Все цитаты из книги «Триумфальная арка»
— Иначе говоря, Дюран сделал неудачную операцию и теперь хочет, чтобы я выручил его. Так, что ли?
— Что значит «он»? — вызывающе спросил Бобо.
Женщина покачала головой и взяла сигарету. Равик поднес ей горящую спичку. Она сделала несколько глубоких затяжек. Равик бросил спичку через парапет. Словно маленькая падающая звезда, спичка пролетел…
— Да. Опасаются воздушных налетов. Обычная предосторожность. По радио говорят, что все делается только из предосторожности. Войны, говорят, не будет. Идут, мол, переговоры. А вы как считаете?
— Ты замечательная женщина. И во всем права. Пока я был в ванной, я почему-то не испытывал к тебе особой симпатии. Теперь я восхищаюсь тобой. Салют!
— Приходится идти на риск. Страхование обошлось бы мне слишком дорого.
Равик остановился в дверях. В зале было темно. Луч прожектора падал на танцевальный круг, освещая певицу в серебристом платье. Узкий конус света был настолько ярок, что за его пределами ничего нельзя…
— Пациентка. — Равику не хотелось лгать. — Очень больная женщина.
— Ее не видно отсюда, и среди цыган ее нет. Вероятно, сидит за каким-нибудь столиком.
Пострадавший лежал на мостовой. Минуту назад улица была почти пуста. Теперь она кишела людьми. Люди бежали со всех сторон, словно услыхали набат. Равик протиснулся сквозь толпу. Он увидел, что двое р…
— Равик, почему ночью все становится красочнее? Все кажется каким-то легким, доступным, а недоступное заменяешь мечтой. Почему?
Равик свернул в Сен-Рафаэль. Маленький четырехугольник гавани кишел парусниками и моторными лодками. Кафе на набережной выставили пестрые зонты. За столиками сидели загорелые женщины. До чего все это…
Равик укрыл ее одеялом. Вдруг он увидел, что девушка плачет.
— Скажи проще: уверенность и покой, с одной стороны, а романтика — с другой. Это звучит лучше. Но суть дела не меняется. Хочется обладать одним и не упускать другого.
— Здесь нет фамилии. Она сказала, что это для меня?
— Он выгнал меня. Самым оскорбительным образом.
— Другой сорт, мсье. От Дидье из Кана. Большей выдержки.
— Поезжай, — сказала Жоан. — Устрою все сама. Я не боюсь. Дай мне ключ.
— Вы видите, Вебер? — спросил Равик. — Здесь… здесь… И здесь…
— В Германии? Ну конечно. На одном из съездов национал-социалистической партии. В Нюрнберге. Теперь, кажется, припоминаю. В здании «Нюрнберг хоф»?
— Жоан, у меня здесь дело, — быстро проговорил он, не глядя на нее. — Не могу сказать, какое именно, но ты мне здесь не нужна; Оставь меня, уходи.
— Не знаю. Он очень напуган. Видимо, совсем растерялся.
— За кого ты меня принимаешь, Жоан? — сказал он. — Посмотри лучше в окно, на небе сплошь — багрянец, золото и синева… Разве солнце спрашивает, какая вчера была погода? Идет ли война в Китае или Испан…
— Все кончено, — сказал он ей. — Искусственное дыхание уже не поможет. Это просто ритуал, который надо соблюсти, не больше. Если оно что-нибудь даст, я поверю в чудеса.
— А я — нет. — Кэт прижала руки к груди, словно ее бил озноб. Мягкая парча закрыла ее тонкие запястья. — Снова жить в нашем веке? Нет! Лучше в семнадцатом или даже раньше. В любом — только не в нашем…
Он быстро вышел. Такси, подумал он. Скорее такси. Увидев «ситроэн», он остановил его.
— Мать просидела у твоей постели целую ночь и все утро. Мы с трудом уговорили ее пойти домой. Скоро она вернется.
Виски Жоан снова порозовели. Пульс бился ровно, слабо и четко.
Равик встал и позвонил горничной. Потом прошел в ванную. Видимо, женщина заходила сюда. Но все уже было тщательно прибрано, даже несвежие махровые полотенца. Когда Равик чистил зубы, он услышал, как …
Несмотря на свою тучность, она поразительно быстро и бесшумно подошла к двери.
— Забудь обо всем, что я сказал! Я не хотел сказать ничего плохого.
— А вы помалкивайте, — недовольно пробурчал чиновник. — Вас и так оштрафуют за то, что все эти люди жили здесь без ведома полиции.
Они спустились вниз. Кларисса, официантка родом из Эльзаса, протянула Равику какой-то пакет. Равик заметил, что у всех остальных эмигрантов были такие же пакеты.
— Ладно. Посмотрим. Дай Бог, чтобы я оказался неправ… А вы слыхали — Лувр эвакуируется? Лучшие картины вывозятся в Среднюю Францию.
— Время у меня есть, — сказал он. — Завтра в девять операция… только и всего.
— Спасибо, — сказала женщина. — Большое спасибо.
— Зачем же вы заставили меня ждать? Ведь это стоило вам одиннадцать франков.
Равик открыл низкий шкаф. В нем стояло несколько бутылок с мятной настойкой. Он с отвращением посмотрел на них и отодвинул в сторону.
— Я и так спрашивал тебя слишком много. Разве ты не сказала этого сама?
— Это все, что я могу вам сказать. Позовите всех обратно и продолжайте работать. Советую поторопиться.
— Порою мне кажется, что прежняя жизнь кончилась, — сказала она. — Беспечность, надежды — все это уже позади.
— Но теперь-то вы знаете… — сказал он, чтобы что-то сказать.
— Если увидишь, пойди за ним. Следуй неотступно. Узнай, где он живет, и больше ничего. Остальное обдумаешь после. Не торопись. Не делай глупостей. Слышишь?
— Дитя мое, капитан Чеченидзе служил со мной в одной полку. Он был поручиком, а я подполковником. Он до сих пор не забывает об этом. Можешь жаловаться сколько угодно.
Жоан вышла из «Шехерезады». Она открыла дверцу такси, в котором находился Равик.
Эмигранты собрались в «катакомбе». Совсем как первые христиане, подумал Равик. Первые европейцы. За письменным столом, под чахлой пальмой, сидел человек в штатском и заполнял опросные листы. Двое пол…
Странно, подумал он. Насколько прекрасной может оставаться женщина даже в подлости. Мало того что она отвела мне роль наемного танцора из второсортного дансинга, она еще с наивным бесстыдством показы…
— Ну, быть может, и не совсем, — ответил он. — Уедем с тобой на несколько дней, Жоан. Туда, где солнце. В Канн или в Антиб. К черту осторожность! К чертям мечты о трехкомнатной квартире и обывательск…
— Нет. Никто ни о чем не знает. Я сказал, что ты уехал в Руан. Твои вещи у меня в комнате.
— Я заметил вас, когда вы еще сидели в зале.
— Я звонила тебе. Мне ответили, что ты здесь больше не живешь.
Он закурил сигарету и подошел к окну. Платаны уже оделись свежей густой листвой. Перед его отъездом они стояли совсем еще голые.
— Кто знает, для какой войны он рожден! — сказал Равик и принялся мыть руки. За соседним умывальником стоял Вебер.
— Да, в последние дни ему было не до разговоров.
— Нет, — ответила краснощекая сестра. — Она еще не совсем пришла в себя и ни о чем не спрашивала.
Однажды мы уже были и здесь, подумал Равик. С тех пор прошла целая вечность. Три недели. Тогда ты сидела, съежившись под плащом, жалкий комочек горя, жизнь, угасающая в полутьме. А теперь…
— Два кальвадоса, — сказал Равик кельнеру в жилетке и рубашке с засученными рукавами. — И пачку сигарет «Честерфилд».
Он смотрел сквозь завесу дождя и улыбался.
— Я не хочу, чтобы меня оперировали, — прошептала она.
Крик раздался из окна супругов Гольдберг. Равик прислушался. Неужели старик Гольдберг запустил чем-нибудь в свою жену или ударил ее? С минуту все было тихо, затем внизу забегали, захлопали дверьми, а…
— Вы не хотите меня понять. Или не хотите говорить об этом. Кто там поет под оркестр?
— Это гордость мадам. Сама готовит его. В своем имении на Ривьере. Он и вправду хорош. Попробуй.
— Стерва. Не б…, а именно стерва. Был бы ты русским, понял бы.
Равик смотрел в окно. О чем еще думать? У него уже почти ничего не осталось. Он жил, и этого было достаточно. Он жил в неустойчивую эпоху. К чему пытаться что-то строить, если вскоре все неминуемо ру…
— Спросила. Я ответила, что пришлось резать. Несложная операция. И что завтра вы ей все объясните сами.
— Я… я… добровольно явлюсь в полицию. Она опасно ранена?
— Хорошо. Тогда зовите сестер. Ассистент нам не нужен. Объясните ему, что вы разрешили Веберу и мне ассистировать вам при особо трудном случае. Вы возьмете на себя все, что связано с анестезией. Сест…
Он остановился. Только сейчас он осознал, что все время напряженно чего-то ожидал. В этот момент она могла бы многое сказать, и все было бы невыносимо фальшивым. Но она нашла единственно верные слова…
Аромат тончайших духов. Драгоценности. Брызжут искрами бриллианты. Еще несколько часов назад они сидели у «Максима». Цены в пересчете на доллары смехотворно низки. А какой «кортон» 1929 года! Или «по…
— Позвоните мне, если что случится, — сказал Равик сестре; это была та самая сестра, которой Кэт Хэгстрем подарила радиолу.
Он закрыл окно. Казалось, в комнате сразу стало гораздо темнее. Влетели тени, забились в уголки и завели беззвучный разговор. Бутылка коньяку, припасенная Роландой, сверкала на столе, как шлифованный…
Может быть, лучше выйти из машины, подойти к шоферу и сказать, что в «Озирисе» уже пусто? Нет, этого ни в коем случае делать нельзя. Или дать ему денег, послать куда-нибудь с поручением? Например, к …
— Не об этом речь. Мы можем просидеть здесь сколько угодно. Но я не хочу, чтобы ты довел себя до исступления. Бессмысленно сидеть часами на одном месте и ждать. Теперь ты можешь встретить его где уго…
Он взглянул на людей, толпившихся в дверях. На их лицах было одно и то же смешанное выражение страха и алчности.
— Им и там хорошо. Цветы надо любить, это верно, но не следует с ними церемониться.
— Ерунда! Тот, кто грозит убить, никогда не убьет. И, уж во всяком случае, не сделает этого актер.
Только ничем не рисковать… Равик подошел к багажнику и наполовину приподнял крышку. Затем поставил левую ногу на бампер и подпер крышку коленом — теперь она была открыта настолько, что можно было про…
— Хорошо, — сказал он. — Оставайся. Только все, что ты сейчас говорила, чепуха. Я посижу еще немного, а потом встану и уйду. Ты проводишь меня до такси, но уеду я один. Согласна?
— Это господин Финкенштейн, — сказал Морозов. — Совсем недавно из Германии.
— Я подумаю, — сказал он. — До свидания, мадам.
— Слова Кэт прозвучали где-то у него за спиной.
— А вы что скажете? Этого вы, конечно, предвидеть не могли, не так ли? — спросила она Равика.
— Нет. Слишком жарко, — Кэт взглянула на него. — Вот и дождались праздника!
Женщина отрицательно покачала головой. Он вгляделся в нее внимательнее.
— Очень недурны. Вы, должно быть, знаете в этом толк, не так ли? — Он заказал еще рюмку коньяку. — Разрешите вас угостить?
Они расставили фигурки. Морозов уселся в кресло. Равик расположился на диване.
— Зачем ты мне рассказываешь об этом? — спросил он.
— Я не сбегу. К тому же нам нужно еще кое-что — подушки, одеяло и прочее.
— Покорно благодарю, мсье! Желаю хорошо провести время! Вы очень помолодели, мсье!
На ней был простой черный халат мужского покроя. Равику нравилось, что она никогда не носила броских платьев из шелка или пышного тюля. Она была бледнее, чем обычно, и немного взволнована.
Опрокинутый стул на полу, лампа. Осколки стекла.
— Еще слово, и я отберу у вас деньги. — Равик подтолкнул Еву к двери. — Старые эротоманы уже ожидают вас. Не заставляйте их разочаровываться.
— Ну, а все-таки? Когда в последний раз у тебя в голове звенели серебряные колокольчики?
— Водку. И пусть играют цыгане. Хватит с меня «Сказок Венского леса» в ритме военного марша. — Она скинула туфли и забралась с ногами на диван. — Усталость уже прошла, Равик, — сказала она. — Несколь…
— За то, что вы дали выговориться, не слушая меня. Это было хорошо. Я в этом нуждалась.
— Что же, теперь доставим вас в отель, — сказал он, когда они вышли из кабачка под тихо моросящий дождь.
— Действительно, почему? — сказал он. — Конечно, посмотрю.
— Нет, не узнаю… Кто вы?.. Разве мы с вами уже встречались?
Равик и швейцар ночного бара «Шехерезада» Борис Морозов сидели в том углу «катакомбы», который хозяйка именовала «Пальмовым залом»: здесь в кадке из майолики, стоявшей на тонконогом столике, коротала…
Кобыла с восторгом посмотрела на Роланду. Больше она ничего не могла придумать.
— Я налил рюмочку Брюнье, а он заставил и меня выпить за компанию.
В отеле ему сообщили, что звонила Жоан и просила не ждать ее к ужину. Равик спустился в ресторан «Иден Рок». Там было почти пусто: по вечерам вся публика отправлялась в Жюан-ле-Пен или в Канн. Он выб…
Ну, а появление Хааке в Париже? Какое это имеет отношение к Жоан? И даже ко мне самому? Не глупец ли я? Гоняюсь за миражом, за тенью страшных, спутавшихся в клубок воспоминаний, попал во власть каког…
Равик поставил рюмку на столик. Как часто правда кажется неправдоподобной, подумал он.
— Приступайте, — нетерпеливо сказал Равик. — Возьмите за запястья. Или лучше за предплечья. Визенхоф мгновенно вспотел.
Машина поднималась по узким улицам на Монмартр. Дождь кончился. По небу бежали тучи, тяжелые и торопливые, посеребренные по краям, — беременные матери, желающие побыстрее родить кусочек луны. Кэт поп…
Неожиданно Леваль замер, бессмысленным взглядом уставившись в пространство. Затем громко чихнул, достал платок, обстоятельно высморкался, осмотрел платок и, сложив, снова спрятал в карман.
— А мне от этого жить тошно. Будто я обманул кого-то.
— Ничего, — сказал Равик. — Принесите еще рюмку.
— Там они тоже нужны. Но, к счастью, в Париже осталось еще несколько отелей, где на регистрации особенно не настаивают. — Равик налил в кофе немного коньяку. — И один из них «Энтернасьональ». Потому …
— До свидания, сестра Эжени, — сказал Равик.
Она закричала и сильнее прижалась к стене, подтянув колени к подбородку, выставив вперед руки с растопыренными пальцами и широко раскрыв стеклянные глаза. Муж попытался схватить ее за руки.
Счастье, подумал Равик. Опять счастье. Здесь оно в виде радиолы. Он стоял и слушал. Точно голубь, вспорхнула над оркестром скрипка, жалобная и сентиментальная. Слезливая дешевка, порой хватающая за д…
Странно: обувь мертвого мужчины. Носки. Белье. Костюм почему-то вызывал меньшее удивление. Носки, сорочка, нижнее белье — все уже стало призрачным, поблекшим, словно и они стали добычей смерти. Как о…
— Потому Бобо и не должен ни о чем знать?
Штерн склонил голову набок и озабоченно посмотрел на Морозова.
— Бэбе, я не хотел… — сказал актер, стоявший в дверях.
— Врач? — переспросил он и поднес к глазам листок бумаги. — А вы не знаете тут врача по фамилии Равик?
Запах густой листвы, сквозь которую даже днем не проникает солнце. Гуще мрак. Ярче свет фар. Равик увидел в зеркальце, как левая рука Хааке медленно сползла с подлокотника и осторожно потянулась к ка…
— Посмотрим. Только сообщите побыстрей. Не забудьте мою фамилию: Равик.
— Неплохая мысль. Почему же полиции до сих пор нет? Ведь у вас в отеле уже несколько часов лежит мертвый человек, и вы это отлично знаете.
— Можно взять замороженный срез и сделать биопсию. Буассон еще в лаборатории?
— Сестра говорит, этого далеко не достаточно.
— Какой идиот, — произнесла она неожиданно громко и отчетливо. — Разумеется, он этого не хотел, где уж ему… этому щенку… Играл под взрослого. — В ее глазах появилось странное, почти лукавое выражение…
«Озирис» был большой, солидный публичный дом с огромным баром в египетском стиле.
— Лучше всего зайти часов в девять вечера. В эту пору ему еще нечего делать, и он сможет вами заняться. Я его предупрежу.
Равик спустился в лифте и пошел через холл мимо бара. В холле сидело несколько американцев. Посредине стоял стол, а на нем — огромный букет красных гладиолусов. В тусклом рассеянном свете они напомин…
Равик молчал. Жоан не поняла, что он хотел сказать. Впрочем, это было и не важно. Она принимала только то, что ей подходило, и так, как ей хотелось. Об остальном она не беспокоилась. Но именно это и …
— Я и сам вижу. Откуда вы знаете, что здесь кто-то был?
— Нет! Вон отсюда! Все вон! Чего вы тут не видели? Только транжирите время, а я вам деньги плати!
— Интересно, как чувствует себя человек в ночном клубе после операции? У вас нет ощущения, что вы вернулись с фронта в мирный город? Или ожили после тяжелой болезни?
— Давно я этого не слышала, — сказала она. — Салют!
— Жоан, — позвал он. — Что это тебе вздумалось среди ночи принимать душ?
— Ну что же, — сказал Равик. — Вам нетрудно найти мне замену. Например, Бино. Он отличный хирург.
— Пойдем, — сказал он. — Здесь, конечно, найдется кальвадос. Ты много сегодня выпила?
— Ты же сама знаешь, что уйдешь — завтра, послезавтра, когда-нибудь… — сказал он.
— Вам необходимо чем-то заняться. — Равик закурил сигарету. — Жаль, что мы не застали Морозова. Не знал, что сегодня он свободен. Сходите к нему завтра вечером. К девяти. Он что-нибудь для вас подыще…
— Нет еще. Но мы знаем номер машины. Ведь ты его запомнил. Утром приходили из полиции. Хотели тебя допросить, но ты еще спал. Вечером придут снова.
Вебер поставил на стол электрический кофейник и включил его. Потом повернулся к Равику.
Равик прикрыл за собой дверь. Лифт. Он нажал на кнопку, но не стал дожидаться — боялся, что Жоан выйдет на площадку. Он быстро спускался по лестнице, удивляясь, что не слышит звука открываемой двери.…
Кэт стояла на том же месте, где он ее оставил. Она стояла в своем кринолине, такая тонкая на фоне зыбкого неба, словно ее забыло здесь какое-то другое столетие и она вовсе не американка шведского про…
Это была та самая женщина, чей сын спрашивал, почему он еврей. Она сидела на кровати, забившись в угол и прикрыв ладонями глаза. Комната была ярко освещена. Горели все лампы, а на столе вдобавок еще …
— Мсье! — Она гордо выпрямилась. — Я поступаю по-честному. Всякий раз предупреждаю, что может получиться неладно. И ни одна не уходит. Плачут, умоляют, рвут на себе волосы. Грозят покончить с собой, …
— Он умер! — вскрикнула женщина. — Внезапно…
Ревность? Разве он не испытал ее? Разве не испытал все несовершенство любви, не изведал застарелую боль, знакомую всем людям? Ревность? Не начинается ли она с сознания того, что один из любящих долже…
— Невероятно, Дэзи, — сказала Кэт. — Поистине невероятно!
— Вы сегодня оперировали? — спросила Кэт.
— Ну, вот и все, — сказала Роланда и подошла к столику Равика. У нее была плотная фигура, ясное лицо и спокойные черные глаза. Черное пуританское платье выдавало в ней распорядительницу и выделяло ее…
— Сделайте еще один снимок отсюда, — попросил кто-то фоторепортера.
— Порой попадаются весьма состоятельные клиентки… Гонорар, разумеется, только вперед. А что до полиции — можете быть спокойны, совершенно спокойны… Думаю, несколько сот франков дополнительного зарабо…
— Налейте мне еще рюмку, и уйдем отсюда, — сказала она.
Он выпил стакан легкого вина. Какая нелепость, подумал он. Я жду женщину, с которой расстался утром. Мы не виделись три с половиной месяца, но ни разу за все это время я не томился по ней так, как се…
— Я боюсь его. Он мне угрожает. Грозит застрелить меня.
Равик рассмеялся и раскрыл пакет. В нем была маленькая деревянная Мадонна, которую он видел в комнате той самой женщины. Он попытался припомнить имя. Как же ее звали? Мадлен… Мад… забыл. Что-то похож…
— Вчера вы были за городом, я не мог вас увидеть.
— Ты права, Жоан. Я с удовольствием все это осмотрел. А теперь я пойду…
Он охотно запустил бы сейчас в нее флаконом духов.
— Нет, Роланда. Пойду к себе в отель. Я до сих пор работал. Все, что мне сейчас нужно, — это горячая ванна и свежее белье.
— А почему бы тебе не зайти ко мне? — спросила она.
Равик почувствовал, как тает свинцовая тяжесть в теле. Он глубоко вздохнул. Ветер резкими порывами проносился вдоль улиц. Он снова посмотрел на освещенное окно. Там был человек, для которого он что-т…
— Нет, пойду к себе. Жена ждет меня. Я и так слишком долго гулял.
— Господи, — сказал Равик. — Да вы ничуть меня не стесните! Сколько раз тут уже ночевали люди, не знавшие, куда им деваться. В этом отеле живут беженцы. Ночные пришельцы здесь никого не удивляют. Лож…
— Итак, до свидания, — нервно проговорила Леони Вагнер. — Или гуд бай.
— Да… но он не хотел ложиться в больницу…
Женщина посмотрела на него. Он почувствовал, что она прочла его мысли, и ему стало стыдно. Но лучше на мгновение испытать стыд, зато потом наслаждаться покоем.
— Знаю, что с тобой. Знаю даже, что ты сейчас обо мне думаешь. Но я здесь два года, а ты — две недели. Послушай! Можем мы чем-нибудь помочь Мессману? Нет. Ты ведь знаешь, что мы пошли бы на все, будь…
— Спрячьте деньги в сумку, — сказал он. Она повиновалась. Равик взял счет и просмотрел его.
Равик снова спустился вниз. Он ничего не мог поделать с собой.
Дюран кивнул в знак согласия. Сестры и ассистент удалились.
— Вам бы генералом быть, — сказал Равик. — С такой-то памятью.
— Выпейте с нами рюмочку, — сказал Морозов. — Очень хороший кальвадос. Хозяйка об этом, к счастью, не догадывается. Иначе непременно взвинтила бы цену.
— Конечно. К тому же мне достаточно кивнуть мажордому. Он меня хорошо знает.
Внезапно в комнате появилась Роланда и взглянула на Марту. Та больше ничего не сказала, но с беспокойством покосилась на Равика. Он внимательно осматривал ее.
— Спасибо, Равик, — сказала она и через секунду, не сводя с него глаз, осторожно добавила: — Ты не оставишь меня?
Солдаты отнесли Мессмана на брезенте в полевой лазарет, шли напрямик по отлого поднимающемуся жнивью. Они несли его вчетвером на коричневом брезенте; Мессман лежал с раскрытым ртом и бессмысленно выт…
Он налил полный стакан коньяку и вместе с рюмкой поставил у кровати.
Появились мальчишки-газетчики с вечерними выпусками. Морозов купил «Пари суар» и «Энтрансижан», просмотрел заголовки и отложил газеты в сторону.
— Хорошо, — ответил Равик. — Вам следует уплатить двести девяносто два франка, — сказал он женщине.
— Нет. Ждал тебя. Можем поесть у меня в номере.
Он подумал — не попытаться ли снова уснуть, но тогда она все равно станет наблюдать за ним, а это мешает. А не лучше ли вообще отделаться от нее? Если она ждет денег, то все очень просто. Да и вообще…
— Необходимо расширить объем операции — сделать гистероэктомию, — сказал Равик. — Остальное не имеет смысла. Весь ужас в том, что она ничего не знает. Пульс? — спросил он.
— Нет. Мы не умираем. Умирает время. Проклятое время. Оно умирает непрерывно. А мы живем. Мы неизменно живем. Когда ты просыпаешься, на дворе весна, когда засыпаешь — осень, а между ними тысячу раз м…
— Этого недостаточно, — сказал он. — Плащ слишком тонок. Нет ли чего-нибудь поплотнее? На улице холодно.
Она закрыла глаза и снова уснула. Равик подошел к двери.
Было около трех часов ночи. Они стояли перед отелем «Милан».
— Хорошо, — неуверенно ответила сестра. — Сказать скажу, но он вряд ли…
— Итальянский. Я выросла в Италии. Говорю еще немного по-английски и по-румынски. Отец румын. Он умер. Мать англичанка. Она сейчас в Италии, не знаю только где.
— Могут справиться, кто был в то время в «Озирисе». Роланда, пожалуй, вспомнит, что ты заходил.
— Дождитесь Розенфельда, уж он как-нибудь раздобудет денег для вас.
— Мы живем как фальшивомонетчики. — Морозов высоко поднял газеты и потряс ими. — Полюбуйся! Они строят военные заводы и утверждают, что хотят мира. Они строят концентрационные лагеря, а выдают себя з…
Равик спрятал деньги. Складывая бумажки, он вдруг подумал, что не так давно брал руками еду. Он взглянул на свои ладони. Странно, что только не лезло ему в голову сегодня утром. Он взял еще ломоть св…
Он взглянул на небо, усеянное звездами. В сущности говоря, он должен быть доволен такой развязкой. Не нужно ничего и никому долго и нудно объяснять. Он знал, что так будет, знала это и Жоан. Во всяко…
— Так кажется всегда, когда ты еще молод.
— Строптивость тут ни при чем. Просто я не такой быстрый, как ты.
— Ничего не поделаешь, лето! — заметила Роланда. — Приходится смотреть сквозь пальцы. — Она взглянула на него. — В четверг мой прощальный вечер. Мадам дает обед в мою честь. Придешь?
Равик снова прилег, но сон не приходил. Он долго глядел в потолок, где время от времени пробегала красная полоса световой рекламы, зажигавшейся на крыше дома, что стоял наискось через улицу. Он чувст…
Легким движением руки Роланда приказала двум девицам подойти к посетителю, заснувшему на диване. Лишь очень немногие девушки сидели на мягких пуфиках, расставленных в два ряда посредине зала. Остальн…
— Я немного попозже спущусь в ресторан при отеле.
— Случилось несчастье… — голос ее звучал надломленно. — Ты должен… немедленно…
— Послушай, — сказал он. — Незачем тебе сейчас бегать по городу. Выйдешь на одну улицу — и сразу же покажется, что он на другой. А шансов на успех никаких. Вернемся лучше в ресторан. Это самое верное…
Потому что он ушел прежде, чем ты смогла уйти от него, подумал Равик, потому что он оставил тебя одну прежде, чем ты была к этому подготовлена.
Равик не понимал, как и почему так получилось, — горестная ли улыбка, взгляд, или пустынная улица, или ночь… Но он понимал, что нельзя так вот просто отпустить эту женщину; там, в тумане, она вдруг п…
Он встал. Гомес, не сводя глаз с Морозова, отступил на шаг. Затем резко повернулся и пошел к своему столику. Морозов снова сел. Он вздохнул и позвонил официантке.
— Так бывает всегда при расставании, Кэт. Даже когда расстаешься с отчаянием.
— Я? — повторил Равик. — Что ты знаешь обо мне? Что знаешь ты о человеке, в чью жизнь, и без того шаткую, внезапно врывается любовь? Как дешево стоят в сравнении со всем этим твои жалкие восторги! Ко…
Не дожидаясь ответа, он положил трубку и постарался уснуть, но сон не приходил. Снова зазвонил телефон. Он не снял трубку. Телефон звонил и звонил в серой, пустынной ночи. Взяв подушку, он положил ее…
— Если ты не хочешь меня видеть, скажи, будь откровенен.
— Я знаю, мне не следует спрашивать, где ты был…
— Я не могла больше спать. Мне очень жаль, если я вас разбудила.
— Да нет. Просто никогда в жизни ничего крепче не пила.
Она достала из шкафа черное вечернее платье и бросила на кровать.
— Что же тут понимать? Все довольно просто.
— Ты отвечаешь за меня, — повторила она и улыбнулась.
Она не пошевелилась. Он даже не слышал ее дыхания.
— У страховой компании есть свои врачи, Жанно. Они все проверяют.
— Она ее потеряет, если уже не потеряла. Сами знаете, старый человек. Где она сейчас?
— Слушаюсь, мсье. Откупорю и принесу в номер.
— Да, конечно. Но теперь он стал другим. Изменился к лучшему.
— У тебя есть кто-нибудь в спальне? Тут вообще есть кто-нибудь?
— Минуточку, — проговорил полицейский и стал что-то записывать.
— Просто так, чтобы о чем-нибудь спросить.
Она медленно повернула голову и указала на фотографию.
— Я и сказать не могу, до чего это было бы хорошо! Так хорошо… Просто сердце разрывается. Смейся, смейся надо мной…
— Ведь правда хорошо, что я пришла? — спросил она.
— Эти дамы промышляют любовью, — сказал он.
Он обернулся. Вот оно, подумал он. Сейчас спросит…
— Да, всегда. Он часто говорил, что… в его положении очень важно аккуратно платить за все.
— Может быть, ты еще и побьешь меня? — сказала она немного спустя.
— Жаль, — сказал Равик. — Хотелось бы мне увидеть даму, которая выбрала ее.
Он вернулся в парк. В темноте плыл сладкий аромат цветов, смешанный с запахом земли и остывающей листвы. Цветы пахли резко, словно перед грозой. Он сел на скамью. Это не я, подумал он, стареющий любо…
— Он не уплатил мне гонорара. Да еще вдобавок обозвал стяжателем и коновалом.
Дюран и Равик обменялись долгим взглядом. Трудно вырвать деньги у француза, подумал Равик. Труднее, чем у еврея. Еврей видит сделку, а француз — только деньги, с которыми надо расстаться.
Кэт встала и, осторожно ступая, подошла к кровати.
Люсьенна ответила не сразу, лицо ее залилось краской.
— Глупости. Это сразу же бросится в глаза. В Париже только больные обедают у себя в номере. Иди вниз. Я побуду здесь. В эту пору вряд ли кто позвонит. Время обеденное. Священная традиция. А если он в…
— Невероятно! — сказала она. — Две войны за двадцать лет! И ведь от последней мы все еще не пришли в себя.
Так спрашивает изнемогающий от усталости ребенок, когда его укладывают спать.
— Ну и оставались бы у себя в Германии, — буркнул Леваль. — Не так уж там страшно. Многое преувеличивают…
— Что-нибудь неладно с ногой? — спросил Равик.
— Не надо. Пока не надо. Скажи, что меня задержали, но через два-три дня все будет в порядке. Позаботься о ней.
Равик, напротив, вполне оценил достоинства вина и, великодушно отказавшись от шампанского и сладкого, получил вторую бутылку «романэ». Вместе с мадам он ел полужидкий бри со свежим белым хлебом без м…
— Ах, абсент. Говорят, от него французы становятся импотентами, вы слыхали? — Хааке усмехнулся. — Извините! Я не имел в виду лично вас.
Машина мчалась по шоссе, как низко летящая птица.
Он закурил, допил рюмку и снова почувствовал на себе взгляд Жоан. Чего она ждет? — подумал он. — Что я напьюсь с горя у нее на глазах? Он подозвал кельнера и расплатился. Когда он встал, Жоан начала …
— Ступай, Борис. И вообще, зачем тебе торчать тут со мной?
Равик промолчал. Что он мог ей сказать? Возможно, это была правда. Да и кому, собственно, не хочется начать жить по-новому?
— Пить ничего не хочу, Борис. Но я чертовски голоден.
Под высокими старыми деревьями развернулось совершенно немыслимое зрелище. Колеблющийся свет множества свечей переливался на серебряной и золотой парче, на дорогом бархате — розовом, голубом или цвет…
Он снова склонился над операционным столом.
— Да. И несмотря на это, все происходит ночью. Или именно поэтому.
— Кто это? — спросил он Зайденбаума. — Я его здесь ни разу не видел.
Равик поднял руки Гольдберга, отвел их назад до пола, затем прижал к груди, снова отвел до пола, опять прижал к груди… В горле у Гольдберга что-то захрипело.
Он не ответил. Она стояла и в упор смотрела на него. Смотрела и молчала. Воздух, узкий коридор, тусклый свет — все вдруг наполнилось ею. Опять искушение, опять все призывно и безудержно манит, как зе…
— «Курвуазье», «мартель», «хэннесси», «бискюи дюбушэ»?
— Отложите операцию до завтра… или на час. Вызовите Бино.
— Могла бы и встать, — заявил парень. — Чего разлеживаться? Давно уже поправилась. Работать не работает, а денежки летят.
— Разумеется, — сказал Равик, и она не заметила, как в темноте по его лицу пробежала тень. — Нам этого опасаться нечего.
— Сразу же ложитесь спать, — сказал он. — Утро вечера мудренее. Звучит глупо и затасканно, но это так. Единственное, что вам теперь нужно, это сон и немного времени. Надо продержаться какой-то срок. …
— Жить — значит жить для других. Все мы питаемся друг от друга. Пусть хоть иногда теплится огонек доброты… Не надо отказываться от нее.
— Ладно. Мне пора кончать разговор. До свидания, Жоан.
Она скользнула на сиденье рядом с Равиком и поцеловала его.
Кровь все еще отливала свинцовым блеском.
— Равик, — сказала Жоан. — Я тоскую. Сама не знаю почему. Весь день. Позволь мне остаться у тебя.
— Это любовь, — сказала она затем и блаженно говела плечами.
— Авеню Георга Пятого. Какие же мы с тобой идиоты! Пара сопливо-героических идиотов! Прощай, Борис.
— Хорошо, — сказал он. — Я оставлю вам бутылку.
— Результат остается тот же, — сказал Равик. — А теперь извините меня. Хочется выпить водки. Прощайте.
Равик пошел за шахматной доской и фигурами.
Он загасил сигарету и выпрямился. Довольно: кто слишком часто оглядывается назад, легко может споткнуться и упасть.
— Не знаю. Много лет назад. Ты уже загорела! Тебе это идет.
— Ты поможешь мне, Равик, — сказала Жоан сонным голосом.
— Из русских эмигрантов? — спросил Морозов.
— И я, Кэт. Только самые простые вещи никогда не разочаровывают. Счастье достается как-то очень просто и всегда намного проще, чем думаешь.
— Кто эта проститутка, с которой я тебя сегодня видела?
— Заметил. Вон гляди-ка — Марс. Говорят, он давно уже не стоял так близко к Земле, как в этом году. — Морозов рассмеялся. — Скоро прочтем в газетах, что где-то родился ребенок с родинкой, похожей на …
Цыган поклонился. Равик сунул ему кредитку. Кэт встрепенулась.
— Ты вправе так поступить, Равик, — прошептала она. — Ведь без тебя… я бы уже вообще не жила…
— Нет, Жоан… Не надо… Так проще. Так лучше.
Хааке не ответил, продолжая смотреть на Равика. Он сидел, совершенно не двигаясь. Даже его глаза были неподвижны.
Равик поставил Мадонну на стол. Среди шахматных фигур она выглядела довольно нелепо.
Он взял сигареты со стола около кровати. Это был удобный, средних размеров стол, с книгами, сигаретами и всякой мелочью. Равик не выносил ночных столиков с резными ножками и столешницами из поддельно…
— Надеюсь, вам этого хватит, — сказал он. — Так проще. Мне не придется вставать и наливать вам снова и снова. Бутылку и другую рюмку забираю себе.
— Да. Я работала у мадам Ланвер. Ателье на авеню Матиньон. Мы работали до пяти. А потом надо было разносить заказчицам картонки. Сейчас половина шестого. Самое время бегать со шляпками. — Она посмотр…
— Как и у женщин, Жоан. Мы ведаем смертью, вы — любовью. На этом стоит мир.
Женщина, больная раком, пожирающим ее, словно безглазый серый хищник; маленький калека, подсчитывающий свою ренту; проститутка с золотоносным задом; первый дрозд на голых ветвях — все это скользит и …
— Посмотрим. Может быть, обойдемся и без операции.
— Налей себе сам. Мне еще надо рассортировать и переписать белье. Сейчас придет машина из прачечной. Не перепишешь каждую тряпку в отдельности, эта банда все разворует, как стая сорок. Шоферня, сам п…
— Нет. Я ее не видела. А не то бы уж позаботилась. Ведь я запомнила ее… еще с того самого утра.
— Что вам кажется? — спросил Равик без особого любопытства.
Жоан примостилась на другом конце кровати. Она напоминала разозленную хорошенькую прачку и одновременно казалась существом, прилетевшим с Луны и ничего не понимающим в земных делах. На ее лице играли…
— Вы хотите идти? — спросила Жоан. Она оглянулась, точно в комнате кто-то прятался.
— Ты больше не любишь меня… — сказала она тихо и почти угрожающе.
Доброта придает человеку силы, если ему трудно живется.
— Я не вправе оперировать и у вас, — спокойно договорил Равик. Теперь он ждал традиционного заявления о том, что должен быть благодарным стране, приютившей его.
На углу улицы де ля Боэти он попросил остановиться.
— Сегодня она наконец сказала, что вы живете здесь. Вот я сразу и пришел. — Жанно сиял.
Роланда поставила перед Равиком бутылку бренди и рюмку.
— С удовольствием. Сколько вы еще пробудете в Париже?
— Снимаюсь в небольших ролях. По-моему, у меня нет настоящего дарования. Но я зарабатываю достаточно, чтобы чувствовать себя независимой, и в любую минуту могу уйти. Я не честолюбива.
— Этого я и сам не понимаю. У тебя все в порядке. Кто следующий?
— На твоей стороне пятьдесят тысяч лет биологического развития человека. Женщина от любви умнеет, а мужчина теряет голову.
— Минутку, Кэт, — сказал Равик. — Я сейчас.
— Послушайте, — нетерпеливо сказал Равик. — Убирайтесь-ка отсюда! Эта женщина умерла, и ничего тут не изменишь. В своих переживаниях разберетесь сами. Идите ко всем чертям! Вас приговорят к году тюрь…
Женщина улыбнулась. Она так густо накрасилась и напудрилась, что улыбка у нее обозначалась только в уголках рта, а лицо походило на сплошную белую маску.
— Да, но сперва надо найти какое-то место. А когда никого не знаешь…
Равик стоял в дверях спальни. Он видел комнату с претенциозной мебелью, Жоан на кровати и ясно понимал, что вся эта обстановка как нельзя лучше подходит к ней. Он досадовал на себя, что завел этот ра…
— Что вы сказали? — Полицейский выдержал паузу. — Повторите! Повторите еще раз!
Он двинулся дальше. Через двор и черный ход прошел в «катакомбу». Заглянув в зал, он увидел за столиком нескольких человек и среди них Зайденбаума… Белого кителя на нем не было. Видимо, опасность мин…
— Потому что… — сказал Равик. — Прижмись ко мне теснее, любимая, вновь возвращенная из бездны сна, вернувшаяся с лунных лугов… потому что ночь и сон — предатели. Помнишь, как мы заснули сегодня ночью…
— А также упиваться. Упиваться водкой, вином, философией, женщинами, надеждой и отчаянием. Но знаешь ли ты, что известно человеку, и только ему? Что он умрет. В качестве противоядия ему дана фантазия…
— Равик, — сказала она тихим сдавленным голосом. — Думай обо мне что хочешь, мне все это безразлично. Я часто лгала. И буду лгать! Ведь только этого вы и хотите. — Жоан сбросила фотографию со стола. …
Он знал, что она сказала неправду, но не хотел думать об этом. Он вообще не хотел теперь ни о чем думать. Раньше он бы не поверил, что ее приход успокоит его. Он не понимал, зачем она пришла и чего х…
— Да, как-то пришлось к слову. Во вторник ночью — тогда ему как будто стало легче. Он возразил, что серебро подходит и для мужчин. И что щетки очень хороши. Таких, мол, больше не делают… А вообще он …
С середины Елисейских Полей донесся резкий свисток полицейского регулировщика. Равик бросился вперед, лавируя между машинами. Темно-серое пальто… Ничего больше он не запомнил. Он пересек авеню Георга…
Спальня была обставлена в чисто французском вкусе. Большая кровать в стиле Людовика XVI — явная подделка под старину; туалетный столик в том же духе, своими очертаниями он напоминал человеческую почк…
— Пейте, — сказал Морозов. — Бургундское. Побольше бургундского или пива.
Женщина беззвучно пошевелила губами. Ее веки затрепетали, как бабочки. Смертельно усталые, серые мотыльки, подумал Равик. И тут же: до чего все-таки я глуп! Мне давно пора убираться отсюда!
— Никого… кроме вас, хозяина отеля, кельнера и горничной. — Она невесело улыбнулась. — Не так уж много, правда?
— Всему свой черед, мсье, — заявил полицейский. — Сперва надо составить протокол.
— Еще бы! — Хааке на минуту задумался. — Вы пользуетесь здесь большим влиянием?
— Это было бы излишней тратой времени, дорогой мой. — Равик расплатился и выпроводил его. Затем налил две рюмки. — Вот! Конечно, это по-варварски примитивно… но в затруднительных ситуациях именно при…
— Мать… не понимает… Она… помочь… Силы изменили ему. Он начал кричать, глухо, сдавленно, словно в нем сидел какой-то истерзанный зверь.
— Вот ключ от твоей машины, — сказал Морозов. — Я взял другую. Теперь у тебя синий «тальбо» с кожаными сиденьями. На той машине сиденья были матерчатые. Кожу легче отмыть. Это кабриолет. Можешь ездит…
Равик пошел переодеться. В коридоре он столкнулся с Эжени. Увидев его, она очень удивилась.
— Все равно будет известно, куда она уехала. — Морозов налил себе рюмку. — Равик, по-моему, тебе нужно скрыться на несколько недель.
Как она обращается с этим словом, подумал Равик. Совсем не думая, как с пустым сосудом. Наполняет его чем придется и затем называет любовью. Чем только не наполняли этот сосуд! Страхом одиночества, п…
— Дорогая моя, — сказал он почти с нежностью. — Ты не останешься со мной. Нельзя запереть ветер. И воду нельзя. А если это сделать, они застоятся. Застоявшийся ветер становится спертым воздухом. Ты н…
— Ничего. Подумать только! Иск! Пускай подает в суд — сама же и сядет. Ее посадят первую, как пить дать. Придется же ей сознаться, что сделала аборт. Но попробуй-ка докажи, что это я… Не выйдет!
Над Францией вставало утро. Ночь была почти забыта, словно после нее прошли десятки лет. Случившееся несколько часов назад стало для него нереальным, а то, что казалось ему давным-давно потонувшим в …
На мгновение вся операционная закачалась перед глазами. Неимоверная усталость. Вебер продолжал накладывать шов. Равик кое-как помогал ему. Язык распух. Нёбо стало словно вата. Он дышал с трудом и оче…
— Равик, — проговорил он отеческим тоном, и на его лице внезапно отразились степи, дали, луга и вся мудрость мира. — Не говори глупостей. Она порядочная стерва.
— Тебе не кажется, что пора кончать эту комедию?
Равик снова закурил. Немного погодя, мельком взглянув на Хааке, он увидел, что тот опять наблюдает за ним. Это уже не могло быть чистой случайностью. Равик почувствовал, как по спине у него побежали …
— Да. Настоящие. Паспорт и удостоверение личности.
— Вы собирались куда-нибудь уходить? — спросил он.
— Когда станет слишком больно, дай мне достаточную дозу. Достаточную для того, чтобы… все сразу кончилось… Ты должен это сделать… даже если я не захочу или потеряю сознание… Это мое последнее желание…
— Вебер, — сказал он. — На вас можно с большим успехом изучать характерную болезнь нашей эпохи — благодушие мышления. Вас искренне огорчает, что я вынужден работать нелегально, и тут же вы удивляетес…
— Так ведь это богатые, верно? — Жанно презрительно махнул рукой. — А мы не такие. В конце концов, вам мы обязаны всем. Если бы у меня просто осталась негнущаяся нога, мы почти ничего бы не получили.
— А я что делаю? Мостовые как маслом смазаны, будь они неладны! А зачем вы, собственно, спрашиваете, если все равно не хотите меня слушать?
Он вернулся в спальню. Актер стоял на коленях перед кроватью. Ну еще бы, конечно, на коленях. А как же иначе? Он что-то говорил, сетовал, снова говорил, слова так и лились из него…
— Нам больше не нужно думать. Все за нас заранее продумано, разжевано и даже пережито. Консервы! Остается только открывать банки. Доставка на дом три раза в день. Ничего не надо сеять, выращивать, ки…
— Вы довольны? Вы ведь этого хотели? — спросил он, показывая на графин с водкой.
— Я не опасна, — сказала Жоан. — Мне самой грозит опасность, но я не опасна.
— Коктейль с шампанским угодно? — тут же деловито осведомился он, хотя его все еще одолевала дремота.
— Хорошо, — сказала она, решившись, но не сдвинулась с места. — Подняться одной наверх… в пустую комнату…
— Ты, оказывается, софист, — заявил он. — Все норовишь уйти от ответа.
Я знаю один чудесный особняк, прямо в Булонском лесу. У хозяйки такие манеры, что с ней не могли бы соперничать даже герцогини. Все в высшей мере благопристойно и элегантно. Во всем соблюдается полны…
— Ты злишься оттого, что я ревную тебя к твоим друзьям? — спросила она.
— Равик, ревнуют даже к воздуху, которым дышит другой.
— Вы рассуждаете здраво, мсье, — сказала она проникновенным тихим голосом. — Куда разумнее других врачей. Жаль, что вы… — она остановилась и ободряюще посмотрела на него. — Иной раз… Иногда мне бывае…
— Не жду я никакой женщины, — сказал он. — А если бы и ждал, тебе-то какое дело, черт возьми! Крутишь любовь со своим актером, да еще меня ревновать вздумала! Это же просто глупо!
Равик посмотрел на Жоан и почувствовал легкое головокружение. Он понял, что она имела в виду. Но ее откровенность обезоруживала. Казалось, ей было безразлично, как он отнесется к ее намеку. В убогом …
— Поезжайте, — прервал его Равик. — Теперь можно проехать.
Жоан стояла перед ним в купальной шапочке, с ее плеч, покрытых светлым загаром, стекала вода. Она походила на амазонку в плотно облегающем голову шлеме.
— Нога! — проговорила она наконец. — Нога! Это был грузовик…
— Где вы жили? Вы назвали вымышленный адрес.
— Нет! — Жоан порывисто схватила цветы и сбросила на пол. — Не смей так шутить! Не смей!
— Для беспаспортного беженца ты ведешь себя довольно нахально — посещаешь самые элегантные рестораны Парижа.
Равик знал, что такое опасность, знал, куда идет, и также знал, что уже завтра он будет обороняться… Но в эту ночь, в час возвращения с берегов потерянного Арарата туда, где уже слышен гул надвигающе…
— Равик, — сказала она, нисколько не удивившись. — Так поздно. Чего ты хочешь? Девушку или выпить? Или и то и другое?
— Ничего, времени у нас достаточно, — успокаивал Жан всполошившихся беженцев. — Полиция не так легка на подъем.
— Не надо. Бутылку можете оставить здесь.
— Думаю, что нет. По крайней мере, так мне кажется. Иначе я встречал бы ее в «Шехерезаде».
— Ладно. Тогда хоть объясню ему, в чем дело. Равик приблизился и сказал несколько слов шоферу. Тот расплылся в чудесной улыбке, помахал Жоан с галантностью, на какую способен только француз, и уехал.
— Господи, да она умирает, — прошептал мужчина. — Едемте! Она умирает. Я выстрелил в нее!
— Испанцы? — переспросил Равик, не сразу поняв, что она имеет в виду. — Как же так? Ведь они только что уехали.
— Еще нет. Через полчаса. Как я люблю эти полчаса перед уходом в «Шехерезаду». Чего только у меня нет — и кофе, и время, которое кажется мне бесконечным. А сегодня даже и ты. У меня и кальвадос есть.
— Какая мерзость, — сказал он, оглядывая камеру.
— Посоветовали лежать в постели, а если до завтра не пройдет, чтобы, ради Бога, не вставала.
— Попробуйте. Это вкуснее, чем лангусты… А теперь Pate Maison. С корочкой белого хлеба… Вот видите, как хорошо… Еще немного вина. Легкого, терпкого и холодного.
Она вдруг все поняла и изменилась в лице.
— Зеркала, — ответил тот, не поднимая глаз.
Он спешил дальше и дальше, проталкивался сквозь толпу, хлынувшую из кино, всматривался в лицо каждого мужчины, которого обгонял, заглядывал под шляпы… Ему отвечали кто недоуменным, кто возмущенным вз…
— На ваших сестер можно положиться? — спросил Вебер Дюрана.
— Господа из враждебного лагеря. Многие из них уже жили здесь. С тех пор прошло немало времени, и кое-кого, конечно, убили. Но остальные находились в Биаррице и в Сен-Жан-де-Люз, дожидаясь, пока осво…
В операционной он застал Эжени. Она до блеска начищала никелированные инструменты. Это было одно из ее любимых занятий. Работа поглотила ее настолько, что она не услышала, как он вошел.
В ту же секунду Равик заметил, что счетчик такси не включен. Он резко развернулся и помчался обратно.
— Нет, мне кажется, мы живем в век консервов.
— Нет. Мужчина, и больше я ничего тебе сказать не могу.
— Свидетели, — сказал он. — Важно иметь свидетелей. Они есть?
— Довольно о деньгах… Не хотите ли выпить со мной, Люсьенна?
Он кивнул Эжени — пора было приступать к наркозу.
Она извлекла из выреза платья смятый клочок материи. Цветы на желтом фоне.
— Хорошо, Жоан. Я должен идти. Поужинаем сегодня вместе?
— Алжирские. Черный табак. Его курят солдаты Иностранного легиона. Пожалуй, для вас слишком крепок. Других нет.
Она посмотрела на него. Вся косметика на ее лице расплылась, тушь стекла с ресниц, губная помада с одной стороны размазалась пятном. Одна половина лица напоминала ярмарочного клоуна, другая, с черным…
— Я этого не хотел, мсье! Клянусь вам, я не хотел в нее попасть, вовсе не хотел… Случай, слепой, несчастный случай!
Равик быстро сделал первый надрез. Кожа раскрылась, как страница книги. Он зафиксировал ее зажимами и стал рассматривать вылезший наружу желтоватый жир.
— До свидания, — вымолвила Эжени явно через силу и лишь после того, как Вебер обернулся и выразительно посмотрел на нее.
— Нет. Я пойду. Есть дела. Я вам больше не нужен?
Из «Шехерезады» вышли кельнеры. Ночью они были кавказцами в длинных красных черкесках и высоких мягких сапогах. На рассвете это были просто усталые люди. Они шли домой в своем обычном платье, которое…
Равик сел в единственное кресло, стоявшее в комнате. Пружины заскрипели, и он почувствовал, что одна из них сломана.
— Это, знаете ли, одна из моих задач. Выявление связей изнутри вовне. Иной раз очень трудно подступиться. Но у нас здесь надежные люди. — Он многозначительно поднял брови. — У вас, конечно, соображен…
Равик отпил глоток кальвадоса и снова лег.
Молодая женщина, лежавшая на операционном столе, была очень красива. Стройная, изящная, с лицом, которое не мог изуродовать даже самый глубокий обморок, она была как бы создана для роскоши и любви.
— Нет. Я хочу сказать, что прекрасное вряд ли стоит драматизировать. Помимо всего прочего, нас ничто не должно разделять, даже цветы.
— Вы позволите? — раздался голос совсем рядом с ним.
Она придвинулась ближе и положила голову ему на плечо.
Щелкнул затвор фотоаппарата. Какой-то человек в шляпе, сдвинутой на затылок, улыбнулся.
— Доктор Вебер не может подойти к телефону.
— Сегодня не хочу. Дай лучше кофе. Покрепче.
— Нет. Оставь меня в покое. Я не один. Не Приеду.
Девушки, сгорая от любопытства, сгрудились вокруг кассы. Роланда снова нажала на клавиши. Один франк семьдесят пять сантимов.
— А разве до сих пор они у тебя были? И все-таки ты жил в Вене, в Цюрихе, в Испании и в Париже. Но теперь тебе пора исчезнуть.
— Жоан, — с трудом проговорил он. — Как ты сюда попала?
— Есть у вас врач во Флоренции? — спросил Равик.
— По шраму на лбу, — продолжал Хааке. — Такие шрамы бывают только у корпорантов. Значит, вы немец. Или, во всяком случае, учились в Германии.
Равик разорвал паспорт и кредитку в десять марок. Ключи, револьвер и квитанцию на сданный в багаж чемодан он сунул в карман. Может быть, чемодан придется забрать, чтобы в Париже не осталось никаких с…
— Мсье Равик никогда этого не сделает, — холодно сказала она.
— Вот, доктор! Для вас! Это я вам принес. Ничего особенного, зато все из собственного магазина — хлеб, масло, сыр, яйца. Если не захочется выходить — можете совсем неплохо поужинать и дома, верно?
— Нет, Жоан. Операции не потребовалось. Мы только прочистили рану.