Все цитаты из книги «Графиня де Монсоро. Том 2»
– Что скажет король?! Что скажет король?!
– Да, слишком холодно. И поэтому я, отвечающий за здоровье господина де Бюсси перед его друзьями и особенно перед самим собой, запрещаю ему выходить.
– Человек предполагает, а бог располагает, – заметил Сен-Люк, в свою очередь обнажая шпагу.
– Гм, – прошептал он, – не заподозрил ли Монсоро чего-нибудь и не прислал ли ко мне этого Шико на разведку?..
В одно мгновение герцога окружила вся челядь, которую он – властитель провинции Анжу – держал в своем дворце в Анжере. Из всех этих слуг лишь самые главные знали своего господина в лицо.
– Совершенно ясно: он ничего не хотел понимать, – сказал Келюс. – Тут что-то есть.
– Да здравствует король! – закричал д'Эпернон. – Смелей, мои львы! Смелей!
– В добрый час, – сказал он. – А! Господа миньоны, придет время, мы тоже посмеемся.
– Вот как? Попробуйте-ка доказать мне это, – вы, человек женатый!
– Что ж, монсеньер, в добрый час, рад вас видеть в подобном расположении духа.
– Хорошо. Я загляну сначала в конюшню, узнаю, все ли в порядке с лошадью его высочества.
– По чести, – сказал герцог, – я полагаю, ты прав, Бюсси. Я над этим подумаю.
– Если бы они спасались через склеп, ведущий в подземелье часовни, они бы снова прошли перед твоей кельей, и я бы их увидел.
– Что причина моих страданий ваша забывчивость? О! Это правда.
– А как вы полагаете, сударь, меня вы не оскорбляете, приставая ко мне с вашими вопросами, достойными сбира?
– А! Бог мой! У меня бывают свои прихоти! – сказал Сен-Люк.
– Как! Бегство вашего сына не кажется вам преступным, угрожающим, достойным самого сурового наказания?
– Сударыня, – сказал Бюсси, – вот уже три дня, как я болею.
– Я тоже об этом думал, – ответил Монсоро, – но я навел справки. Это не мог быть он.
«Credere portentis mediocre13. Раз он закрыл глаза, значит, он не мертв».
Затем открыл окно и перегнулся через перила балкона.
– Мне кажется, да, – сказал гасконец, – и вы того же мнения, сударь?
– Государь, – сказал д'Эпернон, – я засну, обещаю вам, но лишь в том случае, если ваше величество даст мне возможность заснуть.
В это самое время Генрих раздавал шпаги и? противникам, анжуйцы минут на десять опередили королевских фаворитов.
– Тот был прямой, а вы сгорбленный, – сказал он.
– Неужели они его убили? – говорил король. – Смерть Христова! Они мне заплатят за моего шута как за дворянина.
– Где вы его нашли? – спросил король Крийона, разговаривая с ним так, словно герцога и не было в комнате.
– А! Вот оно. Это хорошо: обморок, пульс слабый. Все как полагается. (Он пощупал руки и ноги – кисти и ступни холодные. Приложил ухо к груди: дыхательные шумы отсутствуют; легонько постукал по ней: з…
– Тогда его поведение простительно, – заметил Генрих, – потому что, по правде говоря, мой бедный Шомберг, я и сам-то тебя не узнал.
– Собраться мне недолго, сударь, но нельзя ли узнать, чем вызвано столь внезапное решение?
– Ну вот, все и выходят, – сказал Реми. – Поступим и мы так же, коль вы не возражаете.
Он помолчал, все с той же улыбкой на губах.
– Я знаю этого гасконца, Генрих. Но, если хочешь меня послушаться, дорогой государь, возвратимся в Лувр, уже рассвело.
– Однако позвольте мне все же представить вас монсеньеру.
Диана начала с того, что остановила пылающего страстью молодого человека. Этой ночью она хотела объяснить ему, что его жизнь – одно с ее жизнью; она хотела обсудить с ним самые верные способы бегства.
И тотчас же все монахи, стоявшие шпалерами по пути короля, двинулись к кельям, в видневшийся слепа главный коридор.
– Я как раз собирался вал спросить, чем оно вызвано.
– О! Мы не сегодня с ним познакомились, – возразил граф, – я уже ездил на нем вчера.
– Что вы, – сказал Сен-Люк с безукоризненно простодушным видом, – ни души.
Среди прочих слабостей у герцога Анжуйского была слабость дрожать от страха при звуках грома.
Бюсси остановился. Он был настолько ошеломлен, что не находил ни мыслей, ни слов.
– Я вам нужен, не так ли? – спросил тот с жестокой прямотой.
– Вы меня не поняли, сударь, – сказала Диана грустно. – Да, я знаю, что это господин Реми привел вас в церковь; и, возможно, даже силой?
– А почему же он не придет? – спросил Можирон.
– Продолжайте, граф, – сказала Диана, краснея. – Как вы добрались из Анжера сюда?
– Ах, сударь, – сказал Одуэн, – если вы будете помогать судьбе, вы отнимете у нее ее заслуги. И они тронулись в путь.
– Что он говорит, что он говорит? – спрашивали друг у Друга анжуйцы.
– Вот как? Значит, у них целая армия? – сказал Сен-Люк.
– О, монсеньер! Можно подумать, что вы питали неприязнь к бедняге графу.
Как раз в эту минуту господин де Сен-Люк входил через боковую.
И действительно, Орильи, лютнист и наперсник принца, был, как вы помните, посвящен во все тайны герцога Анжуйского и должен был знать лучше, чем кто-либо другой, где обретается его высочество.
– А не мог бы ты сказать их мне во время шествия? Мы будем идти рядом.
– Все равно, – заметила герцогиня, – какой бы он ни был слабоумный, я буду иметь удовольствие его постричь.
– Известно ли вам, граф, – сказал он после короткого молчания, – что очень многие просят короля передать им вашу должность главного ловчего?
– Нет. Иди сначала к старой лесосеке, возможно, она будет гулять там: ждать меня. – А если там не увидишь, иди в замок.
Бледный от природы Монсоро при виде принца просто посинел. Принц был его кошмаром.
– Простите, сударь, – сказал Шико, – разрешите мне присутствовать при вашем отъезде.
– Итак? – спросил Монсоро с глазами, горящими радостью.
– Против короля? – спросил Сен-Люк с внезапным холодком в голосе.
– Разве вы могли бы скрыть от меня что-нибудь? – сказал Бюсси. – От меня, теперь?..
– Монсеньер, вашему высочеству известно, что завтра – великий день, ибо он должен покончить с враждой между Анжу и Францией. Я хочу удалиться в мой венсенский домик и весь сегодняшний день провести т…
При виде Бюсси, такого прямого, верного, преданного, герцог почувствовал некоторые угрызения совести, но два обстоятельства подавили в нем добрые побуждения: большая власть, которую забрал над ним Бю…
– Вы верный друг, Сен-Люк, – сказал он, – можете рассчитывать и на мою дружбу. Вам уже известно, дружба моя состоит из трех вещей: моего кошелька, моей шпаги и моей жизни.
– Пожалуйте сюда, монсеньер, – ответил раненый, – пожалуйте сюда, чтобы я мог поцеловать руку вашего высочества. Благодарение богу, я не только не умер, но надеюсь в скором времени поправиться, дабы …
– Не надо иронизировать, монсеньер, над столь смиренным и верным другом, как я, который, невзирая на поздний час и свое болезненное состояние, явился сюда для того, чтобы оказать вам важную услугу. Е…
– Сударь, – не смущаясь, продолжал Шико, – вы знакомы с Лигой?
– Однако, – спросил Шико, – почему ты не удрал с остальными, болван?
– Ни слова больше. Признайтесь, что вы уже не любите Диану, так будет достойнее для благородного человека.
– Обязательно, обязательно, – вскричали миньоны.
– Ну, ну, уймись, сын мой, – сказал он, удерживая Можирона за талию.
– Монсеньер, – сказал Орильи, – вот груда камней, которая словно нарочно тут положена, чтобы вашему высочеству за ней спрятаться.
– На то божья воля, – ответил Генрих, не замечая лукавого вида, с которым Шико крутил свой ус.
– Зачем? – сказал Реми. – Разве воздух улицы Пти-Пэр для вас нехорош или же у вас здесь мало развлечений?
– А то. Он прекрасно видит: вчетвером мы убьем его, и не хочет быть убитым.
– Чудесно! Вы спросите его, в какой день ему угодно перерезать мне горло или позволить, чтобы я перерезал горло ему.
Завязавшись снова, бой стал еще более ожесточенным. Пока люди Монсоро нападали на Бюсси, главный ловчий, догадавшись, что молодой человек высматривает себе оружие на полу, стал убирать все, до чего т…
– Ливаро! – вскричал Антрагэ, обернувшись. – Разрази господь! Ты как нельзя кстати! Монжуа и Сен-Дени, на помощь!
При этом Бюсси сделал два шага к выходу, но принц оказался проворней и загородил собою дверь.
– Постой! Плащ тоже испачкан. А на рукав погляди! Что с ним стряслось?
Бюсси облюбовал это подобие вертепа главным образом потому, что оно было расположено напротив лучшей гостиницы города, где, как он полагал, должен был, вне всякого сомнения, остановиться Монсоро.
– Он хотел, чтобы его дочь вышла замуж за графа, – граф женился на ней.
– Государь, вашему брату дают дурные советы.
– О! Я вас ненавидел, – сказал Шомберг, – теперь же вы мне омерзительны.
Вскоре неистощимые любезности герцога еще больше открыли глаза главному ловчему. Герцог привез Диане одну из тех редких драгоценностей, какие изготовляли, числом не более трех или четырех за всю жизн…
– О! Если так, тогда не возражаю. Идите, Бюсси, но будьте осторожны.
– Что ж, пусть будет так. Вперед! – вскричал король. – Клянусь смертью Спасителя! Разве я не первый дворянин в моем королевстве? Известны ли вам, спрашиваю я, более славные битвы, чем битвы моей юнос…
– А, – сказал Бюсси, – я ошибся: это не поединок, это убийство.
– Сын мой, я очень стара, очень устала, и, может быть, умру после этого путешествия, но я собираюсь ехать с такой скоростью, что прибуду в Анжер, прежде чем друзья вашего брата и сам он успеют осозна…
– Потому, что там, где страдают, долго не задерживаются.
– Дверь взломана, – сообщил в эту минуту паж Антрагэ.
– Прощайте, граф, – сказал принц, приподнимая шелковую портьеру.
Он получил тройное удовлетворение: оказал услугу такому храбрецу, как Бюсси, принял участие в интриге и обеспечил королю возможность произвести тот государственный переворот, которого требовали обсто…
Но взор его невольно снова обратился к молодым людям.
– Итак, – сказал Шико, – припомним, что было: я видел кардинала де Гиза, видел герцога Майеннского, видел короля Генриха Валуа, видел короля Генриха Наваррского. В моей коллекции не хватает только пр…
Диана, не произнося ни слова, въехала в круг света, падающего от факелов.
Стоило только д'Эпернону заикнуться музыканту о занимавшем его деле, как Орильи, знавший о чайной ненависти своего господина к Бюсси, Орильи, сказали мы, тут же стал поддакивать своему ученику и усил…
– Да здравствует месса! Смерть Беарнцу! На костер гугенотов! В огонь еретиков!
– Значит, мы – король, – сказал кардинал герцогу. – Унеси поскорей этот драгоценный пергамент.
Увидев, что Шико спит столь добросовестно, все перестали обращать на него внимание.
– Ну да, конечно, – если, вместо того чтобы отказаться быть главой Лиги, узнав, что она направлена против меня, вы согласились бы занять это место и объединились с моими врагами, я бы погиб. Поэтому,…
– Те! В переднюю уже входит твоя челядь. И в самом деле, лакеи раздвинули портьеры, и появились брадобрей, парфюмер и камердинер его величества. Они завладели королем и стали все вместе совершать над…
– Того, как бы Монсоро не доверился только своей силе и ловкости и как бы Бюсси от него не ускользнул.
Проницательный Франсуа уже заметил, что с момента их встречи Бюсси относится к нему с гораздо большей предупредительностью, чем обычно. С присущим ему знанием света, принц решил, что Бюсси, по всей в…
– Что до меня, то я немец, пусть грубый, тупой, но прямой. Я говорю во весь голос, чтобы все, кто меня слушает, слышали, что я сказал. Но когда мои слова, которые я пытаюсь сделать как можно более по…
Реми глядел на Монсоро; граф тоже глядел на него, и такими испуганными глазами, что можно было подумать, будто он читает в душе этого прохожего его намерения.
– Подъедьте, – сказала она. – Подъедьте еще раз к воротам. Кричат: «Кто идет?» Надо ответить им, сударь, это формальность…
– Кто же ему скажет?, – Проклятие! Если он спросит меня, мне, безусловно, придется рассказать о нашем разговоре.
– А теперь скажите мне прямо, ведь вы имеете дело с мужчиной, скажите мне, смертельно ли я ранен?
Фавориты говорили: «Наконец-то лев проснулся». Лигисты говорили: «Наконец-то лиса учуяла западню».
– Значит, вы знали о веревочной лестнице?
Идя к выходу, он увидел свое отражение в венецианском зеркале и сам себе показался отвратительным.
– Встаньте, сударыня, – сказал король, – я люблю все, что носит имя Сен-Люка.
– Я говорю, сударыня, что человек, который отправляет вас в изгнание, человек, который лишает меня единственной оставшейся мне надежды – дышать одним с вами воздухом, видеть вашу тень за занавеской, …
Генрих был возбужден и старался еще больше распалить себя: этот запыхавшийся вид в большинстве случаев и составляет то, что принято называть достоинством у особ королевской крови.
И среди этой тишины, словно само небо выразило свое согласие с Сен-Люком, три медленных, торжественных удара, нанесенных мощной рукой Крийона, сотрясли дверь.
– О господь мой, – сказал Шико, – коли ты пособишь мне в этом деле, я обещаю поставить тебе отличнейшую свечу. Значит, он тоже не сможет протиснуться?
– Разве вы не знаете, что должно произойти завтра?
– Говорю тебе, что господин де Бюсси не вспоминает обо мне, и правильно делает… О! Я струсила, – прошептала она.
Роланд рванулся вперед и, как молния, промчался под могучими старыми деревьями.
– Так ты думаешь, что он причастен к его бегству?
– Ну и вот, короля отведут в его келью. Наш монах обещал, что, как только король окажется там, он заставит его подписать отречение. После того как король отречется, войдет госпожа де Монпансье с ножн…
– Я и в самом деле болен, – сказал Бюсси, – мой врач прописал мне полный покой. Я уже целую неделю не выезжаю из города. О! Вы, кажется, собираетесь сесть на Роланда? Я продал этого коня монсеньеру г…
– Благодарю вас, господа, ступайте с миром.
Бюсси вскрикнул от радости и отскочил назад, чтобы отвязать от руки платок и выбросить обломок клинка, ставший ненужным.
В одном углу попоны стояло двойное ФФ, переплетенное с двойным АА.
– А теперь, что хотели вы сказать мне о Диане?
– Напейтесь, граф, – посоветовал Антрагэ, – ничто так не бодрит, как вино.
Любить Бюсси – в этом была ее логика. Принадлежать только Бюсси – в этом состояла ее мораль. Вздрагивать всем телом при простом легком прикосновении его руки – в этом заключалась ее метафизика.
– Потому, что мне он кажется небезопасным.
– Простите, монсеньер, – сказал Монсоро, вскидывая голову, – я умираю от усталости.
– Это тоже верно. И еще: кроме звука поцелуя, я услышал…
– Уже окончательно решено, что ты идешь в аббатство святой Женевьевы?
– Как! Я просто опомниться не могу! – продолжал Сен-Люк, ошеломленный этим открытием. – А! Да ведь в таком случае я обесчещен, клянусь телом Христовым! Я-то объявил всем, что он мертв. Наследники вст…
– Клянусь богом, – сказал король, – стоило тебе сидеть подперев щеку кулаком, чтобы придумать эту прекрасную дилемму.
Бюсси встал. Он больше не был ни красным, ни оглушенным, он был мрачным.
– Я думаю, что для этого вполне подходит Париж, – сказал Одуэн. – В Париже забывают довольно быстро.
Но в тот день, как мы с вами видели, Бюсси встретил в своем королевстве весьма дурной прием.
Бюсси встал на стременах и своими зоркими, как у орла, глазами разглядел в толпе дерущихся Ливаро, узнав его по долговязой фигуре.
Один Панург восстал против насилия, учиняемого над его другом, и все пытался брыкнуть Шико, но удары его копыт не попадали в цель, а Шико отвечал на них ударами палки.
Бюсси слегка побледнел, потому что при слове «он» решил, что речь идет не о жене, а о муже, а господин де Монсоро имел это свойство – заставлять бледнеть Бюсси всякий раз, как Бюсси о нем вспоминал.
– Послушай, ведь ты привел меня не для того, чтобы показать мне колени святой Марии Египетской, а с какой-то другой целью, правда?
– Это фитиль мушкета или аркебузы, монсеньер.
– А может, ты предпочел бы хороший завтрак? – спросил Шико.
– Как туда пройти? – спросил Реми, изображая полное неведение.
– Я ничего не забыл, сударыня, напротив, я слишком многое помню, и вот почему, утратив это счастье, я чувствую себя таким достойным сожаления. Поймите, как я буду страдать, сударыня, если мне придетс…
– О! Нет и нет. Ведь ты понимаешь, раз я уже видел, мне незачем идти туда убеждаться. У меня и так от беготни ноги стали на три дюйма короче – в живот вколотились; коли я опять туда потащусь, у меня …
– Правильно, – заметил Шико, – надо разнообразить удовольствия, лично я, чтобы внести разнообразие в мои, отправляюсь учреждать Лигу.
Все они были знатными вельможами и охотно проматывали на шелках, бархате и позументах доходы от родовых земель.
– Да вставай же, скотина! – повторил тихонько гасконец, поддав ему коленом под зад.
– Святая пятница! – воскликнул тот, к кому был обращен вопрос. – Это означает, что мы в безопасности.
– То, на что вы ссылаетесь, как раз и губит вас в моих глазах. Когда виновный – мой брат, он виновен вдвойне.
Преподобный приор Горанфло, ваш покорный слуга и друг.
– Потому что главный ловчий Франции должен давать приемы, держать слуг, иметь хороший выезд. Пусть он отведет дворец для своих собак, это можно понять, но совершенно недопустимо, чтобы он сам поселил…
– Я и в самом деле могу ехать, куда захочу? – спросил Франсуа.
Уже на гласных советах обсуждали средства устрашения врага, а на советах тайных – средства его уничтожения, когда распространился слух, что герцог Анжуйский направил к королю своего посла.
Он спешил не в Париж попасть, а удалиться от Анжера.
– Ну тогда другое дело. А как сюда приходит этот мужчина, вам известно?
– Твоя правда, но мы, мы никого предательски не убивали, – сказал Антрагэ, – а господь дарует силу невинным. Прощай, Бюсси!
– А то, что не слишком бравые у вас солдаты, если их побили три человека.
– Значит, ты на него сердит? – спросил принц.
– Вы правы, – согласился Бюсси. – К тому же у пас и своры нет.
– Есть женские письма, которые обязательно следует читать и очень опасно оставлять не прочитанными, пример: письма нашей матушки.
– Государь, я спасал ваше величество, и трудился во имя славы и мира вашего царствования.
Речь идет затем об очень крупном осле с приятно округлыми и раздувшимися боками.
– О чем я могу с вами говорить, монсеньер? – Ты сердишься на меня, а? – прибавил герцог, понизив голос.
Шико потянулся, чтобы вернуть гибкость своим длинным ногам, сведенным судорогой.
– И ты поступишь правильно, мой король, – ответил Шико, – потому что это слуга, каких мало.
– Господа, мы следуем за вами, – сказал Рибейрак. – Идите вперед.
Сен-Люк кинулся к Диане, которая уже поднялась на колени, схватил ее на руки и исчез с ней вместе за дверью.
Сам Эскулап со своими крыльями божества не успел бы сделать больше.
– Обезоружен! – крикнул Монсоро. – Обезоружен!
Надо сказать, что герцог не отличался сильной волей, он был подвластен минутным прихотям.
Король, видя Шико в раздумьях, вспомнил, что однажды, в некоем трудном вопросе, который потом прояснился, Шико оказался одного мнения с королевой-матерью, а королева-мать была права.
– А что бы вы сделали для этого? – с живостью спросил Бюсси.
– Да, при хорошей, но она может оказаться и плохой. Какой бы ты ни был храбрец, ты всегда будешь находиться только в одном месте.
– Но, святая пятница, как вы любите поговорить, – воскликнул ворчун, – уж если вам охота любезничать с госпожой, садитесь, по крайней мере, в карету, там безопаснее, на улице вас узнать могут.
– Тушеную курицу, ломоть ветчины и раковый суп.
– Вы дали мне срок до полуночи, – умоляюще сказал король.
Д'Эпернон утихомирился и с величественным видом вложил шпагу в ножны.
Рибейрак, Ливаро и Антрагэ последовали за ним.
– Бюсси! Бедный Бюсси! – все повторял в отчаянии Рибейрак.
В одну секунду клинок был плотно прикручен носовым платком к кисти его руки.
– Слепец! – прошептала Екатерина. – Неужели же глаза у королей навечно осуждены не видеть? И она сложила ладони вместе.
Герцог и Орильи возвратились так недавно, что даже кони их не были еще расседланы.
– Ты прав, Генрих, – ответил Шико, – ведь тебе его больше всего не хватает.
– Да, щеголь, – сказал Монсоро, – да, паршивый миньон, я бросаю тебе вызов.
– Монсеньер – их сообщник. Герцог Анжуйский прикусил губу.
– Тогда какой им смысл иметь со мной дело, если я, как вы утверждаете, лишен всякого могущества?
К тому же таков был его обычай как главного ловчего и как ревнивого мужа.
– Лошадь совсем выдохлась, она дрожит, слабеет, отказывается бежать… – отвечал первый всадник. – Но я бы и сотней коней пожертвовал, лишь бы очутиться в моем городе.
Терпкий, но в то же время чудесный запах поднимался от садов и разносился по улицам, мостовая была суха, воздух свеж.
– Государь, – воскликнул герцог, которому отсутствие короля показалось еще более пугающим, чем его присутствие, – неужели я и в самом деле арестован?! Неужели мои друзья не смогут навещать меня?! Неу…
– Где его величество? – спросил главный ловчий. – Я должен отчитаться перед ним относительно некоторых распоряжений, которые он мне дал.
– Что скажешь, Генрих? – спросил Шико. – Нас с нашими лилиями малость обскакали, а? Клянусь святым чревом! Мне кажется, что эти дрозды собираются взлететь так же высоко, как орел Цезаря. Берегись их,…
Порою принц все же подходил к окну и погружал свой взгляд в ров до самого дна. Но подобная высота могла вызвать головокружение даже у храбреца, а герцог Анжуйский был не из тех, кто не боится головок…
Бюсси провел лекаря в кабинет герцога, написал короткую записку, вышел в оранжерею, нарвал букет роз, обмотал записку вокруг их стеблей, отправился в конюшню, оседлал Роланда, вручил букет Одуэну и п…
– Подумайте сами: неужели удастся заколоть, сжечь, повесить таких людей, как Бюсси, как Антрагэ, как Ливаро, как Рибейрак, не пролив при этом потоки крови?
– Город волнуется, но не он меня беспокоит, он-то в моих руках.
– Зато я очень весело провожу время, сын мой, – ответил Шико, сбрасывая капюшон и расталкивая толпу монахов, отшатнувшихся от него с воплями ужаса.
– Как бы то ни было, вы предпочли мне Монсоро и поэтому сохранили его фамилию.
– Все так, – согласился герцог. – Но я выеду из города с теми тремя, которые их побили, – добавил он.
При четырех миньонах находились их четверо стремянных.
И наконец, первая сирень, распустившаяся поутру на солнце, туманила своими нежными испарениями все еще смятенный рассудок молодого графа, спрашивавшего себя, не обязан ли он, – всего лишь час тому на…
– Генрих, Генрих, – воскликнул Шико, которому лишь этикет помешал броситься к королю и прервать его на полуслове, как ему хотелось.
Он увидел, как Бюсси приблизился к дому и, поскольку отсутствие Монсоро обеспечивало полную безопасность, вошел через дверь, которую открыла Гертруда, а не через окно.
– Затем шествие кающихся по улицам с остановками в главных монастырях Парижа, начиная с монастыря якобинцев и кончая святой Женевьевой, где я обещал приору прожить в затворничестве до послезавтра в к…
Затем, они, несомненно, должны были приводить в негодование короля.
– Да, – сказала Екатерина, – дело в провинциях.
– Но сейчас вы чувствуете себя лучше, не так ли?
Откуда взялся такой слух? Кто его породил? Кто его пустил? Кто распространил?
Предупрежденная заранее стража подняла флаг и откликнулась такой же симфонией.
При виде этого поля битвы, которое он покрыл трупами, израненного, почти умирающего Бюсси охватило чувство беспредельной гордости.
– Значит, вы покинули домик на улице Сент-Антуан?
– Будем же строго хранить тайну.., и если бог выдаст пас нашим врагам, мы, по крайней мере, сможем сказать, что сделали все от нас зависящее.
– Милый друг, у тебя утомленные глаза, тебе нужно хорошенько выспаться. Уходи!
– Да, сударь, – ответил селянин, – я встретил их вот там, впереди.
Д'Эпернон, видя, что он попал в одну пару с Бюсси, побледнел и был вынужден подергать себя за усы, чтобы вызвать хоть немного краски на щеки.
– Вот из каких соображений вы пожертвовали мною? О! Подумайте только, во что превратилась моя жизнь с тех пор, как вы принадлежите другому.
– Да, я так сказал, – ответил герцог Анжуйский. Бюсси вскочил со своего стула.
Введенная в заблуждение Екатерина сочла его больным и даже понадеялась, что болезнь поможет ей подчинить своему влиянию разум, ослабленный страданиями тела.
– Не думаете ли вы, что я буду церемониться с каким-то мерзавцем? – воскликнул выведенный из себя граф.
Шико подошел к постели, ибо усомнился, что безмятежность д'Эпернона может дойти до такой степени.
– Тем более надо его остерегаться. Вернемся, сын мой, послушайся меня.
– Он просит прощения у его королевского высочества за небольшую размолвку, которая у них случилась вчера.
– Вы слышите, господь мой, как он богохульствует? – прошептал он. – Но вы знаете – он безумен. Шико пожал плечами.
– Да, втроем. Если бы мы были втроем! Но нас только двое.
– Я, – подхватил Шомберг, – поднес руку к самому его лицу, и он не ответил мне.
Но около семи часов тот же конюх, который приносил письмо от Сен-Люка, сообщил Бюсси, что, несмотря на слезы старого барона и возражения Реми, граф отбыл в Париж на носилках. Носилки верхами сопровож…
– Да, Шико, ты прав, как это частенько с тобой случается. Я продолжу и скажу его величеству, что для королевской власти наступила минута, когда ей необходимо принять одну из тех жертв, о коих мы толь…
– Реми больше, чем мой лекарь, монсеньер, – добавил Бюсси, – он мой друг.
И он, в свою очередь, повернулся к королю спиной.
– Болен! Бедное дитя! Болен! – вскричала она. – Ах, господа, поторопимся же… Хорошо ли за ним ухаживают хотя бы?
– А возможно, и любовник тоже, монсеньер, – добавил музыкант.
Что же до старого барона, то он помолодел на двадцать лет.
– Отлично, – сказал король, для которого было большим облегчением узнать, что его брат лишен своей лучшей шпаги.
После этого тройного подтверждения король поднялся из-за стола весь красный и дрожащий. Трудно было разобраться, какие чувства его волнуют.
Молодая женщина схватила руку графа и нежно сжала ее.
– Как ни думаю, никого, кроме вас, не нахожу, – сказал он.
Антрагэ почувствовал, что начинает сдавать.
Несмотря на свое самообладание, Майенн не мог сдержать стонов.
– Там, наверное, гулял кто-нибудь из моих подруг, а не я.
– Знаю одно: мой кинжал остался где-то там – вошел по самую рукоятку в какой-то мешок, набитый мясом. Но все свершилось за одну секунду: меня схватили, подняли, понесли, окунули в чан и чуть не утопи…
– Что и говорить, – сказал Монсоро, – милый Реми прекрасно лечил меня.
На мгновение можно было подумать, что герцог угадал истинную мысль графа, потому что он оставил руку Дианы.
У графа были основания вторично выбрать себе Роланда: он хотел удостовериться, случайно или же по привычке этот конь, ум которого все превозносили, привез его к стене парка.
Час большого приема наступил или, вернее говоря, приближался, потому что уже с полудня в Лувр начали прибывать руководители Лиги, ее участники и даже просто любопытные.
Прохожие шли вдоль загородок, не останавливаясь.
– Что ж, будь по-вашему, матушка, – сказал Генрих. – Отказывайте мне в вашей помощи, лишайте меня вашей поддержки. Но знайте, что через час – одобряете вы меня или нет, вот тогда я это и узнаю – я пр…
– Вот так. Пора кончать, сударь, – сказал Бюсси. – Мне не по душе лишние разговоры. Произносить речи перед дракой – это годится для героев Гомера, на то они и полубоги, а я человек, но, заметьте, чел…
И он бросил поводья на шею Роланда Оказавшись на внешнем бульваре, конь остановился в нерешительности – повернуть ему направо ила налево.
– Не смейтесь, – сказал Можирон, – я читал о целой, куче совершенно сверхъестественных побегов… Например, с помощью простыней.
– Верно, – сказал герцог. – Что же дальше?
Но так как король не услышал восклицания Шико, а если и услышал, то не понял его, гасконец с почтительным видом, держа в руке огромное перо, стал пробираться через толпу, пока не оказался возле корол…
В десять часов вечера Бюсси закутался в плащ и, с веревочной лестницей под мышкой, зашагал к Бастилии.
Потом, собравшись с мыслями, он медленно опустил ее, не теряя из виду своих противников.
– Готово, – сказал Горанфло, – он согласен. Из коридора до короля донесся шепот, выражавший радость и удивление.
– Э! Дорогой мой, – сказал Сен-Люк, который считал, что Монсоро мертв и лежит в могиле, – пустяковое дело, не вспоминайте о нем, вы меня обидите. Разумеется, удар был отменный, и, главное, я его очен…
– Все ваши планы невыполнимы, сын мой, – сказала она.
– Да что ты, сотню! – сказал удивленный принц. – Зачем?
Посещение арсенала и заказ различных боевых припасов.
Диана окинула взором площадь, внимательно обследовав все углы и закоулки.
– Простите, монсеньер, – произнес он, отвешивая поклон, – я хотел бы сказать вашему высочеству два слова.
– Погибаю от скуки, – ответил Можирон. – Когда я взялся сторожить вашего брата, государь, я думал, он гораздо занимательнее. Фи! Скучнейший принц. Что, он и в самом деле сын вашего отца и вашей матуш…
– Что с вами? – удивился Одуэн. – Вы такой бледный, что я и сам почти готов поверить в вашу болезнь.
Это вошел в комнату герцог Анжуйский. Молодой человек оглянулся и узнал его.
– Французская, во главе с Крийоном, будет ждать меня в Лувре, а швейцарцы – у ворот аббатства.
– Нет, государь, – продолжал тем временем Сен-Люк суровым голосом, – господин де Бюсси не дрался сегодня утром, поэтому я прошу вас не об отмщении, как я ошибочно сказал вашему величеству, но о право…
– Я имею честь приветствовать вас. Поминайте меня в своих молитвах.
Когда Франсуа вошел в дом и остался в кабинете один, к нему с таинственным видом проскользнул Орильи.
– Какая замечательная натура! Брат Горанфло не только любит хороший стол, но он еще и весьма одаренный человек. Вы видите, как он вкушает пищу?! Ах, если бы вы слышали проповедь, которую он произнес …
При появлении Шико в дверях оружейной Генрих издал громкое восклицание.
Тем временем Антрагэ, вместо того чтобы идти за ним, направился в соседнюю комнату. Везде была кровь. Эта кровь вела к окну.
Реми сделал выпад и проткнул пальцем пустое пространство перед собою.
– Видишь ли, Реми, – сказал граф, – когда моя рука держит шпагу, она так с ней срастается, что каждая частица ее плоти становится крепкой и гибкой, как сталь клинка, а клинок, в свою очередь, словно …
– Вот и чудесно, – сказал Шомберг, потирая руки. – А теперь, если вам будет угодно, давайте выберем себе противников.
– Так размышляйте, государь, а нам, нам предоставьте действовать, ведь мы всего лишь солдаты, – ответил Шомберг. – К тому же я не знаком с неудачей, мне всегда везет.
Со смирением автора старинного предисловия мы спешим предупредить эти вопросы, вся важность которых нам совершенно очевидна.
– Итак, прощайте, монсеньер, – сказал д'Обинье, поворачивая назад. – Господин де Бюсси, я всегда к вашим услугам.
– А теперь успокойтесь вы, дорогой Сен-Люк, – сказал Бюсси. – По правде говоря, Монсоро относится ко мне гораздо лучше, чем вы можете вообразить. Представьте себе: он думает, что вас на него натравил…
– Поверите ли вы мне, если я скажу, что он этим хвастает и считает, что он один остался в выигрыше?
И действительно, через некоторое время, после того, как они шепотом обменялись несколькими словами, Реми потихоньку передал своему господину записку.
Потом он сообщил Диане о несчастье, случившемся с ее мужем.
Он уселся в десяти шагах от Шико, на которого не мог теперь смотреть без страха.
– Отойдите в сторону, Диана, – сказал он твердо. По она, вместо того, чтобы повиноваться, снова бросилась ему на грудь.
– Друг мой, – сказал король, – не надо забывать, так утверждает Мирон, а он – великий лекарь, не надо забывать, повторяю, что сны зависят от предшествующих им впечатлений, но не имеют никакого влияни…
Некоторые из придворных сгорали от желания толк-путь Сен-Люка локтем и сказать ему какую-нибудь дерзость, но из уважения к молодой женщине они держались в стороне и молчали. Посреди этой пустоты и бе…
И, снова закрыв глаза, он принялся храпеть во всю силу своих легких.
– Я знаю, – продолжала Диана, которая находилась в более выгодном положении, ибо давно уже готовилась к этой встрече, – я понимаю, как тяжело было вам выполнять мое поручение. Мне хорошо известна ваш…
– Ну! Ну! Поторапливайся, – сказал граф, обнажая шпагу.
– Дайте мне вашу руку, – сказал граф де Монсоро Бюсси.
– Угадайте, кто прошел мимо в тот момент?
Кожа его стала иссиня-бледной, из плеча забила кровь. Он отсрочил назад, чтобы рассмотреть рану.
– Я тоже ему это посоветовал, господин де Бюсси, – сказал Шомберг, – и думаю, что Келюс готов последовать моему совету.
Первым человеком, которого он увидел там, была Диана. Она беседовала с подругой.
– Я так и поступлю, – ответил главный ловчий.
– О! К тому времени он уже не будет королем.
– Господи Иисусе! – испуганно воскликнул он, приглядываясь к герцогу. – Да не наш ли это сеньор и господин?
Бюсси собрался было пришпорить коня, чтобы наверстать потерянное время, как вдруг услышал позади стук лошадиных копыт.
В углу залы король тихо беседовал со своим канцлером.
Король, в порыве горя, опрокинул маленькую ч единственную лампу, освещавшую эту сцену, но пергамент был уже в руках у герцога де Гиза.
– Да, это шпаги, но шпаги освященные, друг мой.
– Клянусь честью, – сказал Можирон, возвращаясь после очередного обыска, – с меня хватит. Я не желаю больше покидать эту переднюю, чтобы идти с визитом к монсеньеру герцогу Анжуйскому: днем нас навещ…
– И, значит, я провел день, вознося благодарения богу за счастье, которое он посылает мне этой ночью, и жажду провести ночь, наслаждаясь этим счастьем.
– Ну хорошо, что же я ему сделал, этому достойному гасконцу?
«С этой стороны его величеству тоже пока ничего не грозит, – подумал Шико, – разве что Бюсси их отравит, по я считаю ею неспособным на такое дело».
Он понял, что в Шико воплощена мудрость королевства, и обратился с вопросами к Шико.
– Она станет утверждать, что у него было временное помрачение зрения.
– Прощай, Бюсси! Да! Не забудь сделать одну вещь.
– О! Этого будет достаточно. Слово Бюсси, чума меня побери! Хотел бы я знать, как в нем можно усомниться!
– О! Бог мой! Несомненно. Но прежде давайте закроем рану. Погодите, не двигайтесь. Видите ли, природа в эту самую минуту лечит вас изнутри, так же как я лечу вас снаружи. Я накладываю вам повязку, а …
Он понял: происходит что-то необычное, и, увлекая за собой Бюсси, сначала вывел его из кольца миньонов, а затем и из залы.
– Клянусь святым чревом! Ну и болтлив этот Валуа! – воскликнул Шико.
Генрих поднял руку, призывая к молчанию, и, опустив голову на грудь, по-видимому, глубоко задумался.
Однако Орильи и сам был встревожен не меньше, если не больше, камердинера, и время от времени, оставив лютню, струны которой он рассеянно перебирал, подходил к окну поглядеть, не идет ли принц.
Екатерина начала уже чувствовать усталость, но не от ожидания, а от размышлений над тем, как она отомстит людям, которые посмели нанести ей такое оскорбление.
На этот раз глаза мертвеца так и остались широко раскрытыми.
– Мне снилось, что мой дорогой Келюс проткнул Антрагэ насквозь и плавал в крови своего противника. Но вот и утро. Пойдем помолимся господу, чтобы сон мой исполнился. Зови слуг, Шико, зови!
– Ее величество королева-мать прибыла навестить добрый город Анжер, – сказал он.
– Прекрасно! Прекрасно! Но будьте осторожны.
– Швейцарцы! – явился с сообщением Жозеф Фулон. – Они занимают кладбище справа. Аббатство полностью окружено.
Именно так и царствовал Бюсси при дворе короля Генриха III.
Генрих и его единственный друг улеглись спать рано. Король вздыхал, потому что сердце его было опустошено. Шико пыхтел, потому что желудок его был переполнен.
– Значит, – прошептал он, – все для меня кончено.
– Ну, – произнес король, – что же вам говорил господин де Бюсси? Мне послышалось, разговор у вас был крупный.
«Спасибо, Бюсси, спасибо! Ты освободил нас от этого мерзкого Монсоро!» Да и вы сами, Диана, вы, которая не осмелилась бы поблагодарить меня живого, поблагодарите меня умершего.
– Он ждет вас позади, – сказал ей едва слышно Реми. – Придержите немного вашу лошадь. Он подъедет к вам.
– О! Бюсси! Как можешь ты обращаться ко мне с подобными словами!
Монсоро, все больше удивляясь отсутствию герцога Анжуйского, начал тем не менее успокаиваться, вспомнив, что сказал Генрих Ш.
Что там Марк Тулий Цезарь, святой Григорий, святой Августин, святой Иероним и Тертуллиан! С Горанфло начнется возрождение духовного красноречия. Reruin novus ordo nascitur17.
Шико ожидал этого визита, поэтому, расставшись с Бюсси, он тотчас же пошел к Алансонскому дворцу, расположенному на углу улиц Отфей и Сент-Андре, и стал бродить поблизости.
– И вы узнали убийцу? – спросил король, взволнованный вопреки своему желанию.
– Да, – ответил принц, который пытался угадать, что делается в душе графа, – да, чудесно.
– Да, – отвечает он, вздыхая, – в том же роде. Ах, какое несчастье, что я не записал ее.
– Вот так так! – раздался звучный голос с порога конюшни. – Неужели господин де Бюсси поднялся с постели без моего разрешения?!
Орильи намеревался пройти мимо, но длинные ноги Шико занимали всю лестничную площадку.
– Да, – сказал Бюсси. – Она будет моей женой.
– Все это не так, – возразил герцог, – вас обманывают, матушка.
– Которые восстанут, поднимутся, – подхватил Генрих.
– Мне угодно так. Готовьтесь к отъезду, будьте добры.
– Нам надо остерегаться, – сказал Антрагэ Рибейраку, – каждая слеза будет оплачена бочкой крови.
– День мне безразличен, но я предпочел бы, чтобы это было скорее завтра, чем послезавтра, и скорее послезавтра, чем в последующие дни, – Ваш час?
Шомберг, Можирон и д'Эпернон взвыли от ярости.
– Мне тоже, – сказал Можирон, – мне тоже мешает некто.
– Помогите, – прошептал Монсоро, – помогите, я умираю.
– Что вы мне обещаете, если я окажу вам важную услугу?
– Помилуйте, принц, мне показалось, что ваше высочество произнесли слово «друг».
– У тебя есть какие-нибудь возражения против моей беседы с ним?
Так как Антрагэ жил неподалеку от церкви святого Евстафия, они направились по улице Ломбар, улице Beрери и, наконец, по улице Сент-Аатуан.
Шико медлил с ответом, предоставив всем смертным мукам, которые порождает глубокий ужас, наводнить на миг сердце несчастного монаха.
– A! a! Guten Morgen, господин Орильи, – отвечал Шомберг, оторвавшись от своих упражнений. – Видите ли, я убиваю время в ожидании аудиенции.
– Хорошо, хорошо, – сказал принц, прерывая разговор, который становился для него затруднительным, – прикажите седлать лошадей, Бюсси.
– Да ведь он только что был здесь, говорил, смотрел!..
На железной ограде все еще висел труп несчастного Бюсси, иссиня-бледный, окоченевший.
На радостях монах воздел к небу руки и голосом, от которого задрожали оконные стекла по обе стороны улицы, запел песню. Панург аккомпанировал ему своим ревой.
– Остановитесь! – прошептал он. – Остановитесь!
Впрочем, как же можно думать, что меня хотят обмануть с помощью лестницы из шкафа королевы Наваррской? Ведь, в конце концов, никто другой, кроме моей сестры Маргариты, не мог знать о ее существовании.
– Разумеется, – сказал Генрих, – понятно: вечерняя корреспонденция – корреспонденция Венеры; впрочем, нет, я ошибся, письма, которые посылают с Ирис или с Меркурием, не запечатывают такой большой печ…
– На этот раз, – сказал герцог, – ваша полиция поработала плохо.
– Prorsus absurdum21, всегда говорил Трике. Он и в самом деле ваш друг?
– Генрике, – сказал он, – эта мысль пришла в голову не тебе.
Что касается Генриха, то он возвратился к своей матери, которая очень деятельно, но с обеспокоенным и мрачным видом отдавала распоряжения своим слугам.
Произнося эти слова, Франсуа подвигал ногою, в которой, несмотря на довольно сильную боль, по-видимому, все было цело.
– А ваша мать – у меня, – ответил Генрих. – Однако ближе к делу, сударь: дайте мне это письмо.
– А! Смерть Христова! – воскликнул Генрих. – Так вот как обстоит дело!
– О том, что ваше поведение недостойно дворянина, такое требование может предъявлять лишь полицейский. Король побледнел как мертвец.
– Я думаю, да, – ответила она, – во всяком случае, не уезжайте, не повидав Гертруду.
– Если я здесь не в безопасности, а я не в безопасности, раз в этом сомневается Бюсси…
– Дорогой кузен, насколько я помню, это вы считали, что для защиты нашей столицы следует создать хорошую армию из всех сил Лиги? Армия создана, создана надлежащим образом, ибо естественный полководец…
– Кто-нибудь из друзей или слуг Бюсси. Удалимся, сделаем крюк и вернемся с другой стороны. Слуга поднимет тревогу, и мы увидим, как Бюсси вылезет из окна.
– Этим вы их не напугаете. Они старые вояки.
В этот день, говорим мы, Шико, в течение уже двух недель неизменно укладывавшийся спать в опочивальне короля, разбудил Генриха очень рано. Никто еще не входил в королевские покои.
– Замолчите, – сказал он, – напротив, я выполняю обещание, которое вы помянули.
– Оставьте нас, – сказал Горанфло с величественным жестом.
Тем временем Реми, собрав последние силы, дополз до защитного вала и укрепил его своим телом.
В это время вошел капитан гвардии. Вид у него был очень растерянный.
– Поужинаем, – сказал принц, – я не ел с самого утра.
– Берегитесь! – воскликнул Реми. – Берегитесь! И действительно, с лестницы в дверь ворвались четверо.
– Короли Европы охотно вступят в войну с королями, но они дважды подумают, прежде чем вступить в войну с народом.
– Вам приходилось слышать о господине Макиавелли, секретаре Флорентийской республики? Ваша бабушка – его ученица.
И Диана с улыбкой удалилась, помахав ей рукой.
– У господина герцога Анжуйского, – ответил графу тот, к кому он обратился.
– Клянусь дьяволом! – воскликнул Монсоро.
– А, – сказал Генрих, – так он трепещет, мятежник! И улыбнулся в усы.
– Ах, вот что! Так ты думаешь, что он до сих пор на меня сердится?
– Прощайте, Генрих, – сказала королева, – еще одно только слово. Я не собираюсь советовать вам, сын мой, я знаю: вы во мне не нуждаетесь. Но попросите ваших советников, чтобы они хорошенько подумали,…
Вследствие этого ненависть принца к Монсоро, ненависть, зародившаяся в тот день, когда принц узнал, что граф ему изменил, вследствие этого, повторяем мы, его ненависть превратилась в своего рода безу…
Всадник на хорошем коне не только без труда может догнать людей, идущих пешком, он еще рискует обогнать их.
. Однако позвать их было невозможно, это дало бы на слишком много пищи для насмешек.
– Да, – откликнулся Шико, – твои друзья уже кричат по городу: «Смерть анжуйцам!», а я, поразмыслив, не очень-то уверен, что это дело рук анжуйцев. Своими криками на городских улицах твои приятели про…
Не слышалось больше ни похвальбы, ни криков, ни угроз. Когда предстоит поединок, в котором или ты убьешь, или тебя убьют, когда известно, что бой с той и с другой стороны будет ожесточенным, беспощад…
– Господин Шико, – сказал Бюсси с улыбкой, которая заключала в себе все извинения, какие может принести дворянин, – говорите же, умоляю вас, где герцог?
– Полноте! Она лишь ранена и потеряла сознание, – вмешался Сен-Люк. – Ручаюсь, что вы приведете ее в чувство, Жанна.
–..убит этой ночью, убит предательски, – закончил Сен-Люк.
– Господин де Сен-Люк, сомнения нет, должно случиться большое несчастье.
– Так, так. Ну и что бы вы сделали? – поинтересовался Шико. – Хотя, впрочем, велика важность, если он и отпустит несколько любезностей графине де Монсоро. Наш друг Франсуа – главный волокита в роду; …
В эту минуту лицо его не было тем лицом, на которое все женщины взирали с любовью, а все мужчины со страхом: лоб Бюсси был нахмурен, глаза блуждали, рот исказила кривая усмешка.
– Я прикажу отрубить им головы, клянусь смертью Спасителя! В конце концов я король!
– Невероятно, – говорил Келюс, – я его оскорбил, а он мне не ответил.
– Несомненно. Вы же знаете, нет больших эгоистов, чем мужья. Каждый за себя. Бог за всех.
– Одно я знаю, – продолжал Можирон, – по правде сказать, на месте короля я не стал бы щадить знатные головы. Они виноваты вдвое больше других, позволив себе принять участие в заговоре; эти господа по…
Он посетил склеп вместе со всей братией, приложился к раке и, в завершение церемонии, стал усиленно бить себя кулаками в грудь, бормоча самые мрачные псалмы.
– О, бог мой, нет, монсеньер, вы прекрасно это знаете. Но вы? Вам он был слугой, другом, преданным рабом.
– Что из того? – отвечал взбешенный Монсоро. – Кажется, я тут хозяин и имею полное право делать у себя в доме то, что собирался сделать господин герцог Анжуйский.
Однако Бюсси ничего не стоило расчистить себе проход. Оп бросился в гущу сбиров, они расступились, и Бюсси оказался лицом к лицу с Монсоро.
– В чем дело, сударь? – спросил удивленный принц.
– Простите, – продолжал Бюсси, – вы говорили, что готовите нам охоту.
– Эге, – сказал Шико, – значит, я не ошибся: это мои земляки. Нет ничего удивительного, что они так славно отлупили Горанфло, ведь он ругал гасконцев.
– Я говорю, что с летами чувства ослабевают, я говорю… – Он остановился.
Генрих сел на кровати и посмотрел на Шико, который, после ужина с его величеством, заснул в большом кресле, обвив ногами свою рапиру.
– Ну что ж, пойдем, раз ты этого хочешь, – сказал Бюсси.
О! Лучше ее ненависть, лучше ненависть, чем безразличие!
– Как раз на тот случай, если он не удастся, и просят у монсеньера подпись.
– Монсеньер, там герцог Анжуйский, – сказал он.
– Должно быть, они в эту минуту лежат пластом, – ответил Шико.
Почти тотчас же, последовав совету Шико, Генрих вышел в потайную дверь и очутился в коридоре, который вел в покои Герцога Анжуйского.
– Так, значит, монах извлек у адвоката пергамент?
– Да, потому что, спасая себя, я спасал вас.
– Полноте! Все зависит от того, как к этому приступить.
Монсоро опросил часового, но часовой только что заступил на пост и ничего не знал. Тогда граф вошел в кордегардию и навел справки там.
– Кроме.., кроме?.. – с живостью спросил граф.
– Я же говорил тебе, что ты делаешь ошибку, встречаясь с ним.
Но благочестивые молитвы, которые шептали его губы, не затрагивали души, поглощенной иными чувствами.
Она тоже начинала наслаждаться свободой, столь драгоценной для всякого, кому пришлось много выстрадать.
Таким образом, они проскакали по очаровательной, заросшей цветами тропинке, потом по лесосеке, а потом под могучими, старыми деревьями.
Момент для этого был благоприятный: многие склонные к колебаниям заговорщики, из числа тех, кто предан не делу, а успеху, ободренные подобием победы, одержанной анжуйцами благодаря слабости короля и …
Он вывернул Келюсу руку, тот выпустил шпагу. Антрагэ всего лишь слегка обрезал себе палец на левой руке.
– О, бог мой, да, и даже печальная новость: граф Монсоро умер.
– Никакого снисхождения, никакой жалости, – повторили они.
– Я уверен, он явился как представитель штатов Анжу. Он явился как посол моего брата. Обычный путь мятежников: эти бунтовщики ловят в неспокойной, мутной воде всякие блага – подло, но зато выгодно. П…
– Еще нет, милостивый государь, еще нет. И, возможно даже…
– Вполне возможно, – ответила Жанна, – но я склонна думать, что он очень нравится Диане де Монсоро.
– Это верно. Все, что нужно для письма, вы найдете в моей комнате.
– Еще минуту, – вступил в разговор Антрагэ. – Я вот что предлагаю: давайте разделим беспристрастно и поло боя. По жребию мы разделимся на пары. Разделим же и землю на четыре участка – по участку для …
– Опять обмороки, святая пятница! Как бы я сердился на вас, моя любимая, за то, что вы так расхворались, если бы сам не был виновником вашей приятной болезни.
– Предположим, что солнечный луч перехвачен.
– Вы, кажется, добиваетесь моего изгнания, монсеньер?
– Да, ваше высочество, они оказали мне эту честь, – Но они не сообщили вам причин своего возвращения?
Погода была прекрасной для любви, для поединков, для прогулок. Солнце золотило коньки крыш, блестящих от испаряющейся ночной росы.
– Да, – ответил Фулон, – спасительная гавань здесь!
Она поцеловала подругу в лоб, сделала реверанс Бюсси и убежала.
– Хорошо, – сказала вдруг Диана, – вы поедете в Париж, Луи, и я тоже.
– Хоть бы он задохся от ярости, тогда честь лекаря была бы спасена.
– Я полагаю, – сказал Реми, – что вы остановитесь на Анжу, оно находится на подходящем расстоянии, не правда ли, господин граф?
– Что мне до сплетен и толков? Я буду любить своих друзей до конца.
– Отлично, – сказал Сен-Люк, – так мне будет хорошо видно, что я делаю.
– Проклятие! – ответил Бюсси. – Вашему высочеству известно, что порой мне выпадало счастье входить в эту комнату.
Некоторое время Жанна глядела на него с состраданием, в котором не было ничего евангельского.
– А? – откликнулся Крийон, полагавший, что эти титулы, особенно последний, могут относиться только к нему.
– Терпение, терпение, как говорит на языке мэтра Макиавелли ваша августейшая матушка, да хранит ее бог! Терпение.
После того как главный ловчий покинул столовую, пир продолжался еще более весело, радостно и непринужденно.
– Вы хотите ехать в Анжер? Поедем в Анжер. Оно и верно, там вы у себя дома.
– Еще бы! Тут в камнях уже ступеньки его ногами выбиты. Поглядите сами.
– Неважно, чья она. Я спрашиваю тебя, отвечай: ты думаешь, что Генрих Наваррский причастен к бегству моего брата?
– Не правда ли? Я и сам так думаю. Погляди-ка в окно, Бюсси.
– Посмотри, какой у Келюса решительный рот, а у Можирона, даже во сне, лоб гордый. С такими лицами нельзя не одержать победы. А! Когда эти глаза мечут молнии, противник уже наполовину побежден.
Они унесли из него, вместе с образом смерти, то глубокое отчаяние, которое удесятеряет силы. Они почерпнули в этом доме то благородное негодование, которое возвышает человека над его смертной сутью.
– Послушай, Бюсси, – сказал ему герцог, – я вот о чем думаю…
– О! Это общераспространенное заблуждение, государь. Привязанность вашего величества к нам столь великодушна, что позволяет вам прятать ее под этим изношенным плащом. Но мы ее узнали. Говорите как ко…
Монсоро был вынужден ответить на тост и залпом опорожнил свой.
– Нет! Смерть! Смерть ему! Он устал! Убьем его!
Во власти такого чувства герцог Анжуйский и вернулся в Париж. Его досада, после того как обнаружилось, что Дианы больше нет в Меридоре, не поддается описанию. Он был почти влюблен в эту женщину и име…
– Да, да, повешу, изничтожу, убью, сожгу. В эту минуту мои друзья уже вышли на улицы города, чтобы переломать все кости этим окаянным, этим разбойникам, этим мятежникам!
Бюсси терпеливо выслушал это нравоучение, весьма смягченное, впрочем, прелестью Дианы и ее кротким тоном.
У Дианы не было больше никакого предлога, чтобы оставаться позади. Она знала, что Бюсси следует за ней, Если ночь будет лунной, она сможет его видеть.
– Нет, двинулись, монсеньер, раз вы в Париже.
– Ах, господин Орильи, – сказал Шико, – мне кажется, что у нас наступает самый настоящий золотой век. Лувр превратился в Аркадию, а братья в Arcades ambo7. Ах, простите, господин Орильи, я все время …
– О! Мой дорогой граф, – воскликнул он, – какая радостная неожиданность! Подумайте только, нам сказали, что вы умерли!
Четверо убийц побросали свое оружие и навалились на Бюсси. Не справившись с ним шпагами, ибо его чудесная ловкость делала его неуязвимым, они пытались его удушить.
Первой его мыслью было, что он ранен выстрелом из аркебузы и что выстрелил в него подосланный королем человек.
Шествие открывал клир церкви Сен-Жермен-л'Оксе-руа. Архиепископ Парижа нес святые дары. Между архиепископом и клиром шли, пятясь задом, юноши, размахивавшие кадилами, и молодые девушки, разбрасывавши…
– Господин де Бюсси не будет драться завтра.
– Общие места морали, – продолжал Бюсси, – не что иное, как софизмы, когда они оторваны от реальности. В обмен на ваши софизмы, сударыня, я преподнесу вам истину. Некий мужчина является вашим господи…
И молния, сверкнувшая в ее взгляде, заставила побледнеть неловкого, который невольно подчеркнул, что его повелительнице нанесено оскорбление.
Само собой разумеется, что по дороге он не забывал осведомляться, не видели ли здесь лошадей, всадников и крестьян с носилками.
– Видите ли, – сказал Монсоро, – вы мой друг, поэтому я и хочу вас предостеречь. И еще: всякий раз, когда вы попадете в затруднительное положение, обращайтесь ко мне за советом.
Он улыбнулся лютнисту и ответил на его замечания по поводу дождя и хорошей погоды, что создало у Орильи самое благоприятное впечатление о политической атмосфере.
При виде шифра подозрения графа переросли в настоящую уверенность, Значит, герцог ездил сюда, и ездил часто, потому что не только одна, привязанная, лошадь, но и другая знала сюда дорогу.
– Так храбр, – заметил Шико, почесывая ухо, – что, даю честное слово, я ничего больше не понимаю.
– Увы! – сказал Франсуа, который понемногу начал чувствовать всю глубину королевского гнева. – Ваше величество не дает мне возможности высказаться.
Подобная неудача была для королевы-матери настолько непредвиденной и особенно настолько непривычной, что она задавалась вопросом, действительно ли ее сын так решительно настроен, как это кажется, ког…
– Но если я не отомщу, значит, я испугался, отступил, – вскричал Генрих.
– Ба! Кто за это может поручиться? Я думаю, что вы ошибаетесь.
– Но у него нет денег. С вашими шестью тысячами экю он может обделать одновременно и ваше и свое дело. Вы ведь не настаиваете, чтобы честь нанесения удара осталась за вами, не правда ли?
– А! – воскликнул Бюсси. – Не знаю, останусь ли жив я, по, по крайней мере, я увижу, как умрешь ты!
– Все, за исключением тебя, Генрих, и прежде всего – твой брат.
В то время, как герцог Анжуйский занимался рекогносцировками, а Бюсси – грабежом, граф де Монсоро, верхом на своей охотничьей лошади, прискакал к воротам Анжера.
– Ты слышишь, что они говорят? – спросил Монсоро слугу.
Ему пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы расстаться с той, с которой он так долго не чаял соединиться.
– Государь, – спросил Можирон, – значит, ваше величество решились?..
– Кстати, – сказал он, – не покидайте короля в прекрасный день праздника святых даров. Не уезжайте никто за город; оставайтесь в Лувре, как горстка паладинов. Договорились? Да? Тогда я ухожу выполнят…
– Но я, Франсуа, я! Разве вам не жаль меня?
Раны были легкими, но уже через несколько секунд вся его рука покрылась кровью.
– Послушай, – сказал герцог, – у меня есть идея.
И бедняга Бюсси поступил правильно, потому что, едва он пробежал глазами известное нам письмо, как кровь прихлынула к его мозгу, прилила к глазам, словно разбушевавшееся море. Из бледного он сделался…
– Безумие думать, что я соглашусь на это.
– Уф! – вздохнул Монсоро, когда герцог кончил. И, схватив бумагу таким же резким движением, каким герцог схватил перо, он сложил ее и спрятал между рубашкой и куском шелковой ткани, заменявшим в то в…
– Идемте, монсеньер, идемте, – сказал Орильи.
В одно мгновение гордые лбы, горящие глаза и красноречивые шрамы скрылись под капюшонами. Затем около тридцати или сорока монахов, возглавляемых тремя братьями, направились ко входу в склеп.
– А! Святое чрево! О! Чума их побери! А! Проклятие! Анжуйцы! Клянусь кровью Христовой! Смерть анжуйцам!
В эту минуту кто-то постучался в дверь; собеседники замолчали.