Все цитаты из книги «Королева Марго»
– Вот вам, господин де Коконнас, отличный случай применить к делу ваши доводы в защиту добродетели и доказать преклонение перед Плутархом, ибо этот великий писатель говорит в одном месте: «Полезно уп…
Коконнас приветствовал обеих женщин с таким изяществом, словно он раскланивался в гостиной.
Коконнаса подвели к судьям. В ожидании вопросов он встал против них и кивком головы с улыбкой приветствовал Ла Моля.
– Вот он! Красивый петух, не правда ли? И тут Генрих с самым невинным видом протянул Карлу птицу, отливавшую пурпуром, золотом и синевой.
– Ну, ну! Так-то лучше... – заметила герцогиня. – Да! Вы сказали, что вышли из Лувра в девять часов?
«А мне еще говорили про строгий этикет! – подумал он. – Да по этому дворцу можно разгуливать, как по городской площади!».
– Жребий брошен! – произнесла Маргарита те самые слова, которые тысячу шестьсот лет назад произнес Цезарь на берегу Рубикона.
Глаза Ла Моля с глубокой тоской посмотрели в глаза Маргариты.
– Ах, дрянь ты этакая!.. – воскликнула она. – Я не желала ему зла, но, раз он взял записку, он сам решил свою участь! Эй! Господин де Нансе! Эй!
– Как?! Черный ягненок все так же блеял три раза?
«Что она хотела сказать? – думал молодой человек, поднимаясь по лестнице. – Ничего не понимаю! Но во всем этом мне ясно одно: она действует против нашего общего врага. Предоставим же ей свободу дейст…
С этими словами пьемонтец поднял голову, и в тот же миг Ла Юрьер сделал ему знак до такой степени выразительный, что дворянин сразу осекся, остолбенев от этой мимики гораздо больше, чем от потери ста…
– Честное слово, кузен Генрих, вы пристаете ко мне с ножом к горлу, но я не поддамся, черт возьми! Разве я не король?
– Я, вставая, опрокинул стол. Значит, перепугался не на шутку, – догадавшись обо всем, произнес Генрих.
– Честно или не честно, а платить придется. А вот ежели я убью его – вы будете квиты.
Внизу у двери ждали носилки, у калитки – слуга Кабоша с фонарем.
В это мгновение раздались три коротких удара в дверь. Рене быстро сбежал вниз, но не стал отпирать дверь, а приложил к ней ухо. Три таких же удара повторились.
– А разве польские послы приедут так скоро?
– Бывают буквы, – продолжала Екатерина, – начертанные так, что открывают весь пророческий путь, но халдейские мудрецы советуют...
Комендант ушел, забрав у Коконнаса перстень с великолепным изумрудом, который подарила ему герцогиня Неверская на память о своих зеленых глазах.
– Не сочтите за нескромность, сударь: куда вы нас ведете? – спросил Коконнас.
– Вот как! А ведь похоже на то, матушка, что вы говорите о короле Наваррском? – спросил Карл – ему хотелось посмотреть, до каких пределов дойдет флорентийское притворство.
– Не будем играть словами, когда речь идет о таком серьезном деле! Ла Моля арестуют, ведь так?
В это время портьера приподнялась, и появился Генрих Наваррский.
– Ну и дадим ему спать спокойно. Хорошо спится, когда не видишь снов! – сказал король.
Карл указал место, откуда была вырвана страница.
– Таким образом, они лечат симптомы, вместо того чтобы лечить болезнь.
– А, это ты! – воскликнула Маргарита. – С каким нетерпением я ждала тебя! Ну! Какие новости?
К чести молодых людей, мы должны сказать, что в этот вечер подобная мысль не приходила в голову ни тому, ни Другому.
– Государь! – воскликнул он. – Богом клянусь вам., что его жизнь я буду охранять день и ночь! Приказывайте, мой король!
– Господин де Ла Моль, желаете ли вы знать – желаете ли горячо, страстно, неудержимо, – что вы должны делать? – спросил флорентиец.
– Ну, что там у вас? – послышался голос из темноты.
Эта скорбь, эти рыдания, слова Екатерины, мрачная и торжественная обстановка последних минут королей, наконец, вид самого короля, пораженного болезнью, которая уже вполне определилась, но примера кот…
– Уже давно, дочь моя, я вижу по вашим заплаканным глазам, по вашим резким выходкам против этой Сов, что, несмотря на все усилия, вы уже не можете скрыть кровоточащую рану в вашем сердце.
Тяжелые шаги загремели по паркету. Эхо, по-видимому, возмущенное тем, что должно воспроизводить этот шум, прокатилось под панелями, и на пороге показался какой-то человек.
– Да, конечно, было бы лучше, если бы могло быть так, – ответила она.
Неожиданно в просвете между деревьями появился всадник, которого до сих пор не видели ни Генрих, ни герцог Алансонский. Генрих старался угадать, кто это такой, но всадник, приподняв шляпу, позволил у…
– А это кто-нибудь спасается, – сказал Морвель.
Пятьдесят наших спрячутся в павильоне Франциска I; ключ от павильона у нас есть; никто не будет знать, что они там, – они приедут ночью, и ставни будут закрыты.
Некоторое время вельможи скакали следом за ним. Но король ехал на сильной лошади и, увлеченный страстью, скакал по таким буеракам и такой чащобе, что сначала женщины, потом герцог де Гиз со своими дв…
При пытке чрезвычайной забивали десять клиньев, и тогда доски не только раздавливали мускулы, но и дробили кости.
– Буду иметь честь явиться в этот час к вашему высочеству.
– Герцог Алансонский! – прошептал Ла Юрьер, опуская аркебузу.
Коконнас приподнялся и положил руку на руку Ла Моля.
– Стреляй! Стреляй по нему! – крикнула Екатерина. Часовые прицелились, но Генрих был уже далеко.
– Государь, – ответила Маргарита, – вы заговорите по-иному, когда узнаете, что все происходящее в данную минуту – дело рук женщины, которая вас любит и... которую любите вы.
Стража пропустила герцога, не останавливая: в дни охоты этикет отменялся, и вход был свободен.
Несколько секунд г-жа де Сов молчала; потом огляделась вокруг, словно желая убедиться, что их никто не подслушивает, и на мгновение остановила взор на группе людей, окружавших королеву-мать, но этого…
– Знаю, знаю! Иногда мне даже хотелось, чтобы вы были подальше от меня.
– Ваше величество, ваше величество! – повторяла Жийона.
Герцог Алансонский прислушался и сделал шаг вперед.
– Посмотри кругом, – сказал Ла Моль, – не увидишь ли где-нибудь их.
– Это не ты сейчас проходил под опускной решеткой входных ворот?
– Сын мой, – ответила Екатерина, – я не пренебрежительно отношусь к нему, я его боюсь.
Коленопреклоненная женщина с улыбкой обернулась на знакомый голос и поднялась со скамеечки.
– Пустяки, пустяки, – сказала Екатерина, становясь между молодыми женщинами, – у нее бывают приступы нервного возбуждения, и врач Мазилло советует лечить ее благовониями.
Ла Моль вмиг распустил шнурки своего камзола и вынул из-за пазухи письмо, завернутое в шелк.
– ..бежать через окно, вы хотите сказать?
– Ах, черт побери! Вот мы и влипли в политику, – проворчал Коконнас. – Хорошо еще, что в этом не замешана герцогиня Неверская!
– Ладно, ладно, – сказал Кабош, отирая слезу тыльной стороной руки, – не беспокойтесь, будет по-вашему.
– Так ваше величество приказываете мне озаботиться... – начал он.
Аннибал взял его под мышки и поставил на ноги.
– Одну минуту, – сказал он, – вход воспрещен! Человек отскочил, и от скачка с него свалилась шляпа.
В тот же вечер она пожаловалась Дариоле, что у нее тяжелая голова и резь в глазах. Эти симптомы подсказал ей Генрих.
– Гой-гой! – крикнул хор голосов, подбадривая сокола.
– Честное слово, де Муи – драгоценный человек! – сказал Генрих. – Сударыня, можете ли вы вставить соответствующую фразу в вашу речь?
– Что это за милая скотинка? – спросил из окна герцог Алансонский.
– Что в этой шкатулке так испугало вас, ваше величество? – спросил Карл, не спускавший с матери глаз.
Глаза герцога блестели сквозь прорези маски.
– Как видите, – сказал Генрих взволнованному Франсуа, – существует другая партия, которая хочет отнюдь не того, чего хочет де Муи.
– Кто же его отвязал? – поспешно спросил герцог де Гиз.
– За религию, – сдавленным голосом ответил Генрих. – А теперь, – продолжал он, обращаясь к швейцарцам, солдатам и горожанам, заполнившим улицу и двор, – за дело, друзья мои, за дело!
– Хорошо, – сказала герцогиня Неверская, – но мы уходим.
– Вот увидите: нас ждет роскошный ужин, и на этом пиршестве мы окажемся рядом. А случай и в самом деле странный! В течение двух часов судьба все время сводит нас... Но что с вами? Вы как будто чем-то…
Королева произнесла эти слова с таким достоинством, что Ла Моль убедился и в ее полной безопасности и в необходимости предоставить ей свободу действий.
Только когда Коконнаса отвели в его новую камеру и заперли за ним дверь, предоставив его самому себе и лишив его поддержки, какую оказывали ему борьба с судьями и злоба на Рене, пришла череда печальн…
– Ой! – вдруг вскрикнула г-жа де Сов, указывая пальцем на то место, где прошла Екатерина. – Ваше величество, вы говорите – пустяки, а каждый шаг ваш оставляет на ковре кровавый след!
– Смотрите хорошенько – вон он идет, и постарайтесь перенять его неподражаемые манеры.
– Государь, – ответил Генрих, – меня огорчает, что вы сильно преувеличиваете одно и подозрительно относитесь к другому.
– Немыслимо! – с визгливым смехом сказал Карл. – Жаль, что здесь нет Рене, – он рассказал бы тебе целую историю.
– Почему же ты не сказал мне об этом раньше, Генрих?
– Да, да, – пробормотал Франсуа, – я и сам заметил, как Генрих покорен моему брату Карлу.
– Если я совершил преступление, устраивая ловушку королю Наваррскому, – продолжал Коконнас, – то ведь я был только орудием, сударь, я выполнял приказание моего господина.
В это время два всадника уже галопом скакали прочь, приближаясь к деревянной башне; один из них снял с себя шарф, и белый атлас в знак прощания зареял в ночи; эти два человека были Ла Моль и Ортон.
– Ох! И на этот раз ускользнул! – опустив голову на грудь, говорила она по дороге к себе в покои. – Десница Божия простерлась над этим человеком. Он будет царствовать! Будет царствовать!
– Владей и ты своей, де Муи, это уж зависит от тебя. К чему он стремится? Стать королем Наварры? Обещай ему корону! Чего он хочет? Покинуть двор? Предоставь ему возможность бежать, работай для него т…
– Да вы прислушайтесь, прислушайтесь, ваше величество! – заговорила г-жа де Сов, в то время как г-н де Нансе стоял, положив руку на эфес шпаги и не осмеливаясь выйти без позволения королевы, – слышит…
– И хорошо делали: раздумье вам идет. Я тоже раздумывал, но в противоположность вам я не ищу одиночества, а нарочно пришел к вам, чтобы поделиться моими думами.
– Проклятые страницы! – сказал король, поднеся палец к губам и нажимая им на страницу, которую он прочитал, чтобы отделить ее, от следующей, которую он собирался прочитать. – Можно подумать, будто кт…
– Сейчас видно, что вы из провинции, господа, – насмешливо сказал он. – В Париже прошла мода бить трактирщиков, которые не желают сдавать комнат. Теперь бьют вельмож, а не горожан, а ежели вы будете …
– Государь, – сказала она, – мы забываем, что несчастному раненому необходим покой. Я сама так хочу спать, что еле держусь на ногах... Ну вот, вы опять!..
Герцог Алансонский, перестав понимать Маргариту, изумленно взглянул на нее, тяжело вздохнул и вышел из комнаты, сжимая холодной рукой лоб, который, казалось, вот-вот треснет.
– Да, – сказал Карл, отвечая на ее мысль, – да, сестра, жертва тяжела, но все чем-нибудь жертвуют: одни жертвуют честью, другие – жизнью. Неужели ты думаешь, что я в свои двадцать пять лет, я, взошед…
Первым был парфюмер Рене, который подошел к Екатерине со слащавой любезностью флорентийских слуг; в руках он нес открытый ящик, перегороженный на отделения, в которых стояли коробки с пудрой и флакон…
– Не знаю, государь, сравняются ли в храбрости мои дворяне с дворянами вашего величества, герцога Анжуйского или господина де Гиза, но я их знаю и уверен, что они себя покажут.
В самом деле бой, начавшийся с насмешек и колкостей, шел в молчании с той самой минуты, как шпаги скрестились. Противники не доверяли своим силам; при каждом резком движении тому и другому приходилос…
– Но нельзя же слушать такие обвинения и не протестовать! – воскликнул Коконнас.
– Это лошадка, которую я должен попробовать сегодня утром, – ответил Генрих.
На следующий день после того как Екатерина написала письмо, которое мы только что прочитали, к Коконнасу вошел комендант в самом внушительном окружении: оно состояло из двух алебардщиков и четырех че…
– Дело вот в чем, – начал флорентиец, взвешивая каждое слово, – дело в тех слухах о разных отравлениях, которые недавно ходили при дворе.
Она читала уже с четверть часа, и ничто не прерывало чтения, как вдруг до королевской спальни донесся долгий, протяжный и такой ужасный крик, что у присутствующих волосы встали дыбом.
– Но если вы в этом уверены, брат мой, – с удивлением сказала Маргарита, – почему же вы приказали его арестовать и посадить в Венсенн?
– Дорогой Франсуа, если брак не становится величайшим счастьем, он почти всегда становится величайшим несчастьем, – заметила Маргарита.
Кричавшие потрясали еще дымящимися аркебузами и окровавленными шпагами, которые свидетельствовали о доле участия каждого из них в только что свершившихся страшных событиях.
– Одну минуту, – поспешно сказал Рене, – одну минуту! Соблаговолите, сударыня, вымыть ваши прекрасные руки вот этим неаполитанским мылом, которое я забыл прислать вам вместе с опиатом и которое имею …
– Что же это такое? И вы, Алансон, и вы, Анрио, тихи и смиренны, как монашки, идущие за аббатиссой, – говорил он. – Слушайте, это не охота! У вас, Франсуа, такой вид, точно вас вынули из сундука, и о…
– Да, ваше высочество, время не терпит. До вечера! Но будьте любезны сказать – где?
Читатель прекрасно понимает, что первое, о чем спросил Коконнас своего друга, были подробности того рокового вечера, который едва не стоил Ла Молю жизни. По мере того, как продолжалось повествование …
– Де Ла Моль невиновен? – воскликнула Екатерина, подскочив от радости и поняв, что разговор с Маргаритой прольет свет на эти события.
– Кто – здесь? О ком вы говорите, сударыня?.. Ничего не понимаю!
– Большая, в тысячу раз большая! – воскликнула Шарлотта.
– Генрих! И это говорите вы, хотя прекрасно знаете, как это несправедливо! – воскликнула Маргарита. – Если б у меня было желание, на которое вы намекаете, разве я просила бы вас прийти сегодня в Лувр?
Маргарита опустилась на колени подле своего возлюбленного и руками, которые ослепительно сверкали драгоценностями, осторожно приподняла голову любимого человека.
Маргарита лицом к лицу столкнулась с братом Карлом. Позади него стоял герцог Алансонский, державший в руке шелковый шнурок. Еще дальше в непроглядной тьме стояли рядом две тени, освещенные лишь отбле…
К Кладбищу невинно убиенных кавалькада подъехала в ворота со стороны улицы Шап, ныне улицы Дешаржер. Кладбищенское духовенство, предупрежденное о приезде короля и королевы-матери, ждало у ворот, чтоб…
– Тогда иди к черту... или, лучше сказать, ну тебя к Богу!
– Девять часов, – бормочет он. – Если она придет как обычно, значит, придет через час или полтора; времени хватит на все.
Де Болье в самом деле вошел в камеру и сразу смахнул сердечную улыбку Коконнаса ледяной учтивостью, присущей комендантам крепостей, тюремщикам и палачам.
– Да. Читайте скорее, – ответила Маргарита и подала ему раскрытое письмо.
– Я просила вас снова составить гороскоп и проверить тот, который составил Руджери и который в точности совпадает с предсказанием Нострадамуса о том, что все три мои сына будут царствовать... Вы это …
– Слышите, Генрих? – сказал Франсуа. – Моя добрая матушка принесла мне эту драгоценную вещичку и делает ее еще драгоценнее, позволяя подарить вам.
– Вот тебе на! Честное слово, не знаю... Я все сожаления оставляю здесь.
– Что нового? – спросил Генрих Маргариту.
Молодые люди вышли – первым король Наваррский, за ним герцог де Гиз, но, выйдя за дверь, они холодно раскланялись, и каждый пошел в свою сторону.
– Искренний и честный, – повторила королева. Беарнец пошел к дверям, бросив на Маргариту взгляд, увлекший ее, как зачарованную, вслед за мужем.
«Ах, вот оно что! – подумал Генрих. – А не получены ли известия из Польши?».
– А какое место вы считаете наиболее подходящим?
– Ах, бедняжка Ла Моль! – с душевной болью воскликнула Маргарита.
Карл остановился; казалось, милая сердцу мысль озарила его лицо, и он положил руку на плечо короля Наваррского.
– Рене. – сказала баронесса. – сегодня вы просто зловещи.
– Почему вы не прибавили «опять»? Это слово было у вас на уме, Карл!
Маргарита следила за опасным приключением Ла Моля и обернулась лишь тогда, когда своими глазами убедилась, что Ла Моль коснулся земли.
– Мужчину, – повторил Рене, но таким слабым голосом, что председатель едва его расслышал.
Сюда вводят простых посетителей, пришедших за советом; здесь находятся египетские ибисы, мумии в золоченых пеленах, здесь висит под потолком чучело крокодила с открытой пастью, здесь же черепа с пуст…
Вдруг стенной ковер, отделявший покои, выходившие на улицу Клош-Персе, от покоев, выходивших на улицу Тизон, приподнялся; шелковистый шелест пронесся по пане-л! – , и появилась герцогиня Неверская.
– Увы, государыня! Вы все время обращаетесь со мной так, как будто я еще король гугенотов и у меня есть мой народ. Но ведь вы знаете, что я уже наполовину католик и что никакого народа у меня нет.
– Как только ударят в набат на колокольне Сен-Жермен-Л'Осеруа.
– Он-то и предупредил адмирала! – заорали солдаты.
Маргарита вынула из кошелька золоченый ключик и, отворив дверь кабинета, указала своей приближенной на молодого человека.
Коконнас встал, ухватился за железное кольцо и первым же рывком расшатал его так сильно, что сделай он еще два таких рывка – и кольцо, несомненно, выскочило бы из стены.
– Ну вот вам прекрасный случай рассчитаться с ним, – заметил Морвель.
Коконнас вынул из кармана пригоршню золотых монет, которые он предназначил своему безымянному лекарю, и высыпал их в руку палача.
Маргарита не ошиблась: злоба, накопившаяся в душе Екатерины, злоба, вызванная этой комедией, интригу которой она прекрасно понимала, но развязку которой не могла изменить, должна была на кого-нибудь …
Страшна была фигура этой женщины, сжимавшей окровавленные руки, бледной как смерть, освещенной зловещим светом.
– Не легче, граф, а короче, – возразил хозяин. – А кроме того, – добавил он, – должен вам сказать, что великий Генрих – кумир парижан.
Генрих заметил ее усмешку и понял, что ему надо бороться прежде всего с Екатериной.
– Ого! Это уже серьезно, – сказал король. – Значит, дело было кровавое?
– Отлично, отлично, кузина! Служить мне можно двумя способами: или истреблять моих врагов, или помогать моим друзьям. Каждый делает, что может, и я уверен, что если бы вы могли, вы сделали бы больше.
– Да потому, что вы так себя ведете: вы разрываете Дружбу с моим мужем; вы решили больше не участвовать в политических делах короля Наваррского.
– А я, – сказал Коконнас, – не знаю отчего, на редкость весел. Вот только костюм у меня подгулял, – заметил он, оглядывая свое дорожное платье. – Да это пустяки! Зато вид бравый. Да и приказ предписы…
– Я, господин де Нансе, – ответил командир охраны, сбегая вниз по лестнице.
Только на рассвете Маргарита заснула, шепча: «Eros, Cupido, Amor».
В дверях башни появился слуга Кабоша. – Входите, сударыни, – сказал Кабош, – в башне все же легли.
– Приготовь мне все для туалета, Жийона, – сказала Маргарита.
– Его обвиняют в этом несправедливо, – сказала Маргарита, – де Ла Моль невиновен.
Об этом втором деле, цель которого была неясна даже Карлу, Генрих Анжуйский и хотел побеседовать с матерью, а читатель, который, подобно Генриху Наваррскому, конечно, тоже заблуждался относительно эт…
Морвель, скрытый листвой беседки, имел полную возможность все видеть и даже все слышать, и если мы скажем читателю, что всадник был де Муи, а юноша в облегающей безрукавке – Ортон, читатель представи…
Подтянув предмет, Ла Моль и Маргарита, к несказанной своей радости, увидели конец лестницы, сплетенной из конского волоса и шелка.
Отвечать было нечего; герцог поклонился и вышел с яростью в душе.
– Было бы превосходно, – заговорил Франсуа, – если бы брат мог встать и выйти на солнце; охота, которую он так любит, подействовала бы на него как нельзя лучше.
– Государь! Вы звали меня? Я пришел, – сказал он. Король вздрогнул при звуке этого голоса и бессознательно хотел протянуть руку.
Ла Моль взглянул на Маргариту. Она улыбнулась. Ла Моль сейчас же отдал шпагу ближайшему из командиров.
Кабош приподнял угол покрывала и поднес факел поближе.
Насколько речь Коконнаса была полна воодушевления и шутливости, настолько мольба Ла Моля была проникнута чувствительностью, пленительной силой и нежною покорностью.
– Значит, вы ревнуете меня к королю Наваррскому, а не к герцогу де Гизу? – спросила Маргарита после минутного молчания.
Карл не помнил такой фразы в той речи, которую он получил несколько дней тому назад, но он не придавал серьезного значения словам Маргариты, ибо знал, что речь ее была простой учтивостью. Кроме того,…
И Екатерина ушла к себе, твердо надеясь, что сегодня вечером судьба окаянного короля Наваррского будет у нее в руках.
– Признаюсь, это доставило бы мне удовольствие.
Екатерина бросила быстрый, как молния, взгляд на Генриха».
– Королева Екатерина знает, что вы мой любовник.
Во время кризиса, который следует за великим потрясением, люди оберегают свое горе, как скупец – сокровище, и считают врагом всякого, кто пытается отнять у них малейшую его частицу.
Покрывая ее руки поцелуями, Генрих от кистей мало-помалу переходил все выше...
– Хорошо, хорошо. Матушка! – сказал Карл, бледный от нетерпения. – Объяснимся поскорее: из-за вас во мне все клокочет. Честное слово, бывают дни, когда я вас просто не понимаю!
– Признаюсь, – ответил Коконнас, – но все-таки я очень рад, что познакомился с Кабошем. Полезно везде иметь друзей.
– Потому что, сын мой, – очень кротко ответила Екатерина, – не надо, как мне представляется, показывать полякам, что мы так жадно гонимся за их короной.
Генрих произнес последние слова, смеясь и поглядывая на Маргариту.
– Я уже сказал вашему величеству: властвует рок, – ответил он.
– Почем я знаю? – сказал Карл, уничтожая мерзавца презрительным взглядом.
– Но раненый гугенот в наше время – большая обуза!.. И что же ты делаешь с этим раненым гугенотом, который для тебя ничто и никогда ничем не будет?
Когда пьемонтец закончил свою речь и встал перед Маргаритой в позу Энея, спускающегося в преисподнюю, она не смогла удержаться от гомерического хохота и молча, как и подобает в таких случаях королевс…
– Ты хочешь попросить меня, чтобы я приютила у себя твоего гугенотика, пока он болен, а когда он выздоровеет, вернула его тебе, не так ли?
Зато здесь была г-жа де Сов, и Маргарита, обменявшись с ней взглядом, поняла, что возлюбленная ее мужа хочет что-то сказать ей.
Ла Моль лежал сумрачный и бледный, прислонясь головой к мрамору стены; его черные волосы, обильно смоченные потом, придававшим его лицу матово-бледный оттенок слоновой кости, стояли дыбом.
– Так вот он, рискуя жизнью, явился сюда нарочно с целью доказать мне, что я в плену.
Карл вошел в комнату. Маргарита с улыбкой направилась к брату.
– Вы хотите что-то сказать мне? – гнул свою линию Генрих.
Побледневший, дрожащий от страха, как бы гугенот не попался и не выдал тайн заговора, он бросился к пропускной калитке Лувра. Здесь он узнал, что вишневый плащ ускользнул здрав и невредим, объявив, ч…
– Кто вы? – произнес тот же голос. Ла Моль вспомнил пароль.
Герцог, заметив, что вторая дверь слабее первой, решил, что не стоит прибегать к сильным средствам, и просто-напросто вышиб ее ногой.
– А если вы меня любите, то вы, наверно, желаете, чтобы я был жив, не так ли?
– Так постарайтесь перетянуть его на нашу сторону, государыня, – самым серьезным тоном сказал Генрих. – Не жалейте ни золота, ни обещаний. Все мои сокровища в его распоряжении.
– Мари, – сказал король, – рекомендую тебе самого хитрого и самого умного человека, какого я когда-либо знал. При дворе – а этим много сказано – он обвел вокруг пальца всех; один я, быть может, ясно …
– Ха-ха-ха! – расхохотались молодые люди.
– Мои носилки, мои слуги и я сама в распоряжении вашего величества, – ответила герцогиня.
– Дорогая королева, клянусь душой, это существо мифологическое! – ответила герцогиня. – Он несравненно, неистощимо остроумен! Он отпускает такие шутки, что и святой в своей раке помер бы со смеху. Кр…
Новая разведка заняла целый час; за это время Коконнас побывал на всех улицах по соседству с Гревской набережной, на Угольной пристани, на улице Сент-Антуан, на улице Тизон и на улице Клош-Персе, куд…
– Но там есть и другой человек, государь... Быть может, я виновата, что он мне небезразличен, но он мне небезразличен, вот и все.
– Экая беда, – прошептал от, – что нельзя убить его здесь, где нет свидетелей, кроме этого разбойника-мальчишки, который стоит второй пули!
За этим отрядом двигался другой отряд, одетый с истинно восточной роскошью. А вслед за ним ехали послы, и вот эти-то послы, числом четыре, блистательно представляли собой сказочное рыцарское королевс…
– Да, со вчерашнего утра дует противный ветер; по-моему, я это и предсказывал.
– Дочь моя, – обратилась она к Маргарите, – вы можете идти к себе. А вы, сын мой, – сказала она Генриху, – идите развлекаться в город.
– Да, и как раз в ту дверь, в какую вы приказываете выпустить этого господина.
– Но если у вас с королем Наваррским все было решено, с какой целью вы встретились с ним сегодня вечером? – Королева-мать гнула свою линию.
– Ну, а эти две запасные лошади, два мула, сундуки, которыми они были нагружены? – спросил Франсуа.
– Ах, изменница! – воскликнул Ла Моль. – Успела выйти замуж за другого!
Она попыталась еще раз заговорить с Морвелем, но не могла привести его в сознание: теперь он лежал не только безгласен, но и недвижим; из-под его камзола высовывалась бумага – это был приказ об арест…
Маргарита вздрогнула. Полог кровати чуть всколыхнулся, но, к счастью, Екатерина этого не заметила.
– Нет, не для того, чтобы защищаться, а чтобы не даться им в руки живым.
– Надеюсь, что ваше пожелание исполнится. Спокойной ночи, спокойной ночи.
Густая, грозная, шумная толпа в темноте напоминала мрачное взволнованное море, где каждая волна превращалась в рокочущий вал; это море, хлынувшее на улицу Фосе-Сен-Жермен и улицу Астрюс, заливало наб…
– С кого начать, сударь? – почтительно снимая колпак, спросил этот человек.
Екатерина подозрительно посмотрела на сестер и нахмурилась.
И Ла Моль, прицелившись, спустил курок одного из своих пистолетов. Ла Юрьер, не спускавший с него глаз, успел отскочить в сторону, но Коконнас, не ожидавший такого ответа, остался стоять на месте, и …
Молодой человек медленно поднял голову, – Добрый вечер, сударь! – отозвался он.
– Но подумайте, государь: разве вы найдете такого верного товарища, как я? С детства я не разлучался с вашим величеством.
– Знаете, такая дружба весьма поучительна, в особенности дружба между принцами. Но дружбы придворные считаются не слишком прочными, дорогой Франсуа.
– Те! – прошипел де Морвель и приложил палец к губам.
– Ага! Теперь я понял! – внезапно останавливаясь, сказал король. – Значит, это он защищался от нас ночью и сбросил мне на голову серебряный кувшин! Негодяй!
– Благодарю, – ответил Ла Моль, как будто не слыхав презрительной клички, которую дал гугенотам часовой. – Мне только это и надо было знать.
– Греческая! – бросив взгляд на книгу, воскликнул он – Торжественная речь Исократа! Зачем она вам понадобилась?.. Ага! вижу на бумаге латинское заглавие: «Ad Sarmatiae legates reginae Margaritae conc…
– Вы отказались?! – воскликнула Маргарита. – Так я и знала!
– Ну, мой последний друг палач, окажи мне еще одну услугу, – сказал он.
– Я докажу это сегодня же вечером, – ответил он. В девять часов и список вождей, и план их действий будут у вас. Акт о моем отречении я уже отдал де Муи.
Маргарита уже села, но тут она встала и протянула руку к пажам, словно приказывая им остаться.
– Возьмите с собой двенадцать человек, а если надо, то и больше.
– Вставай, вставай, умоляю тебя! – говорила Маргарита. – Ведь ты же видишь, что час настал!
Несчастный король закрыл исхудавшими руками свое мертвенно-бледное лицо.
– Ах, бедняга Ла Юрьер! – воскликнул Коконнас. – Вот кто погиб, так уж погиб! Я сам видел огонь из аркебузы, слышал, как пуля звякнула, точно о колокол собора Богоматери, и, когда я уходил, он лежал …
– Нет, ваше высочество, я иду засвидетельствовать мое почтение ее величеству королеве Наваррской.
– С графом Лераком де Ла Моль. Молодые люди обменялись поклонами.
– Это ваш плащ, сударь? – спросил паж. – Да?.. Его высочество герцог посылал взять его у вас, чтобы убедиться, каков оттенок вашего плаща, по поводу которого он держал пари.
– Тогда я завтра же попрошу вас представить меня королю Наваррскому, и будьте покойны: уж если я стану гугенотом, то большим, чем Лютер, Кальвин, Меланхтон и все реформаторы вместе взятые.
– Хорошо, – прочитав приказ, сказал лейтенант, – мне больше нечего вам сказать.
Не дожидаясь ответа короля, она позвала Жийону и приказала ей принести королю подушки, а в ногах у него постелить Ла Молю, который до того был счастлив и доволен такой честью, что, можно сказать наве…
– Граф, – сказала она Таванну, ласкавшему королевскую пустельгу, – подойдите к нам и скажите королю, что, по-вашему, надо делать.
– Я прекрасно знаю, что буду делать я, но не знаю, что мне прикажут делать.
– Какой? – спросил Генрих. – Может быть, вы, ваше величество, имеете в виду, что я предпочитаю соколиной охоте охоту с гончими? В этом вы не раз меня упрекали.
– Если мы бежим, то завтра вечером; если не бежим, то в один из ближайших вечеров, на улице Клош-Персе.
– Ах, и вы так подумали? Тогда вполне возможно, что это и впрямь был Ла Моль.
– Герцог Алансонский. Разве он не с нами?
– Ну вот и все ваши шесть экю! Хотите отыграться в счет ваших будущих благ?
Они вдвоем прошли через спальню. Молодая женщина спала на своей кровати, ребенок – в своей колыбели. Во сне оба улыбались.
– Не знаю, – отвечала Маргарита, – мне показалось, что это подделка.
– Вы, ваше величество, можете лечь спать на этом диване, а господин Ла Моль ляжет у вас в ногах. Я же, с позволения моего августейшего супруга, – с улыбкой продолжала Маргарита, – позову Жийону и ляг…
– А почему вы больше не упоминаете о короле Наваррском?
– Если это и не невозможно, то, во всяком случае, очень трудно, – ответила Екатерина.
– Я тоже, – вмешался герцог Анжуйский, – к тому же ее носилки остановились на улице Клош-Персе.
– За кем? – со смехом спросила Маргарита.
– Я уже сказала тебе: всеми силами торопит ход процесса.
Но кое-какие обстоятельства не укрылись от ее глаз: и бледность Генриха, и его нервные вздрагивания, и его разговоры вполголоса с Маргаритой.
– Noctu pro more. Это значит: «Сегодня ночью, как всегда».
– Нет, он опасно ранил Морвеля, убил двух стражников и убежал.
Сказавши это, Маргарита с томной грацией встала и, распустив полы пеньюара с короткими рукавами, обнажившие ее точеные, истинно царственные руки, поднесла розовую восковую свечу к постели, раздвинула…
– Да, такого плаща нет ни у кого, кроме Ла Моля... хотя я знаю и другого человека...
«После того, что я обещала ему, после того, как он обошелся со мной в ту ночь, когда неблагодарный Генрих де Гиз прятался у меня в кабинете, я не могу допустить его гибели!» – шептала она.
– Красноту и травовидное поражение оболочки желудка.
Маргарита с грустной улыбкой прислушивалась к этой песне; когда же голос школяра замер вдали, она затворила окно и позвала Жийону, чтобы с ее помощью раздеться и лечь.
– Нет, – сказала Маргарита, прочитав в глазах подруги то же решение, какое приняла она, – ведите нас, мы пойдем за вами.
– Так! Значит, де Муи вместо согласия получил отказ?
– Ну, у меня-то было немного – перстень Анриетты, вот и все.
– Разговор не мог продолжаться: Генрих, видимо, решил только отвечать.
Ла Моль смотрел им вслед, пока они не скрылись; обернувшись, он увидел, что Коконнас высунул голову из кухни. Широко раскрытые глаза и разинутый рот придавали его лицу вид неописуемого изумления.
– Мне? Нисколько! – отвечал Генрих с усилием, которого при всем своем самообладании он, однако, не мог скрыть. – Правда, отношения у нас были прохладные, но с кануна святого Варфоломея они наладились.
– Еще бы! За деньги с ним можно будет делать все что угодно, а надо надеяться, в деньгах у нас недостатка не будет.
– О, государь! Поверьте мне, в объятия герцога меня бросили только отчаяние, вызванное вашим отказом, и страх, что герцог завладеет нашей тайной!
– О! Мне это безразлично, сударыня! – ответил парфюмер, – ни король Наваррский, ни его сторонники теперь уже никому не страшны!
– Пусть она ждет за дверью. Я тихонько стукну в дверь три раза; она отворит, и вы получите доказательство, какое я вам обещал.
– Да, я знаю, – продолжала кормилица, – я хорошо знаю, что здесь ничто не может воспрепятствовать вашему величеству; я только молю внять просьбе простой женщины и не ходить дальше.
– К несчастью, нет. Я разыскивал его всюду, где он мог быть: и в «Путеводной звезде», и в доме для игры в мяч, и в других не менее почтенных местах, но нигде не нашел ни Аннибала, ни Коконнаса...
– Продолжайте; мне страх как любопытно знать, что ждало вас на улице Сент-Антуан, против улицы Жуй.
Карл подошел к командиру и шепотом отдал ему распоряжения.
– Государь, я не понимаю, – промолвил Генрих.
– О! У меня есть тому доказательства. А кроме того, она честолюбива, и наваррская корона, которой нет, жжет ей лоб.
– Итак, государь, – сказал он, в унынии опуская руки и пытаясь проникнуть взглядом в потемки этой души, – вот какой ответ я должен передать моим собратьям! Я скажу им, что король Наваррский подал рук…
Все разошлись. Екатерина приказала своим женщинам раздеть ее и уложить в постель, но как только весь Лувр улегся спать, она встала, надела длинный черный халат, взяла лампу, выбрала из связки ключей …
Когда они вбегали на улицу Гренель, на которую они свернули, чтобы перерезать путь врагам, одно из окон распахнулось, и какой-то человек спрыгнул со второго этажа на землю, только что смоченную дожде…
Маргарите Валуа пришлось теперь самой быть проводницей герцога в своих покоях, хотя и хорошо ему знакомых, а Жийона осталась у двери и, приложив палец к губам, показывала своей августейшей госпоже, ч…
– Я хочу, чтобы, пока поляки будут в Париже, он посидел в тюрьме, – например, в Бастилии.
– Отнюдь нет, государь; вы плохо осведомлены. Мы лежали в тени, под буком... Sub tegmine fagi.
– Вскройте! Я хочу, чтоб у меня не осталось никаких сомнений.
Ровно в девять часов король сам протрубил сигнал «набрасывать» собак, все сели на лошадей и поехали к месту охоты.
Маргарита сдержалась и ничем не выдала сильного испуга.
– Начинайте охоту, а мы подоспеем к дележу добычи.
– Что ж, поднимитесь к королю, раз вы ничему не верите и ничего не желаете слушать, – сказала Екатерина, одной рукой показывая на лестницу, а другой играя одним из двух отравленных кинжальчиков, кото…
Ночь только что опустилась на город, еще взволнованный рассказами о казни, подробности которой, переходя из уст в уста, омрачали в каждом доме веселый час ужина, когда вся семья в сборе.
– Коконнас, ваше величество... – ответил Ла Моль.
И все-таки от одного прикосновения Коконнас слегка побледнел, хотя улыбка по-прежнему играла на его губах;
– Жийона, – прошептала Маргарита, – нужно будет придумать что-нибудь такое, чтобы у моего брата герцога Алансонского возникло желание прийти ко мне еще до восьми часов утра.
– Окружен?! – воскликнул Генрих, вставая с места. – Кем?
– Мы сейчас к этому вернемся, – сказал Генрих. – Что же касается моих добрых или злых намерений по отношению к вам, то я для того и пришел сюда, чтобы вы сами могли судить о них.
– Ла Моль, друг мой, – сказал Коконнас, – поговори с герцогиней и будь красноречив, как Демосфен, как Цицерон, как канцлер Л'Опиталь, и прими во внимание, что речь идет о моей жизни и смерти и что, с…
– Пытали? – воскликнул Коконнас. – Но ведь и меня пытали. И разве палач поступил с тобой не так же, как со мной?
У Анриетты вырвался болезненный крик, как это бывает у людей, которые из великого несчастья возвращаются к действительности.
Маргарита чуть не вырвала его у герцога, лихорадочно развернула, удостоверилась, что это и есть то письмо, о котором шла речь, вскрикнула от радости и поднесла к свече. Пламя уничтожило его мгновенно…
– Все совершенно точно, де Муи, – добавил король.
– Лжешь! – сказала Екатерина. – Отдай записку, и я исполню обещание, которое тебе дала.
Король снова надел перчатки, которые заткнул было за пояс, приподнял посиневшую губу собаки, чтобы осмотреть зубы, и в промежутках между острыми клыками и на их кончиках обнаружил прилипнувшие к ним …
– Вы бы лучше посмотрели, как с моста Мельников бросают в Сену последних гугенотов, – сказал Карл IX. – Настоящие французы должны быть там.
Король, шатаясь, встал, поклонился и вышел, опираясь на плечо Амбруаза Паре, не отходившего от Карла со времени его припадка.
– Марго, вы разве не слыхали, что я предложила вам идти к себе? Если этого недостаточно, я вам приказываю, – сказала она.
– Напротив, сударь, наверное, так и будет.
– Допустим, – сказал Генрих. – И эти подозрительные люди компрометируют и меня, не так ли, ваше величество?
– Вот видите, он счастлив! – воскликнул Ла Моль.
– Ах, Боже мой! Да потому, сударыня, что гугенотов избивают, а король Наваррский – вождь гугенотов.
– Нет, но, по правде говоря, случайно. Вы угадали, я не был дома. Вечером король пригласил меня пойти с ним в город, но пока меня не было дома, там был Другой человек.
– Тихо! На этот раз я и впрямь что-то слышу.
– Хорошо, пусть будет так! Все остальное я постараюсь сделать дополнением к этой любви. Вы меня любите, вы хотите остаться при мне?
– Ага! На этот раз ты, кажется, погиб, – прицеливаясь в молодого человека, сказал Истребитель короля.
– Но вы уже решились поступить таким образом?
– Ах, это вы, господин де Ла Моль! – воскликнула королева. – Но что с вами? Почему вы так бледны и так дрожите?
– Сударыня! – вскричал он – Там убивают, там режут моих собратьев! Они хотят убить, хотят зарезать и меня... Ах! Ведь вы королева... Спасите меня!
– Хозяин! – крикнул Ла Моль Ла Юрьеру. – Избавьте нас от этих гугенотских физиономий; мы с Коконнасом не сможем говорить при них о своих делах.
– Ни о том, ни о другом, государь, – сказал Генрих. – За чувства моей жены я ручаюсь.
Он не успел договорить, как голова его слетела с плеч.
Все глаза устремились на нее, но она выдержала этот общий взгляд с гордым, почти радостным видом: ведь она же свято выполнила последнюю волю своего друга.
В обычное время монфоконская виселица служила прибежищем для собак, привлекаемых частою добычей, и для грабителей-философов, заходивших сюда размышлять о печальных превратностях судьбы.
– Значит «свободным временем» вы называете то время, которое проводите со мной?
– Верхом? Вооруженные до зубов? Готовясь бежать?
С этими словами он скрестил свою шпагу со шпагой ближайшего к нему молодого человека и первым же выпадом отрубил ему кисть руки, державшей рапиру. Несчастный взвыл от боли и отскочил.
– Это значит, что короля совсем околпачили его проклятые гугеноты и что если мы станем ждать его отъезда, чтобы осуществить наш замысел, то нам придется ждать еще долго, а может быть, и всю жизнь.
– Мой брат... Алансон?.. – прошептала Маргарита.
Рене одним ударом скальпеля вскрыл грудь борзой и обеими руками с силой раздвинул ее стенки, а Карл, опустившись на одно колено, светил ему судорожно стиснутой, дрожащей рукой.
– Да, государь, ибо гороскоп утверждает, что вас ждет самая блестящая судьба.
– Нет; со мной двенадцать телохранителей; мне дал их мой деверь, герцог де Гиз.
– Што фам будет сказать каспатин де Морфель. Он топрый католик.
– Ах, брат мой, какая ужасная ночь! – сказал герцог.
В нескольких шагах от судей и этих секретарей сидел на скамейке Ла Моль.
– Слушай! Слушай! – крикнул Карл. – Ты увидишь, что они начнут спускаться куда быстрее, чем поднимались!
В толще стены послышался лязг ключа в замочной скважине и скрип двери, повернувшейся на петлях.
Кабош дотронулся пальцем до плеча Коконнаса и многозначительно взглянул на него.
Около десяти вечера она отпустила Маргариту, вполне убежденная, что королева Наваррская не подозревает, – кстати сказать, это было совершенно справедливо, – какие козни строятся против ее мужа, и при…
Генрих с самым непринужденным видом пошел на разведку. Ла Моль остался наедине с королевой.
– Тем лучше, тысяча чертей и одна ведьма! – сказал король. – Наши совместные охоты не идут на пользу ни мне, ни вам.
– Тогда вы могли бы прочесть мудрые книги, написанные евреями о жертвоприношениях Я велела перевести для себя одну из них и узнала, что евреи искали предсказаний не в сердце и не в печени, как римлян…
Генрих побежал к домику у Круа-де-Пти-Шан, но, пробежав улицу Гренель, в ужасе остановился.
– Как я объясню? Ничего нет легче: «Умрешь грозной»!
Оставив короля, она направилась к своему второму сыну, с тревогой ожидавшему в молельне, чем кончится разговор, имевший для него столь важное значение.
– Слушайте, возьмите с собой меня, – произнес чей-то голос, заставивший Морвеля вздрогнуть, – вы знаете хорошие места, а мне хочется туда попасть.
– Отлично, сударь! – сказал Ла Моль. – Отлично! Подайте нам яичницу. А пятьдесят экю пойдут Грегуару.
Наступило минутное молчание. Екатерина смотрела на г-жу де Сов, как смотрит змея на птичку, которую она хочет заворожить.
– Еще нет... А вы получили аудиенцию у короля Наваррского?
Коконнас невольно вздрогнул, хотя это был человек мужественный, храбрость его была подобна инстинкту хищных зверей: Коконнас замер в том положении, в каком услышал этот вопль, сомневаясь, может ли че…
– Вы прекрасно знаете, что здесь никого нет, кроме вас и меня, – ответила быстро Маргарита, изо всех сил стараясь держаться как можно спокойнее и веселее.
Карл перевел взгляд на Коконнаса, который, продолжая выполнять обязанности осветителя, зажигал другие свечи.
Почти тотчас же де Нансе попросил позволения войти к королю.
В то же мгновение послышался приближающийся лай собак, а немного погодя все увидели, как в дальнем конце просеки пробежал кабан, через минуту вслед за ним пронеслись гончие и, наконец, подобно «адско…
Екатерина снова стала хорошей матерью: нежной с Карлом и герцогом Алансонским, ласковой с Генрихом и Маргаритой; она была милостива к герцогине Неверской и г-же де Сов; ее милосердие простерлось до т…
Было очевидно, что стоило герцогу Алансонскому, подзадоренному недвусмысленными намеками Генриха, сказать одно слово или сделать одно движение, и тридцать – сорок всадников, ставших около них как бы …
– Почему эта статуэтка оказалась у господина де Ла Моля?
Генрих пробежал глазами бумагу, скрепленную королевской печатью.
Отведя левой рукой шпагу Морвеля, он правой всадил свою шпагу сверху вниз в грудь врага, да с такой силой, что пригвоздил его к земле.
– Вот так так! Правда? Бедная подружка! А так ли уж это необходимо?
– Сударь, – сказал Ла Моль, – я сейчас узнал, что вы – господин де Муи.
– Освободят? – снова переспросила Маргарита, пристально глядя на брата.
– Мэтр Рене! – обратился к нему председатель. – Узнаете ли вы здесь присутствующих двух обвиняемых?
Когда Коконнас объявил, что пойдет за деньгами в Лувр, Ла Юрьер бросил чистить каску, встал за стулом Ла Моля так, что его мог видеть один Коконнас, и начал делать ему знаки, но пьемонтец не замечал …
– Я и оставлю его в этом заблуждении, не тревожьтесь, – сказал Генрих, отвечая в тон королеве.
– Не припомню, государь, кроме одного, которого рекомендовал мне Телиньи как образцового дворянина, – его зовут де Ла Моль; не могу сказать...
– Как! – воскликнула Маргарита. – Разве вы пришли не к королю Наваррскому?
Екатерина усмехнулась и покачала головой.
– Вовсе нет! Напротив: из первого моего слуги вы станете моим первым подданным. Вот и все.
Он, как обычно, пообедал у короля, который то и дело подтрунивал над ошибками, какие допускал Генрих утром на соколиной охоте.
– Что она сказала? – прошептал Генрих, наклоняясь к руке жены.
Рене до конца выполнил обязанности услужливого кавалера и подал г-же де Сов салфетку из тонкого фрисландского полотна, чтобы вытереть руки.
Он, видимо, был погружен в какое-то занятие, которое захватило его целиком.
Едва Морвель увидел это лицо и узнал де Муи, как почувствовал, что волосы у него на голове шевелятся и встают дыбом; он страшно побледнел, рот его наполнился слюной, и он попятился, как будто перед н…
– Да, но теперь обстоятельства сильно изменились.
– Отличные раны! Но те, что наношу я, будут получше этих, – сказал он.
– Что такое? – в один голос спросили Коконнас и Морвель.
– Сын Генриха Второго признает своим королем какого-то лотарингского герцога!
– В каком? – пристально глядя на Морвеля, спросила Екатерина.
– Вы бредите, сударь! – воскликнула Екатерина. – С каких это пор та, что дала жизнь, не является матерью того, кто получил от нее жизнь?
– Но католическая религия, догматы которой я сейчас изучаю, научила меня, что клясться не надо никогда.
– Только что пробило десять, ваше высочество, – отвечал Коконнас.
– А вот это меня Не касается, – ответил Карл. – Если на вас нападут, защищайтесь сами.
Генрих снова перевел взгляд на всадника, которого он заметил раньше, чем других, перегнулся через балюстраду, прикрыл глаза ладонью и, отразив таким образом ослепительные солнечные лучи, узнал молодо…
– Ну хорошо, – сказал Коконнас, – но все-таки очень досадно вкладывать шпагу в ножны, не убедившись, что она колет не хуже, чем вертела у этого малого.
Король спустился вниз, предварительно заперев дверь в Оружейную палату. Герцог Алансонский, следивший за каждым его движением горящим взглядом, видел, как он положил ключ в карман.
Выйдя из кабинета и затворив за собой дверь, она распустила волосы, разрезала кинжальчиком шнурки на платье и бросилась в постель.
– Ну так оденься же, дорогая Маргарита, – сказал король, – скрой свою бледность и приходи на бал. Я велел принести тебе новые драгоценности и украшения, достойные твоей красоты.
– Тогда умри, раз тебе не дорога жизнь, которую тебе дарят такие прелестные уста!
А между тем в ней, как и ожидал герцог, не было никого, кто мог бы тревожным или любопытным оком подсмотреть, что он собирался сделать. Первые лучи солнца освещали совершенно пустую комнату.
– Благородная душа! – сказала Маргарита. – Хорошо! Я принимаю твою преданность и сумею отплатить за нее.
В эту минуту доложили о герцогине Неверской. При ее имени Маргарита невольно выразила такую радость, что баронесса поняла, сколь необходимо королеве и герцогине поговорить наедине, и встала, собираяс…
Он бросился к окну, но из окна видна была только часть луврского двора. Генриха в этой части не было, и герцог окончательно убедился, что это возвращается к себе Генрих.
– Александр-Эдуард-Генрих Французский, герцог Анжуйский, коронован королем Польским. Да здравствует король Польский!
Он сел и начал рассказ о кровавых событиях этой ночи: о медленной и мучительной смерти адмирала Колиньи и о мгновенном конце Телиньи, убитого пулей на месте. Он уселся поглубже в кресле и с наслажден…
Все трое пришли порознь, один вслед за другим. Спокойная Екатерина, улыбавшийся герцог Алансонский и подавленная Маргарита..
Карл IX опустил портьеру, прошел в Оружейную и сел на ручку кресла. Вслед за ним вошла кормилица.
– Ну, тогда я стану завоевателем, вот увидите, – сказал Генрих.
– Вот так так! Герцог де Гиз! – прошептал Генрих.
– Он прав, – сказал король, – и если бы нашелся какой-нибудь путь к отступлению...
И в ту же минуту веселая молодежь, возбужденная разнообразными впечатлениями, двинулась во главе с королем по чудесному лугу, который спускается с лесистого Сен-Жерменского холма и который внезапно о…
– Может быть, вы убьете и принца крови? Ну-ка! Они продолжали отступать.
– Объяснитесь: вы добровольно обязались сказать мне все.
– Теперь и я окончательно убедился, что судьба связала нас неразрывно. Вы будете спать здесь?
При каждом из этих обвинений Коконнас в такт отрицательно мотал головой, как это делают непослушные школьники.
– Тогда пойдем ко мне в кабинет. Я дам тебе письмо, и ты отвезешь его в Сен-Жермен.
– А вы поищите получше, сын мой, – сказала Екатерина, – вспомните некоторые попытки к бегству, которое должно было обеспечить безнаказанность убийце.
– Вы не понимаете, что, получив такое письмо, муж рассердится?
– А вы? – продолжал Морвель, обращаясь к остальным.
Но едва он сделал три шага, как пол исчез под его ногами. Он оступился, распростер руки, испустил страшный крик и исчез, провалившись в каменный мешок, открытый пружиной, на которую нажала королева-м…
Маргарита вскрикнула; мысль о том, что она является орудием убийства, вызывала у нее непреодолимый ужас.
– Сударыня, – отвечал незнакомец, кланяясь до земли, – я – Кабош, палач парижского судебного округа; я ехал развесить на этой виселице тех, кто составит компанию господину адмиралу.
– Теперь скажи: ты понимаешь, что с нами произошло?
Маргарита подбежала к кабинету, отворила дверь и, взяв де Муи за руку, без всяких предисловий подвела к королю Наваррскому.
В одну минуту Коконнас, Морвель и Ла Юрьер, белые кресты которых были замечены издали и которые были поэтому встречены громкими приветствиями, очутились в самой гуще толпы, тяжело дышавшей и тесно со…
– А он ничего не знает? – спросил герцог Алансонский.
– В вишневом плаще? – переспросил король.
На другой день была назначена охота с гончими в Сен-Жерменском лесу.
– Ба! Да это вы, Болье! – сказал он. – За каким чертом вы сюда явились?
На сей раз Екатерина тщательно приняла все меры предосторожности и полагала, что может быть уверена в успехе.
– Так, так! Вишневый плащ! – сказал Карл. – При дворе я знаю только один, столь заметный, что бросается в глаза.
– Секретарь, запишите, – сказал председатель, – обвиняемый признался, что видел эту статуэтку у господина де Ла Моля.
– Эти люди – польские послы, – ответил Карл, – в повозке – корона. А теперь, – сказал он, пуская лошадь в галоп по дороге к воротам Тампля, – едем, Анрио! Я видел все, что хотел видеть!
– Государь! – заговорил де Муи. – Я приходил к королю Наваррскому как депутат от моих собратьев, ваших верноподданных протестантского вероисповедания.
– Значит, вы отказываетесь от регентства? – живо спросила она.
– У вас все та же лошадь, которую вам подарил де Муи, и скачет она по-прежнему?
Екатерина вздрогнула; в ее глазах сверкнула молния.
Герцог подошел к нему на цыпочках; Карл читал.
– Так тавайте фаш письм, – продолжал немецкий дворянин, протягивая руку к Коконнасу, стоявшему в нерешительности.
– Женщина?! Вот как! – сказал он. Он отсалютовал даме шпагой и нагнулся, чтобы поднять букет.
– Верно, – ответил Морвель. – Так вот: вы, Ла Юрьер, притворитесь гугенотом и расскажите де Муи о том, что происходит; он человек храбрый и сойдет вниз...
– А я – у герцога де Гиза, – сказал Коконнас.
– Хорошо, Мари, ты поступила правильно, – сказал Карл.
– Так-то лучше! – сказала Маргарита. – Итак, вы ревнуете, мой красавец?
– Нет, нет, ты прекрасно знаешь, что я не могу обойтись без тебя. Тысяча чертей! Надо же, чтобы у меня был хоть один человек, который меня любит!
– Значит, ты что-то придумала для нашего предприятия?
– Да, сын мой. Мне надо с вами поговорить, – отвечала Екатерина.
– А из-за кого же, по-вашему, мне драться? Из-за женщины?
Госпожа де Сов, воспользовавшись тем, что Екатерина слушает обращенную к ней речь, подошла к королеве Наваррской и попросила позволения поцеловать ей руку. Когда Маргарита протянула руку, г-жа де Сов…
– Я думаю, что вся ваша беспечность – только маска; я верю не только в предсказания астрологов, но и в ваши дарования.
– Да, я. А если она отравлена, какие симптомы мы обнаружим?
– Почему же ты бежал куда глаза глядят и причинил мне столько горя, вместо того, чтобы спрятаться у нашего господина? – спросил он. – Герцог ведь защищал тебя, стало быть, он бы тебя и спрятал. Я бы …
Кто-то сказал, что Ла Моль умирает, не признав себя виновным ни в одном из преступлений, в которых его обвинили, Коконнас же, уверяли люди, не стерпел боли и все раскрыл.
– Ах, ах! Бедная госпожа де Сов! – со смехом сказал герцог Алансонский.
В полночь она посылала узнать, как чувствует себя король, и ей ответили, что при нем находится мэтр Амбруаз Паре, который намеревается пустить ему кровь, если нервное возбуждение не прекратится.
– Что вам угодно, сударь? – спросила она, и голос ее прозвучал в ушах молодого человека дивной музыкой.
Генрих слегка побледнел: он понял, что опасность, которой подвергался пылкий молодой человек, грозила и ему. Он с беспокойством посмотрел по сторонам и снова отступил, но не так быстро, как в первый …
Как мы уже сказали, герцог отдал Ла Молю плащ и берет. Молодой человек поклонился и пошел переодеваться в переднюю, нимало не задумываясь над тем, что делал герцог в его комнате: так уж повелось в Лу…
В это время прятавшееся за тучами солнце внезапно выглянуло из темного океана, в который оно погрузилось. Солнечный луч озарил золото, драгоценности, горящие глаза и превратил все это в огненный пото…
– Ого! – прогремел голос молодого человека. – Посмотрим, в чем тут дело!
«Честное слово, прелюбезный человек! – сказал себе Ла Моль. – Не посчастливится ли и мне найти такого же, чтобы пройти к королю Наваррскому?».
– Брат, осторожнее! – крикнула Маргарита.
Услышав такое пожелание, а главное – голос, который произнес эти слова, Беарнец вздрогнул.
– Что вы сказали, Клод? – спросила Екатерина, оборачиваясь к дочери.
Начались речи. Первая речь была обращена к королю. От имени сейма Ласко спрашивал его, согласен ли он, чтобы польская корона была предложена принцу французского королевского дома.
– Ей-Богу, излечился, господа! И теперь...
– То есть как – жил? – спросил Ла Моль. – Значит, он переехал?
– Да нет! Клянусь вам, сестра, вы ошибаетесь! Почему вы так думаете?
Теперь бросим свет на очень туманное, особенно для двух друзей, положение дел и расскажем о том, что произошло.
– Ты ошибаешься, – ответил Карл, – С моей смертью ты будешь силен и могуществен, а силу и могущество даст тебе вот это.
– А то, что наша добрая матушка приказала Морвелю и шести стражникам арестовать меня.
Генрих вошел с той обостренной настороженностью, благодаря которой он замечал малейшие подробности даже в самые мирные моменты своей жизни; тем более глубоким наблюдателем он становился в обстоятельс…
В мучительной тревоге Маргарита вдруг услышала стук в потайную дверь и, узнав от Жийоны, пришел, велела впустить посетителя.
Глазами он как бы спрашивал Маргариту, не позволит ли она ему остаться с ней наедине. Маргарита поняла взгляд мужа и сделала Жийоне знак уйти.
Он поклонился жене, вернулся на свое место и подозвал одного из слуг, родом беарнца, предки которого в течение столетия служили его предкам и который обычно был посланцем в любовных дедах Генриха.
Маргарита взяла ключ и, вертя его в руках, продумала каждое слово из письма г-жи де Сов, взвесила значение каждой буквы и, наконец, как будто разгадала замысел Екатерины.
– А все-таки тут не без колдовства: он безумно влюблен в нее, хотя никогда не отличался постоянством.
– Кормилица! – обратилась к ней Екатерина. – Мой сын приказывает вам, как только придет господин де Нансе, сказать ему, чтобы он сходил за герцогом Алансонским.
Весь вечер и часть ночи шла страшная суматоха.
– Вы должны объяснить моему брату, – сказала она Генриху, – по каким соображениям мы принимаем участие в господине де Ла Моле.
– Человек, которого должны убить: ты забываешь, что надо убить человека!
– В таком случае, – продолжал Генрих, – до тех пор, пока не будет доказано, что я заговорщик, а человек, находившийся у меня в комнате, мой сообщник, – этот человек невиновен.
Эта вереница разряженных вельмож и прекрасных дам, двигавшаяся мимо почерневших трупов и длинных грубых перекладин виселицы, представляла собой жуткое и странное зрелище, напоминавшее процессию на ка…
– Государь, а не мог бы господин де Ла Моль найти себе приют у вашего величества?
– Вот как! Но мне думается, что если вы передадите ему вот эту записочку, он должен будет чем-то вам отплатить.
Дрожь пробежала по телу Екатерины; посмотрев сперва на пустую кровать, она оглядела комнату, тщетно стараясь найти среди людей, плававших в собственной крови, труп, который надеялась увидеть.
– Вы уходите? – с волнением спросила Маргарита.
– Да, дело идет как нельзя лучше, и весьма возможно, что в самом скором времени ты отделаешься от своего брата, герцога Анжуйского.
– Пойдемте, государь? – спросила Мари, указывая рукой на дверь в другую комнату.
– Ваше величество, это парфюмер Рене: вы приказали ему прийти.
Доезжачий, который обошел кабана и поручился королю за то, что зверь не выходил из круга, оказался прав. Как только на след навели ищейку, она сейчас же подняла кабана, лежавшего в колючих зарослях, …
– Государь.! Я клянусь моему брату, – сказал Франсуа, – что желаю только одного – на долгие годы доброго здоровья королю.
– Что нового, герцогиня? – спросила королева Наваррская.
Тотчас герцог Анжуйский и Екатерина увидели, как на, клинке распростерлась белая фигура, напоминавшая обряженного в саван покойника.
– Да, ваше величество, это я, – с поклоном ответил Ла Моль.
– Конечно. Разве вы забыли, Франсуа, что вам рекомендовала его ваша сестра?
– Значит, вы обманули меня, Генрих! – воскликнула г-жа де Сов. – Значит, королева Маргарита – ваша жена на самом деле!
Карл, успевший высвободить ногу, пока поднимался его конь, с трудом встал и, увидев, что он весь в крови, побледнел как мертвец.
Екатерина, подавляя гнев, удалилась в свои апартаменты, а оттуда прошла в апартаменты Маргариты.
– Ай! – простонал Коконнас, увидав двух подручных палача, подходивших к нему с носилками.
Маргарита пожала плечами с непередаваемым выражением лица.
– Должен же и я кого-нибудь убить! – крикнул Карл IX, бледный как смерть, с налитыми кровью глазами.
Ла Моль твердо, автоматически снова стал в позицию, Коконнас очень выразительно сказал «Черт побери!», и они скрестили шпаги.
Она постучалась в двери королевских покоев, но за дверью стояли два отряда дворцовой стражи.
– Марго! Меня отравили. Маргарита вскрикнула.
– Что это такое? – спросила она. – «Как надлежит вынашивать и питать ловчих птиц, соколов и кречетов, дабы они сделались смелы, сильны и к ловле охочим.
– Того, что для нее – сущий пустяк, а для меня – все на свете.
– Сестричка, не падай духом! Маргарита подняла глаза к небу.
– Ваше высочество, по-моему, прийти в Лувр еще раз было бы с моей стороны неосторожно.
– Смерть! – воскликнул старик. – Мое несчастное дитя!
– Говорите, – сказал Карл, отодвигаясь еще дальше.
Маргарита взяла ее у молодого человека и внимательно посмотрела на нее горящими глазами.
Генрих остановился на пороге; он нисколько не походил на оскорбленного мужа – на его тонких губах играла его обычная улыбка и ни один мускул на лице не выдавал того страшного волнения, которое он пер…
– Ваше величество, я так смущен... я, право, не могу позволить... – пролепетал Ла Моль.
Де Муи молча посмотрел на герцога и, видимо, решился.
– Брат! Брат! Что с вами? – воскликнула Маргарита.
Молодой человек обратил к Маргарите молящий взор и, несмотря на присутствие двух августейших особ, добрел до стула и сел, сломленный усталостью и душевной болью.
– Де ла Моль вовсе не мой человек – он состоит на службе у герцога Алансонского, которому рекомендовала его ваша дочь.