Все цитаты из книги «Кондуит и Швамбрания»
Начальник хохотал. Хохот одолевал его. Он закатывался, хлюпал от смеха и вытирал слезящиеся глаза. Он хлопал себя по бритой макушке и мотал головой, стараясь отогнать насевшее на него веселье.
– А у вас, значит, – обрадовался Оська, – скарлапендра в кишках кишмит? Да?
– В город прибыли первые раненые из действующей армии, – сказал инспектор. – Мы пойдем встречать их… Эй, «Камчатка», я кому говорю? Тютин! Ты у меня, дубина стоеросовая, останешься на часок, шалопай!…
– Как стоишь, сатана? Равняйсь! Стой веселей!..
На специальном молебне учителя присягали Временному правительству. Общую молитву всех классов отменили. По утрам, перед уроками, стали читать прямо в классе коротенькую молитву. Затем либеральный нов…
Театр в то время походил на вокзал. Спектакли опаздывали, как поезда. На полу корчились окурки собачьих ножек, семечки лопались под ногами. Зрители были в шубах с поднятыми воротниками. Аплодис-менты…
Но Гамбит не остановился и у Лабанды. Меня стала забирать нешуточная тревога.
– А почему в книжке ее нет? – шумел класс.
Ликующий, возвратился я с поля битвы. Голова кружилась от победы и от жестокой затрещины Биндюга. Оська встретил меня в передней.
– Возможно, – улыбнулся учитель, длинноусый географ Камышов. – А что?
– Я вам ставлю единицу, лодырь. Марш к стенке!
И он осторожно, на цыпочках, ступает к кафедре.
Я вскочил с губами, липкими от волнения и пирожного. Я поклонился. Сел. Опять встал. Директор кивнул головой и отвернулся.
– Значит, против старого товарища пойдешь? – тихо спросил Биндюг.
Кулак затмился. В свете фонаря блеснула лагуной лысина – лысина Э-мюэ, знакомая лысина Кирикова, человека-поганки.
Однажды он является во временно осевшую школу к концу уроков, охрипший, с запавшими воспаленными глазами и желтым налетом махорки на белых губах. От него пахнет карболкой.
В Швамбрании мы обитали на главной улице города Драндзонска, в бриллиантовом доме, на 1001-м этаже. В России мы жили в слободе Покровской (потом город Покровск), на Волге, против Саратова, на Базарно…
– О, какой зной! Мне душно! – говорила на сцене королева, обмахиваясь веером, а изо рта валил пар, как из самовара. Телогрейка просвечивала под ее кисеей, Из будки дымился шепот суфлера. От зрителей …
Раскаленные зреющие силы бушевали в нас. Их стискивал отвердевший, закостенелый уклад старой семьи и общества.
«Воспитанникам средних учебных заведений воспрещается посещать кафе, хотя бы и с родителями».
– А я догадался, почему знают, что Земля кругленькая, – говорил Оська, убедившись в ненаучности гипотезы о местах, где Земля закругляется. – Я знаю почему, – говорил он. – Потому что глобус… шарообра…
Из-за угла навстречу нам выплывают два ряда сияющих пуговиц… Цап-Царапыч! Мы с верной луной задаем драпу – бежим назад. Луна прячется за столбы и заборы. Я бегу, укрываясь в их тень. Но Цап-Царапыч у…
– Тьфу, дьявол! Темно, как у негра под мышкой. Вспыхивает спичка. Рука в изящной перчатке подносит спичку к звонку. Спички одна за другой долго вспыхивают и тухнут.
– А нашей личности снится, что вас тут вовсе нет, – сказал Оська.
В классе идет нудный урок алгебры. Учитель математики Карлыч болен. Его временно замещает скучнейший акцизный чиновник, скрывающийся от мобилизации, Самлыков Геннадий Алексеевич, прозванный нами Гнед…
Мы зашли в кафе-кондитерскую «Жан». Мама заказала кофе с пирожными наполеон. В кафе было прохладно и полутемно. В зеркале блестели герб моей фуражки и носки ботинок. Напротив сидел невероятно прямой,…
Мама у нас служит модератором (глушителем) в слишком бравурных папиных разговорах. Папа начинает звучать тише.
– Согласитесь, что я сначала должен посмотреть квартиру, – сказал папа.
Потом ввели какого-то мрачного мешочника.
– Ну что ж. Можешь считать себя свободным. Ты тоже исключен.
Монохордов отличался непонятной, зловещей и неистребимой веселостью. Он вечно хихикал.
И целый вечер грузно толкалась перед окнами грегочущая, лузгающая хуторская Брехаловка.
«Многоуважаемая, дорогая, милая Люся! Так как ввиду того, что теперь переворот царского режима, то все равны и свобода. Баринов и господ больше нет, и никто никакого полного права не имеет меня оскор…
– Ну правда же, Леля! Его, наверно, как меня, помнишь, когда ложный круп был, горячим паром надыхивали.
Николаевские сотенки перемешались с какими-то бумажками и чертежами. Оська взглянул на меня, и я посмотрел на него.
– Давайте, давайте, кладите. Я еще имею право удара! – горячился папа.
Тетки пожаловались маме. Мама явилась. Но мы отнеслись критически и к маминому существованию. Мама заплакала и пожаловалась папе.
Но Гамбит не остановился. Как я ни натягивал вожжи, иноходец мчал нас дальше, и через минуту домик Степки Гаври остался далеко позади.
А мы разговаривали шепотом, от которого першило в горле, как от воспоминаний. Последним парадом провели мы героев повести. Мы устроили как бы перекличку нашего класса «А».
Кабинет был тих. Два человека склонились над бумагами. Настольная лампа отражалась в бритом до блеска темени толстяка в очках. Другой был латыш. Белесые ресницы его мерцали.
Наш покровский день мы открываем подходным гудком еще в постелях. Это мы возвращаемся из ночной Швамбрании. Аннушка терпеливо присутствует при утренней процедуре.
Комиссар с уважением смотрит на нас. Проходят беззвучно пятнадцать минут. У меня все идет гладко – никаких дорожных аварий. Бамбука исписала два листа. У Степки бумага чиста. Костя Жук, привстав, бег…
Записывая девочек, мы тут же в своем списке пометили: около фамилий строгой девочки – Бамбука, около двух маленьких – Шпингалеты, рядом с толстой – Мадам Халупа. Затем были еще Соня-Персоня, Фря, Огл…
– Здоров. Вот… все доктора ходили, а теперь уже докторята заявляются. Значит, ша. Похворал, и точка. Ну, как вы там, крокодилы?
– Комитет думы рассмотрит наше ходатайство сегодня вечером. Полагаю, в благоприятном для нас смысле. И тогда мы покажем господину Стомолицко-му на дверь. Пора бездушной казенщины кончилась. Да-с.
Я стою, накинув одеяло, и лязгаю зубами от прохватывающего меня дрожкого озноба.
Через час мы расходимся спать. Итак, я сдал дежурство главного мужчины. Но тут я чувствую, словно какой-то пояс, стягивавший меня все это время, словно этот пояс распустился. Я ощущаю, как у меня вне…
– Давай убегем! – предложил Оська. – Как припустимся!
– Петру Степановичу! Мое вам… Ну, як ваш новенький? Справил мастер?
– А там, историк рассказывал, Петр Великий на лошади и домищи больше церкви.
– Но, но, дамье! – грубо сказал я. – Хватит. Подсыхайте.
Мы уходим нехотя. Кухня – главный иллюминатор нашего парохода. Как говорится, окошко в мир. Туда вечно заходят люди, про которых нам раз навсегда сказано, что это неподходящее знакомство. Неподходящи…
В субботу была грязь. Не одна галоша захлебнулась в лужах, не один резиновый бот затонул на главной улице Покровска. Когда же, теряя галоши, дорогу и силы, покровчане пришлепали из церкви домой, они …
– …Сильный… державный, царствуй… И тут мы не в силах сдерживаться больше. Нарастающий смех становится непередыхаемым. Учителя давятся от смеха.
Кончался 1916 год, шли каникулы. Настало 31 декабря. К ночи родители наши ушли встречать Новый год к знакомым. Мама перед уходом долго объясняла нам, что «Новый год – это совершенно не детский праздн…
– Вот, – сказал Оська, открывая свой блокнот. – Вот что я здесь записал: «И если скажут: ну какое нам дело до всего этого, ведь мы для поддержания нашего энтузиазма не нуждаемся ни в какой иллюзии, н…
Парни при встрече с Донной Диной почтительно уступали ей дорогу. Они толкали друг друга локтями в бок и долго смотрели вслед. «Ось гарненькая!» – доносилось до нас. И мы с Оськой сияли от гордости за…
И Александр Карлович поклонился лошади. Конь испуганно попятился от оглушивших зал аплодисментов. Голосование принесло полное поражение Биндюгу и его троглодитам. Все поклялись, что с завтрашнего дня…
– Я сегодня не в лице, – сказала в нос Тая Опилова, – у бедя дасборг (у меня насморк)…
– Все равно всюду большие, а ты маленький.
Начальство в жидком, каплющем состоянии представлялось Мите в виде родителей. Твердым начальством приходилось признать директора гимназии и учителей. Под газообразным, всепроникающим начальством подр…
Лет восемнадцать назад в городе не было электрических звонков. Висели на крылечках проволочные ручки, ну вроде тех, какие в уборной бывают. За ручки дергали. Но вот приехал в слободу (Покровск был то…
– Не наставник, а командир, съешь его раки! – важно поправляет Долбанов. – Ротный командир, его благородие, сатана треклятая, поручик Самлыков Геннадий Алексеич.
Во дворе на высохших бревнах после уроков мы устроили экстренное собрание. Собрались на гимназическое вече ученики всех восьми классов. Надо было выбрать делегатов на совместное заседание педагогичес…
– Ишь ты, какой Колумб твой Леля! – сказал начальник. – Ну, а если игра, так зачем же эти документы прятать было?
– Какой развитой и смышленый мальчик ваш сын! – с ангельской улыбкой сказал, изогнувшись, директор.
На папином столе в кабинете есть бумагодержатель – тонкая, длинная дамская рука из бронзы зажимает рецепты, почтовые квитанции, счета. Вот у матери точно такие руки. Изнеженной барышней она храбро по…
– Правда, – объяснил я, – мы бы с удовольствием, ей-богу, но ведь Швамбрания – республика… Вот женой президента – это можно.
– Ты не равняй, пожалуйста, – спокойно отвечал Степка. – У пас хуторишко был с гулькин нос, а у вас и сад, и палисад, и река, и берега – целая усадьба.
Мама говорила: «Золотые руки» – и пересчитывала в буфете серебряные ложки.
– Да, да, товалищ, – торопливо сказала тетка, – петлогладской лаботы люстла.
Директор ждал в гостиной. В аквариуме плавали золотые рыбки, волоча по дну прозрачную кисею длинных хвостов. Одна рыбка, с мордой, похожей на шлем летчика (так велики были ее глаза), подплыла к стекл…
– Кто кого? – шепотом спрашивает он у Форсунова.
– Меня будут скоро свободить с плену? – робко спрашивает Клавдюшка, которой начинает докучать бездельное сидение в потемках.
– Как считаешь, сдюжит или не сдюжит? – шепчет Степка.
Биндюг сроду не встречал «полусуммы оснований».
Гимназистки теперь все были «за свободу».
– Мой мяч упрыгнул, где «Цветы не рвать», – сказал Оська в спину даме.
– А как теперь на бирже написано? – спросил временно заведующий.
– Швамбрания! – повторил Оська уже серьезно.
Трещали и шатались священные устои, вбитые тетками.
– А звонок я все-таки срежу! – упрямо буркнул сын земского.
Из Степкиных карманов посыпались пробки для пугача, патроны, куски макухи, гвозди, литой панок, дохлая мышь и книжка «Нат Пинкертон». Ламберг бил в старую кастрюлю, которая заменяла ему председательс…
Из кармана его летели коробки, шарики. Все вертелось над головой. Шляпа садилась на тросточку, стоящую на носу, папиросы зажигались из рукавов. Живот пел женским голосом. А рваный ботинок разевал рот…
– Простудились? – спрашивает заботливо историк. – Дежурный, закройте все форточки: на них дует.
Мертвая тишина. И вдруг словно лавина громом рухнула на учительскую, задавила все и потопила.
Временно заведующий смутился. На другой день он пришел в класс и сообщил, что, по наведенным им справкам, в земле добывают сахарин… Только не из керосина, а из угля. К Оське Кочерыгин стал относиться…
Там, за горами горя, солнечный край непочатый.
– Хоспода! У Петрограде и усей России рывалю-ция. Его императорское величество… кровавый деспот… отреклысь от престола. Уся власть – Временному управительству. Хай здравствует! Я кажу ура!
– А, грот-бом-брам-рей! – выругался Джек, Спутник Моряков. – Форбом-брамфордуны и бакштаги! Унтер лиссель левый, тоже правый… Пломбирен зи ди шифсреуме!.. Запломбируйте все трюмы!
– выговор. Боже мой!.. Теперь, когда во всей России стал чище воз-дух, мы тут у себя… форточку открыть боимся, чтоб проветрить!..
– А ну, – сказал товарищ Чубарьков, – складывай барахло и сыпь отсюда без оглядки, пока я вас не забрал… и точка. Наплодилось вас тут, словно поганок!..
Но кризиса все нет и нет. А температура у комиссара с каждым днем все выше и выше. И сил с каждым часом все меньше и меньше. Неужели «точка, и ша», как сказал бы сам комиссар в таком случае…
Мы сразу поняли, что огромный дом-мертвец сможет быть новым, удобным и таинственным вместилищем игры. Швамбрания заняла все уцелевшие этажи. Игра снова приобрела свежий интерес, и нас не смущало, что…
Ночью возвращаются из гостей папа и мама. Я просыпаюсь. Как и все люди после гостей, театра, они устали и раздражены.
Меня били редко: боялись убить. Я был очень маленький. Все-таки раза три случайно валялся без сознания.
Биндюг, участвовавший в погроме магазина, устроил в классной печке небольшой винный погреб. Не брезговала его угощением и Мадам Халупа. Это была толстенькая, великовозрастная тетка. Ее побаивались не…
А мы сидели в темной гостиной на подоконнике. Мы глядели на полутемную улицу. Мимо плыла Брешка. А на подоконнике воздвигались невидимые дворцы, воздушные замки, распускались пальмы, неслышная канона…
Погром начали дезертиры. Громили винно-гастрономический магазин, отобранный у богача Пустодумова. Толпа с утра окружила магазин и потребовала выдачи вина. Зеркальные витрины безмолвно отражали беснов…
– Одну маленькую минуточку! – закричал Иосиф, хватая директора за рукав. – А вы знаете, что эти звонки, чтоб они пропали, резали все ваши мальчики? Сколько учится их у вас всего?
Не надо ломать большой звонок в учительской, а то догадаться можно кто. Кто будет об этом звонить, тому так заткнем звонок… Режь звонки!
– В шахматы пока не обучены, а в шашечки кое-что соображаем… Куда пошел? А это что? Бить надо. А то фук возьму, и ша… Вот это другой разговор. Четыре сбоку, ваших нет. А мы в дамки. И точка.
Потом произошла неприятность с кошкой. Кошка отчаянно исполосовала Оськины руки. Дело в том, что Оська папиной зубной щеткой почистил кошке зубы…
– Довольно!.. Будет! Скажи лучше, Ося, как звать твою лошадь?
– «Гляделки», я думаю, можно, – снисходительно сказал Степка.
Папа встал и заявил, что он сообщит в Чека и Особый отдел. Тетки замахали на него руками.
– Валяги Люлик, Тлувол и Синеус, – читала тетя Нэса, – плишли плавить Лусью.
Передайте поклон вашей мадам царице и молодому человеку наследнику.
Двор дома, в котором мы жили, принадлежал большому хлебному банку. Под навесом всегда пахтала воздух веялка. На парусине росли золотые дюны пшеницы, и широкоплечие весы передергивали железными плечам…
– Я терпел, терпел, пока ты кончишь по телефону… и не заметил.
– Тэк-с, – сказал Тараканиус. – Не знаешь. Некогда было. Революцию делал. Садись. Единица. Дай дневник.
– Сигай сюда, и ша! – зарычал комиссар, протягивая руку.
– Надо одеться самоубийцей… А на трупе, то есть на костюме, написать: «Прошу в моей смерти винить земского начальника»… Х-ха…
– Здравствуйте, голуби! – сказал Никита Павлович. – С обновкой вас. Вы теперь уже не гимназисты сизые, а ученики советской единой трудовой школы. Поздравляю вас.
Зал едва не рушился. Форсунов с вещевым мешком на спине вышел за занавес. Зал стих. Форсунов поправил на плече лямку мешка.
На коленях ее шевелился мешок. Там покрякивала жертвенная утка.
Этот государственный муж обязан своим происхождением маленькой книжке «Карманный спутник моряков и словарь необходимых разговорных фраз». Книжку эту, засаленную до прозрачности, мы купили на базаре з…
– Нет! – твердо сказал Атлантида. – Этот номер не пройдет, тут треба всему городу накласть… Они все виноваты. И дума и комитет. Черти свиные!.. И чтоб не всыпаться самим. А то как засвистишь из гимна…
Нас требуют «наверх», и мы покидаем машинное отделение дома.
Мы с Оськой обиженно смотрели на них. Потом начали улыбаться. Скоро нас разобрало.
Пришел сторож Мокеич, хранитель школьного имущества. Он строго поглядел на Костю и уже раскрыл рот, чтобы сделать ему выговор за порчу народного достояния. Но потом вздохнул, помолчал немного и ушел.
– Умоляю, молодой человек, – шепчет земский, – плюньте на обещание. Скажите! Хотите мороженого?
Дама хлопнула дверью. Девочки немного успокоились.
По лестнице бухали тяжелые шаги, У дверей с красным лоскутом старшеклассники складывали винтовки.
Любил заглядывать в шалман фараон Козодав – городовой, охранявший порядок на базаре. Козодав имел все, что полагается иметь образцовому городовому: свирепые усы, бляху, свисток, шашку-«селедку», хрип…
На большой перемене в класс пришли члены совета: Форсунов и Степка Атлантида.
– Тпррр! – сказал лукавый Степка. – Товарищ комиссар, она отвязалась, я ее еле уцапал. Лошадь легонько заржала.
Троглодиты бушевали. Но зычный бас грузчика-волгаря Чубарькова, уже привыкшего к тому же говорить на митингах, нелегко было переорать.
– Скажешь! – ухмыляется комиссар. – Да тут, поди, весь класс ваш перебывал: и Костя Жук, и Ла-банда, и Зоя, и Степа, конечно, – все. Они и печку топили, и с чайником шуровали. Только сами не пили. А …
– Квартира? – спрашивали его, как спрашивают всегда при игре в лото.
Через несколько минут я прижимал к уху трубку, еще теплую от предыдущего разговора. Почтительная толпа окружала меня.
– Лелька, прощай! – сказал Степка. – Мобилизация коммунистов. На фронт шпарим… А я добровольцем. Еле упросил. «Молод», – говорят. Все-таки взяли. Сейчас эшелон уходит. Счастливо оставаться!
– Оська, ты упал? – крикнул я испуганно в черную дыру.
– Нет… хи-хи… извините. Это… хи.. мой трофей…
И полный кулак взошел над Оськиной головой.
– Отсюда как красиво! – сообщил сверху Оська. – Далеко все видно…
Я, изображая Джека, просто читал подряд словарь разговорных фраз. Получалось очень здорово.
Марфушу запечатали в конверт. На голову напялили другой конверт, понятно, – во много раз меньший.
Биндюг берет книги и уходит. За ним, опустив глаза, стараясь не смотреть на нас, идут к дверям другие. Но их немного. Остался Лабанда, остался Костя Жук, осталась Зоя Бамбука. Остались все лучшие реб…
Бедно живет комиссар. Голый стол застелен газетой. На ней из-под наброшенного ватника-стеганки торчит нос жестяного чайника. На потухшей печке-«буржуйке» одиноко стынет медный солдатский котелок. На …
Афонский Рекрут жил на базаре, у мясных, пахнущих кровью рядов, в шалмане. Так называли свое неуютное, грязное жилье обитатели его. Рядом с шалманом была большая яма. На дне ее вечно стояли вонючие л…
– Но! Трогай с богом! Гони их в хвост и в гриву! И ехал на войну. Все кричали «ура» и отдавали честь, а царица махала из окошка чистым платком.
Матч на звание «зрителя-победителя» всего класса длился подряд два урока и часть большой перемены. Состязались Лиза-Скандализа и Володька Лабанда. Два с половиной часа они не сводили друг с друга нев…
В тех домах, где нет гимназистов, звонки будут срезаны квартальными ребятами, которым это поручит Комитет Борьбы и Мести лично. Мы проведем «варфоломеевскую ночь» в смысле звонков! Ребята! Режьте без…
Открылась дверь. Гулко встал класс. Из пустоты коридора, внося с собой его тишину, вошел учитель латыни. Сухой и желчный, он зашел на кафедру и закрутил торчком свои тонкие тараканьи усы.
– Неправильно! – кричал Оська из-под подушки. – Он мне сделал двойной нельсон и подножку…
Комиссар обыскал комнату. Папа быстро загородил зеркало. И комиссар не нашел себя.
В это время в калитку вошел с улицы Степка Атлантида.
У него была страсть к маленьким тетрадочкам, куда мы записывали латинские слова. Вызывая на уроке ученика, он непременно каждый раз требовал, чтобы у нас на руках была эта тетрадка.
– Друзья! – сказал Александр Карлович, теряя от волнения пенсне.
– Знаю! Потому что глобус круглый… Что-о? Вот!
– Ох, Иосиф, як бачу я, и хитрый же ты! А ну-ну, расскажи, як с Рекрутом звоночек срезали. Я никому ни-ни. Так, послухать охота. Ну, брось корежиться.
– Мама, – спрашивает Ося, уже садясь на постели, – мама, а наша кошка – тоже еврей?
Так вот куда искал дорогу таинственный солдат!
– Ты не серчай на меня, что прошлый раз, как ты читал, я в храповицкую ударился, – извиняется он. – Слаб я еще. Голова мутная. А потом, уж больно ты фантастику загнул… А еще я потом поглядел книжку э…
– Кто против царя – сюда! – закричал Степка Гавря. – Эй, монархисты! Сколько вас сушеных на фунт идет?
Мы все оскорблены в лучших чувствах. Действительно! Не царский режим, чтобы списывать!
Класс отбивал торжественную дробь на партах. «Камчатка» играла отбой. Парты отступали.
Абрамкин обиделся окончательно, нахлобучил шапку и сердито захлопнул за собой дверь.
Чубарьков подошел к трупу. Он взглянул и, узнав, покачал головой.
– Давай пять с плюсом! – сказал он и крепко пожал школьнику руку.
Точеные лакированные фигурки предоставляли неограниченные возможности использования их для самых разнообразных и заманчивых игр. Пешки, например, могли отлично нести обязанности солдатиков и кеглей. …
В Швамбрании, в стране наполовину сказочной, все дела красил и венчал благополучный финал. И мы пришли к выводу, что люди бы жили гораздо веселее и счастливее, если бы, живя подобно нам, играли в ска…
– Сейчас будет, то есть состоится, борьба между двумя силачами: Анфисовым (первая ступень) и Федоровым (вторая ступень). Борьба бессрочная, честная, без отдыха и волынки, решительная, до результата… …
В учебнике русской истории подобные предупреж-дения посылал своим врагам не то Ярослав, не то Святослав. «Иду на вы» – телеграфировал великий князь каким-нибудь там печенегам или половцам и мчался «о…
В руках у Бамбуки маленькая книжечка. На ней написано: «Ключ и подробные решения ко всем задачам задачника Шапошникова и Вальцева. Часть 2-я».
– Доктор, – сказал он, – словаря третий том я кончаю, а все галах… Бурлацкая моя жизнь. И точка.
– Не подходите ближе! – вопила она. – От вас, пардон, несет.
На этом, собственно, кончается рассказ о последней Золушке.
Директора выгнали, и Шурка считал свою миссию выполненной. Но тут сидели преподаватели, родители, наконец, новый директор, и уйти просто так, казалось ему, было невозможно. И Шурка заготовил длинную …
– Кто это там в окно загляделся? Мартыненко, ну-ка, повторите, что я сейчас сказал.
Кривизна нашей подножной планеты очень беспокоила Оську. Он сам стремился безоговорочно убедиться в ее круглости. Хорошо еще, что мы не были знакомы в то время с Маяковским, иначе погибли бы Оськины …
Он подхватил Оську и втянул его в окно. Через секунду галерея обрушилась. Она осела, как лавина, грохоча и подымая клубы снега,
Рассказывают, что утром, пока полиция еще не сняла бот с крыльца, приезжала хуторянка – услышав о приказе, решила попытать счастья, но нога не полезла.
А в школе происходят такие громкие дела, что лошади на улице пугливо косят глаза на нас или шарахаются на другую сторону улицы. Целый день гремит в школе «собачья полька»: одним пальцем – до! ре! ре!…
– Послушай, – сказал Чубарьков равнодушно, – эта самая… товарищ Дина… она тебе кто? Сестра, что ль?
– Отпустите сейчас же веревку! – закричал я. – Чего вы ее держите?.. Самодержавец какой… Вы не имеете права!
Но Гамбит упрямо вымахивал вдоль по ночной улице.
– Всю бы ты нам музыку изгадил, – сказал комиссар, ставя Оську на землю.
Вообще мир для нас – это бухта, заставленная пароходами, жизнь – сплошная навигация, каждый день – рейс. Все швамбраны, само собой понятно, – мореходы и водники. У каждого во дворе ошвартован свой па…
– Приготовились! – взывает Форсунов. – Внимание!
– Ну, товарищи, – сказал Костя Жук, – значит ночуем в собачьем ящике. Факт!
Класс грохнул. Гавря, торжествуя, сел. С того дня Тараканиуса в классе и всюду встречали три громадные буквы «Е». Они глядели с классной доски, с кафедры, с сиденья его стула, со спины его шубы, с дв…
Даже Оська признал ее красавицей. Она носила настоящую матроску, подаренную ей знакомым кронштадтским моряком, и это нам нравилось. Мы водили ее по Покровску. Мы показывали ей наши развалины. Но об э…
Потом вышел главный батюшка и стал изображать, будто он бог. Он был, как потом рассказывал всем Оська, в большой золотой распашонке, а через голову надел длинную слюнявку, тоже всю золотую. Он стал п…
Восемь записей этих скрывают в себе скандальную и трагическую историю, взволновавшую в свое время весь город. Но никому не известны развязка этой истории, ее конец и истинные участники. В кондуите ни…
Самым серьезным и постоянным противником Ось-ки был валик-подушка с большого дивана. И часто в детской разыгрывались такие сцены.
– Сразу видно интеллигентного человека, – решили подглядывавшие тетки и вошли приветствовать жильца.
– Вскроем письмо, господа! – кричит земский. И вдруг в зале появляется носатый незнакомец с длинными усами.
Занятия уже начались. Заполнилась первая страница гимназического дневника. Повернулись первые страницы учебника, открывшие массу важного и интересного. Я чувствовал себя весьма ученым. Пароходик «Кле…
– Без пяти минут? – язвительно спросил Оська.
Мама взяла широкий аккорд. Но пианино не отозвалось с прежней звонкостью. Звук получился глухой, чуть слышный. Он пронесся и замер, как очень далекий гром.
«Кого любишь, поцелуй. Ой-ли-луя, поцелуй».
– А вы кто? Главный чекист? Да? Велите ему, чтоб он отдал бумажки. А то рисовали, рисовали…
– Видишь, какая она счастливая? – сказал алхимик. – Она попробовала первые капли эликсира мировой радости… Это Аграфена… то бишь, Агриппина, царица швамбранская… Мы коронуем ее, венчаем на престол… У…
Нет! Идет письменная. И не страшно. Александр Карлович ободряюще подмигивает из-за стола. Мы помним, помним! Мы рассуждаем. Все очень просто. Два путешественника А и Б. А и Б сидели на трубе… (Не то,…
Самым главным негодяем Швамбрании был кровожадный граф Уродонал Шателена. В то время во всех журналах рекламировался «Уродонал Шателена», модное лекарство от камней в почках и печени. На объявлениях …
– Тихай! – командует Оська отгудев. – Бросай чалку!
– Я хочу быть матросом революции, – сказал я.
Солнце поскользнулось, ожгло окна напротив, плюхнулось в большую лужу и оттуда радужно подмигнуло веселым гимназистам.
– Э-мюэ… Эта? – спросил старичок, тыкая пальцем в склоненную лысину.
– Я, товарищи, польки не играю, – строго сказала мама, – это вы уж сына попросите.
– Не фулиган, а выборный, – обиделся Степка. – Что? Еще за царя небось? Эх вы, темнота!
– задним левым углом класса, и «двоечным» – передним правым, существовали по диагонали самые дружеские отношения на основе подсказа и сдувания.
Мы с Оськой, взявшись за руки, гордо вышли из грохочущей комнаты.
– Степка сказал еще, что он граф и есть такое ружье, – помогает мне догадываться Оська.
– Вот, – изрек Оська, – вот место, где земля закругляется.
Спасибо эпохе! Размозжен быт, заросший седалищными мозолями. Нам крепко наподдали… Пришлось соответствующим местом убедиться, что Земля поката.
– Выбираться вам придется, товарищ доктор, – сказал комендант, – фактически съезжать с квартиры. Тратрчок расширяется. Недостаток местов. Извините за беспокойство, но придется в двухдневном порядке…
Царь Бренабор № 4 был довольно покладистым малым, но все же это был монарх, и никто из нас не пожелал воплощаться в него. Оставаться же простыми смертными швамбранами не хотелось. Тогда Бренабор усын…
– Боже мой! Кто из нас в душе не коммунист? – говорили тетки.
«Господи! Ответственный работник, диаматчик, Беркли и Юма прорабатывает, никогда ни одного тезиса не спутает, а вот вместо мадаполама
Раненых поместили в новеньком лазарете в бывшей приходской школе. Там хозяйничали запыхавшиеся дамы. Тут же в большой палате был устроен торжественный концерт. Умытые, свежевыбритые, надушенные фронт…
Тут мечты обрывались, как лента в кино. Как стать матросом революции, этого я не знал. И мама бы не пустила…
Да… Вот как… Вот как.. Вот какие вещи происходят, оказывается…
– Брось! Правильно! – сказал Биндюг. – У нас на хуторе коммуна все поразоряла.
Иогогонцы, неловко толпясь, вышли в сени. Они долго и тщательно вытирали там ноги. Потом они повесили свои шапки на вешалку.
Костюм был прекрасно выполнен в форме почтового конверта с настоящими марками, штемпелями и остроумным адресом.
«Молодец парень! – сказал бы Степка. – Так и должен действовать матрос революции».
– Мое почтение, – сказал он. – Извиняюсь за неуместность, что не в черед. По революционному долгу, товарищ доктор… Я, извиняюсь, к вам как комендант города…
Из кармана Венькиной шинели торчат обрезанные провода и упорно поблескивает кнопка.
– Ошибаешься, юноша! Брешешь. Гимназист – существо неодушевленное.
Директор, незаметный в углу, распилил тишину своим плоским голосом. Директор был зелен от абажура и злости. Он оправдывался.
И он стал сверкать очами. А Уродонал Шателена объявил нам через рупор войну. Вышел морской бой. Корабли наши и ихние налетели друг на друга и хотели устроить абордаж. Но началась настоящая Ходынка, к…
Вечером по комнате с убитым лицом бродила мама. Чтоб не терять мелких вещей и не тратить время на их поиски, мама записала на особом листке, что где лежит. Теперь она уже второй час искала эту самую …
А в душе этажи тихонько презирали друг друга.
Оська добавил: сахар находят в керосине, который брызгается из-под земли.
– Только начали! – еще тише говорит Форсунов.
– Тихо! У меня слабый голос. И запевает «Марсельезу».
Переезд совпал с новыми пертурбациями в Швамбрании. Произошли опять значительные сдвиги этого острова, блуждающего в поисках единой всеобщей истины. После посещения Чека мы уже были близки к цели наш…
Может быть, это Лабанда сам выдумал, не знаю. Но факт: убили. Погиб Гавря Степан, по прозванию Атлантида. Не увидит он меня матросом революции. Я не выйду встречать его в латаных валенках, с прелой с…
– Я нарочно посадил судно на мель, чтобы спасти часть груза…
– Клавдюшка, – говорит она, растерянно теребя конверт, – от Петруньки пришло. Попроси уж молодого человека устно прочесть. Как он там жив… Господи…
– Я, кажется, за свободу… – задумчиво протянула Лисичка. – А вы как, девочки?
В качестве корабельного наставника с нами плыл неизменный Джек, Спутник Моряков.
– От кого ты слыхал это слово? – спросил в затруднении самолюбивый латинист.
Однако они ухитрились вырваться на улицу. Увлекшись, мы вылетели за ними и попали в засаду.
В бараках пороли солдат. В офицерском собрании какой-то прапорщик назвал другого армянской мордой. Оскорбленный выстрелил в обидчика и убил его наповал. Раненых везли с фронта как попало и клали уже …
Продовольственный отдел Московского совета Раб. и Красноармейских депутатов доводит до сведения населения г. Москвы, что завтра, 30 августа, хлеб по основным карточкам выдаваться не будет… По корешку…
– Понял, в чем тут дело? – спросила мама.
Город Покровск раньше был слободой. Слобода Покровская. Слобода была богатая. На всю Россию торговала хлебом. На берегу Волги стояли громадные, пятиэтажные деревянные, с теремками, амбары. Миллионы п…
И, оправдываясь, я рассказал Степке всю правду о стране вулканического происхождения, Я звал атлантов стать союзниками швамбран.
– Ну, иди, иди, накланялся! – засмеялся старичок и, взяв из угла щетку, пошел подметать коридор.
– Мы в аптеку идем, – сказал Степка, – вот это докторов сын. Пропустите.
– Папа, – кричит Оська, – а нам тут полицейский честь отдал за рубль!
Театр был спасен. Но не успел упасть занавес, как соседи набросились на меня. Они кричали, что мальчишек нельзя пускать в театр. Они твердили, что я мог обождать со своим дурацким криком, а теперь во…
Тут взгляд Цап-Царапыча упал на наш выезд.
Директор Ювенал Богданович Стомолицкий был худ, высок, несгибаем и тщательно выутюжен. Глаза у него были круглые, тяжелые, оловянные. За это прозвали его «Рыбий Глаз».
Дамы почему-то обычно обижались, но дорогу давали.
– «Гляделки»? – задумался я. – Как по-твоему, Степка?
И проигравшие заползали спать под грузовики.
– Аллюра-шкидла! Да какие тут к чертям телеграммы! – перебил его Рекрут. – Нет, тут надо поварить котелком. Иесь!
– Царь, – спокойно и нагло заявил Степка.
Холодно. Тоскливо. Очень хочется пойти в библиотеку, поработать с ребятами, разобрать книги, потолковать о сегодняшней газете. Но мне все еще неловко показываться туда после разгрома Швамбрании. А чт…
– Ясно. Он хоть и свой, а насчет дисциплины – ой-ой-ой! Держись! Если уедет…
Сказки оканчивались благополучно. Судомойки становились принцессами, спящие красавицы просыпались, ведьмы гибли, мнимые сироты обретали родителей… На последней странице играли свадьбу, на которой мед…
– Ой, простите, это я спутал нечаянно! – извинился Оська. – Я вовсе хотел сказать – маленький-удаленький.
– Дозвольте сказать… Господин доктор, и уважаемые господа дамочки, и сестрицы, и подобные… Мы, значит, через все это… ваши милости… очень к вам благодарны. Только бы… нам, виноват, извините, маленько…
Мы хотели много знать и еще больше уметь. Но начальство разрешало нам знать лишь то, что было в гимназических учебниках и вздорных легендах, а уметь мы совсем ничего не умели. Этому нас еще не научил…
– Своих!!?! – кричит Лабанда и бьет Биндюга в лицо.
Как вы поживаете? Мы поживаем ничего, слава богу, вчера у нас вышло сильное землетрясение, и три вулкана извергнулись. Потом был еще сильный пожар во дворце и сильное наводнение. А на той неделе полу…
– Что это за игра, где никто не умирает? – доказывал Оська. – Живут без конца!.. Пусть умрет кого жалко.
За Матчишем простирались дремучие мужественные леса. (Таких лесов, конечно, не бывает. Про леса иногда говорят, что они девственны. Но адмирал был женоненавистник.) В мужественных лесах мы охотились …
– Книжку он просил какую-нибудь почитать. Я уж заходил к вам, да братишка без тебя не дает. Дашь? Я снесу…
– Тебя не спрашивают! – говорит, начиная догадываться, директор. – Скверные мальчишки!.. Геннадий Алексеевич, будьте добры ко мне в кабинет!
– Здорово вытянулся, – говорит он и знакомым жестом ущемляет мне нос.
Мы двигались, сторонясь холодных вещей. Вещи хватали наше тепло. Установили дежурство истопников. Утром дежурный, кляцая зубами, выползал из-под горы одеял и портьер. Реомюр стыл на четырех. Дежурный…
В коридоре парами стоят классы. Жесткие, о серебряными краями воротники мундиров врезаются в шею. Тишина. Ладан. Духота. Батюшка, тот самый, который на уроках закона божьего бьет гимназистов корешком…
– Станем же на четвереньки, милые мои троглодиты, – веселился Э-мюэ, – и вознесем мохнатый вой извечной ночи, в которую мы впадем… Уы! У-у-у-ы-ы-ы!!!
– Знаю, – отвечал Оська. – Бог – это на кухне у Аннушки висит… в углу. Христос Воскрес его фамилия…
Затем о значении науки я услышал в гимназии. Но могущество науки здесь не доказывалось так наглядно, как в Аннушкином фокусе. С кафедры низвергалась и запорашивала наши головы наука, сухая и неперева…
– А-а, господин лейб-городовой, – приветствовал его Пукис, – вы до меня? Чем могу быть нужным?
– Особый отдел, пожалуйста, – сказал особым голосом папа. – Занято? Тогда соедините меня с Чека.
Семья у нас была почти безбожная. Папа говорил, что бог вряд ли есть, а мама говорила, что бог – это природа, но может наказать. Бог возник когда-то из ночных причитаний няньки, потом он вошел в квар…
– Тетя! – спросил он. – Тетя, а зачем на вас борода?
Окончательно я покорил Таю, когда, нацепив бумажные эполеты, заявил, что иду на войну с Пилигвинией и привезу ей трофей.
Комиссар ничего не сказал. Он что-то черкнул в блокноте и быстро вышел.
С тех пор я боялся близко подходить к забору. Поэтому, когда ребята выбрали меня делегатом на женский двор, я вспомнил «Гала-Петер», начальницу, розовый бантик и отказался.
На борту баржи краснела надпись: «Война до победного конца». Из-под нее предательски просвечивало замазанное «За веру, царя…» Все служащие баржи, от водолива до матросов, были георгиевскими кавалерам…
– И я не знаю, – говорит Ося. – И папа не знает, и дядя. Никто.
В нашей каюте пахло по-солдатски от моего новенького ранца. Через день начинались занятия в гимназии.
– Дурындас! На камфоре мы его держим. Понятно? Инъекции делаем, уколы, каждые шесть часов. Сердце у него не справляется, – объясняет папа, повернувшись уже ко мне и вытирая вафельным полотенцем руки.…
А Мите и еще троим товарищам «за неуместное, порочащее учебное заведение, дерзкое озорство и недостойное поведение в публичном месте» был объявлен выговор и сбавлены отметки в поведении. Таков эпилог…
Ленин ранен!.. Ленин! Самый главный человек, который взялся уничтожить все списки мировых несправедливостей, и он ранен!!!
В амбарном городке вымирают голуби. Ветер шуршит в пустых амбарах страшным словом «разруха».
Троглодиты затопали ногами и требовательно грохнули партами.
…Школа гудела. На полу в классе лежали, опершись на локти, «внучки» и несколько наших ребят.
– Ну, народ такой… Бывают разные: русские, например, американцы, китайцы. Немцы еще, французы. А есть евреи.
– Так слушайте же, братья швамбране! – воскликнул Кириков. – Я последний алхимик на земле. Я – Дон-Кихот науки, а это мой верный оруженосец. Я открыл эликсир мировой радости. Он делает всех больных з…
– Вот тебе и царь… Поперли. Так и надо! Зачем войну сделал?
«И у нас будут мускулы, мостовые и кино каждый день…» Пока сказка сказывалась, дело делалось. Больница ослепила меня блеском окон, полов, инструментов.
Зимой нас вместе с женской гимназией водили в военный городок, чтоб показать примерный бой.
К берегу быстро подходил пароход. Пароход назывался «Тамара». Он уверенно шлепал по воде плицами колес. Под носом у «Тамары» росли сивые пушистые усы пены. Красный флаг стремился оторваться от мачты.…
Мы были уже на середине площади, а с крыльца Тратрчока все доносились аплодисменты. Мама скромно прислушивалась к ним.
– Сядьте, вы, фигура! – сказал Кириков. – Троглодиты – это… э-э-эм… э… допотопные пещерные жители, первобытные люди, наши, э-мюэ, пра – пра – пра-пра родители, предки… ну-с, э-мюэ… А вы – молодые тро…
– А я ее, Никита Палыч, эту самую Атлантиду, найду. Ей-бо! Пошукаю трошки в океане, та и найду. Я ныряю дюже глубоко.
Теперь каждый получал большую кружку морковного настоя и два куска рафинада. В Покровске почти не было сахара. Я пил школьный чай несладким и нес драгоценные кусочки домой. Там ждал меня верный Оська…
– Отставить, что папа сказал. У них, у докторов, вся медицина на другой, деликатный, класс рассчитана. А мы знаешь какой породы! Семижильные. Давай не разговаривай много.
§ 18. Воспитанникам средних учебных заведений запрещается с 1 ноября по 1 марта пребывать вне дома после семи часов вечера.
Потом мы поклялись. Кириков поднес к нашим лицам фонарь, и мы торжественно обещали молчать обо всем до смерти.
В сентябре на главной аллее гимназисты затеяли с парнями драку.
– Кирилл Михайлович, пожалуйста, объясните нам насчет вот того, что сейчас в России.
Дом был выстроен когда-то слегка свихнувшимся немцем-богачом по фамилии Угер. Улица произносила: «Угорь». Богач принял это укоренившееся прозвище. Дом Угря был одной из достопримечательностей Покровс…
– Донна Диновна, – кричал кто-то со стремянки, – Лермонтов – это город или название книги?
– Я, как командир бронепоезда, – говорил он, – заявляю, что бойцы, орудия и боеприпасы в полной мере готовы. Задерживает ремонт паровоза. За железнодорожниками – вот за кем дело стало.
– Правильно! – сказали первоступенцы. Я засвистел. Оська загудел. Жюри поссорилось. Анфисов под шумок уложил Федорова.
– Тратрр, тратрр… чок, чок! – вопил я, как кричат обычно погонщики верблюдов.
Человек крапива принялся вынимать из карманов галифе часы, часики, будильники, хронометры, секундомеры… Мы зачарованно взирали на это богатство. Окрестности Квасниковки заполнились тиканием…
Но нет того знакомого удушливого страха, который путал мысли и цифры на старых гимназических экза-менах, когда хотелось руками, зубами зажать лихорадочно и безнадежно истекающее время. А впереди уже …
На другой день я опять навещаю комиссара. И в кармане у меня четыре куска рафинада! Мой школьный паек за сегодня и за день вперед.
Потом я читал нашим «Швамбранию». Это было не совеем обыкновенное чтение. Герои повести вторгались в изложение. Они громогласно обижались и торжествовали, дополняли, опровергали, ссорились с автором …
Зрители окостенели; даже ветер упал во дворе,
– Распишитесь, ваше императорское величество, – говорил почтальон. – Заказное.
– Вандалы – это разбойники, – мрачно пояснил я.
И вдруг из-за угла блеснули в лунном свете два ряда начищенных медных пуговиц, и мы увидели Цап-Царапыча. Гамбит мчался прямо на него.
Царь курил. Мы все расхохотались. Никита Павлович тоже. Вдруг он стал серьезен необычайно и поднял руку. Мы стихли.
– И зачем эти штуки тут понаставлены? – спросил я.
Класс медленно оседал. Учитель попробовал ногой кафедру – ничего, не взрывается – и неуверенно взошел на нее.
– Здравствуйте, буржуазия, – сказал смуглый «внучок» Костя Руденко, по уличному прозвищу Жук, знакомый нам по старым дракам на улице. – Здравствуйте, ребята и девочки, – вежливо сказал Костя Жук.
– Ничего, – утешал он, – насобачишься. Макуху лопаешь? Нет? Закурить есть?… Нема?.. А как мужик яйца на базаре продавал, слышал?
– У меня больные… умирающие… в коридорах валялись на замерзшей моче… в три вершка… Я же врач… и я не могу…
И вот я узнал, что такое «гитик». Простая вывеска расшифровала его. Вывеска оказалась более сведущей, чем учителя гимназии и энциклопедический словарь. Я не мог поверить своим глазам, когда на одном …
– Неохота связываться, – сказал я басом, – а так я чихал на них левой ноздрей через правое плечо.
– А я вот тебя, Лев, царь зверей… прохвост этакий, оставлю без обеда до половины десятого, тогда ты узнаешь, как острить. Постой, постой! – закричал он, как будто я хотел куда-то уйти. – Постой! Это …
Нас доставали гудки волжских пароходов. Они тянулись из далекой глубины ночи, будто нити: одни тонюсенькие и дрожащие, как волосок в электролампочке, другие толстые и тугие, словно басовая струна в р…
И никакие просьбы, никакие мольбы не спасали. Единица!
«…Стомолицкого Ювенала Богдановича отстранить от должности директора гимназии. Временно, до утверждения округом, обязанности директора возложить на инспектора гимназии Николая Ильича Ромашова».
Она стояла рядом со мной, худенькая и задорная. Ни в какой Швамбрании она не нуждалась. Это было ясно. И я зачеркнул в нашей описи мирового неблагополучия пункт третий, последний, о «безземельных реб…
Итак, троглодиты решили объявить Великий всеобщий вселенский хай. Командовал хаем Биндюг. Он пришел в класс немного озабоченный, но спокойный. Школа в это утро застыла в недобром благочинии. Никто не…
Усмехается инспектор. Трясет животом Цап-Царапыч. Заливаются первоклассники. Ревут великовозрастные. Хихикает сторож Петр.
– Прекрасно, – проговорил Цап-Царапыч. – Вот мы сейчас туда все отправимся и там на месте это и выясним. Нуте-с…
Слышно, как мама удивляется, найдя в подсвечнике на пианино окурок собачьей ножки. Папа пошел полоскать горло.
Вещи выглядели непристойно. Даже вечно перпендикулярные умывальники и буфет лежали навзничь, вверх дверцами. Публика глазела на нас. Вся наша интимная домашность была обнародована. Было неловко, и хо…
И вдруг ослепительная идея ударила мне в голову. Она пронизала сумрак «аптечки», как молния, и я не удивился, услышав последовавший вскоре гром (потом оказалось, что это Аннушка на кухне уронила прот…
Внезапный свет бросился на пол между нами. Мы кинулись в разные стороны. Но что-то схватило нас сзади. Мы шлепнулись. Это проклятая веревка поймала нас за пояса и опрокинула на пол. Чья-то рука подтя…
– Сие не юбка, – отвечал поп, – а ряса зовется. Облачен согласно сану. Батюшка я, понял?
Всюду шли собрания, заседания, митинги. Все взрослые занимались политикой. Даже мама была избрана в Совет депутатов от дамского кружка. Папа же был товарищем председателя новой думы. Дума ссорилась с…
– Пошлем жить в эту… как ее… Пи-ли-гвинику, – сказал начальник. – Он ведь тоже выдумал самого себя. Но выдумал гадко и играл в себя на деньги… Ну, покойной ночи, ребятены! Желаю швамбранских снов и д…
Потом, когда глаза наши привыкли, мы видим дверь с дощечкой: «Земский начальник Геннадий Вениаминович Разуданов». – Около новенькая кнопочка звонка. Площадка второго этажа. Кусок лестницы. Внизу, под…
Я жил в столице, загримировавшись в дикого индейца. Но почти накануне восстания Бренабор узнал меня по рассеченной левой брови. Уродонал арестовал меня и предал военному суду.
Директор, сухой, выутюженный и торжественный, как всегда, промерял коридор выутюженными ногами. Зазвякали латунные бляхи. Стихли.
Это было уже невыносимо; Я громко засопел. Класс демонстративно задвигал ногами. Костяшки пальцев стукнули по крышке кафедры.
– Ну, хватит, – сказал Оська, закуривая, – хватит петь эти самые гамадрилы.
– Оставьте вы свои мерки, – говорит, волнуясь, папа. – Мне странно… как можно в такое время корпеть над мелочами? Если бы вы видели, какие лица были у наших, когда они гнали этих… Если бы вы…
Ученику… такому-то… объявлен строжайший выговор с последним предупреждением за злостные хулиганские проступки. Отметка в поведении за четверть 4 – (4 с минусом). Двадцать часов лишения праздника. Пре…
Люди умственного труда подчинялись вещам и ничего не могли с ними поделать. А люди-мастера сами не имели вещей.
Что было делать дальше, никто не знал; устроили один раз в амбарном городке войну между отрядами, но сторожа едва-едва не поколотили нас за это.
Через пять дней главари собрались поздно вечером в шалмане. Несмотря на позднее время, все они явились с тяжелыми ранцами за спиной. А в ранцах, там, где бывал обычно многоводный «Саводник» и брюхаты…
– Что вы, Матре… тьфу! Матрона Мартыновна! Я же некурящий. И потом… пожалуйста… пы-ыжкытэ ла класс?
– Ать-два! Ать-два!.. Левой!.. Шаг равняй…
– Буржуй плешивый, – сказал Степка, высовываясь из-за плеча Форсунова.
– Дура, – говорит Биндюг и хочет что-то вырвать у нее. – Дай, дура! Я же для вас старался. Ну, не хотите, черт с вами. Проигрывайте.
У меня место свободное. Как твое фамилие?.. А мое Фьютингеич – Тпрунтиковский – Чимпарчифаречесалов – Фомин – Трепаковский – По-колено – Синеморе-Переходященский! Повтори без передышки!
– Леля! Вося! – сказал комиссар. – Айда, прокатимся на машине. На автомобиле. Начальник очень просит. Пускай, говорит, Леля и Вося мне о бумажках этих все расскажут. И точка. И я с вами заодно прокат…
Потом папа идет умываться. Мы следуем за ним. Долго, как всегда, очень тщательно моет он мылом свои большие красивые докторские руки, чистит щеточкой коротко обрезанные ногти. Потом папа принимается …
Я открыл уже рот, чтобы сообщить, откуда люстра, но тетка Нэса, как ширма, заслонила меня.
Па базаре голодные бабы в хлебном хвосте избили городского голову. Ночью тревожно выли собаки. Слабо трещали караульные трещотки в неумелых руках самоохранников.
– Есть, – ничего не подозревая, ответил Тараканиус, – есть! Например, вот: длинношеее.
– Какая это Шатрова? – удивилась мама. И Дина рассказала, что она спросила на улице, где здесь квартира доктора. Ей сказали: «Вон дом шатровый. (Дело в том. что дома в провинции называются „флигелями…
Спокойствие и организация. Все должны стойко оставаться на своих постах. Теснее ряды!
– Ювенал Богданыч, они все время икчут и чихают…
Долго идут холодные, медлительные и знобкие ночные часы. Просыпается Оська. Увидя, что на моей кровати сидит Степка, Оська тоже садится на своей постели. Два кулака – Степкин и мой, – показанные ему …
Но вот глобус полностью обернулся. Швамбрании на нем не обнаружено. Вместе с тем замыкается и круг повести, которая тоже совсем не откровение, а всего лишь наглядное пособие.
– Нет мне больше ходу… Амба. И точка… Уйди. Чего глядишь? Уйди, говорю! Что смотришь, докторенок? Плох комиссар. Кончился… Врешь, докторенок! Я еще тебе пошагаю.
– Я лучше, может, уйду? – пробормотал совершенно сбитый с толку учитель.
В Тратрчоке мама сказала, что ей нужно вынуть сверток с интимными письмами, который хранился в пианино. Длинноусый командир понимающе подмигнул. «Письмишки!» – сказал он и разрешил.
– Ну, что вы! – учтиво зашамкал Кириков. – Вы уже целая мамонтша или бронтозавриха.
Я с готовностью наливаю из чайника себе полную кружку настоя, делаю глоток и – ничего не понимаю… Густой, как патока, сладчайший, приторный сироп липнет мне на губы. Потом, кажется, я начинаю догадыв…
Потом выяснилось, что скауты мои делали «добрые дела» таким манером: они ночью пробирались к какому-нибудь целехонькому палисаднику и ломали его. А утром те же ребята появлялись в роли благодетелей и…
– Так. Отлично, – сказал резко и сухо директор, словно щепка треснула,
Двор женской гимназии был отделен от нашего двора высоким забором. В заборе были щели. Сквозь них на переменах передавались записочки гимназисткам. Учителя строго следили за тем, чтобы никто не подхо…
Оська шел впереди всех с кошкой в руках. На переднем возу высоко вверху, как раджа на слоне, сидела Аннушка. Ее опахивал лист пальмы. Аннушка держала чучело филина. Далее следовал я. Я нес драгоценны…
– Мне все насквозь известно, – отвечал крапивный человек.
– Як же вы, господа педагоги, можете такое самоправство чинить? Се, я кажу, трошки неладно. Негоже так. Допрежь у округа спросить треба… А Ювенал Богданович сполнял закон форменно. Мы бачили, шо при …
– Не знаю, – говорит солдат. – Ну, скажи, кто?
– Ол райт, – говорит анонимочка. – Спик инг-лиш?
У мамы в спальне, на столе, за зеркалом, стоял красивый, всеми забытый грот, сделанный из ракушек. Маленькие решетчатые медные дверцы закрывали вход в уютную пещерочку. Она пустовала. Туда мы решили …
На крыльцо с шумом и хохотом вылетели гимназисты.
Я заплатил какой-то фант. Клавдя привернула лампы в комнате.
Мы были еще несколько раз гостями алхимика. Алхимик Кириков и его ассистент Филенкин оказались при свете людьми очень гостеприимными. Они посвящали нас в свои успехи и с охотой слушали наши швамбранс…
Две вещи уже давно занимали и мучили меня. Несколько лег я пытался понять их истинное предназначение. Это были: старый локомотив, вросший в землю на Скучной улице, и таинственное слово «гитик», упоми…
– Мы таких глупых и никчемных книг не держим, – сказала Дина, – а у нас есть вещи гораздо интереснее. Вот, я вижу, вы парни боевые. А у нас каждый читатель – хозяин библиотеки. Хотите быть «боевой др…
Тетки испуганно стихли. Но тишина, наступившая в разом опустевшей квартире, угнетала еще хуже. Я стиснул кулаки. Походкой главного мужчины я вышел из комнаты.
– Попить, – тихо произносит комиссар, не раскрывая бледных век, глубоко закатившихся в темных глазных впадинах.
Всех гимназистов Ромашов делил на «козлищ» и «агнцев». Так я знакомил нового преподавателя с классом.
Маленький старичок в мундире с медалью пошел мне навстречу. Он показался мне серьезным и рассерженным, как все в этот день. Помня, что говорила мне мама, я щелкнул каблуками и низко поклонился, сняв …
– Оська, – сказал я смиренно, – в книге много ошибок. Я сам это чувствую, но не умею еще испра-вить их. И не торопи меня. Все это надо пережечь в себе. Мне уже самому горько быть Джеком, спутником ко…
– Какая же ночь, когда электричество всюду проведут? – вскочил Степка Атлантида.
Бот был накрепко привинчен шурупами к ступенькам крыльца.
– Помню, Лабанда, – сказал учитель. – Отлично помню. У вас безусловно есть математическая жилка. Только лодырь вы.
Вчера один поезд вырвался из заносов. Я побежал встречать его. Поезд подошел. Стал. Никто не выходил из вагонов… Это был поезд мертвых. Больные померзли в дороге. Трупы складывали на перроне.
– Мама, – сказал я, вдруг догадавшись, – модератор!..
Можно убедиться, что земля поката, – сядь на собственные ягодицы и катись!
Нас отвели в штаб. Там мы встретили других наших ночных искателей касторки.
– Тараканиус плывет! – закричал дежурный и кинулся за парту.
– А вот так, – проговорил Оська, снова устраиваясь на колени к Чубарькову. – Вот вы положите сюда вашу руку, а я буду вас ударять. А вы должны руку убирать, чтобы я не попал. Как не попаду, тогда вы …
– Предъявь, – сказал часовой и долго смотрел на плакаты, развернутые мною.
Биндюг ждал, словно под удар наклонив голову, но Цап-Царапыч молчал. Козодав, убоявшись Биндюговых кулаков, вырезал и его из списка.
От ребят все чаще стало пахнуть опять табаком.
– Не смейте никто подходить!.. Вши… Я вшивый… Умыться сначала… И поесть… Картошки бы…
– А как это – свобода? – спросила Лисичка.
– Так умри же, несчастная! – крикнул отец.
– У нас завтра утром будет варфоломеевская ночь, – шепотом сообщил я ночью Оське.
И где-то уже заливался полицейский свисток. Как у них там потом все выяснилось, мы не пытались разузнать… Но и сам наш надзиратель после каникул ни слова не сказал нам о ночном происшествии. Так нача…
– Кто не встречается, товарищ Чубарьков? – спрашиваю я.
– Господин обер-швейцар! Мне бы так треба видеть господина директора. Дело идет о жизни и наоборот.
Однажды Ла-Базри-де-Базан подпоил комиссара. Чубарьков долго отказывался. Но маркиз уговорил.
– Боже мой! Какая красивая была жизнь! – вздыхали тетки. – Концерты Собинова, альманахи «Шиповник», пятнадцать копеек фунт сахару… А теперь?!
И ловкие приятели быстро упрятали все в мешки.