Морозов кивнул и показал на небо: над темными крышами светилась крупная красноватая планета — это был Марс.
Равик понял, что тут ничего не добьешься.
— Ты была чертовски спокойна и ничуть не напугана, когда я пришел.
— Хорошо. Я полагаю, Вебер, нам нечего больше раздумывать, следует ли оперировать больную без ее согласия. Здесь уже ничего не сделаешь.
— Что ты сказал? — Она широко раскрыла глаза. — Ты не хочешь, чтобы я осталась?
— Ладно. Он умер. Для него ничего больше не сделаешь. А нас через два дня снова пошлют на передовую. На этот раз нам достанется. Будешь здесь торчать и все время думать о Мессмане — только зря себя изведешь. Дойдешь до ручки, сам не свой станешь. При первом же артиллерийском налете замешкаешься, опоздаешь на каких-то полсекунды. И тогда мы потащим в тыл тебя, как Мессмана. Кому это нужно? Мессману? Кому-нибудь другому? Нет. А тебе просто будет крышка, вот и все. Теперь понятно?