Шариков, не отрываясь, смотрел на Борменталевский нос.
Мы и не погибли, не заблудились, а приехали в село Грищево, где я стал производить второй поворот за ножку в моей жизни. Родильница была жена деревенского учителя, и пока мы по локоть в крови и по глаза в поту при свете лампы бились с Пелагеей Ивановной над поворотом, слышно было, как за дощатой дверью стонал и мотался по черной половине избы муж. Под стоны родильницы и под его неумолчные всхлипывания я ручку младенцу, по секрету скажу, сломал. Младенчика получили мы мертвого. Ах, как у меня тек пот по спине! Мгновенно мне пришло в голову, что явится кто-то грозный, черный и огромный, ворвется в избу, скажет каменным голосом: «Ага. Взять у него диплом!»
— Ну, тогда пропали, — сказал милиционер.
— Встань сию же минуточку, — ответил я, — а то я с тобой и разговаривать не стану.
Феодосийский поезд пришел, пришла гроза, потом стук колес, и мы на юг, на берег моря.
— Полынная хорошая есть, — посоветовал приказчик.