Все цитаты из книги «Кондуит и Швамбрания»
Дворик, куда я попал, был весь в деревцах. Деревья взбили лиловую пену сирени и маялись ее изобилием. Садик цвел тучно и щедро.
Скучный ветер студил лужи, как чай на блюдечке. Звенели телефонные провода. В десять телефонная барышня соединяла звенящими в ветре проводами полицейский участок с зеленым кабинетом за учительской. Д…
Шурка вышел на улицу. Небо было черно, как классная доска. Тряпье туч стерло с него все звездные чертежи. Черная, топкая тишина проглотила город. Шурка первые минуты после учительской барахтался в эт…
Витя лихо подкатывает со своим ценным пакетом к клубу. За освещенными окнами ухает барабан. Музыка завязла в открытой форточке. Витя галантно высаживает Марфушу и снимает с нее шубу. Он раскланиваетс…
Между нами, воспитанниками Покровской мужской гимназии, и рядовыми 214-го пехотного полка, царит деловая дружба. Через колючие проволочные ограждения военного городка взамен наших бутербродов, огурцо…
Во дворе на высохших бревнах после уроков мы устроили экстренное собрание. Собрались на гимназическое вече ученики всех восьми классов. Надо было выбрать делегатов на совместное заседание педагогичес…
Узнали мы еще также, что если человек чихнет, ему надо сейчас же сказать: «Ахчхи, спичка в нос, пара колес, конец оси, чтоб чесало в носе; чих на ветер, кишки на мешки, жилки на струнку, живот на хом…
За своей спиной я услышал легкий топот. Из садика выбежала веселая девочка с длинной золотой косой, со скакалкой в руках. Она принялась внимательно разглядывать меня. Я стал задом отходить к калитке.
– Значит, против старого товарища пойдешь? – тихо спросил Биндюг.
Потом была перекличка. Стол, накрытый зеленым сукном. Диктант: «Купи поросенка за грошш, да посади его в рожж, так будет он хорошш!» Сердце стучало на весь класс. В дверь класса глядели мамы. Мамы во…
Папа очень вспыльчив. В сердцах он оглушителен. Нам тогда влетает «под первое число» и под двадцатое. Нам всыпается и в хвост и в гриву, нас распекают во всю ивановскую, нам прописывают ижицу… Тогда …
«Воспитанникам средних учебных заведений воспрещается посещать кафе, хотя бы и с родителями».
Ликующий, возвратился я с поля битвы. Голова кружилась от победы и от жестокой затрещины Биндюга. Оська встретил меня в передней.
– А я догадался, почему знают, что Земля кругленькая, – говорил Оська, убедившись в ненаучности гипотезы о местах, где Земля закругляется. – Я знаю почему, – говорил он. – Потому что глобус… шарообра…
В Швамбрании мы обитали на главной улице города Драндзонска, в бриллиантовом доме, на 1001-м этаже. В России мы жили в слободе Покровской (потом город Покровск), на Волге, против Саратова, на Базарно…
Записывая девочек, мы тут же в своем списке пометили: около фамилий строгой девочки – Бамбука, около двух маленьких – Шпингалеты, рядом с толстой – Мадам Халупа. Затем были еще Соня-Персоня, Фря, Огл…
– Тьфу, дьявол! Темно, как у негра под мышкой. Вспыхивает спичка. Рука в изящной перчатке подносит спичку к звонку. Спички одна за другой долго вспыхивают и тухнут.
Сдували, списывали, подсказывали на уроках безбожно и изощренно. Выдумывали хитроумнейшие способы. Изобретались сложные приборы. Механизировались парты, полы, доски, кафедры. Была организована «спешн…
Потом ввели какого-то мрачного мешочника.
– А у вас, значит, – обрадовался Оська, – скарлапендра в кишках кишмит? Да?
У меня место свободное. Как твое фамилие?.. А мое Фьютингеич – Тпрунтиковский – Чимпарчифаречесалов – Фомин – Трепаковский – По-колено – Синеморе-Переходященский! Повтори без передышки!
– Я вам ставлю единицу, лодырь. Марш к стенке!
– В город прибыли первые раненые из действующей армии, – сказал инспектор. – Мы пойдем встречать их… Эй, «Камчатка», я кому говорю? Тютин! Ты у меня, дубина стоеросовая, останешься на часок, шалопай!…
– О, какой зной! Мне душно! – говорила на сцене королева, обмахиваясь веером, а изо рта валил пар, как из самовара. Телогрейка просвечивала под ее кисеей, Из будки дымился шепот суфлера. От зрителей …
Из-за угла навстречу нам выплывают два ряда сияющих пуговиц… Цап-Царапыч! Мы с верной луной задаем драпу – бежим назад. Луна прячется за столбы и заборы. Я бегу, укрываясь в их тень. Но Цап-Царапыч у…
Начальник хохотал. Хохот одолевал его. Он закатывался, хлюпал от смеха и вытирал слезящиеся глаза. Он хлопал себя по бритой макушке и мотал головой, стараясь отогнать насевшее на него веселье.
Мы зашли в кафе-кондитерскую «Жан». Мама заказала кофе с пирожными наполеон. В кафе было прохладно и полутемно. В зеркале блестели герб моей фуражки и носки ботинок. Напротив сидел невероятно прямой,…
– А нашей личности снится, что вас тут вовсе нет, – сказал Оська.
И целый вечер грузно толкалась перед окнами грегочущая, лузгающая хуторская Брехаловка.
Кулак затмился. В свете фонаря блеснула лагуной лысина – лысина Э-мюэ, знакомая лысина Кирикова, человека-поганки.
На папином столе в кабинете есть бумагодержатель – тонкая, длинная дамская рука из бронзы зажимает рецепты, почтовые квитанции, счета. Вот у матери точно такие руки. Изнеженной барышней она храбро по…
Кабинет был тих. Два человека склонились над бумагами. Настольная лампа отражалась в бритом до блеска темени толстяка в очках. Другой был латыш. Белесые ресницы его мерцали.
Но Гамбит не остановился. Как я ни натягивал вожжи, иноходец мчал нас дальше, и через минуту домик Степки Гаври остался далеко позади.
– Согласитесь, что я сначала должен посмотреть квартиру, – сказал папа.
§ 18. Воспитанникам средних учебных заведений запрещается с 1 ноября по 1 марта пребывать вне дома после семи часов вечера.
Из Степкиных карманов посыпались пробки для пугача, патроны, куски макухи, гвозди, литой панок, дохлая мышь и книжка «Нат Пинкертон». Ламберг бил в старую кастрюлю, которая заменяла ему председательс…
Монохордов отличался непонятной, зловещей и неистребимой веселостью. Он вечно хихикал.
В открытые окна рвалась визгливая булга торговок. Пряная ветошь базара громоздилась на площади. Хрумкая жвачка сотрясала торбы распряженных лошаденок… Возы молитвенно простирали к небу оглобли. Снедь…
– Возможно, – улыбнулся учитель, длинноусый географ Камышов. – А что?
Я вскочил с губами, липкими от волнения и пирожного. Я поклонился. Сел. Опять встал. Директор кивнул головой и отвернулся.
На специальном молебне учителя присягали Временному правительству. Общую молитву всех классов отменили. По утрам, перед уроками, стали читать прямо в классе коротенькую молитву. Затем либеральный нов…
– …Сильный… державный, царствуй… И тут мы не в силах сдерживаться больше. Нарастающий смех становится непередыхаемым. Учителя давятся от смеха.
– Я сегодня не в лице, – сказала в нос Тая Опилова, – у бедя дасборг (у меня насморк)…
Мама у нас служит модератором (глушителем) в слишком бравурных папиных разговорах. Папа начинает звучать тише.
И он осторожно, на цыпочках, ступает к кафедре.
Театр в то время походил на вокзал. Спектакли опаздывали, как поезда. На полу корчились окурки собачьих ножек, семечки лопались под ногами. Зрители были в шубах с поднятыми воротниками. Аплодис-менты…
У девочки были черные прыгающие меткие глаза, похожие на литые мячи, которыми мы играли в лапту.
– А почему в книжке ее нет? – шумел класс.
«Многоуважаемая, дорогая, милая Люся! Так как ввиду того, что теперь переворот царского режима, то все равны и свобода. Баринов и господ больше нет, и никто никакого полного права не имеет меня оскор…
Марки приходили из далеких городов и стран. Под ними, в конвертах, были вложены в строчки поклоны, извещения, просьбы, благодарности, новейшие лекарства от запоров, малокровия и других болезней. Отцу…
– Как стоишь, сатана? Равняйсь! Стой веселей!..
– А там, историк рассказывал, Петр Великий на лошади и домищи больше церкви.
Нас доставали гудки волжских пароходов. Они тянулись из далекой глубины ночи, будто нити: одни тонюсенькие и дрожащие, как волосок в электролампочке, другие толстые и тугие, словно басовая струна в р…
Однажды он является во временно осевшую школу к концу уроков, охрипший, с запавшими воспаленными глазами и желтым налетом махорки на белых губах. От него пахнет карболкой.
В классе идет нудный урок алгебры. Учитель математики Карлыч болен. Его временно замещает скучнейший акцизный чиновник, скрывающийся от мобилизации, Самлыков Геннадий Алексеевич, прозванный нами Гнед…
– Давайте, давайте, кладите. Я еще имею право удара! – горячился папа.
– Но, но, дамье! – грубо сказал я. – Хватит. Подсыхайте.
– Мама, – спрашивает Ося, уже садясь на постели, – мама, а наша кошка – тоже еврей?
Я стою, накинув одеяло, и лязгаю зубами от прохватывающего меня дрожкого озноба.
– Ну правда же, Леля! Его, наверно, как меня, помнишь, когда ложный круп был, горячим паром надыхивали.
– Ну что ж. Можешь считать себя свободным. Ты тоже исключен.
«Письмишки…» «Ура! ура! – закричали тут швамбраны все», – мурлыкал я, выходя из Тратрчока.
Но Гамбит не остановился и у Лабанды. Меня стала забирать нешуточная тревога.
– Дура, – говорит Биндюг и хочет что-то вырвать у нее. – Дай, дура! Я же для вас старался. Ну, не хотите, черт с вами. Проигрывайте.
А мы сидели в темной гостиной на подоконнике. Мы глядели на полутемную улицу. Мимо плыла Брешка. А на подоконнике воздвигались невидимые дворцы, воздушные замки, распускались пальмы, неслышная канона…
Комиссар с уважением смотрит на нас. Проходят беззвучно пятнадцать минут. У меня все идет гладко – никаких дорожных аварий. Бамбука исписала два листа. У Степки бумага чиста. Костя Жук, привстав, бег…
Раскаленные зреющие силы бушевали в нас. Их стискивал отвердевший, закостенелый уклад старой семьи и общества.
А мы разговаривали шепотом, от которого першило в горле, как от воспоминаний. Последним парадом провели мы героев повести. Мы устроили как бы перекличку нашего класса «А».
– Як же!.. Поставила я тесто та и вышла трошки с шабрихой покалякать, с Баландихой. Ну, а у хате Гринька, бильшенький мой, уроки, кажись, учил. Покалякала я трошки, вертаюсь назад, хочу парадное зачи…
Через час мы расходимся спать. Итак, я сдал дежурство главного мужчины. Но тут я чувствую, словно какой-то пояс, стягивавший меня все это время, словно этот пояс распустился. Я ощущаю, как у меня вне…
Наш покровский день мы открываем подходным гудком еще в постелях. Это мы возвращаемся из ночной Швамбрании. Аннушка терпеливо присутствует при утренней процедуре.
– Здоров. Вот… все доктора ходили, а теперь уже докторята заявляются. Значит, ша. Похворал, и точка. Ну, как вы там, крокодилы?
– Ну-с! Что, болваны? Доостолопились, хулиганы, брандахлысты, голубятники?! У-у, «хохландия»!.. Голодранцы! При всей честной гимназии ошельмую, головотяпы! Шарлатаны! Галахи! Лодыри! Эй, чей это там …
– Давай убегем! – предложил Оська. – Как припустимся!
– Сразу видно интеллигентного человека, – решили подглядывавшие тетки и вошли приветствовать жильца.
– Лелька, прощай! – сказал Степка. – Мобилизация коммунистов. На фронт шпарим… А я добровольцем. Еле упросил. «Молод», – говорят. Все-таки взяли. Сейчас эшелон уходит. Счастливо оставаться!
У гимназистов гремящая походка: карманы полны отстрелянных ружейных гильз. Мы собираем их на стрельбище, за кладбищем. Просторный ветер играет на кладбище в «нолики и крестики». Из-за пригорка видны …
Мы проводили доклады, устраивали широкие споры о книгах, литературные вечера и утра. Актеры и зрители были одинаково азартны. Слава о нашей библиотеке расходилась по Покровску все шире и шире. Десятк…
Мы уходим нехотя. Кухня – главный иллюминатор нашего парохода. Как говорится, окошко в мир. Туда вечно заходят люди, про которых нам раз навсегда сказано, что это неподходящее знакомство. Неподходящи…
– Садись, лоботрясы!.. Это вот, изволите видеть, – агнцы, зубрилки, пятерочники, дурохлопы. А вот тут – единичники, двоечники, второгодники, безобедники, горлодеры, лодыри, «Камчатка», «Сахалин», «хо…
– Комитет думы рассмотрит наше ходатайство сегодня вечером. Полагаю, в благоприятном для нас смысле. И тогда мы покажем господину Стомолицко-му на дверь. Пора бездушной казенщины кончилась. Да-с.
Счастливая и уставшая, спит Марфуша. Разорванный конверт – шелуха сказочного вечера – пустует у кровати. У порога несут почетный караул четыре пары грязных штиблет. Утром их надо вычистить.
– Петру Степановичу! Мое вам… Ну, як ваш новенький? Справил мастер?
– Довольно!.. Будет! Скажи лучше, Ося, как звать твою лошадь?
Марфушу запечатали в конверт. На голову напялили другой конверт, понятно, – во много раз меньший.
Николаевские сотенки перемешались с какими-то бумажками и чертежами. Оська взглянул на меня, и я посмотрел на него.
Тетки пожаловались маме. Мама явилась. Но мы отнеслись критически и к маминому существованию. Мама заплакала и пожаловалась папе.
Директор Ювенал Богданович Стомолицкий был худ, высок, несгибаем и тщательно выутюжен. Глаза у него были круглые, тяжелые, оловянные. За это прозвали его «Рыбий Глаз».
– Ребята! – говорит Форсунов. – Надеюсь на вашу честность. Я при директоре сам первый сдирала был и предупреждаю: все равно при мне ни один черт не сдует. Ясно?
– Вот, – сказал Оська, открывая свой блокнот. – Вот что я здесь записал: «И если скажут: ну какое нам дело до всего этого, ведь мы для поддержания нашего энтузиазма не нуждаемся ни в какой иллюзии, н…
Лет восемнадцать назад в городе не было электрических звонков. Висели на крылечках проволочные ручки, ну вроде тех, какие в уборной бывают. За ручки дергали. Но вот приехал в слободу (Покровск был то…
И Александр Карлович поклонился лошади. Конь испуганно попятился от оглушивших зал аплодисментов. Голосование принесло полное поражение Биндюгу и его троглодитам. Все поклялись, что с завтрашнего дня…
Кончался 1916 год, шли каникулы. Настало 31 декабря. К ночи родители наши ушли встречать Новый год к знакомым. Мама перед уходом долго объясняла нам, что «Новый год – это совершенно не детский праздн…
– Ну спасибо, – прошамкал старичок. – Давайте познакомимся. Э… Э-мюэ… Я ваш педагог истории, Семен Игнатьевич Кириков. Э-мюэ… Добрый день, троглодиты!
Погром начали дезертиры. Громили винно-гастрономический магазин, отобранный у богача Пустодумова. Толпа с утра окружила магазин и потребовала выдачи вина. Зеркальные витрины безмолвно отражали беснов…
«Бренабор» дал третий свисток в десять тысяч верблюжьих сил. Всадники попадали, кони разбежались. Кто стоймя стоял, тот сидьмя сел. Кто сидьмя сидел, тот лежмя лег. Ну, а кто лежмя лежал, тому уже ни…
– Гром, молния, смерч, тифон, – говорил Джек, Спутник Моряков. – Доннер, блитц, вассерхозе!.. Здравствуйте, сударь или сударыня, гоод морнинг, бонжур, говорите ли вы на других языках? Да, я говорю по…
– Як же вы, господа педагоги, можете такое самоправство чинить? Се, я кажу, трошки неладно. Негоже так. Допрежь у округа спросить треба… А Ювенал Богданович сполнял закон форменно. Мы бачили, шо при …
Парни при встрече с Донной Диной почтительно уступали ей дорогу. Они толкали друг друга локтями в бок и долго смотрели вслед. «Ось гарненькая!» – доносилось до нас. И мы с Оськой сияли от гордости за…
– А раньше-то?! – нагло и язвительно спросил зал.
– Ну, поняли теперь, в чем фокус? – спросила Дина.
Отец и мать работали с утра до вечера, а мы росли, положа руку на сердце, блистательными бездельниками. Нам было оборудовано классическое «золотое детство» – с идеалами, вычитанными из книжек «Золото…
– Вперед коли, назад коли, вперед прикладом бей! Бежи ще раз!.. Арш!..
Этот государственный муж обязан своим происхождением маленькой книжке «Карманный спутник моряков и словарь необходимых разговорных фраз». Книжку эту, засаленную до прозрачности, мы купили на базаре з…
– Шурка, ты? А я тебя все жду… Замерз, як цуцик.
– Николай Ильич, Боженов уже блюет на пол…
Теперь Швамбрания крепко осела на глобусе. Материк Большого Зуба лежал в Тихом океане, на восток от Австралии, поглотив часть островов Океании. Северные границы швамбранского материка, доходя до эква…
На большой перемене нам раздавали сахар. Нас поили горячим чаем. Такой роскоши в старой гимназии мы не знали.
– Оська, – сказал я смиренно, – в книге много ошибок. Я сам это чувствую, но не умею еще испра-вить их. И не торопи меня. Все это надо пережечь в себе. Мне уже самому горько быть Джеком, спутником ко…
– Я так устал, мама. Занимался все время… А тут это….
– Швамбрания! – повторил Оська уже серьезно.
– А звонок я все-таки срежу! – упрямо буркнул сын земского.
– Надо одеться самоубийцей… А на трупе, то есть на костюме, написать: «Прошу в моей смерти винить земского начальника»… Х-ха…
В субботу была грязь. Не одна галоша захлебнулась в лужах, не один резиновый бот затонул на главной улице Покровска. Когда же, теряя галоши, дорогу и силы, покровчане пришлепали из церкви домой, они …
– Пирог с пасленом ел, – учтиво объяснял малявка, – вот и несет от отрыжки.
Тут папа с размаху сел на стул, а тетки окаменели. Оказалось, что мама привязала изнутри пианино к верхней крышке потайной сверток. Там были четыре куска заграничного мыла и пачка давно уже никудышны…
Начальство в жидком, каплющем состоянии представлялось Мите в виде родителей. Твердым начальством приходилось признать директора гимназии и учителей. Под газообразным, всепроникающим начальством подр…
– Пишут, – убежденно отвечал почтальон, точно копируя нашего покровского почтаря Небогу, (Тот всегда говорил «пишут», когда его спрашивали, есть ли нам письма.)
Матч на звание «зрителя-победителя» всего класса длился подряд два урока и часть большой перемены. Состязались Лиза-Скандализа и Володька Лабанда. Два с половиной часа они не сводили друг с друга нев…
– Все равно всюду большие, а ты маленький.
Симметрия – это равновесие линий, линейная справедливость. Швамбрания была страной высокой справедливости. Все блага, даже географические, были распределены симметрично. Налево – залив, направо – зал…
– Ну, народ такой… Бывают разные: русские, например, американцы, китайцы. Немцы еще, французы. А есть евреи.
Кто-то, очевидно Степка, сделал во рту царя дырку и вставил туда зажженную папироску.
– Ты такая красивая, Марфуша! – сказал ей Оська. – Ты прямо как тетя на картинке «Мойте голову пиксафоном». Даже красивше.
Наш дом – тоже большой пароход. Дом бросил якорь в тихой гавани Покровской слободы. Папин врачебный кабинет – капитанский мостик. Вход пассажирам второго класса, то есть нам, запрещен. Гостиная – руб…
– Предъявь, – сказал часовой и долго смотрел на плакаты, развернутые мною.
И полный кулак взошел над Оськиной головой.
– А вы отгадайте… Если кит и вдруг на слона налезет? Кто кого сборет? Отгадайте.
Отныне учителя не ставили в наши дневники и тетради единиц и пятерок. Вместо единицы писалось «плохо», вместо двойки – «неудовлетворительно». Тройку заменяло «удовлетворительно». «Хорошо» означало пр…
Весной, в конце последней четверти, мы жгли учебные дневники. Таков был древний гимназический обычай. Но на этот раз он приобретал совсем особый смысл, и мы все чувствовали это.
– Господин обер-швейцар! Мне бы так треба видеть господина директора. Дело идет о жизни и наоборот.
– Нет, не просите, – говорит, злорадствуя, Митя и поедает мороженое.
А через неделю нашлась королева. Кошка закатила ее в щель под сундуком. Токарь к этому времени выточил для папы нового ферзя, поэтому королева досталась нам в полное владение. Мы решили сделать ее хр…
Сыпной тиф качался по улицам в такт мерной походке санитаров и могильщиков. Тиф был громок в горячечном бреду и тих в похоронных процессиях. Катафалки тянули верблюды Тратрчока.
– Вы какого дьявола тут шатаетесь? А? – рычала, сверкая и извиваясь, верхняя губа. – Каким вас манером занесло сюды? Убью, дрянь! Только попробуйте утекать, пришью в два счета, как кутят…
Козленок в ответ на это сказал «бе-е-е» и тотчас посыпал «кедровых орешков» на ковер. Потом он объел обои в кабинете и намочил на кресле. Папа, к счастью, спал в то время после обеда и ничего этого н…
– Ох ты, забавник! – засмеялся поп. – Некрещеный, что ли? Отец-то твой кто? Папа?.. Ах, доктор… Так, так… Понятно… Про бога-то знаешь?
– Ишь, наворачивает! Чисто жирафа. Ну-ну! Смеху, прости господи. Бежи, бежи! Хе-хе! Стравус.
Пройдя мысы Рич-Рач и Бильбоке, мы посетили Порт-Сигар и наконец бросили якорь у Каршандарской ривьеры. Я переменил фамилию и стал имено-ваться Арделяр Каршандарский.
Может быть, это Лабанда сам выдумал, не знаю. Но факт: убили. Погиб Гавря Степан, по прозванию Атлантида. Не увидит он меня матросом революции. Я не выйду встречать его в латаных валенках, с прелой с…
– Валяги Люлик, Тлувол и Синеус, – читала тетя Нэса, – плишли плавить Лусью.
– Вы слышите? – ужасались тетки. – Боже мой! Воспитывали их, гувернанток нанимали – и что же! Чекисты какие-то растут!
– Ишь ты, какой Колумб твой Леля! – сказал начальник. – Ну, а если игра, так зачем же эти документы прятать было?
– Умоляю, молодой человек, – шепчет земский, – плюньте на обещание. Скажите! Хотите мороженого?
Распаленная толпа осадила больницу. Она ярилась и гудела у закрытых ворот. Отец вышел за ограду к толпе.
Эскадра состояла из флагманского судна «Бренабор» и кораблей «Беф Строганов», «Жюль Верн», «Металлопластика», «Принц-курант», «Каскара Саграда», «Гратис», «Покоритель бурь», «Гамбит» и «Доннерветтер»…
– Какой развитой и смышленый мальчик ваш сын! – с ангельской улыбкой сказал, изогнувшись, директор.
Оська шел впереди всех с кошкой в руках. На переднем возу высоко вверху, как раджа на слоне, сидела Аннушка. Ее опахивал лист пальмы. Аннушка держала чучело филина. Далее следовал я. Я нес драгоценны…
– Нет, – волновался он, – это просто чертовщина какая-то! И так носу сунуть никуда не дают, а тут еще это… Плюю я после этого на весь Покровск.
Костя Жук сидел на парте, подперев щеку рукой. В другой он держал перочинный ножик.
И он стал сверкать очами. А Уродонал Шателена объявил нам через рупор войну. Вышел морской бой. Корабли наши и ихние налетели друг на друга и хотели устроить абордаж. Но началась настоящая Ходынка, к…
Оська добавил: сахар находят в керосине, который брызгается из-под земли.
Первую карту Швамбрании начертил Оська. Он срисовал с какой-то зубоврачебной рекламы большой зуб с тремя корнями. Зуб был похож на тюльпан, на корону Нибелунгов и на букву «Ш» – заглавную букву Швамб…
– Квартира? – спрашивали его, как спрашивают всегда при игре в лото.
В сентябре в Народном саду поредела листва, побурел кохий. Сад стал похож на вытертый воротник старой шубы.
Комиссар ничего не сказал. Он что-то черкнул в блокноте и быстро вышел.
Бедно живет комиссар. Голый стол застелен газетой. На ней из-под наброшенного ватника-стеганки торчит нос жестяного чайника. На потухшей печке-«буржуйке» одиноко стынет медный солдатский котелок. На …
Он помолчал немного, не зная, что сказать. Потом спрыгнул с сугроба и решительно подошел к одному из «внучков».
Мы переименовали наш корабль в «Каршандар и Юпитер». Корабль стоял за республику: мы отреклись от царя-изменника. Ведь Бренабор № 4, чтоб не упускать власти, временно передал ее негодяю Уродоналу. От…
– Тихай! – командует Оська отгудев. – Бросай чалку!
– Не наставник, а командир, съешь его раки! – важно поправляет Долбанов. – Ротный командир, его благородие, сатана треклятая, поручик Самлыков Геннадий Алексеич.
И мы там были и мед пили. А так как усов у нас не было, то все в рот попало.
Тем не менее я всю неделю ходил с шишкой на лбу. Я носил шишку, как орден.
– Меня будут скоро свободить с плену? – робко спрашивает Клавдюшка, которой начинает докучать бездельное сидение в потемках.
Маленький старичок в мундире с медалью пошел мне навстречу. Он показался мне серьезным и рассерженным, как все в этот день. Помня, что говорила мне мама, я щелкнул каблуками и низко поклонился, сняв …
Директор ждал в гостиной. В аквариуме плавали золотые рыбки, волоча по дну прозрачную кисею длинных хвостов. Одна рыбка, с мордой, похожей на шлем летчика (так велики были ее глаза), подплыла к стекл…
– Кто против царя – сюда! – закричал Степка Гавря. – Эй, монархисты! Сколько вас сушеных на фунт идет?
Да, это была непогодка! Какая там гроза! Вихрь, ураган, циклон, самум, смерч, тайфун обрушился на нас! Папа бушевал. Он назвал нас варварами и вандалами. Он сказал, что даже медведя можно научить цен…
– Вы меня простите, молодой человек… Уж больно вы меня того… Да как же… Господи ж… Вот спаси-бочко! Ровно праздник!
– Чтоб у меня эти звонкорезы были пойманы! Слышишь? Оскандалился, черт тебя бы не взял, на весь город!.. Поймаешь – пятьдесят рублей награды. Нет – так ты у меня попрыгаешь, бляха номер два ноля!
– Спозвольте причепиться. Як вас по имени кличут… Маруся чи Катя?
На другой день я опять навещаю комиссара. И в кармане у меня четыре куска рафинада! Мой школьный паек за сегодня и за день вперед.
– «У-ра, у-ра! – закричали тут швамбраны все», – старательно пели в темноте усталые и раскрашенные тетки. – Ура… Ой, что-то мне лезет на юбку!.. У-ра, у-ра! – и упали… Туба-риба-се!..
Любил заглядывать в шалман фараон Козодав – городовой, охранявший порядок на базаре. Козодав имел все, что полагается иметь образцовому городовому: свирепые усы, бляху, свисток, шашку-«селедку», хрип…
Вскоре привели Александра Карловича. Он негодовал со всех точек зрения.
– Простудились? – спрашивает заботливо историк. – Дежурный, закройте все форточки: на них дует.
Можно убедиться, что земля поката, – сядь на собственные ягодицы и катись!
Афонский Рекрут жил на базаре, у мясных, пахнущих кровью рядов, в шалмане. Так называли свое неуютное, грязное жилье обитатели его. Рядом с шалманом была большая яма. На дне ее вечно стояли вонючие л…
– Сигай сюда, и ша! – зарычал комиссар, протягивая руку.
Однажды Оська прибежал из школы в полном смятении. На улице среди белого дня к нему подошел какой-то солдат и спросил Оську, не знает ли он, как пройти в Швамбранию… Оська растерялся и убежал. Мы сей…
– Потерпишь! – отвечаю я неумолимо. – Под давлением превосходных сил противника наши доблестные войска в полном порядке отступили на заранее приготовленные позиции.
– Увы!.. Маска Смерти победила в сорок пять минут, правильно… Под Стальной Маской боролся чемпион мира и города Покровска Ричард Синягин.
– Так помните, – говорил он больному, садясь в сани, – по семь капель после еды.
– Как считаешь, сдюжит или не сдюжит? – шепчет Степка.
– Да, да, товалищ, – торопливо сказала тетка, – петлогладской лаботы люстла.
Я спрыгнул со стены и остолбенел. Рядом с Таей гулял по садику незнакомый мальчишка в форме воспитанника военного кадетского корпуса. Он был гораздо старше и выше меня. У него были настоящие погоны, …
– Кто кого? – шепотом спрашивает он у Форсунова.
– «Из двух городов выезжают по одному направлению два путешественника, первый позади второго. Проехав число дней, равное сумме чисел верст, проезжаемых ими в день, они съезжаются и узнают, что второй…
– Больница? – сказал я. – Доктора, пожалуйста… Папа? Это я. Папа, наши ребята и совет просят тебя спросить… о товарище Ленине. У него дыхание – тридцать четыре. Как ты считаешь? Опасно?..
У мамы в спальне, на столе, за зеркалом, стоял красивый, всеми забытый грот, сделанный из ракушек. Маленькие решетчатые медные дверцы закрывали вход в уютную пещерочку. Она пустовала. Туда мы решили …
Биндюг сроду не встречал «полусуммы оснований».
Девочки улыбались окончательно. Я осмелел и бойко объяснил девочкам, что мы теперь будем учиться вместе и будем как подруги и товарищи, как братья и сестры, как Минин и Пожарский, как «Кавказ и Мерку…
– Ты не равняй, пожалуйста, – спокойно отвечал Степка. – У пас хуторишко был с гулькин нос, а у вас и сад, и палисад, и река, и берега – целая усадьба.
– Леля, – ответил я. – Разрешите… очень приятно познакомиться…
Сизяками называют диких голубей. Сизяками нас дразнили за сизые шинели, которые мы должны были носить. В «Голубиную книгу», в кондуит, была вписана жизнь трехсот «диких голубей». Триста голубей томил…
Не надо ломать большой звонок в учительской, а то догадаться можно кто. Кто будет об этом звонить, тому так заткнем звонок… Режь звонки!
– Некогда нынче этим делом заниматься, – отвечал Биндюг, – не старый режим. Хватит!
– выговор. Боже мой!.. Теперь, когда во всей России стал чище воз-дух, мы тут у себя… форточку открыть боимся, чтоб проветрить!..
– Выбираться вам придется, товарищ доктор, – сказал комендант, – фактически съезжать с квартиры. Тратрчок расширяется. Недостаток местов. Извините за беспокойство, но придется в двухдневном порядке…
– Ну-с, – говорил лейб-обер-доктор, – как мы живем? Что желудок? Э-э… стул, то есть трон, был?.. Сколько раз? Дышите!
– Нет… хи-хи… извините. Это… хи.. мой трофей…
– Садитесь, фигура, – говорил Э-мюэ. – Сегодня будет еще скучнее.
– Будет! – Директор встал. – Бесполезный разговор. Выход на улицу вон в ту дверь.
– И точка! – крикнули оттуда, где сидели самые заядлые троглодиты, – И ша! И хватит! Даешь Семена Игнатьевича!
– Без тебя обойдутся, – тихо сказал Степка. – Так ему и надо, Биндюгу! Молодчага этот внучок. Уел наших… Присаживайся, ребята, на свободные вакансии, – громко сказал он «внучкам».
Я, изображая Джека, просто читал подряд словарь разговорных фраз. Получалось очень здорово.
Швамбранским императором был в то время некий Бренабор Кейс Четвертый. Имя это мы целиком заимствовали у известной тогда автомобильной фирмы. Поэтому на государственном гербе Швамбрании к Зубу Швамбр…
Ему выносят на блюдце рюмку водки и серебря-ный рубль. Городовой берет целковый, благодарствует и пьет за наше здоровье. Мы смотрим ему в рот. Крякнув, городовой замирает, предаваясь внутреннему созе…
– Боже мой! Кто из нас в душе не коммунист? – говорили тетки.
– Вы, хлопцы, приметили, какой там дух?.. Как в мясном ряду… кровяной. Аж в нос разит. А за чертом это все? Люди ведь…
– Может быть, теперь лысые… э-мюэ… запрещены? – приставал старичок.
Мама пришла из школы и с сюрпризом в голосе позвала Оську.
– А дело, видите ли, в том, Ювенал Богданыч, – мягко заколыхал бородой инспектор, – что вы… Да вот извольте прочесть.
И тут мне в голову пришла отчаянная затея.
– Так. Отлично, – сказал резко и сухо директор, словно щепка треснула,
Как сообщали книги и учебники, история всех порядочных государств была полна всякими войнами. И Швамбрания спешно принялась воевать. Но воевать, собственно, было не с кем. Тогда пришлось низ Большого…
– Туфельд! – кричал он вместо Куфельд. – Варекухонко! – вместо Куховаренко. Дошла очередь до меня.
Вот уж когда действительно «у-ра, у-ра! – закричали тут швамбраны все!..»
– Тпррр! – сказал лукавый Степка. – Товарищ комиссар, она отвязалась, я ее еле уцапал. Лошадь легонько заржала.
Светила луна, глухие синеватые тени лежали на снегу. Воздух был полон пересыпчатого блеска, и улица наша показалась нам необыкновенно прекрасной.
В слободе прежде шибко хулиганили. «Фулиганы», как называли их покровчане, были пожилыми семейными людьми… От хулиганов этих в слободе не было житья. Полиция бездействовала.
Любимой книгой нашей была в то время «Греческие мифы» Шваба. Мы решили назвать свою страну «Швабранией». Но это напоминало швабру, которой моют полы. Тогда мы вставили для благозвучия букву «м», и ст…
– Они… Ох!.. Ао!.. – надрывается Гнедой Алек-сев. – Чжихи!.. Ох!.. Чхищхи!..
Два дня весь дом работал над костюмом. Груды искромсанного картона и бумаги лежали на столе в «бариновой кухне», как называла Марфуша отцовский кабинет. Все были перепачканы краской и гуммиарабиком. …
Приближается историк. Белокурые мягкие волосы на пробор. Худое, совсем молодое бледное лицо. Громадные голубые глаза. Голова чуть-чуть склонилась ласково набок. Воротничок ослепителен. Кирилл Михайло…
– «… и еще, дорогая мама Евдокия Константиновна, спешу уведомить вас, что это письмо подписую не собственной рукой, как я будучи сильно раненный в бою, то мине ее в лазарете отрезали до локтя совсем …
Мама говорила: «Золотые руки» – и пересчитывала в буфете серебряные ложки.
Самым главным негодяем Швамбрании был кровожадный граф Уродонал Шателена. В то время во всех журналах рекламировался «Уродонал Шателена», модное лекарство от камней в почках и печени. На объявлениях …
К берегу быстро подходил пароход. Пароход назывался «Тамара». Он уверенно шлепал по воде плицами колес. Под носом у «Тамары» росли сивые пушистые усы пены. Красный флаг стремился оторваться от мачты.…
А Биндюг, парень наглый и предприимчивый, предложил раз мне хитрую сделку. Дело касалось лишних порций, выданных классу на отсутствующих учеников. Биндюг предлагал не возвращать в канцелярию этот ост…
Дома меня уже ждал форменный костюм. Начиналась гимназическая пора. Прощай, двор и уличные друзья! Я чувствовал себя почти мобилизованным. Дома меня остригли наголо, «оболванили», как сказал отец.
В комнате тихо. Слышится только дыхание комиссара. Да иногда чуть слышно щелкнет что-то в жести остывающего чайника на столе. И, не спуская сверля-щих глаз, тыча в меня пальцем, уставился мне в лицо …
– Главное – рассуждайте… И не спешите… Не путайте знаки при постановке. Если попадется с пропорциями, они безусловно сядут. Это их слабое место, я знаю… Но главное – рассуждайте.
Дама хлопнула дверью. Девочки немного успокоились.
– Э-мюэ, – говорил Степка, – это по-французски все равно что наш твердый знак. Пишется, а не читает-ся… Так, пришей кобыле хвост! (При этом Степка перегнулся в седле назад и для наглядности покрутил …
Царь курил. Мы все расхохотались. Никита Павлович тоже. Вдруг он стал серьезен необычайно и поднял руку. Мы стихли.
– Жри да рожу пачкай, – говорит он нам за обедом. – Эй вы, братья-разбойники, кальдонцы, бальвонцы, подберите нюня! – И ущемляет наши носы между указательным и средним пальцами.
Мертвая тишина. И вдруг словно лавина громом рухнула на учительскую, задавила все и потопила.
– А ну, – сказал товарищ Чубарьков, – складывай барахло и сыпь отсюда без оглядки, пока я вас не забрал… и точка. Наплодилось вас тут, словно поганок!..
– А ра-то вы ме би? – спокойно сказал Костя Жук.
Временно заведующий смутился. На другой день он пришел в класс и сообщил, что, по наведенным им справкам, в земле добывают сахарин… Только не из керосина, а из угля. К Оське Кочерыгин стал относиться…
– Испортила! – кричали они. – В Чека ее за такое дело… в Особый отдел!.. Ведь ото что ж такое?..
– Мы вас сделаем королевой бала, Марфуша. Но для этого нужны… все ваши марки. Что? Жалеете?..
«Аптечкой» у нас почему-то называлась полутемная проходная комната около уборной и кухни. На маленьком оконце стояли пыльные склянки и бутылки. Вероятно, это и породило кличку.
Земский кидается за ним. Маски, домино, арлекины, гусары, цветочные корзины, пиковые дамы, бабочки, испанки, бояре – весь пестрый маскарадный сброд устремляется к лестнице. Устрашающие нос и усы Вити…
– Ну, в шашки это что! – отвечал я. – Вот в шахматы если… Вы в шахматы умеете?
Потом, когда глаза наши привыкли, мы видим дверь с дощечкой: «Земский начальник Геннадий Вениаминович Разуданов». – Около новенькая кнопочка звонка. Площадка второго этажа. Кусок лестницы. Внизу, под…
Троглодиты бушевали. Но зычный бас грузчика-волгаря Чубарькова, уже привыкшего к тому же говорить на митингах, нелегко было переорать.
Гимназистки бегали по двору, играли в латки, визжали и звонко хохотали. Степка спрыгнул с забора. «Ай!» – вскрикнули девочки, на минуту остановились» а потом, как цыплята на зов клушки, сбежались к з…
– А раньше-то? – отвечали ему гимназисты. Комиссар Чубарьков уговаривал, просил, требовал и предупреждал.
Передайте поклон вашей мадам царице и молодому человеку наследнику.
Мы с Оськой обиженно смотрели на них. Потом начали улыбаться. Скоро нас разобрало.
Личность была для нас выкинута из мировой серединки. Огромный кругооборот событий захватил нас в школе и на улице. Но центробежные силы ничего не могли поделать с нашим домом. Он непоколебимо оставал…
Обо они были ужасно образованные и беспрерывно толковали о литературе и спорили о политике, и если некоторые их сведения опровергал энциклопедический словарь, они говорили, что там опечатка.
Я бросаюсь налить ему из чайника в кружку. Чай еще не совсем простыл. Комиссар пьет из моих рук, приоткрыв глаза, и смотрит на меня с благодарностью.
Па базаре голодные бабы в хлебном хвосте избили городского голову. Ночью тревожно выли собаки. Слабо трещали караульные трещотки в неумелых руках самоохранников.
– Какое государство тут жительствует? – спросил временно заведующий, тыча пальцем в неведомую страну. – Ну-ка? Кто знает?
Мы выросли и торчали из своих гимназических шинелей, как деревья сквозь палисад. Пуговицы на груди под напором мужества отступали к самому краю борта. Хлястик, покинув талию, стягивал лопатки. Но мы …
– Меня Ося. А почему вас тогда называют Воблый Глаз?
Мы упросили Форсунова взять роль великана-колдуна. А гримировал Гришка Федоров – родной сын настоящего парикмахера из настоящего театра.
Из опрокинутого чемодана вывалились куски мыла.
Бомбомет действительно ударил, и очень громко. Дамы испугались. Лошади извозчиков шарахнулись. Извозчики выругались в небо.
Из кармана его летели коробки, шарики. Все вертелось над головой. Шляпа садилась на тросточку, стоящую на носу, папиросы зажигались из рукавов. Живот пел женским голосом. А рваный ботинок разевал рот…
– Правильно, Кирилл Михайлович! – И, подавшись весь вперед, рванулся к Стомолицкому: – Долой директора!!!
Класс медленно оседал. Учитель попробовал ногой кафедру – ничего, не взрывается – и неуверенно взошел на нее.
Потом папа идет умываться. Мы следуем за ним. Долго, как всегда, очень тщательно моет он мылом свои большие красивые докторские руки, чистит щеточкой коротко обрезанные ногти. Потом папа принимается …
Биндюг берет книги и уходит. За ним, опустив глаза, стараясь не смотреть на нас, идут к дверям другие. Но их немного. Остался Лабанда, остался Костя Жук, осталась Зоя Бамбука. Остались все лучшие реб…
– Александр Карлович, – сказал Лабанда, потупившись и, как конь, ковыряя ногой землю, – Александр Карлович, вот вы сказали про способность… у Коськи, у Руденко… А я ведь тоже раньше задачки здорово р…
Там, за горами горя, солнечный край непочатый.
– Ну поддерживай, поддерживай с этого боку. А я этой рукой за кровать возьмусь. А ну… Раз, два, взяли… Давай по-грузчицки! А вот пойдет… Сейчас пойдет… Взяли!
– Ну-с, начнем, – обращается Александр Карлыч к пустому классу. – Дан угол альфа…
– У нас царицев нет, – мрачно сказал Оська.
Все захохотали. Солдатик подобрал шинель руками и вприпрыжку, судорожно вытянув шею, пытался настичь свою роту. Третьеклассник, его сынишка, стоял, опустив голову. Красные пятна ползли по его лицу.
Я рассказал Степке, что произошло. Биндюг развалил штабель малышей в барахтающуюся пирамиду и подошел к нам.
Двор дома, в котором мы жили, принадлежал большому хлебному банку. Под навесом всегда пахтала воздух веялка. На парусине росли золотые дюны пшеницы, и широкоплечие весы передергивали железными плечам…
Но нас так страшила самая возможность снова очутиться на этих проклятых санках, что мы предложили Цап-Царапычу ехать одному, обещая идти рядом пешком.
– Знаю, – отвечал Оська. – Бог – это на кухне у Аннушки висит… в углу. Христос Воскрес его фамилия…
– Как же ты на занятиях не был?.. Попадет тебе.
– Разумеется, из всех войн Швамбрания выходила победительницей. Бальвония была завоевана и присоединена к Швамбрании. Не успели подмести «плац-войну» и проветрить «плен», как на Швамбранию полезла Ка…
Точеные лакированные фигурки предоставляли неограниченные возможности использования их для самых разнообразных и заманчивых игр. Пешки, например, могли отлично нести обязанности солдатиков и кеглей. …
– Оська, – воскликнул я, – пора уже знать: не гамадрилы, а мадригалы!
– Тиф. Сыпняк. Трудно сказать. Ждем кризиса. В классе теперь, едва я вхожу, меня окружают наши ребята и уже ждущие у дверей старшеклассники.
– Удивительно, как облагораживает людей искусство! – говорила потом мама теткам.
«Кого любишь, поцелуй. Ой-ли-луя, поцелуй».
«В среду в клубе Коммерческого собрания состоялся грандиозный бал-маскарад. Было много интересных костюмов. Наибольший успех имела маска „Анонимное письмо“.
Товарообмен шел бойко, а тем временем крапивный человек ораторствовал, как на митинге.
На коленях ее шевелился мешок. Там покрякивала жертвенная утка.
– Ошибаешься, юноша! Брешешь. Гимназист – существо неодушевленное.
– Ишь, истукамен! – посочувствовал Сидор Долбанов! – Выходит, дьявол, вроде нашего ротного…
Латыш, играя ресницами, читал швамбранские письма. Мне было очень неловко.
Ко мне тоже приходила ученица. За фунт мяса в месяц я обучал некую великовозрастную и дебелую Анюту Коломийцеву грамоте и счету. Фунт мяса доставался мне нелегко. Я узнал, почем фунт лиха… Ученица мо…
В тот же вечер его отвезли обратно к хозяину.
Мариша выбрала своего жениха, и они поцеловались…
Потом я лег на крышу и стал переживать. Надо мной насвистывал вахтенный скворец. Одинокий и гордый, я плыл в Швамбранию, и день, как корабль, подплывал к вечеру. Закат поднял красные весла, и во двор…
Как вы поживаете? Мы поживаем ничего, слава богу, вчера у нас вышло сильное землетрясение, и три вулкана извергнулись. Потом был еще сильный пожар во дворце и сильное наводнение. А на той неделе полу…
– Правда, – объяснил я, – мы бы с удовольствием, ей-богу, но ведь Швамбрания – республика… Вот женой президента – это можно.
Вчера один поезд вырвался из заносов. Я побежал встречать его. Поезд подошел. Стал. Никто не выходил из вагонов… Это был поезд мертвых. Больные померзли в дороге. Трупы складывали на перроне.
А Мите и еще троим товарищам «за неуместное, порочащее учебное заведение, дерзкое озорство и недостойное поведение в публичном месте» был объявлен выговор и сбавлены отметки в поведении. Таков эпилог…
Учитель алгебры носил странную фамилию – Монохордов. У него были неописуемо рыжие волосы и толстые бегемотовы щеки. «Рыжий баргамот» – так звали мы его.
– Товарищи, – сказал я в дым и шум, – вот, я пострадал через общественный сахар… и вообще, ребята, я давно уже на платформе… Будьте добры, запишите меня, пожалуйста, в сочувствующие.
– Иди в угол и стой до звонка, – перебил меня вспыхнувший латинист. – В программе гимназии, слава богу, не предусмотрено изучение дуршлагов и конфорок… Болван! Заткни фонтан!
– Вы разве душевнобольной? – спросил Оська. – Вы из сумасшедшего домика?
– Как вот до двух тыщ насобираю, продам. А на их платье сошью туалетное. Спереди обставочка, на заде бант и кругом вуаль с мушкои. Поглядю тогда, кто меня Метламорфозой обзовет… Поглядю…
– Ну, иди, иди, накланялся! – засмеялся старичок и, взяв из угла щетку, пошел подметать коридор.
– Швамбрании, – строго сказал Оська. – А что вы тут делаете?
Трещали и шатались священные устои, вбитые тетками.
– Чур, на стареньком! – поспешно сказал Оська, помня мои наставления.
Папа встал и заявил, что он сообщит в Чека и Особый отдел. Тетки замахали на него руками.
Лето 1918 года мы провели в Каршандарской ривьере, на севере Швамбрании, и в деревне Квасниковке, в двенадцати километрах на юг от Покровска.
– А как теперь на бирже написано? – спросил временно заведующий.
Гимназистки теперь все были «за свободу».
Зимой нас вместе с женской гимназией водили в военный городок, чтоб показать примерный бой.
– Мой мяч упрыгнул, где «Цветы не рвать», – сказал Оська в спину даме.
Неугомонный, бежал он «на войну», но был возвращен с первой станции. Снова бежал – и опять был пойман. Об этом он не любил вспоминать.
От «Эльдорадо» до нашей квартиры шла так называемая Брешка, или Брехаловка. Вечерами на Брехаловке происходило гулянье. Вся Брешка – два квартала. Гуляющие часами толкались туда и назад, от угла до у…
Степка вынул запрещенные папиросы и нагло закурил. Все смущенно молчали. Потом Биндюг крякнул, нерешительно вынул папиросы и подошел к Атлантиде.
– Здорово знаешь, – сказал он. – Ну и памятливый у тебя чердак, удивление! И откеля ты все это вызубрил?.. Ну, садись. Ребята, – обратился он к классу, – чтоб к тому разу все это назубок и без запинк…
А народ все шел и шел. Шли празднично одетые рабочие лесопилок, типографии, костемольного, слесари депо, пухлые пекари, широкоспинные грузчики, лодочники, бородатые хлеборобы. Гукало в амбарах эхо ба…
Мы хотели много знать и еще больше уметь. Но начальство разрешало нам знать лишь то, что было в гимназических учебниках и вздорных легендах, а уметь мы совсем ничего не умели. Этому нас еще не научил…
– Сейчас тебе пропишут, – сказал красноармеец. – Лапанин! Забери этих и препроводи.
Зал едва не рушился. Форсунов с вещевым мешком на спине вышел за занавес. Зал стих. Форсунов поправил на плече лямку мешка.
– Гавря, это неаппетитные шутки, – останавливает его брезгливый Александр Карлович. – Принимайтесь-ка лучше за дело. Это полезнее.
– Ой, папа, – закричал Оська, – иди к нам, мы в «ляпки-тяпки» играем с комиссаром! Знаешь, как он здорово играет! Лучше даже, чем у нас Витька Пономаренко в классе.
«Молодец парень! – сказал бы Степка. – Так и должен действовать матрос революции».
Кончилась эта езда «в народ» тем, что папа однажды опрокинул нас всех в канаву. С тех пор поездки прекратились.
– Кто же не знает! – сказала Дина. – Ну, так как же? Можно доверить тебе порядок? Иогогонцы опять застеснялись.
Потом мы поклялись. Кириков поднес к нашим лицам фонарь, и мы торжественно обещали молчать обо всем до смерти.
Они тряхнули бантами и напыщенно отодвинулись.
– А, грот-бом-брам-рей! – выругался Джек, Спутник Моряков. – Форбом-брамфордуны и бакштаги! Унтер лиссель левый, тоже правый… Пломбирен зи ди шифсреуме!.. Запломбируйте все трюмы!
Ответный удар швыряет Лабанду через парту.
«Зал был весь полон от публики, которая оглядывала меня с любопытством. Я сидел на лавке подсудимых, красивый и стройный. Четыре часовых целились в меня из ружья, чтобы я не убег. Главным председател…
– «Гляделки», я думаю, можно, – снисходительно сказал Степка.
– Тихо! Эт-то что такое? Опять в кондуит захотелось? Распустились!
Мама близорука. Она низко наклоняется к пюпитру, и к концу дня в глазах у нее рябит от черненьких вибрионов, которые называются нотами.
– Здорово вытянулся, – говорит он и знакомым жестом ущемляет мне нос.
Через час Брешка была пьяна. Бабы на коромыслах несли ведра портвейна. На Брешке стояли винные лужи. Вино текло по водосточным канавам. Люди ложились на землю и пили прямо из канавы. Гимназисты обним…
– Боже мой! Какая красивая была жизнь! – вздыхали тетки. – Концерты Собинова, альманахи «Шиповник», пятнадцать копеек фунт сахару… А теперь?!
За ними следом крался знаменитый сыщик Нат Пинкертои. Он выслеживал Неизвестного Рыцаря. Ната Пинкертона незаметно преследовал прославленный сыщик Шерлок Холмс.
А в душе этажи тихонько презирали друг друга.
– Такие здоровые бугаи, – сказал Степка, – а в борьбу играются. Нашли забаву в такой текущий момент!
– Тратрр, тратрр… чок, чок! – вопил я, как кричат обычно погонщики верблюдов.
И тогда городская дума попросила директора внести в список запрещенных для гимназистов мест и Народный сад. Директор с полной готовностью согласился. Гимназисты лишились последнего места для гуляния.…
– Леля! А почему знают, что Земля круглая? Это я знаю. Про это есть на первой странице географии, и я долго рассказываю Осе про корабль, который уходит в море далеко-далеко. Потом он скрывается за го…
– Кадет, на палочку надет! – крикнул я и полез на крышу.
– Свистит разруха сквозь оба уха, – говорит наш сторож Мокеич, горестно наблюдая за тем, что творится в школе.
– Мы в аптеку идем, – сказал Степка, – вот это докторов сын. Пропустите.
Но тут взгляд мой падает на Оську. Он стоит смущенный.
Нас требуют «наверх», и мы покидаем машинное отделение дома.
Биндюг и Степка пробрались в пустую учительскую.
– Оставьте вы свои мерки, – говорит, волнуясь, папа. – Мне странно… как можно в такое время корпеть над мелочами? Если бы вы видели, какие лица были у наших, когда они гнали этих… Если бы вы…
– Ювенал Богданыч, они все время икчут и чихают…
Долго идут холодные, медлительные и знобкие ночные часы. Просыпается Оська. Увидя, что на моей кровати сидит Степка, Оська тоже садится на своей постели. Два кулака – Степкин и мой, – показанные ему …
Когда какой-нибудь звонок переставал вдруг звонить, хозяин сейчас же посылал за Афонским Рекрутом. Рекрут врачевал старые звонки, ставил новые и слыл лучшим «звонковым мастером» в слободе. Слава его …
– Товарищи! – сипло и с трудом произносит комиссар. – Прошу вас принести небольшую пользу… Штаб меня на этот вопрос щупал, а я им: ша, говорю, моим хлопцам это ничего не стоит. Они у меня алгеб-ру, к…
– Эврика! Эврика, что значит по-гречески «нашел»! Блестящая идея зародилась в этой голове… Что?
Рыбий Глаз был ставленником прославившегося своей мерзостью министра народного просвещения Кассо. Больше всего на свете Рыбий Глаз любил муштровку, тишину и дисциплину. Каждый день, когда кончались у…
– Тараканиус плывет! – закричал дежурный и кинулся за парту.
Степка встретил меня с ликованием. За лето он вырос и поважнел.
Пришел сторож Мокеич, хранитель школьного имущества. Он строго поглядел на Костю и уже раскрыл рот, чтобы сделать ему выговор за порчу народного достояния. Но потом вздохнул, помолчал немного и ушел.
Витя вскочил на ходу. Они несутся по сонным улицам. У Марфуши смыкаются веки. Фонари, как медузы, шевелят золотые нити. Золушка возвращается на кухню.
Город Покровск раньше был слободой. Слобода Покровская. Слобода была богатая. На всю Россию торговала хлебом. На берегу Волги стояли громадные, пятиэтажные деревянные, с теремками, амбары. Миллионы п…
– В два счета, – откликается Костя Жук. – Мы что, люди или кто? Это надо уж последним быть, я считаю, чтоб сейчас ему здоровье повредить. Ты, Биндюг, это тоже учитывай.
– Тихо! Что за крик? Как фамилия? Стоять столбом, балда! – визгливо прокричал Цап-Царапыч. И произошло чудо. Гамбит стал как вкопанный.
И вот я узнал, что такое «гитик». Простая вывеска расшифровала его. Вывеска оказалась более сведущей, чем учителя гимназии и энциклопедический словарь. Я не мог поверить своим глазам, когда на одном …
Класс затопал. Троглодиты скакали через парты.
– Тихо! – говорит директор и топает ногой. Под его начищенными штиблетами все будто расплющилось в тишину.
– Какая это Шатрова? – удивилась мама. И Дина рассказала, что она спросила на улице, где здесь квартира доктора. Ей сказали: «Вон дом шатровый. (Дело в том. что дома в провинции называются „флигелями…
Он перепутал «вундеркинд» и «ундервуд». Но у него были и свои верные понятия и взгляды. Как-то мама прочла ему знаменитый нравоучительный рассказ о юноше, который поленился нагнуться за подковой и до…
В учительской повесили новый портрет: волосы ершиком, отвороченные уголки стоячего воротничка, как крылышки херувима… Александр Федорович Керенский.
В городе его никто не знал, да и к тому же он наклеил черные усы и надел черную мамину шляпу со страусовым пером.
В окно салона был виден уплывавший крутой берег. По берегу вверх от пристани тянулись тяжело и сиротливо деревенские таратайки.
По лестнице бухали тяжелые шаги, У дверей с красным лоскутом старшеклассники складывали винтовки.
Козодав пообещал еще тысячу разных ярких вещей. Костя принес ему обрывки «Манифеста Борьбы и Мести». Главари были в руках. Чтоб словить остальных, фараон решил соблазнить Иосифа. Он явился в шалман и…
Класс возмущенно зашептался. Ручка, клюнув чернила, взвилась, как ястреб, над кафедрой, высмотрела сверху в журнале мою фамилию и…
– Знаю! Потому что глобус круглый… Что-о? Вот!
Рядом с доской я вижу расписание уроков на завтра. Ого! Завтра трудный день! Пять уроков. Первый урок – пение, второй – рисование, третий – чай, четвертый – ручной труд, пятый – вольные движения.
В конце коридора, вправо от кабинета директора, была учительская. Материки и океаны, свернутые в трубку, стояли в углу за шкафом. Громадные круглые очки земных полушарий смотрели со стены. В стекле ш…
– Преблагий господи, ниспошли нам благодать духа твоего святого, дарствующего… – зачастил де-журный Володька Лабанда.
Кириков шаманил на кафедре. Опять что-то знакомое прошло по его гримасничающей физиономии. Но я не мог уловить это скользкое «что-то». Меня самого захватило зловещее веселье класса. Хотелось полазить…
Духовой оркестр играл очень сильно – получилась манифестация. Нью-Шлямбург был весь иллюстрирован. (Ошибка: адмирал хотел написать «иллюминован».) На мне были белые брюки клеш, белые туфли со шпорами…
Письмо французским ребятам с просьбой отменить э-мюэ приняли с восторгом. Когда мы уже собрались расходиться, в дверь зала быстро вошла группа военных.
Потом произошла неприятность с кошкой. Кошка отчаянно исполосовала Оськины руки. Дело в том, что Оська папиной зубной щеткой почистил кошке зубы…
Комиссар спит. Он, наверно, уже давно заснул. Мерно поднимается и опадает его исхудалая, но все же просторная грудь. А я сижу и не знаю, что же мне теперь надо делать? Уйти? Неловко. Так сидеть? Глуп…
Чтобы подготовить переворот на всем материке, я тайком, в запломбированном трюме одного парохода, пробрался в Нью-Шлямбург.
– Ты доктора сын? Да? Доктор едет на свинье с докторенком на спине! Это чья пуговица? – И он ухватил блестящую пуговицу на обшлаге моей гимнастерки.
В гимназии шли уроки. И через полчаса во всех классах услышали: по коридору прошли двое. У этих двоих были тяжелые незнакомые и недобрые шаги. У одного, ступавшего тяжко и кряжисто, скрипели сапоги. …
На основе филателии окрепла наша дружба с Марфушей.
Но папа стукнул кулаком по столу. «Учледирка» стихла. Зажужжала рукоятка телефона.
Ученику… такому-то… объявлен строжайший выговор с последним предупреждением за злостные хулиганские проступки. Отметка в поведении за четверть 4 – (4 с минусом). Двадцать часов лишения праздника. Пре…
– Товарищ комиссар, вы бы домой пошли, – советуют ему ребята, – вы же вон как устали. Мы тут без вас все сделаем…
Строжайше были запрещены прогулки по платформе и Народному саду. Серая, тоскливая нудь сочилась изо дня в день, с одной странички учебного дневника на другую. Кондуит свирепствовал. На уроках у стен …
– Не троглодиторы, а гладиаторы, – говорю я. – Троглодиты – это…
На другой день я вернулся из пилигвинской кампании. Я скакал по крыше с трофеями в руках. Трофеи составляли два сливочных пирожных. Ей и мне. От моего пирожного уголок отъел Оська.
– Отсюда как красиво! – сообщил сверху Оська. – Далеко все видно…
С утра в окно виден трепыхающийся, слоенный белым, синим и красным флаг.
– Ничего, спасибо, – отвечали мы, – управляемся понемножку. Хотя бывает иногда – не разберешься.
Дверь класса неожиданно растворяется. Мы встаем. Входит директор. Пальба в классе, хохот и орудийный чих педагога привлекли его.
– Ну как, кризис скоро?.. Что батька твой говорит?
Горели старые кондуиты. Корежились в огне их прочные переплеты… На крыльцо вышел старшеклассник Форсунов, член городского Совета депутатов.
– Хи-хи-хи! – заливался он тоненьким смехом. – Хи-хи-хи… Вы ничего не знаете. Здесь, хи-хи-хи… плюс, а не минус… хи-хи-хи… Вот я вам, хи-хи-хи… поставил… хи-хи… единицу.
И тогда в доме оживают звонки. Звонят с парадного. Звонят из кабинета на кухню. Звонит телефон.
«Внучки» несмело рассаживались. Отчужденное молчание класса встретило их. Костя Жук подсел к Шпингалеткам (так прозвали у нас двух неразлучных маленьких учениц).
Потом ребята водили матерей и показывали свои; плакаты, рисунки, журналы, доску газетных вырезок.
– А так как, – сказал Никита Павлович, – меня Совет назначил комиссаром народного здравоохранения, то с вами сейчас будет говорить новый, временный заведующий, он же военный комиссар, товарищ Чубарьк…
– Теперь упал, – удовлетворенно сказал Оська. – Самое дно, и не туго.
Но ни одна из этих слез не орошает почвы Швамбрании. Ни одна. Утром я пойду в библиотеку.
– Стоп! Как же генитив плюраль будет?.. Ну ладно. Сдуем.
– Милости прошу, – сказал он, – прене во пляс, как говорят. Прошу. Могу кое-чем угостить.
– Сейчас начнете отсутствовать, – нахально сказал Биндюг. – Троглодиты, считаю хай открытым! – И, засунув два пальца в рот, Биндюг засвистел так пронзительно, что у нас засвербело в ушах.
– Мое почтение, – сказал он. – Извиняюсь за неуместность, что не в черед. По революционному долгу, товарищ доктор… Я, извиняюсь, к вам как комендант города…
Через несколько дней все было готово. Мы собирались сдать работу. Мне сказали, что комиссар заседает в бронепоезде. Я понес туда готовые плакаты. Глухой и замкнутый в себе, костенел в тупике бронепое…
– А из Кальдонии не получалось письма? – спрашивал император.
Все остановились. Степка влез на сугроб, провалился, снова выкарабкался и снял фуражку.
– Я терпел, терпел, пока ты кончишь по телефону… и не заметил.
– Не дадите ли нам отведать сего лакомого яства, о юноши? – сказал человек-поганка.
– Ага! Попался! – Надувшись, топорща усы, он свистит. Другой рукой он поймал неизвестного за шиворот. Свистит. – Каррраул!.. Пымал!
– Так точно! Это вот – Свищ. А этот-с – Атлантида-с. Ихняя кличка такая-с.
– Одну маленькую минуточку! – закричал Иосиф, хватая директора за рукав. – А вы знаете, что эти звонки, чтоб они пропали, резали все ваши мальчики? Сколько учится их у вас всего?
– Еще как образованная! – расхвастался я. – Почти высшее учебное чуть не окончила. Комиссар вздохнул.
И он посадил Оську на стол. На столе лежал браунинг.
– Мартыненко, убирайтесь вон из класса! – приказывает педагог.
«Ты вот полазил бы на карачках под паровозом, а то велика штука – перышком чиркать!» Между нашим и полуподвальным этажами поддерживались такие же отношения, какие были в известной сказке у слепого пе…
– Ставь новый! – сказал земский. – Ставь, подлец! Да крепче! Знаю я вас, чертей афинских… Все ваши шахер-махеры знаю.
– Доктор, – сказал он, – словаря третий том я кончаю, а все галах… Бурлацкая моя жизнь. И точка.
– Ой, простите, это я спутал нечаянно! – извинился Оська. – Я вовсе хотел сказать – маленький-удаленький.
В сентябре на главной аллее гимназисты затеяли с парнями драку.
– Ясно. Он хоть и свой, а насчет дисциплины – ой-ой-ой! Держись! Если уедет…
При слиянии мужской и женской гимназий классы так разбухли, что никак не уместились бы в прежних помещениях. Пришлось раздвоить классы на основные и параллельные, на «А» и «Б». Мы организовали специа…
– Донна Диновна, – кричал кто-то со стремянки, – Лермонтов – это город или название книги?
Навстречу нам скакал сборный эскадрон. Впереди ехал, опустив забрало, Неизвестный Рыцарь, потом Всадник без головы. За ним погонял свою клячу Дон Кихот Ламанчский. И трусил на осле его верный оружено…
Но и это не подействовало на Гамбита. Тогда я с размаху ударил его по спине скрученными вожжами. В ту же секунду меня отбросило назад, и, если бы не Гришка, поймавший меня за хлястик шинели, я бы выл…
– И я не знаю, – говорит Ося. – И папа не знает, и дядя. Никто.
– Верно, Сатрапка, смотри… Если вляпаешься – вот! Приложу… – И Биндюг поднес к носу Сатрапа свой чудовищный колотушкообразный кулак.
Двор женской гимназии был отделен от нашего двора высоким забором. В заборе были щели. Сквозь них на переменах передавались записочки гимназисткам. Учителя строго следили за тем, чтобы никто не подхо…
В учебнике русской истории подобные предупреж-дения посылал своим врагам не то Ярослав, не то Святослав. «Иду на вы» – телеграфировал великий князь каким-нибудь там печенегам или половцам и мчался «о…
– Станем же на четвереньки, милые мои троглодиты, – веселился Э-мюэ, – и вознесем мохнатый вой извечной ночи, в которую мы впадем… Уы! У-у-у-ы-ы-ы!!!
– Долой внучков! – закричали сзади. – Не будем учиться с внучками! Мы средние, а они начальные! Чубарьков обернулся в дверях.
В Швамбрании народ волнуется. Возмущены битвой при Шараде. Бренабор немножко отрекся. Временный правитель – Уродонал Шателена.
– Точка, – проговорил комиссар и деловито положил свою тяжелую длань на стол. – Ваш кон. Ваш почин, товарищ доктор.
Холодно. Тоскливо. Очень хочется пойти в библиотеку, поработать с ребятами, разобрать книги, потолковать о сегодняшней газете. Но мне все еще неловко показываться туда после разгрома Швамбрании. А чт…
В Покровске открылся Городской театр имени Луначарского. Он помещался в бывшем кино «Пробуждение».
– Заседание родительского комитета совместно с педагогическим советом разрешите считать открытым. Прошу…
В коридоре гимназии было холодно от волнения.
– А может быть, он утонул, корабль? – говорит он. – А, Леля? А?
Папа никогда не мог простить Керенскому, что во время его краткого царения богатые «отцы города» из скупости закрыли общественную больницу. «Нэ треба!» – заявили они.
Мы с Оськой приветствовали это разжалование парадного крыльца. Теперь между ним и кухней установился сквозняк непочтительности. И в нашей описи мирового неблагополучия был зачеркнут пунт первый (о «н…
За Матчишем простирались дремучие мужественные леса. (Таких лесов, конечно, не бывает. Про леса иногда говорят, что они девственны. Но адмирал был женоненавистник.) В мужественных лесах мы охотились …
И ели на ходу, как на вокзале, стоя, так как было страшно вступить в общение с ледяным стулом. В комнате было студено, и каждый инстинктивно скупился уделить собственный нагрев бездушному предмету…
Вечером по комнате с убитым лицом бродила мама. Чтоб не терять мелких вещей и не тратить время на их поиски, мама записала на особом листке, что где лежит. Теперь она уже второй час искала эту самую …
Да… Вот как… Вот как.. Вот какие вещи происходят, оказывается…
– Пей, – говорил, – пей. Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей…
– Ах, мерзавцы! – разносится по дому. – Что они? Не предвидели? Ну ладно. Есть носилки? Я уже готов. Лошадь выслана? Сейчас буду. В больнице знают.
Картина эта шла за углом в синематографическом электротеатре «Эльдорадо». Кинематограф – всегда окружали козы. У афиш, расклеенных на мучном клейстере, паслись целые стада.
Нелегко было ему идти искать защиты у родителей. Родителей он считал государственными врагами и запрещал учителям заводить близкое знакомство с ними. Для него родители учеников существовали лишь как …
Француженку нашу звали Матрена Мартыновна Бадейкина. Но она требовала, чтобы мы ее звали Матроной: Матрона Мартыновна. Мы не спорили.
Наш четвероклассник Швецов продекламировал стихотворение «Бельгийские дети». За его спиной выстроились шесть второклассников и гимнастическими движениями сопровождали чтение. Гимназистка Ра-зуданова,…
Папа принес его в гостиную. Тонкие ножки козленка разъезжались на линолеуме.
– Скажешь! – ухмыляется комиссар. – Да тут, поди, весь класс ваш перебывал: и Костя Жук, и Ла-банда, и Зоя, и Степа, конечно, – все. Они и печку топили, и с чайником шуровали. Только сами не пили. А …
– Здравствуйте, буржуазия, – сказал смуглый «внучок» Костя Руденко, по уличному прозвищу Жук, знакомый нам по старым дракам на улице. – Здравствуйте, ребята и девочки, – вежливо сказал Костя Жук.
Но он был смущен. Я видел, что многие из наших ребят торопливо рылись в учебниках, Я знал, «где бывает полусумма», и поднял руку, чтобы спасти честь класса.
– Особый отдел, пожалуйста, – сказал особым голосом папа. – Занято? Тогда соедините меня с Чека.
Гимназисты как бы нечаянно оттесняют публику. Марфуша запахивается в шубу, сани трогаются.
И ловкие приятели быстро упрятали все в мешки.
– Правда, отсюда красиво? – спросил спокойно дожидавшийся его Оська.
– Закаляются, – попробовал выручить нас Чубарьков.
В классе сидели здоровенные стриженые ребята. Я оказался чуть ли не самым маленьким. По классу расхаживало несколько громадных детин в потрепанных гимнастерках или выцветших мундирах – второгодники.
приложением множества тайных документов, мореходных карт, государственного герба и собственного флага.
Новая квартира встретила нас холодно и гулко. Насмешливое эхо передразнивало наши голоса.
– Так-с, так-с… Ай да конспирация!.. Так-с, молодые люди.
– Видишь, какая она счастливая? – сказал алхимик. – Она попробовала первые капли эликсира мировой радости… Это Аграфена… то бишь, Агриппина, царица швамбранская… Мы коронуем ее, венчаем на престол… У…
Мы с Оськой занялись швамбранской историей. Мы принялись петь, бросать на пол стулья и вообще гремели что есть силы. Тетки попросили быть тише. Они сказали, что это неуважение к личности.
– Этот дурак со сна принял меня, папа, очевидно, за бандита. А звонок сам проспал.
– Сегодня я лишний раз убедился, – говорил папа, – что мы – жалкие рабы вещей. Вся эта громоздкая рухлядь держит нас в своей власти. Она связывает нас по рукам и ногам. Я бы с наслаждением оставил по…
Стало совсем тихо. И вдруг лошадь комиссара громко втянула в себя воздух и нежно заржала.
– Сие не юбка, – отвечал поп, – а ряса зовется. Облачен согласно сану. Батюшка я, понял?
– Подумаешь, откуда! – хмыкнул Степка. – Все ребята уже знают…
Чубарьков менял книги чуть ли не ежедневно. Он читал запоем и аккуратно посещал все наши спектакли, диспуты, вечера. Его звонкие, словно металлические, аплодисменты воодушевляли нас. Самого же его бо…
– Земскому новую пупырку присобачил. Резать нельзя. Фараон караулить будет.
Они аплодировали вытянутыми руками, поднося свои хлопки близко к маминому лицу. Они хотели, чтобы мама не только слышала, а и видела их аплодисменты.
Давно пробило в вестибюле девять, а уроки не начинались. Классы гудели, бурлили. Отдельные голоса булькали в общем гуле и лопались пузырьками. В коридоре ходил Цап-Царапыч и загонял гимназистов в кла…
Уставшее за день от крутого подъема на небо солнце присело отдохнуть на крышу гимназии. Крыша была мокрая от стаявшего снега, блестящая и скользкая.
Примчался на тарантасе, соскочив на ходу, Чубарьков.
– Хоспода! У Петрограде и усей России рывалю-ция. Его императорское величество… кровавый деспот… отреклысь от престола. Уся власть – Временному управительству. Хай здравствует! Я кажу ура!
Я достал много книг о системе «скаутинг», прочел их и однажды после уроков, пока класс застегивал ранцы, вскарабкался на кафедру и обратился к товарищам с большой речью.
Вечером, в день спектакля, мы пошли в ГИТИК. Я играл шута. Оська – бессловесного гнома. Оба мы волновались. Гришка Федоров загримировал нас. Зал нетерпеливо гудел за занавесом, опасный, насмешливый, …
Но тут щелкает ключ в английском дверном замке на парадном. Слышно, как папа снимает галоши. Мы со Степкой несемся в переднюю.
Мы знали, что кучер из папиной больницы – Мар-фушина симпатия, а приказчик из аптекарского магазина – зазнавала и просто дрянь, потому что он дразнит Марфушу Метламорфозой…
Мы спускались в подземелье. Ступени лестниц давно выпали. Мы скользили по наклонным доскам, карабкались по разваленным кирпичам. Я полз впереди. Качалась лампадка, привешенная на конце выставленной в…
И пошли гулять по гимназии манифесты под шепот подсказки, в толчее перемен, в накуренной вони уборной. Двести шестьдесят восемь шинелей висело в раздевалке. Двести шестьдесят шесть подписей собрали м…
Но иногда проглядывало, казалось мне, в этом добродушном старичке что-то неуловимое, злое и знакомое. Оно вставало в конце некоторых его шуток, видимое, но непроизносимое, как э-мюэ, как немое «е» во…
– Я же говорю не об уроке истории, а о… э-э-мюэ… об истории человечества… о прекрасной, воинственной, пышной истории… Круг истории замыкается. Большевики повернули Россию вспять… э-э-мюэ… к первобытн…
Чемпионы пожали друг другу руки и мягко отскочили. Анфисов был высок и костист. Маленький, коренастый Федоров походил на киргизскую лошадку. Несколько секунд они крадучись ходили один вокруг другого.…
– Ну-с? Чем могу?.. Э-э… Прошу не задерживать.
– А-а! – воскликнул Оська. – Я знаю, вы кто. Вы лошадиный доктор. От вас пахнет так. Да? Вы коров лечите, и кошек, и собак, и жеребенков – всех. Я знаю… А мою лошадь вы вылечите? У ней в живо-то паро…
– Слушай, друг, – обратился к нему командир бронепоезда, – соблюдай боевую гигиену и не сори. У меня тут чистота и порядок. Пепельницу, видишь, специально приспособил. Ребята где-то выменяли… Диковин…
Ученик V класса Маршутин Терентий якобы неумышленно выстрелил в классе на уроке из самодельной пушки, выбив стекло и осквернив воздух. Лишен права посещения занятий в течение недели.
– Куда? – закричали ребята. – Обиделись, швам-браны?
– Елки-палки, Степка! – закричали гимназисты. – Атлантида! Вот ты где!
– Труакар вуазем нотр дам де Пари абракадабра! – говорит он и закручивает примерзшие усы.
Потом приехала из Питера третья тетка. Питерская тетка заявила, что она без пяти минут большевичка.