Все цитаты из книги «Триумфальная арка»
— Хорошо, — сказала она, решившись, но не сдвинулась с места. — Подняться одной наверх… в пустую комнату…
Он встал. Гомес, не сводя глаз с Морозова, отступил на шаг. Затем резко повернулся и пошел к своему столику. Морозов снова сел. Он вздохнул и позвонил официантке.
Равик поднял на свет бокал с прозрачным легким вином Прованса. Прохладный вечер, терраса, потонувшая в грохоте морского прибоя, небо в улыбке закатного солнца, полное колокольного перезвона далеких з…
— Я боюсь его. Он мне угрожает. Грозит застрелить меня.
Женщины, сидевшие в углах зала, удивленно взглянули на него. Затем снова принялись вязать и читать с таким усердием, словно от этого зависела их жизнь. Равик вместе с Финкенштейном поднялся к себе в …
Равик снова прилег, но сон не приходил. Он долго глядел в потолок, где время от времени пробегала красная полоса световой рекламы, зажигавшейся на крыше дома, что стоял наискось через улицу. Он чувст…
Равик снова спустился вниз. Он ничего не мог поделать с собой.
— Почему ты ко мне вечно придираешься? Другие этого не делают. У тебя все вырастает в проблему.
— Я могу подождать у тебя. Успеешь подвезти меня?
— То же, что и со всеми другими. В наши дни мир полон авантюристов поневоле. Их можно встретить в любом отеле для беженцев. И у каждого своя история, которая была бы прямо-таки находкой для Александр…
— Нет, Жоан… Не надо… Так проще. Так лучше.
— Еще нет. Через полчаса. Как я люблю эти полчаса перед уходом в «Шехерезаду». Чего только у меня нет — и кофе, и время, которое кажется мне бесконечным. А сегодня даже и ты. У меня и кальвадос есть.
— Ну и оставались бы у себя в Германии, — буркнул Леваль. — Не так уж там страшно. Многое преувеличивают…
— Сестра говорит, этого далеко не достаточно.
Внезапно над городом тяжело прогрохотал гром. По листве забарабанили тяжелые капли. Равик встал. Он видел, как улица вскипела фонтанчиками черного серебра. Дождь запел, теплые крупные капли били ему …
— Ловко это у вас получается, — сказал полицейский.
Женщина улыбнулась. Она так густо накрасилась и напудрилась, что улыбка у нее обозначалась только в уголках рта, а лицо походило на сплошную белую маску.
— Господи, да она умирает, — прошептал мужчина. — Едемте! Она умирает. Я выстрелил в нее!
— Равик!.. Боже мой! Где ты?.. Тебя выпустили? Скажи, где ты находишься?..
— Я все равно не доставлю тебе такого удовольствия. Умру во сне от разрыва сердца. Делаю для этого все от меня зависящее. — Морозов окинул Равика озорным взглядом и встал. — Ну что же, мне пора идти,…
— По телефону ты сказал мне, что придешь, когда освободишься совсем.
— А как же? В нашем деле требуется большой такт. Иначе никак не завоюешь добрую славу. Особенно если имеешь дело с такими клиентами, как наши; они, откровенно говоря, крайне щепетильны в таких вопрос…
Равик отпил глоток кальвадоса и снова лег.
— А разве до сих пор они у тебя были? И все-таки ты жил в Вене, в Цюрихе, в Испании и в Париже. Но теперь тебе пора исчезнуть.
Грузовик подпрыгнул на ходу. Все стояли, тесно прижавшись друг к другу. Почти никто не разговаривал. Машина свернула за угол. Равик посмотрел на фаталиста Зайденбаума.
— К американскому посольству. Он каждый вечер ходит туда. Стоит на улице, смотрит на здание, и все. Потом возвращается.
— Лгунья, — сказал он. — Жалкая лгунья! Ты лжешь, но это еще полбеды. Отвратительнее всего, что ты лжешь так дешево. Такими вещами не шутят.
— Конечно, узнаю, — ответил Равик, понятия не имея, кто она такая. — Как вы поживаете?
— Нет. Оставь меня в покое. Я не один. Не Приеду.
— Возьмите деньги и все, что для вас важно. Быстро. Сейчас не время для сантиментов. Вы должны жить. Для этого деньги и предназначены. Не пропадать же им в полиции.
— Может быть, ты еще и побьешь меня? — сказала она немного спустя.
Девушки, сгорая от любопытства, сгрудились вокруг кассы. Роланда снова нажала на клавиши. Один франк семьдесят пять сантимов.
Равик разорвал паспорт и кредитку в десять марок. Ключи, револьвер и квитанцию на сданный в багаж чемодан он сунул в карман. Может быть, чемодан придется забрать, чтобы в Париже не осталось никаких с…
— У страховой компании есть свои врачи, Жанно. Они все проверяют.
— Три недели. Три недели назад я прибыл из Швейцарии. Меня заставили перейти границу. Вы же знаете, что без документов мы нигде не имеем права жить, а большинство из нас пока еще не в силах решиться …
— Врача! — неожиданно донеслось из задних рядов толпы, обступившей их плотным кольцом.
— Абсент действительно запрещен, — сказал Равик. — А «перно» совершенно безвреден. Абсент вызывает бесплодие, а не импотенцию. Потому его и запретили. «Перно» — это анисовая водка. По вкусу напоминае…
— Оно и видно… А вот и следующий. Настоящая процессия. Кто же на сей раз? Уж не сам ли Франко?
— Вот сволочь! Вот сволочь проклятая! Я сразу ему не поверила… Гадина холеная! Я, мол, студент, я здоров… кому, мол, как не мне, знать… учится на медицинском… Кобель паршивый!
— Когда станет слишком больно, дай мне достаточную дозу. Достаточную для того, чтобы… все сразу кончилось… Ты должен это сделать… даже если я не захочу или потеряю сознание… Это мое последнее желание…
— У вас нет ночных рубашек? Могу прислать из клиники.
— Да, мне! — сказал Морозов. — Я… — на мгновение он запнулся. — Сегодня я впервые почувствовал себя старым.
Женщина беззвучно пошевелила губами. Ее веки затрепетали, как бабочки. Смертельно усталые, серые мотыльки, подумал Равик. И тут же: до чего все-таки я глуп! Мне давно пора убираться отсюда!
— Вот что, Ева, сегодня мы чуть-чуть облегчим свою жизнь… Купите себе шляпку. Или шерстяную кофточку.
Равик пожал плечами. Вебер сказал ему, что Дюран получит за операцию десять тысяч франков. Если не договориться заранее о гонораре, Дюран даст ему двести франков — и дело с концом. Именно так было в …
— Ты, наверно, не обратил на него внимания. Но я, конечно, не сказала, что в тот вечер ты забежал к нам на минутку.
Мужчина с черным от щетины лицом промычал что-то невразумительное.
— Нет, Борис. К тому времени, когда ты освободишься, я уже, наверное, буду спать. А в восемь у меня операция.
Со стороны улицы Камброн донесся звук выстрела. Полицейские вскочили на велосипеды. Какая-то женщина резко вскрикнула. По толпе прокатился ропот. Несколько человек пустились бежать. Нажимая на педали…
— Я и сейчас не обманываю тебя. Нисколько не обманываю, Равик. Я позвонила тебе потому, что действительно боялась. Хорошо еще, что я успела вытолкнуть его за дверь и запереться. Он без конца стучался…
У пациента было круглое жирное брюшко и тоненькие руки и ноги. Равик случайно узнал, кого ему предстоит оперировать. То был некий Леваль, ведавший делами эмигрантов. Вебер рассказал об этом Равику ка…
— Пришлось начать. Обычное выскабливание снизу оказалось невозможно. А теперь получается уже совсем другая операция. Удалить матку — это не то, что выскоблить плод.
— А я что делаю? Мостовые как маслом смазаны, будь они неладны! А зачем вы, собственно, спрашиваете, если все равно не хотите меня слушать?
Теперь она была совсем другой. Как быстро она утешается, — подумал он. А почему бы и нет? Ей кажется, что она добилась своего, если даже и не останется здесь.
Я знаю один чудесный особняк, прямо в Булонском лесу. У хозяйки такие манеры, что с ней не могли бы соперничать даже герцогини. Все в высшей мере благопристойно и элегантно. Во всем соблюдается полны…
— Неправда, — ответил Равик. — Вам здорово повезло.
— Я? — повторил Равик. — Что ты знаешь обо мне? Что знаешь ты о человеке, в чью жизнь, и без того шаткую, внезапно врывается любовь? Как дешево стоят в сравнении со всем этим твои жалкие восторги! Ко…
Появилась группа американцев. Громко разговаривая, они шли медленно и спокойно. Куда спешить — в запасе у них сколько угодно времени. Они уезжали по настоянию посольства и оживленно это обсуждали. Во…
— Вера легко ведет к фанатизму. Вот почему во имя религии пролито столько крови. — Он усмехнулся, не скрывая издевки. — Терпимость — дочь сомнения, Эжени. Ведь при всей вашей религиозности вы куда бо…
Щелкнул затвор фотоаппарата. Какой-то человек в шляпе, сдвинутой на затылок, улыбнулся.
— Неужели ты не понимаешь? — спросила она.
— Правительство должно в первую очередь позаботиться о нескольких миллионах безработных. И такое положение не только во Франции. Везде одно и то же. — Равик встал. — Прощайте, Вебер. Через два часа я…
— Почти никаких, — осторожно ответил Равик.
— Я говорил с доктором Вебером. Он обещал мне десять процентов. Пошлет компании счет за все расходы. Она оплатит, а он даст мне десять процентов наличными.
— Коктейль с шампанским угодно? — тут же деловито осведомился он, хотя его все еще одолевала дремота.
— Ты прав, не стоило. Я только хотел показать тебе, что время, ставшее прошлым, утрачивает в сознании людей всякую реальность. Оно утешает, пугает и внушает безразличие. Поручика Бельского из Преобра…
Любовь! Что только не прикрывается ее именем! Тут и влечение к сладостно нежному телу, и величайшее смятение духа; простое желание иметь семью; потрясение, испытываемое при вести о чьей-то смерти; ис…
— Да нет. Просто никогда в жизни ничего крепче не пила.
— Аристократия отбыла, — сказал Зайденбаум. — Теперь здесь остались одни лишь приговоренные к пожизненному заключению и к смертной казни. Избранный народ! Любимцы Иеговы. Специально предназначенные д…
— Теперь есть все. Даже сад — гвоздики на окне у Визенхофа. И птицы во дворе на каштане.
Равик взглянул на сестру, имевшую определенные обязанности. Она бесстрашно встретила его взгляд. Очки в никелевой оправе придавали ее пустому лицу выражение полной неприступности. Оба они были людьми…
— Это любовь, — сказала она затем и блаженно говела плечами.
— Да. Возвращаюсь домой. Мадам уже предупреждена. Она страшно злится, но в общем все понимает. Меня заменит Жанетта. Ввожу ее в курс дела. — Роланда рассмеялась. — Бедная мадам! В этом году ей так хо…
Удивительно, подумал Равик. Она мелет страшную чушь, какую на протяжении веков до нее мололи все женщины. Но лицо ее от этого ничуть не меняется. Пожалуй, оно становится еще прекраснее. Амазонка с гл…
— Каким образом? — Она бросила на него быстрый взгляд. Выражение ее лица изменилось. — Неужели эти штуки чего-нибудь стоят? Впрочем, очень часто именно такие вещи как раз и в цене! — Было видно, как …
— Счастье начинается тобой и тобой же кончится, — сказала Жоан. — Это же так просто.
— Я говорю глупости. Извините. — Он забыл прикурить. — Войны не будет, Равик. Война просто невозможна. Все это — одни крикливые угрозы! В последнюю минуту что-нибудь да произойдет. — Он немного помол…
— Ну что вы, Кэт, что вы! О чем тут говорить… А теперь поспите еще, если можете. Почувствуете боль — зовите сестру. Я выпишу таблетки. После обеда зайду снова.
Этого только не хватало, подумал он. В одном и том же отеле! Я не сиделка для больных. И потом… может быть, она считает, будто у меня уже есть какие-то обязательства перед ней? Ведь и так бывает.
— Думаю, что нет. По крайней мере, так мне кажется. Иначе я встречал бы ее в «Шехерезаде».
Она извлекла из выреза платья смятый клочок материи. Цветы на желтом фоне.
— Я посмотрел на часы до того, как задремал. Мы едем не меньше получаса.
Огонек в пещере его ладоней погас. Он бросил спичку. В листве повисли сумерки, занимался рассвет. Серебряная паутина, поддерживаемая пиччикато пробуждающихся воробьев. Он удивленно оглянулся. Что-то …
— Жаль, что у тебя нет такой квартиры, — сказала она. — Тут чувствуешь себя совсем иначе. Это не то что жалкие гостиничные номера.
— Нет, — грубо ответил он. — Я понимаю лишь одно: ты хочешь жить с двумя мужчинами одновременно.
— Я ничего не забываю, ни одного лица, ни одной встречи. Не могу себе этого позволить. Профессия!
Равик обтерся и с минуту стоял в нерешительности. Странно, с чего это вдруг нашло на него? Тень… Ничто… Быть может, всему виной то, что он побывал у Кэт Хэгстрем? Или слова, сказанные Жоан в такси? О…
— Господа из враждебного лагеря. Многие из них уже жили здесь. С тех пор прошло немало времени, и кое-кого, конечно, убили. Но остальные находились в Биаррице и в Сен-Жан-де-Люз, дожидаясь, пока осво…
Она посмотрела на него, но ничего не сказала.
— Боюсь, ничего из этого не получится. Антрепренеры все на один манер. Тут рекомендации мало помогают.
— Почему мне так не по себе? Ведь две недели назад я развелась. Надо бы радоваться. А я такая усталая. Все повторяется, Равик. Почему?
Не дожидаясь ответа, он склонился над шахматной доской. С минуту Наварро постоял в нерешительности, затем удалился.
— Я разучился искать себе партнеров. Вот ваш «арманьяк». Салют!
— Свет горит, мамочка. Ты только посмотри, даже свечи на столе! — Он достал карманный фонарик и посветил им в ярко освещенные углы комнаты. — В углах ничего нет, посмотри, вот я свечу фонариком. Ниче…
— Свидетели, — сказал он. — Важно иметь свидетелей. Они есть?
— Понимаешь? — удивленно переспросила она. Ее взгляд потух, плечи поникли. — Зачем же ты мучаешь меня, если понимаешь? — устало добавила она.
Оркестр заиграл блюз. Более убогой музыки невозможно было вообразить, однако несколько пар все же начали танцевать. Жоан Маду поднялась и направилась к выходу. Она шла так, словно ресторан был пуст. …
— Сразу всего не унести, — озабоченно сказала сестра. — Слишком тяжело. Сперва захвачу радиолу, а потом пластинки. Чудесная штука. С ней впору открыть собственное кафе.
— Попробуйте. Это вкуснее, чем лангусты… А теперь Pate Maison. С корочкой белого хлеба… Вот видите, как хорошо… Еще немного вина. Легкого, терпкого и холодного.
— Шахматы! — она отошла от двери. — Шахматы! Как же так?.. Разве можно играть в шахматы, когда?..
Вместо ответа она молча повернулась и показала свой могучий зад. Он был весь в синих кровоподтеках. Видимо, кто-то ее здорово отлупил.
Роланда испытующе посмотрела на него. Он с трудом овладел собой.
— Посоветовали лежать в постели, а если до завтра не пройдет, чтобы, ради Бога, не вставала.
Морозов поднял рюмку и увидел, что она пуста. Он подозвал кельнера.
— Нет. Я полностью согласен с Зайденбаумом. Он взял чемоданы и поднялся по лестнице. На площадке этажа, где жили Гольдберги, его обогнал старый еврей в черном сюртуке, с бородой и пейсами, с лицом би…
— Ладно. Тогда хоть объясню ему, в чем дело. Равик приблизился и сказал несколько слов шоферу. Тот расплылся в чудесной улыбке, помахал Жоан с галантностью, на какую способен только француз, и уехал.
— Ничего, времени у нас достаточно, — успокаивал Жан всполошившихся беженцев. — Полиция не так легка на подъем.
— Нет. Я пойду. Есть дела. Я вам больше не нужен?
— Это было бы излишней тратой времени, дорогой мой. — Равик расплатился и выпроводил его. Затем налил две рюмки. — Вот! Конечно, это по-варварски примитивно… но в затруднительных ситуациях именно при…
— Что будете пить, Равик? Коньяк или «дюбоннэ»?
Под Сезанном на столике стояла спиртовая горелка, банка кофе, хлеб, горшок с маслом и несколько кульков. Комната была убогой и тесной, но со стен сиял мир искусства во всем своем великолепии.
Постель была неприбрана. Казалось, она еще сохраняла тепло Жоан. На туалетном столике стояли флаконы с духами. Один из стенных шкафов был открыт. В нем висели платья. Ее гардероб заметно пополнился. …
— Не выключайте свет, — торопливо проговорила она.
— Я бы не советовал вам забирать картины, — сказал Равик.
— Жоан, сегодня вечером не приходи ко мне… Не надо… И завтра, пожалуй, тоже… и еще несколько дней…
— А вдруг вы захотите еще поспать? В свежеубранной постели лучше спится.
К столу подошел продавец фисташек. За ним — мальчик с заводными мышками. Крохотные мышки танцевали на мраморной плите столика и проворно взбегали по руке. Снова появился скрипач. Теперь он был в шляп…
Он огляделся. Комната, чемоданы, какие-то вещи, стопка потрепанных книг — немного нужно мужчине, чтобы жить. Когда жизнь так беспокойна, лучше не привыкать к слишком многим вещам. Ведь их всякий раз …
— Есть у вас врач во Флоренции? — спросил Равик.
— Я уже простилась с ними. Сказала, что ты меня ждешь.
Она лежала не шевелясь. Бледное лицо, обескровленные губы, безжизненные стеклянные глаза. Раскрытая грудь. Обнаженная нога, свисающая с кровати.
Равик зашел в ближайшее бистро и сел у окна, чтобы видеть улицу. Он любил бездумно сидеть за столиком и смотреть на прохожих. Париж — единственный в мире город, где можно отлично проводить время, нич…
Она с недоумением посмотрела на него. Ее рот и глаза, казалось, стали совсем плоскими.
— Очевидно, это хозяйка. Как всегда, она действует осторожно и умно.
— Вы позволите? — раздался голос совсем рядом с ним.
Кельнер принес заказанное. Равик осторожно поставил перед женщиной рюмку яблочной водки, пряной и ароматной.
Он знал, что она сказала неправду, но не хотел думать об этом. Он вообще не хотел теперь ни о чем думать. Раньше он бы не поверил, что ее приход успокоит его. Он не понимал, зачем она пришла и чего х…
Равик быстро сделал первый надрез. Кожа раскрылась, как страница книги. Он зафиксировал ее зажимами и стал рассматривать вылезший наружу желтоватый жир.
Равик ничего не ответил. Не отрываясь он смотрел куда-то через улицу. Машины шли в четыре ряда, одна за другой. Пробиться было невозможно. Равик стоял на краю тротуара, подавшись вперед, и не отрывая…
— Да. Только вот этот болван и остался, надоел до смерти. Похотлив, как обезьяна, а наверх ни за что не поднимается. Есть такие типы, сам знаешь. Немец. Впрочем, за вино он заплатил, а мы все равно с…
— Мсье, у нас это не положено. Мы навынос не торгуем…
Кельнер вытер стол и вопросительно посмотрел на Равика.
— Да. — Неожиданно Равик вспомнил разговор его жены с Визенхофом. — Вы хотите немного прогуляться? — спросил он.
— Я не думаю, чтобы дело дошло до войны. — Равик не знал, что еще ответить.
Из «Шехерезады» вышли кельнеры. Ночью они были кавказцами в длинных красных черкесках и высоких мягких сапогах. На рассвете это были просто усталые люди. Они шли домой в своем обычном платье, которое…
— Не с чем поздравлять. Просто она прибыла к нам раньше, чем та, с золотой цепочкой на ноге, помните? Только и всего.
— А сколько стоит рюмка «амер пикон» и кружка пива?
Дюран ничего не ответил. Равик стал удалять жировой слой, чтобы подойти к мышцам. Вот он, повелитель беженцев, подумал он. Этот человек держит сотни человеческих судеб в своей тощей руке, теперь тако…
— Да, это те самые, — заметила Жоан. — «Лоран», зеленые.
— С удовольствием. Сколько вы еще пробудете в Париже?
— Человек велик в своих замыслах, но немощен в их осуществлении. В этом и его беда, и его обаяние.
— Где вы жили? Вы назвали вымышленный адрес.
— Я не могу… мои руки… никогда уже не смогут обнять тебя…
— Не советую. Я жду чемпионку по боксу из Дворца спорта.
— Тогда говори. Говори, пока хватит сил. Выговорись до конца и почувствуешь облегчение. Ты не русский, иначе ты бы это понял.
— Я пришел от Люсьенны Мартинэ. Вы сделали ей аборт.
— Девушки не сумеют оценить его, — сказала мадам.
— Иной. Ночью ты неожиданный. Всегда откуда-нибудь приходишь, и неизвестно откуда.
— Борис, — сказал он. — Не гляди ты на меня, как сиделка, которая опасается, что ее больного вот-вот хватит удар. Я уничтожил скота, он заслуживал участи, худшей в тысячу… нет — во много тысяч раз ху…
— Нет, хороший, — сказал Равик. — За столом вы партнер первоклассный. Не выношу болтливых людей. И тех, кто слишком громко разговаривает.
— Нет, Жоан. Операции не потребовалось. Мы только прочистили рану.
— Ты слишком много говоришь. — Морозов встал. — Благодари судьбу за то, что тебе дано присутствовать при конце века. Это был плохой век.
На лужайке уже было довольно светло. Равик закрыл капот. Надо торопиться. Только бы успеть сделать все, пока не станет совсем светло. Он осмотрелся. Место было выбрано неудачно. В Булонском лесу вооб…
Равик взял поднос с кофейником и чашкой, вынес в коридор и поставил на столик. В коридоре пахло мастикой и гноем. Сестра пронесла ведро с использованными бинтами. Где-то гудел пылесос.
— Заткнись! — прикрикнул на него полицейский и сплюнул ему под ноги.
— Потому что у меня нет ни твоего телефона, ни адреса.
Небритый провел Равика по темному коридору в комнату, до отказа заставленную мебелью. Плюшевый диван, несколько позолоченных стульев, поддельный обюссонский ковер, декоративные шкафчики орехового дер…
— Да. — Она посмотрела ему в глаза. — Что же с нами происходит, Равик?
— Сегодня она наконец сказала, что вы живете здесь. Вот я сразу и пришел. — Жанно сиял.
— Накиньте десять процентов за обслуживание и налоги. Иначе не соглашусь.
Равик знал: если сказать, что паспорт в отеле, его отправят туда с полицейским, и обман сразу же раскроется. К тому же, когда его спросили, где он живет, он из предосторожности назвал не свой отель. …
— Отвлекает. Шахматы гораздо совершеннее карт. В картах все зависит от случая. Они недостаточно отвлекают. А шахматы — это мир в себе. Покуда играешь, он вытесняет другой, внешний мир. — Профессор по…
— Они словно восемь лет, тебе не кажется?
— Нет. Но, может быть, лучше просто уплатить? Я… мне хотелось бы поскорее покончить со всем этим.
Роланда вернулась к Равику. Глаза ее сияли, как могут сиять лишь глаза любовников и удачливых коммерсантов.
— Пейте, — сказал Морозов. — Бургундское. Побольше бургундского или пива.
— Что вы! Есть гораздо лучшие заведения. «Озирис» — самый заурядный бордель. Равик несколько раз нажал на педаль. Мотор то начинал реветь на полных оборотах, то утихал. Расчет оказался верным. Хааке …
— Так что же это у меня, Равик? Счастье или отчаяние?
— В чемоданах есть деньги? — спросил Равик женщину.
— Не тот столик, — сказала Жоан. — Сядем вон туда.
— Не так уж много. Обратитесь к истории, и вы увидите, что мы живем в относительно спокойное время.
— Ладно. Пойдем ужинать. А пока что… — Морозов достал из холодильника ржаной русский хлеб, огурцы, масло и баночку икры. — Замори червячка. Икра — подарок шеф-повара «Шехерезады». В знак особого расп…
— Вот не везет так не везет. Что же делать, Равик?
По ее лицу катились слезы, но она улыбалась.
— Старая история об океанском корабле, идущем ко дну.
— Для беспаспортного беженца ты ведешь себя довольно нахально — посещаешь самые элегантные рестораны Парижа.
— Что-то ты мне не нравишься. Расскажи, что с тобой было.
Температурный лист над кроватью был пуст. Только имя, фамилия и адрес. Люсьенна Мартинэ. Бютт Шомон, улица Клавель.
— Я и сказать не могу, до чего это было бы хорошо! Так хорошо… Просто сердце разрывается. Смейся, смейся надо мной…
Некоторое время Жоан лежала совсем тихо. Потом открыла глаза.
— Когда я должна лечь на операцию, Равик? — спросила Кэт Хэгстрем.
— У вас тут, надо полагать, есть где поразвлечься? — спросил Хааке.
— Вы уже слышали эту историю? — спросила она.
— А я остаюсь. Чего ради бежать? Думаю, дело ограничится составлением протокола. Собственно говоря, кому какое дело до старого мертвого еврея-беженца из Германии?
— Нет. Ничего это не значит. Ты должен любить меня, любимый, вот и все.
Равик взял со стола принесенную бутылку кальвадоса и вытащил пробку. Потом достал рюмку и налил ее дополна.
— Вы рассуждаете здраво, мсье, — сказала она проникновенным тихим голосом. — Куда разумнее других врачей. Жаль, что вы… — она остановилась и ободряюще посмотрела на него. — Иной раз… Иногда мне бывае…
— Борис, — сказал он. — Я знаю, крыс надо уничтожать, а не затевать с ними грызню. Но говорить об этом я не стану. Буду думать. Подумаю, как мне все получше сделать. Я все подготовлю, как операцию. Е…
Кэт посмотрела на Равика прищуренными глазами. Она улыбалась. Это была одна из тех улыбок, какие часто кончаются слезами.
Равик направлялся в клинику. Прошла уже неделя, как он вернулся с побережья. Внезапно он замер на месте. Картина, открывшаяся ему, удивительно напоминала детскую игру. Воздвигаемое здание сверкало на…
— Минуточку, мсье. Номер машины FO-2019. Будьте добры, запишите и дайте матери.
— Что-нибудь случилось? Кто-нибудь сюда заходил?
Равик кивнул. Старая история. Студент-медик заболел триппером и занялся самолечением. Через две недели, не показавшись врачу, решил, что выздоровел.
Он стоял на улице, как человек, которому опять удалось спастись бегством. Еще несколько часов, и он должен будет солгать, глядя в доверчивое лицо. Ночь вдруг показалась ему теплой и трепетно-светлой.…
— Мне все это безразлично. Я хочу, чтобы вас как можно скорее освободили. Сошлитесь на меня. Я за вас поручусь.
— Скандал! — сказала дама с изумрудами, сидевшая напротив Кэт Хэгстрем.
— У нас нет ножа!.. — крикнула Рут Гольдберг.
— А вы разве не бывали ни в одном из таких местечек?
— Мы так и живем — во всяком случае, сейчас.
— Незачем начинать все сначала. Это вроде прогулки в фижмах и парике. Мы вместе, надолго ли, нет ли — кто знает? Мы вместе, и этого достаточно. К чему нам всякие церемонии?
Равик невольно вскочил с места, но тут же снова сел. С него было достаточно и одной высылки. Женщина с моноклем силой усадила рыжую на диван. В ту же минуту снизу вернулась другая, та, что полминуты …
В ярком свете прожектора глаза Жоан казались совсем прозрачными. Она глянула в его сторону. Сердце мое остается спокойным, подумал Равик» Но что-то оборвалось внутри. Удар в солнечное сплетение. Об э…
На правой ноге умершей девушки была дешевая узкая цепочка из накладного золота — одна из тех побрякушек, на которые люди падки в молодости, когда они сентиментальны и лишены вкуса; цепочка с маленько…
— Хорошо. Посмотри на это лето, лето тысяча девятьсот тридцать девятого года. Оно пахнет порохом. Розы — это снег, который будущей зимой покроет братские могилы. А между тем Париж веселится! Да здрав…
— Хорошо. — От волнения Вебер с трудом говорил. — А вы, Равик… Что вы будете делать?
— Ты вернула мне жизнь, Жоан, — сказал он, глядя в ее неподвижные глаза. — Ты вернула мне жизнь. Я был мертв, как камень. Ты пришла — и я снова ожил.
— Прощай, Люсьенна. Всего хорошего. Будь осторожна. Смотри не заболей.
Равик поставил «тальбо» на улице Понселе. Он заглушил мотор, вышел из машины и только тогда по-настоящему почувствовал, до чего он устал. Это была уже не та расслабленная усталость, которую он ощущал…
— Ладно, ладно! — прервал ее Вебер. — Никто его у вас не отнимает! Вот и сидите себе с ним. А мне пора. Есть дела в приемной. Пошли, Равик. До свидания, Эжени.
— Так утверждает Крыса, — сказал Розенфельд. — И притом Майер не уверен, что сама Америка останется в стороне.
Он ощущал легкие приливы и отливы ее дыхания. Невидимое, оно трепетало, плыло навстречу, нежное, невесомое, полное доверчивости и готовности, — чужая жизнь в чужой ночи. Внезапно он почувствовал, как…
— Тогда поедем в роскошный ресторан, закажем черной икры и шампанского, будем такими, как наши родители до всех этих войн — беспечными, сентиментальными, незапуганными, непринужденными, с дурным вкус…
Был утренний час. Далеко внизу лежало спокойное серое море. Небо было безоблачным и бесцветным. На горизонте светлела узкая серебристая полоса. Было так тихо, что Равик слышал дыхание Жоан. Они ушли …
Он расплатился и отправился в Канн, в казино.
Кэт сидела в углу и молчала. Равик курил. Он видел огонек сигареты, но не чувствовал дыма, словно в полутьме машины сигарета лишилась своей материальности. Постепенно все стало казаться ему нереальны…
— А что касается денег, — смущенно и торопливо проговорила она, — то это неправда. Не верьте ему. Я отдам. Все выплачу. По частям. Когда я опять смогу работать?
Равик выпил коньяку. Французы за соседним столом все еще болтали о своем правительстве. О несостоятельности Франции. Об Англии. Об Италии. О Чемберлене… Слова, слова… А другие действовали. Они не был…
— Как же так не меняет? Если ты сам видишь, что ты не прав.
— Двадцать восемь франков тридцать сантимов, мсье. Снова пейзаж. Луна. Колонны мобилизованных. Кони. Молчание. Равик затормозил перед маленьким рестораном. На улице стояло два столика. Хозяйка заявил…
Заскулил приемник. Танго, гнусавый голос поет дурацкие куплеты. Равик поймал себя на том, что мысленно повторяет весь ход операции. Он проверял и контролировал каждое свое движение. Если бы его вызва…
Обед начался в пять минут седьмого. Мадам сидела во главе стола. Справа от нее Роланда, слева Равик. Далее — новая распорядительница, ее помощница и затем девушки. Были сервированы великолепные закус…
Жоан не спросила о Кэт Хэгстрем. Она спокойно сидела в углу и курила. Казалось, она вся отдалась курению. Потом пила, медленно и спокойно, и снова казалось, что это полностью поглощает ее. Казалось, …
Равик и Кэт стояли у самых дверей. Рядом с ними тяжело дышала «маркиза де Монтеспан» в мокром слипшемся парике, с ожерельем из грушевидных бриллиантов на шее, испещренной крупными порами. Она напомин…
— Я отвечу, но сперва позволь задать тебе один вопрос. Львы убивают антилоп, пауки — мух, лисы — кур… Но какое из земных существ беспрестанно воюет и убивает себе подобных?
— Он умер, — сказал Равик. — Вы не могли бы подъехать и выписать свидетельство о смерти?
— Этого никто не объяснит. Чем больше мы друг с другом говорим, тем меньше что-либо понимаем. Есть вещи, которые невозможно ни понять, ни объяснить. Слава Богу, что в нас еще есть что-то темное, дрем…
— Этого и я не знаю, Жоан. Может быть, нам просто не за что больше уцепиться. Раньше было не так: человек был более уверен в себе, он имел какую-то опору в жизни, он во что-то верил, чего-то добивалс…
Через два часа Равик зашел в «Клош д'Ор». Здесь было еще совсем пусто. Внизу, вдоль длинной стойки бара, как попугаи на шесте, сидели проститутки и болтали. Тут же слонялись торговцы кокаином, поджид…
— Еще два кальвадоса. Только рюмки побольше.
— Не увиливай от ответа. И не вздумай пересказывать мне старую сказку о переселении души.
— Мать… не понимает… Она… помочь… Силы изменили ему. Он начал кричать, глухо, сдавленно, словно в нем сидел какой-то истерзанный зверь.
— Не знаю, что удалось разнюхать полиции. На них иной раз находит. Зачем подвергать опасности других? Ведь все наши алиби в конце концов не так уж безупречны. Лучше придерживаться старого солдатского…
Он опять сделал ставку. Вышла семерка. Острова ни от чего не спасают. Тревогу сердца ничем не унять. Скорее всего теряешь то, что держишь в руках, когда оставляешь сам — потери уже не ощущаешь. Шарик…
Она поцеловала его руку. Он почувствовал ее мягкие, осторожные губы.
— Этой ночью я буду непрерывно убивать. Мысленно. За две недели я должен стать безотказно действующим автоматом. Главное теперь — прожить эти две недели. Приблизить час, когда я впервые смогу спокойн…
— Нет, не всегда. Еще несколько лет назад мой управляющий был простодушным провинциалом в вельветовых брюках и соломенных туфлях. Теперь это прямо-таки герой в сапогах и черной рубашке, весь увешанны…
Лувр. Ника… Нет, гораздо раньше. В каких-то безмерно давних прасумерках из пыли и золота. Курится фимиам перед алтарем из топаза. Громче рокочут вулканы, темнее занавес из теней, вожделения и крови, …
— Подарок, — сказала она. — С тех пор как мы познакомились, я стала получать подарки.
— Он и сейчас идет. Но все равно холодно. Наденьте что-нибудь под плащ — легкое пальто или хотя бы свитер.
— Мадам и мсье! — сказала она. — Я обязана вызвать «скорую помощь». Фельдшер или врач должен будет немедленно известить полицию. Она явится не позже чем через полчаса. У кого нет документов, тому сов…
— Но, помилуйте, мсье Равик! — проговорила горничная и больше ничего не добавила. У нее был такой вид, словно он тяжко оскорбил ее.
— Ты и не будешь стариться. Жизнь не оставит на твоем лице никаких следов, она лишь слегка коснется его, и оно станет еще красивее. Человек становится старым лишь тогда, когда уже ничего не чувствует.
Лицо! Лицо! Разве спрашиваешь, дешево оно или бесценно? Неповторимо или тысячекратно повторено? Обо всем этом можно спрашивать, пока ты еще не попался, но уж если попался, ничто тебе больше не поможе…
— Я не имел в виду твою карьеру. Поговори об этом со своим специалистом.
Она спала, обняв его так крепко, словно хотела удержать навсегда. Она спала глубоким сном, и он чувствовал на своей груди ее легкое, ровное дыхание. Он уснул не сразу. Отель пробуждался. Шумела вода …
— В Берлине? — На вздрагивающем лице с синевой под глазами появился оттенок шутливого нетерпения. — Ну-ка, выкладывайте, в чем дело! Только не напускайте столько тумана, не затягивайте эту пытку! При…
— Подготовьте шприц с адреналином и кислородный аппарат!
Он сел за столик у двери. Кельнер принес графин водки. Оркестр словно изнывал. Медленно, как улитка, полз и полз сладковатый туман мелодии. «J'iattendrai… J'iattendrai…» Певица поклонилась. Раздались…
Машина резко затормозила у подъезда. Открытая кабинка лифта стояла внизу. На одном из верхних этажей кто-то беспрерывно нажимал кнопку вызова, звонок отчаянно трезвонил. Вероятно, знакомый Жоан не за…
— Отлично, — сказал Равик. — Теперь ты видишь, что мы сотканы из противоречий. Так неужели тебе все еще непонятно, почему мы умираем?
— Это счет за две недели. Он оплачен господином… — Равик не сразу назвал фамилию. Ему показалось странным называть покойника господином Рачинским. — Счета оплачивались всегда в срок?
— Не так давно вы оказали любезность полковнику Гомесу. Поэтому накануне своего отъезда он хотел бы выпить с вами бокал вина.
Она ничего не ответила. Внезапно лицо ее стало пустым, таким же, каким было прежде. Он взял ее за руку.
Грузчики вынесли буфет красного дерева, тоже полированный и тоже натертый до блеска. Один из грузчиков сделал неловкое движение, и угол буфета врезался в косяк входной двери отеля «Энтернасьональ». С…
— Борис, не беспокойся за меня. На войне всегда нужны врачи.
— Я все поняла, — повторила она. — Иногда я и сама это чувствовала. Но знаешь, Равик, за своей любовью к любви и жизни ты часто забывал обо мне. Я была для тебя лишь поводом, ты пускался в прогулки п…
— Не уверен. Я знал одного актера, который выступал под именем Густав Шмидт. А на самом деле его звали граф Александр Мария фон Цамбона. Густав Шмидт — его псевдоним и, как видите, звучит совсем не п…
Она присела к нему на кровать и взяла рюмку.
— Ладно. — Морозов застегнул свой пиджак. — Тогда пойдем. Мне необходимо чего-нибудь выпить. Равик посмотрел на него.
— Как будто да. Только не до конца сгибается. — Альварес улыбнулся. — Во всяком случае, переход через Пиренеи она выдержала. Гонсалес погиб.
— Ну знаешь, это уж слишком! — сказал Морозов. — И говорю тебе это я, бывший антисемит.
Жоан стояла, подавшись вперед, и слушала.
Она вдруг все поняла и изменилась в лице.
— Вот снотворное. Запейте водой. Примете сейчас?
— Ты разумнее, чем я думал, — сказал Морозов. — Иначе ты давно уже сидел бы у нас в зале…
Глаза закрылись совсем. Улыбка погасла. Равик прислушался.
На перекрестке авеню Клебер Равик остановился. Женщина… Женщина с пуделем, внезапно вспомнил он. Этот шел следом за ней.
Равик заметил, что губной помады на Мадонне больше нет.
Красноватое зарево Парижа на горизонте. Затемнение… Париж — и затемнение! Впрочем, чему удивляться: вот-вот объявят войну. И все-таки странно: Париж погрузится в темноту. Словно погаснет светоч мира.
— Сутки — немалый срок. А раскаяние весьма недолговечно. Особенно, если его можно обратить себе на пользу.
— Верно! Совершенно верно! Герр фон Хорн! Ну конечно! Вот так встреча! Дорогой мой, где же вы пропадали все это время?
— В отель! О Боже! — проговорила женщина. Равик остановился. Опять кому-то некуда идти, подумал он. Это следовало предвидеть. Всегда одно и то же. Ночью не знают, куда деваться, а утром исчезают преж…
Сквозь тишину с улицы доносился тихий стук, словно в комнату пыталось пробраться нечто серое, безутешное, бесформенное, нечто более печальное, чем сама печаль… Какое-то далекое, безликое воспоминание…
— Испанцы? — переспросил Равик, не сразу поняв, что она имеет в виду. — Как же так? Ведь они только что уехали.
Равик сидел в бистро на улице Буасьер и смотрел сквозь мокрое от дождя стекло, когда внезапно заметил на улице человека. Это было словно удар кулаком в живот. В первое мгновение он ощутил только шок,…
— Я не устал, — сказал он. — Кофе взбодрил меня. А вам действительно надо выспаться, Вебер.
Я уже, конечно, пьян, подумал Равик. Сегодня почему-то раньше обычного. В чем дело? Полумрак? Или и то и другое? Но это уже не прежняя женщина — невзрачная и поблекшая. Она какая-то другая. Вдруг поя…
— Да, — сказал он. — Действительно, что тебе тогда делать?
— Я переночую в «Энтернасьонале», — ответил Равик, беря ключ. — И вообще буду показываться в «Принце Уэльском» как можно реже, — это разумнее всего.
— Зашел на минуту. Я его видел, он меня — нет. Потом дожидался его на улице, там нас никто не видел.
— Я ничего не хочу менять. Это пройдет. Я принадлежу тебе. Почему я прихожу сюда? Почему стою у твоей двери? Почему жду тебя? Ты меня прогоняешь, а я прихожу снова. Я знаю, ты не веришь мне и думаешь…
— Да, всегда. Он часто говорил, что… в его положении очень важно аккуратно платить за все.
Равик держал ее руки, уже не чувствовавшие его рук.
— Приезжай. — Она говорила медленно и тихо. — Приезжай сейчас же, Равик…
Равик поискал глазами Кэт и вскоре нашел ее. Она стояла у фальшборта и махала рукой. Он помахал ей в ответ.
— Перестань дурачиться! — сказал он. — Включи свет и подойди ко мне.
Равик взглянул на нее, но ничего не сказал.
Она подала ему руку. Рука была холодной, но пожатие крепким. Хорошо, подумал он. Уже чувствуется какая-то решимость.
— Хорошо… что ты пришел… Что бы со мной стало без тебя?
— На ваших сестер можно положиться? — спросил Вебер Дюрана.
Кофейник закипел, Вебер выключил его, достал из шкафа чашки и разлил кофе.
— Нет. Никогда. Была только в Италии, на Адриатическом побережье. Когда мы поедем?
— И на том спасибо. Я и на это не рассчитывала.
— Зачем такая спешка? Ты достаточно долго ждал. Теперь тебе нельзя нервничать. Пойдешь к «Фуке»?
— Зачем же вы приехали в Париж? — спросил Равик.
— Я знаю, — спокойно сказала она. — Ты смеешься надо мной. Я это знаю, но мне все равно. Я чувствую, что снова живу, и чувствую это всем своим существом… Я дышу не так, как дышала, мой сон уже не тот…
— Так, ни о чем особенном, — ответил он. — Думаю, например, о том, что ты невинна душой, как дикарка. Испорчена до мозга костей и ничуть не испорчена. Это очень опасно для других. Дай рюмку. Выпьем з…
Равик знал, что такое опасность, знал, куда идет, и также знал, что уже завтра он будет обороняться… Но в эту ночь, в час возвращения с берегов потерянного Арарата туда, где уже слышен гул надвигающе…
— Только не для меня. Ведь это уже прошлое. Как может прошлое превратить жизнь в ад?
Какой же ты был тогда серый, грязноватый, подумал Равик. Грязновато-седая голова, грязновато-синие мешки под глазами, отвислая губа. Тогда ты не разговаривал, тогда ты был грудой дряблого мяса с гнию…
— Да. Не сейчас… попозже… В общем, никуда… Просто так. Что мне еще делать?
— Нет, — выпалил парень. — Но на днях она была тут. С вами, ночью.
— Хорошо, сделаем так ради порядка, но это не меняет дела.
— Равик, — сказала она изменившимся голосом, — что ты там делаешь?
— Я не могу себе представить, что мы когда-нибудь расстанемся. На время — возможно. Но не навсегда. Только не навсегда, — повторила она, и дрожь пробежала у нее по телу. — Никогда — какое же это стра…
— Ничего, ничего. Просто одним везет, другим нет.
— Сегодня я вообще туда не пойду. У меня свободный вечер.
— Очень даже при чем. Ведь тут сказывается преемственность. В противном случае мы могли бы любить только раз в жизни, а потом отвергали бы решительно все. Однако тоска по оставленному или покинувшему…
— Как вы могли повесить здесь такие картины? — спросил Равик. — Они застрахованы?
— Ах ты Боже мой! Ну куда она нас заведет, вся эта твоя арифметика? Иди лучше ко мне. Я не хочу спать. Я хочу пить. С тобой. Смотри, там наверху закоченели голые звезды. До чего быстро замерзаешь, ко…
Она вынула из сумки три кредитки по сто франков и протянула хозяину. Тот взял деньги и повернулся к двери.
— Я звонила в отель, тебя там не было. Вот я и позвонила в клинику.
— Что случилось? — спросил он. — Вы, кажется, хотите встать?
— Да, стараюсь, как обер-кельнер, — рассмеялся Равик.
— По-моему, снимается в каком-то фильме. Во всяком случае, так она сказала гардеробщице. В общем, сам понимаешь. Оправдание всегда найдется. Был бы предлог.
Воздух на улице был теплым и влажным. Небо раскаленным железом нависло над крышами.
— Знаю. Идите вниз и ждите машину «скорой помощи».
— Угрозами ничего не добьетесь. Она железная. Пришлось уплатить ей триста франков. А что получилось?.. — Люсьенна оправила кимоно. — Некоторым просто не везет, — спокойно добавила она, словно говорил…
Ника Самофракийская не знала ничего о морали. Ее не терзали никакие проблемы. Она не испытывала бурь, бушующих в крови. Она знала лишь победу или поражение, не видя между ними почти никакой разницы. …
— Мне ничего не надо. Только уснуть рядом с тобой. Или можно, я лягу на диване?
— Только сейчас ты назвала эту женщину проституткой. О какой же любви тут можно говорить?
— Быть девственницей еще не значит быть ясновидящей. А вдруг я ему понадоблюсь? Пробуду там примерно до пяти. Затем отправлюсь к себе в отель.
Равик поискал глазами кельнера. Хватит. Ему это надоело, он хорошо знал таких женщин. Вероятно, из русских эмигрантов, подумал он.
— И мне так кажется. Оставайтесь и ложитесь спать. Это самое лучшее. А завтра посмотрим. Женщина взглянула на него.
На втором этаже отеля «Энтернасьональ» все шло ходуном. Двери многих номеров были распахнуты настежь, горничная и коридорный очертя голову носились из комнаты в комнату, а хозяйка стояла в коридоре и…
— Там видно будет, — сказал Равик. — Сейчас надо тебя усыпить. Это очень просто. Не бойся. Все будет в порядке.
— Дело не в гонорарах. С тех пор как я вернулся, я больше не оперирую. В особенности когда речь идет о пациентах, не давших заранее своего согласия на операцию подобного рода.
— Не знаю. Когда ты такой, как сейчас, значит, у тебя что-то неладно. Ты потому и пришел?
Жанно преданным взглядом посмотрел на Равика.
— Что ты сделаешь, если встретишь его? — спросил наконец Морозов. — Ты подумал об этом?
— Жоан, ты и в самом деле считаешь, что мы сможем так жить?
— Я еще в постели. Очень поздно вернулась домой. Могу быстро одеться и сразу же приехать.
— Конечно. Это всего лишь предосторожность. Во Флоренции есть хороший врач — профессор Фиола. Запомните? Фиола.
— Доктор Равик, Эжени, — поправил Вебер. — В Германии он был главным хирургом крупной больницы. Занимал гораздо более высокое положение, чем я сейчас.
— Не поднимайте! Пусть лежит! — крикнул он. Люди расступились и дали ему дорогу. Рабочие держали пострадавшего на весу.
— Если меня не задержат до вечера, зайду часов около восьми.
Равик прошел в ванную и открыл краны. Вода полилась в умывальник. Он развязал галстук и рассеянно оглядел себя в зеркале. Проницательные, глубоко посаженные глаза; узкое лицо — оно выглядело бы смерт…
Она улыбнулась и покачала головой. И он и она знали, что все останется по-прежнему.
— Я лежала, прижавшись к тебе. Рядом с тобой. В твоих объятиях.
— Послушай, Сельмочка. Ну, подумаешь, какая-то там царапина! Маленькая царапинка! Главное, у нас есть визы.
— Разменяешь завтра, пошлешь через две недели.
— Нет смысла. Лучше сожги. Не надо слишком хитрить. Это только насторожит полицию. А так выходит очень просто, исчез человек, и все. В Париже это бывает. Если начнется следствие, возможно, удастся вы…
Он сказал это резче, чем хотел, и Кэт внимательно посмотрела на него.
Тюлень, подумал Равик, не слушая его. Похож на пышущего здоровьем тюленя. Но что с того? Зачем все это лезет мне в голову? Опять эта проклятая раздвоенность — делаешь одно, думаешь о другом.
— Хорошо. Значит, документы в порядке. Пусть Рут и Визенхоф не говорят, что я здесь был. Она пришла домой, увидела его, закричала, Визенхоф отрезал галстук и попробовал делать искусственное дыхание, …
Время ужина еще не наступило, но никому не хотелось возвращаться в свои унылые номера. Все сгрудились в столовой, тихие и почти покорившиеся судьбе. Каждый изведал в жизни столько горя, что будущее к…
— До свидания, — вымолвила Эжени явно через силу и лишь после того, как Вебер обернулся и выразительно посмотрел на нее.
Равик пошел к Морозову. Его комната была заперта. Он спустился в «катакомбу».
Тяжело дыша, она стояла перед его кроватью. Равик потянулся за бутылкой кальвадоса.
Свет уличных фонарей отражался в ее глазах. Взгляд тонул в них. Они казались бездонными. — Я будто только сегодня встретился с тобой, — сказал он. — Раньше ты была другой.
Равик прислонился к стене. Рядом с ним старая цветочница складывала в корзину нераспроданные цветы. Хотя это и было глупо, но Равику захотелось, чтобы она предложила ему букет. Неужели по его лицу ви…
Она взяла его за руку и заглянула в глаза.
Равик допил бокал. Теперь у вина был совсем другой вкус. Он снова наполнил бокал и выпил. Вино было опять прежним — пенистым и светлым.
— Похоже, что так. Но у тебя никак не поймешь, когда ты серьезен, а когда шутишь.
— Вы знакомы с этой женщиной? — спросила Кэт, наблюдавшая за ним.
— «То же самое» никогда не повторяется, — сказал он. — И повторяется всегда.
Она кивнула и робко села на краешек стула.
Он молча ждал следующего вопроса. Пусть лучше спрашивает сама, так легче.
— Посмотрим. Возможно, потом будем лечить тебя на дому… если ты обещаешь…
— Сам не знаю. — Он попытался улыбнуться. — Иногда и любовь не в радость, не правда ли?
— Прощай, Равик. Не забудь, о чем я тебе говорила.
— На кухонном столе у самой передовой. В полевом госпитале под Аранхуэсом. Маленькая белая вилла в миндальной рощице. Теперь вспомнили?
— Да, мир с каждым днем становится все более гуманным. Живи в опасности, говорил Ницше. Эмигранты так и делают. Поневоле, конечно.
— Покой хорош, когда ты сам спокоен. Только тогда.
Она ушла. Вскоре появился кельнер в засаленном кителе с рюмкой в руке. Он обходился без подноса, так как работал в «катакомбе» давно и мог позволить себе такую вольность. По его лицу Морозов понял, ч…
— Жоан, — сказал он. — Я тебе ничего не хочу внушать. Лучше расскажу тебе сказку про волну и утес. Старая история. Старше нас с тобой. Слушай. Жила-была волна и любила утес, где-то в море, скажем, в …
Она подошла к кровати и взяла свое вечернее платье.
— Зачем ты поднялся? — изумленно спросила Жоан. — Ты хочешь меня выгнать?
Его арестовали в августе 1933 года. Четырнадцать дней он прятал у себя двух своих друзей, которых разыскивало гестапо, а потом помог им бежать. В 1917 году под Биксхооте, во Фландрии, один из них спа…
— Нет, почему же? Он знает обо всем. Следит за мной, да еще как! — Она улыбнулась. — Он ведь совсем мальчишка. Боится, как бы я не стала утаивать заработанные деньги. А с вас я денег не возьму.
— Неужели? А я-то думал… Нет, здесь все-таки вполне прилично.
Но никто никогда этого не делает. А вот ты никогда не захочешь меня убить.
— Ревность. Они прямо-таки бесноватые, эти развратницы.
Жоан тоже ждала. Он слышал в трубке ее дыхание. Она хотела, чтобы разговор начал он. Это дало бы ей преимущество.
Она словно чего-то не понимала, но изо всех сил старалась понять. Ее лицо стало бледным, а глаза прозрачными.
Равик вернулся в отель. Утром, когда он ушел, Жоан еще спала. Он рассчитывал вернуться через час, но отсутствовал целых три.
— Довольно, — сказал он. — Забудь. Может быть, для нас это даже благо — мы не станем рантье страсти. И любовь наша сохранится чистой, как пламя… Она не превратится в кухонный очаг, на котором варят к…
— Можешь ты мне объяснить, Равик, почему именно сегодня здесь стоит такой галдеж? Почему эти эмигранты не идут спать?
— Можете даже тут переночевать. Это самое простое.
— Сельмочка, дорогая… зато у нас есть выездные визы…
Стройная и высокая, она стояла перед ним, заложив руки в карманы пальто. Вся ее фигура дышала спокойствием и уверенностью.
— Вот и прекрасно, — сказал Морозов. — Этого-то мне и хотелось. А теперь хватит разглагольствовать. Кто играет белыми?
Он спешил дальше и дальше, проталкивался сквозь толпу, хлынувшую из кино, всматривался в лицо каждого мужчины, которого обгонял, заглядывал под шляпы… Ему отвечали кто недоуменным, кто возмущенным вз…
— Триста франков. Никогда вам их не вернуть.
В дверях появилось все то же заросшее черной щетиной лицо.
— Нет. Вероятно, по мне видно, что много у меня не украдешь. — Она протянула Равику пустую рюмку. — Ну, а остальное? Довольно часто мне очень хотелось, чтобы кто-то хотя бы заговорил со мной! Лишь бы…
— Черт возьми! — Он и вправду обо всем позабыл. С ним это случалось — полное погружение в собственные мысли. А тут еще эта женщина.
Равик подошел к окну и задернул портьеры. Они сходились лишь наполовину. Свет луны падал в широкую щель, как в колодец, разделяя комнату на две части, полные смутного мрака.
— Корамин! Быстро! Прекратить наркоз! — Он сделал второй укол. — Ну как, лучше?
— Доктор Вебер не может подойти к телефону.
— Боже мой, ведь у меня ничего нет, только эти Старые тряпки!
— Сегодня не хочу. Дай лучше кофе. Покрепче.
Равик снял перчатки и маску. Высокопоставленный чиновник выскользнул на бесшумных колесах из операционной. Равик поглядел ему вслед. Знал бы ты, Леваль, подумал он, что твой сверхлегальный желчный пу…
Леони растерянно смолкла. Доктор Эрнст Зайденбаум похлопал ее по плечу.
— Сопляк! — сказал Равик. — Жалкий трюк с веревкой. Старо, как мир! Больше ничего не сумел придумать? — Он рассмеялся.
— Благодарю покорно. Нам бы чего-нибудь покрепче. Коньяку, например. Бутылку.
— Все-таки лучше запишу, — сказал он и достал из кармана блокнот с бланками для рецептов. — Вот, напишите, пожалуйста, сами. Так проще.
Вдруг он понял, что его задело. Приглашение Вебера! Да еще этот оттенок сострадания. Надо, мол, дать человеку возможность провести вечерок в семейной обстановке. Французы редко зовут к себе домой ино…
— Нет. Мужчина, и больше я ничего тебе сказать не могу.
Толстая, но необыкновенно проворная официантка принесла кальвадос. Зайденбаум надел пенсне.
Бледное лицо мальчика исказилось гримасой.
— Мне показалось, ты никогда больше не придешь.
— Не беда, если не понравится. Прикатят другие тележки. Это только начало.
— Все, что обычно делается в подобных случаях.
Он взглянул на часы. Светящиеся стрелки показывали четыре часа двадцать минут. Он вскочил с постели…
— Пойдем, — сказала она. — Пойдем! Что нам за дело до этих людей.
— Если хочешь, мы можем попозже встретиться где-нибудь.
— Дело не только в этом. Какая-то часть тебя хочет одиночества. Я все время словно наталкиваюсь на какую-то стену.
Он вернулся в комнату. Женщина забилась в угол дивана, натянув одеяло до подбородка.
— Всегда здесь жить? Нет. Но я хотела бы всегда жить так, как живу сейчас. — Она откинула волосы назад. — Тебе это, конечно, кажется очень легкомысленным, правда?
— Да, — сказал он. — Человек может многое выдержать.
— Я не вернулась? А кто же тогда пришел к тебе? Привидение, что ли?
— Дело поправимое. Может быть, тут в отеле еще найдется что-нибудь. А то зайдем в кабачок и купим бутылку. Пойдемте.
— У меня нет ключа, но он обязательно должен быть где-нибудь здесь.
— Старый коньяк, — сказал он. — По меньшей мере тридцати, а то и сорокалетней выдержки. Блажен человек, который уже днем пьет такой коньяк.
— Она дала Эжени сто франков. Вероятно, это все, что у нее было. Значит, вам причитается двадцать пять.
— Я пью, — ответил Равик. — Говорите все, что хотите. Сейчас ночь. Никто вас не слышит. Я слушаю самого себя. Утром все позабудется.
— В крайнем случае можно, конечно, толкнуть его под машину. Где-нибудь на перекрестке, — продолжал Морозов. — Но и это мало что даст. Все может кончиться для него несколькими ушибами.
— Верно, но ты должен, по крайней мере, приходить туда ночевать. Остановиться в отеле и не ночевать там — это никуда не годится. Ты легко можешь навлечь на себя подозрения полиции.
— Он самый. Жду вас весь вечер. Только сегодня узнал, где вы живете. Сколько раз я пытался раздобыть ваш адрес в клинике у сестры. Но эта старая ведьма все отвечала, что вас нет в Париже.
Он сел и принялся за еду. Завтрак был невкусный. Он поднялся и продолжал есть стоя: казалось, так будет вкуснее.
— На этот раз мне страшно, — сказала она. — Не знаю почему, но страшно.
— Ведь я уже вам сказала — под такой фамилией у меня никто не проживает, — заявила хозяйка, стоявшая у входа в кухню.
— Разумеется, Кэт. Когда угодно. Мне казалось, она вам уже надоела.
Она опять беспокойно повела головой в сторону. Монотонный, измученный голос.
— Да, любимый. Было пасмурно и без конца хлестал дождь.
— Какие были времена! Какие чаевые! Хорошо жилось после войны! А теперь…
— Посмотрим. Может быть, обойдемся и без операции.
Ее веки затрепетали. Затем она успокоилась. Губы сомкнулись. Дыхание остановилось. Равик раздвинул портьеры и поднял штору. Затем снова подошел к кровати. Застывшее лицо Жоан было совсем чужим.
Вебер повернул к нему свое румяное лицо, расплывшееся в добродушной улыбке.
— Сейчас лето, Равик. Летом надо сидеть на террасе, а не торчать в ночном клубе. На террасе, и чтобы рядом росло какое ни на есть чахлое деревце, на худой конец даже обнесенное решеткой.
— Ничто не повторяется. Повторяемся мы, вот и все.
— Что же дальше? — спросил Дюран с упреком.
С улицы Камброн доносились крики. Снова раздался выстрел. Шофер тронул с места.
— Аборт оказался неудачным. У девушки было тяжелое кровотечение, она едва не умерла. Пришлось сделать операцию. Я оперировал ее.
Он направился к выходу, минуя бар и гардероб. На улице стоял вечер с фиолетовыми глазами. В синем небе одиноко и торопливо гудел самолет. Черная маленькая птичка верещала на ветке голого дерева.
— Говорят, в Лоншане создается концентрационный лагерь. — Морозов потеребил бороду. — Выходит, ты бежал из немецкого концлагеря, чтобы попасть во французский.
Женщина в голубой шляпке прошла мимо. Она видела всю сцену. Обмахиваясь сложенной газетой, она осклабилась, обнажив вставные челюсти.
— Еще бы. Но ты не утес. Ты — бетонная глыба. Жоан сошла вниз, к лодочной пристани, и все необъятное небо опустилось на ее красивые плечи. Казалось, Жоан уносит небо с собой… По-своему она права. Она…
— Ведь мы увидимся только после одиннадцати. Оставь дверь открытой, когда будешь уходить.
— Рюмку коньяку, халат и перчатки. Вебер с удивлением посмотрел на Равика.
— Это мне совсем недавно оборудовали. Электропривод. Замечательно, правда? До чего только не додумаются люди.
— Спасибо, Роланда. Пока я останусь в Париже. И потом — я представляю себе, как удивится твой жених, если я вдруг свалюсь к вам как снег на голову.
— Она была в совершенном отчаянии, бедняжка.
— Что ж тут непонятного? Просто великолепно, если можешь так жить. Никаких волнений.
— А сейчас что вы развесите в комнатах? — не без интереса спросил Равик. — Оленей, пейзажи, извержение Везувия и все такое прочее?
— Не пугай меня. Ты хочешь сказать — все происходит без ведома людей, когда они спят?
— Мне мадам Хэгстрем не поверит. Ей известно, что оперировали вы, и обо всем она захочет узнать только от вас. Мой приход лишь насторожит ее.
— Почему ты сопротивляешься? — спросила Жоан.
Какой вздор, подумал Равик. Сентиментальный вздор. Богиня победы и бабочка-беженка. Дешевая символика. Но что еще в жизни трогает так, как дешевые символы, дешевые чувства, дешевая сентиментальность?…
— Да, как-то пришлось к слову. Во вторник ночью — тогда ему как будто стало легче. Он возразил, что серебро подходит и для мужчин. И что щетки очень хороши. Таких, мол, больше не делают… А вообще он …
— Потому что он умер! Умер! Был — и вдруг не стало! Не вернуть! Никогда! Умер! Уже никогда ничего не сделать!.. Неужели вы не понимаете? — Жоан приподнялась на локте, пристально всматриваясь в Равика.
Он вернулся в спальню. Актер стоял на коленях перед кроватью. Ну еще бы, конечно, на коленях. А как же иначе? Он что-то говорил, сетовал, снова говорил, слова так и лились из него…
Равик пошел дальше. Что-то зашипело, взвизгнуло. Какая-то кошка отскочила в сторону.
— Равик, — сказал он. — Я этого не знал. Мне казалось, вам запрещено только работать. Чертовски неприятное положение.
— Демоническая власть документа!.. Хорошо сказано, — обратился Морозов к Равику. — Что ты сегодня делаешь?
— Пожалуйста. Я должен отвезти Кэт Хэгстрем в Шербур. К полуночи вернусь.
Он вырулил из густого потока машин, миновал отель «Карлтон» и направился в сторону Жюан-ле-Пен.
— Жоан, — спокойно сказал Равик. — Ведь не в Париже твои плечи покрылись загаром.
— Я думала, ты еще не вернулся, — сказала она наконец. — Я только хотела… Думала, ты сидишь где-нибудь и пьешь.
— «Я вас любил…» — романс на стихи Пушкина.
Он обложил рану влажными теплыми салфетками и осторожно ввел корнцанг.
— «Надолго ли, нет ли…» — мне это не нравится. Однако все это только слова. Ты не бросишь меня. Впрочем, и это только слова, сам знаешь.
— Но где, где? Значит, ты не в тюрьме? Где ты пропадал? Твой Морозов…
Кельнер снова наполнил рюмки. Вместе с бутылкой он принес пачку сигарет и положил ее на столик. Это были «Лоран», зеленые.
Равик расплатился и встал, собираясь проститься. Сразу же встала и женщина. Она сделала это молча, как нечто само собой разумеющееся. Равик нерешительно взглянул на нее. Ладно, подумал он. Проститься…
— Ты вернулся, — сказала она тихо, едва дыша. Она стояла совсем близко к нему. На мгновение Равику показалось, что она хочет его обнять, но она этого не сделала. Даже руки не подала.
— Измучены только победители. Побежденные настроены весьма воинственно. Победа порождает беспечность.
— Да оглянись же! Видишь, какой разгром. Посмотри, как он разбушевался! Боюсь, снова придет! Ты еще не знаешь, на что он способен!
Они пересекли авеню Петра Сербского. За перекрестком улицы Шайо, вдали, на фоне дождливого неба возникла зыбкая и темная громада Триумфальной арки.
— Что со мной было, Равик? — спросила Кэт Хэгстрем. Она лежала в постели, голова ее высоко покоилась на двух подушках, уложенных одна на другую. Пахло туалетной водой и духами. Форточка была приоткры…
Некоторое время они сидели молча. К столикам подошел уличный аккордеонист и сыграл «Голубку». Потом, неся на плече свой товар, появились торговцы шелковыми коврами. Между столиками сновал мальчишка, …
— Коньяк, — сказала она. — И даже хороший.
— Понимаю. Идите сюда. Выпейте еще рюмку.
— Я пришлю вам деньги, когда пациент мне заплатит. Это будет через несколько недель после его выписки из клиники.
— Ваше мнение, доктор Равик? — спросил Дюран.
— Так лучше сделать. Не хочется, чтобы вызывали потом.
— Мсье, многие не раз пытались это сделать. Но вы, похоже, благоразумнее других. Думаете, все эти дела доставляют мне сплошное удовольствие или приносят один только доход? Из трехсот франков сто заби…
— И со мною это не часто случается. Только в дни рождения и на Рождество. Давайте вещи. Отнесу их сам. А это что?
— А, вспоминаю. Наверно, кальвадос. Нормандская яблочная водка. Вы не спрашивали его здесь?
Голова Хааке уткнулась в правый угол багажника. Равик ясно видел ее. На дряблой шее еще пульсировали артерии. Равик вцепился пальцами в горло и изо всей силы сдавил его.
Он открыл окно. Над городом стоял хмурый полдень. На крышах чирикали воробьи. Этажом ниже шла перебранка. Наверно, супруги Гольдберг. Муж, оптовый хлеботорговец из Бреслау, был на двадцать лет старше…
— Спокойно! — сказал Равик. — Спокойно. Все будет в порядке. Ничего страшного.
— Пожалуй, покойнику это уже ни к чему, — заметил Равик.
Они пришли в большую, залитую солнцем комнату, напоминавшую студию художника. Из высокого широкого окна был виден парк, раскинувшийся между авеню Рафаэля и авеню Прудона. Справа открывался вид на Пор…
— Со мною? Ничего. Просто я Морозова терпеть не могу — вот и все. Он плохо влияет на тебя, а вас водой не разольешь.
— Ладно, — сказала она. — Давай теперь просыпаться каждую ночь, Равик. Ночью ты иной, чем днем.
— Но другой никогда уже не покажется мне вкусным.
— Так ведь это богатые, верно? — Жанно презрительно махнул рукой. — А мы не такие. В конце концов, вам мы обязаны всем. Если бы у меня просто осталась негнущаяся нога, мы почти ничего бы не получили.
Как она обращается с этим словом, подумал Равик. Совсем не думая, как с пустым сосудом. Наполняет его чем придется и затем называет любовью. Чем только не наполняли этот сосуд! Страхом одиночества, п…
— Пока мне и так видно. У меня хорошее зрение.
— Мне пришлось пробыть в Швейцарии дольше, чем я рассчитывал. Я не мог приехать раньше.
Равик выжидал. Секунды ползли бесконечно медленно. Внезапно его охватил панический страх: а что, если Хааке повернул назад?! Он быстро оглянулся. Хааке нигде не было видно. Точно он сквозь землю пров…
— Что? Что ты говоришь? Я… Кто тебе это сказал?.. Какая гадость! — Она сверлила его взглядом. — Впрочем, нетрудно догадаться! Конечно, Морозов, этот…
— Я слишком взволнован. Не сделаете ли вы операцию вместо меня?
В этот поздний час ресторан «Бель орор» был почти пуст. Они выбрали столик на втором этаже, в узком зале с низким потолком. Кроме них, за столиком у окна сидели мужчина и женщина и ели сыр, а неподал…
— Не оставляй меня здесь, — быстро и горячо заговорила она, и он почувствовал ее дыхание. — Не оставляй меня здесь одну… Только не сегодня. Я не знаю, что со мной такое, но только не сегодня! Завтра …
— Но ведь в другом месте вам все равно пришлось продать его.
— А раньше нельзя? — спросила она. — Ведь я могу работать сидя. Я должна…
— Ты, оказывается, софист, — заявил он. — Все норовишь уйти от ответа.