Все цитаты из книги «Королева Марго»
– Черт побери! – сказал он, оглядываясь кругом. – Пусть меня повесят, если я знаю, где я! Уже шесть часов! – воскликнул он, услыхав бой часов на соборе Парижской Богоматери. – А что сталось с бедняго…
– Я хочу, чтобы Наварра могла гордиться, что ее государь – брат Французского короля. Золото, могущество, почести – все, что приличествует вашему происхождению, – вы получите, как получил ваш брат Ген…
– А каков будет наш пароль, наш условный знак, если мы друг другу понадобимся?
Это был пароль для входа в Лувр на ближайшую ночь.
Рядом с епископом ехал палатинЛаско, могущественный вельможа, столь близкий к престолу, что и сам обладал королевским богатством и не меньшей гордостью.
– Черт! – проворчал встревоженный Ла Юрьер. – Видать, он проснулся.
Коконнас, которого читатель, несомненно, уже узнал по его любимому ругательству, одним прыжком перемахнул пространство от своего места до двери.
– Государь! Простите мое волнение, – побледнев, как мертвец, возопил герцог Алансонский.
– Ах да, верно, – ответил Карл, – спасибо, что напомнили. Но я не забыл кое-что другое: как-то раз, когда мы с вами были наедине, вы обещали мне отвечать чистосердечно.
Дворяне спросили дорогу у первого встречного и зашагали сперва по улице Аверон, потом по улице Сен-Жер-мен-Л'Осеруа и подошли к Лувру в ту пору, когда силуэты его башен уже начинали расплываться в су…
Едва герцог Алансонский успел дать этот совет, как в коридоре послышались шаги, приближавшиеся к двери, и вслед за тем в замочной скважине повернулся ключ.
Зять и шурин расстались: герцог Алансонский отправился, по его словам, узнавать новости, король Наваррский прошел к себе.
Герцог Алансонский закусил губу от отчаяния.
Ла Молю было не по себе, и, увидав, что толпа, следовавшая за круговым движением деревянной башни, снова подходит к ним, он дернул друга за плащ.
– Да, но этого не будет! – раздался чей-то прерывистый и страстный голос, который Генрих мгновенно узнал и который заставил Карла IX вздрогнуть от неожиданности, а Екатерину от ярости.
– Прощай! Прощай, молодость, любовь, жизнь! – прошептал Ла Моль и опустил голову на грудь.
– Да, но где же он? – спросил герцог де Гиз. Выход искали, но так и не нашли.
– То есть я обдумываю это. Что делать, если тебе двадцать лет и ты почти король? Клянусь, есть вещи, которые стоят католической обедни!
– Вы ли это, господин де Муи? – ласково спросил трактирщик.
– Что там такое, ваше величество? – спросили в один голос все присутствующие, кроме г-жи де Сов, которая была так напугана, что не могла задавать вопросы.
– Время идет, – крикнул тюремщик. – Скорее, торопитесь!
– Конечно, государь, – отвечал король Наваррский, – я всегда счастлив быть с вашим величеством.
– Ваше величество, – с поклоном отвечал де Муи, – благоволите не требовать от меня ответа и милостиво примите уверения в моем глубочайшем к вам уважении.
– Послушайте, господин де Муи, – с изумлением заговорила Маргарита, – до сих пор я считала вас одним из самых стойких гугенотских вождей, одним из самых верных сторонников короля, моего супруга. Неуж…
– Ведь вы можете в любое время зайти к вашему брату, герцогу Алансонскому? – продолжал Генрих. – Вы пользуетесь его доверием, и он питает к вам горячие дружеские чувства. Что, если бы я осмелился поп…
– Молодой человек, – отвечал Морвель, – если вам неохота возиться со стариками, вы можете выбрать себе молодых. Тут найдется дело на любой вкус. Если вы презираете кинжалы, можете поработать шпагой: …
Странное дело: в ранке появилась капелька крови. Тогда Рене поджег бумажку.
– Так это вы спровадили его на тот свет? – с восторгом крикнул Ла Юрьер. – Как это вам удалось, достойнейший из дворян?
– Да будет вам! – возразил Ла Моль. – Я видел, как вы вынимали из кармана кошелек: он был не то что полон, а, можно сказать, битком набит.
– Раз уж нам оказывают эту величайшую милость и вновь соединяют нас, – сказал Коконнас, придавая голосу жалобный тон, – отнесите меня к моему другу.
– Да ведь мы сегодня дежурим у его королевского высочества.
Маргарита сидела за какой-то работой, видимо, очень утомительной; перед ней лежала бумага, пестревшая поправками, и том Исократа. Она сделала Ла Молю знак не мешать ей дописать раздел; довольно быстр…
И в самом деле: едва де Муи успел выйти за калитку, как у дверей появился герцог Алансонский. На месте де Муи стоял настоящий швейцарец.
Тем временем Маргарита набросила на голые плечи бархатный плащ.
– Смерть, месса или Бастилия! – прицеливаясь в короля Наваррского, крикнул он.
Екатерина протянула некроманту русый локон и флакончик с кровью.
– Ах, вот как! – произнес Карл IX, и в его голосе впервые прозвучала нотка подозрения. – Вы так думаете?
– А Генрих умрет, матушка? Вы в этом уверены?
– Возможно, вы не делали всего, что нужно.
– Эге-ге! Папаша Меркандон! Вы что, не узнаете меня? – спросил он.
– Пистолеты, драка! А как вы одолеете пятьдесят человек? – возразил Ла Моль.
Всадник тотчас же спешился. Генрих закутался в его плащ, весь забрызганный грязью, сел на его коня, от которого шел пар, вернулся назад по улице Ла-Гарп, снова переехал через реку по мосту Мельников,…
– Слишком поздно? – спросил мать Генрих Анжуйский.
Ла Моль выскочил из Лувра и начал метаться по Парижу, разыскивая бедного Коконнаса.
Ла Моль увидел ее нахмуренные брови, заметил недобрые огоньки в глазах и, несмотря на свою страсть, призывавшую отдаться упоительному волнению его души, он понял, какая опасность грозит его другу, и …
– Ах, друг мой, храбрый мой друг, хороший мой Кабош! – сказал Коконнас. – Будь уверен, что я всю жизнь буду благодарен тебе за то, что ты для меня сделал!
– Во дворец Гизов, если у вас нет других намерений.
– Quod nunc hac in aula insperati adestis exultaremus ego et conjux, nisi ideo immineret calamitas, scilicet поп solum frat-ris sed etiam amici orbitas.
– Это правда? – радостно спросил Коконнас.
– Верно, – ответил Карл. – В Писании сказано: три существа не оставляют следа: птица – в воздухе, рыба – в воде и женщина... нет, я ошибся... мужчина...
– Сознанием исполненного долга? – подхватила Екатерина. – Это слишком малая награда; будьте уверены, что мы с Карлом не останемся в долгу и что-нибудь придумаем...
– Я здесь, ваше величество! – сказал он. – Что вам угодно?
– Ой, ой! Жестокая женщина! – сказала герцогиня королеве. – Посмотри же на него, а то он упадет в обморок.
Герцогиня Неверская была в отчаянии; не кто иной, как она сама, надеясь на силу, храбрость и ловкость пьемонтца, помешала Маргарите прекратить бой. Ей, конечно, хотелось, чтобы Коконнаса перенесли во…
– На вашем месте, брат мой, я стал бы во главе движения, чтобы направлять его, – ответил Генрих. – Тогда мое имя, мое положение ручались бы моей совести за жизнь мятежников, и я извлек бы пользу, во-…
– Ну, а я, ручаюсь тебе: если со мной учинят такую подлость, я много чего наговорю! – сказал Коконнас.
– Вот потому-то я и хочу играть. Кроме того, мне пришла в голову мысль.
– Ваше величество! – ответил он твердо. – Жизнь людей, жизнь королей в руках Божиих! Бог вразумит меня. Пусть доложат его величеству, что я готов предстать перед ним.
– А почему же этот де Ла Моль не был при вас, как того требует его должность?
– Понимаю тебя, мой Аннибал, и горжусь тобой. Я знаю, твой героизм ведет тебя к смерти, но за этот героизм я и люблю тебя. Бог свидетель: обещаю тебе, что всегда буду любить тебя больше всего на свет…
– Государь! Вы ошибаетесь, я домогаюсь этого звания... и у кого же больше на него прав? Генрих – всего-навсего ваш зять, он породнился с вами благодаря своему браку, и же ваш брат по крови, а главное…
Неизвестный врач сдержал слово и в назначенный час прислал питье; Ла Моль предусмотрительно поставил его на маленькую серебряную грелку и лег в постель.
– Сударыня, я явился принести вам мои извинения. – почтительно, но непринужденно сказал Рене.
– Ну да, в руку! Это значило бы погубить беднягу! Сейчас видно будет, что мы с этим добрым человеком заодно. Нет, нет, в правый бок – и ловко скользнуть по ребрам; такой удар и правдоподобен, и безвр…
Все его ответы были вполне точны. Мать приказала ему не выходить из своих покоев, а потому он ровно ничего не знает о ночных событиях. Но так как его покои выходят в тот же коридор, что и покои корол…
– Ого! Шутка ли – убить короля Наваррского! – воскликнул он.
– Благодарю вас, сударыня, – сказала Маргарита. – И хотя чувство, побудившее вас действовать, для меня еще одна обида, я все же вас благодарю.
– Шаги? – переспросил герцог Алансонский. – Что же это за шаги?
– Ха-ха-ха! – залился зловещим смехом Карл. – Ты, Анрио, просишь меня вспомнить мои слова! Verba volant, как говорит моя сестричка Марго. Посмотри на тех, – продолжал он, показывая пальцем на город, …
– Пойдем, дитя мое, – сказала Екатерина. Она вышла первой. Ортон последовал за ней. Королева-мать спустилась этажом ниже и свернула в коридор, где находились покои короля и покои герцога Алансонского…
– Подождите, господа, подождите, я к вашим услугам.
– Государь! – сказала королева. – Я с радостью вижу, что упреки, которые, по всей вероятности, не вырвались у вас в минуту страданий, а были продиктованы вам ненавистью, изгладились из вашей памяти, …
– Это предусмотрено. Он скажет, что пришел от парфюмера Рене.
Екатерина прислушалась к неровным удаляющимся шагам Генриха и послала проследить за ним. Ей доложили, что король Наваррский пошел к г-же де Сов.
Морвель бросился за подкреплением во дворец Гизов и начал стучать в дверь, а де Муи прицелился в Морвеля и прострелил ему шляпу.
– Тогда я повинуюсь, – Как вы возьметесь за это дело?
Король подбежал, вернее – подскочил к окну. Подтащив к себе своего перепуганного зятя, он указал ему на жуткие силуэты палачей на палубе какой-то барки, где они резали или топили свои жертвы, которых…
Коконнас встал, ухватился за железное кольцо и первым же рывком расшатал его так сильно, что сделай он еще два таких рывка – и кольцо, несомненно, выскочило бы из стены.
И потому, когда Екатерина подошла к его постели и протянула ему руку, такую же холодную, как ее взгляд, он вздрогнул от страха.
– Да все проще простого, – сказал Генрих. – Привяжите лестницу к балкону и спустите на землю. Если это де Муи, как мне хочется думать... если это де Муи, то пусть наш достойный Друг влезет сюда, коли…
– Опять ускользнул! – побледнев, прошептал Франсуа.
– Нет, нет, Анриетта! Отправимся к тебе. А там нет герцога де Гиза и твоего мужа?
– Государь, – вступил в разговор молодой человек, – я тот самый граф Лерак де Ла Моль, которого вы ждали и которого рекомендовал вам несчастный господин де Телиньи, которого убили на моих глазах.
Рене налил стакан воды и дрожащей рукой подал Карлу – тот выпил ее залпом.
– О, если хлопочет она, я спасен! – воскликнул Ла Моль, покрывая поцелуями бумагу, которой касалась столь милая его сердцу рука.
Екатерина Медичи в одиночестве сидела у стола, опершись локтем на раскрытый Часослов и поддерживая голову рукой, все еще поразительно красивой благодаря косметике флорентийца Рене, занимавшего при ко…
– Матушка, не моя вина, что в голове у меня засела одна мысль и, возможно, занимает в ней больше места, чем должна была бы занимать. Но ведь вы сами мне говорили, что гороскоп, составленный при рожде…
– Храбрый, храбрый Ла Моль! – уже не в силах, сдерживать восхищение, воскликнула Маргарита. – Прости, прости, что я не верила в тебя?
– Берегись только одного, Генрих, – гражданской войны. Но, оставаясь католиком, ты ее избежишь, потому что гугенотская партия может быть сплоченной только при условии, если ты станешь во главе ее, а …
– Куда вы? Зачем вы туда бежите? – крикнул Ла Моль.
– На политический союз, искренний и честный? – спросил Генрих.
– Государь, я с ответом от золотых дел мастера из шорной мастерской, – ответил знакомый Генриху голос де Муи.
– Нет, в этом я уверен; я на всякий случай вышел в коридор, но там никого не было.
– Не спешите, не спешите! – отвечал Морвель. – Господин де Муи один стоит десятерых, и едва ли нас шестерых хватит, чтобы с ним справиться... Эй, вы! Подходите! – обратился он к швейцарцам, знаками п…
– Да, сударь, я еще жив, – ответил Ла Моль. – Не по вашей вине, но жив.
– О, если бы вы, ваше величество, позволили, это было бы великой милостью!
– Ты так думаешь, отец? Что ж, хорошо – будь по-твоему. В понедельник ты отправишься во Фландрию, а я поеду в Амбуаз.
Рене со свечой в руке почтительно ожидал, когда королева, видимо собиравшаяся уходить, даст ему новые распоряжения или обратится с новыми вопросами.
Карл протянул руку к великолепной резной шкатулке, запиравшейся на серебряный замок серебряным же ключом и стоявшей в комнате на самом видном месте.
Разговор научный и разговор вакхический были прерваны насильственным образом.
– Нет, благодарю; мы идем в другую сторону. Не хотите ли взять одного из моих факельщиков?
Всего за сто шагов от Лувра, на площади Сен-Жер-мен-Л'Осеруа, Коконнас сбил с ног супружескую чету и уже остановился, чтобы помочь супруге встать на ноги, как вдруг при тусклом свете фонаря, висевшег…
– Вчера я видел, как он входил в один дом, а минуту спустя туда же вошла госпожа де Сов.
Заметив Карла, Генрих поднял лошадь на дыбы и, заставив ее сделать три курбета, очутился рядом с королем.
– Если вам угодно, вы можете идти к его величеству, – сказала она с очаровательной улыбкой. – Тайна, в которую я хочу посвятить моего брата, вам уже известна, а в моей вчерашней просьбе, связанной с …
– В самом деле, что-то, похожее на бумагу, – заметил Ла Моль.
Искренняя дружба навсегда! – ответила королева.
– Не знаю, ваше величество, был ли тот дворянин товарищем господина де Муи, но я знаю, что он бежал в заднюю дверь, уложив двух моих солдат.
Она жестом приказала Жийоне, ожидавшей последних распоряжений, подойти поближе.
– Спасибо, Маргарита, спасибо! Вы истинная французская принцесса. Я ухожу спокойным. Я обделен вашей любовью, зато я не буду обделен вашей дружбой. Полагаюсь на вас, как и вы можете полагаться на мен…
– Королевский титул дается не королевством, а происхождением, – возразил Морвель.
Герцог Алансонский подождал, пока пламя сожжет перчатку окончательно, затем свернул плащ, в котором принес книгу, сунул его под мышку и скорыми шагами удалился к себе. С бьющимся сердцем отворяя свою…
– Никаких родовых споров, никакого коварства в любви; все честно, благородно, откровенно; словом, оборонительный и наступательный союз, имеющий единственную цель: искать и ловить некую мимолетность, …
– Да, да! – восторженно воскликнул Ла Моль, видя, что юноша указывает туда, куда удалилась Маргарита: он надеялся догнать ее и увидеть еще раз.
– Сударь! Я буду жаловаться королю, – объявил Болье.
– Об этом вы спросите короля Наваррского.
– Господин де Нансе! – крикнул Карл. Вошел командир охраны.
– Непременно... Да и вы сами так думаете.
– Черт побери! Да он издевается над нами! – вне себя от гнева вскричал Коконнас.
Герцогиня Неверская хохотала до слез, потому что Коконнас, особенно веселый в этот день, беспрестанно отпускал остроты, стараясь насмешить дам.
– Вы назовете себя, и этого будет довольно.
В самом деле: что такое Ортон? Верное сердце, преданная душа, красивый мальчик – вот и все!
– Глупости, сын мой, глупости!.. Что освящено сеймом, то свято.
Карл обернулся со страшным проклятием. Добычей, которую схватил Актеон, оказалась драгоценная книга о соколиной охоте, коей, как мы уже сказали, существовало лишь три экземпляра в мире.
– Теперь, ваше высочество, я спокоен, – сказал молодой гугенот. – Если нас предадут, я скажу, что вы тут ни при чем. Иначе, ваше высочество, сколь ни мала была бы ваша роль в этом предательстве, вы в…
– Если вы, ваше величество, объясните мне, в чем дело, я постараюсь исправиться, – отвечал Генрих, увидав по улыбке Карла, что он в хорошем расположении духа.
– Но когда люди составляют заговор, им нужен успех. Первое условие успеха – решимость, а чтобы к этой решимости присоединились быстрота, прямота, твердость, нужна уверенность в успехе.
– Может быть, позвать и ваших женщин? – спросил король. – Если хотите, я это сделаю, но должен вам признаться – я хочу сказать вам нечто такое, что предпочел бы остаться с вами наедине.
Стражник поклонился и отправился исполнять приказание.
– Но я вас так люблю, что не стану вас задерживать. Я все предусмотрела. Войдите сюда, ко мне – все готово!
К тому же в эту минуту внимание августейших особ привлекли к себе новые паломники. В сопровождении дворян-католиков, еще возбужденных резней, подъехал герцог де Гиз. Они окружали обитые дорогой ткань…
Маргарита все это время издали наблюдала за обоими, и ей казалось, что всякий раз, как ее брат-король смотрел на Генриха, в глазах его появлялось смущение.
Король Наваррский с удивлением посмотрел на Карла. И в голосе и в лице его была нежность, которую до такой степени непривычно было у него заметить, что Генрих просто не узнавал его.
Ла Моль, несмотря на свое отчаяние, понял, что друг его прав, и начал стучать потише.
– Да, да, оставь нас одних, – ответил Карл. – Ты ведь теперь католик, Анрио, так сходи к обедне и помолись за меня, а я останусь слушать проповедь.
– Спрашивал, матушка, но я ужинал у Нантуйе и нарочно учинил там большой скандал, чтобы король узнал о нем и не сомневался, что я там был.
– Честное слово, мэтр Рене, я вас не узнаю! – сказал Генрих. – Своей любезностью вы заткнете за пояс всех придворных волокит.
– Во всяком случае, не с той, чтобы нас повесили! – в свою очередь возразил Коконнас. – Советую тебе не терять времени. Я догадываюсь: ты сейчас займешься риторикой, начнешь толковать на все лады пон…
– Я даже не знаю, как назвать такое безрассудство, – ответила изумленная королева, – это хуже, чем неблагодарность!
Когда он появился, ни один из раненых еще не пришел в сознание.
Женщина, увидав Ла Моля, тоже остановилась.
Коконнас тронул рукой плечо палача, который сидел на передке тележки и правил лошадью.
– Освободят? – повторила Маргарита. – Ну что ж, посмотрим! Но я была бы очень рада, если бы вы, брат мой, помогли мне понять: как же думают меня освободить?
– Вы, Маргарита, не в духе и ничего не в состоянии понять.
Рене зажег свечу; судя по запаху, то сильному и тонкому, то удушливому и противному, в состав свечи входило несколько веществ Освещая путь Екатерине, парфюмер первым вошел в келью.
– Вы, ваше величество, – сказала Маргарита с презрительной усмешкой, – как видно, не очень-то верите в звезду, горящую над головой каждого монарха.
– Перестань! Перестань! – сказала Анриетта, которая видела пьемонтца в бою и теперь в глубине души надеялась, что Коконнас так же легко справится с Ла Молем, как справился с двумя племянниками и сыно…
– Это вы так думаете, матушка, – молвил король, всем своим видом показывая, что не очень верит предсказаниям матери.
– Ну да! Судя по тому, что он мне сказал, я не мог не думать, что ты обязан ему жизнью.
Ла Моль вмиг распустил шнурки своего камзола и вынул из-за пазухи письмо, завернутое в шелк.
Генрих нахмурил брови; он понимал, что у Рене есть какая-то цель, но не мог угадать, какая, а потому решил довести этот разговор до конца, хотя он и пробуждал у него скорбные воспоминания.
– Потому-то я и не хочу, чтобы его отправили в изгнание.
– Если хотите, я откажусь его принять, – сказала Шарлотта.
Хотя в первую минуту Коконнас и выразил удовлетворение, он на ходу все же бросал тревожные взгляды вправо и влево, вперед и назад.
– Вам угодно что-нибудь мне приказать, ваше высочество?
– Ах, государь, да вот двое дворян герцога Алансонского, – вмешалась Маргарита, показывая королю Ла Моля н Коконнаса, которые слышали весь этот разговор и на сообразительность которых она считала воз…
– Ты хотел увидеть павильон Франциска Первого? – сказал Коконнас, заметив сквозь деревья стены очаровательной готической постройки. – Так вот, мне сдается, что ты его увидишь.
– У моей матери истинно королевский ум, – заговорил он, – у нее нет ни колебаний, ни сомнений. А ну-ка возьмите да убейте несколько десятков гугенотов за то, что они явились просить правосудия! Разве…
– Душой и телом. Я считаю, что вы, сударь, оскорбляете меня, задавая мне подобный вопрос.
На переднем плане стоял деревянный станок с веревками, блоками и прочими принадлежностями пытки. Дальше в жаровне пылал огонь, бросая красноватые отсветы на окружающие предметы и придавая еще более м…
На башенных часах Лувра пробило два часа.
– Да ваши гугеноты, черт возьми! – ответил Карл. – Во всяком случае, если кто-то и приглашал их, то не я.
Королю подали охотничью рогатину с закаленным железным ножом.
– Да, государь, – с улыбкой ответила г-жа де Сов, – вы угадали.
– Если я совершил преступление, устраивая ловушку королю Наваррскому, – продолжал Коконнас, – то ведь я был только орудием, сударь, я выполнял приказание моего господина.
– Она интриганка! С ней никакой мир невозможен.
– Чтобы защищаться? Это бесполезно: ведь их двенадцать, а вы один!
– Совершенно одинаковой. Там была только одна строчка: «Вас ждут на улице Сент-Антуан, против улицы Жуй».
– Что вы делали на охоте, когда вас арестовали?
– Когда мы осаждали дом на улице Клош-Персе и в меня попали серебряным кувшином, Анжу облили апельсиновым компотом, а Гиза угостили кабаньим окороком, неужели ты не видел там двух женщин и двух мужчи…
– Ах, матушка! Посудите сами, в каком я буду отчаянии, если окажется, что я променял французскую корону на польскую! – воскликнул Генрих. – Там, в Польше, меня будет терзать мысль, что я мог бы царст…
– Он очень красив, – в утешение заметила герцогиня. Как раз в эту минуту герцог Алансонский занял место позади короля и королевы-матери, и, таким образом, дворяне герцога, следуя за ним, должны были …
– Вы гугенот? – неожиданно обратился он к юноше.
Молодые люди вышли – первым король Наваррский, за ним герцог де Гиз, но, выйдя за дверь, они холодно раскланялись, и каждый пошел в свою сторону.
Карл вздрогнул. Он подумал, что мать, находя, что он умирает слишком долго, решила сознательно закончить то, что начала, сама того не зная.
Не отрывая пристального взгляда от этого оконца, Ла Моль поднес к губам и покрыл поцелуями ковчежец.
– Бегите, бегите, не теряя ни минуты! – сказал; она. – Они ждут вас в коридоре и хотят убить.
– Я думаю, что хозяин «Путеводной звезды» прав, но он не умеет принимать гостей, особенно дворян. Вместо того чтобы грубо говорить нам: «Господа, вы мне не нужны», лучше было бы сказать нам вежливо: …
– Как тебе сказать? – ответила Маргарита. – По-моему...
Через пять минут после того, как он исчез в пропускных воротах, Екатерина знала все, что произошло, а Морвель получил тысячу экю золотом, обещанные ему за арест короля Наваррского.
С этими словами де Муи недоверчиво устремил свой пронизывающий взгляд в бегающие, лживые глаза молодого человека.
Маргарита, на лице которой заиграл было румянец радости, снова смертельно побледнела.
– Почему?.. – спросил Коконнас, бледнея от гнева.
– Это не вызовет косых взглядов, – с улыбкой заметила Екатерина, – ведь говорят, что...
– Лучше скажи: «Коконнас, пойдем на виселицу вместе», но не говори: «Коконнас, беги один».
– Примите во внимание, Карл, – говорила Екатерина, – что, кроме вас и меня, пока еще никому не известно о том, что поляки вот-вот приедут, а между тем король Наваррский – да простит меня Бог! – ведет…
– Есть одно препятствие, – возразил Ла Моль.
– Вот оно что! – с самым невинным видом сказал Генрих. – Так вы думаете, Франсуа, что это повлечет за собой столько несчастий? А мне кажется, что, заручившись словом короля, я спасу этих неблагоразум…
– Я восторжествовала! – воскликнула Екатерина. – Этот проклятый Беарнец не будет царствовать!
– Молодой де Муи еще вчера умолял меня об этом, по правде говоря, я даже не знал, что ему ответить: ведь просьба его вполне законна.
– А теперь, – сказал король, беря перо и обмакивая его в чернила, – пишите ла этой книге.
Придворные удивленно переглянулись и последовали за королем.
Она положила книгу на стол, раскрыла ее закладкой, облокотилась о стол и подперла голову рукой.
Через пять минут явился паж и доложил, что если ей угодно ехать, то она может спускаться, так как кортеж сейчас трогается в путь.
– Это оружие готовили против вас. Они придут и убьют вас здесь, в спальне короля!
– Ах, негодяй! – крикнул Коконнас, стуча в дверь эфесом шпаги. – Ну, погоди, сейчас я столько же раз продырявлю тебя шпагой, сколько вечером ты выиграл у меня экю! Я-то пришел, чтобы тебя не мучили, …
– Зачем вам было его сопровождать? – спросил Карл. – Вы что же, недовольны мной, Генрих?
– То, дорогая герцогиня, что я смертельно боюсь полюбить его по-настоящему.
Стража пропустила герцога, не останавливая: в дни охоты этикет отменялся, и вход был свободен.
При простой пытке забивалось шесть деревянных клиньев между внутренними досками, которые, двигаясь, раздавливали мускулы.
– Умереть через час? Что это значит? И от чего?
– Возьми, Ла Юрьер! – сказал он трактирщику, отошедшему к швейцарцам. – Бери свою аркебузу.
– Слава Богу! Но герцог де Гиз дал мне двенадцать телохранителей, чтобы они проводили меня до его дворца, а мне такая большая свита не нужна, и шестерых я оставлю вашему величеству. В такую ночь шест…
– Честное слово, на тебя трудно угодить! Делай как знаешь.
– О, простите, простите меня, ваше величество! срывая с головы шляпу, воскликнул Ла Моль. – Бог свидетель, это не от недостатка уважения!
– Нет, нет, – возразил Коконнас, – не путайте! Видел у Рене.
– Бутте покоен, каспатин де Морфель, бутте покоен и дрессируйте мне карашо этот молодой шелофек.
– Вот оно что! – сказал Коконнас. – А ты уверен в этом?
– Признаюсь, это доставило бы мне удовольствие.
– А я вот всегда говорю – прощайте. Прощайте, господин де Ла Моль! Через два часа питье будет у вас. Слышите? Надо дать его в три приема: сначала в полночь, потом через каждый час.
– Спасибо, мой великодушный друг, спасибо! – сказал Коконнас, в третий раз протягивая руку палачу.
– Напротив! – возразил Карл IX. – У меня миллион четыреста тысяч экю в Бастилии; мои личные сбережения дошли за последние дни до восьмисот тысяч экю, – я их запрятал в моих Луврских погребах, а на сл…
Обе женщины, согнувшись под гнетом скорби больше, чем под тяжестью ноши, стали подниматься по лестнице, бросив прощальный взгляд на останки, которые они покидали на милость палача в этом мрачном скла…
– Ну как вы себя чувствуете, мой милый сын? – спросила Екатерина.
– Ах! Я понимаю! – сказал Ла Моль. – Когда мы были у него, ты пожал ему руку, а я забыл, что все люди братья, и возгордился. Бог наказал меня за мою гордыню – благодарю за это Бога!
В самом деле, не прошло и десяти минут, как зверь свернул с тропинки и пошел лесом, но, добежав до полянки, прислонился задом к большому камню и стал мордой к гончим.
– Как вам будет угодно, – отвечал Коконнас, – мне лишь бы играть, а на что – все равно.
– Нет, государь, – ответил де Нансе, – или его не было в лесу, или он бежал.
– Что с вами? – спросил Ла Моль Коконнаса. Коконнас переводил взгляд с хозяина на партнера и ничего ему не ответил, так как не знал, что нужно ответить, несмотря на то, что Ла Юрьер усердно подавал е…
– А до этого – непременно зайдите ко мне завтра вечером.
Ла Моль, с величайшим удовольствием обнаруживший на одном из кресел свой знаменитый вишневый плащ, который он так бережно сложил и положил на землю перед боем, вознамерился быть проводником Коконнаса…
Через полчаса из той же калитки маленького домика вышел молодой человек с завязанными глазами, которого вела под руку женщина. Она вывела его на угол между улицами Жоффруа-Ланье и Мортельри, попросил…
– Так что же нам делать? – с раздражением крикнул тот.
Тогда де Муи, пользуясь темнотой, сильный и ловкий. как гомеровский герой, опустив голову, бросился в переднюю, сбил с ног одного стражника, оттолкнул второго, мелькнул, как молния, между двумя други…
– А когда узнала, – ответил Карл со вздохом, говорившим о том, что залитая кровью королевская власть порой становилась для него тяжким бременем, – а когда узнала, то не разлюбила. Суди сам!
– Прежде всего, – самым естественным тоном спросила Маргарита, – кто такой этот Ла Юрьер?
Ортон видел, что злоба, как прилив, поднимается от сердца к лицу королевы, и он подумал, что единственный способ спасти своего господина – это проглотить записку. Он сунул руку в карман. Екатерина по…
Тут они увидели, что Ла Моль без шляпы, но совсем одетый, стоит, загородившись кроватью, со шпагой в зубах и с пистолетами в руках.
Но конь, видимо, вошел в такой же азарт, как и всадник: он едва касался копытами земли, и пар валил у него из ноздрей.
Маргарита, словно догадываясь, о чем думает ее супруг, повернулась к нему.
– Друг! Я не могу держаться на ногах, – сказал Ла Моль. – Отнеси меня!
– «Ну, ну, в добрый час! – думал Кабош. – Вот дворянин, которому не надо дважды повторять одно и то же! Уж и задал он работу секретарю! Господи Иисусе! А что было бы, если бы клинья были не кожаные, …
Оба друга перешли на «ты» на следующий день после той достославной ночи, когда Коконнас собирался выпустить кишки Ла Молю.
– Нет, нет, никого не надо. Иди. Франсуа, иди тем же ходом, каким пришел.
– Иголка заменяет шпагу или кинжал, буква «М» означает «смерть».
После удара нервная дрожь охватила этого достойного человека.
– Слушайте, Франсуа! – продолжал Генрих. – Раз уж от вас ничего ускользнуть не может, я скажу, что я об этом думаю: предположим, герцог Анжуйский становится королем Польским, а в это время наш брат К…
– Ну, да ладно! Будь что будет, а письмо я завтра утром отправлю!.. Куда же мы пойдем ночевать?
Госпожа де Сов явилась в бальный зал лишь несколько минут назад; с досады или от огорчения, она сначала решила не присутствовать при торжестве своей соперницы и под предлогом нездоровья отправила в Л…
– Вот почему, ваше величество, как вы изволили видеть, вы нас так и напугали! – заметила Анриетта.
– Это, однако, ему не свойственно, – заметил Генрих.
– Куда же это? Скажите мне, и я пойду с вами!
Генрих сделал гримасу, какую делал всю жизнь, когда ему задавали этот вопрос.
Свет упал прямо на Ла Моля – тот замер на месте.
– Ох! И на этот раз ускользнул! – опустив голову на грудь, говорила она по дороге к себе в покои. – Десница Божия простерлась над этим человеком. Он будет царствовать! Будет царствовать!
Ла Юрьер смекнул, что должен прийти к нему на помощь.
– Государь, поверьте мне, – со свойственным ей чувством собственного достоинства ответила Маргарита, – ради вас самих не требуйте подлости от члена вашей королевской семьи.
Когда Генрих Наваррский, получив предупреждение от Маргариты и поговорив с Рене, все-таки вышел от королевы-матери, хотя милая собачка Фебея, как добрый гений, старалась удержать его, он встретил нес…
Если продолжить это сравнение, то ступицу довольно точно представлял собой единственный перекресток в самом центре леса, служивший местом сбора отбившихся охотников, откуда они снова устремлялись к т…
– Доволен? А чем, позвольте вас спросить? – вопросом на вопрос отвечал он.
– Прекрасно! – сказал Коконнас. – Одна бросает мне цветы, другая – горшок. Если так будет продолжаться, то разнесут и оба дома.
– Нет? А от недостатка доверия? – спросила королева.
Ла Моля тоже отвели вниз. Как и Коконнас, Ла Моль с изумлением увидел, что обвинение сошло с прежнего пути и пошло по новому. Его спросили о посещениях лавки Рене. Он ответил, что был у флорентийца т…
– Сильную головную боль, такое жжение внутри, точно он проглотил горячие угли, боли во внутренностях, тошноту.
– Да, – ответила сыну, тоже на ухо. Екатерина, – Да... Ну, а если бы он не был зятем?
– Это вы, господин де Муи? – закричал старик. – Значит, добираются и до вас?
– А я держусь другого мнения: труп врага всегда пахнет хорошо!
При пытке чрезвычайной забивали десять клиньев, и тогда доски не только раздавливали мускулы, но и дробили кости.
Все трое пришли порознь, один вслед за другим. Спокойная Екатерина, улыбавшийся герцог Алансонский и подавленная Маргарита..
Пока новоприбывший мысленно произносил этот монолог, с другого конца улицы, то есть от улицы Сент-Оноре, подъехал другой всадник и тоже остановился, восхищенный вывеской «Путеводной звезды».
– Еще не поздно: король Наваррский задержался, отпуская своих придворных, и если он еще не пришел, то сейчас явится.
– Честное слово, вы правы, матушка! До завтра! Так будет лучше! Приглашайте своих, я – своих... а еще лучше – не будем приглашать никого. Мы только объявим о поездке, – таким образом, каждый будет во…
– Все нужно претерпеть ради службы королю.
Книга, над которой склонился Карл, была та, которую он оставил у Генриха!
Коконнаса подвели к судьям. В ожидании вопросов он встал против них и кивком головы с улыбкой приветствовал Ла Моля.
– А-а? Ни дна ему, ни покрышки! Наверное, этот бездельник сам похвалялся! Он бегает к ней то в Лувре, то на улицу Клош-Персе. Они вместе сочиняют стихи, – хотел бы я почитать стихи этого франтика: ве…
– Э, какая разница! – сказал Карл. – Я уверен, что мой кузен Гиз не станет придираться к таким мелочам.
Генрих, который только что сказал, что у него нет времени на споры, спорить не стал, а поверил ей или же, будучи скептиком, сделал вид, что верит.
– Черт побери! Я не знаю, имею ли я право... – отвечал пьемонтец, недоверчивый по своей полуитальянской природе. – Я не имею чести знать вас.
– Вовсе нет, король не говорил об этом, – немного смешавшись, ответил герцог, – но ведь обычно он играет с вами?
– Эти господа и шагу не сделали, чтобы убежать, – ответил лейтенант.
– Ну, Ла Моль! – воскликнул он. – Повторяю тебе слова де Муи: «Бежим!» А де Муи – господин красноречивый! Бежим! Бежим, Ла Моль!
Снова загремели фанфары, и король выехал из Лувра в сопровождении герцога Алансонского, короля Наваррского, Маргариты, герцогини Неверской, г-жи де Сов, Таванна и всей придворной знати.
С этими словами герцогиня Неверская села на лошадь и весело отправилась в Лувр, где был назначен общий сбор.
«Ага, ты донес на меня, бледная рожа! – пробормотал страдалец. – Погоди же у меня, погоди!».
– Я приду, брат! – улыбаясь, сказал Генрих.
– Я знал, что он придет! – воскликнул герцог де Гиз.
– И к тому же оно в моде, – продолжал Коконнас, – да еще приносит счастье в игре: ведь, черт меня подери, все тузы у вас, а между тем я слежу за вами с тех пор, как мы взяли карты в руки: вы играете …
– У меня? Ни одного экю, – ответил Коконнас.
– А почему у статуэтки на плечах мантия, а на голове корона?
Музыкой, опьянявшей гугенотов, был голос их удовлетворенной гордости.
– Хорошо, пройдем в другую комнату, и вы мне дадите эту книгу почитать.
– В том, что я давно уже обещал вам потрудиться для ваших красивых губок, и в том...
Молодые люди прошли в дальнюю комнатку и заняли за столом те самые места, на которых сидели достопамятным вечером 24 августа 1572 года, когда Коконнас предложил Ла Молю играть в карты на первую любов…
– И что гугеноты такие же мои дети, как и католики. Морвель молчал, но, хотя он стоял в полутемной части комнаты, проницательный глаз короля заметил, что он дрожит всем телом.
– Вы называли его отцом, – безжалостно продолжал Карл, – и, если не ошибаюсь, вы были близкими друзьями с юным де Муи, его сыном?
Не дав Генриху времени задать ему вопрос, Карл поцеловал в лоб мать и ребенка.
И в самом деле: глухой, чуть слышный шорох пробежал по траве; для малоразвитого слуха – это был ветер, для наших – отдаленный конский топот.
– Государь! Неужели вы убьете меня, своего брата? Генрих Наваррский, с его несравненной силой духа, являвшейся одним из его самых лучших душевных качеств, воздержался от прямого ответа на вопрос Карл…
– Значит, вы подслушивали? – спросила королева.
Карл сдвинул брови, но мало-помалу лицо его разгладилось...
Кроме того, Ортон на словах передал де Муи приглашение Генриха явиться к нему в Лувр в десять часов вечера.
– Позвать ко мне короля Наваррского! – приказал он, возвысив голос.
– Эй, Коконнас! Легче, легче! – сказал Ла Моль. – А королева Маргарита?
Что касается герцога Анжуйского, то он уже три месяца был на осаде Ла-Рошели.
– Кто же его отвязал? – поспешно спросил герцог де Гиз.
– А я тебе говорю, что если они заговорщики, то это их дело.
– Король Карл Девятый умер! Король Карл Девятый умер! Король Карл Девятый умер! И выпустил обе половинки из рук.
– Вот тебе раз! В тот самый день, когда он спас мне жизнь! – проворчал Карл. – Время выбрано неудачно.
В доме светилось одно маленькое окошко. Карл показал на него Генриху пальцем и улыбнулся.
– Милый мой Ла Моль, – заговорил он, – ты оскорбляешь меня, подумав хоть на одно мгновение, что я способен тебя покинуть. Разве я не поклялся и жить, и умереть с тобой? Но ты так страдаешь, мой бедны…
– Герцог де Гиз! – прошептал Ла Моль. – Убийца! Убийца!
– Так вот он, рискуя жизнью, явился сюда нарочно с целью доказать мне, что я в плену.
– Вам известно, – подчеркивая каждое слово, сказал Карл IX, – что всех моих подданных я люблю одинаково.
– Ай-ай-ай! Я и забыл перевернуть их, – может быть, песок уже давно пересыпался.
– Видеть французского принца на польском престоле – это ваше самое большое желание, не так ли?
– Государь, молю вас, ответьте ради Бога: что сделали бы вы, если бы вы были на их месте?
– Не сочтите за нескромность, сударь: куда вы нас ведете? – спросил Коконнас.
На следующий день после того как Екатерина написала письмо, которое мы только что прочитали, к Коконнасу вошел комендант в самом внушительном окружении: оно состояло из двух алебардщиков и четырех че…
– Сын мой, мой Оливье! Отрекись... Отрекись! – завопила мать.
– Не будем играть словами, когда речь идет о таком серьезном деле! Ла Моля арестуют, ведь так?
– Ко мне, ко мне, господин де Морвель! – кричал Ла Юрьер.
– Искренний и честный, – повторила королева. Беарнец пошел к дверям, бросив на Маргариту взгляд, увлекший ее, как зачарованную, вслед за мужем.
– Ваше величество, король Наваррский умирает, а госпожа де Сов скончалась!
– Какой? – спросил Генрих. – Может быть, вы, ваше величество, имеете в виду, что я предпочитаю соколиной охоте охоту с гончими? В этом вы не раз меня упрекали.
И все же нам придется расстаться с этим королевским спектаклем и проникнуть в ту часть леса, где вскоре к нам присоединятся все актеры, принимавшие участие в только что описанной нами сцене.
Во время кризиса, который следует за великим потрясением, люди оберегают свое горе, как скупец – сокровище, и считают врагом всякого, кто пытается отнять у них малейшую его частицу.
Глаза Ла Моля с глубокой тоской посмотрели в глаза Маргариты.
При виде Генриха герцог сделал нетерпеливое движение.
– Экая беда, – прошептал от, – что нельзя убить его здесь, где нет свидетелей, кроме этого разбойника-мальчишки, который стоит второй пули!
– Да, потому-то он и хотел узнать у вас, можете ли вы повлиять на здравствующего принца Порсиана, чтобы он простил убийце смерть своего брата.
– Около трехсот экю, вот эти драгоценности и кольца.
– А теперь, – сказала Екатерина, – отдайте эти письма какому-нибудь сообразительному человеку: пусть одно из них он отдаст барону де Сов, а другое обронит в Луврских коридорах.
Позади нее шли два стражника; на верхней ступеньке лестницы они остановились.
– Вот он! Красивый петух, не правда ли? И тут Генрих с самым невинным видом протянул Карлу птицу, отливавшую пурпуром, золотом и синевой.
– Жребий брошен! – произнесла Маргарита те самые слова, которые тысячу шестьсот лет назад произнес Цезарь на берегу Рубикона.
– Но прежде всего: почему мы должны сдаваться?
Герцог Алансонский, перестав понимать Маргариту, изумленно взглянул на нее, тяжело вздохнул и вышел из комнаты, сжимая холодной рукой лоб, который, казалось, вот-вот треснет.
– Государь! Меня ненавидят герцог Алансонский и королева-мать.
– Пустяки, пустяки, – сказала Екатерина, становясь между молодыми женщинами, – у нее бывают приступы нервного возбуждения, и врач Мазилло советует лечить ее благовониями.
– Ну, ну, дорогое дитя мое! Не отчаивайтесь! – сказала Екатерина, всегда питавшая сладкую надежду на такое будущее. – А вы сами ничего не придумали, чтобы уладить это дело?
– Когда-то знал, но забыл, – отвечал молодой человек.
И она быстро вышла, увлекая за собой герцога Алансонского.
– А, это ты! – воскликнула Маргарита. – С каким нетерпением я ждала тебя! Ну! Какие новости?
Де Нансе, решивший после увещания короля повиноваться отныне только ему, в мгновение ока промчался от Карла к его брату и без малейших смягчений передал ему полученное приказание.
Резня продолжалась, хотя и шла на убыль; истребление гугенотов приняло такие чудовищные размеры, что число их значительно сократилось. Подавляющее большинство их было убито, многие успели бежать, кое…
– Девять часов, – бормочет он. – Если она придет как обычно, значит, придет через час или полтора; времени хватит на все.
– Да, гугенот де Муи де Сен-Фаль – тот самый, который чуть не убил Морвеля и который, тайно разъезжая по Франции и по столице и меняя одежду, плетет сеть интриг и собирает войско, чтобы поддержать ва…
– Генрих! И это говорите вы, хотя прекрасно знаете, как это несправедливо! – воскликнула Маргарита. – Если б у меня было желание, на которое вы намекаете, разве я просила бы вас прийти сегодня в Лувр?
Из всех пяти мостов, каждый из которых имеет свою историю, мы пока займемся только одним – мостом Михаила Архангела.
– Замолчите, несчастный! – сказала Маргарита, ощущавшая неизъяснимое очарование в этих упреках молодого человека. – Замолчите сейчас же!
– Вот как! А ведь похоже на то, матушка, что вы говорите о короле Наваррском? – спросил Карл – ему хотелось посмотреть, до каких пределов дойдет флорентийское притворство.
– Ах, государь, если бы!.. – воскликнула г-жа де Сов.
– Не перебивайте, дорогая Маргарита, жемчужина моя! Говорят еще, будто сердца верных вам друзей вы храните в золотых ларчиках, иногда благоговейно смотрите на печальные останки и с грустью вспоминает…
– Откуда вы приехали? – спросил король так сурово, что Маргарита взволновалась.
– Раз она убежала, значит, она слышит то, чего не слышишь ты, – заметил Коконнас.
Карл одобрительно посмотрел на зятя, который ответил на этот комплимент поклоном.
– А этот несчастный молодой человек... тебя интересует?
– Вот вам, господин де Коконнас, отличный случай применить к делу ваши доводы в защиту добродетели и доказать преклонение перед Плутархом, ибо этот великий писатель говорит в одном месте: «Полезно уп…
– Увы, государь, – произнес Ла Моль, – я желаю вашему величеству всяческих удач, но сегодня с нами нет адмирала.
Карл IX, под действием повелительного взгляда матери, с одной стороны, и умоляюще глядевших на него глаз Маргариты, с другой, некоторое время пребывал в нерешительности, но в конце концов Ормузд взял…
– О-о! – побелевшими губами прошептал герцог Алансонский. – Видно, королем французским будет герцог Анжуйский, а королем польским – я.
До семи часов вечера ничего нового не произошло. На Венсеннский донжон спустилась темная, дождливая ночь – ночь, созданная для побега Коконнасу принесли ужин, и он поужинал с обычным своим аппетитом,…
– Итак, государь, – сказал он, в унынии опуская руки и пытаясь проникнуть взглядом в потемки этой души, – вот какой ответ я должен передать моим собратьям! Я скажу им, что король Наваррский подал рук…
Маргарита не ошиблась: злоба, накопившаяся в душе Екатерины, злоба, вызванная этой комедией, интригу которой она прекрасно понимала, но развязку которой не могла изменить, должна была на кого-нибудь …
Маргарита следила за опасным приключением Ла Моля и обернулась лишь тогда, когда своими глазами убедилась, что Ла Моль коснулся земли.
– Да потому, что у вас нет лакеев, значит, господская комната будет занята, а две лакейские будут пустовать. Ежели я отдам вам господскую комнату, стало быть, есть риск, что не сдам другие.
– От ревности... Через час королева Наваррская отпустит своих придворных дам, а ваше величество – своих придворных кавалеров.
Из столовой незваные гости перешли в гостиную. Но и здесь не было никаких указаний, которые привели бы к опознанию личностей. Несколько греческих и латинских книг да несколько музыкальных инструменто…
– Так-то оно так, – сказала Маргарита, – но все-таки удар кинжалом...
– А за мной, по-моему, следили, – сказал Генрих, – и не только прошлой ночью, но и сегодня вечером.
– Это значит, что короля совсем околпачили его проклятые гугеноты и что если мы станем ждать его отъезда, чтобы осуществить наш замысел, то нам придется ждать еще долго, а может быть, и всю жизнь.
Некоторое время вокруг жаровни царила полная тишина.
– Как бы то ни было, около полуночи я жду вас в этом коридоре. Если комната моих дворян будет свободна, я приму вас там; если нет – найдем другую.
– До сих пор я резал только кроликов, уток да цыплят, – сказал почтенный трактирщик. – А как убивают людей, я понятия не имею. Вот я и поупражняюсь на постояльце. Коли я сделаю это неуклюже, то, по к…
– Господин де Ла Моль, желаете ли вы знать – желаете ли горячо, страстно, неудержимо, – что вы должны делать? – спросил флорентиец.
Мы сказали – «в заключении», и мы не ошиблись.
Впереди короля, ехавшего на белой лошади и державшего на кулаке своего любимого сокола, шли сокольничьи в зеленых безрукавках, в высоких сапогах и, направляя голосом шестерых грифонов, обыскивали тро…
– Ну слушай тюремщик, которому поручен надзор за Ла Молем и Коконнасом, – бывший солдат и знает толк в ранах; он согласен помочь нам спасти наших друзей, но не хочет потерять место. Ловко нанесенный …
– Здесь? – сказала Екатерина. – Здесь... он... Генрих... зачем этот безумец здесь?
– Вот так так! Желтый плащ и зеленый камзол! Я буду похож на попугая.
– Должно быть, гугеноту любопытно поглазеть на господина адмирала, висящего на железном крюке, не так ли, господин де Ла Моль? И ведь говорят, будто есть негодяи, которые клевещут на нас и утверждают…
Кричавшие потрясали еще дымящимися аркебузами и окровавленными шпагами, которые свидетельствовали о доле участия каждого из них в только что свершившихся страшных событиях.
Коконнас и Ла Моль переглянулись: имя их врага в такую минуту не могло подействовать на них успокоительно.
– Что же это такое? И вы, Алансон, и вы, Анрио, тихи и смиренны, как монашки, идущие за аббатиссой, – говорил он. – Слушайте, это не охота! У вас, Франсуа, такой вид, точно вас вынули из сундука, и о…
Коконнас и Ла Моль думали, что застанут всех домочадцев в горе, вдову в трауре, а поварят с крепом на рукаве, но, к своему великому удивлению, они застали в доме кипучую деятельность, г-жу Ла Юрьер –…
– ..бежать через окно, вы хотите сказать?
– Видите этот плащ, перо и камзол? – спросил герцог. – Это костюм одного из моих дворян, господина де Ла Моля; это щеголь высокого полета. Его костюм произвел при дворе фурор, и Ла Моля узнают в нем …
– До свидания! – сказал он ему. – Приходите поскорее и непременно расскажите мне обо всем, что происходит.
На другой день была назначена охота с гончими в Сен-Жерменском лесу.
– Возможно, – ответил Карл, – вы очень скромны, брат мой, но другие желали и просили за вас.
Госпожа де Сов подняла на короля свои большие влажные глаза, полные страстных обещаний, и улыбнулась ему такой улыбкой, что сердце его забилось от радости и упоения.
– Рене. – сказала баронесса. – сегодня вы просто зловещи.
В эту самую минуту послышался странный звук, точно потайную дверь царапали чем-то острым.
– Не знаю, достаточно ли я окрепла для этого.
– А он с ужасом отверг ваши предложения! Де Муи был ошеломлен.
– В политических делах короля Наваррского?! – повторил сбитый с толку герцог Алансонский.
– Знаю, знаю! Иногда мне даже хотелось, чтобы вы были подальше от меня.
– Его там не было! – сказал взбешенный герцог.
Все утро Маргарита ухаживала за Ла Молем и отгадывала загадку, которую ум ее не мог постигнуть.
– Одну минуту, – сказал он, – вход воспрещен! Человек отскочил, и от скачка с него свалилась шляпа.
– Господин де Ла Моль! Ему известно что-нибудь об этом замысле? – спросил Генрих.
– Ну, ну, матушка, вы, как всегда, преувеличиваете, – ответил Карл.
– Это не ты сейчас проходил под опускной решеткой входных ворот?
Адресовано оно было командиру роты королевских петардшиков Лувье де Морвелю, улица Серизе, близ Арсенала.
Де Болье в самом деле вошел в камеру и сразу смахнул сердечную улыбку Коконнаса ледяной учтивостью, присущей комендантам крепостей, тюремщикам и палачам.
– Отлично, отлично, кузина! Служить мне можно двумя способами: или истреблять моих врагов, или помогать моим друзьям. Каждый делает, что может, и я уверен, что если бы вы могли, вы сделали бы больше.
– О, какая скорбная, безумная мечта, мой дорогой! – сказала Маргарита. – Какая роковая мысль, мой любимый !
– Как быть в случае, если он окажет сопротивление?
Лейтенант скомандовал взять двух друзей на прицел.
В других местах, где требовался переезд, ходили паромы, худо ли, хорошо ли заменявшие собой мосты.
– Отлично! Отлично, храбрый рыцарь! – воскликнула дама из дворца Гизов. – Отлично! Сейчас я вышлю вам подмогу.
– Запрещение не касается меня, кормилица!
– Брат мой! Мы объявили вам наше решение, и наше решение твердо: вы уедете.
Добрая женщина, стоявшая на страже за порогом, открыла дверь.
– Вам, брат мой? Тебе, мой Карл? – воскликнула сестра.
Когда Екатерина вернулась к себе, лицо у нее было столь же веселым, сколь мрачным оно было, когда она шла к королю. Она с самым приветливым видом отпустила по очереди своих придворных дам и кавалеров…
– Он прав, – сказал король, – и если бы нашелся какой-нибудь путь к отступлению...
Карл не помнил такой фразы в той речи, которую он получил несколько дней тому назад, но он не придавал серьезного значения словам Маргариты, ибо знал, что речь ее была простой учтивостью. Кроме того,…
– Вы слишком любопытны, – отвечала герцогиня. – Quaere et invenies.
– Вы правы, – заметил Генрих, – я неблагодарен, и вы справедливо заметили, что еще можно все исправить, и исправить сегодня же.
– Как только ударят в набат на колокольне Сен-Жермен-Л'Осеруа.
К Кладбищу невинно убиенных кавалькада подъехала в ворота со стороны улицы Шап, ныне улицы Дешаржер. Кладбищенское духовенство, предупрежденное о приезде короля и королевы-матери, ждало у ворот, чтоб…
Тотчас герцог Анжуйский и Екатерина увидели, как на, клинке распростерлась белая фигура, напоминавшая обряженного в саван покойника.
– А-а! Не дома? – переспросил Ла Моль, как-то странно посмотрев на Маргариту.
– Вот увидите: нас ждет роскошный ужин, и на этом пиршестве мы окажемся рядом. А случай и в самом деле странный! В течение двух часов судьба все время сводит нас... Но что с вами? Вы как будто чем-то…
– Нет, матушка, – не очень уверенно ответила Маргарита.
Генрих расстался с г-жой де Сов, такой же счастливый, как герцог Гиз, расставшийся с Маргаритой Валуа.
В это мгновение раздались три коротких удара в дверь. Рене быстро сбежал вниз, но не стал отпирать дверь, а приложил к ней ухо. Три таких же удара повторились.
– Ну, у меня-то было немного – перстень Анриетты, вот и все.
– А зачем вам ее искать? Вам нет нужды знать ее. Отвечайте на мои вопросы, вот и все.
– Все кончено, все кончено! – сказала Екатерина. – Командир! – продолжала она, обращаясь к де Нансе. – Надеюсь, что если это был скандал во дворце, то завтра вы строго накажете виновных. Продолжайте …
– Ваше величество, – покачав головой, ответил Рене, – вы хорошо знаете, что обстоятельства не могут изменить судьбы, наоборот: судьба управляет обстоятельствами.
Генрих Анжуйский уехал, и казалось, что мир и благоденствие снова воцарились в Лувре, у домашнего очага этой семьи Атридов.
– Вот тебе, предатель! – вскричал он и вонзил кинжал ему в горло.
– Государь, это король Наваррский? – спросила Мари.
– Речь идет не о тебе, Анрио. Ты уверен в своей жене, – с улыбкой отвечал Карл, – но твой кузен Конде не так уверен в своей, а если уверен, то, черт меня возьми, напрасно!
– Все совершенно точно, де Муи, – добавил король.
– Именем короля: где твой господин? – ответил Морвель.
– Государь, – заговорил Генрих, – если в имени Marie Touchet заменить букву «i» буквой «j», как это часто делают, то получится буква в букву: Je charme tout.
Подойдя к королеве-матери, мальчик опустился на колено, поцеловал полу ее платья и быстро вышел.
– Vives honorata, – сказал Рене, – morieris reformidata, regina amplificabere.
– Но раненый гугенот в наше время – большая обуза!.. И что же ты делаешь с этим раненым гугенотом, который для тебя ничто и никогда ничем не будет?
– Вовсе нет. Но мне хочется задать вам один вопрос.
– Так-то оно так, но беда в том, что мне меньше, чем когда-либо хочется меняться.
– Ваш опиат подействовал чудесно, Рене: у госпожи де Сов никогда еще не было таких свежих, таких красных губ!
– Да, да, не беспокойтесь, все Коконнасы по природе хорошие охотничьи собаки и чуткие ищейки.
– А вот это меня Не касается, – ответил Карл. – Если на вас нападут, защищайтесь сами.
– Ив том, что сдержали ваше обещание только сегодня, да? – спросила Шарлотта.
– Рассказывайте, рассказывайте, я как нельзя более легковерна.
– У королевы! – воскликнул Карл и разразился нервическим хохотом.
Еще раз обшарив комнату своими большими глазами, Карл поцеловал Маргариту и, взяв под руку короля Наваррского, увел его с собой.
– Ну да! Это какой-то субъект упал и обрызгал меня.
– Прощай, Маргарита, прощай! Я снова отправляюсь в поход.
– Вы не доросли до него, малыш, – заметил Коконнас.
Шпага еще раз вонзилась в то место, куда Морвель уже был ранен, и кровь хлынула из двойной раны двойной струей.
– Тогда все складывается как нельзя лучше! – сказал Генрих.
Карл остановился; казалось, милая сердцу мысль озарила его лицо, и он положил руку на плечо короля Наваррского.
– Он-то и предупредил адмирала! – заорали солдаты.
– У меня такое ощущение, какое, наверное, было у Порции, когда она проглотила горящие угли, – ответил Карл, – я весь горю, мне чудится, что я дышу пламенем.
Пять минут спустя герцогиня Неверская велела позвать своего управляющего.
– Де Муи, де Муи, нам придется преодолеть множество препятствий. Так не будьте же с самого начала так несговорчивы и так требовательны к сыну короля и брату короля, который идет вам навстречу!
Карла IX не любили, однако многие, стоявшие в передних, плакали. Когда умирает король, каким бы он ни был, всегда находятся люди, которые с его смертью что-то теряют и опасаются, что это «что-то» они…
– То, в котором я прошу вас немедленно жениться.
– Я последую вашему примеру, – заявил Коконнас, – а чтобы его светлости не ждать меня ни минуты, я сделаю себе значок. Ла Юрьер, дайте мне ножницы и белой бумаги.
– Ваше высочество регент! Возьмите, – сказал Карл королю Наваррскому. – Вот грамота, которая, до возвращения короля Польского, предоставляет вам командование всеми войсками, ключи от государственной …
– По зрячему! По зрячему! – крикнул король. Он пустился вскачь; за ним последовали охотники, собравшиеся по его сигналу.
– Вот как! Да они дерутся не на шутку! Они зарежут друг друга, если мы не наведем порядок. Довольно баловства! Эй, господа! Эй! – крикнула Маргарита.
А в это время Генрих и де Муи устроились у себя в комнате.
– Черт побери! Господин адмирал просто колдун! Ему известно, что происходит за тридцать или сорок миль от него! Я очень хотел бы знать столь же достоверно, что происходит или произошло под Орлеаном.
– Тогда умри, раз тебе не дорога жизнь, которую тебе дарят такие прелестные уста!
Кабош приподнял угол покрывала и поднес факел поближе.
– Все равно, ваши ли, ее ли, берите с собой как можно больше.
– Постарайтесь не упасть, пока я отворю дверь, – сказала королева.
– Бывают буквы, – продолжала Екатерина, – начертанные так, что открывают весь пророческий путь, но халдейские мудрецы советуют...
Но кое-какие обстоятельства не укрылись от ее глаз: и бледность Генриха, и его нервные вздрагивания, и его разговоры вполголоса с Маргаритой.
– Почему вы не прибавили «опять»? Это слово было у вас на уме, Карл!
– Продолжайте; мне страх как любопытно знать, что ждало вас на улице Сент-Антуан, против улицы Жуй.
– Мэтр, – с болезненной нерешительностью произнесла Маргарита, оглядываясь вокруг, – мэтр, надо еще куда-то идти? Я не вижу...
Бархатная лиловая, украшенная золотыми лилиями портьера приподнялась, и герцог увидел в полумраке королеву, которая, не утерпев, вышла ему навстречу.
– Видите, – жалобно произнес Ла Моль, – видите, моя королева? Оставьте же меня, покиньте здесь, сказав последнее «прости». Маргарита, я не выдал ничего, ваша тайна осталась скрытой в моей любви, и вс…
Кортеж двинулся дальше, а Ла Моль, продолжая свои розыски, направился по набережной к улице Лон-Пон и вышел на улицу Сент-Антуан.
Рене до конца выполнил обязанности услужливого кавалера и подал г-же де Сов салфетку из тонкого фрисландского полотна, чтобы вытереть руки.
В толще стены послышался лязг ключа в замочной скважине и скрип двери, повернувшейся на петлях.
Коконнас приветствовал обеих женщин с таким изяществом, словно он раскланивался в гостиной.
– Мой брат совершенно прав, – сказала она. – Какое жалкое создание – человек!
Екатерина не ответила. Она медленно перевела взгляд на Генриха Наваррского, стоявшего так же неподвижно, как одна из фигур на стенном ковре, к которому он прислонился. Потом Екатерина снова посмотрел…
– Вот видишь, Анрио, ты принес мне несчастье! – сказал Карл.
Об этом втором деле, цель которого была неясна даже Карлу, Генрих Анжуйский и хотел побеседовать с матерью, а читатель, который, подобно Генриху Наваррскому, конечно, тоже заблуждался относительно эт…
Сказавши это, Маргарита с томной грацией встала и, распустив полы пеньюара с короткими рукавами, обнажившие ее точеные, истинно царственные руки, поднесла розовую восковую свечу к постели, раздвинула…
– Он ошибся, – прошептал герцог Алансонский, – по приказу королевы-матери!
Эти слова были полны такого глубокого значения, что Генрих невольно вздрогнул. Но он тут же взял себя в руки.
– Утром я пришла сказать вашему величеству, что вы собираетесь совершить величайшую несправедливость.
Пятьдесят наших спрячутся в павильоне Франциска I; ключ от павильона у нас есть; никто не будет знать, что они там, – они приедут ночью, и ставни будут закрыты.
– ..тоже был вишневый плащ? – перебил короля Генрих.
Страшна была фигура этой женщины, сжимавшей окровавленные руки, бледной как смерть, освещенной зловещим светом.
– Разумеется, – заметила Екатерина, – но это все же не мешает вам открыть свои намерения.
– Но при чем тут статуэтка? – спросил Карл.
– Сын мой, – ответила Екатерина, – я не пренебрежительно отношусь к нему, я его боюсь.
Первым был парфюмер Рене, который подошел к Екатерине со слащавой любезностью флорентийских слуг; в руках он нес открытый ящик, перегороженный на отделения, в которых стояли коробки с пудрой и флакон…
– Я, вставая, опрокинул стол. Значит, перепугался не на шутку, – догадавшись обо всем, произнес Генрих.
– Браво, отец! Хорошо сказано! – воскликнул Карл IX. – Покажите этим юношам, что не только годы, но и мудрость убелила вашу бороду и голову. Давайте отпустим их, пусть себе говорят о турнирах и любов…
– Ах, черт побери! Вот мы и влипли в политику, – проворчал Коконнас. – Хорошо еще, что в этом не замешана герцогиня Неверская!
– Стреляй! Стреляй по нему! – крикнула Екатерина. Часовые прицелились, но Генрих был уже далеко.
С этими словами пьемонтец поднял голову, и в тот же миг Ла Юрьер сделал ему знак до такой степени выразительный, что дворянин сразу осекся, остолбенев от этой мимики гораздо больше, чем от потери ста…
– Клянусь, – протягивая правую руку над головой короля, – произнес Генрих.
– Будьте покойны. Постарайтесь только держать голову прямее.
– Государь, но разве вы не можете послать за ними?
– Это не драгоценность, сударь, это образок.
Все общество поскакало на звуки горна, так как было ясно, что кабан станет на «отстой».