Все цитаты из книги «Три товарища»
— Ты не должна плакать, — сказал я. — Я так горжусь, что ты не плакала весь день.
— „Роберт Локамп, студент философии. Два долгих звонка“. Она пожелтела и загрязнилась. Студент философии… Видите ли каков! Давно это было. Я спустился по лестнице в кафе „Интернационалы““
Во дворе собралось несколько человек. Пришел аукционист.
— Господин Локамп, — заверил он меня, подкидывая монету в воздух, — я нем как могила.
— Тут ты, видно, знаешь больше трех названий! — сказала Пат.
— Всё это скоро кончится, я начну работать.
Выезжая со двора, мы увидели маленькую старушку. Она несла клетку с попугаем и отбивалась от обступивших ее ребятишек. Кестер остановился.
— Тогда я пойду, — испуганно сказала она. — Спокойной ночи! Спите хорошо!
Мы поели в небольшом пригородном трактире и поехали обратно. На первой же улице у нас лопнул передний баллон. Мы сменили его. «Карл» давно не был в мойке, и я здорово перепачкался.
— С Биндингом и еще с одним человеком. От него-то всё и зависит. Серьезно, чисто деловая встреча. Представляете себе?
— Пат, — сказал я, — дружище мой отважный… В эту минуту вошел Жаффе. Он сразу оценил ситуацию.
Ленца здесь не было. Кестер толкнул меня и кивнул головой в сторону выхода. Мы вышли. Молодчики, стоявшие в дверях, посмотрели на нас мрачно и подозрительно. В вестибюле выстроился оркестр, готовый в…
Мы подошли к гостинице, в которой он работал. К подъезду подкатил бюик. Из него вышла дама и, заметив Орлова, с радостным возгласом устремилась к нему. Это была довольно полная, элегантная блондинка …
— Великолепно, — сказал я, — этого вполне достаточно. Но но помешаю ли я кому-нибудь? — Я хотел узнать, будем ли мы одни на нижнем этаже.
— Да, да, — ответил я, — я это сделаю сейчас же, А потом приду за вами! Жаффе?
Он попросил кельнера показать нам порцию.
Ром шумел в моей голове. Я тихо встал и пошел в конторку Фреда. Он спал. Разбудив его, я попросил заказать телефонный разговор с санаторием.
Я прислонил голову к стойке и попытался представить себе, что теперь делает Пат. Я видел холл санатория, пылающий камин и Пат, стоящую у подоконника с Хельгой Гутман и еще какими-то людьми. Всё это б…
Я поглядел на чучело кабаньей головы на стене в кухне, — слышно было, как служанка грохочет там посудой. — „Как могла я жить без тебя?..“ — пел голос всего в двух шагах, за дверью.
— Давай рассказывай, — сказал Готтфрид и протянул ему руку.
Густав достал пачку сигарет. Не глядя на меня, он протянул ее мне. Я взял сигарету и дал ему прикурить. Затем я заказал по двойному кюммелю. Выпили. Густав посмотрел на меня сбоку.
— Что мне теперь делать там, внизу? — спрашивал он меня и скреб свое темя, покрытое рыжими волосами. — Вы ведь недавно оттуда. Что там сейчас творится?
Я вернулся в бар и теперь уже напился по-настоящему.
— Я умею разговаривать по телефону, — заявила нахально Фрида. — Вы ведь действительно никогда не бываете дома по вечерам.
— Пять, — донесся возглас Юппа, стоявшего у бензоколонки.
Рядом со мной сидела женщина с надломленным голосом и что-то говорила. Ей нужен был партнер на одну ночь, какой-то кусочек чужой жизни. Это подстегнуло бы ее, помогло бы забыться, забыть мучительно я…
— Ну, что скажете? В этой штуке есть и поэзия и хватка, не правда ли? — гордо спросил он. — В наш деловой век нужно уметь быть романтиком, в этом весь фокус. Контрасты привлекают.
Мне стало очень тоскливо. На этих лицах вокруг я видел не смех, а судорожное, мучительное веселье; они гримасничали.
— У вас здесь много знакомых, — сказала Патриция Хольман после некоторого молчания.
После обеда мы пошли в кино. Когда мы возвращались домой, небо уже прояснилось. Оно было яблочнозеленым и очень прозрачным. Улицы и магазины были освещены. Мы медленно шли и по дороге разглядывали ви…
— А как же? Все говорили мне, что всё это бесконечно легкомысленно, что надо экономить жалкие гроши. оставшиеся у меня, подыскать себе место и работать. А мне хотелось жить легко и радостно, ничем не…
— Правда! А вот и телефон. Буду знать теперь и это… Я пойду… Прощай, Пат.
— Бог мой, да ведь это Юпп! — удивился я.
— Не надо денег, — сказал Отто. — Сегодня день моего рождения, я вожу бесплатно.
— Небольшая, — поспешно и уклончиво ответила она. — По вечерам здесь у всех поднимается температура. И вообще это из-за вашего приезда. Вы очень устали?
Это был большой и гладкий круг, который вращался с нарастающей скоростью. Надо было удержаться на нем. На круг встало человек двадцать. Среди них был Готтфрид. Как сумасшедший, он выделывал немыслимы…
— Пойдем же, Робби! — крикнула Пат, глядя на меня сияющим и возбужденным взглядом. — Ты что-нибудь забыл?
— Бешенство надо разгонять весельем, а не злобой, — заявил Альфонс.
— Нет, разве что циником. Меланхоликом становишься, когда размышляешь о жизни, а циником — когда видишь, что делает из нее большинство людей.
Георг Блок покачал головой. Он был студентом второго курса. Для того чтобы прослушать два курса, он два года работал на руднике. Но деньги, которые скопил тогда, были почти полностью израсходованы, о…
— У меня сегодня хороший день. Нет температуры, и мне разрешили выходить. Пойдем в деревню и выпьем аперитив.
Забрезжил рассвет. Я лежал неподвижно. Моя рука под ее головой затекла и онемела. Но я не шевелился, и только когда она повернулась во сне и прижалась к подушке, я осторожно высвободил руку. Я тихонь…
— Домой, Робби, — сказала Пат и в изнеможении прислонилась к моему плечу. — Там теперь наш дом.
— Ах, вот оно что! — усмехнулся Ленц и показал на растерянно улыбавшегося Юппа. В обеих руках он держал по большому куску свинины. Живот его выпятился, как барабан. — Тоже своего рода рекорд!
Тихо падал снег. Кестер вел машину почти бесшумно, то и дело выжимая сцепление и выключая зажигание. Он не хотел, чтобы нас слышали, хотя четверка, которую мы искали, не могла знать, что у нас машина…
— Это из-за погоды, — говорил Антонио. — Слишком тепло, и дует фен. Настоящая погода для лихорадки.
— Всё одно и то же. Недавно он продал кровать. «Матушка» была замужем. Десять лет назад ее муж попал под поезд метро, пытаясь вскочить на ходу. Ему пришлось ампутировать обе ноги. Несчастье подейство…
— Хорошо, — ответил я. — Это неважно. Спокойной ночи. Да хранит вас бог.
— Неужели, кроме меня, здесь нет никого? — спросил я, злясь на самого себя.
— Не пойдет, — сказал я. — У меня уже есть покупатель.
— Я желаю, чтобы ты мне ее наполнил, детка! Ты помнишь о нашем пари?
— Господин Локамп! — величественно произнесла фрау Залевски. — Не заходите слишком далеко! Умеренность во всем, как говаривал покойный Залевски. Следовало бы и вам усвоить это.
— Вот так местечко! — воскликнула Пат. — В сирень забрался!
Готтфрид опешил. У меня мурашки побежали по телу.
Мне думалось, что он больше не любит эту женщину; на он привык к ней, а для бухгалтера привычка могла быть сильнее любви.
Для фрау Залевски соседство кладбища было на руку. Ссылаясь на хороший воздух и приятный вид, она требовала более высокую плату. Каждый раз она говорила одно и то же: „Вы только подумайте, господа, к…
Через открытое окно с кладбища доносилось свежее дыхание вечера. Я сидел, не шевелясь. Я не забыл ничего из моей встречи с Жаффе, я помнил всё точно, — но, глядя на Пат, я чувствовал, как глухая печа…
— Я пойду с тобой в гараж, — сказал Кестер.
Ленц сел в поврежденную машину, и мы медленно поехали. Я прижимал платок к носу и смотрел на солнце, садившееся за вечереющими полями. В них был огромный, ничем не колеблемый покой, и чувствовалось, …
Я взглянул на него, не веря своим глазам: он смеялся от души! Не теряя ни секунды, я ударил по той же струне: — Господин Блюменталь, позвольте мне кое-что уточнить. Для женщины это не болтовня. Это к…
Побродив между выставленными вещами, я начал листать зачитанные дешевые издания греческих и римских классиков с множеством карандашных пометок на полях. Замусоленные, потрепанные страницы. Это уже не…
Мне казалось, что он совсем не слушает меня.
— Проедем еще раз по этой улице. Я уже был там, но слишком рано. Может быть, теперь они уже идут.
Врач посмотрел на меня, как на сумасшедшего, и пожал плечами.
— У тебя на вечер что-нибудь намечено? — спросил он,
— Меня уже дважды фотографировали, — сообщил он, — на фоне дерева.
Билинг заклинающе посмотрел на меня и сделал мне знак.
Я налил ей еще рюмку. Она выпила ее единым духом и, осыпая меня добрыми пожеланиями, вышла из мастерской.
— Уважаемая фройляйн, что вы скажете по этому поводу? — спросил Ленц, величественно оборачиваясь к Патриции Хольман.
— Это не поверхностность; это высшая философия.
— Робби, — спросила Пат из своей комнаты. — Что он сказал?
Волосатой лапой Альфонс провел по светлому еловому столу.
— Ну конечно, коньяк для клиентов вы не тронули, а налегли на хороший, который господин Кестер держит для себя.
— А ты за это получишь лишнюю порцию раков! — заявил Альфонс, не отступавший ни на шаг от Готтфрида. Потом он раздал нам какие-то скатёрки. — Снижайте пиджаки и повяжите эти штуки вокруг шеи. Дама не…
Я заметил, куда закатился бумажный шарик, и решил незаметно поднять его потом и спрятать в карман.
— Тоже средство? — переспросил он. — Это единственное средство, сосунок вы этакий! Если бы я попытался стать ему на пути, я потерял бы все шансы па будущее. Нет, мой милый новичок, мне нужно дружелюб…
— Скажите, что это неправда, — прошептала она. — Это неправда, но, может быть, он откладывал их тайком на черный день?
— Да. На выставку персидских ковров. Ты, наверно, не часто бывал в музеях?
— Не люблю тяжелую одежду. Хочется, чтобы стало, наконец, тепло. Не выношу холода. Особенно в городе.
— Ты скоро научишься, милый. — Ее лицо утратило выражение тревожной напряженности. — Ты очень скоро будешь чудесно ходить на лыжах.
Я пошел домой. Перед уходом Альфонс налил мне большой бокал «Фернет-Бранка». Я ощущал мягкие удары каких-то топориков по лбу. Улица утратила ровность. Плечи были как свинцовые. В общем, с меня было д…
— Пойдем, Робби, — сказала Пат, — попробуем потанцевать.
— Но ты не должна меня ждать. Никогда. Очень страшно ждать чего-то.
Меня толкнул кельнер. Как пьяный, я прошел несколько шагов и остановился. Стало невыносимо жарко, но я трясся, как в ознобе, руки повлажнели. Теперь я видел и остальных, сидевших за столиком. С вызыв…
— Жаффе, — произнесла она наконец, с трудом вытолкнув это слово из горла.
— Отто, я рад, что всё случилось именно так, — сказал я.
Я посмотрел на нее. Она была бледна, но всё же улыбалась.
— Ты можешь научить меня этому? — спросил я.
— Полежи-ка минутку совсем спокойно… не шевелись… — Я поцеловал ее в губы. Они были сухи и горячи. Выпрямившись, я увидел, что она плачет. Она плакала беззвучно. Лицо ее было неподвижно, из широко ра…
— Ну, как хочешь, — ответил он безвольно. — В конце концов, не всё ли равно.
— Значит, договорились? Встретимся у входа, — сказал Бройер и наконец ушел.
— Не знаю. Я слышал, что ее соседи собираются на той неделе уехать. Тогда она останется вдвоем с горничной.
— Тот, кто только интересуется, еще не покупатель. Он вытащил большой портсигар и протянул мне. Оказалось, что он всё-таки курит. И, к тому же, сигары „Коронас“, значит загребает деньги возами. Но те…
— Просто стыдно пить его так! — подтвердил Альфонс.
— И у меня здорово кружится голова, — сказал я. — Расскажи, что ты там делаешь наверху.
— Ты знаешь, о чем я говорю, — сказала она. — Раньше ты проводил с ними гораздо больше времени.
В обед я выпил только чашку бульона в шофёрской закусочной. Поэтому я без особого труда съел всё. Ободряемый Пат, я выпил заодно и весь кофе.
— Да, это правда, — прошипела она, — я чувствую, это правда! Какой подлец! О, какой подлец! Заставить меня проделать всё это, а потом вдруг такое! Но я возьму их и выброшу, выброшу все в один вечер, …
— А зачем же ты пыжишься? Вот уж действительно…
— Где мне вас высадить? — спросил меня Бройер.
Пат села впереди, рядим с Кестером. «Карл» взревел. Выхлопные газы сине-белыми облачками заклубились в холодном воздухе. Мотор еще не прогрелся. Цепи, грохоча, начали медленно перемалывать снег. «Кар…
Я был несколько смущен и не знал, с чего начинать разговор. Ведь я вообще не знал эту девушку и, чем дольше глядел на нее, тем более чуждой она мне казалась. Прошло уже много времени с тех пор, как я…
— Извините, пожалуйста, — сказал я, — но всё это произошло слишком быстро.
Она молча глядела вниз. Потом вышла из машины и, прикрывая глаза ладонью, как щитком, смотрела на север, словно различала там башни города.
— Совершенно изумительная шляпка, — сказал я. — Но ведь ты даже не смотришь! Сзади я срезала поля, а спереди загнула их кверху.
— Я однажды играл партию, когда против двух королей сюяли семь тысяч франков, — сказал Фред из-за стойки.
— Преследуют? Значит, вы не хотите, чтобы вас поздравляли?
— Решительно ничего, — ответила она и взяла мою руку.
— В общем, если что понадобится… просто дайте знать. — Он смотрел на нее в крайнем замешательстве. — Ведь вы теперь наша. Никогда бы не подумал, что женщина может стать своей в такой компании.
— Ладно, — согласился он, — вот и старому Блюменталю достался подарок.
— Смуглая отважная охотница с серебряным луком! Что будем пить?
— Возьми, — настаивал Ленц. — Этого всегда не хватает! — Он шел по перрону рядом с движущимся поездом и кинул мне бутылку.
Кестер медленно поднялся. Казалось, кобра выпрямляет свое тело.
— Немного крепка. Но не могла же я оскандалиться перед Альфонсом.
Однажды к концу дня температура необъяснимо стремительно упала. Пат пришла в себя и долго смотрела на меня.
— Замечательное признание. — Пат выпрямилась. — Уж это никак не должно быть тебе безразлично.
— Немецкий мужчина не извиняется! И уж меньше всего перед азиатом! — Он с треском захлопнул за собой дверь своей комнаты.
— Не может быть, — возразил Юпп, ухмыляясь во всё лицо.
— Вот видите, — сказал я. — Вы ведь не могли этого знать.
— Занимаюсь инвентаризацией, — ответил он, стараясь улыбнуться. — Хорошее занятие в сочельник.
— Ты не должен этого делать, Робби. И ты не должен больше меня целовать. И вообще ты не должен так много бывать со мной. Ты не смеешь заболеть.
— Есть у нас такой столик, милый. Он мой.
Он широким жестом протянул к ней руку. Все опять засмеялись. Девушка тоже улыбнулась сквозь слёзы и достала из кармана пальто потертое портмоне.
— Здесь недурно. — Готтфрид встал. — Присядьте и вы.
— Да, да… — сказала Эрна. — И прорывается она совсем неожиданно…
— Тихо! — крикнул Стефан Григоляйт. — Никаких скандалов в сочельник!
Между тем водитель бьюика утратил всё свое высокомерие. Раздраженно сжав губы, сидел он, пригнувшись к рулю, его охватила гоночная лихорадка. Вдруг оказалось, что его честь зависит от того, сумеет ли…
— До чего же теперешние молодые люди все странные. Прошлое вы ненавидите, настоящее презираете, а будущее вам безразлично. Вряд ли это приведет к хорошему концу.
Я молчал. Было трудно сказать ему что-нибудь. Его можно было только успокоить, остальное он должен был решить сам.
— Но… — сказала она, — я ведь еще часто буду приходить сюда… Часто…
— Пат, — сказал я испуганно, — тебе пока нельзя разговаривать! Но если дело в этом…
Я встал, подошел к окну и крикнул Готтфриду, что мы идем. Затем я включил маленькую настольную лампу и пошел в свою комнату. Она показалась мне до неузнаваемости чужой. Я достал бутылку рома и наспех…
Она поднялась. Внезапно она совершенно преобразилась. Ее движения стали автоматическими. Она подошла вплотную ко мне.
— И не собираюсь останавливать, — заявил Ленц. — Хочу мирно состариться. Кроме того, мне нравится разнообразие.
Хельга Гутман уже сидела за столиком. Это была стройная живая девушка южного типа. — Какое странное совпадение, — сказал я. — Вы едете в один и тот же санаторий.
— В том-то и всё дело. Мой зять, видите ли, трезвенник. Ничего не пьет.
— Думаю, что сумел бы обставить этого задаваку, господин Ленц! Я хотел прижать его на повороте. Как господин Кестер.
— Дай мне еще одну рюмку, Фред, — попросил я. В бар вошли мужчина и женщина. Они выпили по стаканчику коблера у стойки. Женщина выглядела утомленной, мужчина смотрел на нее с вожделением. Вскоре они …
— Четыреста пятьдесят, — предложил после долгих колебаний покупатель в синей рабочей блузе.
— И мы так думали, — сухо заметил Ленц. — Но машина не застрахована.
— Ладно, тогда подвезите меня к бару «Фредди», — сказал я.
— В семь я хочу позвонить фройляйн Хольман. Но так, чтобы никто не подслушивал. Это возможно?
— Мне тоже, — сказал Блюменталь. — Ведь и я заработал на нем пятьсот марок.
Юпп надвинул очки на глаза, подмигнул нам и, как заправский гонщик, включив первую скорость, лихо поехал по булыжнику.
Роза сидела у стойки и вязала маленькие шерстяные носочки для своей девочки. Она показала мне журнал с образцами и сообщила, что уже закончила вязку кофточки.
Она совсем не выглядела усталой, а была свежа, как после долгого сна. Она поцеловала меня на прощанье. Я стоял перед домом, пока в ее комнате не зажегся свет.
— Святой Моисей! — сказал Готтфрид. Мы стали принюхиваться.
— Он утверждает, что, если бы она оставалась внизу, давно уже не было бы никакой надежды. А здесь процесс развивается медленнее. Вот это он и называет улучшением.
— Он приближается к Браумюллеру! Господи, отец небесный, святой Моисей! — орал Ленц. — Он действительно обошел второго, а теперь подходит к Браумюллеру.
— Вы пришли по поводу кадилляка, господин Блюменталь? — спросил я.
— Чем меньше человек заботится о своем душевном состоянии, тем большего он стоит, Робби. Это тебя хоть немного утешает?
— Шабаш, — сказал он затем. — Устал до смерти.
Раздался звонок. Оркестранты настраивали инструменты. Скрипки наигрывали быстрые пассажи флажолет.
Я взял чемодан и вышел из квартиры. Всё стало вдруг близким и теплым: лестница, устоявшийся запах подъезда, холодный, поблескивающий резиново-серый асфальт, по которому стремительно подкатил "Карл".
— Мир не сумасшедший, — сказал я. — Только люди.
— Бедные люди в большинстве случаев честны, — сказал я. — Кто поселится в ее комнате?
— Не надо благодарить. Всё в руках божьих. — Он смотрел на меня еще с минуту, чуть вытянув шею и наклонив голову вперед, и мне показалось, будто его лицо дрогнуло. — Главное, верьте, — сказал он. — Н…
Я налил ей рюмку рома и пошел к заправочной колонке. Юпп уже сидел там. Перед ним в заржавленной консервной банке торчали цветущие ветки.
— Тысяча пятьсот десять! — воскликнул Гвидо, покрываясь потом.
— Кто больше?.. Четыреста пятьдесят — раз, четыреста пятьдесят — два…
Резко зазвонил телефон. Все навострили уши. Клерк выкрикивал клички лошадей. Тристана он не назвал.
Мы знали, что после стартового выстрела он станет спокоен, как черепаха.
— Тогда вам придется пройти в спальный вагон, — сказал он Пат. — В других вагонах ваш билет недействителен.
— А через дверь можно мне с ней разговаривать? — спросил я. — Или с балкона?
— Это конечно. Но всё-таки довольно странно, что никто не знает про Бунцлау.
На мгновение у отставного военного отнялся язык
— Плохи дела, Отто, — сказал я. — Еще хуже, чем я опасался.
— Здорово берешься за дело, — заметила Роза.
— Что вам здесь нужно? — грубо спросил старший чиновник.
— Вы поезжайте, — сказал я, — а то доберетесь очень поздно.
Я встал и вышел из зала. Мне было душно от бессилия. Медленно прошелся я по улицам. Меня пробирал холод, и ветер, вырывавшийся из-за домов, морозил кожу. Я стиснул кулаки и долю смотрел на равнодушны…
Я кивнул. Ее плечи осветились зеленоватым светом, словно погрузились в глубокую воду. Я взял ее за руки и притянул к себе, — меня захлестнула большая теплая волна, светлая и нежная… Всё погасло…
— Отто, послушай, он философствует, — сказал Ленц, — и значит, уже спасен. Роковая минута прошла! Та роковая минута дня рождения, когда сам себе пристально смотришь в глаза и замечаешь, какой ты жалк…
Он взял другого рака и протянул Пат раскрытую клешню.
— Он уже выздоровел и в ближайшие дни уезжает, — ответил Антонио. — В этих случаях здесь всегда устраивают такие штуки.
Я поднял клочок бумаги. Это были конспекты лекций с химическими формулами.
— Разве он ничего не сказал? Ведь он обязан. А если что-нибудь случится, где же его тогда искать?
— Заткнись, идиот! — внезапно заорал я. От неожиданности Густав открыл рот, сделал шаг вперед и оказался на самом удобном для меня месте. Развернувшись всем корпусом, я сразу ударил его. Кулак сработ…
— Это важный человек. Сопроводитель трупов.
— Лучше не надо… Пусть сначала придет полиция.
— Унтер-офицер Ленц! — ответил я. — Стоять смирно, когда разговариваете со старшим! По-вашему, я сторонник двоеженства и дважды выдам машину замуж?
— Нет, Робби. Просто посидим так немного.
Я замер в дверях и смотрел, как серьезно она мастерила свой ток. Она любила располагаться на полу, и несколько раз, приходя вечером домой, я заставал ее заснувшей с книгой в руках где-нибудь в уголке…
— Дольше. Тебе повезло. Это очень устойчивый, долгоцветущий сорт роз. Дотянешь минимум до сентября. А тогда пойдут астры и хризантемы. Пойдем, покажу, где.
— Вам следовало бы заказать красивый портрет вашей жены, — сказал я. — Будет память навсегда. Фотографии выцветают со временем. Есть тут один художник, который делает такие вещи.
— Одну минутку… — произнес он с трудом. Мы посмотрели на него. Он закрыл глаза. — Я хотел бы, чтобы никто не узнал об этом.
Ленц опять открыл было рот, но я ударил его по ноге и посмотрел так выразительно, что он, усмехнувшись, осекся.
— Ну да, проедем. Вы же должны сами убедиться, на что способна машина. Она просто стелется по дороге, идет, как по рельсам. И мотор тянет так, словно этот тяжеленный кузов легче пушинки.
Я отправился в контору и заявил, что намерен остаться здесь на длительное время и хочу получить комнату на том же этаже, где находится Пат. Пожилая дама без бюста презрительно оглядела меня и отклони…
— Не будем больше говорить об этом, — сказал я.
— Не в этом дело, — ответил я необдуманно, — деньги у меня есть.
Отворилась дверь кухни, и оттуда вышла Фрида с подносом в руках.
— Ну, знаешь ли… — Шеф даже не посмотрел на него и выплатил мне деньги. На минуту в помещении тотализатора воцарилась полная тишина. Все смотрели на меня. Даже невозмутимый обжора и тот поднял голову.
— Посмотри-ка, — сказал он и показал на целую кучу денег. — Без шулерства. Масть идет сама.
Я знал, что мне предстоит, и, не теряя времени, перешел в наступление. — Ты уже проводил фройляйн Бомблат домой? — спросил я, чтобы сразу нейтрализовать его.
Алоис принес три рюмки, а потом, когда пришла Фрицпи, еще одну.
— Вы великолепно выглядите, — сказал я. — Совершенно здоровый вид! Мы можем придумать массу интересною.
— Как ты хороша, Пат! Куда лучше, чем в любом из твоих платьев.
— Нет, — сказал я. — Даже не знаю, как ей сказать об этом.
Русские привыкли к неожиданностям. Он дал мне два стакана чаю, сахар неполную тарелку маленьких пирожков.
— Фон Билинг. Могу посоветовать господам, на кого ставить. Полная гарантия!
Мы забрались в угол и начали играть Пат неплохо разбиралась в покере. Она действительно блефовала так, что можно было только диву даваться. Час спустя Антонио показал на окно. Шел снег. Медленно, сло…
Мы остались ждать. В комнате было тихо. Врач опустился на колени возле Хассе. Расстегнув его одежду, он стал растирать ему грудь полотенцем, поднимая и опуская его руки. Воздух проникал в мертвые лег…
— Завтра я вам еще ничего не смогу ответить, — сказал Жаффе. — Надо понаблюдать за ней по крайней мере в течение недели. Я сам извещу вас.
Я не верил своим ушам. Вот он, наконец-то, настоящий тон! Тон заинтересованного покупателя! Или, может быть, это опять какой-то новый дьявольский прием?
— Значит, ты думаешь, что без некоторого обмана вообще не бывает любви?
Сквозь застекленную дверь в коридоре я заметил скрипача. Прежде чем я успел подняться, он уже вошел. Выглядел он ужасно.
— Можешь сделать перевязку? — спросил он, осторожно стягивая штаны.
— Кто установил этот распорядок? — спросил я.
Я предложил тысячу сто девяносто марок, рассчитывая, что Гвидо назовет свою последнюю цену — тысячу двести. После этого я решил выйти из игры.
— Конечно. Час теней. Час одиночества. Час, когда коньяк кажется особенно вкусным. Он достал бутылку и рюмки.
— Отто, — сказал я, — видел ты когда-нибудь такого нахала, как этот рекрут?
— Ладно, позвоню. Надеюсь, она всё-таки купит машину.
— Отто, простись с кадилляком, с нашим детищем! Он больше не принадлежит нам. Отныне он будет сверкать во славу фабриканта кальсон! Надеюсь, у него там будет неплохая жизнь! Правда, не такая героичес…
— Если тебя одолевает жажда, дорогой Готтфрид, — ответил я с большим достоинством, — сбегай поскорее в магазин и купи две бутылки рома, которые я выиграл. Я позволю тебе отпить глоток бесплатно. Види…
Она стала дышать глубже и слегка повернулась на бок. Через, минуту она крепко спала.
— За всеми этими анекдотами, бесспорно, кроется какая-то новая дьявольская затея. Но не волнуйся, мы пристроим тебя под крышей его гаража. Он купит тебя: уж коли еврей возвращается обратно, то он пок…
— Вы никому не помешаете, — успокоила меня фройляйн Мюллер, с которой внезапно слетела вся важность. — Кроме вас, здесь никто не живет. Все остальные комнаты пустуют. — Она с минуту постояла с отсутс…
— Да у меня ничего особенного, — сказал я.
Ее глаза были устремлены на меня. Лицо было совсем близко, взволнованное, открытое, полное страстной силы.
— Ну, просто шутки ради, — сказал я. — Например: "Роберт осёл".
— Ишь, чего захотел. Легко это знание не дается. Но сперва я хочу выведать, какое она имеет отношение к этому толстому автомобильному справочнику.
— Верно, — сказал я, — но в этом и состоит вся прелесть. Чем больше люди знают друг о друге, тем больше у них получается недоразумений. И чем ближе они сходятся, тем более чужими становятся. Вот возь…
— Ясно, — сказал я. — Но ведь без любви человек — не более чем покойник в отпуске.
— Сиди спокойно, Готтфрид! — Фердинанд повернул к нему свою огромную голову. — Романтики вроде тебя — всего лишь патетические попрыгунчики, скачущие по краю жизни. Они понимают ее всегда ложно, и всё…
— Ну меня тоже, — сказал я. — Поэтому мы и выпьем немного.
— Будет фаршированная щука, — сказала она мягко. — Это деликатес, — заявил я. — Тогда я завтра же пригоню вам машину. С утра мы ее зарегистрируем.
— Всё учтено, господин Локамп! — А о поворотах ты тоже подумал?
— Это, вероятно, другая машина, — сказал он наконец.
— Пока еще нет, но в ближайшие дни я добьюсь.
В комнату она вернулась с изменившимся лицом и потемневшими глазами.
— Уехала, — сказала Пат после недолгого молчания.
Я охотно сообщил бы ей это иначе. Не сразу, с подготовкой. Но я не знал, с чего начать. Кроме того, моя голова еще гудела от сна — такого сна, когда, пробудившись, человек близок к самоубийству.
— С каждым днем всё хуже. Всё становится хуже, Что же дальше будет?
Во всех залах было очень тихо. Несмотря на обилие посетителей, почти не слышно было разговоров. И всё же мне казалось, что я присутствую при какой-то титанической борьбе, неслышной борьбе людей, кото…
"Какой-нибудь паршивый магазинчик деликатесов", — подумал я, решив зайти туда при случае и высказать хозяину, что я о нем думаю.
— Ты не должен пить из одного бокала со мной, — сказала Пат.
— Ни за что. Оно роскошно. С сегодняшнего дня я ставлю портных выше философов! Портные вносят в жизнь красоту. Это во сто крат ценнее всех мыслей, даже если они глубоки, как пропасти! Берегись, как б…
— У нашего ребенка не все дома, Отто, — сказал он немного погодя.
— К шубке надо еще что-нибудь. Одна только норка — всё равно что автомобиль без мотора. Два или три вечерних платья…
— Хорошо, — нехотя согласился я. Внезапно я почувствовал усталость и пустоту.
— Ас меня не хватит, — сказал я. — Если ты не едешь, то поеду я. Поработаю с одиннадцати до двух около ночных ресторанов.
— Гопля, Роберт, — обрадовалась мне Роза.
Обе фары кадилляка были зажжены. Машина стояла так, что снопы света падали через окна прямо на цветущую сливу. Ее белизна казалась волшебной. И темнота вокруг нее шумела, словно прибой сумрачного мор…
Мы взяли входные билеты. Отказавшись от брошюр, не опустив ни одного пфеннига в копилки и не регистрируя свою партийную принадлежность, мы вошли в зал. Он был переполнен и хорошо освещен, чтобы можно…
— Спокойствие и выдержка в грудных ситуациях — вот что украшает солдата. — Он подошел к шкафу и достал коньяк.
С первого же такта все умолкли. Альфонс мог стать опасным, если кто-нибудь не выказывал благоговения перед его хорами. Он стоял у стойки, упираясь в нее своими волосатыми руками. Музыка преображала е…
— Великолепное приданое, — сказала Роза. — Всё полностью, вплоть до последнего кружевного покрывальца.
— Да, — сказал булочник, — для порядка. Фердинанд молча написал расписку и тут же получил чек. Я стоял у окна и разглядывал комнату. В сумеречном полусвете мерцали лица на невостребованных и неоплаче…
— Противная лакричная водичка, — сказал я и поставил пустую рюмку на стойку. Фред тоже считал, что надо выпить чего-нибудь покрепче, — вишневку, например. Мне хотелось рому. Чтобы не спорить, мы выпи…
— Автомобили покупают не для того, чтобы вкладывать деньги, мой мальчик, — пренебрежительно объяснял Готтфрид. — Их покупают, чтобы тратить деньги, и с этою уже начинается романтика, во всяком случае…
— Послушайте, — сказал я, — здесь вам не театр. Немедленно исчезайте!
— Боже упаси! Пока что мое место в авторемонтной мастерской и в пансионе фрау Залевски.
Я сел у окна. Кладбище было залито лунной синевой. Пестрые сплетения световых реклам взбирались на вершины деревьев, и из мглы возникали, мерцая, каменные надгробья. Они были безмолвны и вовсе не стр…
— Этого ты не понимаешь, Робби. Страшно, когда нечего ждать.
— Переживете, — сказал я. — Однажды я видел несколько сот англичан, отравленных газом. И пережил это…
— Я не хочу никаких детей и никакой жены, кроме тебя. Ты мой ребенок и моя жена.
— Тысяча четыреста десять, — нерешительно проговорил я, боясь попасть впросак, — Тысяча четыреста девяносто! — Гвидо торжествующе и насмешливо посмотрел на меня. Он был уверен, что здорово насолил мн…
— А кем оказалась старая ведьма на верхней полке?
— Я там ждала, думала, пройдешь мимо. Ведь ты в это время обычно идешь домой.
— Еще неприличнее заставлять умирать от жажды подаривших, — возразил Ленц и откупорил бутылку. Аромат растекся по всей мастерской.
— Вы, кажется, что-то сказали? — спросил, наконец, Отто с сомнением. Его тон указывал на возможность быть повежливей.
— Чему — танцам? В один вечер, детка. И в этом все твое горе?
Недалеко от Николайштрассе я опять остановил машину. Над нами сверкали красные огни кинорекламы. Асфальт мостовой переливался матовыми отблесками, как выцветшая пурпурная ткань. Около тротуара блесте…
— Я уже пробовал. В справочном бюро такой фамилии не знают.
— А я, Пат… у меня, конечно, есть недостатки, и я всего лишь шофёр такси, но…
Через неделю я поехал обратно и прямо с вокзала отправился в мастерскую. Был вечер. Всё еще лил дождь, и мне казалось, что со времени нашего отъезда прошел целый год. В конторе я застал Кестера и Лен…
— Хорошо, так мы ее и сделаем. А ожерелье нам ни к чему. Все жемчужины похожи одна на другую. Булочник облегченно вздохнул.
— Через пятнадцать минут буду у парадного, — сказал я и торопливо повесил трубку. Я боялся, что она устала и не захочет ни о чем говорить. А мне надо было ее увидеть.
Я вошел в сад. Он тонул в сероватом свете. Розы еще цвели, с кустов стекали капли дождя. Мой дождевик был довольно просторен, и я мог удобно прятать под ним срезанные ветки. Несмотря на воскресный де…
— Хассе, — сказал я, — примите снотворное, ложитесь в постель и прежде всего выспитесь. Вы слишком возбуждены.
— Героизм, мой мальчик, нужен для тяжелых времен, — поучительно заметил Ленц. — Но мы живем в эпоху отчаяния. Тут приличествует только чувство юмора.
— Филомена — классная кобыла, — бормотал Густав. — Особенно на полном карьере. — Он вспотел от волнения. — Где следующие скачки? — спросил он.
— Продано семьдесят литров бензина, — доложил Юпп.
— Ну так пойди и повесься, чертова метелка! — прошипел я и ушел, не оборачиваясь.
Я побрел домой. Но, сидя в своей комнате, по-прежнему не знал, чем же заняться. Нерешительно походил взад и вперед. Теперь я уже не понимал, почему меня, собственно, потянуло домой. Наконец вышел в к…
— Ты не должен бояться… — сказала она шепотом. Я не сразу понял, что она имеет в виду и почему так важно, чтобы именно я не боялся. Я видел только, что она взволнована. В ее глазах была мука и какая-…
— Ладно, уж коль скоро мы все снова встретились.
— Ты так хорошо смеешься, — восхищенно сказал он, — люблю, когда хорошо смеются. А я слишком легко поддаюсь грусти, это мой недостаток.
Я знал, как нужно себя держать. Ни слова о делах, ни одного скользкого намека; нужно забыть необычайные способности Розы, благодаря которым она заслужила кличку „Железной кобылы“, забыть беседы о люб…
— Правда? — спросил я изумленно. — Вам понравилось там? — Да, — ответила она смеясь. — И даже очень…
— Ты гораздо прочнее, чем тебе кажется. Ты вообще не знаешь, какой ты. Я редко встречала людей, которые бы так сильно заблуждались относительно себя, как ты.
Свет. Невыносимо яркий свет. Люди. Врач. Я медленно разжимаю пальцы. И ее рука падает. Кровь. Искаженное удушьем лицо. Страдальчески застывшие глаза. Коричневые шелковистые волосы.
Я съездил на вокзал за чемоданом и привез его домой. Я постарался проникнуть в квартиру без всякого шума — не хотелось ни с кем разговаривать. Мне удалось пробраться к себе, не попавшись на глаза фра…
— Ведь я должна дать показания, — проговорила она, заикаясь.
— Вы погубите животное, если будете его поить, — сказал я. — Ну и пусть, — пробормотал он. — Годом больше па цепи… годом меньше… не всё ли равно… один черт… сударь…
— И я так думаю, — сказал я и вдруг почувствовал прилив бодрости. — Так как же, поговорим?
— Нет, — сказал я, продолжая смотреть на скатерть.
— Знаю, Робби. Но от этого мне не легче. Для меня учёба была всем. А теперь я понял, что нет смысла. Что ни в чем нет смысла. Зачем же, собственно, жить?
Фердинанд обошел с булочником всю экспозицию и спросил, какая манера исполнения ему больше по душе. Булочник в свою очередь спросил, зависят ли цены от размера портрета. Фердинанд объяснил, что дело …
— Я помешан на сирени, — сказал последний романтик. — Для меня сирень — воплощение тоски по родине. Весной тысяча девятьсот двадцать четвертого года я, как шальной, снялся с места и приехал из Рио-де…
— Зайдемте ко мне, — предложил я и отворил дверь своей комнаты.
В трактире было пусто. Над пивной стойкой горела маленькая лампочка. Девушка снова уселась и заснула. Я думал об Отто и Готтфриде и смотрел из окна на улицу, освещенную полной луной, медленно поднима…
— Всё вам скажи! — ответил Жаффе. — Всегда и всё. Я не могу сказать теперь больше. Мало ли что может быть. Посмотрим, как она будет себя чувствовать наверху. Но я твердо надеюсь, что весной она сможе…
Мы пришли во второй двор, где был вход в пивную. Все окна были освещены. Вдруг оттуда послышался шум, и через темный боковой вход во двор, как по сигналу, вбежало несколько молодых людей в непромокае…
— Вот как, волнующая книга… — сказал я. — Это хорошо. Я хотел тебе сказать, что сегодня приду домой чуть попозже. Ты уже прочитала свою книгу?
— Ничего, ничего, так всегда бывает вначале. Она должна оставаться в постели и постепенно привыкнуть к обстановке.
Я не чувствовал никакого запаха. Но я сразу понял, в чем дело.
Русский опять танцевал с испанкой. Оба молчали. Его крупное смуглое лицо таило большую нежность. Скрипач попытался было пригласить испанку. Она только покачала головой и ушла на площадку с русским.
Мы купили гроб и место для могилы на общинном кладбище. Похороны Готтфрида состоялись в ясный солнечный день. Мы сами укрепили крышку и снесли гроб вниз по лестнице. Провожающих было немного. Фердина…
Лысоголовый увязался за мной. Мы выпили с барменом по рюмке водки. Бармены всегда знают, как утешить. Во всех странах с ними можно объясняться без слов. И этот бармен был хорош. Но лысоголовый не уме…
— Ничего, — сказал я. — Тогда ставьте! Ставьте! Но только сегодня, — добавил он шепотом, — и больше никогда. Послушайте меня! Ставьте! Неважно, на кого — на Короля Лира, на Серебряную Моль, может быт…
Мое сердце замерло и тут же бешено заколотилось. — Где же он? Мне нужно переговорить с ним немедленно.
— Совсем не грустно. Вполне естественно. Хорошая машина иной раз приятней, чем двадцать цветущих лугов.
Маленький черный паровоз, затерявшийся в бескрайнем дрожащем мареве, пыхтя подошел к вокзалу. Мы сели в вагон. Было почти пусто. Вскоре поезд тронулся. Густой дым от паровоза неподвижно повис в возду…
Его голос потонул в общем шуме. Он вообще не котировался всерьез как мужчина. Я сел за пианино и начал играть. Все запели: v Мне песня старая одна
— Будет дан общий старт. Сам увижу. Кроме того, Юпп будет следить за этим.
— Конечно. Но насчет лени еще далеко не всё ясно. Она — начало всякого счастья и конец всяческой философии. Полежим еще немного рядом Человек слишком мало лежит. Он вечно стоит или сидит Это вредно д…
— Вот как? А какое платье было на мне вчера вечером?
— Хорошо, — сказал он приветливо и повернулся к выходу.
— Господи! Так это была ваша машина? Какой же я осёл, безумный осёл! Так влипнуть! Взяли на пушку! Бедный Гвидо! Чтобы с тобой случилось такое! Попался на простенькую удочку! Ладно, забудем! Самые пр…
— Не стоит, — сказал я, — будут тяжелые повреждения. Жаль, что на мне такие легкие туфли. Самое лучшее — бить ногами.
— Дорогой ты мой старик, — сказал Валентин.
Готтфрид явился после обеда. Еще издалека я увидел его соломенную шевелюру, выделявшуюся над изгородями. И только когда он свернул к вилле фройляйн Мюллер, я заметил, что он был не один, — рядом с ни…
— Самый удобный поезд отправляется завтра в полдень, — сказал он. — Лучше сесть в машину и подъехать возможно ближе к санаторию. А там пересядем на ближайший поезд. Так мы наверняка сэкономим несколь…
— Не богохульствуй, Робби. В данный момент это самый прекрасный автомобиль из всех, какие я знаю.
— Постараться? Эх вы, невинный херувимчик! Мне нужно только ждать.
Мы ожидали Отто. Ему надо было переговорить с членами судейской коллегии.
— Вы очаровательная девочка, — сказал я (мне очень хотелось быть хорошим).
— Поднимаются и опускаются с поразительной легкостью. Можно закрепить на любом уровне. Он даже не пошевелился.
Смокинг был узковат, но в общем подошел. Антонио, удовлетворенно посвистывая, вытащил весь костюм.
— Валяй, Фердинанд, высказывайся, — сказал Ленц. — Высказаться — значит облегчить душу.
— Робби, — сказала она, — я всё-таки довольно наивна. Только от Фриды я узнала, что свежие розы в воскресенье, да еще в этакую рань, несомненно пахнут воровством. Вдобавок она мне сказала, что этот с…
— А может быть, оно и лучше, что у нас нет ребенка, милый. Пусть у тебя ничего от меня не останется. Ты должен меня забыть. Когда же будешь вспоминать, то вспоминай только о том, что нам было хорошо …
Кучер щелкнул языком, и мы тронулись. За деревней дорога спиралью поднималась вверх. Санаторий находился на возвышенности над деревней. Это было длинное белое здание с высокими окнами, выходившими на…
Однажды на аукционе Кестер купил по дешевке старую колымагу с высоким кузовом. Присутствовавшие специалисты не колеблясь заявили, что это занятный экспонат для музея истории транспорта. Больвис — вла…
— Откровенно говоря, — сказал я, — не знаю ничего лучшего. И потом мне кажется, что кадилляк кое к чему обязывает.
Я остался на месте. Качающиеся головы, лысина, брошь, соседняя комната — всё куда-то ушло, откатилось, как блестящий резиновый мяч. Я осмотрелся. Здесь я больше ничего не мог сделать. Надо было тольк…
— За четыреста марок вы можете иметь максимум головку в профиль. Но никак не портрет анфас. Он требует вдвое больше труда. Булочник заметил, что головка в профиль устроила бы его. Фердинанд обратил е…
— Маленький мерседес, — заметил я, не оборачиваясь. — Четырехцилиндровый.
Я сел за пианино и сыграл несколько модных танцев. Я играл и думал, что денег на санаторий у Пат хватит только до конца января и что мне нужно зарабатывать больше, чем до сих пор. Пальцы механически …
Было восемь часов вечера. На улице загудел клаксон.
— Так я тебе и поверила, Робби. — Она улыбнулась. — Оно тебе нравится? — Мне просто страшно! В нем ты совершенно новая женщина.
— Тоже развлечение, — сказал Альфонс и встал. Он извлек осколок из моей руки.
В этом я усмотрел какой-то шанс для себя.
Она постояла с минуту. Потом кивнула головой.
За полчаса я упаковал несколько вещей, которые хотел взять с собой. Потом я зашел к фрау Залевски и сообщил ей о нашем отъезде. Я договорился, что с первого ноября или даже раньше она может сдать ком…
Матушка Залевски смутилась в первый раз с тех пор, как я ее знал.
Он кивнул. Аукционист ударил молотком — машина стала нашей. Кестер тут же уплатил деньги.
Мы поехали в «Каскад». Это был весьма элегантный дансинг с отличным оркестром.
Уходя, я столкнулся с Орловым. Под его распахнутым пальто был виден смокинг. Он шел в отель, где служил наемным танцором. Я спросил Орлова, не слыхал ли он что-нибудь о фрау Хассе.
— Нет, я сижу на столе у фрау Залевски. Как ты поживаешь?
— Известно ли вам, что это городской парк? — гневно спросил он.
— Мы поспели как раз вовремя, — сказал Кестер.
— Пат, — сказал я, — а ведь ты еще не знаешь, что у нас куча денег. Кестер прислал.
— Поедем, — сказал я. Мне хотелось уйти из бара. На свежем воздухе всё должно было стать проще.
Девушка принесла два «порто-ронко» и розоватый напиток. — Это для меня, — сказала Пат и пододвинула нам рюмки. — Салют!
— Но не тогда, когда речь идет о деньгах, — возразил я.
— Он хочет, — вмешался я, — мы обо всем переговорили…
— Вы не можете заплатить за меня? Я рассчитаюсь с вами у кассы.
"Ага, — подумал я, — его новая мадам, видимо, не делает всего этого".
— Оставь дверь открытой на ночь, — сказала она, засыпая. — Тогда кажется, что спишь в саду…
Я привез цветы домой, потом пригнал машину в мастерскую и пошел обратно. Из кухни доносился аромат только что заваренного кофе и слышалась возня Фриды. Как ни странно, но от запаха кофе я повеселел. …
— Биндинг мог бы давным-давно обучить вас, — сказал я.
— А зачем нужны кружевные покрывальца? — спросил я.
— Я и сам догадался, что у вас нет с собой смокинга, — сказал он. — Примерьте-ка эту курточку.
Скрипач сломал сигарету и раскрошил ее длинными костлявыми пальцами. Внезапно мне стало жаль его. Я предложил ему сигарету. Он отказался.
— Ах, дорогой мой, почему мы не богаты? Уж мы бы сумели отлично воспользоваться деньгами! Как много есть богатых людей, которые не знают ничего лучшего, чем вечно торчать в своих конторах и банках.
— Тридцать четыре года, — ответил Барзиг. — И беременна на четвертом месяце. Застрахована на двадцать тысяч марок.
— Ясно, — подтвердила Роза. — Лилли тоже могла бы порассказать кое-что на этот счет.
— Нам лучше исчезнуть, — сказал я Кестеру, — а то он подумает, что мы его проверяем.
Начал я с того, что медленно и обстоятельно стал описывать кадилляк, как мать своего ребенка, и пытался при этом выяснить, разбирается ли мой слушатель в машинах. Если он знаток, то нужно подробнее р…
Пат встала и обняла фрау Залевски за плечи. Я обмер от удивления.
— Вы слишком легко одеты, — сказал я. — По вечерам еще холодно.
— Тогда ей стало лучше. Теперь я очень внимательно осмотрел ее. Этой зимой она обязательно должна снова поехать туда. Она не может оставаться здесь, в городе.
Я подождал, пока он бросил огрызок в бумажную корзину.
— Нет, опрокидывать чашки нельзя. Честь автомобилиста не позволит тебе это сделать. Ты должен быть ловким. — Она взяла чайник. — Ты хочешь чаю или кофе?
Я открыл дверь, и горничная наконец вышла. Я вернулся к постели. Моя растерянность прошла. Я даже был благодарен горничной. Она помогла мне преодолеть первую минуту. Было всё-таки ужасно видеть Пат в…
— Верно, — сказал я, — но это надо уметь.
— Романтики — всего лишь свита. Они могут следовать, но не сопровождать, — невозмутимо возразил Грау.
— Добрый вечер, — сказал я. — Так поздно, а вы всё переезжаете?
После обеда пришел булочник, чтобы забрать свой форд. У него был унылый, грустный вид. Я стоял один во дворе.
— Послушай, а ты случайно не знаешь, где бы ее раздобыть? Ведь в ваша дни за пса дорого не возьмут.
Потеплело, и несколько дней подряд шел дождь. Потом прояснилось, солнце начало припекать. В пятницу утром, придя в мастерскую, я увидел во дворе Матильду Штосс. Она стояла, зажав метлу под мышкой, с …
— Готтфрид! — вскричал Альфонс. — Ты? Лично? Какой день! Дай прижать тебя к груди!
— Вот еще… — сказал я, зная, что она права. — Пойдем…
— При переключении на вторую скорость повизгивают шестеренки, — сказал мужчина, — но это не дефект, так было всегда, даже когда она была новой. — Он словно говорил о ребенке. — Она у нас уже три года…
— Совсем безветренно, — сказал Антонио. — Значит, будет много снега.
— Сейчас ты получишь удовольствие, — сказал я Пат. Они бросились друг другу в объятия. Альфонс хлопал Ленца по спине так, что звенело, как в кузне.
Что же касается кобылы Джипси II, то я старался не напоминать о ней бывшему ефрейтору санитарной службы. Видимо, она и без того не выходила у него из головы.
— Да, но при этом можно показаться чертовски смешным.
— Чудесно здесь наверху. Просто великолепно. Этот вид, этот воздух, это питание. Тебе здесь действительно хорошо.
— Менее странный, чем вам кажется, — с горечью ответила Эрна. — На этот счет мне кое-что известно. Я вспомнил о связи Эрны с ее шефом.
— Съешьте его сами, Альфонс, а то вам ничего не достанется.
— Мне кажется, она бы еще с удовольствием осталась здесь, — сказал я. — Странно… ни с того ни с сего…
Я знал, что это вряд ли будет возможно: в конце февраля надо было снова платить за санаторий. Но я сказал это, чтобы подбодрить ее. Потом я мог бы без особого труда оттягивать свой приезд до того вре…
— Неправда, — возразил я. — Умеете, но не догадываетесь об этом.
— Еще бы! — ответил Антонио. — Он здесь с позавчерашнего дня и каждое возражение жены опровергает своим "тебе здесь чудесно живется". Он не хочет ничего видеть; понимаете, ничего. Ни ее страха, ни ее…
— Я захватил пару одеял, — сказал Кестер. — Будет холодно. Укутайся как следует.
— Мы не приспособлены для оказания такой помощи. К тому же, здесь нет врача…
— Лилли? — Я только теперь заметил, что она сидит рядом с Розой. — Ты что здесь делаешь? Ведь ты замужем и должна сидеть дома в своем магазине водопроводной арматуры.
Аукционист вошел в раж. Он пританцовывал с молотком в руке, как капельмейстер. Это уже были суммы, а не какие-нибудь две, две с половиной марки, за которые шли прочие предметы.
Я крепко сжал губы. Никогда еще она не говорила со мной так. Она всегда была застенчива, и ее привязанность проявлялась скорее в жестах или взглядах, чем в словах.
— Взять свои вещи. Рассчитаться. В конце концов кое-что здесь принадлежит и мне.
Мы назвали машину «Карл». «Карл» — призрак шоссе.
Всё общество вернулось в потемневший „Интернациональ“, как стая куриц в курятник. Но прежнее настроение уже не возвращалось.
— Ты говорил с главным врачом? — спросил Кестер.
Готтфрид кивнул, и Юпп опрометью побежал к дому.
— Останьтесь здесь на ночь, сестра, — сказал Жаффе.
— Да, Отто. Не от хорошей жизни люди принесли сюда табуретки и шкафы.
Я кивнул ему в ответ и тоже поднял бокал. Он обязательно должен был пить с кем-нибудь. Мне случалось по вечерам замечать, как он выпивал где-нибудь в сельском трактире, обращаясь к луне или к кусту с…
— Я рассказал, как погибла жена булочника, и даже приукрасил немного эту историю, погубив вместе с матерью еще и ребенка.
Он поднял бледное лицо с шелковистыми темными усиками.
— Эту комнату мне уже всё равно не сдать.
Уже стемнело, когда я проводил Патрицию Хольман домой. Медленно шел я обратно. Внезапно я почувствовал себя одиноким и опустошенным. С неба просеивался мелкий дождик. Я остановился перед витриной. То…
— Да, — сказал я. — Это приведет к тому, что она умрет, но не в одиночестве. А что это значит, я тоже знаю.
Я кивнул и расплатился. Потом я медленно пошел домой.
— Странно, — сказал я. — А я думал, что уже больше.
Мы вышли. Ветер ударил нам в лицо. После душного угара кафе он показался нам ледяным.
— Рио… — сказал я. — Рио-де-Жанейро — порт как сказка. Семью дугами вписывается море в бухту, и белый сверкающий город поднимается над нею…
В задней комнате клубился сигарный дым. Разносили коньяк. Я всё еще сидел около стойки. Появились девицы. Они сгрудились недалеко от меня и начали деловито шушукаться. — Что у вас там? — спросил я.
— Их было несколько, — ответил я и сел рядом с ним.
Я посмотрел на него. Он был неподвижен. В его глазах мерцали отблески белого света, заливавшего наш двор. Мотор всё еще работал, тихо урча: казалось, что земля под нами вздрагивает.
— Но это только к ядам относится, — возразил я. — Только к водке и к табаку.
— Любимый, — сказала она очень тихо и нежно. — Я просто больше не могла!
Днем я пошел к Блюменталю. По пути я сравнивал себя с молодым козленком, которому надо навестить старого волка. Солнце жгло асфальт, и с каждым шагом мне всё меньше хотелось, чтобы Блюменталь зажарил…
— Зачем вы купили себе попугая, мамаша? — спросил я, когда мы привезли ее.
— Черт возьми, нет мелочи! Швейцар, вы не можете разменять? Марка семьдесят по счетчику? Уплатите, пожалуйста.
— Она не видит, — сказал я, — платочек слишком мал и тонок. Вот, возьми мой.
— Убирайтесь, а то всё начнется сначала, — сказал ему Кестер.
— К сожалению, это стало редкостью, — продолжал он озабоченно. — А мужчин, молящихся у крестного пути, вообще почти никогда не видно. Вот почему я так обрадовался и заговорил с вами. У вас, конечно, …
— Сыграй нам что-нибудь на прощанье, — сказала Роза. — Для бодрости.
Фердинанд Грау встретил нас в сюртуке. У него был вполне почтенный и даже торжественный вид. Этого требовала профессия. Он знал, что многим людям, носящим траур, уважение к их горю важнее, чем само г…
Буш жрал с ожесточением, низко пригнувшись к тарелке. Поттер сражался с открытым забралом и сидел выпрямившись. Перед каждым глотком он злорадно желал Бушу здоровья, на что последний отвечал ему взгл…
— Кажется, вывихнул. — Я рассказал историю с Густавом.
На следующее утро Пат была веселой и озорной. Она всё возилась со своими платьями.
— Тогда мало надежды, что мы поймаем этих ребят.
— Вы должны были бы установить здесь звуконепроницаемую телефонную будку, — сказал я фрау Залевски. Но она за словом в карман не полезла.
— Вот замечательно! Вот и чудесно. А холод нагоняет тоску.
Она дышала громко, и я слышал неравномерный шум ее дыхания.
— Вечером загляну к вам еще раз, — сказал я и с чувством облегчения ушел.
— Слишком поздно! Теперь дело дошло уже до того, что покой стал бы невыносим. А поэтому пошли! Опять окунемся в грохот,
Дверь в соседнюю комнату была распахнута. Слышались рыдания жены. Я пошел по коридору. Следующая дверь была приоткрыта. Там подслушивали. Оттуда струился густой запах косметики. Это была комната Эрны…
— Нет, не патефон. Его слабость — хоровое пение! Никаких танцев, никакой классической музыки — только хоры: мужские, смешанные. Видите, сколько пластинок? Всё сплошные хоры. Смотрите, вот он опять ид…
— Иисусе Христе, — заикаясь пробормотала Матильда и уставилась на меня покрасневшими глазами. — Так рано я вас не ждала.
Я налил ей доверху еще большую рюмку. Потом она простилась.
Я вздрогнул и стал прислушиваться. В чем дело? Уж не попали ли мы на луну? Ведь это был настоящий хор, — двухголосный женский хор…
— Несомненно, — сразу откликнулся Ленц. — Достаточно взглянуть на его лицо. Он никого еще не видел, и уже недоверчив. В атаку, марш! Я остаюсь в резерве. Приду на выручку, если сам не справишься. Пом…
— Молчи, Готтфрид, — Грау отмел его в сторону одним движением своей могучей лапищи. — О тебе здесь нет речи, обозный романтик. О тебе жалеть не придется.
— Никакого пожара, — ответил я. — Просто хочу уплатить за квартиру.
— Нет. Да и знать не хочу. Когда есть цель, жизнь становится мещанской, ограниченной.
— Давайте сделаем пробную поездку, господин Блюменталь, — предложил я наконец, уже основательно измочаленный.
— Не в этом дело, — заметил я, стараясь предупредить возможное недоверие. — У моей жены очень легкий сон. Я же, к сожалению, довольно громко храплю.
— Всего доброго на новом месте, — сказал я.
— Довольно много. Около тысячи двухсот марок. Она подняла голову. В ее глазах вдруг появилось выражение безумия.
— Нужно, чтобы умирали только одинокие. Или когда ненавидят друг друга. Но не тогда, когда любят.
Внизу все стихло. Полиция убралась восвояси, и двор опустел. Мы подождали еще немного и спустились по лестнице. За какой-то дверью тихо и жалобно плакал ребенок.
— Да, — сказал Кестер в ответ на вопросительный взгляд врача.
Когда она ушла, из гостиной вышла фрау Залевски.
— Что бы вы хотели выпить? — спросил меня русский. Его глубокий, густой голос звучал очень тепло.
— Принципы нужно нарушать, а то какое же от них удовольствие, — заявил Готтфрид и налил ему. — Выпьем за грядущее процветание „Павлиньего глаза“ и „Жемчужницы!“
— Чудесная погода, — сказал я наконец, чтобы прервать молчание.
— Уложи чемодан, — сказал он. — Я поеду за своим домой. Через полчаса вернусь.
— Тебе известно, что ты изменился, Робби?
Маленькая вилла стояла на отлете. Я лихо подкатил свой ситроэн к калитке и дал сигнал. В окне на мгновение показалось широкое бледное лицо и тут же исчезло, — Надеюсь, это не фройляйн Мюллер, — сказа…
— При чем тут мужество? Не очень-то я мужественна. Знаешь, как мне иногда бывало страшно? Как человеку, который сидит в театре на чужом месте и всё-таки не уходит с него.
Я уехал. На Николайштрассе вспомнил о собаке. Развернулся и поехал за ней.
— Отлично сделано, Отто, — сказал Ленц Кестеру. — Этому парню мы испортили к ужину аппетит.
Я дал ей огня. Теплое и близкое пламя спички осветило на мгновение ее лицо и мои руки, и мне вдруг пришла в голову безумная мысль, будто мы давно уже принадлежим друг другу.
Я немного разволновался. В спешке я неправильно поставил большой палец и при ударе вывихнул его. Если бы Густав быстро пришел в себя, он смог бы сделать со мной что угодно. Я сказал об этом молодому …
— Может быть, ты хочешь угодить в больницу, жалкий бестактный ублюдок? — спросил я его в свою очередь.
Я не мог вынести ее взгляд. Он возникал где-то далеко и пронизывал меня, устремленный в неведомое.
— Не знаю, — сказал он всё так же тихо. — Я только думаю, что стоило бы ее поискать.
Нам уже не раз приходилось драться в подобных случаях. Мужчина вышел. Он был рослый, грузный, в широком коричневом реглане из верблюжьей шерсти. Неприязненно покосившись на «Карла», он снял большие ж…
— Будем вести по очереди, ладно? — спросил я.
— Это так. Впрочем, говорят, что труднее всего прожить первые семьдесят лет. А там дело пойдет проще.
— Отто, — сказал я. — Надо бросить это дело.
— А вот заговорил, — сказал я резче, чем хотел. Внезапно я почувствовал, что теперь должно решиться многое более важное, чем комната. — Заговорил потому, что в последние недели понял, как чудесно быт…
Женщина не отвечала. Лицо мужчины покрылось капельками пота.
Второй чиновник принялся за протокол. Кестер давал ему необходимые показания.
— Да, такой ром слишком хорош для нашего мрачного сарая! — решил Ленц. — Знаете что? Поедем за город, поужинаем где-нибудь и прихватим бутылку с собой. Там, на лоне природы, мы ее и выдуем.
Собачка тепло прижималась ко мне. Я пошел. Мягко перебирая лапками, гибкая и подвижная, она побежала рядом со мной к машине.
— Будь здоров, Готтфрид! Ты — блоха, резво скачущая по шуршащей гальке времени. И о чем только думала призрачная сила, движущая нами, когда создавала тебя?
— Тогда до свидания! — ответил я и обратился к его подруге: — Весьма сожалею, сударыня, но совершать убыточные сделки я не могу. Мы ничего не зарабатываем на кадилляке и не можем поэтому принять в сч…
— Те, которые пусты, лучше. А здесь просто чертово заведение, в нем начинаешь чувствовать себя неполноценным человеком. Уж лучше какой-нибудь бар.
Кестер наклонился над радиатором «Карла» и поднял одеяло.
— Дирекция, — ответила дама, разглаживая складки своего платья.
— Конечно, узнаю, — сказал я. — Значит, здесь ты снимал свой урожай, старый церковный ворюга!
— Не представляю себе совершенно, что будет. У меня осталось только несколько сот марок. И я ничему не учился, только уменью тратить деньги. Видимо, мой профессор всё-таки окажется прав, хотя и в нес…
— Робби, ты продал машину безупречно, — сказал Кестер. — Слава богу, что мы избавились от этой колымаги. Выручка нам очень пригодится.
— Да, я охотно посмотрел бы, — Биндинг говорил уже примирительное. — У нее, видно, чертовская скорость. Этак, за здорово живешь, оторвалась от меня.
Солнце медленно опускалось. Долина оживилась; тени, которые до сих пор неподвижно прижимались к складкам местности, начали безмолвно выскальзывать оттуда и забираться всё выше, словно огромные синие …
— Хорошо! — сказал я. — А аппетит у тебя соответствующий! К Альфонсу надо приходить очень голодными.
— Не принимай всё это слишком близко к сердцу, — ухмылялся Ленц. — Родиться глупым не стыдно; стыдно только умирать глупцом.
— Да, видит бог. Иногда так быстро, что и не уследить.
— Но, по-моему, сейчас там битком набито.
— О чем же ты думаешь? — спросил я, целуя се волосы.
— Это так, — сказал Фердинанд. — Только несчастный знает, что такое счастье. Счастливец ощущает радость жизни не более, чем манекен: он только демонстрирует эту радость, но она ему не дана. Свет не с…
Для себя я не взял спального места. Мне ничего не стоило просидеть ночь в углу купе. Кроме того, это было дешевле.
Он ушел. На его груди болтался маленький фонарик. Казалось, он идет по забою шахты.
Я открыл дверь, и она соскользнула на пол, не отпуская меня.
— Что ты, милый! Откуда у меня деньги, чтобы разъезжать на такси? — ответила она.
— На этот раз заказывал трактирщик, — сказал он. — Трактирщик, у которого померла тетка, торговавшая уксусом и жирами. — Его передернуло. — Жутко!
— Ты можешь делать всё, что хочешь, — сказал я. — Ты никогда не будешь некрасивой. Для меня ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.
— Ты уходишь? — спросила она, как будто уже давно опасалась этого.
— Знаете что, — фыркнул он, — отправляйтесь в зоопарк. Задумчивым кенгуру нечего делать на улице.
— Значит, рено. А теперь слушай: вот идет настоящая машина! Лянчия! Она наверняка догонит и мерседес и рено, как волк пару ягнят. Ты только послушай, как работает мотор! Как орган!
Он начал объяснять мне подробности. Оба легких были поражены, правое меньше, левое сильнее. Потом он нажал кнопку звонка. Вошла сестра.
— Да, — сказал я, — останусь здесь. До тех пор, пока мы не сможем уехать вдвоем.
Это было деловое и ясное письмо. Я сложил его и вернул Хассе. Он смотрел на меня так, словно всё зависело от меня.