Все цитаты из книги «Том 3. Собачье сердце. 1925-1927»
Фельдшер распахнул торжественно дверь, и появилась мать. Она как бы влетела, скользя в валенках, и снег еще не стаял у нее на платке. В руках у нее был сверток, и он мерно шипел, свистел. Лицо у мате…
По снятии шубы он оказался в чёрном костюме английского сукна, и на животе у него радостно и неярко сверкала золотая цепь.
— Spаtеr… — негромко сказал Филипп Филиппович.
Я же — врач N-ской больницы, участка, такой-то губернии, после того как отнял ногу у девушки, попавшей в мялку для льна, прославился настолько, что под тяжестью своей славы чуть не погиб. Ко мне на п…
— Это так… — добавил решительно Фёдор, — вот это так… Да по уху бы ещё…
Мы остались одни в операционной. Персонал, я и Лидка — девочка. Она, голенькая, сидела на столе и беззвучно плакала. Ее повалили на стол, прижали, горло ее вымыли, смазали йодом, и я взял нож; при эт…
— Дорогу-то знаем, — очень печально ответил возница (шлема на нем уже не было), — а остаться бы вам переночевать…
Резко и сладко пахнуло в воздухе. Тяпнутый, не сводя с пса насторожённых дрянных глаз, высунул из-за спины правую руку и быстро ткнул псу в нос ком влажной ваты. Шарик оторопел, в голове у него легон…
— Какие ж это деньги, — злобно огрызался Егорыч, — за двадцать целковых в месяц муку-мученскую принимать… Ах ты, проклятая! — Он бил ногой в землю, как яростный рысак. — Деньги… тут не то что сапоги,…
Мы прямо ужаснулись. Какое-то наваждение. Точно призрак побывал в нашем городе.
«Ошейник — всё равно, что портфель», — сострил мысленно пёс, и, виляя задом, последовал в бельэтаж, как барин.
— На польты пойдут, — ответил Шариков, — из них белок будут делать на рабочий кредит.
Гау-гау… га… строномия. Если тёмные бутылки с плохой жидкостью…
— Извиняюсь, — перебил его Швондер, — вот именно по поводу столовой и смотровой мы и пришли поговорить. Общее собрание просит вас добровольно, в порядке трудовой дисциплины, отказаться от столовой. С…
— Нет у нас такого количества. Граммов десять дам.
— Нет, благодарю вас, голубчик. Ничего делать сегодня не будем. Во-первых, кролик издох, а во-вторых, сегодня в большом — «Аида». А я давно не слышал. Люблю… Помните? Дуэт… тари-ра-рим.
Я расхаживал у себя по кабинету, и пол поскрипывал под ногами, и было тепло от голландки-печки, и слышно было, как грызла где-то деловитая мышь.
— Эх, надоел! — сверкнув глазами, крикнула кепочка и сухим локтем ударила Таракана в грудь.
— Ничего, доктор, это вы ему на глаз наложили одну ложку.
— Даже у Айседоры Дункан, — звонко крикнула женщина.
— Именно, товарищ! — подтвердил Удэер. — В самом деле, если работу выполнить всю целиком, так и будет работа на 100 процентов. Так? А если мы еще сверх этого что-нибудь сделаем, ведь это лишние еще п…
Великое множество предметов нагромождало богатую переднюю. Тут же запомнилось зеркало до самого пола, немедленно отразившее второго истасканного и рваного Шарика, страшные оленьи рога в высоте, бесчи…
«…Уезжая от вас (здесь бумага заляпана слезами), разрешите, товарищи, надеяться мне, что и в дальнейшем вы, рабочие и служащие, как один, будете всемерно поддерживать свой авторитет перед администрац…
— Извиняюсь, — сказал четвёртый, похожий на крепкого жука.
— Плохо лечит. Молодой. Понимаешь, глотку заложило, а он смотрит, смотрит… То грудь, то живот… Тут делов полно, а на больницу полдня. Пока выедешь — вот-те и ночь. О, Господи! Глотка болит, а он мази…
Я коротко простонал и вылез из корыта. Два ведра вылил на себя с остервенением. Потом, сидя на корточках перед пастью печки, голову засовывал в нее, чтобы хоть немного просушить.
— А знаете что, Сидор Сидорыч, — сказал несколько просохший Деес, — ведь я со всеми не могу попрощаться, ведь мне сегодня ехать надо. Как же я расстанусь с дорогими моими сослуживчиками: конторщичкам…
Анна. Если не уедешь отсюда в город, я удавлюсь. Ты слышишь? Посмотри на свои руки, посмотри.
Человечек, глазами следуя пальцу, скосил их через оттопыренную губу и любовно поглядел на галстук.
— Дорогу-то вы знаете? — спросил я, кутая рот.
Трое, открыв рты, смотрели на оплёванного Швондера.
— Да дурака валяние… Разговаривают, разговаривают… Контрреволюция одна.
— По-американски, товарищи, лишних слов не будем терять, — заявил председатель. — Начало читать не будем, там важного ничего нет. На первой странице все отпадает, стало быть, а прямо приступаем к пар…
— Я воевать не пойду никуда! — вдруг хмуро тявкнул Шариков в шкаф.
— Это не я радиозаяц, а Петя радиомерзавец, — ответил я, — он меня ни о чем не предупредил и, кроме того, испортил всю комнату и отношения с окружающими. Вот двадцать четыре рубля, и еще шесть рублей…
— Вы сегодня дежурите в приемном покое? — спросил я, зевая.
Из десятого, после того как он своей змее руку сломал, — в 12-й. Тогда он ей ухо откусил — в 16-й. Тогда он ей глаза выбил сапогом — в 24-й разряд тарифной сетки. Но в сетке выше разряда нету. Спраши…
— Озолотите меня, — задремывая, пробурчал я, — но больше я не по…
— Тебе лучше знать, батюшка, — заныла у меня на левом плече бабка искусственным голосом, и я ее сразу возненавидел.
(Далее в тетради вырезано десятка два страниц.)
Какой-то сволочной, под сибирского деланный кот-бродяга вынырнул из-за водосточной трубы и, несмотря на вьюгу, учуял краковскую. Шарик света не взвидел при мысли, что богатый чудак, подбирающий ранен…
Когда он воскрес, у него легонько кружилась голова и чуть-чуть тошнило в животе, бока же как будто не было, бок сладостно молчал. Пёс приоткрыл правый томный глаз и краем его увидел, что он туго заби…
«Посижу, посмотрю, чтобы он в окно не выбросился, а там можно будет людей собрать. Эх, жаль, хороший был парень, умный, толковый…» — думал Щукин, садясь на край продранного дивана.
Администратор выключился, затем обогнал Америку и явился в час без четверти.
Ночь течет, черна и молчалива. Где-то оголенный лес, за ним речка, холод, осень. Далеко, далеко взъерошенная буйная Москва. Мне ни до чего нет дела, мне ничего не нужно, и меня никуда не тянет.
Забегали шаги, застучали, стали входить, и в сверкающей от огней приёмной с заново застеклёнными шкафами оказалось масса народу. Двое в милицейской форме, один в чёрном пальто, с портфелем, злорадный…
«Добрые люди учка и дорпрофсожа, распорядитесь, чтобы местком уплатил жалованье Силаевой с 1 января по 1 октября 1924 года, когда она в месткоме мыла полы и таскала воду, по настоящей, правильной рас…
— Перестань, — промолвил я. Вынул часы и добавил: — Пять минут даю думать. Если не согласитесь после пяти минут, сам уже не возьмусь делать.
— Да что вы всё попрекаете — помойка, помойка. Я свой кусок хлеба добывал. А если бы я у вас помер под ножом? Вы что на это выразите, товарищ?
— Ах… так? — сказала фигура и рассердилась. — Ябедничать? Кто сказал — жаловаться? Вы?
Речь мельника была толкова. Кроме того, он оказался грамотным, и даже всякий жест его был пропитан уважением к науке, которую я считаю своей любимой, — к медицине.
Итак, после побега из Москвы из лечебницы доктора… (фамилия тщательно зачеркнута) я вновь дома. Дождь льет пеленою и скрывает от меня мир. И пусть скроет его от меня. Он не нужен мне, как и я никому …
— «Помолимся, — продолжал оратор, — помолимся Творцу, мы к рюмочке приложимся, потом и к огурцу», «господин городовой, будьте вежливы со мной, отведите меня в часть, чтобы в грязь мне не упасть», «не…
Потом, несколько придя в себя, осторожно оттянул веко. Младенец хныкал, пытался вертеть головой, но все же я увидал… малюсенький шрамик на слизистой… А-а…
Затем его с гвалтом волокли за шиворот через приёмную в кабинет. Пёс подвывал, огрызался, цеплялся за ковёр, ехал на заду, как в цирке.
М. боится, что ее скоро за какой-нибудь пустяк выкинут с позором со службы, и хочет, чтобы ее заявлению был дан ход.
— Как же писать? — Нетерпеливо спросил он.
Какой ясный закат. Мигренин — соединение antipyrin'a coffein'a и ac. citric.
— Воля ваша, это — анекдот, — сказал я, — не может быть!
— Вот что… Сейчас, сейчас иду. А вы бегите к главному врачу, будите его, сию секунду. Скажите, что я вызываю его срочно в приемный покой.
Доклад по материнству прочтет Черная Маска.
— Переоденьтесь сейчас же. Да, вот что: выпейте у Дарьи Петровны водки.
Несмотря на то, что Борменталь и Шариков спали в одной комнате приёмной, они не разговаривали друг с другом, так что Борменталь соскучился первый.
— Что случилось? (Слышно было, как тело Аксиньи прилипло к двери.)
Итак, я остался один. Вокруг меня — ноябрьская тьма с вертящимся снегом, дом завалило, в трубах завыло. Все двадцать четыре года моей жизни я прожил в громадном городе и думал, что вьюга воет только …
Голос с галерки (среди общего гула). Тетка Токарева, жалуйся в нарсуд! Это безобразие! (Шум).
Выяснилось только одно — что Полиграф отбыл на рассвете в кепке, в шарфе и пальто, захватив с собой бутылку рябиновой в буфете, перчатки доктора Борменталя и все свои документы. Дарья Петровна и Зина…
— Зачем? Мы учреждениями не занимаемся. Частное семейство — Штипельмана.
Пёс встал на задние лапы и сотворил перед Филиппом Филипповичем какой-то намаз.
— Во-первых, — перебил его Филипп Филиппович, — вы мужчина или женщина?
Филипп Филиппович сжал губы и ничего не сказал. Опять как оглашённый загремел телефон. Филипп Филиппович, ничего не спрашивая, молча сбросил трубку с рогулек так, что она, покрутившись немного, повис…
— Филипп Филиппович, а если бы мозг Спинозы?
— Ветер в июне — это верно, а июль — август будете как в раю.
В освещённом четырехугольнике коридора предстала в одной ночной сорочке Дарья Петровна с боевым и пылающим лицом. И врача и профессора ослепило обилие мощного и, как от страху показалось обоим, совер…
— Вы каждому оратору в отдельности желаете возразить или всем вместе? — спросил председатель.
В клубе имени тов. Луначарского народу набилось видимо-невидимо, все огни горят, лозунги сияют. И счастливые матери сидели на сцене с младенцами в конвертах, радостно их укачивая.
Пёс здесь возненавидел больше всего тяпнутого и больше всего за его сегодняшние глаза. Обычно смелые и прямые, ныне они бегали во все стороны от пёсьих глаз. Они были насторожены, фальшивы и в глубин…
— Но это не все, — сказал Суворов, — я переехал в Москву. Мне помогли, и вот я снова при должности.
— Я с тобой тоже в одной комнате могу жить, но это не доказательство.
В душе у меня ярость шипела, и прежде всего потому, что я ровным счетом понятия никакого не имею о том, как готовить раствор морфия для подкожного впрыскивания. Я врач, а не фельдшерица!
— Ну, понятное дело, исследую, — продолжила коллега Пелагея Иванна, — чувствую под пальцами в родовом канале что-то непонятное… То рассыпчатое, то кусочки… Оказывается — сахар-рафинад!
Причем основной из них, я бы сказал, стеклянный. Он прозрачен.
— Вам жалко? — осведомился Шариков и глянул исподлобья.
Помню, я пересек двор, шел на керосиновый фонарь у подъезда больницы, как зачарованный смотрел, как он мигает. Приемная уже была освещена, и весь состав моих помощников ждал меня уже одетый и в халат…
— Все-то ты пропиваешь, негодяй, — ответила ему Марья, — Что ж мы с тобой будем жрать теперь?
Вот это — личность. Боже мой, на кого же ты нанесла меня, собачья моя доля! Что это за такое лицо, которое может псов с улицы мимо швейцаров вводить в дом жилищного товарищества? Посмотрите, этот под…
Вредны ли эти сны? О нет. После них я встаю сильным и бодрым. И работаю хорошо. У меня даже появился интерес, а раньше его не было. Да и мудрено, все мои мысли были сосредоточены на бывшей жене моей.
— Да-с, хи-хи! Что деньги! Деньги — тлен!
На сифилис этот я натолкнулся случайно. Этот человек приехал ко мне и жаловался на то, что ему заложило глотку. Совершенно безотчетно, и не думая о сифилисе, я велел ему раздеться и вот тогда увидел …
— Я ему велел, чтобы лаковые. Что я, хуже людей? Пойдите на Кузнецкий — все в лаковых.
— Я не хочу, — злобно отозвался Шариков, пытаясь устремиться вслед за сгорающей от стыда барышней и Филиппом Филипповичем.
Из той же вежливости через пять минут рыдала вся контора Дееса.
— Голубчик мой… доктор… скорее… умирает она. Я убийца. — Он глянул куда-то вбок, сурово и черно раскрыл глаза, кому-то сказал: — Убийца я, вот что.
— Бог с вами, голубчик, — отозвался хозяин. — Это спирт. Дарья Петровна сама отлично готовит водку.
— Список ораторов исчерпан, — уныло сказал растерявшийся председатель, недовольный ослаблением оживления работы. — Никто, стало быть, возражать не желает?
— Гражданчики, затушите папироски. Тут у них динамит на станции.
С лавки навстречу поднялась закутанная женщина. Знакомые глаза заплаканно глянули на меня из-под края бурого платка. Я узнал Марью Власьевну, акушерку из Горелова, верную мою помощницу во время родов…
— Плюнь ты на них, делать им нечего, вот они и шляются по желешым дорогам Намедни проходит скорый… спрашиваю: куда вы? В Крым, отвечают. На тебе! Все люди как люди, а они в Крым!.. Пьянствовать, наве…
— Голубчик, — сквозь пелену дождя сказал Деес, — радость у меня нежданная, негаданная, — при этом вода из Дееса хлынула в три ручья, — получаю я назначение новое. Недаром, значит, послужил я социалис…
Эх, чудак. Подманивает меня. Не беспокойтесь! Я и сам никуда не уйду.
И начинался вой. Пса, прилипшего к ковру, тащили тыкать в сову, причём пёс заливался горькими слезами и думал — «бейте, только из квартиры не выгоняйте».
Да что зубы. Чего только я не перевидел и не сделал за этот неповторяемый год.
— Леопольд Леопольдович выписал, — с гордостью доложила Пелагея Ивановна.
— Купил ты, к примеру, три бутылки, — продолжал Всемизвестный, — и…
— А тебе, Жан, ничего, — пояснил предместкома, — па зэн копек, как говорят французы, тебе только почет.
— Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнать стал. Ну, повздорили.
Был зимний вечер. Конец января. Предобеденное, предприёмное время. На притолоке у двери в приёмную висел белый лист бумаги, на коем рукою Филиппа Филипповича было написано: «Семечки есть в квартире з…
И тут же, хотя никто и не требовал от меня в одиночестве у лампы ипекакуанки, я малодушно перелистал рецептурный справочник, проверил ипекакуанку, а попутно прочитал машинально и о том, что существуе…
Шарик читал. Читал (3 восклицательных знака). Это я догадался. По Главрыбе. Именно с конца читал. И я даже знаю, где разрешение этой загадки: в перерезке зрительных нервов собаки.
За розовым стеклом вспыхнул неожиданный и радостный свет, ещё более оттенив чёрную карточку. Дверь совершенно бесшумно распахнулась, и молодая красивая женщина в белом фартучке и кружевной наколке пр…
— Извините… У меня нет возможности повторить всё, что они говорили. Я не охотник до бессмыслиц. Достаточно сказать, что они предложили мне отказаться от моей смотровой, другими словами, поставили мен…
И я тоже поздравляю. Так вам и надо. Не развивайте протекционную систему на транспорте, не строчите записок кому попало. Не ходите черным ходом.
Но вдруг его яростную мысль перебило. Внезапно и ясно почему-то вспомнился кусок самой ранней юности — солнечный необъятный двор у Преображенской заставы, осколки солнца в бутылках, битый кирпич, вол…
— Брешут-с они, молодой человек. Поверьте опытности. Позвольте, куда ж вы? В очередь!
— Какой там чёрт! Отец был судебным следователем в Вильно, — горестно ответил Борменталь, допивая коньяк.
На шее у человека был повязан ядовито — небесного цвета галстук с фальшивой рубиновой булавкой. Цвет этого галстука был настолько бросок, что время от времени, закрывая утомлённые глаза, Филипп Филип…
Вдохновенно я развернул амбулаторную книгу и час считал. И сосчитал. За год, вот до этого вечернего часа, я принял пятнадцать тысяч шестьсот тринадцать больных: Стационарных у меня было двести, а уме…
— Вы что же это. Опять у вас ночью светик горел?
Вот он — Додерляйн. «Оперативное акушерство». Я торопливо стал шелестеть глянцевитыми страничками.
— Я тяжко раненный при операции, — хмуро подвыл Шариков, — меня, вишь, как отделали, — и он показал на голову. Поперёк лба тянулся очень свежий операционный шрам.
Вызваны для консультации: профессор по кафедре кожных болезней Василий Васильевич Бундарев и директор московского Ветеринарного Показательного института. Ими случай признан неописанным в литературе. …
Побежали дни в N-ской больнице, и я стал понемногу привыкать к новой жизни.
По всей Пречистенке сняли фонари. Бок болел нестерпимо, но Шарик временами забывал о нём, поглощённый одной мыслью — как бы не утерять в сутолоке чудесного видения в шубе и чем-нибудь выразить ему лю…
— Совершенно с вами согласен. Вот, доктор, что получается, когда исследователь вместо того, чтобы идти параллельно и ощупью с природой, форсирует вопрос и приподнимает завесу: на, получай Шарикова и …
Если играли на гармошке, что было немногим лучше «Милой Аиды», и пахло сосисками, первые буквы на белых плакатах чрезвычайно удобно складывались в слово «Неприли…», что означало «неприличными словами…
Умудренный опытом, Всеволод заранее послал все документы в копиях в учк. В этих копиях между прочим находилась рекомендация Всеволода.
Подвязки дамские под названием «Ле жартьер», за 4 с полтиной, и они рассыпались через две недели.
На раскрытой постели, рядом со скомканной простыней, в одном больничном белье сидел мельник. Его освещала маленькая керосиновая лампочка. Рыжая его борода была взъерошена, а глаза мне показались черн…
Какая пустыня. Ни звука, ни шороха. Сумерек еще нет, но они где-то притаились и ползут по болотцам, по кочкам, меж пней… Идут, идут к Левковской больнице… И я ползу, опираясь на палку (сказать по пра…
— Наука ещё не знает способов обращать зверей в людей. Вот я попробовал да только неудачно, как видите. Поговорил и начал обращаться в первобытное состояние. Атавизм.
Одну из пуль я, по-видимому, вогнал ему в рот, потому что помню, что он качался на табурете и кровь у него бежала изо рта, потом сразу выросли потеки на груди и животе, потом его глаза угасли и стали…
В отделении глухо позвякивали склянки. Тяпнутый убирал в шкафах смотровой.
Уважаемый Павел Илларионович. Я сейчас получил письмо от моего товарища по университету доктора Полякова. Он сидит на Гореловском моем бывшем участке в полном одиночестве. Заболел, по-видимому, тяжел…
Бежит в подворотню в любовниковых чулках. Ноги холодные, в живот дует, потому что шерсть на ней вроде моей, а штаны она носит холодные, одна кружевная видимость. Рвань для любовника. Надень-ка она фл…
Введено 8 кубиков хлороформа, 1 шприц камфары, 2 шприца адреналина в сердце.
Вот именно. Я давно уже собираюсь заговорить. И именно полным голосом.
— За гривенник — даю полтинник, а за двугривенный — рубль! — равнодушно всех оповестил голос.
Господин оценил преданность и у самой пожарной команды, у окна, из которого слышалось приятное ворчание валторны, наградил пса вторым куском поменьше, золотников на пять.
Пиджак, прорванный под левой мышкой, был усеян соломой, полосатые брючки на правой коленке продраны, а на левой выпачканы лиловой краской.
— Прощай и раскайся в своем поведении! — крикнуло ему начальство вслед.
Видно, уж не так страшна разруха. Невзирая на неё, дважды день, серые гармоники под подоконником наливались жаром и тепло волнами расходилось по всей квартире.
— Гулять я ее вез, мою птичку, — елейным голосом отозвался Банкин.
— Вот что, — вдохновенно сказал я, — нужно будет вырезать эту штуку…
Довожу до вашего сведения, что в мое дежурство 15-го июня с. г. в 7 час. вечера в больницу явился в нетрезвом виде представитель учстрахкассы А. К. Сергиевский, без моего ведома вломился в родильное …
Филипп Филиппович, бледнея, слушал рассуждения человека. Тот прервал речь и демонстративно направился к пепельнице с изжёванной папиросой в руке. Походка у него была развалистая. Он долго мял окурок …
— Не нужно, — сказал Рогов, уминая под мышку сапоги.
— Вот, чёрт возьми. Не издох. Ну, всё равно издохнет. Эх, доктор Борменталь, жаль пса, ласковый был, хотя и хитрый.
«И что… Дальше-то что? Может, это действительно из мозга?.. Фу, черт… Мягковато… на мозг похоже…»
— Я не ругаюсь, я только к тому, что свиньи вы! Нельзя же, нельзя ж, в самом деле, народ ситцем кормить!
Над городом висело уже черное морозное небо, и звезды выступали на нем, когда мы пришли в особняк. В морозных его узористых стеклах полыхало электричество.
Не мешайте людям — они ищут фернампиксы! Этим загадочным словом местные коллекционеры окрестили красивые породистые камни. Кроме фернампиксов, попадаются «лягушки», прелестные миниатюрные камни, покр…
— Вот, дорогие товарищи, зачем я вас пригласил. Извините, что отрываю от работы. Вот, товарищ корреспондент прибыл из центра, просить вас, товарищи, чтобы вы, товарищи, не ленились корреспондировать …
Входит котельщик 2-го участка службы тяги. Печален.
Это Николай Васильевич Гоголь про «вечорку» сказал. Только он не знал, что в ней не один кавалер, а несколько, и каждый из них рассказывает изумительные вещи. Про пуговицы из крови и про памятник соб…
По пляжу слоняются фигуры: кожа у них на шее и руках лупится, физиономии коричневые. Сидят и роются, ползают на животе.
И тут он окончательно завалился на бок и издох.
— Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице, — подлетел Борменталь.
— За внуков ваших я не ручаюсь, но сын ваш будет венчаться в этой шубе.
Посреди буйно разросшегося сада дом с мезонином идеальной чистоты, и на двери этого дома маленькая медная дощечка: «А. П. Чехов».
Душная ночь. Будет гроза. Брюхо черное вдали за лесом растет и пучится. Вон и блеснуло бледно и тревожно. Идет гроза.
Я разъясняю Коктебель: ветер в нем дует не в мае или августе, как мне говорили, а дует он круглый год ежедневно, не бывает без ветра ничего, даже в жару. И ветер раздражает неврастеников.
Рядом с письмом самоубийцы тетрадь типа общих тетрадей в черной клеенке. Первая половина страниц из нее вырвана. В оставшейся половине краткие записи, в начале карандашом или чернилами, четким мелким…
— У Соломонского, — стал вычитывать Борменталь, — четыре какие-то… юссемс и человек мёртвой точки.
От таких его слов мне захотелось сельтерской воды.
— Пардон! — молвил ошеломленный Мохриков, — я ничего!..
— Лаской-с. Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом. Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой бы ступени развития оно ни стояло. Это я утверждал, утверждаю и…
Преображенский и Борменталь точно по команде скрестили руки на груди, стали у притолоки и ожидали первых сообщений от Полиграфа Полиграфовича.
Готово. В комнате серая пасть, но пока она молчит: не хватает какого-то винта.
Зина пропала. Борменталь засуетился дальше. Лёгкими марлевыми салфеточками он обложил голову Шарика и тогда на подушке оказался никем не виданный лысый пёсий череп и странная бородатая морда.
Зина немедленно заревела, распустив губы, и ладонь запрыгала у неё на ключице.
— Ванька, не будь сволочью, дай рупь шестьдесят две!..
— Не дам я вашему Чинизелли ничего. Он и так перебрал уже шестьдесят целковых.
— В спальне, — хором ответили все четверо.
Гость одет был в пиджак, полосатые брюки, ботинки на пуговках. Гость был с лысиной, бородкой и печальными глазами.
— Господин доктор… что хотите… денег дам… Деньги берите, какие хотите. Какие хотите. Продукты будем доставлять… Только чтоб не померла. Только чтоб не померла. Калекой останется — пущай. Пущай! — кри…
Какая гадина, а ещё пролетарий. Господи, боже мой — как больно! До костей проело кипяточком. Я теперь вою, вою, да разве воем поможешь.
— Это я, — ответил мне почтительный шепот, — я, Аксинья, сиделка.
Неожиданно косая молния и выстрел — бабах!!
— По обвинению Преображенского, Борменталя, Зинаиды Буниной и Дарьи Ивановой в убийстве заведующего подотделом очистки МКХ Полиграфа Полиграфовича Шарикова.
Испортив по возможности фельетон, Навзикат ставил на нем пометку: «В набор», и день для меня заканчивался. Далее весь свой мозг я направлял на одну идею, как сбежать. Дело в том, что Июль лелеял таку…
Я не поехал. Не могу расстаться с моим кристаллическим растворимым божком.
— Это вас вселили в квартиру Фёдора Павловича Саблина?
— Еда, Иван Арнольдович, штука хитрая. Есть нужно уметь, а представьте себе — большинство людей вовсе есть не умеют. Нужно не только знать что съесть, но и когда и как. (Филипп Филиппович многозначит…
— Касса, в которой деньги, она не такую внешность имеет. Это касса какая-то задумчивая. Позвольте мне головную дамскую шпильку обыкновенного размера.
— Да не открывается, окаянный! — испуганно ответил Полиграф.
Нелепые картины рисовались мне. Вот солдата начинает трясти. Сперва он ходит, рассказывает про Керенского и фронт, потом становится все тише. Ему уже не до Керенского. Солдат лежит на ситцевой подушк…
Тут Хохолков полез в карман, достал ключ и сунул его в замочную скважину несгораемого шкафа. Ключ ничего не открыл.
— А сахар?! — воскликнула Анна Николаевна. — Расскажите про сахар, Пелагея Иванна!
В домкоме он поругался с председателем Швондером до того, что тот сел писать заявление в народный суд Хамовнического района, крича при этом, что он не сторож питомца профессора Преображенского, тем б…
«Ох, ничего доброго у нас, кажется, не выйдет в квартире», — вдруг пророчески подумал Борменталь.
В мечтаниях, рождавшихся при свете лампы под зеленым колпаком, возник громадный университетский город, а в нем клиника, а в клинике — громадный зал, изразцовый пол, блестящие краны, белые стерильные …
— Ну, извините, извините, голубчик! — забормотал Филипп Филиппович, простите, я право, не хотел вас обидеть. Голубчик, не сердитесь, меня он так задёргал…
Глаза у акушерок засверкали от воспоминаний. Мы долго у огня сидели за чаем, и я слушал как зачарованный. О том, что, когда приходится везти роженицу из деревни к нам в больницу, Пелагея Иванна свои …
— Ах, вы это называете кассой? Извиняюсь, — отозвался Майорчик, с презрительной усмешкой, — это — старая коробка, в которой следует пуговицы держать от штанов. Касса, дорогие товарищи, — заговорил ме…
— Граждане, пропустите. Я казенные деньги пристроил! Жжет меня совесть…
— А не будет ли вам? — осведомился Борменталь, — вы последнее время слишком налегаете на водку.
Я прекратил это раньше, потому что не мог больше выносить воя из пасти.
Затем шелест… На двух костылях впрыгнула очаровательной красоты одноногая девушка в широчайшей юбке, обшитой по подолу красной каймой.
Шариков, не отрываясь, смотрел на Борменталевский нос.
— Это неописуемо! — воскликнул юноша, оказавшийся женщиной.
Голос Комарова. Спят они. Добудиться не можем.
Шариков сам пригласил свою смерть. Он поднял левую руку и показал Филиппу Филипповичу обкусанный с нестерпимым кошачьим запахом — шиш. А затем правой рукой по адресу опасного Борменталя из кармана вы…
— Ба! Неожиданная встреча! К-каво я вижу? Если меня не обманывает зрение… ик… Это Сусков, главный кондуктор, с которым я так дружил на станции Ржев-Пассажирский?! Братцы, радость, Сусков приехал со с…
На столе валялся вдребезги разбитый портрет.
Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе.
Итак, прошел год. Ровно год, как я подъехал к этому самому дому. И так же, как сейчас, за окнами висела пелена дождя, и так же тоскливо никли желтые последние листья на березах. Ничто не изменилось, …
— Берите! — крикнул человечишко и нож всунул в голенище новых Таракановых сапог.
Я решил так. Обращусь к Бомгарду. Почему именно к нему? Потому что он не психиатр, потому что молод и товарищ по университету. Он здоров, силен, но мягок, если я прав. Помню его. Быть может, он над… …
В окнах гостиницы ярусами Ялта. Светлеет. По горам цепляются облака и льется воздух. Нигде и никогда таким воздухом, как в Ялте, не дышал. Не может не поправиться человек на таком воздухе. Он сладкий…
Серые гармонии труб играли. Шторы скрыли густую пречистенскую ночь с её одинокой звездою. Высшее существо, важный пёсий благотворитель сидел в кресле, а пёс Шарик, привалившись, лежал на ковре у кожа…
— Какой я дикарь? — хмуро отозвался Шариков, — ничего я не дикарь. Его терпеть в квартире невозможно. Только и ищет — как бы что своровать. Фарш слопал у Дарьи. Я его поучить хотел.
Повторное систематическое обучение посещения уборной. Прислуга совершенно подавлена.
Я успокоил ее как мог, уверив, что она здесь ровно ни при чем, что я сам отвечаю за свои поступки. Обещал ей, что с завтрашнего дня начну серьезно отвыкать, уменьшая дозу.
— Что же, хорошо, я не против дележа. Доктор, скольким вы вчера отказали?
Отрывок из этого произведения искусства мне удалось напечатать в литературном приложении к «Сочельнику». Второй отрывок мне весьма удачно пришлось продать одному владельцу частного гастрономического …
— Нет! — загремел в дверях Филипп Филиппович, — по такому имени и отчеству в моей квартире я вас не разрешу называть. Если вам угодно, чтобы вас перестали именовать фамильярно «Шариков», и я и доктор…
А может быть, он не воскресал? Может быть, сосед наврал, может быть, фельетонист сочинил про луну и покойника?
— Товарищ, будьте добры, дайте мне ключи от аптеки. Я говорю вам как врач.
Он без шапки, в расстегнутом полушубке, со свалявшейся бородкой, с безумными глазами.
Под вечер, обожженные, пыльные, пьяные от воздуха, катили в беленький раскидистый Севастополь, и тут ощутили тоску: «Вот из Крыма нужно уезжать».
Я взял нож, стараясь подражать (раз в жизни в университете я видел ампутацию) кому-то… Я умолял теперь судьбу, чтобы уж в ближайшие полчаса она не померла…
— Швондерова работа! — кричал Филипп Филиппович, — ну, ладно, посчитаюсь я с этим негодяем. Не будет никого, кроме господ, в моей квартире, пока я в ней нахожусь! В противном случае или я или вы уйдё…
— Тогда вот что, дорогой учитель, если вы не желаете, я сам на свой риск накормлю его мышьяком. Чёрт с ним, что папа судебный следователь. Ведь в конце концов — это ваше собственное экспериментальное…
— Этого не может быть!.. — заговорил я и завопил: — Демьян Лукич!!!
Фельдшер наш мне не нравится. Нелюдим, а Анна Кирилловна очень милый и развитой человек. Удивляюсь, как не старая женщина может жить в полном одиночестве в этом снежном гробу. Муж ее в германском пле…
Когда же вследствие зарева с каланчи наши молодцы-пожарные прибыли, то застали всю жилищно-американскую компанию стоящею в теплых шубах на улице, а дом сгорел, как факел, успев спасти кольцо его жены…
Показание к операции: постановка опыта Преображенского с комбинированной пересадкой гипофиза и яичек для выяснения вопроса о приживаемости гипофиза, а в дальнейшем и о его влиянии на омоложение орган…
— О-ой! Моченьки… нет… Нет моей моченьки!.. Я не вытерплю!
— Зина, — крикнул Филипп Филиппович, — подавай обед. Вы позволите, господа?
— Ей-богу, интереснее, чем на борьбе в цирке, — заметил женский голос.
«И у журавлей, поди, бывают семейные неприятности… Кра…»
— Сен-Жюльен — приличное вино, — сквозь сон слышал пёс, — но только ведь теперь же его нету.
— Я тебе простужусь. Бухает, как в бочку! Ты мне тут накашляешь, что у меня взлетит вся станция на воздух.
— Чем мне теперь заболеть, уж я и ума не приложу, — говорит сам себе Пузырев, — не иначе, как придется мне захворать громаднейшим нарывом на ноге.
— Это, по-вашему, частное дело? Нет-с, дорогой Банкин, это не частное! Это свинство!!
Но к 1923 году я возможность жить уже добыл.
— Плохо, дядя, втирал ты мазь. Ах, плохо!..
— Насчёт семи комнат — это вы, конечно, на меня намекаете? — Горделиво прищурившись, спросил Филипп Филиппович.
…конечно, недостойно, доктор Поляков. Да и гимназически-глупо с площадной бранью обрушиваться на женщину за то, что она ушла! Не хочет жить — ушла. И конец. Как все просто, в сущности. Оперная певица…
При впрыскивании одного шприца двухпроцентного раствора почти мгновенно наступает состояние спокойствия, тотчас переходящее в восторг и блаженство. И это продолжается только одну, две минуты. И потом…
Учи меня, глушь! Учи меня, тишина деревенского дома! Да, много интересного расскажет старая амбулатория юному врачу.
Принимать бокс за классовую борьбу — глупо. Еще глупей — принимать классовую борьбу за бокс.
— Чудак! Чего ж ты заранее притащился? Завтра б после обеда и привезли тебя.
Ведьма сухая метель загремела воротами и помелом съездила по уху барышню. Юбчонку взбила до колен, обнажила кремовые чулочки и узкую полосочку плохо стиранного кружевного бельишка, задушила слова и з…
«Фу, гадость… Отчего мне так мутно и страшно…» — подумал пёс и попятился от тяпнутого.
— Вы издеваетесь, профессор Преображенский?
Вздор! Он не догадывается. Ничто не выдает меня. Зрачки меня могут предать лишь вечером, а вечером я никогда не сталкиваюсь с ним.
— Нет, не член, — сконфуженно отозвался председатель.
Фить-фить! Сюда? С удово… Э, нет, позвольте. Нет. Тут швейцар. А уж хуже этого ничего на свете нет. Во много раз опаснее дворника. Совершенно ненавистная порода. Гаже котов. Живодёр в позументе.
«У солдата будет гангрена, заражение крови… Ах ты, черт возьми! Зачем я сунулся к нему со щипцами?»
— Аптека в двух шагах, Петенька, — робко шепнул Щукин.
Пожарные (просыпаются). Горит как будто? (В окнах зарево угасает).
Она затосковала, увидя, что я поднялся, открыла глаза и стала следить за мною хмуро и подозрительно. Я глядел на потертую клеенку и растравлял свои раны. Я вспомнил, как двенадцать лет тому назад, ко…
На рассвете 14-го февраля 1918 года в далеком маленьком городке я прочитал эти записи Сергея Полякова. И здесь они полностью, без всяких каких бы то ни было изменений. Я не психиатр, с уверенностью н…
Человеку, кроме огня, нужно еще освоиться. Петух был давно мною съеден, сенник для меня набит Егорычем, покрыт простыней, горела лампа в кабинете, в моей резиденции. Я сидел и как зачарованный глядел…
— Много я видал ослов за сорок лет моей жизни, — начал Удэер…
Фигура плюнула на платформу и растерла ногой, после чего платформа опустела
— Сколько стоит один стакан сельтерской? — спросил я в будочке у женщины.
Конституция — как женщина. Ей не следует хвастать старостью.
— Ей-Богу! Влюбле-ен… — пела Аксинья, погромыхивая посудой.
— А если так попробовать… Пиши, Васюк: вследствие страшной дороговизны папиросной бумаги приобретен мною для употребления служащими вверенного мне участка комплект газеты в качестве раскурочной бумаг…
— Что ж ему говорить… Да вы напрасно его прелестным ругаете. Он интересы защищает.
— Да, — подтвердил гость. — Вам, может быть, моя фамилия неприятна?
— Мы пришли к вам, — вновь начал чёрный с копной.
Светлые, чуть рыжеватые волосы свешивались со стола сбившимся засохшим колтуном. Коса была гигантская, и конец ее касался пола. Ситцевая юбка была изорвана, и кровь на ней разного цвета — пятно бурое…
— Замечательно, — отвечают ему двухнедельные старожилы, в голосе их слышна подозрительно-фальшивая восторженность, — просто изумительно! Ты знаешь, когда этот камешек особенно красив?
И мы задержались, облепив окна, как гроздья винограда.
Тошнотворная жидкость перехватила дыхание пса и в голове у него завертелось, потом ноги отвалились и он поехал куда-то криво вбок.
Конечно, у него оказалась переломленная нога, и вот два часа мы с фельдшером возились, накладывая гипсовую повязку на мальчишку, который выл подряд два часа. Потом обедать нужно было, потом лень было…
— Как же-с. Провизионочку пришел попросить.
— Пожалуйста… Да… Благодарю вас. Петра Александровича попросите, пожалуйста. Профессор Преображенский. Пётр Александрович? Очень рад, что вас застал. Благодарю вас, здоров. Пётр Александрович, ваша о…
И тут бабка выросла из-под земли и перекрестилась на дверную ручку, на меня, на потолок. Но я уж не рассердился на нее. Повернулся, приказал Лидке впрыснуть камфару и по очереди дежурить возле нее. З…
— Рази иван-миколаичевский разговор выдержишь? Он как скажет, будто из пушки выстрелит.
Судья долго говорил с жаром, прикладывая руки к сердцу, и дело кончилось мировой.
Вообразите изумление закоренелых благодатцев, когда на углу Новосвятской и Парижской Коммуны вырос буквально как гриб двухэтажный дом на три квартиры в рассрочку с удобствами.
А по всем конторам три дня после этого стоял вой и скрежет зубовный, но уже не поддельный, а настоящий. Начальники контор сгоняли сотрудников и читали им вслух сочинение Дееса.
И вот в Ялте вечер. Иду все выше, выше по укатанным узким улицам и смотрю. И с каждым шагом вверх все больше разворачивается море, и на нем, как игрушка с косым парусом, застыла шлюпка. Ялта позади с…
В больнице, несмотря на глухой час, было оживление и суета. В приемной, мигая, горела лампа-молния. В коридорчике, ведущем в родильное отделение, мимо меня прошмыгнула Аксинья с тазом. Из-за двери вд…
— Чем дальше играешь, тем игра веселей! — голос сказал.
— Позвольте, профессор, — начал Швондер, меняясь в лице.
Там уже был полный разгар. Старуха армянка со стоном ползла по полу к борту. Три гражданина и очень много гражданок висели на перилах, как пустые костюмы, головы их мотались.
— Все, батюшка милый, все, — пела бабочка сдобным голосом, — дай вам Бог здоровья за эти капли… полбаночки — как приехала, а полбаночки — как спать ложиться. Как рукой сняло…
В небольшом отдалении, за дворцовой церковью, с которой снят крест, за колоколами, висящими низко в прорезанной белой стене (на одном из колоколов выбита на меди голова Александра II с бакенбардами и…
Шмонин, предместкома (грим средних лет, серые брючки, штиблеты на шнурках, выражение лица умное).
Таких снов на рассвете я еще никогда не видел. Это двойные сны.
— Так-с. Что вы скажете относительно слонов, дорогой Шариков? — недоверчиво спросил Филипп Филиппович.
— Две недели можете не показываться, — сказал Филипп Филиппович, — но всё-таки прошу вас: будьте осторожны.
Мы знаем об его работах… Целых пять комнат хотели оставить ему… Ну, хорошо… Раз так… Хорошо…
И Чемсова голова закачалась, как у фарфорового кота.
Итак, три человека погребены здесь под снегом: я, Анна Кирилловна — фельдшерица-акушерка и фельдшер. Фельдшер женат. Они (фельдш. персонал) живут во флигеле. А я один.
— Господи, он весь дом обожрал. Что вы спрашиваете, Филипп Филиппович. Я удивляюсь — как он не лопнет.
Если человек не ездил на лошадях по глухим проселочным дорогам, то рассказывать мне ему об этом нечего: все равно он не поймет. А тому, кто ездил, и напоминать не хочу.
— Васнецова, — ответил Шариков, ища глазами, как бы улизнуть.
— А знаете, жалко его. Представьте, я привык к нему.
Гражданин с чемоданом ввалился на вокзал и ошалел.
У гнилого мостика послышался жалобный легкий крик, он пролетел над стремительным половодьем и угас. Мы подбежали и увидели растрепанную корчившуюся женщину. Платок с нее свалился, и волосы прилипли к…
Теперь, когда прошло много лет, вдалеке от забытой облупленной белой больницы, я вспоминаю звездную сыпь на его груди. Где он? Что делает? Ах, я знаю, знаю. Если он жив, время от времени он и его жен…
— Ты что ж, сдурел?! — завопил машинист, размахивая руками.
В тоске и сумерках я прошелся по кабинету. Когда поравнялся с лампой, увидал, как в безграничной тьме полей мелькнул мой бледный лик рядом с огоньками лампы в окне.
— Здравствуйте, дорогой товарищ Мервухин, — сказал зловещим голосом Птоломеев.
— Напишите расписку на двадцать рублей, Бенвенутто, — сказал заведующий, — но только принесите рассказ, я вас серьезно прошу.
— У меня трое тифозных таких, что бросить нельзя. Я их ночью должен видеть.
В порошках по 1,0… разве можно по 1,0?.. Можно.
— Дорогой друг, поздравь! Меня прикрепили!
— Кто на ком стоял? — крикнул Филипп Филиппович, — потрудитесь излагать ваши мысли яснее.
— Нет, вновь в театре. И по моей специальности, администратором. Я вздрагивал от радости, любуясь вашим городом, не совру вам: я плакал не раз в своем номере гостиницы, представляя себе столицу через…
А пёс остался в подворотне и, страдая от изуродованного бока, прижался к холодной стене, задохся и твёрдо решил, что больше отсюда никуда не пойдёт, тут и сдохнет в подворотне. Отчаяние повалило его.…
— Я беру ее. Вот вам ордер, — сказал я, — а на остающиеся пять рублей позвольте мне три пары кальсон и полтинник сдачи. Я по рабочему кредиту.
И вот… раздались громкие шаги, затем негромкое икание, и в больнице появился гражданин Сильнейший запах пива появился вслед за гражданином и смешался с запахом иода и хлороформа.
Фамилию мою Капорцев не ставьте, а прямо напечатайте подпись «Магнит», поязвительнее сделайте его.
Какой ты подобострастный ни будь, нет такой шапки на земном шаре!
Сидор Иванович уныло повесил голову и вздохнул.
В общегосударственном масштабе известен жилищный кризис, докатившийся даже до нашего Благодатска. Не может быть свободно по той причине, что благодаря повышенной рождаемости, вызванной нэпом, народон…
Железнодорожник Валентин Аркадьевич Бутон-Нецелованный, человек упорно и настойчиво холостой, явился в административный отдел управления и вежливо раскланялся с провизионным начальством.
— Прошу не оскорблять! — крикнул наглый Банкин.
Секретарь стал, как бес, все время не ходил, а бегал, как пушинка. Предлагал тотчас же телеграмму в Москву насчет документов, но столичный гость придумал лучше: «Я, — говорит, — все равно отправлюсь …
— У меня темно от пяти до двенадцати вечера.
— Переписка — называется, как его… Энгельса с этим чёртом… В печку её!
«Предположим — милиционер. И вот подходит к нему гражданин…»
Получив ордер на 210 рублей по рабочему кредиту, я двинулся в государственный магазин.
«Что он там разыскал?» — подумал я, косясь на доктора. Меня он всегда очень интересовал. Внешность его как-то не соответствовала его профессии. Всегда его незнакомые принимали за актера. Темноволосый…
— Я? Извольте видеть… Я за билетиком пришел…
Так-с… Прием, они говорят, сейчас ничтожный. В деревнях мнут лен, бездорожье… «Тут-то тебе грыжу и привезут, — бухнул суровый голос в мозгу, — потому что по бездорожью человек с насморком (нетрудная …
— Как же-с, — сладко заметил Демьян Лукич, — это все стараниями вашего предшественника Леопольда Леопольдовича. Он ведь с утра до вечера оперировал.
— Товарищи. Позвольте мне слово, — вдруг звучным голосом сказал Всемизвестный (имя его да перейдет в потомство). — Я лично против того, чтобы этот вопрос ставить на обсуждение. Это отпадает, товарищи…
Его слова на сонного пса падали точно глухой подземный гул. То сова с глупыми жёлтыми глазами выскакивала в сонном видении, то гнусная рожа повара в белом грязном колпаке, то лихой ус Филиппа Филиппо…
Язвительная усмешка искривила усишки человека.
Ещё шире распахнулась дверь и ворвалась ещё одна личность мужского пола в халате. Давя битые стёкла, она кинулась не ко псу, а к шкафу, раскрыла его и всю комнату наполнила сладким и тошным запахом. …
— Это — ваше дело, — со спокойным злорадством вымолвил Швондер, — зародился или нет… В общем и целом ведь вы делали опыт, профессор! Вы и создали гражданина Шарикова.
Голос. Ах, сукины коты!.. Павленко, качай, качай (рев воды).
— Тогда, профессор, ввиду вашего упорного противодействия, — сказал взволнованный Швондер, — мы подадим на вас жалобу в высшие инстанции.
И вот тогда, как я вспоминаю его, он вспомнит меня, 17-й год, снег за окном и шесть пакетиков в вощеной бумаге, шесть неиспользованных липких комков.
«Игнат», постояв около часа, выбросил таблицу «отход в 5 ч. 20 мин.» и вышел в 6 ч. 30 мин. Произошло это на закате. Феодосия стала отплывать назад и развернулась всей своей белизной. В иллюминаторе …
Навзикат начинал вертеть фельетон в руках и прежде всего искал в нем какой-нибудь преступной мысли. Убедившись, что явного вреда нет, он начинал давать советы и исправлять фельетон.
— Сколько дней девочка больна? — спросил я среди насторожившегося молчания моего персонала.
Садился вечер. Мимо плыл Карадаг. Сердитый и чернеющий в тумане, и где-то за ним растворялся во мгле плоский Коктебель. Прощай. Прощай.
Армянская же всегда резня, сколько бы раз негодяй Энвер ее ни устроил. Кстати, об армянах: слова «порядконаводитель» (стр. 17) нету тоже. Слово «консула», если говорить откровенно, заменено в русском…
Брандмейстер. Э, ты, я вижу, не уймешься (швыряет в него сапогом), вон!..
Не каждый не делающий своего дела, забастовщик.
Сиделка метнулась — и белое пятно исчезло из глаз.
Снег изменился, стал как будто серее. Лютых морозов уже нет, но метели по временам возобновляются…
— Уйди, бабка, — с ненавистью сказал я ей. — Камфару впрысните, — приказал я фельдшеру.
«Похабная квартирка», — думал пёс, — «но до чего хорошо! А на какого чёрта я ему понадобился? Неужели же жить оставит? Вот чудак! Да ведь ему только глазом мигнуть, он таким бы псом обзавёлся, что ах…
— У-у! — скулил пёс-подлиза и полз на брюхе, вывернув лапы.
— Молчите, — ответил ему хирург и толкнул желтое масло под кожу.
На четвертом часу заседания встал оратор и один час пятнадцать минут говорил о переводе сдельных условий на рублевые расценки до тех пор, пока все единогласно не взвыли и не попросили его перестать!
Вторая акушерка Пелагея Ивановна чокнулась, хлебнула, сейчас же присела на корточки и кочергой пошевелила в печке. Жаркий блеск метнулся по нашим лицам, в груди теплело от водки.
— Говорю, лучше остановись! — глухо бубнил Таракан, цепляясь за рукав. — Предаю тебя ответственности! Люди добрые…
Над собой повесил надпись: «Рукопожатия переносят заразу», «Если ты пришел к занятому человеку, не мешай ему», «Посторонние разговоры по телефону строго воспрещаются», и кроме этого, выстроил решетку…
Двести лакеев порхали, взмахивая салфетками, а из телеграфа доносился вой скрипок. Там 15 пар танцевали фокстрот.
Этою глупою борьбой с морфием я только мучаю и ослабляю себя.
Прибежит машинисточка, ведь за 4,5 червонца в бар не пойдёшь. Ей и на кинематограф не хватает, а кинематограф у женщины единственное утешение в жизни. Дрожит, морщится, а лопает… Подумать только: 40 …
Эти друзья природы прибывают в Коктебель и ныне из Москвы, и точно в таком виде, как нарисовано на «Бубнах». С ними жены и свояченицы: губы тускло-малиновые, волосы завиты, бюстгальтер, кремовые чулк…
Далее, пошло ещё успешней. «А» он выучил в «Главрыбе» на углу Моховой, потом и «б» — подбегать ему было удобнее с хвоста слова «рыба», потому что при начале слова стоял милиционер.
— Вот тебе святой крест, — сказал Мервухин, — я общему собранию пожалуюсь, что ты меня при исполнении служебных обязанностей…
— Верно, мерси. «Разве с полведра напьешься». «Курица и та пьет». «И пить — умереть, и не пить — умереть». «Налей, налей, товарищ, заздравную чару!..»
— От радости ошалел. Перемена жизни в казенном доме.
Через четверть часа стихло. Внизу потух свет. Я остался наверху один. Почему-то судорожно усмехнулся, расстегнул пуговицы на блузе, потом их застегнул, пошел к книжной полке, вынул том хирургии, хоте…
Что в Москве творится — уму не постижимо человеческому. Семь сухаревских торговцев уже сидят за распространение слухов о светопреставлении, которое навлекли большевики. Дарья Петровна говорила и даже…
— Что вы, что вы, что вы, — забормотал я и потянул за серый рукав.
— Да… Что ж нам с вами делать? Вы по какому разряду?
— В трамвай сел, — сказал Мохриков, — вылезаю, и вот (он вторично указал на дыру) — ножиком взрезали!
— Таким образом, вы — Котомкин-Таврический.
Один был в шпорах, другой без шпор, оба в папахах с синими шлыками, лихо свешивающимися на щеки.
— Я его туда не назначал, — ответил Филипп Филиппович, — ему господин Швондер дал рекомендацию, если я не ошибаюсь.
Вам, друг, объясняю, и вы поймете: мыслимо ли написать хороший фельетон по поводу французского министра, если вам до этого министра нет никакого дела?.. Где министр, что министр?!
— Я вам не милостивый государь, — резко заявил блондин, снимая папаху.
— Каких же я капель дам? Посоветуй. Девочка задыхается, горло ей уже забило. Ты пять дней морила девчонку в пятнадцати верстах от меня. А теперь что прикажешь делать?
Мы, грешным делом, надеялись, что его в центр уберут, но, конечно, Ванькина в центре невозможно держать.
Сегодня Анна Кирилловна на приеме осведомилась о том, как я себя чувствую, и сказала, что впервые за все время видит меня не хмурым.
И я чувствую, что прячу глаза, как школьник. Чувствую, что краснею…
— Мамаша, жена моя законная, — говорил Василий, плача от умиления, — ведь подумать только, чего ты натерпелась, моя прекрасная половина жизни, ведь легкое ли дело рожать, а? Ведь это ужас, можно сказ…
— Вам чего-с? Ишь ты, какой вы галстук устроили — горошком!
Шмонин (тихо Гудзенке). Ишь, железная баба. (Громко.) Ну, ладно, мы и без тебя обнаружим этого супчика, который вносит раскол в учреждение. Мы ему покажем! Ну, ладно. Переходим дальше. Товарищ Токаре…
Если придется ехать на автомобиле из Ялты в Севастополь, да сохранит вас небо от каких-либо машин, кроме машин Крымкурсо. Я пожелал сэкономить два рубля и «сэкономил». Обратился в какую-то артель шоф…
Меня вдруг осенило: «Это кто-то не выдержал его истязаний, бросился на него и ранил. Только так и может быть…»
Воспаленными глазами окинул Таракан бульвар и ныряющей волчьей походкой догнал кепку, уносившую сапоги. Пошел рядом, кепка покосилась и хотела свернуть вон с бульвара.
— Хороши наши секретари. Они, оказывается, ждали самогону, как вороны крови.
Я откинул штору и увидел, что лампа больше не нужна, на дворе синело, на часах было семь с четвертью. Значит, я просидел за столом пять часов.
Лестница долго скрипела. Поднимался кто-то солидный, большого веса человек. Я в это время уже сидел за письменным столом, стараясь, чтобы двадцатичетырехлетняя моя живость не выскакивала по возможнос…
— Банко сюиви! Пардон, месье, игра продолжается!..
Дверь в предбанник открылась, выпустила тучу пара, а из тучи вышла мокрая, распаренная старушка, тетушка дорожного мастера. Старушка выжала мочалку и села на диванчик, мигая от удовольствия глазами.
— А ведь это идея. Как же это нам в голову не пришло.
Тяжкое бремя соскользнуло с моей души. Я больше не нес на себе роковой ответственности за все, что бы ни случилось на свете. Я не был виноват в ущемленной грыже и не вздрагивал, когда приезжали сани …
«Обезумел, — думал я, — а сиделки, значит, его отпаивают… Почему такая красавица? Хотя у него правильные черты лица. Видно, мать была красивая… Он вдовец…»
И она в ужасе стала заворачивать младенца в тряпки.
А гнойный аппендицит? Га! А дифтерийный круп у деревенских ребят? Когда трахеотомия показана? Да и без трахеотомии будет мне не очень хорошо… А… а… роды! Роды-то забыл! Неправильные положения. Что ж …
Пожимая плечами, кривя губы и хмыкая, Филипп Филиппович пожирал его глазами, как будто в белом нетонущем комке хотел разглядеть причину удивительных событий, перевернувших вверх дном жизнь в пречисте…
— Фиолетов я, Миша. Терзаемый угрызениями…
Вместо ответа Василий горько зарыдал и выложил перед страдалицей кошелек.
Вся эта история началась с того, что, по словам всезнающей Аксиньи, конторщик Пальчиков, проживающий в Шалометьеве, влюбился в дочь агронома. Любовь была пламенная, иссушающая беднягино сердце. Он съ…
— Эту… как её… переписку Энгельса с эти м… Как его — дьявола — с Каутским.
«Назвался груздем, полезай в кузов», — ехидно отозвался голос.
— Све-е-етит месяц… Све-е-етит месяц… Светит месяц… Тьфу, прицепилась, вот окаянная мелодия!
— Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, — паталогоанатомы мне обещали.
Нужно вам сказать, что, живя второю жизнью, я сочинил нечто листа на четыре приблизительно печатных. Повесть? Да нет, это была не повесть, а так, что-то такое вроде мемуаров.
Он был в великолепной шинели и сапогах со шпорами. Был туго перетянут кавказским поясом с серебряными бляшками, и кавказская же шашка горела огоньками в блеске электричества на его бедре. Он был в ба…
— Слабая девочка, помирает… Пожалуйте, доктор, в больницу…
После чего под громовой хохот все напились.
— Это вы ему лунку выломали… Здорово будете зубы рвать… Бросайте чай, идем водки выпьем перед ужином.
Доктор Борменталь, бледный, с очень решительными глазами, поднял рюмку с стрекозиной талией.
— Вот черт! Засунул же куда-то! — говорила недоуменно ревизионная комиссия, — ну уж, долго ждали, подождем еще, сейчас придет.
— Я вам, сударыня, вставляю яичники обезьяны, — объявил он и посмотрел строго.
— Подлец, — выговорила барышня, сверкая заплаканными размазанными глазами и полосатым напудренным носом.
— Следующий оратор Фиусов, — пригласил председатель.
— Сову чучельнику отправить сегодня же. Кроме того, вот тебе 8 рублей и 15 копеек на трамвай, съезди к Мюру, купи ему хороший ошейник с цепью.
Лошади вдруг дернули и заработали ногами оживленнее. Я обрадовался, не зная еще причины этого.
— Трудные кассы английские, дорогие товарищи, с тройным шрифтом на замке и электрической сигнализацией. Изящная штучка. В Ленинграде Бостанжогло, он же графчик Карапет, резал ее 27 минут. Рекорд.
Она ушла. Дверь визгнула, а я зашлепал туфлями в спальню, по дороге безобразно и криво раздирая пальцами конверт.
— Ну, дай нам, стало быть, колбасы полтора фунта, селедки.
— Я еду в Коктебель, — сказал я второму приятелю.
Когда я отошел от борта, резко полегчало. Я тотчас лег на палубу и стал засыпать… Горы еще мерещились в сизом дыму.
Баба испуганно вертела головой, поняв, что в чем-то она провинилась.
Что творится во время приёма! Сегодня было 82 звонка. Телефон выключен. Бездетные дамы с ума сошли и идут…
«Эх, Додерляйна бы сейчас почитать», — тоскливо думал я, намыливая руки. Увы, сделать это сейчас было невозможно. Да и чем бы помог мне в этот момент Додерляйн? Я смыл густую пену, смазал пальцы йодо…
Якобы он сидел в кабинете на корточках и жёг в камине собственноручно тетрадь в синей обложке из той пачки, в которой записывались истории болезни профессорских пациентов! Лицо будто бы у доктора был…
«Марта — (такого-то числа…) золотой валютой… 1400 рублей».
— Да уж будьте покойны, — отозвался ПЧ, — там умеют спросить. Там просто не спросят. Итак, ваше уважаемое мнение, товарищи читуны?
Предупреждаю: ни я, ни доктор Борменталь не будем с тобой возиться, когда у тебя живот схватит… «Всех, кто скажет, что другая здесь сравняется с тобой…».
«Воспаление легких у меня, конечно, получится. Крупозное, после такой проездки. И, главное, что я с нею буду делать? Этот врач, уж по записке видно, еще менее, чем я, опытен. Я ничего не знаю, только…
— М-да… я, знаете ли, никогда не волнуюсь, — сказал я неизвестно зачем, но почувствовал, что от усталости даже устыдиться не могу, только глаза отвел в сторону. Попрощался и ушел к себе. Крупный снег…
Дядя Иван побледнел, обернулся и увидал служащего Коверкотова. Глаза у Коверкотова сверкали, руки сжимались в кулаки.
— Что ты? Что? Что, Аксинья?! — забормотал я.
Шел бой. Каждый день он начинался утром при бледном свете снега, а кончался при желтом мигании пылкой лампы-молнии.
— Сам ты Мефистофель! Это Большой театр в Москве!
— Ты нездорова. На портрете писать про такого ничтожного человека, как ты, мы не будем.
Ночью, близ самого рассвета, в черноте один дрожащий огонь превращается в два, в три, а три огня — в семь, но уже не огней, а драгоценных камней…
В основе фельетона действительная бумага, сочиненная на ст. Воронеж Товарная Юго-Вост и сообщенная нам рабкором 1011.
На голове у фрукта росли совершенно зелёные волосы, а на затылке они отливали в ржавый табачный цвет, морщины расползались на лице у фрукта, но цвет лица был розовый, как у младенца. Левая нога не сг…
— Я в Коктебель хочу ехать, — неуверенно сказал я третьему и прибавил: — Только прошу меня не оскорблять, я этого не позволю.
— Его надо в дефективную колонию отдать, — отозвался бас, который любил натравливать одного борца на другого.
Кисловодский стол ЗАГС сим удостоверяет, что гр. Корабчевский Виталий 9 месяцев умер 17 июня с. г. от воспаления легких. Акт записан за № 163. Подпись: Завед. столом ЗАГС
— Гм… — с интересом отозвался тяпнутый, розовея от супа и вина.
Дураки нашего города смеялись над Петровым, предлагая испробовать дом при помощи керосина, но тот отказался, и, как оказалось, совершенно напрасно, не ходил бы он теперь к лету в шубе, с календарем в…
В общем, сели они за столики и напились до предельной нагрузки, по 420 пудов на ось, а засим и выше, отчего у них началось горение шеек и букс.
— Помилуйте, — уверенно ответил человек, — как же так без документа? Это уж — извиняюсь. Сами знаете, человеку без документов строго воспрещается существовать. Во-первых, домком…
— Полынная хорошая есть, — посоветовал приказчик.
— Я не зло… — смущённо забормотал субъект, продолжая раздеваться, — я, дорогой профессор, только в виде опыта.
— Кажись, дорога, — радостно, даже с трелью в голосе отозвался пожарный. — Лишь бы опять не сбиться… Авось…
— Слово предоставляется следующему оратору — Пеленкину, — выкрикнул председатель, растерянно улыбаясь.
«Объявляю всем служащим вверенного мне… мною замечено… обращаю внимание… недопустимость… и чтоб не смели, одним словом…»
«Вздор — ручка. Никакого значения не имеет. Ты сломал ее уже мертвому младенцу. Не о ручке нужно думать, а о том, что мать жива».
— Только попробуй. Я тебе съем! Это отрава для человеческого желудка.
Одним словом, возвращаясь из больницы в девять часов вечера, я не хотел ни есть, ни пить, ни спать. Ничего не хотел, кроме того, чтобы никто не приехал звать меня на роды. И в течение двух недель по …
Голос с галерки. Тетка Токарева, держись! Не выдавай рабкора на съедение!
И около четверти часа он пробыл в ванной в странном настроении духа — то ли в злобе, то ли в каком-то тяжёлом упадке. Всё было скучно, неясно…
— Филипп Филиппович, вы — величина мирового значения, и из-за какого-то извините за выражение, сукиного сына… Да разве они могут вас тронуть, помилуйте!
— Я, Филипп Филиппович, — начал он наконец говорить, — на должность поступил.
— Я, кажется, два раза уже просил не спать на полатях в кухне — тем более днём?
Тут я вышел из оцепенения и взялся за ее пульс. В холодной руке его не было. Лишь после нескольких секунд нашел я чуть заметную редкую волну. Она прошла… потом была пауза, во время которой я успел гл…
— Рубль! — сказал, хихикнув, Таракан, чувствуя счастье благодаря сапогам.
— Подлец, подлец, — всхлипнула молодая женщина и давилась слезами.
Первым взяло гражданина соседа. Он остановился над своим бифштексом на полдороге, когда на тарелке лежал еще порядочный кусок. И видно было, что бифштекс ему разонравился. Затем его лицо из румяного …
— Прощай, Москва! Не видать мне больше Чичкина и пролетариев и краковской колбасы. Иду в рай за собачье долготерпение. Братцы, живодёры, за что же вы меня?
— Да она меня по морде хлопнула, — взвизгнул Шариков, — у меня не казённая морда!
— Постой… постой… да это что… Постой… это тот самый ребенок?
— Довольно странно, гм… как же это я уйду? Только что пришел и сейчас же уйду?.. Нет-с, я сейчас белье буду осматривать.
Я осторожно коснулся лба девочки, держащейся за юбку. И она скрылась в ее складках без следа. Необыкновенно мордастого Ваньку выудил из юбки с другой стороны. Коснулся и его. И лбы у обоих были не жа…
— Вот дурак, прости Господи. Зуб! Да разве зуб — рука или нога? Да при этом ведь золотой же зуб! Вот чудачина, его в крайнем случае в ломбард можно заложить. Одним словом, пиши заявление о вступлении…
Иная машинисточка получает по IX разряду четыре с половиной червонца, ну, правда, любовник ей фильдеперсовые чулочки подарит. Да ведь сколько за этот фильдеперс ей издевательств надо вынести. Ведь он…
— Стаж! — повторил Филипп Филиппович и горько качнул головой, — тут уж ничего не поделаешь — Клим.
— Во всем доме… — начал я, но лицо Котомкина стало так ужасно, что я закончил так: — Во всем доме пятнадцать рублей, и из них десять я вручаю вам.
— Тридцати девяти человекам, — тотчас ответил Борменталь.
— Что резать? — спросила баба, бледнея. — На глазу резать? Нету моего согласия…
— Всё равно не позволю есть, пока не заложите. Зина, примите майонез у Шарикова.
Тогда Ванькин обменял на два других имени: Мессалина и Пестелина, и только председатель завкома его осадил, объяснив, что «Мессалина» — такого имени нет, а это картина в кинематографе.
— Анна Николаевна прислала за вами, велят вам, чтоб вы в больницу шли поскорей.
«…после чего рабочие массы выбрали в кандидаты месткома известного алкоголика, и на другой же день он сидел пьяный, как дым, на перроне и потешал зевак анекдотами, рассказывая, что разрешено пить, ли…
Семья налицо. Семья. И не хватает в ней только одного человека — Карпова лет тридцати пяти — сорока… И неизвестно, как его зовут — Сидор, Петр, О, это неважно!
Буфетчик со своим подручным (к слову: наглые, невежливые и почему-то оба пьяные) раскинули на столах скатерти, по скатертям раскидали тарелки, такие тяжелые и толстые, что их ни обо что нельзя раскол…
— Там до вас, товарищ Чемс, корреспондент приехал.
Молодая женщина зажала рот концом байкового платка, села на лавку и затряслась от плача. Завитки ее светлых волос, намокшие от растаявшего снега, выбились на лоб.
— Ах, халтурщики, ах, арапы, — расстроился председатель, — вот ловчилы собачьи!
— Ну, что ж, вылечил? Капли, наверно, давал. У него капли есть замечательные…
— М-да… Сельтерской воды или пива если я сейчас не выпью, я, дорогие товарищи, помру, и девять тысяч подберут дворники на улице… То есть не девять, позвольте… Нет, не девять… А вот что я вам скажу: б…
Она вынырнула с Петровки. Юбка до колен, клетчатая. Ножки — стройности совершенно неслыханной, в кремовых чулках и лакированных туфельках. На голове сидела шапочка, похожая на цветок колокольчик. Гла…
И пошел к белеющему корпусу больницы по гнилым, прыгающим мосткам.
— Я здесь, — шепнул я, и голос мой прозвучал нежно у самых его губ.
Не позже чем через пять минут я, в надетых наизнанку носках и незастегнутом пиджаке, взъерошенный, в валенках, проскочил через двор, еще совершенно темный, и вбежал во вторую палату.
— И я того же мнения, — добавил Филипп Филиппович и вышвырнул одним комком содержимое рюмки себе в горло, — …Мм… Доктор Борменталь, умоляю вас, мгновенно эту штучку, и если вы скажете, что это… Я ваш…
Мы отрезаны от людей. Первые керосиновые фонари от нас в девяти верстах на станции железной дороги. Мигает там, наверное, фонарик, вздыхает от метели. Пройдет в полночь с воем скорый в Москву и даже …
Ах, до чего замечательный город Москва! Знаменитый город! И сапоги знаменитые!
— Вы, доктор, вероятно, много делали ампутаций? — вдруг спросила Анна Николаевна. — Очень, очень хорошо… Не хуже Леопольда…
Ночь разворачивается над Ялтой яркая. Ноги ноют от усталости, но спать не хочется. Хочется смотреть на высокий зеленый огонь над волнорезом и на громадную багровую луну, выходящую из моря. От нее чер…
Пёс извернулся, спружинился и вдруг ударил в дверь здоровым боком так, что хрястнуло по всей квартире. Потом, отлетел назад, закрутился на месте как кубарь под кнутом, причём вывернул на пол белое ве…
«Литературная газета», 21 февраля 1973 г.
— Неужели? Вы меня прямо успокаиваете. А то я в отчаянье впал. Пошел вчера советоваться к защитнику, — уж он пугал меня, пугал, статья, говорит, такая, что меньше чем двумя годами со строгой не отдел…
Когда друзья отрыдались, выяснились подробности. Мервухина выбрали председателем месткома, а Птоломеева — секретарем.
— Отчего у вас шрам на лбу? Потрудитесь объяснить этой даме, вкрадчиво спросил Филипп Филиппович.
Мы еще несколько минут шептались с женщиной о разных сроках, о разных интимных вещах, и женщина получила от меня наказ ездить в больницу.
Страницы, страницы… а на них рисунки. Таз, искривленные, сдавленные младенцы с огромными головами… свисающая ручка, на ней петля.
— Нет, милые граждане, не в этом дело. Корень зла лежит гораздо глубже. Наш Микула пьян, потому что он… болен.
Пора, пора нам заговорить полным голосом о качестве нашей продукции.
Филипп Филиппович бросился наперерез и стал выдирать щуплого Шарикова из цепких хирургических рук.
Анна К. стала моей тайной женой. Иначе быть не могло никак. Мы заключены на необитаемый остров.
— Вы позволите мне это оставить у себя? — спросил Филипп Филиппович, покрываясь пятнами, — или, виноват, может быть, это вам нужно, чтобы дать законный ход делу?
— Ну, тогда пропали, — сказал милиционер.
«Нет, это поистине светлый луч во тьме!» — подумал я и сел писать за стол. Чувство у меня при этом было настолько приятное, будто не посторонний мельник, а родной брат приехал ко мне погостить в боль…
Местком отчима написал учку про Всеволода: «Так и так. Всеволод учиться желает». Учк написал дорпрофсожу «Желаем, чтобы Всеволод учился». Дорпрофсож написал политехникуму: «Будьте любезны Всеволода п…
На клоке марли на столе лежал шприц и несколько ампул с желтым маслом. Плач конторщика донесся из-за двери, дверь прикрыли, фигура женщины в белом выросла у меня за плечами. В спальне был полумрак, л…