политике. Да-с. Итак, Юсти…
– Вот оказия! Опять, выходит, прежде это дело вверх тормашками план овал. Фу-ты ну-ты! А насчет Атлантиды – это я полный болван. Жизню и тут можно наладить неплохо. Вот, понимаешь, задачка на все чет…
– Гобин Кгузо! – картаво крикнул попугай.
Начались игры и танцы. Матери сперва жались к стене, смущались, но Динка и Зорька вытащили их на середину комнаты. Я грянул «Барыню» в четыре руки, считая пару Оськиных, и комната завертелась, как ог…
– Дежурный, молитву! – скомандовал Биндюг.
– Тпру, тпру! Стой, ми-ла-ай!.. Не балуй, касатик!
У руководителя были офицерские погоны, две естественные ноги, и он жестикулировал обеими целыми и выхоленными руками.
– Швамбрании, – поправил Оська. – А откуда вы знаете?
– Эге, – сказал комиссар, потирая слегка вздувшуюся руку. – Тяпка-то у вас, товарищ доктор, дай бог, хирургическая. А из вас толк будет. Ну, больше не подловите. Ша! Хватит.
Это был серьезный вопрос. Я набрал в грудь воздуху.
– Вы же хорошо учились, – с отчаянием говорит добрый математик Александр Карлыч, поймав меня за рукав. – Идемте, я вам объясню преинтересную штуку относительно тригонометрических функций угла. Прямо …
– Цоб-цобе, цоб-цобе! – хрипел я, вспомнив, как кричат чумаки своим волам.
– Осторожно! Товарищ Чубарьков! – кричали комиссару снизу.
В Саратове, купив учебники, мы зашли сниматься. Фотограф навеки запечатлел негнущуюся фуражку с гербом и новые ботинки. Потом мы гуляли по Немецкой. Фуражка стояла над головой, как венец у святых на …
– Вы рассуждайте, – сказал Александр Карлович.
Он дернул себя за длинный свисающий ус и, задыхаясь, выбежал из учительской. Очень тихо стало в комнате.
– Леля, – спрашивает вдруг сонный Оська, – а в Риме, в цирке, тоже троглодиторы представляли?
Уже стихал резонанс комнат. Вещи задавили эхо. Мы нашли укромный уголок для грота королевы. Кроме того, этот же угол мог легко быть переоборудован в цирк, вокзал, тюрьму. Швамбрания утверждалась.
– Слышь, гимназеры? Раньше как через полчаса не вылазьте. Ваш Цап-Царапыч по Брешке шныряет. Я тогда скажу, как можно станет.
– Да они же, А и Б… путе…шественники… Александр Карлович встревоженно наклоняется к нему. Гибельным тифозным жаром пышет комиссар.
– Какая это там амеба из простейших так высказалась? – спросил Кириков.
Я стремительно бросаюсь к столу, наливаю из чайника, накрытого ватником, желтоватый настой в кружку и незаметно опускаю туда весь свой двухдневный паек рафинада. Трясущейся рукой принимает у меня кру…
Папа быстро одевается и уходит, хлопнув парадной дверью. Обескураженный Степка остается у нас.
Атлантида подкрался к нему сзади, выхватил из рук директорскую галошу и под общий хохот пустил ее в Стомолицкого. Потом, засунув два пальца в рот, засвистел дико, пронзительно, оглушающе, с переливам…
– это не идея, а действительность и что, кроме нашей личности, существуют еще миллионы других, без которых не обойтись.
Коридор гулко и ритмично шаркает. Классы становятся на молитву.
– Знаешь, Гриша, – предложил я, – давай заедем за Степкой Гаврей, он тут за углом живет, мы успеем.
– Прошу потише. Затем здравствуйте. Точка. Следующий вопрос. Ввиду того что теперь школа единая, все должны учиться заодно – сообща. Будьте знакомы. Это вот из Высшего начального училища. Подружайтес…
– Благородного строит, – сказала из угла толстая хуторянка.
Озорница Клавдюшка потащила меня в «комнату сюрпризов». Один угол комнаты был задрапирован красивыми занавесками. Сверху висела доска с надписью: «Панорама. Вид в лунную ночь зимой».
В столовой я влезаю на стул и стучу в отдушник. Это вроде телефона. Наверху живут Нюра и Вера Жи-вильские. У них тоже отдушник. У нас постучишь
Тараканиус бледнел, худел и ставил единицы в тетрадках и дневниках.
– Здравствуй, здравствуй! – сказал старичок. – Положь фуражечку вон туда. В первый, поди? Вон – третий налево.
Очевидно, в Швамбрании по случаю переворота был сплошной, непрерывный восход…
– В машине приготовиться! – скомандовал я.
– Первый, пятый, третий палец, снова первый и четвертый. Тише руку, не качайте. Пятый, первый…
– Марфа-посадница, – торжественно проговорил папа, – не хотите ли вы пойти на бал-маскарад в Коммерческое собрание?
– Не как гоголь-моголь, а как Гог и Магог, ты хочешь сказать, – засмеялась Донна Дина.
Что же касается глобуса, то мы давно поняли его истинную пользу и назначение: это не откровение, а просто наглядное учебное пособие.
Через всю его желтую заросшую скулу продирается медленная, крупная слеза. Мне делается страшно… Комиссар, веселый комиссар Чубарьков, размашистый, горластый, способный, если надо, переорать любую тол…
– Боится, боится! – закричал Оська. – Папа трусит!
– Ну, что вы, – скромно сказал папа, – ничего особенного – это наша горничная Марфуша.
Надзиратель Покровской гимназии Цап-Царапыч изложил на страницах кондуитного журнала новый вариант этой истории. Но Цап-Царапыч был краток и сердит. Поэтому мне придется самому рассказать О покровско…
– Не вставай, Колька! – заволновался класс, – Подумаешь, Юстиниан Великий!
– «Ах цумба, цумба, цумба, Мадрид и Лиссабон!..»
– Присаживайтесь, товарищ Усышко, – сказал папа, узнав в коменданте хорошо знакомого сапожника, что прежде обувал всю нашу семью и часто захаживал к нам за книжками, которые он брал читать у папы. – …
Потом он о чем-то посоветовался с Чубарьковым. Чубарьков смущенно посмотрел на нас.
И Цап-Царапыч то и дело потрясал гипсовые основы античного искусства, отпирая шкаф с кондуитным журналом и беспокоя преклонных лет Венеру.
– Романов Николай, – воскликнул торжественно учитель, – вон из класса! Царя выставили за дверь.
В классах жгли фосфор – для вони. Приходилось проветривать класс, и заниматься было невозможно.
– Здравствуйте! (Вообще мы на «ты», но по «телефону» надо говорить «вы».) Здравствуйте, Нюра. Большие новости! Революция, и у нас солдат сидит.
Первыми после революции позвонили с парадного слесарь и плотник. Аннушка открыла им, прося обождать, и пришла сказать папе, что «какие-то просят товарища доктора».
– Ишь ты! – удивлялись дезертиры. – Махонькая, а как шибко!
Невыспавшиеся алгебраисты рассаживаются за партами. Чтобы союзники не могли помогать друг другу, каждого из нас сажают с противником.
– Поганка! – радостно закричал я неожиданно для самого себя. – Поганка!
– Музыка, стой! – гремит земский начальник. И, разогнавшись, оркестр стихает сразу, как граммофон, у которого кончился завод.
Я смотрел на высокого, уверенного Ухорскова и с трудом узнавал в нем робкого ученика жестянщика. Неужели же это тот самый Фектистка, на тощей спине которого мы когда-то впервые разглядели знаки разли…
Варевка резко натянулась и подтащила нас к огромному кулаку, освещенному с одной стороны фонарем.
– Ах, так? – Я вскакиваю на парту. – Ребята, – кричу я, – кто хочет на сегодня записаться в красные добровольцы-безобедники – остаться рисовать на борьбу с тифом? А кто думает, что он в гимназии и чт…
– Да, – продолжает Степка, – давайте уж, ребята, пока что без глупистики. Ему сейчас волноваться – крышка. Вон спросите у Лельки, доктор так сказал. Верно, ведь? Давайте уж пока без всяких этих несоз…
– Не Швамбардия, а Швамбрания! – рассердился наконец Оська. – Выговорить не можете, а еще алфизик!
Степку Атлантиду инспектор не пустил на собрание.
– В… в… винов… ват-с! Не признал в темноте-с. Сделайте божескую милость, простите. Думал, за звонком кто…
Тетки молчали, разинув рты. Потом рты осторожно закрылись.
– Бог везде, – строго и наставительно сказал священник, – дома, и в поле, и в саду – везде. Вот мы сейчас с тобой толкуем, а господь бог нас слышит…
– Это, выходит, я – троглодитиха? – грозно спросила Мадам Халупа.
– Рекрут сховал, а я пошукал трошки, та и взял… Там их сколько много!.. Раз, та еще двадцать раз, та еще…
– А ты думаешь, у человека в нутре ковыряться так себе, как в носу?.. Тут, брат, тыщу книг прочтешь, да и то обмишулишься: не в тою кишку заедешь!..
Громадной мухой бился в окне учительской вентилятор. В натопленной учительской было моряще жарко. В пустых, темных классах изредка потрескивали парты. Громко тикали часы в вестибюле.
Была у него и другая весьма распространенная в нашем классе кличка: «Длинношеее».
– Граждане, извиняюсь, конечно, за неуместность, – сказал комиссар пациентам, – но меня пропустите без очереди. Я по делу.
– Нет, пойму, – обиделся я, – нет, пойму! Я уже в третьем.
– А если нет, – сказал председатель Чека, – так я сам поеду туда. Покалякаю. Я за рабочую братву не опасаюсь. Не выдадут. Свои. Вот мастера, техники… Ну, если саботаж, так у меня разговор будет корот…
– А если нет? Точка! – сказал комиссар и яростно задымил, с остервенением стряхивая пепел на стол.
– Глянь, глянь, Петровна, – восхищались в зале матери, – мой-то как ногами выступает! Чистый кавалер!
– Ну что? – сказала Дина. – Значит, тебе, выходит, золотая рамочка нужна? Тогда и Покровск в Швамбранию превращается? Эх, ты!
– Батюшки! Нюрка это, ей богу, Нюрка… Обрядилась до чего… Не признаешь.
– Ишь ты, целое у них тут государство! – говорили матери.
– Как? Крокодилы? – сказал комиссар. – Ну, ша! Считаю, уже время кончить… И точка.
– Ясно, – соглашается Степка. – Меня к нему только на десять минут пустили. Там сестра милосердная у него еще дежурит из больницы. Так он только и твердит все: как там у вас в школе? Да не безобразни…
В ближайшее воскресенье в соседней школе состоялось первое собрание бойскаутов. К моему удивлению, пришло много гимназистов из других классов и даже несколько старшеклассников.
– А где такой есть? – изумился начальник.
Но комиссар уперся в плакат невидящими глазами. Он сидит на парте, странно раскачиваясь, и что-то бормочет.
– Бояться тут нечего, решительно нечего… Хитрости тут тоже большой нет. Но уж если вам так хочется, пожалуйста.
– старухи и молодки: они провожали мобилизованных отцов, мужей, братьев, сыновей. Отходные свистки заглушали плач, причитанья, нестройное «ура», разнобой оркестра. Пароход разворачивал большую вспене…
В это время подошел другой, скаля гнилые зубы. Это был бледный, тщедушный человек в парусиновой косоворотке и большой грибообразной шляпе. Трухлявую поганку напоминал он.
– Что за дикость! – возмутился папа. – Вы только посмотрите, какие у вас кисти рук. Это негигиенично… Товарищ комиссар, вы меня извините, но мои дети привыкли к более культурным развлечениям. Ну что …
А Оська подумал: «Ладно, пусть думает, что бог, – мне лучше».
Аккуратно завернув обе книжки в старую газету, я несу их комиссару.
– Для секрету, – сказал Оська, – чтоб тайна была. Когда тайна, интереснее.
«Чертовщина!» Какую же книжку просил для комиссара Степка?..
– Есть! – И Атлантида вскарабкался на бревна. –Хлопцы! Вот чего. Дело серьезное. Это вам не в козны играть, не макуху кусать. Да!… Нам дело надо загибать круче. Рыбьему Глазу надо объявить все начист…
– Гришка, – сказал я, сам робея от собственной дерзости, – Гришка, давай прокатимся. Цванциг не скоро выйдет. А мы только доедем вон дотуда и кругом церкви и опять сюда. А я умею править вожжами.
После посещения церкви мы решили, что царство небесное – это такая Швамбрания, которую взрослые выдумали для бедных.
– Тута все ожидающие по делу! – загалдела приемная. – Нечего с портфелями вперед соваться!
После скандала со звонками гимназия временно как будто немного притихла. Кровопролитные мордобития, кражи и дебоши стали пореже. Зато режим в гимназии сделался еще суровее.
Но Марфушу не интересовало содержание конвертов.
– Царица! Дай шпильку! – кричал затем император.
Все сидели вокруг стола. Несчастье лежало на столе, длинное, как щука.
Шурка сконфуженно шмурыгал носом и тер пряжку пояса.
Шар вращается. Проплывают океаны, проходят материки. Швамбрании нет. Нет и Покровска. Он переименован в город Энгельс.
Лето мы провели на даче в деревне Подлесное, Хва-лынского уезда, куда в сосновые и липовые леса увез я казавшееся мне чрезвычайно почетным звание гим-назиста. Это звание я гордо нес на вершины хвалын…
«Но мне обидно ехать пассажиром, – скажу я, – я хочу матросом!» «Будь!
– Очень скучное и доисторическое. Ни войны… ничего.
– Гнедой Алексев! – изумленно выпаливаю я.
«Ребята! Нам запретили шляться по Народному саду. (Посмотри, не смотрит ли на тебя кто!) Против нас стоят Рыбий Глаз, Дума, Родительский. Выходит, против нас весь город. За это им надо так наложить, …
Сейчас, сейчас! Мы насторожились. «Господствующие классы» прокашлялись. Мм-да!
Боженова уносят. Обморок. Молебен окончен. Можно почесать нос, на один крючок расстегнуть ворот.
– Товарищи, – закричал я, – предлагаю разобрать на дрова Швамбранию!
– А нешто есть такая? – нерешительно спросил временно заведующий.
Подошвы его дымятся. Он достает с кафедры табакерку – надежное утешение в тяжелые минуты, но в табакерку, которую он перед уроком оставил на минуту на подоконнике в коридоре, нами уже давно всыпан по…
– Освещенник? – недоверчиво сказал Оська. – А юбка зачем? – И он представил себе, как неудобно, должно быть, в такой длинной юбке лазить на фонари, чтобы освещать улицы.
Папа высоко поднял свою белую, как всегда тщательно отмытую докторскую ладонь. Он еще раз презрительно пожал плечами – и шлеп по пустому пространству стола, где только что была рука комиссара, исчезн…
Фуражки, кокарды, канты, петлички, пуговицы…
– Здорово! В точности, – сказал он наконец. – Ну, проходь.
– Мама! А в конторе тоже есть вундеркинд: на нем стукают и печатают.
– Отец хотя у тебя интеллигент, но довольно сознательный, – сказал Степка Атлантида. – В общем, тоже на нашей платформе. Сам, видать, ты в доску сочувствующий. Тетка эта тоже немного разбирается. Но …
– И вот император Юстиниан Великий и… ыыэх-хе-хе… Федора… (Зевота одолевала его.) И Фе-ыаа-ха-ха-дора…
Он аккуратно, как на подпись, подал бумагу. В лицо директору бросилось резкое слово: «Отстранить».
Комиссар не сдается и не уходит спать, как мы его ни гоним. Он даже подбадривает нас то и дело и восхищается нашими плакатами.
Я стоял среди этих воображаемых трупов, среди останков нерожденных граждан. Я стоял, как полководец на поле брани.
Когда ряд других немаловажных деталей был выяснен и церемония окончена, мы принялись довольно бесцеремонно вербовать себе одноклассниц.
– Мартыненко, по кличке Биндюг! – Раскулачен и сослан,
– А по по не по? – серьезно спросил Биндюг.
– Знаешь, как это полезно! – поддержал я. – Тут надо расчет иметь и глаз точный…
Каршандарцы встретили нас восторженно. Каршандар был объят революционным восстанием. Толь-ко Кондору захватил десант Уродонала. Мы осадили Кондору с Фиолетового моря. Кондора пала. В руки нам попала …
– Дети, знаете, очень чутко улавливают дух времени, – глубокомысленно твердили взрослые.
– От этого архаровца всего можно ожидать, – заявил инспектор. – Такое еще сморозит…
Дама обернулась, и Оська с ужасом заметил, что у нее была густая борода. И Оська забыл про мяч.
в поисках справедливости открывших на материке Большого Зуба
Земский читает и краснеет. Но ноги Марфуши, маленькие ножки, оклеенные марками, прельщают земского.
Он подхватил одной рукой Оську и посадил его к себе на колено, обтянутое синим сукном тугих, узких галифе.
Отец с матерью на цыпочках входят в детскую.
Часы в столовой земского начальника показывают два. На столе стакан молока и бутерброд. Кому-то оставлено…
– Извиняюсь, – сказал комиссар, обращаясь, очевидно, к лошади, – сейчас кончаю, и точка. Я думаю так, ребята: пошумели, и тихо. Проголосуем формально, и ша!
– Моя работа, – скромно сказал временно заведующий. – Я писал.
– Была, – ответил человек-поганка, – да под Тамбовом сменял.
Туфли Марфуши были также сплошь заклеены марками. Конверты очень шли к Марфуше.
– Садись! – сказал мне Кириков. – Я узнал тебя. Ты один из стада диких. Вы оба – сыны великой и славной страны Швабрии…
– Размордовать!.. И никаких! – весело посоветовал с верхних нар Кривопатря. Он лежал, свесившись, и сосредоточенно плевал, стараясь попасть в кольцо из сведенных пальцев.
– Га?!? – гаркал в ответ на весь класс Степка и получал выговор.
– Дина это сделала, – смеялась Клавдя, – и тебе обязательно показать велела. Гляди, гляди!
На пристанях бились у пароходных сходен плачущие, растрепанные женщины
«Ку-ку… Ку-ку… Ку-ку…» – пропела кукушка в сумке у крапивного человека.
– Нет, я не жулю, ни капельки не жулю! – кричал Оська. – Вы сами хитрый!
Прибытие. Я стою на капитанском мостике и нажимаю рычаг свистка. Вырастает гудок.
– Слушаешь? Это Шорге говорит. Этого я задержал. Да, найдено, признался. Но тут кое-что любопытное обнаружилось. Да, да. Ребята говорят, это их. Да. Сомнительно. Что? Обоих? Есть! – и щелкнул рычажко…
Долго уговаривать меня не пришлось. Мы надели шинели и выскочили на улицу.
Сидор Долбанов любит говорить о просвещении.
– Ша! Слезай оттуда сейчас же! – закричал не своим голосом комиссар. – Нет! Стой!.. Я тебя сейчас сам сниму.
– То-то, – сказал Чубарьков, чрезвычайно довольный. – Ну, а теперь клади свою пятишку.
– Меня зовут Ювенал Богданович, – сухо сказал директор. – А тебя как зовут, мальчик?
По бокам «войны» помещались «плены». Туда забирали завоеванных солдат. На карте это тоже было отмечено троекратной надписью: «Плен».
Я беру стакан из его неверных пальцев. Мерзкая вонь сивухи бьет мне в нос. Да ведь это же… Ужасная догадка!.. Это самогон!
– Зря! – сказал Степка Атлантида. – Зря! Ты вроде у нас самый подходящий для девчонок; вежливый! Ну ладно. Я схожу. Мне что? Надо ж и им все раскумекать.
– Наши, – с гордостью указал на них Атлантида.
Через секунду весь коридор во власти хохота. Коридор грохочет.
– Он… это… – бормочет Мартыненко и вдруг подмигивает: – Он равняется направо… Первый, второй, рассчитайся… Плюс ряды сдвоенные…
– Сейчас, – сказал Оська, вспоминая что-то. – Вы батюшка, а есть еще матушка. В граммофоне есть такая музыка. Батюшки-матушки…
Из кустов вышел обросший человек в звериных шкурах. На плече у него сидел ученый попугай и клювом вынимал из кармана хозяина билетики со «счастьем».
– Ты не сердись, – сказала она, – не надо. Лучше «чур не игры»! Выходи из плена!
Бронепоезд влетел в город. С вокзала его перевели на внутреннюю городскую ветку. На этой ветке почковались все старые амбары, и она называлась Амбарной.
– Вам лучше удалиться, Ювенал Богданыч. Мы не ручаемся.
– Это что! Вот в Саратове, я видел, есть одно место – там еще не так закругляется.
– Ну, алхимиков, – сказал Оська. – Они там самогоном пьянствуют.
– Чего же они не встречаются?.. – беспокойно шепчет комиссар. – Пущай встренутся… И точка…
– Сколько вам следует за это, – спросил директор, – за это… и еще за то, чтобы вы молчали?
– Куда едем? – безнадежно говорила мама. – Опять ваша Швамбрания?
Оставалось еще какое-то царство небесное. Когда приходили нищие и Аннушка говорила им «не взыщите», она утешала их и себя, что все нищие, все бедняки и, очевидно, все люди не подходящего для нас знак…
– А вы сами Федора великая… – сказал Оська, от обиды перепутав адрес моих наставлений, и вовремя замолк.
– Конь… Как же еще? У лошадев не бывает фа-милиев.
– Ты-то больно стар! – пробурчали сзади. – Замашки прежние!
– Вот, – сказал папа, – это вам. Смотрите ухаживайте за ним хорошенько.
До! ре! ре!.. До! ре! ре!.. Си! ре! ре!..
– Время пахнет порохом! – говорят взрослые и сокрушенно качают головами.
– Брешешь, Степка, большая польза для развития, – возразил Биндюг. – Вот, потрогай мускулы… Здорово? То-то и оно-то! Который силач, ему плевать на всех. Вы вот с Лелькой к внучкам почему подлипаете? …
– Совсем зольдат, – говорил портной Виркель, примеряя на мне готовую форму.
– Ну-ка, спойте, ребята, что-нибудь… только громче, чтоб она обернулась. Не могу же, в самом деле, я ей крикнуть: «Эй, берегись!» Тем более это, кажется, знакомая…
– Это он отдает нам честь, – поясняю я. – Помнишь, когда он вошел сначала, он сказал: «Имею честь»? А теперь он ее отдает нам.
Через пять минут у меня не осталось ни одной шашки. Впрочем, одна-то осталась на доске. Но осталась она в том позорном положении, при котором выигравший обычно насмешливо зажимает нос…
– Подпоручик! – крикнул полковник. – Это что за балаган? Отставить!
– Лелька, – сказал мне Атлантида. – Лелька, у нас к тебе просьба. У тебя папан – врач. Позвони ему по телефону, как он насчет товарища Ленина думает…
Класс обращается в. танцульку. Ученики открыто уходят с уроков.
– Мама… – начинает Ося. – Ты зачем проснулся? Спи.
Ловкий актер нимало не смутился. Одной рукой он привернул фитиль, другой – закончил пьесу.
– От рук совсем отбился, – спешат пожаловаться тетки. – Все книжки растаскали пролетариям…
Тетки определили детскую библиотеку так: общедоступной детской библиотекой называется узаконенный рассадник болезнетворных микробов, которые в обилии содержатся в старых книгах, заношенных, как белье…
Рыдали, удушенно запрокидывая голову, обозные верблюды. Тягучая слюна их падала на Брешку. Хрипели погонщики: «Тратр!.. Тратр!.. Чок!.. Чок!..» Над Волгой мгновенно вырастали водяные кипарисы взрывов…
– Да господи ж! – смутилась Марфуша. – Только ведь туды по пригласительным. Как же я?
Пришел комиссар Чубарьков. Мы давно не видались с ним и оба обрадовались.
– Швамбранией, – ответил Оська, почувствовав к Дине необыкновенное доверие. – Потом еще солому таскаем, гулять ходим… Будешь с нами ходить?
Через пять минут комиссар вошел с улицы. Он был туго подпоясан, наглухо застегнут и официален. Шпоры звенели коротко и твердо. Лицо его сводила мучительная сосредоточенность.
В треске аплодисментов я услышал отзвуки гибели развенчанной Швамбрании.
– Бачим, – солидно отвечали с крыши, – як на картине. Ось бабахнуло.
– Дивный пирог был, – говорит папа, – у нас такого никогда не могут сделать. И куда деньги уходят?!
– А меня Тая зовут, по-настоящему – Таисия Опилова, – сказала она. – А вас Леня, да?
– …Родителям на утешение, церкви и отечеству на пользу.
– Нет, уже без году неделя, – смущенно, но весело отвечала Дина.
– А Степка просил вот эту… как ее… забыл. Кристомонтию.
И родители одобрительно покачали головами. Отцы побаивались свободы для сыновей. Распустятся – попробуй тогда справься с этой бандой голубятников, свистунов, головорезов и двоечников.
– Эх, как зашпаривает! Ату его! Гони! Ура! Карьерист! Рыбий Глаз!
– Отдайте, пожалуйста, мое письмо! – дрожа всем телом, крикнул Аркаша.
Чихая в директорскую спину, Алексев плетется за Стомолицким.
Из вежливости я иду. Мы входим в пустой класс. До, ре, ре!.. До, ре, ре! – слышится из соседнего. Александр Карлыч садится за кафедру. Я занимаю переднюю парту. Все чин чином, только учеников нет. Кл…
– Да тебя за сочувствие папа в угол накажет… да еще клистир пропишет, чтоб не сочувствовал… Он у тебя доктор.
Но тут возвращается из больницы папа. У него такие строгие глаза, что даже Оська, который обычно сейчас же карабкается на него, как на дерево, сегодня стоит в отдалении. Папа снимает пальто. В прихож…
Топоча и звеня шпорами, входит в класс Чубарьков. Александр Карлович негодующе шикает и бешеными глазами указывает ему на ноги и потом на нас. Комиссар отстегивает шпоры и осторожно, на цыпочках, иде…
Мокрый снежок хлюпнулся в спину Стомолиц-кого.
Нет! Идет письменная. И не страшно. Александр Карлович ободряюще подмигивает из-за стола. Мы помним, помним! Мы рассуждаем. Все очень просто. Два путешественника А и Б. А и Б сидели на трубе… (Не то,…
Из Москвы к нам приехала жить молоденькая двоюродная сестра. Звали ее Донна Дина или Диндона. Дина – это было ее настоящее имя. Донной ее прозвали за черные волосы и глаза, блестящие, как крышка пиан…
– Заряженный? – деловито спросил Оська и вдруг принял свой обычный тон.
Когда я с трудом открыл глаза, была драка. Ухорсков и иогогонцы валили Биндюга. Я вскочил и ринулся в омут драки. И меня приняли как своего.
Но на другой день новый заведующий сам привел смущенного Оську домой. Он ласково вел его за руку и уговаривал отречься от швамбранской веры. А позади шли Оськины одноклассники и кричали: «Швабра! Шва…
– Объехали вас на кобыле, как маленьких, – сказал Биндюг.
«Бои продолжаются на всех фронтах», – прочел я сверху. Между головами людей я видел отрывки обычных телеграмм.·
Мы играли с братишкой в Швамбранию несколько лет подряд. Мы привыкли к ней, как ко второму отечеству. Это была могущественная держава. Только революция – суровый педагог и лучший наставник – помогла …
Меня внутри немножко покоробило. Я вовсе не собирался быть тут каким-то второстепенным подручным. Я полагал, что меня пригласили на роль предводителя. Однако я решил пока молчать.
– Тетя, мадам… папа просит вас немножко подвинуться. А то проехать нельзя, и мы вас задавить можем нечаянно.
– Хорошо, – сказал алхимик, – пусть будет же-ной президента. Аграфе… Э-мюэ… Агриппина, ты хочешь быть женой швамбранского президента?
– Спокойно, спокойно! – сказал один из вошедших. – Немножко сознательности! Товарищи! Близость фронта заставляет город перейти на военное положение. Помещение школы необходимо штабу четвертой армии. …
Очень холодно. Очень хочется есть. Шестой час.
– Ну, Клавдюшка, – сказала она, – роли, видно, переменились. Ты у нас нынче командирша и давно выбралась из всех пленов. А Леля все еще в плену швамбранском… Эх ты, братишка, кузнечик мой!..
– Так, – спокойно сказал Биндюг и, оторвав уголок газеты, стал крутить собачью ножку.
На костемольном заводе катастрофа, то есть несчастье: рухнула высокая стена сушилки. Хозяин велел положить на нее слишком много костей для сушки, а она была старая. Хозяина предупреждали. Стена не вы…
– Ну что? – говорили они. – Добились? Весело вам теперь учиться? Срам на весь город, больше ничего. Ведь это ж извините что такое, а не школа!
Вечером 8 февраля 1914 года мы с братом отбывали наказание в углу. На 12-й минуте братишку, как младшего, помиловали, но он отказался покинуть меня, пока мой срок не истечет, и остался в углу. Нескол…
Она была похожа на все предыдущие осени, это осень – с дынями, мелководьем и переэкзаменовками.
– Пронта ля машина, – сказал Джек, Спутник Моряков, – штее фертиг бей дер машине!
Два часа навытяжку. Классы стоят не шелохнувшись. Чешется нос. Нельзя почесать. Руки по швам. Тишина. Жара. Душно…
У ученика IV класса Тальянова Виталия, пытавшегося бежать «на войну», отобран г. надзирателем, при задержании на пристани, револьвер системы «Смит и Вессон» с патронами и краденый чайник, принадлежав…
Гимназисты воровали на базаре, дрались на всех улицах с парнями. Били городовых. Учителям, которых невзлюбили, наливали всякой гадости в чернила. На уроках тихонько играли на расщепленном пере, воткн…
Рабочий народ (я и Оська) вскакивает. За завтраком я вспоминаю о невыученных латинских местоимениях: хик, хек, хок…
Первого числа над гимназией взвился красный флаг. Мы собрались на дворе. Бодрый август сиял и звенел. Заведующий, Никита Павлович Камышов, вышел на крыльцо.
Всюду, где он ни появлялся, будь то класс или учительская, стихали разговоры; все, встав, напряженно молчали. Становилось душно. Хотелось открыть форточку, громко закричать.
Дверь раскрывается. Земский в женином капоте, с двустволкой в руках вылезает на площадку, и из-за его спины выглядывают испуганные, заспанные лица жены, свояченицы и прислуги.
– Искусство отвлекает людей от серой, будничной жизни, – говорили тетки. – Оно переносит нас в мир прекрасных образов.
Дома меня ждал с нетерпением Оська. Он жаждал услышать описание боя.
Оська посмотрел кругом, но бога не увидел. Оська решил, что поп играет с ним в какую-то новую игру.
Наверно, от искр, полетевших из глаз Балдина, вспыхнула драка. В классе нашлись еще «монархисты», и через секунду дрались все. Лишь крик дежурного «Франзель идет!» – заставил противников разойтись по…
– Я извиняюсь. Одну секунду. Я в два счета.
– Тут кто-то из военного отдела безобразничал, – сказал комиссар отрывисто, – пьяный валялся… Нашу красную власть позорил. Где он тут? Сейчас же под арест! И точка.
– Правильно, Степка! Требовай выборных!… Качать выборных!.. Качать!!!
– Участники, на место! – говорит торжественно главный судья Форсунов.
– Это он, наверно, все про нас думал, а у него так получалось из-за температуры, – солидно объясняет Зоя Бамбука.
Инспектора Николая Ильича Ромашова гимназисты почти любили. Это был красивый, плотный человек. Волосы ершиком. Темные прищуренные глаза. Языкаст он был, однако, до грубости.
Сначала все молчали – так было неожиданно это заявление. Потом кто-то захлопал. Через минуту все кричали, скакали, аплодировали. Комиссар подхватил меня. Потолок трижды опустился над нами. Сердце зам…
– Убиться мне на этом месте! – сказал Лабанда крестясь.
Э-мюэ не обижался на троглодитов. Он был весел и добродушен. Девочки наши обстреливали Кирикова записочками.
– Даю слово комиссару Чубарькову, – провозгласил Биндюг.
– Не надо ехать больше! Тпру!.. Стой, довольно! – кричали мы с Гришкой.
– Прошу вас, отдайте мне письмо, Кирьяк Га-лактионович, – тихо сказал он нехорошим голосом. И класс разом перестал смеяться.
– Это наше! – сказал Оська. – Пускай обратно отдаст, раз взял.
– Если бы я знал, что у меня такой папа будет, – ревел Оська, – ни за что бы в жизни не родился!
Разоблачение состоялось. Кирикова убрали. Человекообразные приветствовали его изгнание. Но троглодиты во главе с Биндюгом не покорились. Они стали готовиться к расправе с «внучками». Троглодиты тайно…
– Дядечка! – кричу я. – Как же это так вышло? – Ты еще маленький, не поймешь.
Но вряд ли кто знает, что сказка о Золушке записана в старом штрафном кондуитном журнале Покровской мужской гимназии.
Рассаживал нас сам инспектор, и таким образом, что на первых партах сидели самые отчаянные, ленивые и плохие ученики. Чем дальше к стенке, к окнам, тем больше пятерок было в дневниках и табелях. Но м…
– Ну что, – говорил папа, наслаждаясь моим восторгом, – было в вашей Швамбрании что-либо подобное?
Огромный Мартыненко, по прозвищу Биндюг, отдирает глаза от окна и тяжело вскакивает.
Но, чтоб разводить красоту, понадобилось прежде всего расширить помещение библиотеки. Требовалось занять соседние комнаты. Там продолжали жить какие-то буржуи, хотя Уотнаробраз давно приказал их высе…
В тот же день в классе было решено, что «внучки» зазнались, что терпеть это дальше невозможно и что надо нагнать. Девочки обещали не отставать. Мы достали заброшенные учебники, и родители наши были п…
Через день папа уехал на Уральский фронт. Папа ехал в неминуемый тиф: фронт разъедала сыпнотифозная вошь. Мама с тетками приготовила ему три полных чемодана. Папа взял один. Он мрачно пошутил, что ни…
Трудно, почти невозможно описать все, что творилось в Покровской гимназии. Дрались постоянно. Дрались парами и поклассно. Отрывали совершенно на нет полы шинелей. Ломали пальцы о чужие скулы. Дрались…
Необычайно молчаливо стояла толпа у газеты, и я не мог понять, что такое произошло. Вдруг, расталкивая народ, вперед быстро протиснулся пленный австрийский чех Кардач и с ним двое красногвардейцев. К…
Внизу голова Козодава. Наверху ноги в резиновых галошах. Козодав, который на минутку заснул, очухавшись, тяжело вбегает наверх…
Но всем захотелось потрогать «Голубиную книгу», прочесть в ней о себе, раскрыть ее тайны. На костре сожгли все кондуитные журналы прошлых лет. Последний же кондуит был прочтен у костра вслух, и немал…
За две с половиной недели мы так сильно подогнали по алгебре, что попросили Александра Карловича вызвать кого-нибудь из нас к доске, и он вызвал Лабанду. «Внучки» удивились. Никогда еще класс не зами…
Были свернуты, подобно походным знаменам, гардины и портьеры. Сложенные кровати со сверкающими шишками гремели, как коллекция гетманских булав. Сияли доспехи самоваров. Большое трюмо лежало озером. В…
Более подходящего места для швамбранских приключений найти было нельзя. Дом был нами быстро исследован. Комнаты его мы наделили прекрасными именами швамбранских городов. Швамбрания возрождалась. Неис…
Есть такое предание, что «Голубиная книга» упала много веков тому назад с неба и написано было в ней будто бы про все тайны мироздания. Замечательная такая книга, вроде кондуита для планет. И никто и…
– Друзья, я политики не касаюсь и к митингам вашим непривычен… Если я сейчас взял слово, то с чисто научной точки зрения. Дело в том, что Семен Игнатьевич, не в обиду ему будь сказано, по нашему недо…
Посторонние люди входили и выходили через все двери, и все они казались знакомыми и подходящими для знакомства. Мама привыкла к сквознякам. Сквозняк втягивал в окна красные флаги. Дом стал сквозным. …
Питерская тетка поступила служить в Тратрчок, а тетя Сэра и тетя Нэса – в Упродком. В свободное время они рассказывали «случаи из жизни», спорили и воспитывали нас. Тетки настояли, чтобы нас взяли из…
– Дежурный, – спокойно-зловеще говорил инспектор, – а ну-ка, дежурный… закрой дверь. Тэ-э-эк-с.
Аркаша знал, что все равно нельзя уже послать это опоганенное письмо. Все большие слова, теперь осмеянные, казались ему самому действительно глупыми. Но жгучая обида подхлестнула его.
В качестве корабельного наставника с нами плыл неизменный Джек, Спутник Моряков.
– Я, как командир бронепоезда, – говорил он, – заявляю, что бойцы, орудия и боеприпасы в полной мере готовы. Задерживает ремонт паровоза. За железнодорожниками – вот за кем дело стало.
– Послушай, – сказал Чубарьков равнодушно, – эта самая… товарищ Дина… она тебе кто? Сестра, что ль?
Раненых поместили в новеньком лазарете в бывшей приходской школе. Там хозяйничали запыхавшиеся дамы. Тут же в большой палате был устроен торжественный концерт. Умытые, свежевыбритые, надушенные фронт…
До третьего класса она звала нас «малявками», от третьего до шестого – «голубчиками», дальше – «господами».
Митька Ламберг браво отчеканил наизусть выученную речь.
Тогда заинтересованный начальник попросил нас рассказать ему про всю нашу Швамбранию. Мы начали неохотно. Но старая игра увлекла нас. Мы наперебой начали описывать жизнь на материке Большого Зуба. Мы…
В каждый класс назначаются от Комитета Борьбы и Мести старосты. Слушайтесь их, господа! Ввиду опасности выкидки даем клички.
– Маленький, а горластый! Вот так взревел! Недаром Львом прозываешься. Сколько лет?
– А у нас одна королева в тюрьму арестована. Мы ее уже давно в собачий ящик посадили, когда еще войны не было, а царь зато был – вот когда!
– было написано в ней. – Первого приходи в гимназию. Будет открыта Един, Т. Ш. Ох, и лафа будет! С. Гавря», Я долго расшифровывал это «Един. Т.Ш.», и вдруг меня осенило. Един. Т.Ш.! Ясно: Единственна…
– Пошлем жить в эту… как ее… Пи-ли-гвинику, – сказал начальник. – Он ведь тоже выдумал самого себя. Но выдумал гадко и играл в себя на деньги… Ну, покойной ночи, ребятены! Желаю швамбранских снов и д…
– Вот так зонтик! Черт те возьми! – сказал один. Он был лопоух, и уши двигались, когда он говорил. На нем был зеленый френч в лохмотьях и обмотки. Колкие волосики торчали на небритом подбородке. И ве…
Несмотря на столь звучное имя, Эдмонд Флегонтович Ла-Базри-де-Базан оказался личностью отнюдь не швамбранской. Он существовал на самом деле и был хорошо известен Покровску. Ла-Базри-де-Базан появился…
Театр был спасен. Но не успел упасть занавес, как соседи набросились на меня. Они кричали, что мальчишек нельзя пускать в театр. Они твердили, что я мог обождать со своим дурацким криком, а теперь во…
Город глохнет в снегу, как ухо, заложенное ватой. Сугробы катятся по вспухшим улицам. Дворы полны до края заборов, как мучные лари. Холодно. Мглистое небо течет, цепляясь о трубы. На трубах небо навя…
– Э-мюэ… Эта? – спросил старичок, тыкая пальцем в склоненную лысину.
– Гага-аап-чхи!!! – рявкает несчастный Самлыков.
С утра заседала городская дума. Волга дышала стылым и неуютным ветром. Ветер кидал па берег стружки волн. По улицам в пыльном вальсе кружились обрывки воззваний: «Граждане!.. Учредительное собрание…»…
Вскоре нам надоело каждый раз объясняться в любви нашей «франзели», и мы вместо «же-ву-зем» стали говорить «Новоузенск». Же-ву-зем и Новоузенск – очень похоже. Если хором говорить, отличить нельзя. И…
– Не знаешь? – закричал лопоухий второгодник. – Значит, не твоя?
Но хождение по крышам строго запрещалось. Дворник Филиппыч с метлой охранял надземные края. Он был бдителен и неумолим.
– Ага, зацепило! – сказал довольный Александр Карлович. – Вот вы возьмите и нагоните их. Только предупреждаю, трудновато вам будет: они у меня за квадратные уравнения взялись.
– Мечтаем, – сказал я, – чтоб красиво было. У нас, в Швамбрании, здорово! Мостовые всюду, и мускулы у всех во какие! Ребята от родителей свободные. Потом еще сахару – сколько хочешь. Похороны редко, …
Большинством голосов мы решаем ножек не жалеть. Чем больше, тем страшнее и убедительнее. И вот на наши плакаты выползают многоножки, сороконожки, стоножки. Мы ползаем по холодному полу, и утомившийся…
Это выражение я заимствовал из газет. Ежедневные сообщения с фронта пестрят красивыми и туманными словами, которые прикрывают разные военные неприятности, потери, поражения, бегство армий, и называет…
Вскоре это стало известно в Оськиной школе. И без того Оська с первого же дня приобрел популярность в своем классе. Одна из маленьких школьниц спросила на уроке, из чего и как получается сахар.
Шурка с опаской покосился на Стомолицкого: черт его знает, вдруг останется – придираться будет. Шурка гулко глотнул комок в горле. Душа его ушла в пятки. Но Ламберг каблуками так больно стиснул в это…
Степка Атлантида прислал мне еще в Квасниковку записку. «Здорово, Леха!
В доме идет бой. Брат идет на брата. Дислокация, то есть расположение враждующих сторон, такова: Швамбрания – в папином кабинете, Пилигвиния – в столовой. Гостиная отведена под «войну». В темной прих…
Однажды мы с Оськой решили, что уже попали в подобное царство небесное. Соседская горничная Мариша выходила замуж. Она венчалась в Троицкой церкви. Аннушка взяла нас с собой.
Царь Бренабор № 4 был довольно покладистым малым, но все же это был монарх, и никто из нас не пожелал воплощаться в него. Оставаться же простыми смертными швамбранами не хотелось. Тогда Бренабор усын…
У нас первым уроком был русский язык. Кудрявый, русобородый учитель Мелковский с опаской заглянул в класс. Едва он показался в дверях, как троглодиты, блеснув старой выправкой, взвились, словно пружи…
– Клавдюшка, – говорит она, растерянно теребя конверт, – от Петруньки пришло. Попроси уж молодого человека устно прочесть. Как он там жив… Господи…
С тех пор я боялся близко подходить к забору. Поэтому, когда ребята выбрали меня делегатом на женский двор, я вспомнил «Гала-Петер», начальницу, розовый бантик и отказался.
Седой папа вернулся из штаба санпохода. Мама отзанималась с приходящими ликбезницами. Семейный натопленный вечер густел в комнате. И к ночи приехал из Саратова Оська. Он был курчав, хрипл и мужествен.
– Только, брат, военная наука, – философствует он, уписывая нашу колбасу, – военная наука вникания требует, а с ней ваше ученье и не сравнять. Да, Это что там арихметика, алгебра и подобная словеснос…
– Товарищ Усышко, я буду протестовать… Я не позволю в двухдневный срок выкидывать меня бесцеремонно, как какого-нибудь буржуа. Мне кажется, что трудовая интеллигенция имеет право требовать к себе бол…
Тюлевые полосы папиросного дыма плавали в учительской, обвивая глобусы и чучела птиц. Рядом с кондуитным шкафом стоял стол, на котором лежали комплекты прилежании и вниманий, единиц и пятерок всех уч…
Мы волочим по улицам парты и шкафы, глобусы, классные доски. И навстречу нам двигаются санитары с носилками и катафалками. В катафалки впряжены зловещие дромадеры Тратрчока, транспортной части 4-й ар…
Вход в зал охранял патруль троглодитов. «Внучки», избитые, запачканные и почти уже не человекообразные, осаждали дверь. Троглодиты расступились перед комиссаром. За его широкой спиной проскочил Степк…
«Ваше Учредительное» – это было сказано специально в пику теткам. Дело в том, что на нас со всех концов России посыпались голодающие тетки. Одна приехала из Витебска, другая бежала из Самары. Самарск…
Скотский доктор выслушал бледного директора и обещал поддержку. Директор униженно благодарил. Доктору было очень некогда. На дворе, заходясь в сиплом реве, мычала корова. Корове надо было поставить к…
– На! – сказал Степка и протянул Лабанде согнутый палец. – Разогни и не загибай.
Эскадра шла полным ходом. Флаги пышно развевались. Впереди всех шел «Бренабор», высокий и стройный. Он тянул сто узлов в час. Ветер крепчал. Волны бурлили. Вечером был закат.
В тот исторический день белая королева-извозчик подрядилась везти на черном коне черную королеву-архиерея к черному королю-генералу. Они поехали. Черный король-генерал очень хорошо угостил королеву-а…
Дина стала тискать Оську и объяснять ему, что он не совсем понял ее, но это ничего. Спор продолжался. Тетки заявили, что они давно уже отступились от нас, что мы попали во власть улицы и большевизма,…
Один из главарей хулиганской банды скрылся у папы в больнице. Он действительно был серьезно болен. Он умолял спасти его. Он валялся в ногах у папы.
– Погибаю я, бедный мальчик, через революцию с голоду… И за что я кровь свою лил?.. Зовите, братишки, вашу мамочку… Пусть спасет меня, сироту. Скажите ей – погибает человек и меняет часы на сало.
Я отдавал ему сахар. Мы любовались зернистыми и ноздреватыми кубиками. Мы клали их в коробочку. Она вмещала в себя сахарный фонд Швамбрании. Фонд был неприкосновенен. Он предназначался для каких-то г…
– Господа, – ораторствовал я, – довольно биться на переменах, шпарить в козлы и быть не вместе. Мы должны быть все вместе, то есть соединиться. Давайте сделаем такую компанию, дружную команду такую, …
С торжествующими кличами, неся впереди разоблаченную и бессильную «Голубиную книгу», вопя и завывая, маршировали вокруг догорающего костра триста парней в маренго. Мы справляли неслыханную тризну по …
– Ура! – закричал я неожиданно для себя и сам испугался.
Иосиф вскочил. Иосиф перегнулся через стол. Иосиф сказал; – Господин директор! Вам не придется платить мне, господин директор… Но, клянусь памятью моей матери, да будет ей земля пухом и прахом, что б…
– Это мы, – раздался голос из коридора. Двери класса распахнулись настежь, и в класс, победоносно грохоча, въехала невиданная процессия. Она превзошла все швамбранские вымыслы.
– Я про Атлантиду больше не мечтаю, – сказал Степка твердо. – На что она мне нужна теперь, Атлантида! Мне нынче и без нее некогда! Революция. Это при царском режиме всякие тайны были… А теперь и без …
Дом был выстроен когда-то слегка свихнувшимся немцем-богачом по фамилии Угер. Улица произносила: «Угорь». Богач принял это укоренившееся прозвище. Дом Угря был одной из достопримечательностей Покровс…
Я жил в столице, загримировавшись в дикого индейца. Но почти накануне восстания Бренабор узнал меня по рассеченной левой брови. Уродонал арестовал меня и предал военному суду.
Затем мы с Сатанатамом исследовали пустыни Кор-и-Дор. В пустыне было очень пусто. Тем временем эскадра под командованием Джека Спутника обогнула мыс Юлу и пришла в Бальвонск. Мы сели опять на корабль…
Директор попал к Шалферову во время приема. Скотский доктор, увидев директора, так удивился, что забыл пригласить его сесть. Он поспешно вытер руку о зеленоватый, в неаппетитных пятнах халат и протян…
– Плевал я на всех фараонов! – упрямо крикнул гимназист Венька Разуданов, сын земского начальника, по прозвищу Сатрап. Коренастый, упрямоголовый, он сильно смахивал на отца. (Отсюда и пошло его второ…
Ухорсков, Клавдия и я организовали литературный кружок. Через месяц вышел первый номер нашего журнала «Смелая мысль». Редактором его подписался я. К алхимику мы почти не ходили. День был занят библио…
Я, потрясенный рыком и ростом этого ученого мужа, почувствовал себя совсем сбитым с панталыку.
Я с готовностью наливаю из чайника себе полную кружку настоя, делаю глоток и – ничего не понимаю… Густой, как патока, сладчайший, приторный сироп липнет мне на губы. Потом, кажется, я начинаю догадыв…
И мы пошли выселять. К моему ужасу и конфузу, выселяемые буржуи оказались близкими родными Таи Опиловой, и сейчас Тая сидела здесь же, на сундуке. Я ощутил минутное замешательство. Тая смотрела на ме…
– Вот и приехали! – сказал Степка. – У вас ведь урок пустой?
– Трошки маловат, – с досадой сказала баба и плюнула в бот.
– Большие новости! – говорил он и тотчас сообщал мне о событиях, происшедших за день в Швамбрании.
– Товарищи! Вы образованные, а я был, между прочим, темным грузчиком. Вас книжка учила, а меня – несчастная жизнь. И вот я хочу прояснить о школе, о том, что есть такая единая и трудовая. Первым дело…
Я зажег потухшую при катастрофе лампадку и спустил ее в этот бездонный провал. Я увидел Оську. Он висел между небом и землей, привязанный веревкой к поясу. Оська медленно вращался… Он барахтался и из…
– Я вам объясню, ребята, – сказала Донна Дина. – Тут виной всему старая пословица: там хорошо, где нас нет. Но вот один известный коммунистический писатель так писал: пролетариату незачем строить себ…
Чтобы внедрить в нас любовь к «малым сим» и облагородить наши души, приобретались различные представители мира животных. Кроме кошек и собак, были рыбы. Рыбы жили в аквариуме. Однажды заметили, что м…
– Господа! Что же это такое? Царя свергли, а мы… директора не можем?.. Вы – родители! Ваши дети, сыновья ваши, пришли сюда, в эти опостылевшие нам стены, получить образование, воспитание. А что они м…