Шурка сконфуженно шмурыгал носом и тер пряжку пояса.
– Боже мой, – сказала мама, – это какой-то вундеркинд!
Он разговаривал по-немецки, по-английски, по-французски и по-итальянски.
Мы выросли и торчали из своих гимназических шинелей, как деревья сквозь палисад. Пуговицы на груди под напором мужества отступали к самому краю борта. Хлястик, покинув талию, стягивал лопатки. Но мы стойко донашивали старую форму. На блеклых фуражках синела бабочкой тень удаленного герба.
– Конечно, если все на одного, – сказал Биндюг. – Только это уж не по-честному.
– Новенький, новенький! – закричал класс, увидев Оську.