– Это лошадка, которую я должен попробовать сегодня утром, – ответил Генрих.
Но если такой наблюдатель отсутствовал в Луврских галереях, то он был на улице; там раздавался его грозный рапорт и горели его глаза: то был народ, с его чутьем, обостренным ненавистью; он издали глядел на силуэты своих непримиримых врагов и толковал их чувства так же простодушно, как это делает любопытный прохожий, глазея в запертые окна зала, где танцуют. Танцоров опьяняет и влечет за собой музыка, любопытный видит только движения и, не слыша музыки, потешается над тем, как скачут эти марионетки.
– Так ты говоришь, что уже пообедал? – зевая спросил Коконнас.
– Да, я дал и другой обет, – совершенно спокойно ответил Ла Моль, поглаживая шею своей лошади.
– Тогда я готова буду признать, что ошибалась.
– Да, – сказал Коконнас, – но теперь еще не время. А впрочем, поговорим лучше о вас, господин де Ла Моль.