Все цитаты из книги «Географ глобус пропил»
– Везет тебе. Мои тоже обещали уехать к бабке в деревню, а сегодня передумали, козлы. А я уже одну бабу пригласил к себе домой. Чего ей теперь скажу, а?
Он колупнул ногтем краску на стене и вдруг достал из своей гусарской курточки пузатую фляжку.
Борман сам присаживается и разводит костер. Теперь Демон стоит у него за спиной и ласково наблюдает. Борман оборачивается.
А закат разгорелся всеми красками, что остались не израсходованными за уходящий год. Угольно-красное, дымное солнце висело над горизонтом. Небо отцветало спектром: лимонно-желтая узкая полоса заката …
Поднял Будкин Колесо с постельки и под дулом привел на площадку. Колесо от страху со всех сторон описалось и обкакалось и сразу раскололось. Не ходило оно с Марьей ни в какую баню и не пойдет, не про…
– Ты что-то хочешь спросить? – поинтересовалась Кира у Служкина.
– Ты, что ли, там моешься? – разуваясь, спросил Служкин.
– За передние парты с листочками и ручками садятся, – Служкин взял журнал, – Спехова, Старков, Кузнецова, Митрофанова и Кедрин.
Стоя по пояс в воде, я отвязываю от катамарана наши вещи.
– Я-то думала, у тебя что-нибудь серьезное… – разочарованно сказала ему Надя, подавая руку, чтобы перебраться на борт. – И что это за дурацкое название – «Скумбрия»? Я на таком не поплыву!
– Конечно нет, Маша. – Служкин со стула пересел на край своего стола и протянул руки: – Иди ко мне…
– Что-то, Виктор Сергеевич, вы со всеми своими друзьями расстались, – наконец осторожно заметила Маша.
Маша делает несколько глотков, переводит дух и снова пьет. Я отнимаю банку и убираю под скамью. От Машиных губ пьяняще, вольно, счастливо и по-весеннему пахнет брагой.
Гремел барабанный марш, и в зал внесли знамя. Расставив локти, перехватив полотнище, древко держал Колесников – теперь строгий и недоступный. Впереди и позади него, подняв руки в пионерском салюте, ш…
– А вы говорили: «Выиграю, выиграю!» – снисходительно передразнил Градусов, собирая колоду. – Вы мне еще в пуп дышите.
Класс шумел, шептался, ерзал. На доске белели два столбика вопросов для самостоятельной: вариант «а» и вариант «б».
– Кто знает… – не отводя взгляда, негромко ответил Служкин.
– Отгадайте загадку, – предложил Служкин. – Моя четырехлетняя дочка сочинила: открывается-закрывается, шляпа ломается. Что это?
– А чего тут придумывать? Учите билеты. Я все диктовал.
– Бросай сигарету, – шепотом велела она. – Пойдем в комнату.
– Как при чем? Она же у вас литературу ведет.
В кабинете воцарилась благоговейная тишина. Служкин сел на стол.
Здесь, оказывается, была глубокая и глухая зима. Дома по ноздри погрузились в снег, нахлобучили на глаза белые папахи и хмуро провожали отцов темными отблесками окон. Над трубами мельтешил горячий во…
Овечкин ничего не говорит. Кажется, он даже не дышит.
– Вы меня еще не забыли, Виктор Сергеевич?
– Ну, я поехал! – крикнул он в квартиру, нахлобучивая шапку.
– Поход – это ведь дело муторное, – передвигая по своему столу различные предметы, сказал Служкин. – Придется таскать тяжести, трудно ехать, спать в сыром спальнике, все время что-то делать – ставить…
– Ну почему же… Она мне давно нравилась, но я как-то не определял своего отношения к ней. А недавно она вдруг попросилась со мной в поход – ну, я и понял. Это только в кино: увидел – и любовь до гроб…
И жаль, что для отцов, для Маши я остаюсь все-таки учителем из школы. Значит, по их мнению, я должен влезть на ящик и, указывая пальцем, объяснять. Нет. Не дождетесь. Все указатели судьбы годятся тол…
Вечером, когда Будкин ушел домой, Надя стала мыть посуду, а Служкин уложил Тату в постель и достал книжку Пушкина, чтобы почитать ей сказку. Он выбрал «Спящую красавицу». Надя управилась с посудой, а…
– Трудно, – без выражения согласился Служкин, ушел и сел за свой стол. Но Градусова зацепило.
– Ты чего грабли свои суешь мне в харю?! – орет Градусов. – Отжимайся! Я тоже ногу стер! Ну и что?
– Тебе нравится жить с Надей? – изумилась Ветка. – Ну не знала!… Или ты с диванчика обратно на кроватку переехал?
Он пошел к книжному шкафу и остановился, уткнувшись лбом в стекло. Собрания сочинений он находил невероятно скучными. На прочих корешках он задерживался, но отвергал их один за другим. Наконец, отодв…
– Виктор Сергеевич… – наконец говорит Маша. – Виктор Сергеевич… Я хочу вам сказать… Простите меня.
Служкин сидел в учительской и заполнял журнал. Кроме него, в учительской еще четверо училок проверяли тетради. Точнее, проверяла только одна красивая Кира Валерьевна – водила ручкой по кривым строчка…
– Открыли! Тетради! Записываем! Тему! Урока! Машиностроительный! Комплекс!
Вешние воды, дожди и ветер вынесли почву из-под сосны, и она стояла, приподнявшись на мощных, узловатых корнях. Одни корни вертикально ввинчивались в землю, а другие, извиваясь, как змеиные волосы Го…
Я ракетой взмываю наверх. Широкая дуга Ледяной как на блюде. Зрение мое пугающе обостряется, будто глаза вывинчиваются, как окуляры бинокля. Тяжелый молот бьет в виски. Я вижу все четко-четко, хоть и…
– Ну что, повторим? – бодро спросил Служкин Будкина, когда и сам поднялся на обрыв.
– Если тебе ничего не надо – это твои проблемы! – закричала Надя. – Только про меня с Татой ты подумал?
– А-а, давайте водки выпьем! – отчаянно предлагает он.
Она прошлепала мокрыми носками на кухню, плюхнулась на табуретку и бесстыдно задрала ноги, приставив ступни к батарее.
– Я не хочу его выпроваживать… – пробурчал в ответ Будкин.
– Молодцы-ы!… – возмутился Служкин. – Подвели меня под монастырь, гады… Что мне из-за вас, снова ногу ломать?
– За дерьмом, – мрачно ответил Служкин и сел в санки покурить.
– Не твое дело! – негромко, но с ненавистью ответила Маша.
– Я хочу, – вдруг говорит Маша. – Возьмете меня, Виктор Сергеевич?…
– Ты еще девочка, Маша… – как дурак, говорю я.
– Есть, да не про мою честь, – выпив и закурив, неохотно сказал Служкин. – Лучше ты рассказывай. Как там твой любовник-то? Все еще в кино тебя снимать хочет?
Служкин вышел на крыльцо садика и закурил. Был вечер. Небо за домами смущенно розовело, и в нем висела зеленоватая, как незрелое яблоко, луна. Детские домики, горки и веранды на площадках среди высок…
– Судоремонтный завод, – сказала Маша Большакова.
– Я не бесюсь… не бешусь… Короче, все ништяк.
– Уж апрель на подходе, Кама и то вскрылась, а холодрыга собачая! Когда же зима закончится? В лужу еще вляпалась до колен!…
Мы с Машей неподвижно стоим на вершине Хромого камня и молча смотрим. Душа моя ледяная. А отцы в это время берут порог.
– Ну, я, – с достоинством говорит Борман. – Я люблю солененькое.
Прямо под скальной стеной имелась утоптанная площадка, покато стекавшая к длинной и узкой горизонтальной щели, похожей на приоткрытую пасть утеса. Из этой пасти тянуло теплым дыханием.
– Она мне не принадлежит. Я ее свободы не умаляю.
Промерзший, продрогший Градусов стучит зубами и не отвечает.
– Заметили!… – охает Люська, растопырив глаза.
Будкин сидел за рулем и довольно хехекал, когда «запор» особенно сильно подкидывало на ухабах. Усердно тарахтя, «запор» бежал по раздолбанной бетонной дороге. Параллельно бетонке тянулись рельсы, и н…
– Чего он?… – растерянно спросил один из козлищ.
Контролер протянул руку и постучал своей кусательной машинкой по плечу молодого человека. Тот быстро обернулся и непонимающим взглядом обвел раскрывших рты бабок, свирепеющего контролера, взволнованн…
– Здорово, Шуруп, – сказал Служкин, ссаживая девушку.
– Тяжелая, – заметил Служкин. – Может, вам помочь донести?
– И все-таки, Виктор Сергеевич, – не отставал Чебыкин, – куда?
– Ой, спасибо… – мимоходом радуется Люська и тотчас кричит: – Борман, а че Градусов грязью кидается!…
– А что было двенадцатого? Драка или революция?
Роза Борисовна медленно оглядела кабинет: сдвинутые парты, стоящие в полном беспорядке стулья, мятые бумажки на полу.
– Вошпитательница шкажала, што у нее коштом плохой.
– Нету, – ухмыльнулся Служкин. – Хотя возможно, что он с ней спит.
– А как можно долго жить с человеком и не любить его?
Они прорываются через второй каскад. Они идут совершенно неправильно, не так, как я пояснял. Может, это Градусов решил изменить тактику. Может, он просто следует моему внушению: иди так, как получает…
– Что такое – росстани? – наконец спросила она.
– Да-а… – вздохнула Чекушка. – Самые трудные дни, когда все люди должны быть вместе, ты остался без самых близких людей… Ну, ничего, ведь друзья, наверное, помогают?
– А как же Чебыкин спустился? – удивляется Люська.
Борман заколачивает рогатины. Демон приносит тоненькую веточку.
– Что-то нет дров-то в лесу… – озадаченно говорит он, ломает свою веточку и заботливо подкладывает в огонь.
– Еще никогда я не изменяла Колесникову в супружеской постели!
– Ох, Ветка, как бы тебе объяснить… – вздохнул пьяный Служкин, стряхивая пепел себе в чашку. – Ты думаешь, у меня все так получается, потому что я не могу по-другому?… Нет. Я просто хочу жить как свя…
– Градусов – фигня. Зато к вам на урок, наоборот, двоечники идут, а отличники не хотят. Это потому что вы какой-то особенный учитель, не брынза, как Сушка или там немка…
– Можно домой идти, да? – ликуя, орала зондер-команда.
Он пошел к домику дирекции и через форточку влез в комнату физрука, у которого, как у сторожа, имелась одностволка. Пользоваться ружьем Будкин умел: у него отец охотник, дома все стены в оленьих рога…
Лыжня, словно бы кряхтя – такая она стала ухабистая, – полезла на другой склон оврага, а потом перешла в подъем на очередной косогор. На сломанной лыже Служкин тащился последним, время от времени зач…
– А-а, не знаю. Будет день – будет хлеб. Будкин звал куда-то в свою фирму. То ли колеса шиповать, то ли колбасу воровать…
– Задние парты тоже!!! – гремел Служкин. – Подровнять ряды!!! Сесть!!! Встать!!! Сесть!!! Встать!!!
Вскоре от компании откалывается Градусов. Какое-то время он что-то ожесточенно втолковывает пню на поляне, потом вообще исчезает. Через пять минут из кустов доносится могучий храп. Мы с Борманом идем…
У Градусова от ужаса даже в черепе зажужжало. Он ручонки свои куцые выставил, как каратист, и визжит: «Чего, махаться будем, да?!» Брюс Ли, блин, недоклеенный. Я как захохочу подобно Мефистофелю, аж …
Тогда я ухожу обратно. Мне здесь сидеть до Комарихи. Станция Дивья, станция Парма, станция Валёжная – снежная, таежная. Станция Багул, станция Ергач, станция Теплая Гора. Я жду, я караулю. И несется …
– А мы вас поздравить пришли, – улыбаясь, сказал Чебыкин.
– Фиг ли в другой-то, Ленка? Когда он будет?
Полицейский был необыкновенно молчаливым и нелюдимым типом. Начальство он презирал, никогда с ним не разговаривал и всегда поступал вопреки приказам. Девку он ненавидел, а Маньяка вообще не считал за…
– Уже что-то новенькое, – серьезно заметил Служкин, окончательно откладывая газету. – Вообще-то Будкин не нуждается в поводах, чтобы приходить в гости… Он сам себе повод. Но ведь вроде бы до сих пор,…
– Вон, шлюха, я сказала! – тихо, одними интонациями рявкнула Угроза.
– Девки, держи меня!… – ору я. – Машка, насос!…
Мы едем. За окнами быстро смеркается. В вагоне включают неторопливый и неяркий дорожный свет. Почти все лавки пусты, пассажиров практически нет. Слева за окнами бледным отливом то и дело широко сверк…
– Деревни по пути будут? – выяснял Бармин.
– Градусов, ты сегодня дежурный, – на обеде напоминает Борман.
Щебневая дорога прет напрямик по увалам. Нас валяет с боку на бок и подбрасывает. Мы цепляемся друг за друга. Тютин при толчке пинает себя коленом в скулу и лезет в рот грязным пальцем ощупывать зубы…
– Расписание-то изменили, – пояснил Старков.
– В общем, мне нравится, – подумав, сказала она, – что ты не строишь из себя супермена. Однако ерничество твое унизительно.
– Делайте, как я, не каните, – пренебрежительно поясняет он.
– Это не тебя там у проходной Овечкин дожидается?
– Мы пришли. – Кира Валерьевна забрала сумку и зонтик. – Спасибо.
– Все это – чертовщина какая-то! – с силой говорит Маша и проводит по глазам ладонью, словно снимает паутину.
– Вам же хуже, – хмыкнул Градусов, валясь обратно за парту. – Все равно исправлять будете…
Борман, видя все это, мрачнеет на глазах.
На волне отходящей «Скумбрии» дружно поднялись и опустились «казанки» у причала, бренча друг о друга бортами. Набирая скорость, «Скумбрия» ощутимо поднималась из воды. За кормой заклокотал бело-черны…
«Скумбрия» стрелой промчалась под аркой, только хлопнул воздух.
– Ха! Машке Большаковой точку и мне точку? – возмутился в чемодане Скачков. – Несправедливо!
– Снова ему доверять? – скептически хмыкает Борман.
Красная профессура ахнула, Маша Большакова смутилась, а двоечники Безматерных и Безденежных заржали.
– А какое основное предприятие нашего района, поселка, деревни?
– А куда дальше, Виктор Сергеевич? – поинтересовался Бармин.
– Чего гадать, один Борман и остался из нормальных, – просто решает проблему Чебыкин.
– Уйди, уйди, уйди! – вдруг закричала Лена и побежала. Витька тоже побежал. Лена остановилась и разревелась. Витька затормозил поодаль. Он хотел ее утешить, но не знал как.
– Нет, не то… – с досадой сказал Служкин.
– Могу тебе до кучи вечером еще и Надин принести, – мрачно ответил Служкин. – Или уже есть?
Служкин выбрался к автобусной остановке и прилип к киоску.
– Может, она твое фамильное серебро унесла? – задумчиво предположил Служкин. – Или годовой запас хозяйственного мыла?… А ты все лежишь, как окурок в писсуаре.
«Раз от тебя вообще никакого толку нет, так я тебя пристрелю, потому что ты паскуда», – сказал Колесу Будкин, разломил ружье и вставил патрон. Колесо как увидел это, так с визгом в кусты ломанулся и …
В комнате послышался хруст дивана, щелканье ременной пряжки, и на порог вышел атлетически сложенный молодой человек с квадратными плечами.
– Ты что же, его на самом деле хотел застрелить? – спросила Надя.
– Ну, все, конец Чебе, – цедит сквозь зубы Градусов.
Он метнул в тополь маленький туристский топорик. Топорик отчетливо тюкнул, впиваясь в ствол. Будкин нырнул в машину, включил на полную мощь встроенный магнитофон, а затем развинченной, боксерской тру…
После общей морали Служкину полагалось найти и растерзать жертву. Служкин бухнул классным журналом по парте перед Градусовым.
– Нет, – нестройно отозвалась красная профессура.
– Ну, хочешь, пойдем к тебе, я позвоню Наде и скажу, что ты ее любишь? – предложил Служкин. – Тогда ты поверишь, что я зла не держу? Сидишь тут мрачнее навозной кучи…
Служкин и Маша подошли к старой сосне у самого обрыва.
– Виктор Сергеич! Здрасте! – заорал Чебыкин.
Снег валил густо и плотно, словно его скидывали сверху лопатами. У проходной Служкин неожиданно увидел продрогшего, танцующего на месте Овечкина с сугробом на голове.
Наконец после очередного поворота внизу под склоном взблескивает извив реки. Большая пролысина вырубки, вся заросшая мелкими березками, боком сползает от дороги к берегу.
«Запор» продрался сквозь акацию и, весь облепленный серыми листьями, точно камуфляжем, выехал на площадку у берега затона. Площадку живописно огораживала реденькая роща высоких тополей. Площадка была…
– Тут ведь шею сломаешь на спуске… – ужаснулся Тютин.
– Я, пожалуй, вернусь на станцию… – мертвым голосом сказал Овечкин.
– Лен, скажи, – помолчав, попросил Служкин. – А чем у тебя кончился тот школьный роман с Колесниковым?
Я чувствую, как по всем нам промахнула волна жути. Словно гуляли по заброшенному кладбищу и вдруг увидели свежеразрытую могилу.
– Он ведь спас нас!… – потрясенно говорит Люська.
– Может, мне еще по флакону вам каждому выкатить, за заботу? – спросил Служкин.
– Только вякните чего, уроды! – заорал рыжий и носатый, с хриплым голосом. Но за его спиной пацан уже разинул рот, и рыжий, развернувшись, врезал ему кулаком в бровь. Пацан повалился назад, руша собо…
– Ты чего в моем белье роешься?! – заорала она.
Прямо перед нами беззвучно поднимается жуткий идол Чертового Пальца. Кажется, он вырастает прямо из недр ископаемой перми, от погребенных в толще костей звероящеров. Он гипнотизирует, как вставшая ды…
– Страшно, – возражает Люська. – А можно по берегу пойти?
– А фиг ли я?! – огрызается Бармин. – Всегда: Борман! Борман!… Самый резкий, что ли? Вон Демон пусть идет!
Наконец Маша успокаивается, медленно поднимается на ноги, только сильно и крупно дрожит. Я умываю ее водой из лужи. Ладонью я чувствую ее пульсирующие веки, окаменевшие скулы, застывшие губы.
– Еще как по-настоящему, – заверил Служкин. – Могу рассказать эту историю, только она длинная как собака.
– А пойдемте все вместе, – предлагает Чебыкин, жалея Бормана.
– Борман, у нас Маша больная, – говорю я. – Будь внимательнее.
Толян, обхватив голову руками, начинает тихо и тонко материться, доводя себя до отчаянья, чтобы набраться сил. Я жду. Толян замолкает.
За ночь я выпил всю бутылку, но от холода даже не окосел. Гранитные мужики не возвращались. В общем-то я и не думал, что они вернутся, и сидел совсем не ради них. Я совершенно продрог у погасшего кос…
– Сама-то потом поймешь свои шифровки? – насмешливо спросил Служкин, и Люська, не поднимая головы, фыркнула, сдув с лица упавшую челку.
– Ты хороший человек, – помолчав, с трудом отвечает Маша. – И ты мне очень нравишься… Но я тебя не люблю. Вот что.
Стена Шихана напоминала измятую и выправленную бумагу. На ее выступах лежал снег, кое-где бурели пятна выжженных холодом лишайников. В громаде Шихана, угрюмо нависшей над долиной, было что-то соверше…
Над миром ясно и тихо. Вдалеке у ветхого забора на окаменевшем кряже сидит Маша. Прочие еще спят. Я иду к Маше, хрустя тонким льдом. Лужи обметаны припаем. На штабелях бревен искрится иней. Опилочная…
– Я оч-чень много ем… – тихо шепнул Тютин на ухо Служкину.
– Иди сюда, козел! – злобно орет Градусов.
– А вдруг они нас убьют? – пугается Люська.
– Тогда я в ванну минут на десять, а ты подожди.
– Бивень! – орет он на Бормана. – Соображай, куда командуешь!
– Он что, все еще благоуханный цветок твоего сердца?
– В момент котелки закипели! – хвастается он, заваривая чай. – Учитесь, как надо обед готовить! Пык-пык, и сделано! Это вам не Демон, это мы с Чебой – монстры!… Ага, вот и супчик поспел!
Поныш стремительно катится среди ельников – блестящая, янтарная от заката дорога между двух черных, высоких заборов. Над рекой стоит шум – журчат кусты, гулом отзывается пространство. Мимо нас совсем…
– Завтра будут уже вторые календарные сутки стоянки, – быстро сочинил Служкин. – А это удвоение платы.
– Половину, – распорядилась Надя. – А то зубы заболят.
– А какой я? – спокойно поинтересовался Служкин.
Как дочитанную книгу, я закрываю дверь пекарни, беру прислоненный к стене брус, всовываю его в скобы и шагаю по дорожке вдоль забора к улице. Маша шлепает по лужам за моей спиной. Деревня неподвижна.…
Отцы хохочут. Чебыкин сконфуженно прячет камень в карман.
– Иди катамаран подкачай, – говорит Демону Борман.
Маша упрямо смотрела куда-то вниз, куда-то вдаль по ледяной Каме. На висках ее и на розовых от мороза скулах проступили яблочно-бледные, нервные пятна.
– Географ глобус пропил! – ликующе завопил Градусов.
Плавно ныряя и выныривая, просека тянулась сквозь лес, по колено стоящий в сугробах. Из снеговых валов кое-где торчали жалкие прутья погребенного подлеска. Ветер стряхнул снег с ветвей, и лес стоял с…
Отцы по одному полезли вслед за Барминым. Последним обреченно уполз Тютин, который перед этим долго и прощально смотрел на небо.
– Нет, он перед подъездом откуда-то из сугроба вылез.
Проселок сам выворачивается под ноги. Наш слоник, хихикая и взвизгивая, растягиваясь и сжимаясь, медленно выбирается из перелеска и ползет вдоль реки. Вскоре Ледяная под склоном начинает шуметь. Это …
Полумрак. Какие-то клетушки. Белые нитки корней, свисающие с потолка, бесплотно касаются лба и ушей. Под ногами шуршит хлам. Толстые, совсем крепостные стены и узкие-узкие проходы. Амбразуры окон пер…
Служкин заново начал перечислять все параметры похода. Маша не стала записывать, надеясь на Люську, и задумчиво глядела куда-то в сторону, чтобы не встретиться со Служкиным глазами. Служкин диктовал …
К утру газоны становились седыми, а воздух каменел. Люди шли сквозь твердую, кристальную прохладу, как сквозь бесконечный ряд вращающихся стеклянных дверей. На заре по Речникам метлою проходился вете…
И он начал рассказывать, весело поглядывая на Машу, а Маша слушала, задумчиво улыбаясь, и смотрела на затон, в котором начиналась весна. Здесь уже пожелтел лед вдоль берега, и сквозь него проступила …
– Я бы и сама пошла на такое содержание, – мечтательно заметила молодая. – Кормит его одними обещаниями, и больше ничего…
Допив чай, Градусов распрощался. На лестнице, оказывается, его терпеливо дожидались бивни. В окно Служкин видел, как Градусов вышел из подъезда, а за ним потянулись присные, и в заключение – наиболее…
Банты щекотали напряженные скулы Служкина.
– Тебе Роза подляну кидает, а ты еще чего-то честного из себя корчишь, – тоном ниже добавил Градусов. – Мы-то что? Мы и по всем другим предметам знаем не больше, чем по географии… Нас и так в ПТУ воз…
– Нашим про это – ни слова! – предупреждаю я.
– А можно я предложение внесу? – громко спрашиваю я и вылезаю на помост лесопилки. Отцы подозрительно затихают.
Я по-прежнему мокрый. Я на четвереньках ползаю по снегу то за резиной, то за клеем, то за ножницами. Губы мои в ожогах от прилипших сигарет. Я курю так, словно хочу выдымить из себя душу, чтобы не бы…
На Маше было строгое белое платье и строгий черный пиджачок, в волосах – огромный белый бант. Этот костюм, колечко и сережки, тонкая цепочка на шее, подкрашенные губы и подведенные глаза делали Машу …
– Папа, а песок не копается, – сказала Тата.
– Давайте причалим, – решаю я. – Мало ли что.
– Итак, Виктор Сергеевич, – закруглилась она, – четвертая четверть для вас становится решающей. В это время мы формируем педколлектив для работы в следующем году, и я не исключаю, что наш коллектив о…
– Может, Тату сначала заберешь? Нам на остановку надо…
– Виктор Сергеевич, я попрошу вас больше никогда не курить в кабинете. Это школа, а, извините, не пивная. И вообще, попрошу вас не показываться ученикам с сигаретой. Наши дети и без того достаточно р…
Сняв рюкзаки и перевооружившись, отцы вслед за Служкиным зашагали по насыпи к пещере.
Темнота словно бы поднималась из глубины земли, из глубины реки, как подпочвенная вода. Уже затлели искры бакенов на черной равнине Камы, а небо все еще оставалось светлым, и от этого всем было видно…
– Всем только сказали, что вчера, а на самом деле пять дней уже прошло.
– За него все специальный артист говорил. Когда Брежнев умер, его расстреляли.
Мы переодеваемся и идем дальше. Окраина. Неизменные сараи, навесы, ржавые трелевочные трактора и штабеля леспромхоза. Улица превращается в грязную, разъезженную дорогу и уходит в сторону от реки. Дал…
– Вот если отремонтировать тут все, подновить… – хозяйственно вздыхает Борман.
– Не знаю, – честно призналась она. – Такое вот ты у меня желание вызываешь – порыться в твоем грязном белье. Чужая уязвимость, а значит, чужие тайны, у меня вызывают циничное желание вывесить их на …
– Дома забыл, – хмуро заявил Градусов и бросил на парту свой портфель-ранец с надписями и катафотами. – Обыщите, если не верите.
– Меня Андрюша Снегирев мучит. Щипает, толкает…
– Зачем вы вчера напились, Виктор Сергеевич? – наконец спрашивает она, но я не отвечаю. Сам не знаю зачем. Так.
– Борман, открывай консерву!… Уйди отсюда, сволочь, со своей помощью! Щас как помогу сапогом по зубам, всю пенсию на стоматолога потратишь!… Овчин, бивень, ты чего по костровой варежке топчешься?… Пе…
– Градусов, проиграешь – убьем!… – кричали девочки.
– Конечно, – согласился Служкин. – Вас в загсе никто не спросит о факторах размещения нефтедобывающей промышленности…
– У нас в деревне один мальчик лазил-лазил по скалам, упал и разбился, – говорит Тютин.
Чебыкин и Градусов превратились в изваяния наподобие химер собора Парижской Богоматери, а потом восхищенно заржали.
– Не из сугроба, а из окна подвала, – поправил Надю Будкин.
– Что ж… – попробовал пойти на мировую Служкин. – Как говорится, первый блин комом…
– Виктор Сергеевич, сводите нас в поход!… – нестройно и умоляюще заныли девятиклассники. – Сводите, Виктор Сергеевич!… Ну пожалуйста! Сводите!… Пока тепло, на речку!…
– Куда теперь? – жизнерадостно спросила красная профессура.
– Ну да. Вон Градусов как через силу старается – пот градом.
Вылетая за угол, Витька открывает ураганный огонь и бежит вперед. Классы, классы, комсомольский уголок, учительская, лестница…
– Роза Борисовна… – утробно зарычал Служкин, но Маша быстро закрыла ему рот ладошкой, потом вдруг сильно дернулась, освобождаясь из его рук, и мимо Угрозы выбежала из кабинета.
– Или ты сам с Анфимовой хотел? – Колесников попытался заглянуть Витьке в лицо. – Так она с тобой не пойдет, Витек. Я ее спрашивал про тебя, она говорит, что ты вообще какой-то пробитый, чухан, короч…
Служкин хохотал так, что чуть не упал с лестницы.
– Вы, наверное, жалеете, что взяли меня… – бубнит сбоку Градусов. – Двоечник, в школе вам всегда подляны делал, тут чуть драку не устроил… А я вас только первые полгода ненавидел, а потом уже нет… То…
Из комнаты вдруг раздался басовитый рев. Ветка чертыхнулась, вскочила и убежала. Служкин снова закурил и открыл окно.
– Привет, – окаменев лицом, ответил Служкин.
Отцы роняют кружки, хватаются за животы, валятся с бревен. Маша хохочет так звонко, что отзывается эхо на Семичеловечьей.
Дымя сигаретой, он брел по голубым тротуарам изогнутой улочки Старых Речников. Редкие фонари, словно фруктовые деревья, печально цвели среди сугробов. Вдали, за снежными тополями и крышами, за печным…
– Слово пацана! – клянусь я, и тотчас Люська убегает.
– Ну да, – подумав, согласился Служкин и закрыл альбом. – Видишь ли, Маша… По-моему, нужно меняться, чтобы стать человеком, и нужно быть неизменным, чтобы оставаться им. Я вот каким был тогда, в унив…
Отплываем голодные и злые. Перед отплытием я обхожу пристань посмотреть, не забыто ли чего. На валуне у черного круга кострища белеют подснежники, оставленные Машей. Посреди старой пристани они похож…
– Ты подслушивал! – сокрушенно воскликнул Служкин. – Ах ты, Будкин, вульгарная ты саблезубая каналья! – Он поднял костыль, приладил его к плечу, прицелился в Будкина и выстрелил: – Бах!
– «Лошадь»! – дружно закричала красная профессура.
– Овечкин, – окликаю я. – Знаешь, что хочу тебе сказать… Маша – это не Люся Митрофанова. Ей не нужны подвиги. А мне не нужна тюрьма. А тебе не нужен уютный гробик.
Сердце у Витьки тяжело заколотилось, а мысли смешались. С Колесом всегда так: не поймешь почему, но всегда делаешь то, чего ему надо.
– Каким святилищем? – удивляется Люська. – Разве здесь кто-то жил?
– Ну, продолжай, – подтолкнул его Служкин.
– С вами я не посоветовался потому, что обещал взять в поход лишь тех ребят, кто напишет на «пять» самостоятельную, а самостоятельная будет только завтра, – пояснил Служкин. – И я не идиот, чтобы бра…
– Чего в нем найти можно? – Надя презрительно сморщилась.
– Виктор Сергеевич, я не уверен в себе, – говорит Борман. – Может, вы все-таки сами поведете катамаран?
– А если они полезут нас искать? – спрашивает Градусов.
– Заткнись, Жертва! – огрызается Градусов. – Сами бы и вставали!
Оба они, голые по пояс, лежали на расстеленных газетах посреди крыши. Они загорали на отцветающем солнце бабьего лета и пили пиво. Между ними стояла трехлитровая банка и раскуроченная коробка из-под …
– Не могу я, Санек, когда такие молодые – и уже такие гаденыши!
– Вот твоя станция, – говорит Борман и носком сапога переворачивает в луже ржавую, свалившуюся сверху табличку.
– А чего делать-то? Вляпалась, вот и сижу! Ты замуж не берешь, а другие ничем не лучше Колесникова.
Будкин грустно хехекнул, подумал, взял с верстака стамеску и пробил в банке две дырки. Банку он протянул Служкину, а себе достал вторую и открыл подобным же образом. Они начали пробовать.
– Не из жалостливых… – проворчал Служкин, впираясь в прихожую.
– Провались ты со своей лапшой! – взорвалась Надя.
– А его большинство выбрало, значит, он – командир!
А вечером к нему домой приперлись все двоечники во главе с Градусовым и подарили бутылку дорогущего вина. Все они сдали экзамен на уверенные тройки. Только Градусову достался билет из тех, что не вле…
– Мало ли что я говорила… Давай еще вмажем.
– Когда-то и я изучал в университете немецкий, – вспомнил Служкин. – Но сейчас в голове осталось только «руссиш швайн» и «хенде хох». Не подскажете, как с немецкого переводится сонет: «Айне кляйне по…
– А чего вас сегодня на линейке не было? – жизнерадостно осведомился Старков. – Мы бы с вами сфотографировались на память!
Когда я возвращаюсь, навстречу мне попадается Маша. Я очень ясно вижу ее в темноте. Мы молча глядим друг на друга. Я помню ее слова: не прикасайся! Мы осторожно огибаем друг друга и расходимся. Но, с…
– Эх, блин, так в поход захотелось… – вздохнул Чебыкин. – Виктор Сергеевич, вы уже придумали, куда мы пойдем?
– Давайте, Виктор Сергеевич, я вам из окна руку подам, а вы Овчину на спину встанете, – предложил Чебыкин.
– Я спутался! – сконфуженно ответил Градусов, забирая карту.
– Блин, точно! – спохватился Старков. – Пойду наших позову!…
С кислой миной вслед за ним Служкин вошел в прихожую. Ветка выглянула с кухни, увидела Служкина, завизжала и кинулась целовать.
– Да я бы и не полез тебя утешать… Что ж, сама вызвала – сама и держи удар. Умение терять – самая необходимая штука в нашей жизни. А в твоем решении виноват, конечно, я?
– Хлыздите, да? – орал Градусов. – Ну давайте срежемся, а?
– Потому что я старый, – печально произнес Служкин.
И бряканье этих кружек было трогательным провинциальным отголоском державного грома кремлевских курантов.
– Ну и шуруй, ты же капитан, – злорадно отвечает Градусов.
Я мысленно плюю с досады. За язык, что ли, тянут Бормана – болтать про водку-то? Градусов вертит пальцем у виска.
Отцы взволнованно заметались перед пещерой.
– Сегодня ваши дети приготовили вам выступление и подарки!
– На охоту за мамонтом. Он его на шашлык порубит, мама пожарит, и мы съедим. Мамонт – это слон такой дикий, волосатый.
– Ну, дай хоть спичек сухих… – придушенно говорит Санек.
– Шурупа мама забрала, а Колесников у Руневой.
– Боишься одна остаться? – Я злюсь и бью ниже пояса.
– Колесников, а пососи у меня, – предложил Витька.
– До жемчужного отлива, – кивнул Служкин.
– Сгоняй, – согласилась Ветка. – Только не долго. Я жду тебя дома.
Мне очень жалко Машу. Мне важно понять, как она относится ко мне после вчерашнего, а ей сейчас совсем не до того.
– Ну что? – спросил Служкин. – Метнемся к станкам? – Он царственным жестом указал на стол.
Деменев увел девочек. Служкин закурил, блаженно щурясь, и вдруг увидел, что на том месте, где только что сидели девочки, из клубов дыма материализовался Градусов – маленький, нахохленный, носатый, ры…
– Идет! – обрадовалась красная профессура.
Будкин открыл Служкину дверь завернутый, как в тогу, в ватное одеяло, словно римский патриций в далекой северной провинции.
– Чего заслужил, – буркнула Надя. – И где ты теперь работать собираешься? Я тебя кормить не намерена, учти.
– А знаешь, Витя, – тяжело вздохнув, призналась Сашенька, – я почему-то всегда ожидала от Нади нечто подобное… Будкин – ладно, он что – самец… А Надя… Слишком уж она у тебя правильная была. И вот выж…
Три дня Будкин под стражей просидел, пока его мама с югов педали в обратную сторону крутила. Будкина из лагеря выперли. Хорошо еще, что труп Колесникова не послужил отягчающим обстоятельством.
Двинулись мы туда. Точно. Полощутся трусы под облаками, только серпа и молота на них не хватает. Попробовали мы влезть по шесту и снять их – не получается. Тут и горн на обед трубит. Война, как говор…
Служкин только стонал и держался за голову, волоча ноги.
Витька обрадовался и вдвоем с Будкиным с новым рвением уселся за магнитофон. Пока перематывались кассеты, Будкин рассказывал, что его родители привезли ему из Москвы джинсы.
– Не переживай. Дело житейское, как говорил Карлсон. Подумаешь, жена изменила, подумаешь, муж. Не война все-таки. Останутся – хорошо, а уйдут – фиг с ними. Я тогда за тебя замуж выйду. У меня Колесни…
– О господи! – воскликнул Служкин, взял куклу, быстро оборвал перепутанные конечности и ввинтил их на свое место. – На, держи, не плачь. Будкин придет – мы с ним то же самое сделаем.
– Вы, бабы, все такие, – успокоил ее Служкин. – Как шагающие экскаваторы. За десять верст ямы роете, а под пятой лягушки спят.
Витька еще постоял, раздавленный словами Колесникова, да и всем случившимся. Он совершенно потерялся и даже немного обалдел. Как это у Колесникова получается, что все делают для него то, чего им и де…
– Закройте, пожалуйста, дверь, – еле сдерживая бешенство, сказал Служкин Угрозе. Но Угроза шагнула в кабинет и закрыла дверь совсем не с той стороны, с которой хотелось Служкину. Маша убрала руки со …
– А мы еще, Кира, вот так же прогуляемся? – спросил Служкин.
– Ну, все! – Я ожесточенно машу рукой. – Поход отменяется!
Катамаран и вправду выглядит надутым на все сто. Демон, как колесо у машины, пинает гондолу. Гондола с хрустом сминается, и каркас оседает вниз. За ночь мокрые гондолы обледенели, как трубы, и продол…
Вечером Служкин отправился в садик за Таточкой, но, отойдя от подъезда на пять шагов, вдруг свернул с тротуара и через ограждение полез в сквер. Забравшись в заросли поглубже, он осмотрелся, подпрыгн…
– Знакомься, старый пень: это Кира, моя… м-м… коллега.
…До репетиции клуба «Бригантина» Витька околачивался в школе. Он одиноко слонялся по пустым коридорам, рассматривал тысячу раз виденные плакаты, из интереса зашел в женский туалет, потолкался в двери…
– Споем? – предложил Будкин, когда они проходили мимо школы.
– Я соскучился… – извиняясь, прошептал Служкин.
Служкин молча потянулся к шкафу и достал бутылку водки.
– Ну что, красная профессура, готовы? – бодро спросил Служкин.
– Ладно, – как-то по-особенному сварливо говорит Градусов. – Почмондели, и будя. Дрова пора рвать, жрать охота.
– Ты даже выучил, как меня зовут? – искренне удивился Служкин.
– По… порвали!… – плакала Тата, утыкаясь носом ему в грудь.
Выбивая фонтаны из раструбов своих мушкетерских сапог, Градусов, размахивая топором, топает в лес. Овечкин и Чебыкин бегут за ним.
– Привет, – сказал Служкин. – Вы чего здесь стоите?
Роза Борисовна стояла у доски, закрыв лицо ладонями. Из-под ладоней по щекам протянулись вниз черные стрелки потекшей туши.
– Ты сегодня непонятная… – осторожно говорит Овечкин.
Впереди действительно мост. Крепкий бревенчатый настил покоится на двух быках-срубах, похожих формой на утюги. Быки доверху засыпаны землей и камнем. Это ледоломы. Их носы обшиты ржавыми листами желе…
Витька, не размышляя, ударил его в глаз. Тотчас Колесников звезданул Витьку в зубы, а потом коленом в пах. Из Витьки мгновенно вылетели все мысли и чувства. Боль заполнила его по самую пробку и сверн…
У подъезда Кира оценивающе осмотрела затрапезный наряд Служкина, презрительно отвернулась и подставила ему локоть, твердый, как автобусный поручень. На третьем этаже из раскрытого окна кухни в теплые…
Проселок выводит нас на берег маленькой речки – притока Ледяной. Вот так раз! Половодье раздуло эту речонку метров до семи шириной. Течение мощное, вода рыжая, оба берега – подмытые глиняные обрывчик…
– Что-то твой благоверный предпочтение отдает новым знакомым, – прошептал ей Служкин.
Служкин вернулся к вагончику и занялся хозяйством. Он нарубил в «спальню» лапника и распотрошил рюкзаки. В один угол он составил припасы: мешочек со своей кашей, торт Овечкина, чай и консервы Деменев…
– О, карцер! – делано беззаботно говорит Градусов. – Кондей!
Справа на корме – это место командира. Отцам же почему-то кажется, что места на корме – чуханские, а вот барские места только на носу. Градусов падает ничком на передок правой гондолы, обхватывает ег…
По доске, приставленной к стенке, мы забираемся в окно. В церкви захламлено, но пол почти везде уцелел. Мы располагаемся. На ржавом листе кровельного железа из щепок и досок я разжигаю костер. Борман…
Услышав это «неизвестно перед кем», Люська возмущенно фыркает.
– А куда же все это подевалось? – негромко спрашивает Маша. – Сплавы, заводы, плотины, деревни?… Плывем, и все кругом заброшенное – и церковь, и мост, и пристань… Как будто кладбище…
– Виктор Сергеевич, – губы ее брезгливо вздрогнули, – что такое работа учителя? Вы имеете понятие о психологии подростка? Вы сможете составить себе программу и планы индивидуальной работы? Вы умеете …
– Только сначала мы его домой забросим, – предупредил Будкин.
Она яростно сгребла со стула груду своих тряпок, выбежала из комнаты и снова заперлась в ванной.
Она робко поцеловала его и вытерла помаду платочком.
Через четверть часа Служкин положил на директорский стол заявление с просьбой о расчете сегодняшним днем. Директор, не глядя на Служкина, хмыкнул, пожал плечами и наискосок подписал: «Не возражаю». О…
– Не-е, все хотят с вами, потому что вы учитель клевый.
– Хам, – заметила Надя, подняла сумку и понесла к мангалу.
– Ты откуда? – спросил один. – С Речников?
– Убери протезы, бивень! Щас как дам в пилораму – будет тебе Люсенька дорогая!…
Они спустились с крыльца и зашагали по мокрому асфальту. Недавно выпавший снег не удержался, растаял, а грязь замерзла. Газоны, по которым разворачивались легковушки в тесном дворе, превратились в ба…
Она еще раз улыбнулась Служкину и пошла к воротам садика: светловолосая симпатичная молодая женщина в дешевом, мутно-бордового цвета плаще. Женщина, а не девушка и тем более не девочка, какой ее знал…
А я все, озверел, едва Градусова увидел, шерсть по всему телу полезла. «Третий ряд! – ору. – Встать и отойти в сторону, а то глотки рвать начну!» Смотрю: потихоньку потекли, меня как трансформаторную…
– Нам в детстве казалось, что «скумбрия» – очень красивое слово, – пояснил Служкин, подавая Будкину Тату и перебираясь сам.
– Э-эх, жаль, – вздохнул Служкин. – А я хотел проводить…
– Ему на работу завтра, вот он и ушел, а цыканья твоего даже не заметил. А если и заметил, так, когда он захочет – ори не ори, будет пить до зари.
– Дров принеси, – тихо приказывает Борман. – А то убью.
– Люди ушли, а их тоска осталась, – вдруг говорит Маша.
Зондер-команда, переговариваясь и посмеиваясь, хладнокровно выслушивала речи Служкина.
А вслед за ними потихоньку утягиваются и Демон, Тютин, Чебыкин.
– Вовка, кончай Сашеньке уши компостировать!… – кричал Служкин.
Мы выпиваем водки. Хмель легко пробирается в голову и словно окутывает тело тонкой, горячей тканью. Острее ощущается холод, но от него никто уже не мерзнет. Все ухайдакались за день, все молчат. Но м…
– Вот даже как? – деланно изумился Служкин.
– Я-то все равно больше не пойду, – говорит Демон. – Никакого покоя. Я думал, отдохну в походе, а тут как в шахте.
– Ты чего так злобно стряпаешь? – поинтересовался Служкин, усаживаясь напротив. – Где у тебя Шуруп, где Колесников?…
В конце февраля прошла оттепель, но сейчас вновь навалились морозы и непогода. На улице мела метель. В небе, в белом дыму шевелилось бледно-желтое солнце. Было слышно, как крупка хлещет по стеклам ок…
– Лучше бы, Сашенька, ты вообще не размышляла об этом, если у тебя плохо получается, – мягко посоветовал Служкин, серпантином срезая с картофелины шелуху.
– Что, опять тебя сегодня ученики надраили? – проницательно спросил Будкин, одной рукой разливая кофе, а другой придерживая одеяло на груди.
Яркий до изумления закат горел над Речниками. В синей дымке от блинов свет его приобретал апельсиновый оттенок. На столе в блюде, закатив глаза, лежали потные, сомлевшие, янтарные «пятаки». В сковоро…
– Педсовет для всех начинается в одно и то же время, Кира Валерьевна, – ледяным тоном сказала Угроза.
– Почему не известно? Известно. О тебе с Татой.
– Выбрасывайте все как есть! Потом соберем!…
Цыря прикрыл ладонью разбитые губы. Лицо его сделалось зверским. Служкин тем временем повернулся и отвесил Безденежных такой пинок, от которого тот, выпятив пузо, пробежал несколько шагов. Безматерны…
Гм, Маша впервые назвала меня Географом, а не Виктор-Сергеевичем. Что бы это значило?
– А я, Витус, того… Забыл ему сказать, на каком уроке нельзя выпендриваться…
– Рыжий, постучи ручкой, как завучиха стучит.
– И еще я поняла, что мне-то легко в вас влюбиться. Ученицы всегда влюбляются в учителей… А вам? Может, вы больше тосковали, чем веселились… А я вам морали читала, дура…
Надя не ответила, вернулась в прихожую и стала раздевать Тату.
– Так, – деловито распорядился Будкин. – Сейчас я, как старый ирокез, пойду за дровами, а ты, Надюша, доставай мясо из уксуса и насаживай на шампуры.
– Так выходи, – хехекнул Будкин и приобнял ее за плечи.
– Ну, идите на улицу, под снег, – предлагает Борман.
– Вот так хрен! – удивился он. – Чем обязан?
– Я тебя тоже очень люблю, Сашенька, – ответил Служкин.
Поныш, который летом был шириною едва ли в двадцать шагов, сейчас разлился так, что затопил ельник на противоположном берегу докуда хватает глаз. Весна выдалась поздняя и дружная. Талые воды со склон…
«Контрольная!… За четверть!» – изумленно ахнула профессура.
– Я не пишу, Машенька. Я сочиняю. Изредка.
Служкин многозначительно поглядел на обомлевшую Ветку.
Тютин торопливо и бестолково гребет котелком.
– Домой приеду, расскажу про все, так меня мама за порог не выпустит, – говорит Тютин. – У нас в деревне тоже один мальчик отпросился за грибами, вернулся – и месяц в больнице пролежал.
– В подкидного, вини – винями, – деловито сказал Градусов.
– Уже десять минут прошло, а ты, Старков, писать еще не начал.
– Вы Киру Валерьевну не трогайте, – обиделся Служкин. – Не доводите ее, она мне нравится.
– Не надо! – зло говорит она и, помолчав, добавляет: – Я вообще не хочу, чтобы вы ко мне прикасались!
Служкин покорно вытащил сигарету и закурил. Мягко ступая в одних носках, Колесников прошел на кухню и поставил перед Служкиным на стол бутылку водки.
– Стой, – говорю я. – Зырьте, вон табличка. Отцы приподнимают тент козырьком. Блестящая никелированная табличка привинчена к скальной стене над дорогой.
Минут пять прошло, глаза мои к темноте привыкли, и вот слышу, на лестнице тихо-тихо: цо-о-оп, цо-о-оп, цо-о-оп… И представь, Будкин, фантастическую картину: тьма, коридор, дверной косяк чуть белеет, …
– Не могу я, как ты не понимаешь! Я человека ищу, всю жизнь ищу – человека в другом человеке, в себе, в человечестве, вообще человека!… Так что же мне, Будкин, делать? Я из-за них даже сам человеком …
– Так у тебя кроме шуточек и нет ничего больше!… Пусто за душой! Ты шуточками только пустоту свою прикрываешь! Ничего тебе, кроме покоя своего, не нужно! Ты эгоист – страшно подумать какой!
– Привет, – сказал Служкин. – С праздником тебя. И кстати, с прошедшим днем рождения.
– А-а, это ты… – услышал он голос Будкина. – Проходи на кухню…
И вот был у нас экзамен по химии. Подхожу я это утром к школе и вижу, что Ветка со Сметаной под ручку прется. Я сразу понял: сегодня точно чья-то кровь будет пролита. Химичка нам кабинет открыла и ку…
– Зырь, мужики, – ошарашенно сказал он и спросил у Витьки: – Ты что, от Борозды идешь, что ли?…
– Если ты уже смотрел, то дай и мне! – прошипела Кира.
– Настоящая, – соврали из окошка. – Закусить надо?
– Может, Пермь? – с надеждой предполагает Тютин.
– Не кидала я его, что ты, Витенька!… – испугалась Саша. – Я его, может быть, даже сильнее люблю оттого, что сознаю, как плохо по отношению к нему поступаю… Но разве я могла иначе? Ты же сам мне сове…
– Странный какой-то мост… – негромко замечает Овечкин.
У меня вдруг рождается дикое желание, чтобы после этого разговора у меня с Машей что-то продолжалось. Неужели такое понимание пришло зря, слишком поздно? Ведь нам не по восемьдесят лет и живем мы не …
– Это вообще какой-то чуханский, а не мой!
– Советское правительство, – медленно говорила директриса, словно на диктанте, – коммунистическая партия и весь советский народ понесли тяжелую утрату. Вчера скончался… Леонид… Ильич… Брежнев… Траурн…
– А кто та девушка? – с подозрением спросила Люська.
– Как же ты, Витя, дальше жить собираешься? – участливо спросила она.
– Пойти, что ли, на «Скумбрии» по ночной Каме покататься?…
– Что же ты, презентуешь мне ее? – растерялся Будкин.
– Опять писать!… – заныл девятый «А». – На литературе писали, на иностранном, на алгебре…
– Ну и чего здесь хорошего? – мрачно огляделась Надя.
Лена медленно менялась – усталость и покорность уходили с ее лица, казалось, что солнце скоро покажется из-за глухих туч. К ней даже вернулось почти забытое школьное кокетство – она искоса лукаво гля…
– Чего не понял-то? Сам небось все знаешь. Колесников мне в пятницу позвонил, сказал, что его до понедельника посылают в командировку в область. А сегодня утром я поперлась в магазин, гляжу: он там с…
Однако никакого гвоздя в его подошве нет. От сапога тянется жесткая, толстая нить. Мы подходим ближе и глядим в изумлении. Чебыкин присаживается на корточки и выдергивает из резины длинную ржавую жил…
Обратно спускаются наоборот: впереди Чебыкин, который ловит Люську, позади Градусов. Люська цепляется за его гусарскую куртку, как за самую надежную опору. Борман, видя это, плюет и уходит к костру. …
– Да ч-щ-що ваша география… – презрительно прошипел Градусов, постепенно приходя в себя после первого замешательства. – Слушал я!…
– Я вообще могу молчать весь день! – раздраженно крикнула Надя.
– А чего тут объяснять? – Служкин пожал плечами. – Разодрался с начальством, да и все. Начальство решило, что в лице меня оно взрастило глисту длиною в версту.
– И фамилия у него дурацкая, – настаивала Надя.
– Нет, еще не узнала, – рассказала старая. – Письмо-то Фернанда из шкатулки выкрала. Аркадио в больницу попал, и пока он был на операции, она его одежду обшарила и нашла ключ.
– Может, выйдет? – мечтательно предполагает Демон.
Тут Служкин стремительно выхватил из-за спины две пустые бутылки, звонко припечатал их донышками к своему лбу на манер рогов и со страшным воплем «Му-у!!», потеряв равновесие, с грохотом полетел под …
– Блин, точно! – спохватывается Чебыкин и бросается искать посуду.
– Он дома хорошо читал, а на людях стесняется…
Тютин, сорвав носки, отскакивает на другую сторону поляны.
Градусов опять за что-то наезжает на Бормана.
– Не лазь руками, – пресекла Будкина Надя, накладывая блинчики в блюдечко Тате. – Еще не известно, где ты ими ковырялся…
– Слива в крепленом вине, – прочел он. – Попробуем?
– А где еще один флакон? – задает самый щекотливый вопрос Борман.
Я усмехаюсь, пряча лицо в капюшон штормовки. Сможешь, Маша. И я смогу без тебя. Вопрос – как? Раны-то заживают, но потери не восстанавливаются.
– Давайте еще клюкнем, и я вам расскажу, – распорядился он, и все клюкнули. – Тоже, помню, был какой-то съезд, и у нас в комсомольском уголке повесили ящик с надписью: «Твои вопросы съезду». Через ме…
– Щас как дам в бубен! – в сердцах орет Градусов.
– Видимо, Виктор Сергеевич, вы сами в этом виноваты. Дисциплина на уроке всегда зависит от педагога. А педагог – это человек, который не только знает свой предмет, но умеет и других заставить его зна…
Чебыкин поправлял пиджак, а Овечкин прикладывал к скуле снежок.
– Ну, ща! – подаю голос я. – Чтобы в пороге вы пьяные на дно пошли?
– Ну а мне что делать? Перелететь с диванчика на кроватку?
– Сам того захотел! Чего захотел – того и добился! – Надя швырнула посуду, закрыла воду, села за стол и неумело закурила. – А Ветку ты защищаешь только потому, что в душе сам точно такой же, как она,…
Сила течения так велика, что весла едва не вышибает из рук. Круша бортом сучья, мы врубаемся в крону. Я вцепляюсь в раму и ногами принимаю удар ствола. Я изо всех сил отжимаюсь от него, чтобы нас не …
Угроза раскатывала Служкина в блин еще с четверть часа.
– А что Будкин? – напомнил потом Служкин Сашеньке.
На следующий день Витька не успел проснуться, как вспомнил, что ему надо в школу, и причем к девяти. Усилием воли он вытолкнул себя из сна и схватил будильник – было без четверти одиннадцать.
Наши рюкзаки распотрошены, а вещи разбросаны среди чахлых березок. Я обучаю отцов правильной укладке. Напялив красные спасжилеты, отцы, ругаясь, уныло бродят по берегу, волоча свои шмотки то в одну к…
Служкина тормошил дед, занимавший скамейку напротив. Служкин расклеил глаза, стремительно вскочил в спальнике на колени и посмотрел в верхнюю половину окна – нижняя толсто заросла дремучими ледяными …
– Нет, не боюсь. Просто я хочу с вами. И все.
– Пацаны… – жалобно просит Люська. – Чего вы как эти… Борман…
Будкин ничего не говорил, яростно дымя сигаретой.
– Наши или ваши? – ехидно спросил Служкин.
– Градусов говорит, что вы пьяный с берега упали, – добавила Люська. Она пила чай из блюдца, поднимая его к губам и дуя.
– Вон дрова… – цедит мне Градусов и носком сапога поддевает небольшую кучку срубленных березок.
Отцы столпились у костра, протягивая к огню ладони.
Овечкин уперся ладонями в стену. Служкин взлетел ему на плечи и рыбкой нырнул в окно, где в него вцепился Чебыкин. Вдвоем они с грохотом повалились на пол, уронив стул и учительский стол.
– Видишь ли, – вдруг сказал Будкин. – Думаю, этого больше не надо.
– Лопай. От своих-то не дождешься, чтобы поделились…
– Я не сожрала, – быстро вставляет Люська.
– Скажи, Лен, а вот тогда, на дискотеке, ты меня вправду поцеловала или случайно в темноте ткнулась?
Витька перепрыгнул скамейку и побежал к выходу. Спросонья он перепутал кассеты, но раскаиваться было поздно.
Но дробный стук ложек неожиданно быстро замедляется. Картошка пересолена так круто, что у меня трещит в щеках.
– Я нормальная, – твердо отвечает Маша. – Убери руки.
Никто не встал, но все головы развернулись к неведомой точке.
– Ну что ты, что ты… – бормотал Служкин, поглаживая ее по спинке и расправляя смятый картон. – Ничего страшного… Мама и такому подарку очень обрадуется, честное слово!… Ну, хочешь, мы с тобой сегодня…
– Еще «расчестка»! – через десять минут кричит Борман.
Он демонстративно бросил градусовский ранец на свой стол.
– Бог, когда людей создавал, тоже не выбирал материала, – мрачно отозвался Служкин.
– Хрен с ними, – увещевает он. – Видишь – пацаны, как твой Димка…
Моторка мягко утыкается носом в гондолу моего борта.
Хехекая, Будкин оделся и ушел, шаркая подошвами.
– Количество двоек по географии у всех классов – или у девятого «вэ», который вы имеете в виду, – не имеет отношения к моему походу с десятью – пятнадцатью учениками из девятого «бэ».
Градусов, мрачный, как кровник, встречает меня у пристани.
Угроза сделала большую паузу, раздавливая его тишиной.
– Значит, наверное, жена тобою недовольна, да? – с двойным смыслом спросила Кира.
– Это – пожалуйста, – охотно согласился Служкин.
– Брежнев бы все равно скоро умер, – произнес Забуга. – Он уже говорил-то фигово, как унитаз.
– Прямо сейчас? – удивилась Ветка. – А завтра-то нельзя?
– Порог будет перед Меженью, Долган – да? – вспомнил Бармин.
– К кому? – глухо и гнусаво спросила Надя. – К себе?
Отцы мощным толчком уводят катамаран на реку и дружно гребут. Мы уплываем. Все молчат. На душе мерзко.
– Гребите живо! – командую я, падая животом на каркас.
– А мне Витус разрешил… – глупо ответил Будкин.
Жизнь в нашем лагере постепенно стягивается к костру. Девочки чистят картошку на ужин. Вбитые колышки обрастают распяленной для просушки одеждой, как огородные пугала. С ветвей березы на краю поляны,…
Я просыпаюсь в таком состоянии, словно всю ночь провисел в петле. Еще не открыв глаза, я вслушиваюсь в себя и ставлю диагноз: жестокое похмелье. О господи, как же мне плохо…
– Не приставай, все равно не буду рассказывать.
– Да уж лучше так, чем он бы к любовнице пошел.
Через пять минут они уже сидели в креслах в гостиной у Киры Валерьевны, разделенные журнальным столиком с двумя открытыми бутылками и двумя наполненными фужерами.
– Наверное, не стоит, – говорю я. – По-моему, так Богу понятней.
– На меня?! С топором?! – звереет Толян. – Да я щас всех урою!…
– Ну, расскажите мне, – вздохнув, согласилась Маша.
Моторка выползает из-за кустов. На середине реки она выглядит маленькой, как перочинный ножик. Поравнявшись с нами, Санек, который по-прежнему лежит на носу, машет Толяну рукой на берег.
– Целый километр? – охнул Тютин. – А точно? Не три? Не пять?
– Витус, ты жив?… – растерянно спросил он.
– Все смотрели, – бурчит Градусов. – Не один ты такой резкий… Слушай, Географ, а как тут барки-то ихние причаливали? Тут же мелко, а они такие дуры были… – Градусов широко разводит руки.
И это был его тактический просчет. Теперь он мог Градусову хоть голову отрубить, но только не одолеть его. Градусов приосанился.
– Чего ты с Веткой делал? Торпеду полировал. Вот и они тоже.
– А ведь у меня, Виктор Сергеевич, нож с собою был… – вдруг говорит Градусов. – Если бы вы меня не оттащили, я бы точно того козла пырнул… Ничего уже не соображал…
Гулкая тишина в динамике замаялась, заныла, и вдруг как камень в омут ахнул первый удар колокола. Следом за ним перезвоном рассыпались другие колокола, словно по ступенькам, подскакивая, покатилось в…
– С меня чуть скальп не сняло, понял, Градусов? – обиженно заявляет Люська, вытряхивая из волос ветки, хвою, труху.
– У нас тоже Чекушка ревела, – сказал Клюкин.
– Как я могу объяснить тебе, Сашенька, если ты ничего не хочешь знать? – вздохнул Служкин. – Я тебе уже тысячу раз предлагал упростить ситуацию: ты люби меня, а я буду любить тебя, и все будет хорошо.
Но Служкин неожиданно развернулся и, разгребая руками сугробы, двинулся к ледяному полю затона. Пропахав между старым дощатым пирсом и ржавой кормой полузатопленной баржи, Служкин выбрался на свободн…
Чебыкин, присев на корточки, проводит пальцем по чуть заржавленной железной скобе, какими скреплены гигантские камни.
– А где журнал девятого «А»? – устало спросила Кира.
– Ну, как скажете. А я вот дежурных на завтра забыл назначить.
Служкин вскарабкался по обрыву, цепляясь за ветки, и сверху за руки повыдергивал отцов к себе, как репу из грядки. Дальше простерлась горбатая, каменистая, малоснежная равнина, усыпанная битым углова…
– Да, в общем, нет, – подумав, сказал Служкин и открыл перед ней переднюю дверцу.
– Для вас, бивней, может, и дерьмо… – независимо говорит он.
– Градусов пообещал вашего кота повесить за то, что вы ему двойку за первую четверть вывели.
– Кончился, – покорно согласился Служкин.
– Как-то дико все это, Витус… – Будкин обеими руками стал скрести голову. – Душа разрывается… Да и не верю я тебе…
– Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает, – назидательно изрек Служкин.
– Вы серьезно? – с некоторым удивлением спрашивает Градусов.
– А теперь надо жерди для каркаса вырубить, – говорю я.
– Атас, Виктор Сергеевич! – вдруг крикнул Чебыкин. – Вон там Роза Борисовна идет!
– Какой камушек?… – жалобно спрашивает обалдевший Градусов.
– Давай теперь я тобою займусь, – подползая обратно, сказала Ветка. – А то у нас с тобой пока еще только рукопашная была…
– Чего там сегодня новенького в школе? – спросил Служкин.
– Говорит, что ты ее любишь и поэтому не стал бы с ней ничего иметь, потому что тебя уважает.
Но мост уходит за поворот. Мы плывем дальше. Время идет. Тянутся неторопливые километры. Клонится к вечеру день.
Такими переработками сюжетов Витька испакостил весь учебник. Даже на чистой белой обложке, где строго синел овал с портретом Горького, Витька приделал к голове недостающее тело, поставил по бокам бур…
Это говорю не я. Это говорит кто-то, оставшийся перед упавшим бревном. Мне уже не жалко Машу. Мне не жалко и себя. Лучше бы Маша утонула в той речке. Лучше бы я разбился на Хромом камне. Я пугающе ра…
– Даст, – уверенно заявил Колесников. Подумав, он беззаботно добавил: – Ну, не даст, так я ей пососать велю.
– Конечно, – заверил Служкин. – Только для этого его надо долго откармливать отборными мышами, а он у нас ест одну лапшу и картошку.
– Что это за умение? Умение деньги делать?
– Я знала, – засмеялась Лена. – Да и весь класс знал.
– Нету водки, – повторяю я. – И вас чтобы через пять минут здесь не было.
– Что-то я не слышал раньше этой дивной истории…
Служкин посмотрел на часы: пять минут до конца урока. Закончить новый материал он все равно бы не успел.