Вечером, в день спектакля, мы пошли в ГИТИК. Я играл шута. Оська – бессловесного гнома. Оба мы волновались. Гришка Федоров загримировал нас. Зал нетерпеливо гудел за занавесом, опасный, насмешливый, неведомый. Пора было начинать, но не было Степки и Форсунова. Режиссер нервничал, шагая за кулисами.
– А это чья? – спросил он, берясь за следующую.
– А Степка просил вот эту… как ее… забыл. Кристомонтию.
Никогда я еще так не стыдился своей Швамбрании. Динка улыбнулась.
– Удивительно, как облагораживает людей искусство! – говорила потом мама теткам.
В класс вбежал председатель школьного совета Форсунов. За ним, как запоздавшая тень, явился Степка. Троглодиты мигом очутились в двадцатом веке. Мамонты бежали с материка Большого Зуба. Лысина Кирикова померкла.