– Вон, шлюха, я сказала! – тихо, одними интонациями рявкнула Угроза.
Я вливаю Маше в рот брагу, кручу ее перед печкой, поворачивая к теплу спиной, животом, боками. Я безжалостно мну и растираю ее одеревеневшие мышцы, не стесняясь ее наготы. Маша качается под моими руками как дерево, стонет и плачет – от боли, от стыда, от счастья. Я, как поезд с толкача, гоню кровь по ее артериям.
Я не знаю, верить ли Градусову. В четырнадцать лет все крутые.
Служкин немного посидел, потом помотал головой, потом поднялся и стал отодвигать столик и кресла, раскладывать диван, стелить постель… Когда все было готово, он забрал обе бутылки и зачем-то понес их на кухню.
Тени облаков бесшумно скользили по снежным полям.
– Тата, ты на кухню не ходи, я курить буду, – попросил он.