Все цитаты из книги «Три товарища»
Я ничего не ответил. Готтфрид смотрел на меня. Смотрел, не отрывая глаз.
Мы сдали багаж. Затем мы вернулись за Пат и снова поехали на вокзал. До отправления оставалось четверть часа. На пустой платформе стояло несколько бидонов с молоком.
Я привез цветы домой, потом пригнал машину в мастерскую и пошел обратно. Из кухни доносился аромат только что заваренного кофе и слышалась возня Фриды. Как ни странно, но от запаха кофе я повеселел. …
— Принеси салфетку и для меня, — сказал Альфонс.
— Дай-ка мне посмотреть журналы, Алоис, — сказал я.
— Менее странный, чем вам кажется, — с горечью ответила Эрна. — На этот счет мне кое-что известно. Я вспомнил о связи Эрны с ее шефом.
— Куда хотите, — ответила она с материнской улыбкой.
— Кажется, всё занято, — обрадованно сказал я, когда мы подошли к входу.
Я хотел ему что-то ответить, но он решительно выставил меня.
— Ясно, — подтвердила Роза. — Лилли тоже могла бы порассказать кое-что на этот счет.
— А сколько стоит эта комната? — спросил я.
— Да, слышу. Рено. У него радиатор как свиное рыло?
— Право же, отличный кофе, — шумел рядом пушечный снаряд. — У нас теперь такого вообще нет. Воистину, райский уголок!
— В бар. Или не стоит, Робби? — Она повернулась ко мне.
На вечер была назначена встреча у Готтфрида. Поужинав в небольшом трактире, я отправился к нему. По пути купил в одном из самых элегантных магазинов мужской одежды роскошный новый галстук для предсто…
— Известно ли вам, что это городской парк? — гневно спросил он.
Кто-то докладывал о способах борьбы против виноградной тли. Я продолжал вертеть ручку регулятора. Передавали рекламные сообщения. Потом был квартет.
— Пат, — сказал я, — а ведь ты еще не знаешь, что у нас куча денег. Кестер прислал.
Девушка принесла два «порто-ронко» и розоватый напиток. — Это для меня, — сказала Пат и пододвинула нам рюмки. — Салют!
Шумная группа лыжников прошла вплотную мимо нас. Среди них было несколько женщин с широкими белозубыми улыбками на здоровых загорелых лицах, густо смазанных кремом. Они кричали о том, что голодны, ка…
— Но не тогда, когда речь идет о деньгах, — возразил я.
— Он хочет, — вмешался я, — мы обо всем переговорили…
— Когда мне надо показаться врачу? — спросила Пат сестру.
После обеда пришел булочник, чтобы забрать свой форд. У него был унылый, грустный вид. Я стоял один во дворе.
— Это средние машины нельзя сбыть с рук, — заявил он. — Покупают дешевые и самые дорогие. Всегда есть люди, у которых водятся деньги. Либо такие, что хотят казаться богатыми.
— Вы принадлежите к какой-нибудь политической партии?
— Оставь дверь открытой на ночь, — сказала она, засыпая. — Тогда кажется, что спишь в саду…
— Тридцать первое июля семнадцатого года, Робби, — пробасил он.
Я посмотрел на него. Он был неподвижен. В его глазах мерцали отблески белого света, заливавшего наш двор. Мотор всё еще работал, тихо урча: казалось, что земля под нами вздрагивает.
— Откуда у вас, собственно, английское имя? — спросил Готтфрид Патрицию Хольман, сидевшую рядом с ним.
Я отнял одну руку от руля и обнял ее за плечи. Мы медленно ехали сквозь синие, мглистые сумерки, и, когда, наконец, увидели освещенные окна маленькой виллы, примостившейся, как темное животное, в пол…
— Рио… — сказал я. — Рио-де-Жанейро — порт как сказка. Семью дугами вписывается море в бухту, и белый сверкающий город поднимается над нею…
— Будь здорова, Лилли. Гляди не робей… Лилли ушла, нагруженная подарками. И, будь я проклят, лицо ее стало совсем иным. Словно сгладились те резкие черты, которые проступают у каждого, кто сталкивает…
— Они дают независимость, мой милый, а это еще больше. Но, если хочешь, я могу надеть другое платье.
— Биндинг мог бы давным-давно обучить вас, — сказал я.
— А зачем нужны кружевные покрывальца? — спросил я.
Скрипач сломал сигарету и раскрошил ее длинными костлявыми пальцами. Внезапно мне стало жаль его. Я предложил ему сигарету. Он отказался.
— Никакого пожара, — ответил я. — Просто хочу уплатить за квартиру.
— Ах, дорогой мой, почему мы не богаты? Уж мы бы сумели отлично воспользоваться деньгами! Как много есть богатых людей, которые не знают ничего лучшего, чем вечно торчать в своих конторах и банках.
— Тоже развлечение, — сказал Альфонс и встал. Он извлек осколок из моей руки.
— Глупости всё, — сказал я и покрепче ухватился за край стола.
Я уехал. На Николайштрассе вспомнил о собаке. Развернулся и поехал за ней.
— Ну что ж… пусть остается… — ответила она. — Да и карты были такие. Король приносит в дом сюрприз.
Пат встала и обняла фрау Залевски за плечи. Я обмер от удивления.
— Надо поменьше болтать обо всем этом, — сказал я.
Вошла Пат. Она была прекрасна и свежа. От утомления и следа не осталось.
— Нет, опрокидывать чашки нельзя. Честь автомобилиста не позволит тебе это сделать. Ты должен быть ловким. — Она взяла чайник. — Ты хочешь чаю или кофе?
Буш жрал с ожесточением, низко пригнувшись к тарелке. Поттер сражался с открытым забралом и сидел выпрямившись. Перед каждым глотком он злорадно желал Бушу здоровья, на что последний отвечал ему взгл…
— Ага, это вы, должно быть, нарвались на старую Рексрот? Ну, я сейчас позвоню.
Нам уже не раз приходилось драться в подобных случаях. Мужчина вышел. Он был рослый, грузный, в широком коричневом реглане из верблюжьей шерсти. Неприязненно покосившись на «Карла», он снял большие ж…
Я рассказал ему о деятельности Фердинанда Грау. Он сразу же насторожился и заметил, что это, вероятно, очень дорого. Я успокоил его, — если я пойду с ним, то с него возьмут дешевле. Он попробовал укл…
Булочник с трудом извлек свою черную жемчужину из машины и ушел с ней, чуть сгорбившись и явно расстроенный.
— Добрый вечер, — сказал я. — Так поздно, а вы всё переезжаете?
Мы пошли в мастерскую, где Готтфрид занялся моей рукой, вылив на нее немного масла.
— Отто, — сказал я. — Надо бросить это дело.
— Послушай, а ты случайно не знаешь, где бы ее раздобыть? Ведь в ваша дни за пса дорого не возьмут.
— Романтики — всего лишь свита. Они могут следовать, но не сопровождать, — невозмутимо возразил Грау.
— Будь здоров, Готтфрид! Ты — блоха, резво скачущая по шуршащей гальке времени. И о чем только думала призрачная сила, движущая нами, когда создавала тебя?
— Давайте сделаем пробную поездку, господин Блюменталь, — предложил я наконец, уже основательно измочаленный.
— У меня нет мужества, дорогой, — пробормотала она. — У меня только жалкий страх перед последним и самым большим страхом.
Кестер наклонился над радиатором «Карла» и поднял одеяло.
— Жаль, — сказал я с явным облегчением. — Мне очень хотелось их повидать.
— Это так, — сказал Фердинанд. — Только несчастный знает, что такое счастье. Счастливец ощущает радость жизни не более, чем манекен: он только демонстрирует эту радость, но она ему не дана. Свет не с…
— Пойдемте! — сказал Жаффе, направляясь к следующей комнате.
— Совсем безветренно, — сказал Антонио. — Значит, будет много снега.
— Ну, Пат — это другое дело. Это гораздо легче произносится. — Он достал стакан и бутылку. — За крепкую дружбу, Пат. Меня зовут Готтфрид. Я с удивлением посмотрел на него. Я всё еще не мог придумать,…
— Вы должны были бы установить здесь звуконепроницаемую телефонную будку, — сказал я фрау Залевски. Но она за словом в карман не полезла.
Я смолчал и удалился. Нельзя вступать в борьбу против возбужденных материнских чувств. На их стороне моралисты всего мира.
— Чудесно здесь наверху. Просто великолепно. Этот вид, этот воздух, это питание. Тебе здесь действительно хорошо.
— Я постараюсь приехать к тебе, Пат, — сказал я.
— Договорились, — согласился Фердинанд. — Скидка десять процентов и задаток триста марок на издержки — на краски и холст.
Мы вышли. Ветер ударил нам в лицо. После душного угара кафе он показался нам ледяным.
— Мне кажется, она бы еще с удовольствием осталась здесь, — сказал я. — Странно… ни с того ни с сего…
Я знал, что это вряд ли будет возможно: в конце февраля надо было снова платить за санаторий. Но я сказал это, чтобы подбодрить ее. Потом я мог бы без особого труда оттягивать свой приезд до того вре…
Мы сняли носилки, пронесли их сквозь ветер и метель в дом, и казалось, будто мы воюем во Фландрии и принесли убитого товарища с переднего края в тыл.
Я кивнул и расплатился. Потом я медленно пошел домой.
— Их было несколько, — ответил я и сел рядом с ним.
Потом я еще немного посидел дома. Моя конура вдруг совершенно перестала мне нравиться. Люстра была отвратительна, свет слишком ярок, кресла потерты, линолеум безнадежно скучен, умывальник, кровать, и…
— К сожалению, это стало редкостью, — продолжал он озабоченно. — А мужчин, молящихся у крестного пути, вообще почти никогда не видно. Вот почему я так обрадовался и заговорил с вами. У вас, конечно, …
— Черт возьми, нет мелочи! Швейцар, вы не можете разменять? Марка семьдесят по счетчику? Уплатите, пожалуйста.
Маленькая вилла стояла на отлете. Я лихо подкатил свой ситроэн к калитке и дал сигнал. В окне на мгновение показалось широкое бледное лицо и тут же исчезло, — Надеюсь, это не фройляйн Мюллер, — сказа…
— Конечно. Но насчет лени еще далеко не всё ясно. Она — начало всякого счастья и конец всяческой философии. Полежим еще немного рядом Человек слишком мало лежит. Он вечно стоит или сидит Это вредно д…
— Особенно первый тенор, — добавила Патриция Хольман.
— Взять свои вещи. Рассчитаться. В конце концов кое-что здесь принадлежит и мне.
— Кажется, вывихнул. — Я рассказал историю с Густавом.
Через некоторое время он заговорил, сбивчиво и путано; чувствовалось, что он окончательно потерял всякую опору. Потом он стал осыпать себя упреками. Он не сказал ни слова против своей жены и только п…
Всё общество вернулось в потемневший „Интернациональ“, как стая куриц в курятник. Но прежнее настроение уже не возвращалось.
Готтфрид кивнул, и Юпп опрометью побежал к дому.
— Да, Отто. Не от хорошей жизни люди принесли сюда табуретки и шкафы.
Я налил ей доверху еще большую рюмку. Потом она простилась.
— Нет, Отто, мы не сбудем его с рук, — сказал я. Но Кестер был уверен.
— Я рассказал, как погибла жена булочника, и даже приукрасил немного эту историю, погубив вместе с матерью еще и ребенка.
— Что? Вы так и сказали? Господи, хоть бы кто-нибудь научил вас разговаривать по телефону.
— Отлично сделано, Отто, — сказал Ленц Кестеру. — Этому парню мы испортили к ужину аппетит.
— Хорошо! — сказал я. — А аппетит у тебя соответствующий! К Альфонсу надо приходить очень голодными.
— Что ты мне сказала вчера об этом Бройере? То есть о его профессии?
— Я здесь, — откликнулся Юпп, подтаскивая буксирный трос.
Толстяк ненадолго задумался. Он стоял, раздуваясь.
Осторожно я опять натянул одеяло. Пат что-то про бормотала во сне, замолкла и, не просыпаясь, медленно обняла меня за шею.
— Почему вы так думаете? — Она быстро взглянула на меня. — Давайте попробуем.
— Я думаю, нам лучше не зажигать свет, правда? — спросил я.
Я долго не отпускал ее, ощущая теплоту ее кожи и легкий аромат волос. Я не отпускал ее, и не было на свете ничего, кроме нее, мрак отступил, она была здесь, она жила, она дышала, и ничто не было поте…
— Странно, — сказал я. — А я думал, что уже больше.
— Но это только к ядам относится, — возразил я. — Только к водке и к табаку.
— Но на душе у меня совсем не прекрасно, — ответила она, пытаясь изобразить улыбку.
Мы некоторое время помолчали. Несомненно, он считал нас автомеханиками, выехавшими в воскресных костюмах погулять на чужой машине.
— Она не видит, — сказал я, — платочек слишком мал и тонок. Вот, возьми мой.
Патриция Хольман жила в большом желтом доме, отделенном от улицы узкой полосой газона. Подъезд был освещен фонарем. Я остановил кадилляк. В колеблющемся свете фонаря машина поблескивала черным лаком …
— Четыре тысячи марок, — сказал я. — Опять четыре тысячи марок. Сегодня они словно висят в воздухе.
— Это так. Впрочем, говорят, что труднее всего прожить первые семьдесят лет. А там дело пойдет проще.
— А вот заговорил, — сказал я резче, чем хотел. Внезапно я почувствовал, что теперь должно решиться многое более важное, чем комната. — Заговорил потому, что в последние недели понял, как чудесно быт…
— Я так и думала, дорогой мой! Ты ведь вообще почти ничего обо мне не знаешь.
— Вот замечательно! Вот и чудесно. А холод нагоняет тоску.
На следующее утро Пат была веселой и озорной. Она всё возилась со своими платьями.
— Вам бы подошла другая фамилия. Тисс не звучит, — сказал я.
— Повесь над кроватью и вдохновляйся, — добавил Ленц.
— Иисусе Христе, — заикаясь пробормотала Матильда и уставилась на меня покрасневшими глазами. — Так рано я вас не ждала.
Она вынула из шкафа кимоно и пару парчовых туфелек, оставшихся от лучших дней; при этом она виновато улыбнулась. Ей хотелось нравиться мне. Вдруг я почувствовал ком в горле, мне стало грустно в этой …
— Не совсем, — ответила она, улыбаясь. — Иначе это не было бы любовью.
— Конечно, узнаю, — сказал я. — Значит, здесь ты снимал свой урожай, старый церковный ворюга!
— Нет. Да и знать не хочу. Когда есть цель, жизнь становится мещанской, ограниченной.
— Прости, пожалуйста, — проговорил я. — Экой я увалень. Вот упало — и вдребезги.
— Вот тебе, Готтфрид, — сказал Кестер, — вот она, современная романтика.
— Нужно, чтобы умирали только одинокие. Или когда ненавидят друг друга. Но не тогда, когда любят.
— Жаль, — сказал врач и снова наклонился к Пат.
— Вы думаете, что она… что может повториться такой припадок?
Я открыл дверь, и она соскользнула на пол, не отпуская меня.
— Я больше не плачу, — сказал я. — Можно мне войти туда?
Когда она ушла, из гостиной вышла фрау Залевски.
— Из носу опять капает, — сказал Густав. — Он красиво навесил тебе слева.
— Принципы нужно нарушать, а то какое же от них удовольствие, — заявил Готтфрид и налил ему. — Выпьем за грядущее процветание „Павлиньего глаза“ и „Жемчужницы!“
— Тебе известно, что ты изменился, Робби?
— Уложи чемодан, — сказал он. — Я поеду за своим домой. Через полчаса вернусь.
— Хорошо, — сказала Пат. — Как ветер. Как ветер, который куда-то уносит.
— Вот он стоит! — прошептала Фрида, снова протиснувшаяся вперед. Меня обдало горячим дыханием и запахом лука. — Вон там сзади, у окна.
— А вы не можете договориться на другой день?
— Двустороннее воспаление легких плюс плеврит. Вот уже неделю борется со смертью, как бык. Рецидив. Был почти здоров. Слишком рано вышел на работу. Жена и четверо детей. Безнадежно.
Я смотрел на слушателей. Здесь были люди всех профессий — бухгалтеры, мелкие ремесленники, чиновники, несколько рабочих и множество женщин. Они сидели в Душном зале, откинувшись назад или подавшись в…
— Да, это, пожалуй, лучше. — Я не мог себе представить, как просижу несколько часов в поезде в полной бездеятельности.
— Это всё равно! — недовольно заметил Жаффе. — Я помогаю людям независимо от километража. Поезжайте на вокзал. Поездом мы доберемся скорее.
— Может быть, ты хочешь угодить в больницу, жалкий бестактный ублюдок? — спросил я его в свою очередь.
Женщина заговорила. У нее был надломленный, как бы стеклянный, голос. Я заметил, что Пат смотрит в нашу сторону. Мне это было безразлично, но мне была безразлична и женщина, сидевшая рядом. Я словно …
— Посмотрите сюда! — Я показал им тридцать пять марок, лежавших у меня на ладони.
— Сейчас пойду, Артур. Но теперь какая же работа? Время ужина.
Хозяин кафе раздобыл четырехметровую ель, которую водрузили около стойки. Роза, признанный авторитет по части уюта и задушевной атмосферы, взялась украсить дерево. Ей помогали Марион и Кики, — в силу…
— Те, которые пусты, лучше. А здесь просто чертово заведение, в нем начинаешь чувствовать себя неполноценным человеком. Уж лучше какой-нибудь бар.
Я хотел ответить, что еще не знаю этого и что через несколько дней мне, видимо, придется уехать, так как у меня нет денег, чтобы оставаться в горах. Но я не мог. Я не мог сказать этого, когда она так…
— Мой бог, Роберт! — сказала Роза. — Вот редкий гость!
— Робби, ты продал машину безупречно, — сказал Кестер. — Слава богу, что мы избавились от этой колымаги. Выручка нам очень пригодится.
— Альфонс — владелец пивной, — сказал я. — Большой друг Ленца.
— Разумеется! Почему бы нет? Теперь? Ведь теперь уже всё равно.
— Тысяча сто, — проблеял он и, глядя на нас, усиленно заморгал обоими глазами. Будь у него глаз на заду, он моргал бы и им.
— Как трубочист. — Я смотрел на фрак. Он был выставлен в витрине, декорированной серым бархатом. Я внимательнее оглядел витрину. Именно в этом магазине я купил себе весной галстук, в тот день, когда …
Юпп, наш единственный служащий, пятнадцатилетний паренек, числился чем-то вроде ученика. Он обслуживал заправочную колонку, приносил нам завтрак и убирал по вечерам. Он был маленького роста, весь усы…
Солнце медленно опускалось. Долина оживилась; тени, которые до сих пор неподвижно прижимались к складкам местности, начали безмолвно выскальзывать оттуда и забираться всё выше, словно огромные синие …
— Не принимай всё это слишком близко к сердцу, — ухмылялся Ленц. — Родиться глупым не стыдно; стыдно только умирать глупцом.
— Но, по-моему, сейчас там битком набито.
— Да, видит бог. Иногда так быстро, что и не уследить.
Она кивнула. Мы пошли дальше, тесно прижавшись друг к другу. Усталые, потные лошади протопали мимо, волоча сани. Прошли утомленные загорелые лыжники в бело-красных свитерах — это была хоккейная коман…
— О чем же ты думаешь? — спросил я, целуя се волосы.
Мы продолжали идти. Несколько человек шли нам навстречу по другой стороне. Это были четыре молодых парня. Один из них был в новых кожаных крагах светло-желтого оттенка, остальные в сапогах военного о…
— Ты уходишь? — спросила она, как будто уже давно опасалась этого.
— Значит, рено. А теперь слушай: вот идет настоящая машина! Лянчия! Она наверняка догонит и мерседес и рено, как волк пару ягнят. Ты только послушай, как работает мотор! Как орган!
— Нет, ничего особенного. Сказал только, что принимает у себя до пяти, а потом поедет в больницу Святой Доротеи. Значит, именно туда тебе и надо позвонить.
— А мы думали, шестьдесят — семьдесят, не больше.
— Само собой разумеется, — сказал я, — и столько раз, сколько захотим.
— Да… спокойной ночи… спите спокойно… Я повесил трубку и сбросил с себя одеяло и пальто. Затем я встал на ноги и тут же замер. Прямо передо мной стоял, точно призрак, казначей в отставке, снимавший к…
Я пошел в контору. Было тепло, даже душно, но меня знобило, и телефонная трубка дрожала в моей руке.
— Нет. Сегодня она больше не должна вставать.
Растерявшись, я обнял ее за плечи. Ее волосы коснулись моего лица.
Мы вошли в тихий, несколько отдаленный от других зал, где были развешаны ковры. За высокими окнами раскинулся сад с огромным платаном. Вся листва была желтой, и поэтому неяркий свет в зале казался же…
— Алоис! — Роза радостно обратилась к кельнеру. — Он хочет еще пива!
— Слишком громко тикают, — прошептала она.
— Ну, братики, сколько вы заработали? — спросил я.
— Будем надеяться, что она скоро кончится.
— Ну, будь здоров, Джорджи. — Я вспомнил: родителей у него уж тоже нет.
Алоис полоскал стаканы. Хозяйская кошка сидела на пианино и мурлыкала. Я медленно выкурил сигарету. Здешний воздух нагонял сонливость. Своеобразный голос был вчера у этой девушки. Низкий, чуть резкий…
— Я к себе самому никогда серьезно не относился, Пат, — ответил я.
На ее лице лежал красноватый отсвет заходящего солнца. Взгляд был серьезным, спокойным и очень нежным. "О чем это мы говорим? — подумал я. И во рту у меня пересохло. — Ведь это же невероятно, что мы …
Мы расставили фигуры и начали. Фердинанд довольно легко выиграл. Не трогая королевы, действуя ладьей в слоном, он скоро объявил мне мат.
Юпп стоял посредине шоссе и махал рукой. Но и без него мы поняли, что случилось. У обочины мы увидели старый мерседес с высоким кузовом. Четверо мужчин собирались увезти разбитую машину.
Они ушли. Я подозвал кельнера и допил рюмку. Потом я праздно сидел за столиком и пересчитывал соленый миндаль. Рядом витала тень фрау Залевски.
Пат всё больше слабела. Она не могла уже вставать. По ночам у нее бывали частые приступы удушья. Тогда она серела от смертельного страха. Я сжимал ее влажные бессильные руки.
— За то, что ты нам всегда играл на пианино, — сказала Лина и покраснела.
— Как трогательно, — сказала Роза, вытирая глаза.
Кестер наполовину высунулся из машины. Его тело, словно стальная пружина, было готово рвануться вперед, а лицо дышало неумолимостью смерти.
С любопытством я последовал за ним. Мы вошли через маленькую дверь и очутились в крытой монастырской галерее. Длинные ряды арок, покоившихся на серых гранитных колоннах, окаймляли садик, образуя боль…
— Что мне теперь делать? — бормотала она. — Что мне теперь делать?
— Есть розетка, — сказала сестра. — Можно поставить аппарат.
Я обвел взглядом комнату. С неподвижных лиц на стенах смотрели глаза, давно истлевшие в могиле. Эти портреты остались невостребованными или неоплаченными родственниками. И всё это были люди, которые …
— Они возвращаются с почты. Отправили телеграмму Роту.
— Принесите бинт и вату! — попросил я. — Где рана? Она посмотрела на меня, ее губы дрожали.
— Феликс Жаффе, — сказал врач. — Узнайте номер телефона.
— Не болтай чушь, детка! Пойдем! Я буду великодушен и покажу тебе кое-что.
Когда булочник углублялся в альбом, она посылала нам заговорщические взгляды, поводила плечами, кривила рот и подмигивала. В общем, она вела себя довольно резво. Наконец они сошлись на зеленоватом от…
Собака рванулась, прошмыгнула между моих ног и с громким лаем выбежала на середину комнаты.
— Я очень хотела бы иметь от тебя ребенка, — сказала она потом и прислонилась липом к моему плечу. — Раньше я этого никогда не хотела. Я даже не могла себе этого представить. А теперь я часто об этом…
— Нет, — сказал я, — совсем не утешает. Если человек чего-то стоит, — он уже только памятник самому себе. А по-моему, это утомительно и скучно.
Мы приехали перед вечером. Солнце заливало золотистым светом заснеженные поля, а прояснившееся небо было таким голубым, каким мы его уже давно не. видели. На вокзале собралось множество людей. Встреч…
Я встал, окинул взглядом зал. Кестер был прав.
— Конечно! — поспешно сказала брюнетка. — Ведь это действительно дешево, пупсик…
— Около года. — Так долго! — Я внимательно посмотрел на нее.
— На, возьми… а теперь проваливай… тебе надо жрать, а не играть на скачках…
— Ром хорош, это чувствуется издалека, — сказал я. — Но почему бы тебе не быть более бережливой, Пат? Хотя бы ради того, чтобы оттянуть всё это дело с патефонами?
— Нет, — она облокотилась на подушку. — Я не хочу, столько спать.
— Бродячее кладбище бифштексов? Отлично, — сказал он. — Этого я еще не знал, включаю в свой репертуар. Пока!.. — Он приподнял шляпу, и мы расстались, преисполненные уважения друг к другу.
— Вкус не имеет значения. Ром — это ведь не просто напиток, это скорее друг, с которым вам всегда легко. Он изменяет мир. Поэтому его и пьют. — Я отодвинул бокал. — Но вы позволите заказать вам еще р…
— Да, спасибо, — сказал Кестер. — Пойдем, Робби.
— Сегодня у нас маленький праздник. Он начинается в восемь. Я как раз одеваюсь, чтобы пойти.
"Ага, — подумал я, — его новая мадам, видимо, не делает всего этого".
В баре были Валентин, Кестер, Ленц и Фердинанд Грау. Я подсел к ним и заказал себе полбутылки рома. Я всё еще чувствовал себя отвратительно.
— Видишь? — сказал Ленц. — Вот это картежная погода!
— Юпп, останься здесь и следи за машиной, — сказал Ленц.
— Ты имеешь в виду, если натворил чего-нибудь при этом? Никогда не просить прощения, детка! Не разговаривать. Посылать цветы. Без письма. Только цветы. Они всё прикрывают. Даже могилы.
— Жалкий дилетант! Тем хуже! Неужели ты не понимаешь, что это чудесная девушка! Господи боже мой! — Он воззрился на небо. — В кои-то веки попадается на пути нечто стоящее, и этот тоскливый чурбан тер…
— Да, старик, тут, собственно, и начинаешь понимать, что тебе не хватало только одного, чтобы стать хорошим человеком, — времени. Верно я говорю?
Комната, которую она нам показала, находилась в нижнем этаже. Она была довольно просторной, светлой и уютной и имела отдельный выход в сад, что мне очень понравилось. На одной стороне было подобие ни…
Мы назвали машину «Карл». «Карл» — призрак шоссе.
— Жалость самый бесполезный предмет на свете, — сказал я раздраженно. — Она — обратная сторона злорадства, да будет вам известно. Который час?
— Конечно, вывихнул! Как христианин и студент-медик в отставке, я, несмотря на твои грубости, помассирую тебе палец. Пойдем, чемпион по боксу.
— И какой запах! — сказала Матильда, мечтательно закатывая глаза. — Чудесный! Ну точь-в-точь как ваш ром.
— Погляди-ка. — Она положила куклу. Щелкнув, захлопнулись веки.
— Люди куда более опасный яд, чем водка и табак, мой милый.
— Не могли бы вы тогда по крайней мере принести мне еще коньяку? — проворчал я, обращаясь к кельнеру.
К шести мы прибыли в город. Я взял такси и погрузил в него чемоданы. Мы поехали к Пат.
— Что вы, господин Локамп! Могила! — Он улыбнулся. — Только… Пришел этот тип… Насчет форда.
— Как ее положить?.. Низко или высоко?… Да говорите же, черт возьми!
— Сто, Робби! Сто — хорошее число. Вот сколько лег я хотела бы прожить.
— Может быть. Меня оно слегка пришибло. К такому платью тебе нужен другой мужчина. Мужчина с большими деньгами.
— За твое здоровье, милый, — сказала Пат и подняла бокал.
Отбивные были что надо. Я съел две большие порции, и Патриция тоже ела с аппетитом, которого я в ней не подозревал. Мне очень нравилась ее простая и непринужденная манера держаться. Без всякого жеман…
Вдруг мне показалось, что она уже не та. Может быть, оттого, что я так давно ее не видел, но она показалась мне совсем не такой, как прежде. Ее движения стали более плавными, кожа теплее, и даже похо…
— Мы можем взять его с собой? — спросил Кестер.
— Она говорила о них всегда так таинственно, а стоило мне спросить, как она начинала злиться. Я и перестал. Я был рад, что ей есть куда пойти. Она всегда говорила, что я хочу лишить ее даже такой мал…
— Пожалуйста, можешь смеяться надо мной, — сказал я.
— Вот видишь, — сказал Отто, — что значит возраст: то слёзы, то смех, — как всё это быстро сменяется. Без заминок. Вероятно, и с нами так будет, — задумчиво произнес он.
— Поеду к дочери. Она живет в Бунцлау. Замужем. Вы бывали в Бунцлау?
— Один «порто-ронко» и один «специаль», — сказали. Я заметил, что за столиками пили довольно много коктейля "специаль".
— У вас изумительное произношение, — сказал я. — А теперь давайте попробуем сказать «Робби». Итак: "Робби…"
— Здесь принято многое, что в иных местах неприемлемо, — сказал, улыбаясь, Антонио.
— Не очень, — ответил я. — Я не привык к нормальной жизни.
— Ну только несколько затяжек, Робби Ведь я так давно не курила. — Она взяла сигарету, но скоро отложила ее. — А знаешь, совсем невкусно. Просто невкусно теперь.
— Всё вам скажи! — ответил Жаффе. — Всегда и всё. Я не могу сказать теперь больше. Мало ли что может быть. Посмотрим, как она будет себя чувствовать наверху. Но я твердо надеюсь, что весной она сможе…
— Ах да… простите, пожалуйста. Кестер мой друг. Он ищет профессора Жаффе. Мне не удалось созвониться с ним.
— Нет, но я, разумеется, немедленно приобрету его. А вся эта история мне определенно не нравится.
— С балкона можно, но не дольше нескольких минут. Да пожалуй можно и через дверь, если вы будете тщательно полоскать горло. Кроме простуды, у вас еще катар курильщика.
— Я помешан на сирени, — сказал последний романтик. — Для меня сирень — воплощение тоски по родине. Весной тысяча девятьсот двадцать четвертого года я, как шальной, снялся с места и приехал из Рио-де…
— Еще бы! — она облизнула губы. — Ром! Выдержанный, старый, ямайский!
— Мне приятно, что вы это запомнили, — сказал Альфонс, тая от удовольствия.
— Посмотри-ка. Хоть какая-то польза от этой история. Я выиграл кучу денег в покер. Сегодня вечером мы на них покутим еще разок, хорошо? Только как следует, без чужих людей. Они забыты, правда? Она ки…
Я пошел в свою комнату и внимательно осмотрел дверь, соединявшую ее с комнатой Хассе. Пат в пансионе фрау Залевски! Нет, это плохо придумано. И всё же я постучался к Хассе.
— Черствое дитя двадцатого века! Ты, вероятно, совсем не сентиментален…
— Не помню, — заявила Фрида так равнодушно, словно я и не давал ей марки.
Его голос потонул в общем шуме. Он вообще не котировался всерьез как мужчина. Я сел за пианино и начал играть. Все запели: v Мне песня старая одна
— Сегодня мне можно, Робби, правда? — сказала Пат. — Только сегодня! Как в старое время. Верно, Кестер?
— Тут ваши шансы слабы, господин Браумюллер, — произнес Альфонс тоном эксперта. — Я еще ни разу не видел, чтобы у Кестера была авария.
— "Рио-де-Жанейро! — прочитала она. — Манаос… Сантъяго, Буэнос-Айрес… Лас Пальмас…"
— Лилли? — Я только теперь заметил, что она сидит рядом с Розой. — Ты что здесь делаешь? Ведь ты замужем и должна сидеть дома в своем магазине водопроводной арматуры.
Альфонс покраснел. Он крепко сжал ее ладонь в своих лапах.
— Еще есть время. Я условилась на девять часов. Мы можем еще немного погулять. Я целую неделю не выходила из дому.
— Быть всегда одному, каждый вечер! Всегда торчать здесь, как вчера! Подумайте только… Я сказал ему, что всё изменится и что есть много людей, которые по вечерам одиноки. Он проговорил что-то неопред…
— Хассе, значит, работает и в сочельник? — едко спросила она.
— Вот это чудесно, Робби. Значит, мы сможем еще разок по-настоящему кутнуть.
— Ишь чего захотел! — Готтфрид положил на стол пакет, в котором что-то звякнуло.
— Без десяти восемь ситроэн подкатил к мастерской. Что вы на это скажете?
Я молчал. Она протянула руку к моему бокалу. Сухая и жилистая рука с поблескивающими украшениями напоминала ящерицу. Она двигалась очень медленно, словно ползла. Я понимал, в чём дело. "С тобой я спр…
— Сто! — провозгласила Пат, и мы тронулись в путь.
— Накачивается пивом, — ответил он и кивнул головой на палатку в сельском стиле. — С каким-то кузнецом.
— И эта комнатка не так уж жалка, правда, Пат? Конечно, у других людей есть комнаты получше!..
— Смылся, пока мы работали, — сказал Юпп.
— Так вам будет лучше видно! Обопритесь на мои плечи. Смотрите внимательно, он и этого обставит на повороте.
Невдалеке, прислонившись к дереву, стоял садовник в фуражке с латунной бляхой. Он подошел к нам, слегка пошатываясь. Из его кармана торчало горлышко бутылки.
Мы заказали еще несколько «порто-ронко» и перешли в столовую. Пат была великолепна. Ее лицо сияло. Мы сели за один из маленьких столиков, стоявших у окон. Было тепло. Внизу раскинулась деревня с улиц…
— Моя мать была англичанка. Ее тоже звали Пат.
До срока оставалось еще три дня, и фрау Залевски чуть не упала от удивления.
— В течение последнего времени мальчик малость свихнулся.
— Пусть она теперь не хочет танцевать со мной, но всё равно она еще мне достанется.
Хассе повесился на витом шелковом шнурке. Это был поясок от розового халата его жены, и он очень искусно прикрепил его к крючку над окном. Шнур был натерт мылом. Видимо, Хассе встал на подоконник и п…
Но до этого не дошло. Густав пододвинул себе ногой стул и с хмурым видом опустился на него. Хозяин поставил перед ним рюмку. Густав и остальные выпили по первой. Потом нам подали по второй. Густав по…
— А теперь пойдем, Альберт, — сказала жена. Мы пожали ему руку. Они пошли. Только когда они скрылись из виду, мы запустили мотор.
— Вы сошли с ума! — воскликнул профессор. (Кестер пулей метнулся наперерез огромному автобусу, едва не задев высокий передний бампер, затем сбавил на мгновение газ и снова дал двигателю полные оборот…
— Пойдем, — сказал я Пат и крепко взял ее под руку.
— А ведь, собственно говоря, очень стыдно ходить по земле и почти ничего не знать о ней. Даже нескольких названий цветов и тех не знаешь.
Он едва заметно махнул рукой и медленно пошел вперед. Я был готов броситься за ним. Какая-то женщина нахлобучила ему на голову красно-зеленый бумажный колпак и повисла у него на шее. Отто даже не зам…
— Нет так нет, — сказал я и простился с последней надеждой. Этот субъект явно не собирался покупать.
— Потому что в свое время это было вашей первой ценой.
— Не принимайте это так близко к сердцу, — сказал я. — Всё равно уже ничего не изменишь.
В ту же секунду на шоссе впереди черной машины появился мотоциклист. Он был метрах в двадцати от нее и, видимо, неверно оценив ее скорость, попытался прямо с поворота проскочить вперед. Машина взяла …
Ярко освещенные люстрой, стояли парчовые кресла фрау Залевски. Рядом красовалась лампа Хассе. На столе светился ананас. Тут же были расставлены ливерная колбаса высшего сорта, нежно-розовая ветчина, …
— Что же теперь делать, Отто? — спросил я.
Я убрал бутылки и сел к столу. Бледный луч солнца, проникавший через окно, освещал мои руки. Странное чувство испытываешь все-таки в день рождения, даже если никакого значения не придаешь ему. Тридца…
Она надела маленький черный ток, примеряя его перед зеркалом.
В одном из углов первого двора был сооружен деревянный стенд, на котором висело несколько карт звездного неба. За столиком, заваленным бумагами, па небольшом возвышении стоял человек в тюрбане. Над е…
И вдруг — я даже не сразу понял, что происходит, — эта расфранченная, надушенная женщина начала стареть на моих глазах, словно время ураганным ливнем обрушилось на нее и каждая секунда была годом. На…
Она жила под самой крышей, в каморке, обставленной кое-как. На столе стояла керосиновая лампа, а около кровати — бутылка с вставленной в нее свечой. К стенам были приколоты кнопками картинки из журна…
Мы уселись. — Поедете наверх по канатной дороге или на санях? — спросил кучер.
— Еще как хочется! Камбала! Все эти дни только и мечтал о ней.
— Тяжело, — сказал он тихим, изменившимся голосом. — Знаю… Поэтому я и оттягивал отъезд, пока было возможно.
— Ладно, — ответил я. — Но не этот. Для начала он, пожалуй, слишком крепок. Принеси коктейль „Баккарди“! — крикнул я Фреду.
Накануне вечером было опубликовано наше объявление. Значит, мы уже могли ожидать покупателей, — если они вообще окажутся. Нужно было подготовить машину.
Через несколько секунд он обнаружил, что «Карл» идет с ним вровень. Он уселся поплотнее, удивленно взглянул на нас и прибавил газу. Но «Карл» не отставал. Маленький и стремительный, он мчался рядом с…
Мы еще некоторое время шли в гору, потом стали на лыжи и понеслись. Белые холмы то поднимались, то опускались, а сзади нас мчался с лаем, то и дело окунаясь по грудь в снег, Билли, похожий на красно-…
Мы поехали в деревню, разыскали местного кузнеца и попросили у него стальной трос и приспособление для буксировки.
Кафе представляло собой большой, темный, прокуренный, длинный, как кишка, зал со множеством боковых комнат. Впереди, возле стойки, стояло пианино. Оно было расстроенно, несколько струн лопнуло, и на …
Она потянулась и снова заходила по комнате крупными шагами. Движения ее были очень красивы. Я почувствовал какую-то неловкость и быстро осмотрелся. К счастью, беспорядок был невелик. Ногой я задвинул…
Я увидел приветливое круглое лицо священника и облегченно вздохнул. Зная, что он не помешает мне молиться, я уже считал себя спасенным, но тут я заметил, что стою перед последним этапом крестного пут…
— Правильно. Но почему, собственно, вы его так скоро продаете? Он не нравится вам?
— Да замолчи ты! Не то я чем-нибудь стукну тебя по черепу! — прорычал я.
— Нет, — сказал он, — давай посидим еще где-нибудь. Через час я опять забеспокоился.
— Она просто великолепна, — сказал я, — но…
— Ничего, ничего, — великодушно успокоил его человек в пальто с поясом, — лакировка всё равно уже не стоит ни гроша. Весьма почтенное старьё. В музей бы его, а? — Он пришел в восторг от своей остроты…
— Ну-ка, выйди к нему, Робби, — сказал Ленд, злобно посмотрев в окно. — Этот марципановый Казанова наверняка хочет предъявить рекламацию.
Альфонс что-то пробормотал и поцеловал ей руку. Ленц так удивился, что глаза у него полезли на лоб.
Простившись с Отто, я сел в машину и направился к стоянке. Впереди меня уже были две машины. Потом подъехали Густав и актер Томми. Оба передних такси ушли, вскоре нашелся пассажир и для меня. Молодая…
Фрау Хассе говорила об Эрне лишь как об "особе, живущей рядом". Она презирала ее, потому что завидовала. Я же относился к ней довольно хорошо. Эрна не строила себе никаких иллюзий и знала, что надо д…
Мы сели за столик в углу. Подошел бармен.
Она поставила цветы в большую светлую вазу, стоявшую на полу у окна. Тем временем я осмотрел ее комнату. Мягкие приглушенные тона, старинная красивая мебель, бледно-голубой ковер, шторы, точно распис…
Бедняга не знал, что его ждет. Ленц был первым в роте по метанию ручной гранаты, а зимой, когда дел было немного, мы месяцами напролет тренировались в набрасывании шляп на всевозможные крюки. В сравн…
Он был по сути добрый человек, с покатыми плечами и маленькими усиками. Скромный, добросовестный служащий. Но именно таким теперь приходилось особенно трудно. Да, пожалуй, таким всегда приходится тру…
— Ага, — сказал я, внезапно обрадовавшись, — ага, пусть и она.
— И, вдобавок, найдется молодое мозельское вино, — восхищенно прошептал он и отошел еще на шаг. В ответ раздались бурные аплодисменты, они послышались и в дверях. Там стоял последний романтик с вскло…
Возникла пауза. Я поглядел на Ленца. Но последний романтик только ухмылялся и подергивал носом, покинув меня на произвол судьбы.
Я удивленно посмотрел на маленькую жалкую фигурку в красном плюшевом кресле. — Господин Хассе, — сказал я спокойно, — это может быть в крайнем случае причиной, но не виной. Кроме того, вы всё-таки ко…
— Я их знаю всех по прошлому году. Там, наверху, все знают друг друга.
— Возьми у меня еще одно одеяло, — сказал я,
— А я вот одалживаю, — сказал я твердо, — во мне очень развиты родственные чувства.
— Восхищен твоими познаниями! — сказал я. — Несколько часов тому назад я этого еще не знал.
— Врач сейчас будет, — прошептала она. — Лед… на грудь, и, если сможет… пусть пососет кусочек…
— За твое здоровье! — сказал Фердинанд. — За твое здоровье, пробка ты этакая!
— Точнее, 189,2 по официальному хронометражу, — с гордостью выпалил Ленц.
— Мне нужно идти, — сказал я, — и мне кажется, что вы зря волнуетесь. Я, конечно, охотно оказал бы вам такую услугу, но фройляйн Хольман должна скоро уехать, и мне хотелось бы побыть с ней сегодня. В…
— Жаль, — сказала блондинка за соседним столиком. — Такие солидные кавалеры.
— С таким коньяком можно вести себя даже геройски, — сказал я. — Если не ошибаюсь, это у нас последняя хорошая бутылка.
Ленц выпрямился. Его большой нос дрогнул. Он был чрезвычайно требователен в вопросах вежливости ко всем, кто с ним соприкасался. Но внезапно, прежде чем он успел открыть рот, распахнулась вторая двер…
На каком-то повороте задние колёса машины занесло. Я несколько раз резко рванул руль в противоположную сторону и снова дал газ. На мгновение устойчивость исчезла, словно мы повисли в корзине воздушно…
— Значит, город Бунцлау есть. Можете не сомневаться. Раз там живет секретарь канцелярии…
— Ром, вишневая настойка и абсент, — сказал он. — Пил абсент, свинья! — Если ты думаешь, что я пьян, то ты ошибаешься, — сказал я. — Откуда вы?
— Не знаю. Это можно сказать только потом.
— Ведь он умеет разговаривать, — ответила она и посмотрела на меня светлыми старческими глазами. — Вот и у меня будет кто-то… будет разговаривать…
Вдруг лицо Блюменталя расплылось в широкой улыбке. Смеялся целый лес обезьян.
— Мой дорогой мальчик, — ответил Ленц. — Ты здесь видишь кого-нибудь? После войны люди стали ходить на политические собрания, а не в церковь. Это было верно.
Я пошел в кафе «Интернациональ», чтобы поесть. У входа меня встретил кельнер Алоис. Он поклонился мне: — Что, опять вспомнили нас?
— Хорошо, — сказал он, — сейчас же еду искать его. Позволю. Не беспокойся. Найду. Вот всё и кончилось. Весь мир успокоился. Кошмар прошел. Я побежал обратно.
— Мы с ней дружили. Мы играли вместе. Потом явился этот русский и увлек ее своими разглагольствованиями. Но она опять мне достанется.
— Можно мне зайти к вам завтра днем? — спросил я. Жаффе не ответил.
Фройляйн Мюллер ожидала нас. Она переоделась, и вместо черного шерстяного на ней было черное шелковое платье такого же пуританского покроя, а вместо крестика к нему была приколота другая эмблема — се…
Вошла фройляйн Мюллер. Она посмотрела на меня, как на привидение.
Я что-то пробормотал. Она взяла меня под руку.
— Так и есть, — буркнул Альфонс. — Давай перевязывай!
Она стала дышать глубже. Я встал, тихо вышел в сад, остановился у деревянного забора и закурил сигарету. Отсюда я мог видеть комнату. На стуле висел ее купальный халат, сверху было наброшено платье и…
— Да, ты смыслишь в этих делах, Роберт! Ты еще будешь хорошим мужем.
Вошла сестра. Знаком Жаффе предложил ей удалиться. Но она осталась на месте, коренастая, неуклюжая, с лицом бульдога под копной седых волос.
— Плюнь ты на это дело, Георг. Я тоже плюнул в свое время. Ведь сможешь потом, когда захочешь, начать снова.
— Это нетрудно установить, — вежливо ответил я, — я обламываю здесь ветки сирени.
Я вытащил чек. Ленц чуть не раскололся надвое. — Но ведь он не… оплачен. Денег-то пока нет?.. — хрипло прошептал он.
— С цепями можете рискнуть, — сказал секретарь автомобильного клуба. — В этом году выпало очень мало снега. Только не скажу точно, каково положение на последних километрах. Возможно, что там вы застр…
— Осенью на лесных поворотах всегда такая чертовщина. Хочешь закурить?
— Догадываюсь. Ну как? Пришлось по вкусу?
— Посмей только! — сказал я. — Следи, не появится ли кто. Больше ничего.
— Благодарю вас, — сказал я изумленно и растерянно.
— Вам достаточно светло? — спросил Фердинанд.
— Добрый вечер, — сказал я, внезапно повеселев.
— Пожалуй, теперь я мог бы спокойно выпить, сказал я и откупорил бутылку.
— Как, то есть, лечил?.. — пробормотал я. — Какой врач? — нетерпеливо переспросил он.
— Машина не застрахована, Робби, — сказал Кестер.
— Раз, — сказал Густав и расстегнул пальто.
Директор моей гимназии частенько говаривал: "Упорство и прилежание лучше, чем беспутство и гений…"
Я выбрался из канавы и поглядел в окно. Невысокий коренастый человек бродил вокруг кадилляка. У него была внешность солидного буржуа.
— И ты уже успел побывать во всех этих местах?
— Ты блестяще выглядишь, — удивленно сказал я.
— Я обедаю только в два часа, — холодно ответил Блюменталь. — Но знаете что? Мы могли бы совершить сейчас пробную поездку.
Никогда я не забуду это лицо, никогда не забуду, как оно склонилось ко мне, красивое и выразительное, как оно просияло лаской и нежностью, как оно расцвело в этой сверкающей тишине, — никогда не забу…
— Твое счастье, — заметил Готтфрид. — При французских франках ты не имел бы права прервать игру.
Астролог недолго, но внимательно рассматривал ее.
— И я тоже. Но дай мне поскорее горячего чаю. Странно, но меня почему-то знобит. А ведь на дворе совсем тепло.
— Мне отсюда рукой подать, Отто. Могу пройтись пешком.
Я еще немного посидел в конторе. Потом встал.
— Не надо. Имею всё при себе. Всегда готов к таким делам, хотя и не к подобным гонкам.
— До Франкфурта еще далеко, — сказал я. — Я буду начеку. Не усну.
— Он мой товарищ по фронту, — сказал Кестер.
— Ты что, совсем обалдел? — вскипел Ленп, когда машина завернула за угол: — Я должен был задерживать этого типа чуть ли не насильно, а ты отпускаешь его ни с того ни с сего!
— Я, собственно, принес вам кое-какую еду. Жареную свинину, немного солонины. Всё уже нарезано. Он развернул пакет.
— Погляди-ка, пупсик, вот так машина! Просто прелесть! Очень мне нравится!
— Не в этом дело, — сказал мужчина. — Я по другим причинам не хочу, чтобы это стало известно. Вы понимаете?.. — Он посмотрел на дверь, через которую прошла женщина.
Жаффе дал мне письма. Я взял их, но не спрятал в карман. Он посмотрел на меня, встал и положил мне руку на плечо. Его рука была легка, как крыло птицы, я почти не ощущал ее.
— Он всего на десять лет старше меня, — небрежно сказал я.
— Разве что одного, — сказал Ленц. — Другой должен остаться у вас.
— Я не пойду домой, Отто. Уж если так, останемся вместе.
— Думаю, он остался из предосторожности, — ответил Кестер. — Он очень любит Пат. Когда мы ехали сюда, он говорил мне об этом. Он лечил еще ее мать…
— К дню рождения? У кого сегодня день рождения? — спросила девушка.
Она недоуменно посмотрела на меня. — Он умер, — оказал я.
— Задарили, прямо как на рождество! — сказала Лина, протягивая нам на прощанье красную лапу. Она стояла среди своего имущества и сияла от счастья.
— Исключено. Это тебе не удастся. Что ты собираешься предпринять?
— Какая польза в этой сумасшедшей гонке! Выиграете несколько минут.
Уже не впервые заставал я ее в таком виде. Каждое утро она приходила на два часа убирать мастерскую; там можно было оставить сколько угодно денег, она не прикасалась к ним. Но водка была для нее что …
Он был на голову выше меня и, видимо, хотел этим воспользоваться.
— Дружище, — бормотал я. — Мой любимый, храбрый старый дружище.
— Я буду ползти, как улитка, и гудеть, как сельский автобус. И всего лишь несколько километров по городу.
— А что бы вы хотели сделать? — спросил я.
— Неси свое горе с достоинством, — сказал Грау. — Вот бокал, возьми. Выпьем за то, чтобы машины погубили культуру.
— Нет смысла, — сказал Орлов медленно, жестко и печально. — Мне это знакомо… такое лицо… он уже несколько часов мертв…
— Тихо! Разрази вас гром! — послышался внезапно из тумана чей-то злобный голос. Минута растерянного молчания. Но Армия спасения привыкла к невзгодам. Хор зазвучал с удвоенной силой. — "Одному что в м…
— Но, деточка! Так ведь это же всё обман. Чудесный обман, придуманный мамашей природой. Погляди на эту сливу. Ведь она тоже обманывает. Притворяется куда более красивой, чем потом окажется. Ведь было…
— Послушались бы меня, получили бы больше. И я тоже. Ладно, забудем! Прощено и забыто! Но сегодня мы можем обтяпать дельце. Пятьсот марок — и машина наша. Наверняка. Покупать ее больше некому. Догово…
— Странное существо человек, матушка, как ты думаешь? — сказал я.
— Девять лет назад умерла моя жена. Ей было двадцать пять лет. Никогда не болела. От гриппа. — Он немного помолчал. — Вы понимаете, зачем я вам это говорю?
Стало тихо. Уличный шум смолк. Над тротуаром метался свет одинокого фонаря. Нежные листья деревьев, освещенные снизу, казались почти белыми, почти прозрачными, а кроны были как мерцающие светлые пару…
— Высокополитический! — сказал я и тоже оскалил зубы.
— Я знаю кардамины. У них совсем другой вид.
— Да скажи что-нибудь наконец! Что же ты молчишь, словно воды в рот набрал? — кипятилась брюнетка.
— Что вам еще нужно от него? — спросил я.
— Да я и не плачу, — проговорила она, покачав головой, я слёзы текли по ее тонкому лицу.
Вскоре я встал, умылся и переоделся. Чемодан я не распаковал, — хотелось, чтобы было чем заняться, когда вернусь. Я не зашел в комнату Пат, хотя знал, что там никто не живет. Тихо, прошмыгнув по кори…
Наше появление у Альфонса оказалось сплошным триумфом. Он поздоровался с нами, тут же исчез и вскоре вернулся в белом воротничке и зеленом в крапинку галстуке. Даже ради германского кайзера он бы так…
Она исчезла прежде, чем я успел сообразить, что случилось.
Она лежала спокойно на кровати, не разговаривая, будто спала. Но ее глаза были открыты, и иногда я улавливал в них отблеск огней рекламы, бесшумно скользивших по стенам и потолку, как северное сияние…
— Не в санатории. Но вы сможете поселиться во флигеле.
— Хорошо рычишь, лев, — сказал Блюменталь. — Послушайте, господин Локамп! Я знаю, что могу запросто выторговать еще тысячу марок…
Появился Алоис в свежевыкрашенном фраке, подаренном хозяином. Он принес полдюжины больших глиняных кувшинов с вином и наполнил бокалы. Пришел Поттер из общества содействия кремации.
Солнце всходило над крышей дома профессиональных союзов. Засверкали стёкла в окнах. Волосы Пат наполнились светом, плечи стали как золотые.
— Отто, — сказал я, — ведь я знаю, сколько у тебя осталось от аукциона. Меньше трехсот марок.
Фердинанд показал рукой в сторону окна. Там стоял мольберт с портретом. Булочник быстро вошел в мастерскую и застыл перед ним. Немного погодя он снял шляпу. Он так торопился, что сначала и не подумал…
— Нет, — сказал Кестер. — До выстрелов я ничего не видел. А потом я только… — Он запнулся на секунду, — потом я только заботился о моем товарище.
— Возможно. Но почему это ты предоставил мне одному заикаться?
— Придется искать какую-нибудь работу, — сказал он. — Как теперь обстоит дело с этим?
Я сошел на тротуар и направился вперед, к машине Густава.
— Да что вы! — воскликнул он польщенно. Его, видимо, часто хвалили за хватку в делах.
— Ничего страшного. Ты будешь отлично спать.
— "Грешник, грешник, подымайся…" — раздалось над кладбищем в ритме военного марша.
— Поедем домой, Робби, — попросила она, и ее низкий голос прозвучал глуше обычного.
Мне было наплевать на двадцать пфеннигов. Но я не хотел, чтобы он обдурил меня.
— Ты никогда не опаздываешь, Альфонс, — сказал Ленц.
Я стоял неподвижно. Обезьянка медленно подвигалась ко мне по штанге. Она неотрывно смотрела на меня, без недоверия, но каким-то странным, сдержанным взглядом. Наконец осторожно протянула вперед ручон…
— После сегодняшнего пробега я окрестил его Геркулесом! — Готтфрид распахнул дверцу. — Отвезти вас домой?
Она лежала на подушках, обессиленная, словно ее ударом сбили с ног. Ее лицо изменилось: глубокие синие тени залегли под глазами, губы побелели. Но глаза были по-прежнему большие и блестящие. Слишком …
Больше она ни о чем не спрашивала. Она изнемогала от усталости. Я уложил ее в постель и укрыл. Она мгновенно уснула. Я поставил около нее розы и визитную карточку Кестера, чтобы ей было о чем думать,…
— Городские физиономии, которые здесь совсем неуместны, — ответил Кестер. — Мы никак не можем привыкнуть к солнцу.
— Тебе этого не понять. — Роза встала. — Настоящий мужчина, вот он кто! Не какая-нибудь слезливая размазня. Ну, я пошла. Привет, детки!
— Простите, пожалуйста, — сказал я. — Непредвиденный случай — вы не могли бы дать мне немного горячего чаю?
Я побежал по песчаной лесной дорожке к дому. Деревянная калитка не поддавалась. Я перемахнул через нее и ворвался в комнату. Пат лежала в постели с окровавленной грудью и судорожно сжатыми пальцами. …
— Преступника? — Кестер посмотрел на врача непонимающим взглядом. Потом он сказал: — Хорошо, я поеду за полицией.
— Ко мне это не относится. У меня нет таких сил. Мне тяжелее. Я не умею утешаться мечтами, когда я одна. Я тогда просто одна, и всё тут. Одиночество легче, когда не любишь.
— Но ведь с собакой нельзя: проводник остается в вагоне.
Тем временем я успел набрать достаточно сирени.
— Ну, это, положим, не так, сударыня. Здесь почти всё безработные. Они приходят не ради искусства, а потому, что им нечего делать. А тут можно хотя бы посмотреть на что-нибудь.
— Да, — сказала она. — Всё, что вам угодно.
Мы прошли через двор. Я открыл дверцу и запустил мотор. Потом я помолчал, предоставляя Блюменталю время для осмотра. Он уж, конечно, найдет что-нибудь, чтобы покритиковать, тут-то я и включусь.
Я рано пришел домой. Когда я отпер дверь в коридор, послышалась музыка. Играл патефон Эрны Бениг — секретарши. Пел тихий, чистый женский голос. Потом заискрились приглушенные скрипки и пиччикато на б…
Я рассказал ему, что знал. Он снова кивнул и записал мой адрес.
— И я так считаю, — сказала фрау Залевски.
— Будь она единственной, ты был бы бессмертен, — ответил ему Грау, — ты — недолговременное соединение углеводов, извести, фосфора и железа, именуемое на этой земле Готтфридом Ленцем.
— Робби, помни: ты был солдатом и не раз бывал в переделках. Защищай честь нашей мастерской до последней капли крови. Умри, но не снимай руки с бумажника Блюменталя.
— Каждый глоток тоже приближает нас к концу, — заметил Ленц. — Твое здоровье, Фердинанд! Иногда умирать чертовски легко.
— Зачем? — медленно сказал он. — Зачем же?.. Проклятье!
От деревьев, как из леса, в открытые окна лился свежий ночной аромат.
— Потом. Я ем быстрее всех вас. Наверстаю.
— Как чудесно приходить домой и заставать тебя, Каждый раз это для меня сюрприз. Когда я поднимаюсь по последним ступенькам и открываю дверь, у меня всегда бьется сердце: а вдруг это неправда.
На медной обивке бара пылал свет. Время от времени Валентин поднимал свой бокал и бормотал себе под нос какое-то число. Снаружи доносился приглушенный плеск улицы, прерываемый сигналами автомобилей, …
— Как тебе нравятся мои ноги? — спросила она.
— Человек быстрых решений! — сказал я. — Машину отремонтировал, завел новую женщину… Молодец!
— Тогда вы в надежном месте, — заявил Ленц. — Это частная клиника. Остается только убрать вашу машину, пока полиция не обнаружила ее.
Я выбрал место, где стояло только пять машин. Стоянка была против гостиницы "Вальдекер гоф", в деловом районе. Казалось, что тут долго не простоишь. Я передвинул рычаг зажигания и вышел. От одной из …
— Да, Робби. Но ты спал плохо, это заметно. Тебе надо позавтракать как следует.
— Великолепно, — сказал Кестер. — Это нам очень кстати. А как с нашей сметой?
— Будем переселяться, Пат, — сказал я. — Билли я как-нибудь протащу к тебе. Нечего ему делать в багажном вагоне.
Она поднялась и откинула со лба рыжеватые волосы. — Да, — сказала она и отодвинула ногой стопку пластинок, — но мне было бы приятнее одно, настоящее и единственное…
— И со мной это бывало, — сказал я. — В госпитале, после операции. Тогда я всё боялся уснуть ночью. Всё время бодрствовал и читал или думал о чем-нибудь и только на рассвете засыпал… Это пройдет.
— Если вам еще что-нибудь понадобится… — сказал он, и в эту минуту я почувствовал в нем подлинное благородство, — я не сразу лягу… мне будет очень приятно…
— Только вместе с тобой, Пат. Правда… только с тобой!
— Не понял? — спросило кожаное пальто и сплюнуло мне под ноги окурок сигареты. — Убирайся, говорю тебе! Хватит нас тут! Больше нам никого не надо!
— Да и я, пожалуй, уже не знаю, вкусно ли это, — сказал я.
— Что ж… — Артур прикоснулся к котелку. — Часов в двенадцать загляну снова.
Она не ответила и продолжала молча смотреть на меня в упор, и казалось, она ищет и хочет снова найти что-то очень важное. Я был смущен, я взял ее за плечи и опустил глаза.
Новый клубок людей подкатился к дверям, и вдруг в трех метрах от себя мы увидели всклокоченную светлую шевелюру Готтфрида, попавшего в руки какого-то буйного усача.
Ее дыхание стало хриплым, потом она резко привстала, и кровь хлынула струёй. Она дышала часто, в глазах было нечеловеческое страдание, она задыхалась и кашляла, истекая кровью; я поддерживал ее за пл…
— У меня их больше нет. Они… Они у родственников.
Я перестал играть. В кафе вошел тощий вертлявый тип в котелке, сдвинутом на затылок. У него был желтый, нездоровый цвет лица, крупный нос и очень маленькая яйцевидная голова.
— Помню, — сказал я, — но ты пришел слишком рано. Готтфрид безмолвно поднес часы к моему носу.
— А мне совсем тепло, — ответила она, задыхаясь.
— Видно, уже распустилась, — ответила она. — Ее запах разлился по всему городу.
Пат посмотрела на меня. Вместо улыбки у меня получилась гримаса.
— Ну уж и глупым! — ответила она. — В любви не бывает глупостей.
Она открыла глаза и по-детски улыбнулась, еще совсем теплая от сна. Меня всегда удивляла ее радость при пробуждении, и я очень любил это в ней. Я никогда не бывал весел, когда просыпался.
— Глупости всё, — раздраженно заворчал Поттер. — Когда ешь, надо пить! Кто пьет, тот может съесть даже еще больше. — Ерунда! — буркнул Буш, тощий высокий человек с плоским носом и в роговых очках.
"Карл" умчался. Я вошел в дом. Я был совершенно измотан, но спокоен. Моя печаль рассеялась.
— По утрам кофе, две булочки и большая порция масла.
— Всё равно, — ответил он. — С таким кашлем вы не должны приближаться к мадемуазель Хольман. Сейчас же идите со мной.
— Слава богу, — сказал я, переводя дух. — Первая сделка после долгого перерыва. Кадилляк, видимо, приносит нам счастье.
— Давно я этого не слышала, — проговорила она, и ее глаза наполнились слезами.
— Я имею в виду прежде всего вас, Фрида, — добавил я.
— Сегодня ты, фокусник-трансформатор, меня не разозлишь, — сказал я.
— Робби! — заорал он. — Старый обжора! Встать и стоять как полагается! Твои начальники желают говорить с тобой!
— Ну что же, пожалуйста, — мой телефон — вестен 27–96.
— Потом! — буркнул Жаффе. — Зайдите потом!
— Вот он! — сказал я, указывая на машину.
Рядом с нами танцевали русский с испанкой. Он улыбнулся и кивнул нам Испанка была очень бледна. Черные блестящие волосы падали на ее лоб, как два вороньих крыла. Она танцевала с неподвижным серьезным…
— Ну-ка, пойдем со мной в трактир, — сказал Густав. — Недаром я когда-то был санитарным ефрейтором. Какое свинство бить сидячего! — Он повел меня на кухню, попросил лед и обрабатывал меня с полчаса. …
Движимый мрачным любопытством, я решил пойти туда. После карканья фрау Залевски только этого Бройера мне и недоставало. Он ждал нас внизу, у входа.
Кондуктор дал звонок, и автобус тронулся. Из-под колес взметнулись снопы брызг и обрушились на тротуар. Я пошел дальше. Надо было предупредить Кестера и достать билеты.
Я сразу понял всё. Смуглая особа, с которой он жил, доняла его.