— Это нетрудно установить, — вежливо ответил я, — я обламываю здесь ветки сирени.
— Я помешан на сирени, — сказал последний романтик. — Для меня сирень — воплощение тоски по родине. Весной тысяча девятьсот двадцать четвертого года я, как шальной, снялся с места и приехал из Рио-де-Жанейро домой — вспомнил, что в Германии скоро должна зацвести сирень. Но я, конечно, опоздал. — Он рассмеялся. — Так получается всегда.
— Он хочет, — вмешался я, — мы обо всем переговорили…
— Разве что одного, — сказал Ленц. — Другой должен остаться у вас.
— Ты не пройдешься на лыжах? — спросила она.
Пат успела зайти ко мне и нашла розы. Когда я вошел а ее комнату, она рассмеялась.